Товарищ мэр

Глава 16

Мы въехали за ворота. Вовка несколько раз мигнул задними фарами, приглашая внедорожник Кобылянского последовать за нами. Охранник у шлагбаума, понимающе кивнув, пропустил чёрный автомобиль, который плотно пристроился за нашим «Москвичом».

Вова подогнал машину к парадному входу. Генка, на всякий случай положив руку на пистолет, поспешил выйти первым. Я же дождался, когда разъярённый Кобылянский, пыхтя и тряся щеками, вылезет из внедорожника, и тоже вышел из машины.

— Ну сучёныш! — заорал Кобылянский, надвигаясь на меня. — Ты совсем охренел? Сына моего решил похитить? Да я тебя урою! Своими руками задушу!

Ишь как взъерепенился. Отлично, значит, я правильно всё просчитал и задел самое больное место. Странно, но почему-то так часто бывает: самого непутёвого ребёнка любят больше и опекают. Видимо, потому что жальче.

— Во-первых, прекрати орать на всю округу, — твёрдо оборвал я его. — А во-вторых, пройдёмте в мой кабинет. Разговор будем, разумеется, вести наедине.

Я развернулся и пошёл к дому, не оборачиваясь. Тяжёлые шаги и злобное пыхтение Кобылянского слышались позади.

В холле меня встретила обрадованная Галина Степановна, но, увидев перекошенное злобой лицо Кобылянского, отступила на шаг и резко побледнела.

— Галина Степановна, скоро подъедет Кристина Игоревна. Попросите её подождать, — спокойно сказал я, снимая пиджак.

После непринужденным жестом пригласил Кобылянского следовать за мной.

Я вошел в кабинет, придержал дверь, дожидаясь, когда Кобылянский, бросая на меня сердитые взгляды, проследует внутрь. Пока он грузно усаживался в кресло, я достал блокнот и телефон, положил их в центр стола, а после сел сам, сложив руки перед собой.

— Ну, Павел, давайте только без эмоций, — начал я, глядя ему прямо в глаза. — Ваш сын жив-здоров и находится в безопасности. Никто его не похищал. Но прежде чем мы перейдем к деталям, хочу кое-что вам показать.

Я взял со стола телефон, включил видео и повернул экран к Кобылянскому. На записи было чётко видно, как его сын передаёт кому-то кто за кадром небольшой пакетик с белым порошком. Кобылянского замер, его лицо из багрового стало землисто-серым.

Сначала на его лице появилось недоумение, будто он увидел нечто совершенно невозможное. Затем брови медленно поползли вверх, губы искривились в гримасе отрицания он отстранился от телефона, как от чего-то крайне мерзкого.

Но когда взгляд его скользнул с экрана на моё спокойное лицо, всё сменилось. Недоумение испарилось, уступив место ярости.

— Шантажировать меня вздумал? — зашипел он, вскакивая с места. Лицо его налилось кровью, а пальцы сжались в трясущиеся кулаки.

— Отнюдь, — холодно, с лёгкой небрежностью в голосе ответил я. — Шантажировать я тебя не собираюсь. Это видео — моё одолжение тебе. Так сказать, для ознакомления с реальным положением дел.

— Сын мой где? — зло спросил он, игнорируя мои слова.

— Ты присядь, успокойся, выдохни, — я указал взглядом на кресло. — А после уже поговорим.

— ГДЕ? МОЙ? СЫН⁈ — Кобылянский ударил кулаком по столешнице, и тяжёлый дубовый стол содрогнулся. Его лицо исказилось гримасой ярости, но при этом в глазах полыхала паника.

— Он в наркологии, — тихо, с нажимом ответил я. — В полнейшей безопасности. А теперь сядь и успокойся.

Кобылянский буквально рухнул в кресло, словно у него из-под ног выдернули опору. Всё напускное высокомерие и ярость разом покинули его, оставив на лице лишь усталость. Он провёл рукой по лицу, и когда заговорил снова, в его голосе не осталось и следа прежнего гнева, только недоумение.

— Зачем это всё?.. — тихо спросил он.

— Антон был моим другом, и он мне тоже не безразличен, — твёрдо ответил я. — Твои методы его «перевоспитания» — выгнать из дома, устроить на синекуру и надеяться, что он сам одумается, — как видишь, не работают. Они его толкают глубже на дно.

Я отодвинул телефон с видео. Кобылянский сердито поджал губы, отвел глаза. По морде видно, что хотел сказать что-то резкое, но сейчас он был не в том положении. Он довольно долго молчал. Было видно, как внутри него борются гордость, отцовские чувства и трезвый расчёт.

— То есть, — нехорошо усмехнулся Кобылянский, — ты мне, типа, одолжение сделал, и я должен теперь из великой благодарности начать плясать под твою дудку?

— Одолжение, да, можно сказать и так. Но не столько тебе, сколько Антону, — поправил я его. — Тут к гадалке не ходи, что бы с ним случилось дальше, если бы это всё продолжилось. Передоз, тюрьма, или бы встрял в разборки со своими барыгами. Ты и сам это понимаешь. А насчёт «плясать под дудку»… Нет. Мои предложения остаются прежними. Мы сотрудничаем, ищем компромиссы, работаем честно и по закону. То есть совместно трудимся на благо города.

— И откуда ты такой честный вдруг вылез? — уткнув взгляд в стол, спросил Кобылянский, хотя вопрос ответа явно не требовал.

— Телефон можешь забрать, — сказал я, протягивая ему устройство. — Эта видеозапись в единственном экземпляре, здесь можешь не переживать. Хочешь — избавься от телефона, хочешь — удали видео, а хочешь — оставь на память и пересматривай. Твое личное дело.

Кобылянский несколько секунд сверлил меня суровым взглядом, затем быстрым движением схватил телефон со стола и сунул во внутренний карман пиджака.

— Есть у меня для тебя ещё кое-что, — я медленно подвинул к нему по столу блокнот.

Кобылянский положил ладонь на блокнот, вопросительно вскинув брови:

— Что там?

— Это подарок от Антона городу, — пояснил я. — Имена, номера телефонов поставщиков, точки сбыта. Эта информация может помочь вычистить всех наркодельцов из города. И здесь, как ты понимаешь, наши с тобой интересы пересекаются.

Кобылянский нахмурился, непонимающе дернул головой.

— Даю тебе возможность сделать доброе дело и помочь избавиться городу от этой погани. А заодно и лишить Антона снова ступить на эту кривую дорожку. Я осведомлен, что с полицией у тебя контакт налажен. Действуй.

— Кто бы мог подумать, — он усмехнулся на одну сторону, покачал головой. — Вот тебе и дурачок, вот тебе и марионетка.

Он как-то нервно гоготнул и вдруг озадаченно уставился на меня. А подумав, сказал:

— Что ж, хорошо, от садика я откажусь. Будет тебе мой ответный подарок за твое одолжения. Я в должниках ходить не привык. Но ты там что-то говорил про компромиссы.

Я мысленно усмехнулся, но внешне же остался собран и холоден.

— Есть у нас в муниципальной собственности три объекта, которые подходят под твои запросы по площади и расположению. Но сразу предупреждаю, это действительно аварийные объекты, по сути, под снос.

Кобылянский едва заметно скривился. Какое-то время сидел, явно пытаясь найти компромисс между жадностью и обстоятельствами, а затем, нахмурившись, нехотя кивнул.

— Ладно. Показывай свои развалины.

Я же взял айфонку, набрал Гену.

Тот мгновенно взял трубку и, плохо скрывая тревогу в голосе, протараторил:

— Чё там? Всё нормально? Подняться?

— Кристина Игоревна уже приехала? — проигнорировал я его вопрос.

— Да, вот только что зашла.

— Пусть возьмёт папку с объектами, которые мы сегодня готовили, и поднимется ко мне в кабинет.

Через минуту со стороны лестницы послышался уверенный ритмичный цокот каблучков, а затем в дверь деликатно, но при этом твердо постучали.

— Войдите, — сказал я.

Кристина вошла в кабинет, бросила короткий, оценивающий, заинтересованный взгляд на Кобылянского, а затем мы встретились глазами. В уголках её губ читалась сдержанная улыбка.

— Добрый вечер, — её голос был ровным и собранным, как всегда. Она протянула мне папку и осторожно встала позади моего кресла, замерев в ожидающей позе.

Я открыл папку и разложил перед Кобылянским фотографии и технические заключения.

— Если готов вкладываться, — сказал я, — будем работать. Условия прозрачные: конкурс, официальные торги, реальные инвестиции в город. Никаких откатов. Ты получаешь землю под бизнес, город же новые рабочие места и налоги.

Кобылянский нехорошо усмехнулся, неодобрительно покачал головой, но документы все же подвинул к себе.

Затем он начал задавать вопросы по техническим моментам, и ему сдержанно отвечала Кристина.

Наконец, спустя четверть часа, Кобылянский выбрал два комплекта документов.

— Эти возьму, покажу своим специалистам. Что-нибудь выберем. Но вот насчет торгов…

— Думаешь, кто-то еще в городе вдруг пожелает тебя перебить? — уловил я его мысль.

— Нет, не думаю, что кто-то осмелится, — усмехнулся Кобылянский, затем скользнул взглядом по Кристине. — Есть еще пара вопросов. Только наедине.

Кристине дополнительных намёков не потребовалось. Она вопросительно взглянула на меня, я едва заметно кивнул.

— Подожду в холле, — сказала она, её голос был ровным, но во взгляде, скользнувшем по Кобылянскому, читалась лёгкая насмешка.

Когда дверь за ней закрылась, Кобылянский откинулся в кресле.

— Недооценили тебя там сверху, когда назначали. Ох, недооценили, — он растянул рот в кривой ухмылке. — Ты, конечно, как я погляжу, парень хитрый и толковый. И рвение твое похвально. Но! — он оборвал себя на полуслове, многозначительно вскинул брови и на какое-то время замолчал.

— Хорошо, Евгений, — резко перешел на деловой тон Кобылянский. — Допустим, я согласен на твои правила. Но что ты собираешься делать с теми, кто не захочет играть по-твоему? — Он пристально посмотрел на меня, и в его взгляде читалась не угроза, а скорее предостережение. — Тут надо понимать, Евгений, что мир устроен изначально не так, как тебе хочется. Одного юношеского максимализма и желания справедливости недостаточно. Эта система давным-давно устоялась, и нужно понимать, она тебя сломает быстрее, чем ты её. Может, лучше не стоит и сопротивляться? Себе дороже, Женя. Это я тебе не как бизнесмен говорю. Считай, что это мой отеческий совет.

— За непрошеный совет спасибо не говорят, но спасибо, — сдержанно кивнул я.

Конечно же, отвечать ему не было смысла. Если б большевики так рассуждали, как Кобылянский, народ бы до сих пор «Боже, царя храни» пел. И я был уверен: вся система держится лишь на том, что все верят, будто её не сломать. Их братия уверена, что всё решают деньги. Потому воруют, обманывают, копят, даже не особо соображая, для чего. То ли жадность, то ли комплексы какие…

Понятное дело, что капиталистическое мышление подразумевает: деньги равно власть. Вот только зря они забывают, что государство-то у нас нынче социальное. Да, это не коммунизм. И сейчас индивидуализм больше в почете. Но и коллективизм никуда не делся.

Потому и выходит: настоящая власть — это народ. И закон, между прочим, тоже имеет вес. Пусть пока что и то, и другое словно бы задвинуто в дальний угол. Но именно на это и нужно опираться. На народ и на закон. Это мое главное оружие.

— Ты мне так и не сказал, где Антон, — прервал мои размышления Кобылянский, а затем, явно выказывая недовольство добавил: — и что там у тебя за методы, которые так отличаются от моих?

— Антон в безопасном месте, — твёрдо ответил я. — Учитывая как ты реагируешь, думаю, будет безопаснее тебе не знать. Но не переживай, через месяц, максимум через два твой сын вернется в целости и сохранности новым человеком.

— Где он? — настойчивее повторил он. — Я должен знать.

— Что ж, — я положил руки на стол. — Хорошо. Отвечу. Он в соседнем городе, в государственной наркологии. Работает санитаром, но поступил как пациент. То есть возможности уйти у него не будет. И не советую его посещать в ближайший месяц. Я уверен, Антон начнет плакаться, тебе снова станет его слишком жалко, и ты сорвёшь весь процесс.

Кобылянский нахмурился, качнул головой, уткнул взгляд куда-то под стол, вцепившись обеими руками в подлокотники кресла.

— Нет, не сорву, — решительно сказал он. — Главное, чтобы помогло.

В кабинете повисла тяжёлая пауза. Кобылянский продолжал смотреть в одну точку, его пальцы всё ещё впивались в подлокотники, а затем он их резко отпустил и взглянул на меня.

— Если честно, Женя, важнее детей для меня в этой жизни ничего нет. — Он сгорбился, внезапно показавшись намного старше. — И я бы все свои деньги отдал, чтобы Антон стал нормальным.

А затем он грузно поднялся с места, бросил на меня рассеянный, чем-то озадаченный взгляд, протянул руку, явно решив попрощаться:

— Ладно, давай, как определимся с участком, свяжемся.

Короткое рукопожатие, и Кобылянский, сложив руки за спину, так и не распрямившись, по-стариковски зашаркал прочь.

Я решил его проводить и вышел следом.

Внизу Кобылянского, как послушный пёс, ждал его телохранитель: массивный, неподвижный, с пустым взглядом. Кобылянский вышел молча, не оборачиваясь, и тяжело опустился на заднее сиденье чёрного внедорожника.

В холле сидели Кристина, Гена и Вова, и как только во дворе раздался рокот двигателя внедорожника, вся эта троица вопросительно уставилась на меня.

Я сдержанно улыбнулся:

— Всё получилось.

— Ух ты ж, Женек! — радостно и не скрывая восхищения, воскликнул Генка. — Ну ты конечно даёшь! Это ж надо как провернул!

Лицо Вовки тоже просияло от радости. Кристина же сдержанно и одобрительно улыбнулась, а после спросила:

— Теперь займёмся подготовкой к завтрашнему совещанию?

Но в этот миг появилась Галина Степановна и сердобольно воскликнула:

— Ох, батюшки! Неужели снова за работу? А я там ужин приготовила, котлетки ещё тёпленькие… Подождёт ваша работа, давайте все за стол, сейчас быстренько накроем… — и уже на ходу, деловито поправляя фартук, она засеменила обратно в сторону кухни, бросив через плечо: — Вовочка, родненький, пойдем, поможешь мне!

Вова развёл руками, мол, что поделаешь, спорить тут бесполезно. И с покорным видом поплёлся за Галиной Степановной на кухню.

Генка, наблюдая эту сцену, усмехнулся:

— Ну, раз такие дела, грех не отпраздновать, — он вопросительно взглянул на меня. — Если Женек, конечно, не против.

Я усмехнулся и кивнул. Генка тут же торопливо затопал прочь, явно направляясь за чем-то что крепче чая.

Я встретился взглядом с Кристиной. Она всё ещё сжимала папку с документами, но на её лице уже не было деловой напряжённости.

— Кажется, — сказал я, глядя на неё, — работу действительно придется ненадолго отложить.

Кристина улыбнулась.

— Согласна, — сказала она. — Иногда действительно нужно просто ужинать. Особенно после такого дня.

В её взгляде вдруг появилось то, чего я прежде не видел. Это уже был не деловой взгляд подчинённой. Она смотрела с неподдельным интересом, едва заметно улыбалась. Кажется, лед тронулся.

Генка ввалился в комнату с пузатой бутылью коньяка, неся ее как трофей. Мы двинулись в столовую, откуда тянуло аппетитным духом котлет и солений.

У Галины разумеется снова пир горой.

На столе дымились котлеты с золотистой корочкой, исходило паром воздушное пюре, в хрустальных вазочках красовались соленья: огурцы, помидорки, грибочки. Рядом скромно притулилась селёдка под шубой. Пахло так, что желудок сам подтягивался к горлу.

— Ну, Галина Степановна! — весело воскликнул Генка. — Под такое действительно грех не выпить!

— Садитесь уже! — весело скомандовала Галина.

Уговаривать нас было не нужно, мы заняли места.

Генка принялся разливать коньяк по стопкам. Мы с Кристиной вежливо отказались. Она с лёгкой улыбкой покачала головой, я просто прикрыл ладонью рюмку. Вовка же вопросительно взглянул на меня, безмолвно спрашивая разрешения. Я едва заметно кивнул.

— Только по одной, — по-отечески предупредил Генка, ставя перед Вовой стопку. — Завтра за руль.

Я окинул взглядом собравшихся. Генка и Галина Степановна… Фактически, половина тех, кто фигурировал в завещании. А значит, неплохо бы снова поднять этот вопрос и заодно прощупать Галину Степановну. Хотя её я меньше всех подозревал. Но по законам детективного жанра, убийцей зачастую оказывается тот, кого меньше всего подозревали. Ну и заодно проверить Кристину и Вову на вшивость и выяснить, не сливают ли они информацию кому-то ещё.

— Кстати, — обратился я к Гене, отламывая кусочек хлеба. — Что там по поводу моего завещания? Надо ведь пригласить нотариуса и переписать его.