Товарищ мэр

Глава 12

Я запер дверь в кабинет на замок, открыл сейф и достал телефон. Недолго думая, нажал кнопку сбоку. Но вместо яблока засветилась надпись на английском «Samsung».

Телефон включился без пароля. Первым делом я нашёл галерею и зашёл в фотографии и видео, но там было пусто. Этот телефон вообще отличался от айфонки, всё было по-другому, но я на удивление знал, куда нажимать, и происходило всё будто само собой.

Решил посмотреть историю звонков. Там был всего один номер, подписанный буквой «А». И, судя по истории, этому «А» звонили примерно раз в две-три недели, а вот сам загадочный «А» никогда не звонил.

Почему-то сразу подумалось, что А — это Анжелика, любовница Марочкина. Возможно, он использовал этот телефон, чтобы с ней связываться. Но при чём тут Кобылянский, всплывший в памяти? Нет, я чувствовал, что это важно и связано с Кобылянским. Значит, нужно позвонить.

Довольно долго на том конце никто не брал трубку. Наконец ответил заспанный мужской голос:

— Алё, братик? Как чё? Как дела?

— Всё в порядке, — задумчиво протянул я, предоставив собеседнику продолжать разговор. Сам я не очень понимал, куда вести беседу.

— Чё там тебе? Как обычно? Я сегодня, если честно, не смогу. Хреново. Завтра съезжу к своему барыге с утра. Окей? Тебе чё там надо? Как обычно?

— Как обычно, — согласился я, уже поняв, о чём речь.

— Ну давай, добро, договорились. Пусть тогда твой Вован как обычно к четырём ко мне на работу подскакивает на курилку. Ценник тот же.

— Договорились, — задумчиво протянул я.

На той стороне, даже не попрощавшись, сбросили звонок. Дела, конечно, дерьмовые. Однако при чём тут Кобылянский, мне так и не стало ясно.

Я выключил телефон и положил обратно в сейф. В голове складывалась мутная схема. Вовчик время от времени ездил покупать дурь для Марочкина у этого «А».

Значит, нужен Вова. Я достал айфонку, нашёл в контактах «Вова Водитель» и позвонил.

Вовчик взял трубку почти сразу.

— Слушаю, Жень Михалыч, — готово отозвался он.

— Зайди ко мне в кабинет, разговор есть, — сказал я.

— Уже иду, — сразу ответил он.

Через минуту Вова вошёл в кабинет, напряжённо остановился у порога.

— Закрой дверь. Присядь, — кивнул я, взглядом указав на кресло напротив.

Он вошёл, запер дверь, уселся и уставился на меня с нескрываемым любопытством.

— Я тут вспомнил кое-что, — сказал я. — Ты для меня время от времени ездил и покупал кое-что у некого «А».

— Ага, у Антона, — медленно кивнул Вова. — Что? Опять надо за «посылкой» сгонять? — Он едва заметно нахмурился, поёрзал на месте.

— Пока меня больше интересует, кто ещё об этом знает и кто такой этот Антон.

— А, понял, не совсем значит, вспомнили, — с готовностью кивнул Вова. — Так это, никто, кроме меня, не в курсе. Даже Геннадий Петрович. Да он бы и не позволил. Это, так сказать, наш с вами секрет, — понизив голос, сказал Вова. — Антоха вроде кент ваш какой-то давнишний. Одноклассник, что ли, я, если честно, не в курсе. Ну, вы так, не то чтобы тусовались, только по этим делам. Он на сталелитейке работает.

Я заинтересованно уставился на него.

— На сталелитейке, говоришь? На той самой, которую Кобылянский держит?

— Да, вроде на ней, — неуверенно кивнул Вова. — Она у нас в Жданогорске одна, другой нет.

Вот и начала вырисовываться связь. Теперь бы понять, какая именно. И тут меня вдруг осенило: Антон Кобылянский. Давнишний приятель и одноклассник, с которым Марочкин лет семь уже не общался. Но вот почему — это вопрос. Но главное, что я вспомнил: он младший сын Павла Кобылянского. И это уж точно можно использовать. Но этой информации мало.

— Что-то ещё знаешь про этого Антона? — спросил я Вову.

Тот медленно покачал головой, подумав, добавил:

— Может, Геннадий Петрович…

Я уже его не слушал, а звонил Гене.

— Да, Женёк, — Гена взял трубку почти сразу.

— Вопрос тут у меня возник. Антон Кобылянский мне вдруг вспомнился. Знаешь что-нибудь о нём?

— Да чего тут не знать? — хмыкнул Гена. — Антошка-наркошка. Младший сын и главный позор Кобылянского. Но если ты думаешь как-то это использовать — тут ни хрена не выйдет. Так-то не для кого в городе не новость, что Антоха любитель обдолбаться, вести себя как свинья и чудить. Ты с ним в детстве даже дружил, вроде.

— А почему перестал?

— Ну, видать, потому что тот вёл себя отвратительно. С ним теперь, я так понимаю, вообще мало кто общается. Батенька ведь отстранил непутевого от кормушки. Теперь ни денег, ни понтов, ни веселья, что с него взять?

— А почему отстранил? — решил я уточнить, хотя по контексту можно было догадаться.

— Так это, — хмыкнул Гена, — Кобылянский своего сынишку сам избаловал, вот он и вырос непутевый, привыкший, что ему всё достаётся на блюдечке. И когда спохватился, что сынишка окончательно испортился и тому осталось пару шагов до тюрьмы или передоза, он его сначала по клиникам да по рэхабам тягал, а затем понял, что бестолку, и выгнал того из дома, ну и, разумеется, отрезал от семейных денег. Он столько раз его из задницы вытягивал и от тюрьмы откупал, что я и со счёту сбился. Видимо, терпение лопнуло. Вот и погнал ссаными тряпками из дому. Единственное, чем он ему помог — устроил его на литейку. Только говорят, не делает он там ни хрена, ходит балду пинает, на халяву зарплату получает, а работяги молчат, знают, чей он сынок. Ну и по слухам, продолжает наркоманить, но уже по-тихому.

Пока Генка говорил, кое-что ещё всплыло в памяти: этот Антон как-то стащил у Марочкина золотые цацки, когда напросился в гости. После этого их дружба и прекратилась.

Но при этом Марочкин всё же не оборвал с ним связи, потому что и сам был любителем дряни. Но не только поэтому. Марочкину было жаль этого Антона, некое сожаление о том, что друг был неплохим, перспективным парнем, какое-то время Марочкин даже пытался ему помогать.

А еще мне вспомнились их договорённости. Антон поставляет Марочкину время от времени дурь, но при этом держит язык за зубами. В свою очередь Марочкин никому не рассказывает о делишках Антона. И ещё момент: Антон дурь толкал всей богатенькой молодёжи города, которой было брезгливо и боязно закупаться напрямую у барыг.

И вот это уже кое-что. Это именно то самое слабое место Кобылянского. И это наверняка можно использовать.

— Так чего ты там задумал, Женёк? — послышался из трубки напряжённый голос Генки.

Вовчик всё это время сидел неподвижно, явно пытаясь понять, что происходит и о чем мы говорим.

— Как думаешь, Кобылянский и сейчас готов спасать своего сынишку? — задумчиво спросил я.

— Да хрен его знает, наверное, сын ведь всё-таки, как ни крути, — растерянно протянул Гена, а потом сурово спросил. — Погоди! Я же надеюсь, ты не надумал похитить Антошу и шантажировать Кобылянского?

— Нет, таких идей у меня не было, — отрезал я.

— А что тогда? — растерялся Гена.

— Не по телефону, — отрезал я.

— Понял, подъеду через пару часов.

Генка отключился, я наткнулся на напряжённый взгляд Вовчика.

— Какие-то проблемы, Жень Михалыч?

— Дело у нас с тобой будет на завтра, — сказал я.

Вовчик кивнул и с готовностью уставился на меня.

— Завтра надо будет подъехать к этому Антону и сделать всё как обычно. Единственный нюанс, тебе надо будет как-то незаметно зафиксировать передачу денег и получение наркотиков.

— Типа, заснять на видео, — нахмурился Вова.

— Типа, — задумчиво кивнул я. — Только так, чтобы сам там не светился. И от дряни этой сразу избавься. При себе не носи.

— Понял, — стал крайне серьёзным Вова, а, подумав, спросил: — Я же надеюсь, меня потом к этой хрени никаким боком не приплетут?

— Нет, здесь можешь не бояться, ты под моей защитой, — качнул я головой, — к тому же это видео исключительно для одного человека. Да и вообще, я, скорее всего с тобой поеду.

— Ну ладно, хорошо, — сразу как-то расслабился Вовка.

Я кивнул Вовчику, намекая, что он свободен, сам же полез в интернет искать законы по поводу сбыта и распространения. В итоге выяснил, что светит Антошке от трёх до пятнадцати. Смотря как всё обставить. Вот только не собирался я Антошку сажать. Этого избалованного дурака лечить и перевоспитывать надо, а вот тех, у кого он закупается…

И здесь назревала уже другая, более глобальная проблема: Антон упоминал какого-то барыгу. А значит, распространение шло цепочкой, и этот барыга был следующим звеном. Поймать мелкого сбытника, дело нехитрое, но толку от этого как от козла молока. Ситуация вообще — дрянь.

Сколько лет прошло, а теперь, видимо, с наркотой ещё похлеще стало, чем в моё время. Здесь надо уже конкретно и серьёзно действовать, правоохранительные органы привлекать. Потому что я ни за что не допущу, чтобы эта погань процветала и гробила молодёжь в этом городе.

Вскоре приехал Гена. Я быстро ввёл его в курс дела и объяснил про телефон и Антона.

— Мать твою, Женек! — сходу вспылил Гена. — Ну как так-то? Ещё и Вовку втянул!

— Здесь я с тобой полностью согласен, — спокойно ответил я. — И полностью разделяю твой праведный гнев. Это в прошлом. Но сейчас надо подумать, как нам использовать эту информацию.

Гена успокоился, призадумался:

— Ну-у-у. Так-то может и сработать, — задумчиво предположил он. — Но тут надо понимать, что Антоха этот папашку уже тоже до чертиков задолбал. Может, он вспылит и скажет: «Да сажайте». Где-то забашляет, адвоката лучшего из областного центра припрет. Ну, посидит этот Антоха годика три…

— Нет, план у меня другой, — перебил я Гену, — мы не будем шантажировать Кобылянского и сажать Антона. Только сделаем обличительное видео и покажем отцу, в каком положении сейчас находится его сын. Но сделаем это далеко не сразу…

Гена нахмурился:

— Не совсем понимаю, куда ты ведёшь. Да и Кобылянский, будь уверен, всё равно воспримет это как шантаж.

— Смотря как обставить, — ответил я. — Тут вот какое дело, я собираюсь давить не на старшего, а на младшего. Антон был моим другом, и я знаю способ, как ему помочь… Но проблема здесь куда более глобальная. Меня интересуют распространители. И Антон может в свою очередь помочь нам прижать тех, кто распространяет эту дрянь по городу.

— С этим, ладно, может, даже и понятно, — нахмурился Гена. — Но как это нам поможет с Кобылянским?

— А вот это уже другой вопрос, — я серьёзно посмотрел на Гену. — Он сам к нам придёт. Причём с благодарностями и искренним желанием сотрудничать.

Гена скептично хмыкнул, вопросительно вскинул брови.

— Дело в том, — продолжил я говорить, — что Кобылянский явно любит своего сына и наверняка желает ему лучшей участи. Вот только методы он выбрал едва ли действенные. Выгнал из дома, лишил денег, но при этом устроил на своё предприятие, где он ни черта не делает. То есть, получается, не готов был окончательно от него отказаться и всё равно оставил под присмотром.

— Так, погоди… — Гена непонимающе моргнул. — Кобылянский же Антоху вон и в клиниках, и в других местах лечил, и что толку?

Я холодно улыбнулся.

— А потому что, как ни крути, а уж слишком ласково это всё. Не доходчиво. Знаю я один метод. Весьма жёсткий, но может сработать. Слышал что-нибудь про шокотерапию?

Генка нахмурился, я же быстро обрисовал, как мы поступим, и дал несколько поручений.

— Понял, устроим, — Генке идея явно понравилась, теперь он сидел и тянул лыбу, время от времени что-то набирая в телефоне.

Я же вдруг зачитался открытой на экране ноутбука статьёй из Уголовного кодекса, а затем Гена вдруг сказал:

— Ну, готово, в больничке договорился, Либерман по своим связям подсуетит, если всё выгорит. А ещё, я ж это, «Москвич» шестой тебе нашёл, завтра к утру Вовка пригонит, — Гена вытащил телефон и показал мне фото.

Чёрная глянцевая легковушка, весьма неплохая на вид, и в общем-то похожая на остальные современные автомобили.

— Выглядит ничего, — сказал я. — А по ходовой как?

Генка скривился:

— Ну, ты ж сам отечественное захотел. Посмотрим, — Гена почесал затылок, — надеюсь, что будет работать. А так недовольных, по отзывам, до хрена. Ну а если совсем уж будет ведро с болтами, так-то и пересесть на что-то получше никто ж не мешает.

У Гены резко зазвонил телефон:

— О, Корнилыч звонит! — бодро сообщил он и тут же ответил: — На связи!

По ту сторону трубки ему что-то сказали, Гена какое-то время сидел и кивал, приговаривая:

— Ага, понял, ага.

Затем покосился на меня и сказал:

— Да вот он, рядом сидит, — прикрыл трубку рукой и спросил: — Корнилыч зовёт нас к себе, мол, посидим, проблемы перетрём. Поедем?

— Далеко ехать? — спросил я, взглянув на время. На экране айфонки значилось «19:52».

— Да он же здесь живёт в посёлке, через две улицы.

— Ну раз так, поехали, — ответил я, вставая из-за стола.

— Будем через пять минут, — ответил Гена Корнилычу, закончил разговор и тоже встал.

Мы погрузились в Генкину «Волгу», проехали две улицы и остановились у большого двухэтажного дома.

— Я так понимаю, и Кобылянский в этом посёлке живёт? — назрел у меня вопрос, пока я смотрел на богатые дома за окном.

— Разумеется, — кивнул Гена. — Иначе как бы он в посёлок попал? Вон там его дом, в конце улицы, — ткнул Гена пальцем, но в вечерних сумерках было сложно что-либо рассмотреть.

Да и не очень-то хотелось. Наверняка его дом мало чем отличается от дома Марочкина или вот хотя бы дома Корнилыча.

Хотя, по сравнению с разухабистым особняком Марочкина, этот дом можно бы даже было назвать скромным. Никакого аляповатого золота, никаких фонтанов с амурами. Но с другой стороны, двухэтажные хоромы выглядели ни хрена не скромно. Скромность не окружает себя таким высоким забором, за которым не видно двора. Хотя уже пора привыкать, что своего положения и денег тут едва ли кто-то стесняется и даже наоборот.

Ворота нам открыли сразу же, стоило только подъехать. Но открылись они не сами по себе, как у Марочкиных, а хозяин сам вышел нас встречать. Причём не похоже было, что визит наш имел хоть какую-то официальную окраску. Корнилыч, грузноватый мужик слегка за пятьдесят, был в белом пушистом халате и сланцах на босую ногу, широко улыбался, сверкая белыми ровными, явно не своими зубами.

— Имя напомни, — шепнул я Генке, пока он загонял «Волгу» на территорию.

— Корней.

— Корней Корнилыч, понятно, — усмехнулся я и начал выбираться из автомобиля.

— Вот он! Герой наш! — весело и явно подтрунивая воскликнул Корнилыч, торопливо подходя и протягивая мне сразу две руки для рукопожатия.

Мою протянутую руку он ухватил в замок мягкими ладонями, но при этом железной хваткой и затряс так, будто хотел проверить, не отвалятся ли у меня конечности.

— Ну, Женек, рад видеть тебя в здравии и на своих двоих, — хохотнул Корнилыч басовито. — Видать, отец твой тебя с того света оберегает. Иначе не объяснить, как ты вообще выжил. Я как тачку твою увидел… Ой, едрить-мадрить! Решил, ну всё, хана пацану. А ты вон какой: бодрый, свежий, красивый! Я там, кстати, баньку растопил, так что идёмте, незачем топтаться на улице.

Я покосился на Гену. В мои планы не входило заседать тут по банькам. Но Гена развёл руками, всем своим видом выказывая, что так заведено у Корнилыча и никуда от этого не деться.

Мы прошли через дом напрямую, через кухню, и вышли в отдельно стоящую бревенчатую баню. Внутри пахло хвоей, жаром и лёгкой духотой. Корнилыч рывком стянул халат, бросил его на лавку и, оставшись в одних семейных трусах, деловито сунул голову в таз с холодной водой.

Генка кивнул мне на висящие на крючке полотенца и простыни и начал сам стягивать одежду. А я же подумал, что в бане уже лет сто не был.

Раздевшись и облачившись в простыни, мы вышли из предбанника в следующее помещение. Оказалось, там был свой бассейн, не такой большой, как в доме Марочкина, а аккуратный, три на три, выложенный по краям голубой плиткой. Вода стояла чистая, пар от неё поднимался лёгкой дымкой.

Рядом, прямо на мокром кафельном полу, стояли два дивана в коричневой коже, а между ними низкий стол. На столе несколько бутылок с заграничными этикетками, стопки, нарезанный лимон и большой свиной окорок. Видно, Корнилыч любил после парилки посидеть с гостями, поговорить, выпить. Но я сюда не отдыхать приехал.

На предложенную выпивку и закуски мы с Геной ответили однозначным «нет». Каждый понимал, что завтра предстоял не простой день, и трезвая голова была нам нужна как никогда. Да и сам я уже давно вообще не пью, и с какой это радости вдруг начинать?

Корнилыч лишь хмыкнул, не настаивая, плеснул себе в стопку и опрокинул её, а после задорно воскликнул:

— Ну, банька уже протопилась! Идёмте!

Мы двинулись за ним в парилку. Воздух здесь был сухой и обжигающий, пахло раскалённым деревом и можжевельником. Мы устроились на полках. Корнилыч же начал что-то колдовать у печи, ворошить угли, подбрасывать ароматные ветки, довольно вздыхать, охать и ахать. А когда он, наконец, умостился на своей полке, отдуваясь и вытирая лоб, я решил, что пора завести разговор.

— Корнилыч, дело у меня к тебе есть, — начал я.

— Да вкурсе уже, — улыбнувшись, на выдохе протянул он. — Генка мне подробно всё объяснил и просветил. Только проблемка тут у нас. Это ведь архивный уже вопрос. А в девяностых у нас там пожар был. Как раз в девяносто третьем я сам только на службу поступил. Хорошо помню. — Он помолчал, глядя в стену, а после продолжил: — Поджог был явно намеренный, все здание сгорело, вот только виновника так и не нашли. Учитывая, сколько там дел было, выгодно это было всем, по кому они числись. А это слишком уж много подозреваемых. Да и бардак там у нас в девяностые такой был… Мама не горюй!

Я мысленно выругался. История, однако, получается, всё сложнее и сложнее.

— Я, кстати, Генка как сказал, вспомнил тут одного, — вдруг сказал Корнилыч. — Правда не знаю, Лебедев он был или нет, да и имя уже не вспомню. Но погремуха у него была «Лебедь». Он старшаком у нас на районе был, когда я ещё в школе учился. ОПГ организовали. О-о-о-х, и чудили они тут, конечно, всех малолеток закошмарили… Мы, пацанва, лишний раз на улицу выходить боялись. Но длилось это недолго. Их вроде приструнили, и они в областной центр перебрались, к банде Субботиных примкнули.

Корнилыч с усилием провёл рукой по лицу, стирая пот.

— Я этого Лебедя один раз видел, запомнился он мне. Не то чтобы сильно страшный, но… авторитет всё-таки. Ходил всегда в кепке, зимой и летом. И взгляд у него был такой жуткий, пустой, как у озёрной рыбы.

— В кепке восьмиклинке? — спросил я, уже поняв, что это именно тот, кто мне нужен.

— Ага, — весело протянул Корнилыч, а затем удивился: — А ты откуда знаешь?

— Угадал, — буркнул я, а после спросил: — А ты дальше не в курсе, что с ним стало?

— А кто ж его знает? — Корнилыч развёл мокрыми ладонями, брызги пота разлетелись в жарком воздухе. — Может, сел. Может, в бизнесмены подался. Тогда многие так, из грязи в князи. А может, уже в земле покоится. Такие редко до седых волос доживают.

Он потянулся за ковшиком, плеснул воды на раскалённые камни. Пар с шипением окутал нас.

— Я, конечно, поспрашиваю своих. Вдруг кто помнит да чего знает. Но ты, Жень, особо не надейся. Время было мутное, такие вот элементы терялись только так. Сегодня есть, завтра нет.

Корнилыч тяжело вздохнул, какое-то время молчал, а после продолжил:

— А вот по поводу дела Мотова-Барышникова, это я кое-что даже сам знаю. Громкое было дело, его, кстати, мой начальник расследовал, царство ему небесное. Вот такой мужик был, — выпятил Корнилыч большой палец вверх. — Он с напарником их и прижучил. Правда, напарник погиб.

Я слегка напрягся, а Корнилыч продолжил:

— Так-то подробностей я особо не знаю. Понятно, что этих посадили, директора оборонки вообще расстреляли. Вот только одно не пойму: какое это вообще к Мишке отношение имеет. Ему тогда, как и мне, лет десять было. Но если надо, можно поискать. Их дело наверняка же выше ушло, и там-то в архивах должно было сохраниться.

— А как говоришь, твоего начальника звали? — спросил я.

— Семён Петрович, — растерялся Корнилыч, явно не ожидая такого вопроса. — Люблин Семён Петрович.

А меня словно током прошибло. Надо же. Люблин, ах ты ж карась! Ай, красавец! До начальников дорос.

Вот тебе и на! Столько информации, а всего-то стоило разок в бане с Корнилычем попариться. Здесь, наверняка, можно у него выведать и что-то про мою смерть. И всё-таки есть своя прелесть в том, что городок небольшой и все друг друга знают, как ни крути.

Я заинтересованно уставился на Корнилыча и сказал:

— А расскажи-ка про своего начальника.