Традиция Победы (Болито - 16)

г

Аннотация

После восьми лет войны между Британией и Францией наконец-то пронесся слух о мире. Но старые враги прекрасно понимают, что любое соглашение станет лишь передышкой, позволяющей оправиться от ужасных потерь. Чтобы добиться лучших условий, французы проводят демонстрацию силы от Бискайского залива до портов Ла-Манша. В Британском Адмиралтействе есть те, кто видит в этом смелую возможность сравнять счёт за столом переговоров – и кто лучше подойдёт для этого, чем молодой контр-адмирал Болито! В июне 1801 года небольшая эскадра Болито всё ещё залечивает раны, полученные в битве при Копенгагене, и, получая приказы из Лондона, Болито впервые в жизни разрывается между требованиями долга и своим искренним желанием жениться. Когда эскадра отплывает, к ней присоединяется ещё один корабль – фрегат, хранящий множество воспоминаний из прошлого. Но куда ведёт флаг Болито, туда должны следовать и его капитаны, если потребуется, даже до самой грани катастрофы, ибо их традиция – победа.

1. Прикосновение к земле

Даже для западной Англии лето 1801 года было редкостью: безоблачное голубое небо и щедрое солнце. В Плимуте этим шумным июльским утром солнце светило так ярко, что корабли, казалось, покрывавшие воды от Амоаза до самого Зунда, плясали и мерцали, чтобы смягчить мрачность своих орудийных палуб и шрамы тех, что выдержали ярость битвы.

Элегантная гичка целеустремлённо проскользнула под корму высокого трёхпалубного судна и ловко уклонилась от столкновения с громоздким лихтером, почти доверху нагруженным огромными бочками и бочонками с водой. Бледные весла гички поднимались и опускались синхронно, а её команда в клетчатых рубашках и просмолённых шляпах была гордостью её корабля и рулевого. Последний оценивал прибытие и отбытие других портовых судов, но его мысли были сосредоточены на пассажире гички, капитане Томасе Херрике, которого он только что вынес с причала.

Херрик прекрасно понимал опасения своего рулевого, так же как он мог ощутить напряжение, наблюдая за тем, как команда его гички старательно избегала его взгляда, когда они работали лопастями, заставляя лодку мчаться по воде, словно яркий жук.

Это было долгое и утомительное путешествие из Кента, родного города Херрика, и по мере того, как расстояние до Плимута сокращалось, он начал беспокоиться о том, что ему предстоит открыть.

Его корабль, семидесятичетырёхпушечный «Бенбоу», прибыл в Плимут всего месяц назад. Невероятно было поверить, что прошло меньше трёх месяцев с того кровавого сражения, которое теперь называют Копенгагенским сражением. Небольшая прибрежная эскадра, флагманом которой был «Бенбоу», сражалась с отличием. Все это говорили, и «Газетт» намекала, что если бы не их усилия, «всё» могло бы сложиться совсем иначе.

Херрик поерзал на банке и нахмурился. Он не заметил, как загребной вздрогнул под его взглядом, и вообще не осознавал, что видит его. Херрику было сорок четыре года, и он проделал трудный и опасный путь к своей нынешней должности без какого-либо влияния или покровительства. Он уже слышал всё это раньше и презирал тех, кто говорил о морском бое как о каком-то состязании с арбитрами.

Такие люди никогда не видели резни, сломленных тел и разумов, сопровождавших каждую схватку. Спутанных снастей, расщепленных балок и рангоута, которые приходилось восстанавливать без малейшего разрешения, чтобы развалины можно было превратить в боевой корабль и отправить туда, где он будет пригоден для наилучшего использования.

Он окинул взглядом оживлённую якорную стоянку. Корабли пополняли запасы, другие ремонтировались. Его взгляд остановился на стройном фрегате без мачт, возвышавшемся над своим отражением, без пушек и людей, когда он спускался на воду со стапеля. Только что спущенный на воду. Он видел развевающиеся шляпы и гербы, яркие флаги, развевающиеся над пустыми орудийными портами, его растущую уверенность, словно у только что спущенного жеребёнка.

Херрик снова нахмурился. После восьми лет непрерывной войны с Францией и её союзниками им всё ещё не хватало фрегатов. Куда же направится этот? Кто будет им командовать и обретёт славу или позор?

Херрик обернулся и посмотрел на молодого лейтенанта, который вышел за ним с гичкой. Должно быть, он прибыл в Кенте в течение семи драгоценных дней. Он был таким бледным и молодым, таким неуверенным в себе, что Херрик едва мог представить его себе новоиспечённым мичманом, не говоря уже о лейтенанте. Но война унесла так много жизней, что весь флот, казалось, состоял из мальчишек и стариков.

Спрашивать его о чём-либо было бесполезно. Он боялся собственной тени.

Херрик взглянул на своего рулевого с квадратными плечами, пока тот управлял лодкой под еще одним сужающимся бушпритом и яркой носовой фигурой.

Этот дрожащий мальчишка, выдававший себя за лейтенанта, встретил его на пристани, снял шляпу и, заикаясь, пробормотал: «Первый лейтенант вам клянется, сэр, и адмирал прибыл на борт».

Слава богу, первый лейтенант был там и встретил его, мрачно подумал Херрик. Но что сейчас делает на борту «Бенбоу» контр-адмирал Болито, офицер, которому он служил во многих частях света, человек, которого он любил больше всех на свете?

Его было легко увидеть в эти последние мгновения за пределами Копенгагена. Дым, ужасный грохот падающих рангоутов и резкий грохот пушек – и всегда Болито был рядом. Он махал им рукой. Подгонял их, вёл их со всей безрассудной решимостью, которая была доступна только ему. Вот только Херрик, который глубоко в душе гордился тем, что был его лучшим другом, знал настоящего человека. Сомнения и страхи, волнение от брошенного вызова, отчаяние от того, что жизнь была потрачена впустую, если её нечаянно отбросить.

Их возвращение домой должно было стать для него особенным, как никогда прежде. На этот раз его ждала женщина. Прекрасная девушка, которая могла и должна была стать отсрочкой от всего, что было дорого Болито и что он когда-то потерял. Болито собирался в Лондон, в Адмиралтейство, а затем обратно в свой дом в Корнуолле, в большой серый дом в Фалмуте.

Гичка выровнялась на последнем отрезке пути, и Херрик затаил дыхание, увидев, как его корабль выделяется среди других стоящих на якоре судов. Его чёрно-жёлтый трюм сиял на солнце, словно приветствуя каждого. Только профессиональный моряк, и прежде всего капитан, мог разглядеть что-то за свежей краской и смолой, зачернённым такелажем и аккуратно свёрнутыми парусами. Массивный корпус «Бенбоу» был почти зажат лихтерами и пришвартованными платформами.

Воздух вибрировал от грохота молотков и пил, и прямо на его глазах очередной огромный узел новых снастей поднимали на бизань-стеньгу, ту самую, которую сбили в бою. Но «Бенбоу» был новым кораблём и обладал мощью двух более старых спутников. Он сильно пострадал, но был снят с якоря и через несколько месяцев снова выйдет в море со своей эскадрой. Несмотря на свою обычную осторожность, Херрик был доволен и горд тем, что они сделали. Будучи Херриком, он никогда не задумывался, что во многом успех был обусловлен его собственным вдохновением и неустанными усилиями по подготовке «Бенбоу» к плаванию.

Его взгляд остановился на бизань-мачте и флаге, лишь изредка развевавшемся на её лоцманском крыле. Флаг контр-адмирала Красной Армии, но для Херрика он значил гораздо больше. По крайней мере, он смог разделить его со своей новой женой, Дульси. Херрик был женат совсем недолго, и всё же, выдав свою сестру замуж за жердь лейтенанта Джорджа Гилкриста всего четыре дня назад в Мейдстоне, он чувствовал себя мужем, состоящим в браке уже много лет. Он улыбнулся, и его круглое, простоватое лицо потеряло суровость при мысли об этом. Его собственная способность давать советы по браку!

Лучник встал, держа багор наготове.

Бенбоу поднялся прямо над гичкой, пока мысли Херрика блуждали где-то вдали. Рядом он видел отремонтированные балки и краску, которая теперь скрывала кровь из шпигатов. Как будто истекал кровью корабль, а не его люди.

Весла были брошены, и рулевой Так снял шляпу. Их взгляды встретились, и Херрик коротко улыбнулся. «Спасибо, Так. Отличный ход».

Они поняли друг друга.

Херрик посмотрел на входной иллюминатор и приготовился к тысячному разу. Когда-то он и представить себе не мог, что когда-нибудь достоин звания лейтенанта. Переход из кают-компании на квартердек, а теперь и на должность флаг-капитана, одного из лучших морских офицеров, был ещё труднее.

Как и новый дом в Кенте. Не коттедж, а настоящий дом, где неподалёку жил адмирал и несколько богатых купцов. Дульси заверила его: «Ничто не будет слишком хорошо для тебя, дорогой Томас. Ты этого добивался, ты заслуживаешь гораздо большего».

Херрик вздохнул. Большая часть денег всё равно принадлежала ей. Как ему вообще удалось так посчастливиться найти свою Дульси?

«Морские пехотинцы! Ат-тен-шун!»

Облако трубочной глины плыло над бесстрастными лицами и черными киверами, когда мушкеты загрохотали в такт звукам, и, когда воздух напрягся от щебета боцманских криков, Херрик снял шляпу и направился к квартердеку, к своему высокому первому лейтенанту Вулфу, самому неуклюжему, но, безусловно, одному из лучших моряков, которых Херрик когда-либо встречал.

Шум стих, и Херрик с грустью посмотрел на группу. Столько новых лиц предстояло узнать. Но теперь он видел лишь тех, кто погиб в бою или страдал от боли и унижения в каком-нибудь военно-морском госпитале.

Но майор морской пехоты Клинтон всё ещё был здесь. И за его багровым плечом Херрик увидел старого Бена Грабба, штурмана. Ему повезло, что у него было столько опытных моряков, способных сплотить новобранцев и мобилизованных в хоть какую-то роту.

«Ну, мистер Вулф, может быть, вы мне объясните, почему поднят флаг адмирала?»

Он шёл в ногу с лейтенантом, и два крыла ярко-рыжих волос торчали из-под шляпы, словно паруса. Словно он и не уезжал. Словно корабль поглотил его, а далёкий берег с мерцающими домами и амбразурами батарей не имел для него значения.

Вулф произнёс своим ровным, хриплым голосом: «Адмирал сошел с берега вчера днём, сэр». Он выставил огромный кулак и указал на недавно свёрнутые фалы. «Что это? Чёртовы птичьи гнёзда?» Он отвернулся от оцепеневшего матроса и проревел: «Мистер Суэйл, запишите имя этого идиота! Ему бы ткачом быть, а не моряком!»

Вулф добавил, тяжело дыша: «Большинство новых матросов такие же. Отбросы суда присяжных, с небольшой примесью опытных». Он постучал себя по большому носу. «Их сняли с индийского судна. Они сказали, что были освобождены от службы на королевском судне. И у них были документы, подтверждающие это».

Херрик криво усмехнулся. «Но к тому времени, как вы всё уладили, мистер Вулф, их корабль уже ушёл?»

Как и его первый лейтенант, Херрик не испытывал особой симпатии к лучшим морякам, освобождённым от службы на флоте лишь потому, что они были наняты компанией John Company или каким-то портовым управлением. Англия была в состоянии войны. Им нужны были моряки, а не калеки и преступники. С каждым днём становилось всё труднее. Херрик слышал, что вербовщики и неутомимые вербовочные отряды теперь работают за много миль от моря.

Он взглянул на возвышающуюся грот-мачту с её внушительным такелажем и перекрещивающимися реями. Нетрудно было вспомнить дым и пробитые паруса. Морпехи на грот-марсе кричали и ликовали, стреляя из вертлюгов и мушкетов в этом обезумевшем мире.

Они вошли в прохладу полуюта, пригнувшись между тяжелыми потолочными балками.

Вулф сказал: «Адмирал пришёл один, сэр». Он помедлил, словно проверяя их отношения. «Я думал, он приведёт свою жену».

Херрик серьёзно посмотрел на него. Вулф был огромным и свирепым, повидавшим всякое – от работорговца до угольного брига. Он не был тем человеком, который будет терпелив к отстающим или позволит себе личные слабости. Но он также не был сплетником.

Херрик просто сказал: «У меня тоже были надежды. Клянусь Богом, если кто-то когда-либо заслуживал или нуждался в…»

Остальная часть его речи была прервана морским часовым снаружи большой каюты, который резко постучал мушкетом по палубе и крикнул: «Флаг-капитан, сэр!»

Вулф усмехнулся и отвернулся. «Проклятые быки!»

Дверь быстро открыл маленький Оззард, личный слуга Болито. Он был странным человеком. Хотя он был хорошим слугой, говорили, что он был ещё лучшим клерком в адвокатской конторе, но сбежал во флот, чтобы не предстать перед судом или, как некоторые недоброжелательно намекали, не умереть от палача.

Большая каюта, отделенная белыми ширмами от столовой и спальни, была свежевыкрашена, а палуба снова была покрыта клетчатым холстом, под которым не было и намека на боевые шрамы.

Болито высунулся из кормового окна, и, повернувшись поприветствовать друга, Херрик с облегчением увидел, что, по-видимому, ничего не изменилось. Его контр-адмиральский мундир с золотым галуном небрежно лежал на стуле, а на нём были только рубашка и бриджи. Чёрные волосы с единственным выбившимся локоном над правым глазом и лёгкая улыбка делали его скорее лейтенантом, чем флаг-офицером.

Они на мгновение взялись за руки, сжимая воспоминания и образы в несколько секунд.

Болито сказал: «Вот это да, Оззард». Он подвинул стул для Херрика. «Садись, Томас. Рад тебя видеть».

Его спокойные серые глаза ещё на мгновение задержались на друге. Херрик был крепче, лицо чуть округлело, но это, должно быть, заслуга его новой жены и её кулинарных стараний. В его каштановых волосах проглядывала седина, словно иней на крепком кусте. Но ясные голубые глаза, которые могли быть такими упрямыми и такими ранимыми, оставались прежними.

Они прикоснулись к своим кубкам, и Болито добавил: «Какова твоя степень готовности, Томас?»

Херрик чуть не поперхнулся вином. Готовность? Месяц в порту, и два члена эскадры безвозвратно потеряны в бою! Даже их самый маленький двухпалубный корабль, шестидесятичетырёхпушечный «Один» под командованием капитана Инча, едва добрался до безопасного места в Норе, настолько глубоко он был посажен носом. Здесь, в Плимуте, «Индомитебл» и «Никатор», семидесятичетырёхпушечные, как и «Бенбоу», находились в муках ремонта.

Он осторожно произнёс: «Никатор» скоро будет готов к выходу в море, сэр. Остальная эскадра должна доложить о готовности к сентябрю, если нам удастся подкупить этих воров с верфи!»

«А Стикс, что с ней?»

Когда Болито спрашивал о единственном уцелевшем фрегате эскадры, он заметил отсутствующий взгляд в глазах друга. Они потеряли второй фрегат и военный шлюп. Их стёрло, словно следы на пляже во время прилива.

Херрик позволил Оззарду наполнить кубок, прежде чем ответить. «Стикс трудится день и ночь, сэр. Капитан Нил, похоже, способен вдохновлять своих людей на чудеса». Он добавил извиняющимся тоном: «Я только что вернулся из Кента, сэр, но смогу предоставить вам полный отчёт к концу дня».

Болито поднялся на ноги, как будто кресло больше не могло сдерживать его беспокойство.

«Кент?» — улыбнулся он. «Прости, Томас. Я забыл. У меня слишком много собственных проблем, чтобы спрашивать о твоём визите. Как прошла свадьба?»

Пока Херрик рассказывал о событиях, завершившихся свадьбой его сестры с его бывшим первым лейтенантом, Болито обнаружил, что его мысли снова блуждают где-то далеко.

Вернувшись в Фалмут после битвы при Копенгагене, он был счастливее и удовлетвореннее, чем мог себе представить. Выжить – это одно. Прибыть в дом Болито вместе со своим племянником Адамом Паско, рулевым и другом Джоном Оллдеем – его короновала девушка, которая ждала его там. Белинда; ему до сих пор было трудно произносить ее имя, не боясь, что это очередной сон, уловка, призванная вернуть его к суровой реальности.

Эскадрилья, битва – всё словно померкло, пока они, словно чужие, исследовали старый дом. Вместе строили планы. Поклялись не терять ни минуты, пока Болито свободен от службы.

В воздухе даже повисли слухи о мире. После стольких лет войны, блокады и насильственной смерти, поговаривали, что в Лондоне и Париже ведутся секретные переговоры о прекращении боевых действий, чтобы получить передышку без ущерба для чести обеих сторон. Даже это казалось возможным в новом сказочном мире Болито.

Но не прошло и двух недель, как из Лондона прибыл курьер с приказом Болито явиться в Адмиралтейство, чтобы навестить своего старого начальника и наставника, адмирала сэра Джорджа Бошама, который изначально и поручил ему командование Балтийской прибрежной эскадрой.

Даже тогда Болито воспринял драматическое появление курьера как не более чем необходимое прерывание.

Белинда проводила его до экипажа, глаза её смеялись, тело согревало его, когда она рассказывала ему о своих планах, о том, как она подготовит их свадьбу, пока он будет в Лондоне. Она будет жить в доме сквайра, пока они наконец не поженятся, ведь в таком портовом городе, как Фалмут, всегда много болтовни, и Болито не хотел, чтобы что-то испортило их свадьбу. Он люто не любил Льюиса Роксби, сквайра, и не мог представить, что нашла в нём его сестра Нэнси, когда вышла за него замуж. Но на него можно было положиться: он мог развлечь её и занять лошадьми и своей растущей империей ферм и деревень.

За глаза слуги Роксби называли его королем Корнуолла.

По-настоящему Болито был потрясен, когда его провели в покои адмирала Бошана. Он всегда был невысоким, хрупким человеком, которого, казалось, тяготили не только эполеты и золотые галуны, но и огромная ответственность, которую он нес, и тот интерес, который он вызывал везде, где британский военный корабль служил королю. Сгорбившись за своим заваленным яствами столом, Бошан не мог подняться и поприветствовать его. В свои шестьдесят он выглядел на сто лет старше, и только глаза сохраняли огонь и живость.

«Я не буду тратить время, Болито. Тебе, смею сказать, нечего тратить. У меня его совсем не осталось».

Он умирал с каждым часом, с каждым тяжелым вздохом, и Болито был одновременно тронут и очарован силой слов этого маленького человека, его энтузиазмом, который всегда был его главным качеством.

«Ваша эскадрилья действовала превосходно». Рука, похожая на коготь, слепо скользнула по разбросанным бумагам на столе. «Хорошие люди погибли, но на их место пришли другие». Он кивнул, словно слова были для него слишком тяжелы. «Я прошу от вас многого. Возможно, слишком многого, не знаю. Вы слышали о мирных предложениях?» Его глубоко посаженные глаза поймали отражённый солнечный свет из высоких окон. Словно свет в черепе. «Слухи правдивы. Нам нужен мир, мир, рождённый необходимостью лицемерия, чтобы дать нам время, передышку перед решающей схваткой».

Болито тихо спросил: «Вы им не доверяете, сэр?»

«Никогда!» Это слово лишило его сил, и прошло несколько мгновений, прежде чем Бошан продолжил: «Французы вынудят выдвинуть самые выгодные условия соглашения. Чтобы добиться их, они уже заполняют свои порты в Ла-Манше судами и баржами вторжения, а также войсками и артиллерией, чтобы заполнить их. Бонапарт надеется запугать наш народ и заставить его заключить соглашение, выгодное только ему. Когда его раны заживут, а корабли и полки пополнятся, он разорвет договор и нападет на нас. На этот раз второго шанса не будет».

После очередной паузы Бошан глухо произнёс: «Мы должны вселить в наших людей уверенность. Показать им, что мы всё ещё можем атаковать и защищаться. Только так мы уравняем шансы. Годами мы оттесняли французов в их порты или заставляли их сдаваться. Блокада и патрулирование, боевые действия на линии фронта или действия отдельных кораблей – вот что сделало наш флот великим. Бонапарт – солдат, он не разбирается в этих вопросах и, слава богу, не станет принимать советов от тех, кто разбирается лучше».

Его голос ослаб, и Болито почти решил позвать на помощь маленькую, безвольную фигурку за столом.

Затем Бошан резко выпрямился и резко бросил: «Нам нужен жест. Из всех молодых офицеров, которых я наблюдал и направлял по служебной лестнице, вы ни разу меня не подводили». В его сторону погрозил морщинистый палец, словно часть воспоминания о человеке, которого Болито так живо помнил с их первой встречи. «Ну, по крайней мере, не в вопросах долга».

«Благодарю вас, сэр».

Бошан его не слышал. «Выведите как можно больше кораблей в море как можно скорее. Я дал вам письменное распоряжение принять на себя общее командование эскадрой, блокирующей Бель-Иль. Для вашего удобства будут предоставлены дополнительные суда, как только мои донесения будут доставлены адмиралам порта». Он пристально посмотрел на Болито, не мигая. «Вы нужны мне в море. В Бискайском заливе. Знаю, что прошу всего, но я уже всё предложил».

Картины зала с высоким потолком в Адмиралтействе, вид из окон на яркие экипажи, красочные платья и алые мундиры словно расплылись, когда мысли Болито вернулись к каюте в Бенбоу.

Он сказал: «Адмирал сэр Джордж Бошам приказывает мне выйти в море, Томас. Никаких возражений, минимальные задержки. Незаконченный ремонт, нехватка команды, недостающие порох и ядра – мне нужно знать всё до мельчайших подробностей. Предлагаю провести совещание всех капитанов, и я составлю письмо капитану Инчу, которое необходимо немедленно отправить с курьером на его корабль в Чатеме».

Херрик уставился на него. «Похоже, это срочно, сэр».

«Я… я не уверен». Болито вспомнил слова Бошана. «Ты мне нужен в море». Он посмотрел на обеспокоенное лицо Херрика. «Мне жаль, что я так врываюсь в твоё новое счастье». Он пожал плечами. «И в Бискайю, как ни странно».

Херрик мягко спросил: «Когда вы вернулись в Фалмут, сэр…»

Болито смотрел в кормовые окна и наблюдал, как местная лодка приближается к стойке «Бенбоу». Еда и напитки, которые можно было осмотреть и обменять. Маленькие радости жизни моряка.

Он ответил: «Дом был пуст. Это была моя вина, как и вина всех остальных. Белинда уехала с моей сестрой и её мужем. Мой зять хотел показать ей недавно купленное поместье в Уэльсе».

Он обернулся, не в силах скрыть горечь и отчаяние.

«После Балтики и того ада в Копенгагене кто бы мог ожидать, что меня снова отправят в море через несколько недель?»

Он оглядел тихую каюту, словно прислушиваясь к забытым звукам битвы: отчаянным крикам раненых, ликующим крикам датских абордажников, хлынувших через эти самые кормовые окна, чтобы умереть от окровавленных штыков майора Клинтона.

«Как она это воспримет, Томас? Какой смысл в словах «долг» и «честь» для женщины, которая уже так много отдала и так много потеряла?»

Херрик наблюдал за ним, едва смея дышать. Он всё видел как на ладони: Болито спешил обратно в Фалмут, готовя объяснения, как он расскажет о своих обязательствах перед Бошаном, даже если этот жест окажется бесплодным.

Бошан отдал своё здоровье в войне против Франции. Он отобрал молодых людей, чтобы заменить тех, кто постарше, чей разум остался позади из-за войны, которая вышла за рамки их воображения.

Он предложил Болито первый шанс командовать эскадрильей. Теперь он умирал, а его работа так и не была завершена.

Херрик знал Болито лучше, чем он сам. Вот почему Болито пришёл на корабль. Дом был пуст, и Белинде Лейдлоу не было возможности сообщить о решении.

«Она будет меня презирать, Томас. Кто-то другой должен был пойти вместо меня. Контр-адмиралы, особенно младшие, — два за копейку. Я что? Бог какой-то?»

Херрик улыбнулся. «Она ничего подобного не подумает, и ты это знаешь! Мы оба так думаем».

«Ну да?» Болито прошёл мимо, коснувшись его плеча, словно пытаясь успокоить. «Я хотел остаться. Но мне нужно было выполнить поручение Бошана. Я ему очень обязан».

Всё снова было как в том старом сне. Дом пустовал, если не считать слуг, стена над морем была усеяна полевыми цветами и гудела от насекомых. Но главных действующих лиц там не было, чтобы насладиться этим зрелищем. Даже Паско, и это почти так же нервировало. Он получил письмо о назначении на другой корабль всего за несколько часов до отплытия Болито в Лондон.

Он улыбался, даже когда беспокоился об этом. Флот отчаянно нуждался в опытных офицерах, и Адам Паско с таким же нетерпением ждал первой возможности, которая привела бы его к цели – получить собственное командование. Болито отогнал тревогу. Адаму всего двадцать один год. Он был готов. Он должен был перестать беспокоиться о нём.

Из-за двери донесся приглушённый голос часового: «Адмирал, рулевой!»

Оллдэй вошёл в каюту и широко улыбнулся Болито. Херрику он приветливо кивнул. «Капитан Херрик, сэр». Он положил на палубу большой холщовый мешок.

Болито надел форменный китель и позволил Оззарду натянуть косу на воротник с золотой отделкой. Произошло только одно хорошее событие, и он почти забыл о нём.

«Я перейду на Стикс, Томас. Чем скорее я свяжусь с остальными моими кораблями у Бель-Иль, тем лучше, я думаю». Он вытащил из кармана пальто длинный конверт и протянул его изумлённому Херрику. «От их светлостей, Томас. Вступает в силу с завтрашнего полудня». Он кивнул Олдэю, который сбросил на палубу, словно ковёр, большой алый вымпел. «Ты, капитан Томас Херрик, корабль Его Британского Величества «Бенбоу» в Плимуте, примешь на себя и берёшь на себя обязанности исполняющего обязанности коммодора этой эскадры со всеми вытекающими отсюда непосредственными обязанностями». Он сунул конверт в твёрдую ладонь Херрика и с силой сжал другую. «Боже мой, Томас, мне стало немного легче, когда я увидел тебя таким несчастным!»

Херрик сглотнул. «Я, сэр? Коммодор?»

Эллдэй ухмылялся. «Молодец, сэр!»

Херрик все еще смотрел, не отрывая взгляда от красного кулона у своих ног.

«С моим собственным флаг-капитаном? С кем, я имею в виду…»

Болито подал знак, чтобы ему принесли ещё вина. Сердце у него всё ещё ныло так же мучительно, как и прежде, а чувство неудачи не стало менее очевидным, но вид замешательства друга значительно помог. Это был их мир. Другое существование – планы на свадьбу и безопасность, разговоры о мире и будущей стабильности – были здесь чужды.

«Уверен, в ваших донесениях из Лондона всё будет объяснено, Томас». Он наблюдал, как разум Херрика пытается с этим разобраться, а затем принимает как реальность. Флот научил тебя этому, как минимум. Иначе ты пойдёшь ко дну. «Подумай, как гордится Дульси!»

Херрик медленно кивнул. «Полагаю, что да». Он покачал головой. «Всё равно, коммодор». Он пристально посмотрел на Болито, его глаза были ярко-голубыми. «Надеюсь, это не слишком нас разлучит, сэр».

Болито был тронут и отвернулся, чтобы скрыть свои эмоции. Как типично для Херрика – первым подумать об этом. Не о своём справедливом и заслуженном повышении, давно назревшем, а о том, что это может значить для каждого из них. Лично.

Оллдей неторопливо подошёл к двум мечам на переборке каюты, внезапно заворожённый их внешним видом и состоянием. Блестящий подарочный меч от жителей Фалмута в знак признания заслуг Болито на Средиземном море и на Ниле. Другой меч, без блеска и лоска, устаревший, но прекрасно сбалансированный, казался по сравнению с ним потрёпанным. Но ни подарочный клинок, весь в золоте и серебре, ни сотня ему подобных не могли сравниться по ценности со старым. Меч Болито, изображённый на нескольких семейных портретах в Фалмуте и виденный Оллдеем в пучине множества сражений, был бесценен.

На этот раз даже Олдэй не смог отнестись к внезапным приказам выйти в море со свойственной ему философией. На этот раз он не сходил на берег дольше, чем на собачью вахту, а теперь они снова в пути. Он уже злился на несправедливость и глупость, из-за которых Болито не получил должной награды после Копенгагена. Сэр Ричард Болито. Это прозвучало бы как нельзя кстати, подумал он.

Но нет, эти мерзавцы из Адмиралтейства намеренно избегали того, что было приличествовать. Он сжал огромные кулаки, глядя на сабли. По флоту ходили слухи, что с Нельсоном обошлись примерно так же, и это было хоть каким-то утешением. Нельсон всех обрадовал, притворившись, что не заметил сигнала своего начальника о прекращении боя. Это было так похоже на него, что заставляло Джеков любить его, а адмиралов, никогда не выходивших в море, ненавидеть одно его имя.

Эллдей вздохнул и подумал о девушке, которую он помог спасти из разбитого экипажа всего несколько месяцев назад. Мысль о том, что Болито всё ещё может потерять её из-за нескольких глупых письменных приказов, была выше его понимания.

«Тост за нашего нового коммодора». Болито взглянул на кубки. Первый лейтенант подошёл к корме, опустив голову под потолком, а Грабб, капитан, широко расставив ноги, чтобы сбалансировать свой внушительный вес, уже разглядывал кубок, похожий в его руке на напёрсток.

Херрик сказал: «Оллдей, иди сюда. В сложившихся обстоятельствах я хотел бы, чтобы ты присоединился к нам».

Эллдей вытер руки о свои нарядные нанковые бриджи и пробормотал: «Ну, благодарю вас, сэр».

Болито поднял кубок. «За тебя, Томас. За старых друзей и старые корабли».

Херрик серьёзно улыбнулся. «Это хороший тост».

Эллдэй выпил вино и скрылся в тени большой каюты. Херрик хотел, чтобы он разделил с ним это вино. Более того, он хотел, чтобы об этом узнали остальные.

Оллдей выскользнул через маленькую сетчатую дверь и направился к залитой солнцем верхней палубе.

Они прошли долгий путь вместе, в то время как другим повезло меньше. Чем меньше их становилось, тем сложнее становились задачи, подумал он. Теперь флаг Болито скоро будет ходить в Бискайском заливе. Новая группа кораблей, новая головоломка для контр-адмирала.

Но почему именно в заливе? Там было множество кораблей и людей, годами ведших эту чёртову блокаду, пока их корпуса не обросли водорослями, длинными, как змеи. Нет, для Бошана, чтобы отдать такой приказ, и для того, чтобы Ричард Болито был выбран для этой работы, это должно было быть трудно, другого пути не было.

Эллдэй вышел на солнечный свет и прищурился, глядя на флаг, развевающийся на бизани.

«Я все равно считаю, что его следует назвать сэром Ричардом!»

Молодой вахтенный лейтенант хотел было отдать ему приказ, но потом вспомнил, что ему рассказывали о рулевом адмирала. Вместо этого он перешёл на противоположную сторону квартердека.

Когда якорная стоянка наконец погрузилась во тьму, и лишь огни и редкие лучи с берега отделяли море от суши, даже «Бенбоу» чувствовал себя отдыхающим. Измученные непрерывной работой наверху и внизу, его люди лежали, забившись в гамаки, словно в коконах в какой-то герметичной пещере. Под рядами гамаков за портами тихо стояли орудия, возможно, грезящие о тех временах, когда они выбивали жизнь из воздуха и заставляли мир содрогнуться от своей ярости.

В большой каюте, сразу на корме, за своим столом сидел Болито, над его головой медленно кружил фонарь, пока корабль натягивал и проверял тросы.

Для большей части эскадры и для многих людей Бенбоу он был именем, лидером, флагу которого они подчинялись. Некоторые служили с ним раньше и гордились этим, гордились тем, что могут дать ему прозвище, которое никто из новичков не знал. Равенство Дик. Были и другие, создавшие свой собственный образ молодого контр-адмирала, словно, расширяя его, они увеличивали своё бессмертие и славу. Были и те, кто, совсем немногие, вроде верного Оззарда, дремавшего, как мышь, в своей кладовой, видел настроение Болито ранним утром, в конце сильного шторма или морской погони. Или Аллдей, которого тянуло к нему, когда, казалось бы, их первая встреча должна была быть омрачена ненавистью и унижением вербовщиков. Херрик, заснувший над последней стопкой подписанных другими капитанами рапортов, знал его и в разгаре волнения, и в пучине отчаяния. Возможно, он лучше, чем кто-либо другой, узнал бы Ричарда Болито, который сидел за столом, сознательно держа ручку над бумагой, а его мысли были поглощены всем, кроме девушки, которую он оставлял позади.

Затем он с большой осторожностью начал: «Моя дорогая Белинда…»

2. Не оглядываться назад

РИЧАРД БОЛИТО откинулся на спинку кресла и ждал, пока Олдэй закончит его брить. Херрик стоял у сетчатой двери, вне поля его зрения, а вокруг и над ними корпус и палубы «Бенбоу» содрогались и отдавались эхом от грохота ремонтных работ.

Херрик говорил: «Я сообщил капитану Нилу, что сегодня утром вы переместите свой флаг на Стикс, сэр. Кажется, он этому необычайно рад».

Болито взглянул на увлечённое лицо Олдэя, пока тот ловко водил бритвой по подбородку. Бедный Олдэй, он явно не одобрял переезда на тесный фрегат после сравнительной роскоши флагмана, так же как Херрик не доверял способности любого другого капитана вести свои дела.

Странно, как флоту всегда удавалось так тонко сплетать нити. Капитан Джон Нил с тридцатидвухпушечного «Стикса» служил пухлым мичманом под командованием Болито на его первом фрегате, в другую войну. Как и капитан Кин, стоявший на якоре менее чем в кабельтовом от него на третьем по рангу «Никаторе», он тоже был мичманом на одном из кораблей Болито.

Он нахмурился и подумал о том, когда же он услышит о том, как идут дела у Адама Паско, какое у него назначение и каким капитаном он теперь служит.

Олдэй тщательно вытер лицо и кивнул. «Всё готово, сэр».

Болито умылся из миски, которую Олдэй поставил у кормовых окон. Не было сказано ни слова, это было то, что они выработали за годы. Ни в море, ни в гавани Болито не любил тратить время, разглядывая пустой кусок дерева, готовясь к новому дню.

Предстояло так много дел: подписать приказы отдельным капитанам, отчитаться о готовности для Адмиралтейства, утвердить растущие расходы эскадры на верфь, провести новые назначения. Было бы несправедливо оставлять Херрика с таким количеством незавершённых дел, решил он.

Херрик заметил: «Почтовый катер доставил ваши депеши на берег, сэр. Он только что вернулся в свою гик».

«Понятно», — таким образом Херрик дал ему понять, что письма от Белинды не было.

Он взглянул в один из иллюминаторов. Небо было таким же ясным, как вчера, но море бурлило. Он воспользуется ветром, чтобы разыскать корабли блокадной эскадры, где ему предстояло взять управление на себя. У Бель-Иль, ключевого пункта в цепи патрулей и эскадр, простиравшейся от Гибралтара до портов Ла-Манша. Бошан, безусловно, намеревался быть в центре событий. Этот сектор должен был охватывать подходы к Лорьяну на севере и жизненно важные пути к эстуарию Луары и обратно на востоке. Но если это было мертвой хваткой для торговли и ресурсов противника, то это также могло представлять опасность для неосторожного британского фрегата или шлюпа, если бы он оказался у подветренного берега или был слишком заинтересован французской гаванью, чтобы заметить быстрое приближение атакующего.

Болито был не новичком на «Стиксе». Он несколько раз бывал на его борту и видел на Балтике, как её молодой капитан сражался с врагом с хладнокровием ветерана.

Болито бросил полотенце, злясь на себя за свои мечтания. Он должен перестать вспоминать прошлые события. Думай только о том, что ждёт впереди, и о кораблях, которые вскоре будут зависеть от него. Теперь он был флаг-офицером и, как и Херрик, должен был смириться с тем, что повышение — это честь, а не какое-то божественное право.

Он неловко улыбнулся, поняв, что все на него смотрят.

Олдэй мягко спросил: «Может быть, вы передумали, сэр?»

«О чем, черт возьми?»

Эллдэй обвёл взглядом большую каюту. «Ну, сэр, после этого «Стикс» будет больше похож на банку с краской, чем на корабль!»

Херрик сказал: «Тебе сойдет с рук убийство, Олдэй. Когда-нибудь ты перейдешь черту, мой мальчик!» Он посмотрел на Болито. «Всё равно он прав. Ты мог бы переместить флаг на Никатор, а я мог бы взять командование на себя, пока…»

Болито бесстрастно посмотрел на него. «Старый друг, это бесполезно. Ни для кого из нас. Сегодня ты принимаешь пост коммодора и соответственно поднимаешь свой широкий вымпел. В конечном итоге тебе придётся выбрать своего флаг-капитана и заняться назначением нового для „Неукротимого“».

Он попытался отогнать эту мысль. Ещё одно воспоминание. «Неукротимая» была в самой гуще событий в Копенгагене, и только после приказа прекратить огонь Болито узнал, что её капитан, Чарльз Кеверн, погиб в бою. Кеверн был первым лейтенантом Болито, когда тот был флаг-капитаном, как и Херрик. Звенья одной цепи. С каждым разрывом цепь становилась всё короче и туже.

Болито резко продолжил: «И я не могу слоняться здесь, как шестой лейтенант. Решения принимаем не мы».

В коридоре топали ноги, и он знал, что, как и он сам, Херрик остро ценит эти драгоценные моменты. Скоро начнутся суетливые возвращения офицеров за приказами, высокопоставленных чиновников из Плимута, которых нужно будет льстить и уговаривать приложить больше усилий для завершения ремонта. Йовеллу, его клерку, нужно будет скопировать и подписать ещё несколько писем, Оззарду нужно будет объяснить, что брать с собой, что оставить на борту «Бенбоу», пока… он нахмурился. До каких пор?

Херрик быстро обернулся, когда часовой крикнул о прибытии первого лейтенанта.

«Я нужен, сэр», — в его голосе слышалось несчастье.

Болито схватил его за руку. «Извини, меня не будет рядом, когда твой широкий кулон сломается. Но если мне придётся уйти, я хотел бы сделать это как можно скорее».

В дверях появился Вулф. «Прошу прощения, сэр, но на борт поднимается гость». Он смотрел на Болито, у которого сердце бешено забилось. Оно тут же упало, когда Вулф хрипло произнёс: «Ваш флаг-лейтенант здесь, сэр».

Херрик воскликнул: «Браун?»

Олдэй спрятал ухмылку. «Браун через «э».»

«Отправьте его на корму». Болито снова сел.

Лейтенант, достопочтенный Оливер Браун, был назначен Бошаном на должность флаг-лейтенанта. Вместо того, чтобы показаться пустословом, каким он показался при первой встрече, Браун проявил себя как незаменимый советник недавно назначенного контр-адмирала, а позднее и как друг. Когда потрёпанные корабли вернулись с Балтики, Болито предоставил Брауну выбор: вернуться в более цивилизованную среду и к своим обязанностям в Лондоне или продолжить службу флаг-лейтенантом.

Когда Браун вошел в каюту, он выглядел необычно растрепанным и усталым.

Херрик и Вулф поспешно покинули каюту, и Болито сказал: «Это неожиданно».

Лейтенант опустился в предложенное кресло, и когда его плащ упал, Болито увидел тёмные пятна на его штанах – пота и кожи. Должно быть, он мчался как сумасшедший.

Браун хрипло проговорил: «Сэр Джордж Бошан умер прошлой ночью, сэр. Он закончил отдавать приказы вашей эскадре, а потом…» Он пожал плечами. «Он сидел за столом с картами и схемами». Он покачал головой. «Я подумал, что вам следует знать, сэр. Прежде чем вы отплывёте на Бель-Иль».

Болито научился никогда не подвергать сомнению знания Брауна в отношении вещей, которые должны были быть секретными.

«Оззард. Сделай свежий кофе для моего флаг-лейтенанта». Он увидел, как усталое лицо Брауна слегка озарилось. «Если ты собираешься им стать?»

Браун отпустил плащ и встряхнулся. «Да, я молился об этом, сэр. Больше всего на свете я хочу уехать из Лондона, от этой падали!»

Наверху раздавались крики и скрип снастей — с лихтеров поднимали все больше припасов и оборудования.

Но внизу, в каюте, всё было иначе. Там было совершенно тихо, пока Браун описывал, как Бошан умер за своим столом, а его подпись на последних донесениях едва высохла.

Браун спокойно ответил: «Я передал эти приказы вам лично, сэр. Если бы вы отплыли до моего прибытия, их, вероятно, никогда не погрузили бы на борт курьерского брига и не отправили бы за вами».

«Вы хотите сказать, что план сэра Джорджа был бы отменен?»

Браун держал чашку кофе обеими руками, его лицо было задумчивым. «Отложено на неопределённый срок. Боюсь, слишком много высокопоставленных лиц не видят ничего, кроме договора с Францией. Не как передышки, которую видят в нём лорд Сент-Винсент и некоторые другие, а как способа нажиться и воспользоваться добычей, которую принесёт перемирие. Любое нападение на французские гавани и судоходство в условиях столь близкого мира будет воспринято ими как помеха, а не как преимущество».

«Спасибо, что рассказали».

Болито посмотрел мимо него на два меча на переборке. Что люди, подобные Брауну, знали о чести?

Браун улыбнулся. «Я подумал, что вам важно знать. Пока сэр Джордж Бошам жив и контролирует будущие события, ваши действия на новой станции никак не повлияют на вашу безопасность, какое бы осиное гнездо вы ни потревожили». Он пристально посмотрел на Болито, и его молодое лицо внезапно повзрослело. «Но после смерти сэра Джорджа вас некому будет защитить, если что-то пойдет не так. Его достижения и заслуги придадут вес вашим указаниям, и никто не станет их оспаривать. Но если вы потерпите неудачу, то вернетесь сюда не безупречным командиром, а козлом отпущения».

Болито кивнул. «Не в первый раз».

Браун улыбнулся. «После Копенгагена я могу поверить чему угодно, сэр, но на этот раз меня беспокоит риск. Ваше имя известно и пьют от Фалмута до пивных Уайтчепела. Как и Нельсона, но их светлости не настолько впечатлены, чтобы не наказать его за дерзость в Копенгагене».

«Скажи мне». Болито пристально посмотрел на молодого лейтенанта. Его мир был совсем другим. Интриги и махинации, влияние судьбы и семьи. Неудивительно, что Браун был рад покинуть эту землю. Бенбоу дал ему вкус к приключениям.

В голосе Брауна слышалась горечь. «Нельсон. Победитель Нила, герой Копенгагена, любимец публики. И теперь их светлости намерены назначить его командующим новым отрядом наёмных сухопутных солдат для защиты побережья Ла-Манша от возможных захватчиков!» Он гневно выплюнул эти слова. «Шайка пьяных, ни на что не годных негодяев, по всем статьям! Хорошая награда для нашего Неля!»

Болито был потрясён. Он слышал множество сплетен о презрении Нельсона к власти, о его невероятной удаче, которая до сих пор спасала его, когда другим грозила гибель в военном трибунале. Браун просто пытался его защитить. У него не было никаких шансов, если он не сможет полностью реализовать план Бошана.

Болито тихо сказал: «Если ты пойдёшь со мной, я намерен отплыть по приливу. Сообщи Олдэю, что тебе нужно, и он переправит это в Стикс. Всё остальное, что тебе понадобится, ты, несомненно, получишь позже. С такими влиятельными друзьями, как ты, это будет легко устроить». Он протянул руку. «Скажи мне. Что это за приказ?»

Браун сказал: «Как вам известно, сэр, французы уже несколько месяцев собирают корабли вторжения вдоль своих северных портов. Судя по разведданным, полученным от португальцев, многие из этих кораблей строятся, вооружаются и хранятся в гаванях вдоль побережья Бискайского залива». Он криво улыбнулся. «Ваш новый сектор, сэр. Я не всегда был согласен с сэром Джорджем, но у него был стиль, сэр, и этот план уничтожения флота вторжения до того, как он сможет выйти в Ла-Манш, — это его почерк, это признак мастера!» Он покраснел. «Прошу прощения, сэр. Но я всё ещё не могу…»

признайте, что он мертв».

Болито вертел в руках тяжёлую папку с инструкциями. Последняя стратегия Бошана была разработана до мельчайших деталей. Оставался лишь человек, способный воплотить её в жизнь. Болито был тронут, поняв, что Бошан, должно быть, думал о нём с самого начала. Выбора не было и никогда не было.

Он тихо сказал: «Мне нужно написать еще одно письмо».

Он оглядел каюту, мерцающие отражения моря на белой палубе. Обменять всё это на стремительность и азарт небольшого фрегата, выставить свою коллекцию судов против самой твердыни Франции, было не просто жестом. Возможно, это было ему предначертано, словно часть судьбы. В начале войны, совсем молодым капитаном, Болито принял участие в злополучном нападении на Тулон – попытке французских роялистов свергнуть революцию и повернуть ход истории вспять. Они и так неплохо вошли в историю, мрачно подумал Болито, но всё закончилось кровавой катастрофой.

Болито почувствовал холодок по спине. Возможно, всё было предопределено судьбой. Белинда, возможно, думала, что он вернётся в Фалмут на несколько месяцев, а может, и на большее время, если мир действительно наступил.

подписал. На самом деле, он смотрел через кормовые окна на

На якоре стояли корабли, и она была защищена от дальнейших страданий. Он был

Не вернётся. Это должно было случиться однажды. Он коснулся левого бедра, ожидая почувствовать боль там, где его ранила мушкетная пуля. Так скоро после этого? Ни передышки, ни даже предупреждения.

Болито резко сказал: «Хотя, если подумать, я не буду писать письмо, я сразу отправлюсь в Стикс. Передай моему рулевому, ладно?»

Оставшись наконец один, Болито сел на скамейку под окнами и принялся массировать глаза костяшками пальцев, пока боль не утихла.

Судьба была к нему благосклонна, даже позволила ему прикоснуться и увидеть любовь, то, за что он будет держаться до тех пор, пока не будет решено, что даже это должно исчезнуть.

В дверях появился Херрик. «Лодка у причала, сэр».

У входа в порт, где стояла команда и морские пехотинцы в алых мундирах, Болито остановился и посмотрел на лихой фрегат. Паруса его уже были слабо убраны, а фигуры сновали по рангоуту и вышкам, словно насекомые: им не терпелось отправиться в путь, устремляясь к недостижимому горизонту.

Херрик сказал: «Эскадра будет готова к вылету через несколько недель, а не месяцев, сэр. Я не успокоюсь, пока Бенбоу снова не будет под вашим командованием».

Болито улыбнулся, ветер развевал его пальто, словно пытаясь утащить его прочь, и поднимал прядь волос, обнажая сине-багровый шрам под ним.

«Если бы ты увидел ее, Томас...» Он схватил друга за руку, не в силах продолжать.

Херрик крепко пожал ей руку. «Я передам ей, сэр. Берегите себя. Нельзя же ожидать, что Госпожа Удача всё решит!»

Они отступили друг от друга и позволили формальностям разделить их.

Когда баржа «Бенбоу» стремительно отплывала от высокого борта семьдесят четвёртого, Болито обернулся и поднял руку, но Херрик уже слился с людьми вокруг него и с кораблем, который так много значил для них обоих.

Болито поднялся по трапу и остановился, чтобы сориентироваться, когда фрегат снова резко нырнул под ним. Весь день повторялось одно и то же. Выйдя из Плимутского залива, «Стикс» расправил паруса до последней нити, чтобы в полной мере воспользоваться усиливающимся северо-восточным ветром. Хотя Болито большую часть дня провёл в каюте фрегата, внимательно изучая письменные приказы и делая заметки для дальнейшего использования, он постоянно вспоминал о маневренности и энергичности небольшого судна.

Капитан Нил воспользовался попутным ветром под фалдами своего сюртука, чтобы провести для своих людей всевозможные учения по управлению парусами. Весь день палубы содрогались от шлепков и стука босых ног, а настойчивые голоса младших офицеров и лейтенантов, перекрывая шум, наводили порядок из хаоса. Нилу жилось не лучше, чем любому другому капитану. Многие из его опытных матросов получили повышение и были переведены на другие суда. Оставшиеся опытные моряки были разбросаны по новичкам, некоторые из которых всё ещё были настолько шокированы тем, что их схватили под давлением или вытащили из относительно безопасных местных тюрем, что боялись подниматься по бешено трясущимся вымпелам без нескольких ударов для подбадривания.

Он увидел Нила и его молчаливого первого лейтенанта, стоявших у наветренной стороны квартердека. Их волосы прилипли к лицу, их взгляды блуждали повсюду, выискивая изъяны в управлении парусами и быстроте реагирования на приказы. Позже такие промахи могли стоить жизни, а то и корабля. Нил хорошо освоился в своей профессии, хотя нетрудно было заметить, что он…

Как однажды убедился тринадцатилетний мичман Болито, находясь под его командованием. Он увидел Болито и поспешил его поприветствовать.

«Сейчас уберу паруса, сэр!» — ему пришлось перекрикивать шипение и всплески волн. — «Но сегодня мы хорошо поработали!»

Болито подошёл к сетям и крепко держался за них, пока корабль нырял вперёд и вниз, его сужающийся утлегарь рассекал брызги, словно копьё. Неудивительно, что Адам так жаждал командовать сам. Как и я когда-то. Болито посмотрел на раздутый парус, на расставленные ноги моряков, тренирующихся…

вдоль качающейся грот-реи. Именно этого он больше всего и не хватало. Умения сдерживать и усмирять мощь такого корабля, как «Стикс», состязаться со своим мастерством управления рулём и парусами, противостоя её собственному безудержному желанию быть свободной.

Нил посмотрел на него и спросил: «Надеюсь, мы не помешали вам, сэр?»

Болито покачал головой. Это было тонизирующее средство, способное прогнать тревогу и сделать бессмысленным всё, что находится за пределами настоящего.

«На палубу!» — голос впередсмотрящего на мачте был разорван ветром. «Садитесь на наветренную сторону!»

Нил горячо ухмыльнулся и выхватил телескоп из стойки за штурвал. Он направил его на сетку и передал Болито.

«Вот, сэр. Франция».

Болито подождал, пока палуба снова накренится от длинной вереницы белых лошадей, а затем установил подзорную трубу на пеленге. Уже темнело, но не настолько, чтобы он не мог разглядеть тускло-фиолетовое пятно земли. Уэссан, а где-то за ним Брест. Эти имена запечатлелись в сердце каждого моряка, потевшего месяцами в блокадной эскадре.

Вскоре они изменят курс и пойдут на юго-восток, всё глубже и глубже в Бискайский залив. Это была проблема Нила, но она была ничтожна по сравнению с задачей, которую он должен был выполнить своим кораблям.

В течение недели приказы Бошана были бы подтверждены флагманами. Капитаны поднимали бы своих людей, прокладывая курс на встречу с новым контр-адмиралом. Крестик на карте возле Бель-Иля. А в течение месяца от Болито ожидалось бы действие, чтобы застать противника врасплох внутри его собственной обороны.

Браун был явно поражен его способностью обсуждать предлагаемую тактику так, словно успех был уже непреложным фактом. Но Браун был назначен на должность личного помощника в Лондоне благодаря влиянию отца и мало что знал о суровых методах подготовки командиров на флоте. Как и большинство морских офицеров, Болито отправился на свой первый корабль в возрасте двенадцати лет. За очень короткое время он научился командовать баркасом и обрел полномочия, о которых даже не подозревал. Установка большого якоря для хеджирования, перевозка пассажиров и припасов между кораблем и сушей, а позже и руководство экипажем судна в рукопашных атаках на пиратов и каперов – все это было частью основательной подготовки молодого офицера.

Лейтенант, капитан, а теперь и контр-адмирал, Болито чувствовал себя мало чем другим, но признавал, что для него всё изменилось. Теперь это был не просто вопрос мимолётной храбрости или безумия, способности рисковать жизнью и здоровьем, а не показывать страх людям, которыми ты командуешь. И дело было не в подчинении приказам, независимо от того, что происходит или насколько ужасны сцены ада вокруг. Теперь он должен был решать судьбы других, чьи жизнь или смерть зависели от его мастерства, от понимания суровых фактов, имеющихся в его распоряжении. И на это первое решение могли рассчитывать многие, даже, как ясно дал понять Бошан, сама страна.

Это была суровая школа, подумал Болито. Но она принесла много хорошего. Мелких тиранов и задир теперь стало меньше, ибо хвастуны мало что могли им противопоставить вражескому обстрелу. Каждый день появлялись ловкие молодые лидеры. Он взглянул на профиль Нила. Такие люди, как он, умели пробудить эту жизненно важную преданность, когда она была нужнее всего.

По-видимому, не подозревая о пристальном внимании своего начальника, Нил сказал: «Мы сменим курс в полночь, сэр. При крутом кильватерном курсе, вероятно, будет довольно оживлённо».

Болито улыбнулся. Браун уже чувствовал себя больным, как собака, в своей арендованной каюте.

«Значит, завтра мы должны увидеть некоторые из наших кораблей».

«Есть, сэр». Нил обернулся, когда молодой мичман пробирался по забрызганному брызгами настилу и быстро что-то царапал на доске у штурвала. «А, это мистер Килберн, сэр, мой сигнальный мичман».

Юноша лет шестнадцати застыл на месте и уставился на Болито так, словно у него случился припадок.

Болито улыбнулся. «Рад познакомиться».

Поскольку мичман все еще, казалось, не мог пошевелиться, Нил добавил: «У мистера Килберна есть к вам вопрос, сэр».

Болито ухмыльнулся. «Не играй с мальчишкой, Нил. У тебя такая короткая память?» Он повернулся к мичману. «В чём дело?»

Килберн, пораженный тем, что он все еще жив после того, как его поставили лицом к лицу со своим адмиралом, молодым или нет, пробормотал: «Н-ну, сэр, мы все были так взволнованы, когда нам сообщили о вашем прибытии на борт...»

Болито подумал, что под «всеми» он, вероятно, подразумевал еще троих гардемаринов корабля.

Килберн добавил: «Правда ли, сэр, что первым фрегатом, которым вы командовали, был Phalarope?»

Нил резко сказал: «Достаточно, мистер Килберн!» Он повернулся к Болито с извиняющимся видом. «Прошу прощения, сэр. Я думал, этот идиот собирается спросить вас о чём-то другом».

Болито почувствовал внезапное напряжение. «В чём дело, мистер Килберн? Я всё ещё весь во внимании».

Килберн с несчастным видом сказал: «Я поправлял журнал сигналов, сэр». Он бросил испуганный взгляд на капитана, недоумевая, что вдруг превратило всё в кошмар. «Плароуп присоединяется к эскадре, сэр. Капитан Эмес».

Болито крепче сжал сетку, его разум напряженно боролся со словами Килберна.

Конечно, он ошибался. Но как он мог ошибаться? О новом судне под названием «Пларолопа» ничего не было опубликовано. Он посмотрел на Нила. И только что вспомнил его на борту этого самого корабля. Это нервировало.

Нил неловко ответил: «Я тоже был удивлён, сэр. Но я не хотел омрачать вам первую ночь на борту. Мои офицеры с нетерпением ждали вас в качестве почётного гостя, хотя угощение вряд ли можно назвать банкетом».

Болито кивнул. «Почту за честь, капитан Нил». Но его мысли всё ещё были прикованы к «Плавучему». Ему, должно быть, уже исполнилось двадцать пять лет. Когда он принял командование им в Спитхеде, ему было около шести. Корабль, проклятый жестокостью и отчаянием, чей экипаж так страдал от рук предыдущего капитана, что был готов к мятежу.

Он помнил всё. Топсели и шкентели французского флота, возвышающиеся над горизонтом, словно конные рыцари, готовые к атаке. Битва называлась «Битвой при Сент», и когда она завершилась победой, «Фларопа» превратилась в еле держащуюся на плаву развалину.

«Вы в порядке, сэр?» Нил с тревогой посмотрел на него, на мгновение забыв о своем корабле.

Болито тихо сказал: «Она слишком стара для такой работы. Я думал, с ней покончено. Почётным путём, а не брошена гнить как тюремный катер или транспортное судно в какой-нибудь мрачной гавани». Флот отчаянно нуждался во фрегатах, но не настолько же?

Нил любезно подсказал: «Я слышал, что её достраивали в Ирландии, сэр. Но я полагал, что она будет использоваться как сторожевой корабль или жилое судно».

Болито смотрел на приближающиеся ряды зазубренных белых гребней волн. «Плавучий плавунчик». После всего этого времени, стольких миль, стольких кораблей и лиц. Херрик, возможно, уже видел журнал сигналов. Для него это тоже значило бы очень много. Болито резко вздохнул. И Олдэй, которого привели на борт «Плавучего плавуна» под давлением, словно преступника.

Он понял, что гардемарин все еще наблюдает за ним, его глаза внимательно следят за его лицом.

Болито коснулся его руки. «Вам не о чем беспокоиться, мистер Килберн. Это был просто шок, вот и всё. Это был прекрасный корабль, и мы сделали из него нечто особенное».

Нил сказал: «При всем уважении, сэр, это вы ее так сделали».

Болито снова спустился по трапу, а затем направился на корму к морскому часовому у двери каюты.

Он увидел фигуру, сидящую на корточках на одном из двенадцатифунтовых орудий «Стикса». Между палубами было темно, и ещё слишком рано тратить фонари там, где они не нужны. Будь совсем темно, Болито узнал бы крепкую фигуру Олдэя. Словно дуб. Всегда рядом, когда он нужен. Готовый проявить наглость, когда его храбрость бесполезна.

Он попытался встать, но Болито тихо сказал: «Успокойся. Ты слышал?»

«Да, сэр», — Эллдэй кивнул. «Это неправильно. Несправедливо».

«Не будь старухой, Олдэй. Ты достаточно долго пробыл в море, чтобы знать, что к чему. Корабли приходят и уходят. Тот, на котором ты служил в прошлом году, может оказаться рядом с тобой завтра. Другой, который ты видел в дюжине разных портов или участвовал в сотне боёв, но так и не ступил на борт, вполне может стать твоим следующим назначением».

Эллдей упрямо настаивал: «Не в этом дело, сэр. Она была другой. Они не имеют права отправлять её в залив, она слишком стара, и я сомневаюсь, что она когда-либо оправилась от последствий Святых. Видит Бог, я тоже так и не оправился».

Болито наблюдал за ним, внезапно почувствовав беспокойство. «Я ничего не могу сделать. Она будет под моим командованием, как и остальные».

Эллдэй встал и повернулся к пушке, опустив голову между балками.

«Но она не такая, как другие!»

Болито сдержал резкий ответ так же быстро, как он зародился. Зачем вымещать его на Оллдее? Как и мичман на шканцах, невольно сообщивший новость, он не был виноват.

Болито тихо сказал: «Нет, Олдей, это не так. Не буду отрицать. Но это останется между нами. Ты же знаешь, как моряки любят создавать тайны, когда их нет. В течение месяца-другого нам понадобится вся наша сообразительность, и сплетни на нижней палубе не помешают. Мы не можем позволить себе оглядываться назад».

Олдэй вздохнул. Казалось, звук исходил прямо из его ботинок.

«Полагаю, вы правы, сэр». Он попытался стряхнуть с себя эти мысли. «В любом случае, мне нужно подготовить вас к кают-компании. Им это запомнится». Но его обычное настроение куда-то исчезло.

Болито подошёл к двери каюты. «Ну, тогда давай об этом поговорим, ладно?»

Весь день шёл за ним, погруженный в раздумья. Это было девятнадцать лет назад. Когда Болито был ненамного старше своего племянника, мистера Паско. С тех пор им пришлось пережить немало опасностей и столкновений, и всё это время они оставались вместе. Матрос измученный и молодой капитан, каким-то образом превративший корабль, очернённый всевозможной тиранией, в корабль, завоевавший сердца и гордость своей компании. Теперь же он возвращался сквозь годы, словно корабль-призрак. Чтобы помочь или преследовать, подумал он?

Он увидел Болито, стоящего у кормовых окон и наблюдающего за угасающим светом на пенящейся воде под носом фрегата.

Да, ему не всё равно. Скорее всего, даже больше, чем мне.

Под укороченными парусами фрегат повернул на новый курс и направил бушприт в сторону залива, на встречу.

3. Возвращение ветерана

КАПИТАН фрегата «Стикс» Джон Нил прервал утреннюю беседу со своим первым лейтенантом и подождал, пока Болито покинет трап. Шёл седьмой день после выхода из Плимута, и Нил всё ещё удивлялся неиссякаемой энергии своего адмирала.

Болито, безусловно, внимательно изучил береговую линию противника и корабли, находящиеся в его распоряжении. Это стало первым потрясением, когда они вступили в контакт с прибрежным патрулем, фрегатом «Sparrowhawk», на следующий день после того, как увидели Бель-Иль. Помимо быстроходного брига, метко названного «Rapid», в секторе был ещё один фрегат, «Unrivalled». Нил поморщился. Был. Его капитан шёл близко к берегу, когда совершил роковую ошибку, не оставив себе достаточно места для выхода в открытое море. Два вражеских корабля налетели на него с наветренной стороны, и только мастерство капитана «Unrivalled» позволило ему избежать захвата или уничтожения. Что касается небольшого отряда Болито, то он мог бы с тем же успехом оказаться и в том, и в другом случае, поскольку, изрешеченный выстрелами и на кое-как собранный, «Unrivalled» еле ползком добрался до дома, к безопасности дока.

Нил взглянул на шкентель на мачте. Ветер снова сменился на северный. Он был сильным и порывистым. Он надеялся, что потрёпанный корабль доберётся до порта целым и невредимым.

Болито кивнул, когда Нил коснулся его шляпы. В какое бы время он ни выходил на палубу, даже до рассвета, Нил всегда, казалось, был там раньше него. Если с его кораблём что-то не так, он хотел сначала увидеть это сам, а не слушать, как адмирал ему рассказывает. Он хорошо усвоил урок.

Пока Олдэй наливал ему кофе, Болито размышлял о своих растянутых силах. До прибытия подкрепления у него на станции оставалось всего два фрегата, а бриг поддерживал связь с более крупными эскадрами к северу и югу. На настенной карте в Уайтхолле всё выглядело вполне управляемым. Здесь же, когда рассвет грязно-жёлтым сиянием касался бесконечных рядов гребней волн, царила пустыня.

Но вскоре они увидели пирамиду парусов далеко на траверзе, где «Ястреб» курсировал в пределах видимости Бель-Иль и любого местного судна, которое могло следовать вдоль побережья в Нант или на север, в Лорьян.

Как же они, должно быть, нас ненавидят, подумал он. Эти упрямые, увлечённые штормами корабли, которые всегда появлялись на рассвете каждого дня. Ждали удобного момента, чтобы ворваться и захватить добычу прямо под носом у врага, или поспешно поднять на ноги основной флот, если французские адмиралы осмелятся бросить вызов.

То, что он увидел из своего небольшого отряда, ему понравилось. Он поднимался на борт и брига, и другого фрегата, каждый раз промокая до нитки, поскольку ему приходилось бесцеремонно прыгать, пока его шлюпка балансировала на проходящем гребне волны.

Он видел эти улыбки и знал, что его маленькая бравада была оценена по достоинству.

Они должны были знать его, как своего. Не как надменного флаг-офицера на корме какого-нибудь огромного трёхпалубного судна, а как человека, который будет среди них, когда придёт опасность.

Он заметил: «Ветер переменился».

Нил наблюдал, как его марсовые снова взмыли вверх, чтобы установить брам-стеньгу.

«Да, сэр. Хозяин говорит, что до наступления темноты он отступит ещё дальше».

Болито улыбнулся. Корабельный мастер, должно быть, знает. Его порода, казалось, всегда понимала ветер прежде, чем тот понимал своё собственное мнение.

Семь дней пути из Плимута. В его мыслях это было словно погребальная песнь. И мало что можно было поделать. Даже если бы прибыла вся его эскадра, что ему делать или говорить?

Показался лишь один китаец. Каждый из капитанов, Дункан, грубоватый, краснолицый юноша с «Ястреба-перепелятника», и ещё более молодой Лапиш с «Скорого», отмечали лёгкость, с которой противник, казалось, предсказывал их передвижения. В прошлом году более тяжёлые линейные корабли совершали набеги на близлежащие порты, и каждый раз французы были готовы, имея собственные корабли и береговые батареи наготове, чтобы сделать полномасштабную атаку бессмысленной.

И всё же эскадрильи к северу и югу останавливали и обыскивали каждую так называемую нейтральную территорию, предупреждая их держаться подальше от любого района, где они могли обнаружить истинную силу британских патрулей. Или, что более вероятно, её отсутствие, подумал он с иронией.

Он начал расхаживать по квартердеку, заложив руки за спину, размышляя над этим крошечным фрагментом разведданных. Французы, возможно, использовали ночью небольшие лодки. Нет, они были бы слишком медлительны и не смогли бы уйти, если бы их заметили. Быстрые всадники вдоль берега, готовые, как Браун, доставить новости местным командирам. Возможно. Но всё же маловероятно. Плохие дороги и большие расстояния между гаванями могли бы привести к серьёзным задержкам.

Несмотря на бдительность, Болито почувствовал, как его мысли возвращаются в Фалмут. Белинда снова будет там. Посетит пустой дом, где Фергюсон, его однорукий стюард, изо всех сил постарается объяснить и утешить её. Что она подумает? Откуда ей знать обычаи флота?

Ей было тридцать четыре, на десять лет моложе его. Она не собиралась ждать, не хотела, чтобы её заставляли страдать так же, как она страдала из-за своего покойного мужа.

Болито остановился и крепко сжал сетку. Даже сейчас она могла быть с кем-то другим. Возможно, моложе, с твёрдо стоящим на земле.

Браун присоединился к нему у сетки и слабым голосом произнес: «Доброе утро, сэр».

Брауна редко видели с тех пор, как он покинул Плимут, хотя даже старшие матросы с благоговением вспоминали о его борьбе с резкими движениями фрегата и запахами, которые постоянно напоминали ему о морской болезни.

Он выглядел немного окрепшим, подумал Болито. Ирония заключалась в том, что, несмотря на то, что сам он был погряз в проблемах как личного, так и тактического характера, он никогда не чувствовал себя лучше. Корабль, постоянные появления и исчезновения уже знакомых лиц – всё это напоминало ему о днях капитана фрегата.

В его теле была какая-то твердость и быстрота мысли, которые могли бы быстро затеряться на тяжелом линейном корабле.

«Мне необходимо связаться с «Рапидом» сегодня, Браун. Я намерен направить его ближе к берегу, если только капитан не ошибся насчёт смены ветра».

Браун задумчиво смотрел на него. Необходимость снова подумать возвращала ему румянец. Как же Болито это умудрялся? – подумал он. Поднимаясь на борт других кораблей, обсуждая с Нилом детали местной торговли и прибрежного судоходства, он, казалось, не чувствовал усталости.

Он заставлял себя так себя держать в узде, чтобы не поддаваться другим мыслям. По крайней мере, хоть это он узнал о Болито.

«Палуба там!»

Браун посмотрел наверх и поморщился, увидев крошечную фигурку, восседающую на перекладине высоко над палубой.

«Паруса по правому борту!»

Нил поспешил через палубу и, когда Болито коротко кивнул ему, крикнул: «Все на борт, мистер Пикторн! Мы немедленно снимаем корабль и движемся к ветру!»

Прежде чем его первый лейтенант успел схватить рупор или помощники боцмана сбежали вниз и закричали, чтобы разбудить людей, Нил уже рассчитывал и строил планы, хотя пока еще не мог разглядеть новоприбывшего.

Болито наблюдал, как матросы и морские пехотинцы хлынули через люки и по обоим трапам, где их остановили и разместили на своих местах младшие офицеры и помощники капитана.

Нил сказал: «Свет стал лучше, сэр. Через минуту-другую…»

«Надевайте подтяжки! Приготовьтесь к ношению корабля!»

«Поднять штурвал!»

Реи и паруса беспорядочно стучали, блоки визжали, словно живые существа, такелаж мчался по шкивам, а «Стикс» тяжело наклонился к морю, брызги поднимались по трапам и обрушивались на напряженно трудящихся матросов у брасов, словно шарики.

«Полностью и до свидания, сэр! Юго-запад через запад!»

Нил двигался шагами из стороны в сторону, наблюдая, как его команда снова приходит в норму, ее подветренные орудийные порты были почти полностью затоплены.

«Поднимитесь наверх, мистер Килберн, и выпейте стаканчик». Обращаясь к юту, он сказал: «Если это французская яхта, мы покажем её до того, как она подойдёт к берегу».

Браун пробормотал: «Какая уверенность».

Болито скорее ощутил, чем почувствовал, присутствие Аллдея рядом с собой и поднял руки так, чтобы крепкий рулевой мог пристегнуть меч к поясу.

Олдэй вдруг постарел, хотя они с Болито были ровесниками. Нижняя палуба была безразлична к малейшим удобствам.

Даже будучи личным рулевым адмирала, жизнь была не так проста. Олдэй первым бы это отрицал, точно так же, как он был бы рассержен и обижен, если бы Болито предложил ему отправиться в Фалмут, чтобы насладиться комфортом и безопасностью, на которые он имел право.

Олдэй заметил его взгляд и лениво ухмыльнулся. «Я всё ещё могу дать фору некоторым из этих маменькиных сынков, сэр!»

Болито медленно кивнул. Когда это случится, это случится именно в такой день. Как и все остальные, когда Олдэй принёс старый меч, и они вместе пошутили над какой-то глупой шуткой.

Возможно, это произошло из-за Нила или из-за того, что его заставили быть наблюдателем.

Он поднял глаза на бизань-трак, где его флаг развевался на ветру, словно крашеный металл.

Затем он гневно встряхнулся. Если бы Бошан назначил на эту должность другого младшего адмирала, он был бы так же расстроен.

Эллдэй ушёл, удовлетворённый увиденным.

Несколько телескопов поднялись, словно вертлюги, и Болито подождал, пока с топ-мачты не донесся тонкий голос мичмана Килберна.

«Палуба, сэр! Она британка!»

Небольшая пауза, в течение которой он пытался ухватиться за свое шаткое положение и открыть сигнальную книгу другой рукой.

«Это «Плавучий плавун», тридцать два года, капитан Эмес, сэр!»

Олдэй пробормотал: «Святый Боже!»

Болито скрестил руки на груди и ждал, когда носы кораблей снова поднимутся, а горизонт, казалось, наклонился, словно желая избавиться от двух сходящихся пирамид парусов.

Болито знал, что она придёт сегодня. Даже когда люди Стикса бежали к фалам и брасам, он знал это.

Нил настороженно посмотрел на него. «Какие приказы, сэр?»

Болито обернулся и увидел, как на рее Стикса развеваются яркие сигнальные флаги. Обменялись номерами, два корабля встретились на одной точке. Для большинства матросов это было приятным развлечением, а также возможностью увидеть дополнительную огневую мощь.

«Ложитесь в дрейф, когда вам будет удобно, если вам будет угодно. Направляйтесь к…» — его язык запнулся на её имени, — «к Фаларопе, где я поднимусь на борт».

Нил кивнул. «Да, сэр».

Болито взял у вахтенного мичмана подзорную трубу и поднялся на палубу на наветренную сторону.

Он осознавал каждое движение и каждый удар сердца, словно актер, готовящийся к выходу на сцену.

Он затаил дыхание и ждал, пока море успокоится. Вот она. С уже раскачивающимися реями, брам-стеньгами и грот-курсом, с трудом приведёнными в порядок, она ложилась на новый галс. Болито ещё немного переместил подзорную трубу. Прежде чем бушприт снова нырнул в вихре летящей пены, он увидел знакомую носовую фигуру – позолоченную птицу, восседающую на дельфине.

Тот же самый и всё же другой. Он нахмурился, снова перемещая подзорную трубу, разглядывая фигурки насекомых на выкружках и трапах, сине-белые мундиры офицеров на корме у штурвала.

Устаревший, вот и всё. Слабый солнечный свет озарил корму фрегата, и Болито вспомнил изысканность его имбирных пряников, вырезанных мастерами своего дела. Это была другая война. Более новые фрегаты, такие как «Стикс», были менее изящны, менее величественны, отточены до мелочей, приспособлены к требованиям погони и сражения.

Нил опустил телескоп и хрипло проговорил: «Чёрт возьми, сэр, это как будто было вчера. Будто сам себя вижу».

Болито посмотрел мимо него на Олдэя, стоявшего у сетки гамака. Он сжимал и разжимал огромные кулаки, глядя на быстро мчащийся фрегат, пока глаза его не заслезились. Так что казалось, будто он плачет.

Он заставил себя снова поднять телескоп. Она была умна для своего возраста и отреагировала на вид контр-адмиральского флага так же, как когда-то Болито, когда он вёл «Паларопу» на Антигуа.

Нил крикнул: «В дрейф, мистер Пикторн! Вытаскивайте шлюпку».

Браун спросил: «Я вам понадоблюсь, сэр?»

«Если хотите, пожалуйста, поезжайте». Болито видел неуверенность, потребность понять. Он добавил: «Если вы можете доверять своему желудку во время переправы».

Оллдей подошёл к входному окну и ждал, пока гик подтянут к грот-руслам. Рулевой Нила кивнул Оллдею и без лишних слов позволил ему занять место у румпеля.

Болито заметил всё и ничего из этого. Значит, он уже прошёл весь Стикс, вероятно, все суда под его флагом.

Он прикоснулся к офицерам и морским пехотинцам у входа в порт и тихо сказал Нилу: «Я возобновлю наше знакомство для всех нас».

Кого он имел в виду? Оллдея и Нила, Херрика, оставшегося в Плимуте, или Фергюсона, своего стюарда, потерявшего руку на «Сенте». Или, возможно, он говорил о других, которые никогда не вернутся домой.

Затем он устроился на корме, уже заработав веслами по взбалтывающейся воде, чтобы оторвать гичку от борта.

Эллдэй крикнул: «Дорогу всем!»

Болито взглянул на него. Но Олдэй не отрывал взгляда от корабля. Возможно, они оба знали, что это произойдёт, но теперь, когда это произошло, они больше не могли делиться этим.

Болито расстегнул плащ, который был на нем, и сбросил его с ярких золотых эполет, каждый из которых был украшен новой серебряной звездой.

Это был всего лишь еще один корабль в отчаянно поредевшей эскадре, а он был ее адмиралом.

Он снова взглянул на напряженные плечи Олдэя и понял, что это ложь.

После скрипа вёсел и брызг на палубе «Плавучего круга» вдруг стало тихо. Болито снова надел шляпу и коротко кивнул морскому офицеру, который выстроил своих людей в две алые шеренги, чтобы встретить его.

«Капитан Эмес?» Болито протянул руку, когда хрупкая фигура шагнула вперёд. Он сразу же почувствовал настороженность, молодое лицо, но губы закаменели от суровой командной работы.

Эмес сказал: «Для меня большая честь принять вас на борту, сэр». В его голосе снова послышалась резкость – голос человека на страже, который репетировал именно ради этого момента. «Хотя, боюсь, вы знаете Фаларопа лучше меня». За его спокойным взглядом словно опустилась какая-то шторка, словно он уже сказал слишком много. Он полуобернулся, но, хотя и собирался представить своих офицеров, взгляд его был устремлен в сторону, выискивая изъяны в образе, всё, что могло бы испортить впечатление.

Болито прекрасно понимал стремление любого капитана произвести хорошее впечатление на своего нового флагмана, человека, способного воплотить в жизнь или разрушить его надежды на любое будущее. Но он достаточно хорошо знал Эмеса, чтобы сомневаться в этом. Должность капитана в двадцать девять лет была достижением, которым можно было гордиться, и это должно было придать ему уверенности.

Эмес решительно заявил: «Вы, как старший, тоже знаете лучше меня, сэр». Эмес отошел в сторону, словно наблюдая за реакцией.

Болито воскликнул: «Адам! Из всех существ!»

Лейтенант Адам Паско, выглядевший даже моложе своих двадцати одного года, был одновременно рад и облегчен.

«Прошу прощения, дядюшка…» — он покраснел, — «сэр, я не мог вам сообщить. Назначение произошло без предупреждения, и мне пришлось уехать в Ирландию с первым же пакетботом».

Они разглядывали друг друга, скорее как братья, чем как дядя и племянник.

Паско неуверенно добавил: «Когда я услышал о своем назначении, боюсь, я ни о чем другом не думал».

Болито двинулся дальше и пожал руки второму и третьему лейтенантам, штурману, судовому врачу и капитану морской пехоты. За ними, за мичманами и другими уорент-офицерами, тянулись толпы любопытных моряков, слишком удивлённых этим неожиданным визитом в свой первый поход, чтобы понимать более личные эмоции, вызванные портом прибытия.

Болито медленно оглядел орудийную палубу, аккуратно натянутые снасти и туго натянутый такелаж. Он даже вспомнил, что она почувствовала в тот первый раз, когда он ступил на борт.

Он прочистил горло. «Распустите матросов, капитан Эмес, и займите позицию с наветренной стороны Стикса». Он не видел удивления в глазах Эмеса. «Оллдей, отсылайте гичку обратно». Он помедлил. «Оставайтесь со мной».

Толпа матросов и морских пехотинцев пришла в организованное замешательство, когда по палубе раздался сигнал «В путь». В течение пятнадцати минут Эмес переустановил курсы и брам-стеньги, и хотя некоторые матросы бежали выполнять его команды медленно и даже неуклюже, было очевидно, что они усиленно тренировались с момента выхода из гавани.

Браун сказал: «Отличный корабль, сэр». Он оглядел суетящихся людей, топот босых ног матросов, усиленно натягивавших брасы.

Болито шел по надувному трапу, не обращая внимания на беглые взгляды моряков и тень Эмеса позади него.

Он внезапно остановился и указал вниз, на противоположный трап. Неудивительно, что она, казалось, изменилась. Вместо её первоначального ряда двенадцатифунтовых пушек, каждый орудийный порт был заполнен тупоконечными карронадами. Карронада, или «сокрушитель», как её уважительно называли моряки, была на борту почти каждого военного корабля. Обычно устанавливаемая на любом из носов, она могла выбросить огромное ядро, которое разрывалось при ударе и обрушивало смертоносный град картечи на незащищённую корму противника с ужасающим эффектом. Но как корабельное вооружение – никогда. Несколько лет назад её экспериментально опробовали на другом фрегате, «Рейнбоу», но она оказалась неудачной и весьма опасной в ближнем бою.

Эмес быстро ответил: «Они уже были установлены до того, как я взялся за ремонт, сэр. Насколько я понимаю, их принимали во внимание, когда «Phalarope» выбирали для этого сектора». Он махнул рукой в сторону квартердека. «У меня ещё есть восемь девятифунтовых пушек, сэр». В его голосе слышалась оборонительная риторика.

Болито посмотрел на него. «Адмирал сэр Джордж Бошам планировал гораздо больше, чем я предполагал». Когда Эмес даже не моргнул, он решил, что тот ещё ничего не знает о его приказах.

Мичман крикнул: «Стикс подает сигнал, сэр!»

Эмес хмыкнул: «Я пойду на корму». В его голосе слышалось облегчение. «Прошу прощения, сэр?»

Болито кивнул и медленно пошел по трапу, его уши прислушивались к затерянным голосам, а глаза улавливали краткие образы почти забытых лиц незнакомцев вокруг него.

Чистый, опрятный корабль с капитаном, который не потерпит глупостей. Казалось невероятным, что Паско станет старшим лейтенантом. Мечта его племянника сбылась. Болито пытался найти там утешение. Он бы стал таким же, или же всё-таки существовало другое воспоминание, пятно, оставившее неизгладимый след на этом корабле?

Олдэй пробормотал: «Все эти крушители, сэр. Она вытряхнет свои внутренности на морское дно, если её призовут дать бой».

Болито остановился на баке, положив ладонь на истертый поручень.

«Ты был здесь, в Сент-Луисе, Эллдей».

Эллдэй оглядел палубу. «Да, сэр. Я и ещё несколько человек». Его голос окреп, и он, казалось, вышел из депрессии. «Боже, французы напали на нас в тот день, и это не ошибка! Я видел, как упал первый лейтенант, и второй. Мистер Херрик, молодой мистер Херрик, каким он был в те времена, занял их место, и не раз я думал, что пришло моё время». Он смотрел на серьёзное лицо Болито. «Я видел, как упал и твой рулевой, старина Стокдейл». Он ласково покачал головой. «Он защищал твою спину от стрелков из «Лягушки».

Болито кивнул. Воспоминание всё ещё причиняло боль. Тот факт, что он даже не видел, как Стокдейл погиб, защищая его, лишь усугублял ситуацию.

Олдэй ухмыльнулся. Но это придало ему печали. «Я тогда решил, что если ты доживёшь до конца дня, я буду твоим рулевым вместо него. Заметьте, сэр, я не раз об этом пожалел, но всё же…»

Паско с грохотом поднялся по лестнице с орудийной палубы. «Капитан Эмес разрешил мне быть вашим проводником, сэр». Он неловко улыбнулся. «Подозреваю, она мало изменилась».

Болито взглянул на корму и увидел силуэт Эмеса на фоне яркого неба. Наблюдая за ним, он гадал, не обмениваются ли они секретами, которыми он не мог поделиться. Это неправильно и несправедливо, подумал Болито. Но он должен был знать.

«Ты видел миссис Лейдлоу, Адам?»

«Нет, сэр. Я ушёл до того, как она вернулась», — он пожал плечами. «Я, конечно, оставил ей письмо, дядя».

"Спасибо."

Теперь он был рад, что рассказал Паско об отце. Если бы он не…

Словно прочитав его мысли, Паско сказал: «Когда мой отец сражался против нас во время Американской революции, он напал на этот корабль. Я так много думал об этом и пытался понять, каково это было вам с ним». Он с тревогой посмотрел на Болито, а затем выпалил: «В любом случае, дядя, я хотел присоединиться к ней. Даже будучи самым младшим лейтенантом, я бы пошёл».

Болито схватил его за руку. «Я рад». Он посмотрел на наклонившуюся палубу. «За вас обоих».

Мичман подбежал вперёд и коснулся шляпы. «Капитанское почтение, сэр, и вам сигнал».

Но на шканцах Эмес снова казался невозмутимым известием.

«Стикс заметил бриг к югу, сэр». Он поднял взгляд с внезапным раздражением, когда его собственный топ мачты возвестил, что он заметил странный парус. «Должно быть, этот слепой!»

Болито отвернулся, чтобы скрыть лицо. Он знал, что Нил часто доверял впередсмотрящему или мичману наверху с мощным телескопом, когда видимость позволяла.

Эмес сдержал свой гнев. «Не хотите ли спуститься вниз, сэр? Может быть, немного кларета?»

Болито спокойно посмотрел на него. Эмес его боялся. Ему было не по себе.

«Спасибо. Передайте сигнал Стиксу, чтобы он разузнал, в чём дело, пока мы с вами выпьем по бокалу».

Каюта, как и весь корабль, была опрятной и чистой, но в ней не было ничего, что могло бы выдать характер ее владельца.

Эмес занялся бокалами, пока Болито смотрел на корму через заляпанные солью окна и позволял своему разуму бороться со старыми воспоминаниями.

«Молодой мистер Паскоу выступает хорошо, сэр».

Болито посмотрел на него поверх бокала с бордовым вином. «Если бы это было не так, я бы не рассчитывал на поблажки, капитан».

Прямота его ответа привела Эмеса в замешательство.

«Понимаю, сэр, да, понимаю. Но я знаю, что люди говорят, что они думают».

«И о чем я думаю?»

Эмес расхаживал по каюте и обратно. «На флоте так не хватает опытных офицеров, сэр, и мне, как пост-капитану, поручили командовать этим старым кораблём». Он наблюдал за Болито, ожидая, что тот, возможно, зашёл слишком далеко, но, замолчав, добавил с нажимом: «Это было прекрасное судно, а под вашим командованием – выдающееся». Он огляделся, опустошённый и пойманный в ловушку. «Теперь оно старое, его шпангоуты и балки ослабли за годы службы в порту. Но я рад командовать им, несмотря ни на что». Он посмотрел Болито прямо в глаза. «Благодарен, пожалуй, было бы лучше сказать».

Болито очень осторожно поставил кубок. «Теперь я вспомнил».

Он был так поглощён собственными переживаниями, так потрясён возвращением прежнего командования, что почти не думал о её капитане. Теперь это прозвучало, как удар кулаком во тьме. Капитан Дэниел Эмес с фрегата «Абдиэль», который около года назад предстал перед военным трибуналом. Ему следовало бы помнить. Эмес прервал бой с более многочисленным противником всего в нескольких лигах от этой самой позиции, но тем самым позволил захватить ещё один британский корабль. Ходили слухи, что только раннее повышение Эмеса до старшего звания и его безупречная репутация спасли его от забвения и позора.

В дверь постучали, и Браун заглянул в комнату с подобающе бесстрастным выражением лица.

«Прошу прощения, сэр, но Стикс передал сигнал о выходе на связь. Бриг из южной эскадры с донесениями». Он быстро взглянул на напряжённое лицо Эмеса. «Похоже, бриг жаждет поговорить с нами».

«Я немедленно вернусь в Стикс». Когда Браун поспешил уйти, Болито медленно добавил: «Фаларопа была новым кораблём, когда я принял командование, но гораздо менее удачливым, чем сейчас. Вы можете подумать, что она слишком стара для той работы, которую нам приходится выполнять. Вы также можете подумать, что она недостаточно хороша для офицера с вашими навыками и опытом». Он взял шляпу и направился к двери. «Не могу говорить за первое, но о втором я, безусловно, составлю собственное суждение. Что касается меня, вы один из моих капитанов». Он спокойно посмотрел на него. «Прошлое похоронено».

Каждый дюйм окружающего домика, казалось, бросал ему в лицо последние слова. Но он должен был довериться Эмесу, должен был заставить его ответить ему тем же.

Эмес хрипло произнес: «Спасибо вам за это, сэр».

«Прежде чем мы присоединимся к остальным, капитан Эмес. Если бы завтра вы столкнулись с такой же ситуацией, которая привела к военному трибуналу, как бы вы поступили?»

Эмес пожал плечами. «Я спрашивал себя тысячу раз, сэр. Честно говоря, я не уверен».

Болито коснулся его руки, ощутив его напряженность и настороженность, внешне скрытые за яркими эполетами.

Он улыбнулся. «Если бы вы сказали иначе, я бы, пожалуй, запросил замену вашему командиру на следующем бриге!»

Позже, когда два фрегата приблизились друг к другу, а находившийся вдали бриг поставил больше парусов, чтобы нагнать их, Болито встал у палубного ограждения и оглядел верхнюю палубу.

Столько всего произошло и чуть не закончилось здесь. Он слышал, как Эмес отдаёт приказы тем же отрывистым голосом. Сложный человек, которому предстояло сделать сложный выбор, если ему когда-нибудь придётся его сделать.

Олдэй вдруг спросил: «Ну, сэр, что вы думаете?»

Болито улыбнулся ему. «Я рад, что она вернулась, Олдэй. Сегодня здесь слишком мало ветеранов».

Болито ждал, пока наполнят бокалы, и старался сдержать своё новое волнение. Кормовая каюта «Стикса» выглядела уютной и довольной собой в свете подволоковых фонарей, и хотя корпус вокруг них стонал и содрогался, Болито знал, что море стало спокойнее, что, как и предсказывал капитан, ветер сменился на северо-западный.

Он оглядел небольшую группу, и хотя за кормовыми окнами было темно, он представил себе два других фрегата, следующих шеренгой за кормой, пока их капитаны ждут его разрешения. Только молодой командир «Рапида» отсутствовал, рыская где-то на северо-востоке, готовый броситься вниз и предупредить своих спутников, если французы попытаются прорваться под покровом темноты.

«Что бы почувствовали родители и семьи, если бы увидели своих отпрысков этой ночью, – подумал он. – Резковатый, краснолицый Дункан из Спэрроухок с некоторым удовольствием, к явному удовольствию Нила, рассказывает о недавней связи с женой мирового судьи в Бристоле. Эмес из «Пларопа», бдительный и очень сдержанный, наблюдает и слушает. Браун склоняется над толстыми плечами Смита, клерка Нила, и бормочет о чём-то.

На борту трёх фрегатов небольшого отряда Болито первые лейтенанты по очереди размышляли о результатах этой встречи. Что она будет означать для каждого из них лично? Повышение в должности, смерть, даже командование, если их господин и повелитель потерпит неудачу.

Клерк расправил плечи и молча вышел из каюты.

Болито прислушивался к плеску воды вокруг руля, к слабому постукиванию фалов и к беспокойным шагам вахтенного наверху. Корабль. Живое существо.

«Господа. Ваше здоровье».

Болито сел за стол и перевернул карту. Три корабля стояли у берега, направляясь к устью Луары, но в этом не было ничего необычного. Британские корабли, вместе или в одиночку, тысячу раз проделывали это, чтобы держать французский флот в неведении и перерезать его ценные линии снабжения и связи.

Бриг, который сегодня вышел на связь со Стиксом, уже уверенно двигался на север, в Англию. Донесения вице-адмирала, командующего южной эскадрой, – ещё одна разведывательная информация, которая в конечном итоге может быть использована адмиралтейством.

Но, как было принято в местной стратегии, командиру брига было приказано связаться с любым старшим офицером, которого он обнаружит во время плавания. Внимательный наблюдатель убедился, что этим офицером был Болито.

Он сказал: «Вы все теперь знаете суть наших приказов, истинную причину нашего пребывания здесь».

Он окинул взглядом их сосредоточенные лица. Молодые и серьёзные, каждый из которых знал о якобы секретных мирных предложениях и понимал, что мир может положить конец любой надежде на продвижение по службе. Болито прекрасно это понимал. В период между войнами он был одним из немногих счастливчиков, которым дали корабль, когда большинство офицеров были выброшены на берег, как нищие.

Неделю назад два наших патруля к югу наткнулись на испанское торговое судно и попытались захватить его в качестве приза. Было уже почти темно, и испанец попытался скрыться. Но из-за нескольких ядер, попавших в его корпус, и смещающегося груза, судно начало опрокидываться. Абордажная группа успела как раз вовремя, чтобы захватить кое-какие документы и обнаружить, что трюмы судна заполнены строительным камнем. Испанский капитан с ободрением признался, что везёт свой груз в этот сектор. Он коснулся карты пальцами. «В пятнадцати лигах к югу от нашего нынешнего положения, до острова Йё».

Как он и ожидал, их прежний восторг сменился разочарованием. Он решил больше с ними не играть.

«Испанский капитан заявил, что посещал остров несколько раз и каждый раз выгружал груз камня». Он взял латунные циркули и водил ими по карте.

«Он также сказал, что якорная стоянка заполнена небольшими судами, недавно построенными и оснащенными. Он не знал об их предназначении, пока ему не показали чертежи французских судов вторжения, собиравшихся в портах Ла-Манша». Он кивнул, заметив их немедленный интерес. «То самое. Так что, пока мы наблюдаем за Бель-Иль и Лорьяном, французский адмирал перебрасывает свои флотилии артиллерийских бригов и бомбард, когда ему говорят, что это безопасно».

Дункан открыл рот и снова закрыл его.

Болито спросил: «Капитан Дункан, у вас есть вопрос?»

«Камень, сэр, не вижу в нём смысла. Ох, даже новым судам не нужно столько балласта, пока они достраиваются, а я уверен, что ближе к верфям его должно быть предостаточно».

Возможно, подойдя ближе к берегу, они предпочитают использовать камень в качестве балласта до окончательного ввода в эксплуатацию в Лорьяне или Бресте. Затем камень будет выгружен и использован для укрепления и местных батарей. Это было бы разумно и привлекло бы гораздо меньше внимания, чем движение более крупных судов в нашем районе. Всё это время мы следили не за тем сектором, но теперь мы знаем, господа, и я намерен действовать в соответствии с этой информацией.

Нил и Дункан ухмыльнулись друг другу, словно их включили в уже выполненную и выигранную миссию.

Эмес ровным голосом сказал: «Но без дальнейших подкреплений, сэр, это будет крепкий орешек. Я знаю остров Йё и узкий пролив между ним и материком. Удобная якорная стоянка для защиты, но опасная для нападения». Он спрятался за маской, а остальные уставились на него так, словно он произнес какую-то ужасную клятву.

«Хорошо сказано», — Болито развёл руками по карте. «Мы устроим отвлекающий манёвр. Французы не будут ожидать рейда в таких тесных водах, если увидят нас где-то ещё, там, где они ожидают нас увидеть».

Он повернулся к Брауну, который уже несколько минут пытался поймать его взгляд.

"Да?"

«Что ж, сэр, если мы дождёмся прибытия подкрепления, как того желал сэр Джордж Бошам в своём первоначальном плане, у нас, конечно, будет больше шансов на успех? Или же, если бриг, принёсший эту новость, в конце концов вернётся с новыми приказами, отменяющими наши нынешние обязательства, нам придётся ничего не предпринимать».

Дункан взорвался: «Ничего не делай, мужик! Что ты несёшь?»

Болито улыбнулся: «Я понимаю твою точку зрения, Браун».

Как и Херрик с Оллдеем, он пытался его защитить. Если бы он атаковал и потерпел неудачу, его голова оказалась бы на плахе. Если бы он сдержался, никто бы его не осудил, но доверие Бошана было бы навсегда обесчещено.

Он тихо сказал: «Если мы хотим мира, он должен быть заключён на справедливых и равных условиях, а не под угрозой вторжения. Если же позже разразится война, мы должны сейчас позаботиться о том, чтобы наш народ не оказался в проигрыше с того момента, как договор будет разорван в клочья. Я не вижу, чтобы у меня был выбор».

Дункан и Нил решительно кивнули в знак согласия, но Эмес лишь смахнул выбившуюся нитку с рукава, сохраняя бесстрастное лицо.

В тишине Болито слышал, как ручка Смита скребёт по бумаге, а его собственное сердце колотится о ребра.

Он добавил: «Я видел слишком много потерянных кораблей, слишком много жизней, чтобы игнорировать то, что может быть важно, даже жизненно важно для нашего будущего. Предлагаю вам, господа, вернуться к своим обязанностям, а я постараюсь выполнить свои».

Когда три капитана вышли из каюты, Болито сказал: «Спасибо, что пытался защитить меня, Оливер. Но выбора не было. Даже без этой новой информации мне пришлось бы действовать. По крайней мере, я знаю, как. Вопрос «как» всегда занимает немного больше времени, а?»

Браун улыбнулся, тронутый доверием Болито к нему и тем, как фамильярно он называл его по имени.

Когда Болито снова заговорил, его голос был озабоченным и даже отстраненным.

«И что-то меня тревожит...» Он подумал об Эмесе, замкнутом и обиженном, о его племяннике Адаме, таком довольном осуществлением мечты, и о девушке в Фалмуте.

«Когда я пойму, что это такое, возможно, я почувствую себя увереннее».

Если я еще не опоздал.

4. Суть битвы

Спустя семь дней после того, как капитаны собрались на совещание, Болито всё больше и больше беспокоился о новостях. Он чувствовал себя так, словно мир за пределами Стикса бросил его или же он был брошен на произвол судьбы из-за какой-то ужасной чумы.

Он намеренно отправил два других фрегата для наблюдения за Бель-Илем и подходами к нему. Это должно было убедить французов в том, что блокада противника остаётся неизменной. Кроме того, если информация испанского капитана окажется ложной, это могло дать время вызвать более тяжёлые суда из других эскадр в случае попытки прорыва.

Пока «Стикс» медленно курсировал взад и вперед по двадцатимильному треугольнику на юг, Болито приказал маленькому бригу поддерживать связь между ними.

Ничего не знать было утомительно, почти сводило с ума, и он с трудом удерживался от того, чтобы выйти на палубу всякий раз, когда слышал крик с топа мачты или какое-нибудь необычное беспокойство среди вахтенных. Погода не помогала. Ветер стих до лёгкого бриза, и лишь едва заметная белая пена нарушала акулью синеву пустыни залива. Команда корабля, хотя и прекрасно понимала, какую ответственность они несут адмиралу по его делам, стала вялой и небрежной. Кое-где матросы разваливались, занимаясь монотонной работой – сращиванием и подшиванием, полировкой и сшиванием, а другие, скрытые от глаз на квартердеке, лежали, развалившись на марсах, крепко спали.

Болито заметил, что ни Нил, ни Браун не упомянули об отсутствии поддержки ни с севера, ни с юга. Желания Бошана, должно быть, уже воплотились в дела, даже артиллерийские бриги из Гибралтара должны были прибыть, чтобы оказать ему необходимую поддержку. Молчание Брауна говорило о том, что он, а не его контр-адмирал, был ближе к истине. Поддержки не будет. Стратегия, столь тщательно разработанная Бошаном, будет лежать в каком-нибудь сейфе Адмиралтейства, пока о ней не забудут.

Эллдэй вошёл в каюту и снял с полки меч Болито, чтобы отполировать его. Он замешкался, его густая тень легко покачивалась в такт плавным подъёмам и ныркам корабля.

«Этот бриг мог задержаться, сэр. Ветер был встречный. Нужно время, чтобы пройти вверх по каналу. Помню, когда мы были в…»

Болито покачал головой. «Не сейчас. Знаю, ты хочешь как лучше, но, должно быть, она прибыла в порт с запасом в несколько дней. Эти суда хорошо знакомы со своей работой».

Олдэй вздохнул. «Нет смысла винить себя, сэр». Он помолчал, словно ожидая, что Болито набросится на него. «В последние дни ты был как сокол на поводке, неспособный сделать то, что ему нужно».

Болито сел на скамейку под кормовыми окнами. Странно, но факт: с его здоровенным рулевым было легко разговаривать, тогда как он никогда не мог высказать ни намёка на сомнение Нилу или кому-либо из своих офицеров. Это означало бы слабость, неуверенность – то, что человек помнит, когда железо начинает летать, когда ему больше всего нужно вдохновение.

Олдэй, пожалуй, был прав. Это случилось слишком скоро после Балтики. Олдэй понимал это лучше, чем кто-либо из них. Он нёс его на руках, когда рана открылась, и он чуть не умер.

Он спросил: «Что делает твой сокол, Олдэй?»

Эллдэй вытащил старый меч и поднял его на уровень глаз, пока лезвие не заблестело в отраженном солнечном свете, словно серебряная нить.

«Он выжидает, сэр. Если ему суждено быть на свободе, он как-нибудь это устроит».

Оба застигнутых врасплох подняли головы, когда сквозь световой люк раздался голос топ-мачты: «Палуба! Паруса по левому борту!»

Ноги застучали по доскам, и другой голос резко раздался: «Предупредите капитана, мистер Мэннинг! Мистер Килберн, наверх с вами, быстро!»

Болито и Олдэй обменялись взглядами.

Это было то, что Болито ненавидел больше всего. Приходилось ждать. Не было возможности поспешить, присоединиться к остальным и принять собственное решение. Нил был капитаном.

По квартердеку раздавались вздохи, но теперь они звучали приглушённо. Они либо заметили появление Нила на палубе, либо заметили, что световой люк каюты был полностью открыт.

Олдэй пробормотал: «Черт их побери, они тянут целую вечность!»

Несмотря на собственное беспокойство, Болито был вынужден улыбнуться.

«Полегче, Оллдей. Я помогу тебе, если станет совсем трудно!»

Но когда прибыл запыхавшийся мичман и выпалил ему почтение от имени капитана, а также то, что парус приближается к левому борту, он обнаружил, что адмирал, по всей видимости, спокойно и безмятежно расположился на кормовой скамье, а его рулевой был поглощен полировкой шпаги.

На шканцах солнце светило очень жарко, и тени такелажа и вант пересекали бледную обшивку, словно черные полосы.

Болито присоединился к Нилу у сетки гамака. Как и другие офицеры, он снял тяжёлое пальто и остался в рубашке и штанах, ничем не отличаясь от своих подчинённых. Любому из отряда Стикса, состоявшего примерно из двухсот сорока человек, кто не узнал своего адмирала после двух недель тесной изоляции, уже ничто не поможет, подумал Болито.

Нил сказал: «Впередсмотрящий считает, что здесь два судна, сэр». Он поёжился под взглядом Болито. «Из-за марева трудно определить».

Болито кивнул, не осознавая, что в своем нетерпении он почти пристально посмотрел на него.

«Палуба, сэр! Это бриг!» Пауза, а затем мичман по имени Килберн крикнул: «И… и ещё один, сэр!»

Капитан шлюпки прошептал одному из своих товарищей: «Боже, помоги нам!»

Нил сложил руки рупором. «О чём вы, чёрт возьми, говорите, сэр?»

Вахтенный второй лейтенант любезно подсказал: «Я могу подняться наверх, сэр».

«Оставайтесь здесь!» — Нил повернулся к своему первому лейтенанту. «Мистер Пикторн, я вынужден попросить вас уйти, поскольку меня, похоже, поддерживают слепые и калеки!»

Пикторн скрыл ухмылку и уже карабкался по вылазкам прежде, чем Нил успел прийти в себя.

Воздух содрогнулся от далекого выстрела, и Болито пришлось перебраться на подветренную сторону, чтобы скрыть собственное нетерпение.

«Палуба! Быстро, сэр! Преследуем небольшое судно, возможно, ял!»

Нил прищурился, глядя на мачтовый шкентель и на вяло поднимающиеся и опускающиеся паруса, и воскликнул: «Чёрт их побери! У нас не будет ни единого шанса!»

Болито резко спросил: «Какой курс нам выбрать в сторону острова Йе?»

Нил заставил себя оторваться от мысли о потере призовых денег, пусть даже самых маленьких.

Капитан корабля крикнул: «На восток, сэр, это не имеет значения».

Болито шагал по палубе, едва замечая любопытные взгляды и солнце, которое уже превратило его рубашку в мокрую тряпку.

«Разворачивайтесь, капитан Нил, и двигайтесь к ветру! Когда окажетесь на расстоянии сигнала, прикажите «Рапиду» отойти!»

Пикторн с грохотом появился на палубе. Он хрипло сказал: «Ял удирает, сэр! Но «Рапид» быстро его догоняет!» Он почувствовал напряжение. «Сэр?»

«Сигнал «Рапид» — отрываться! Затем вызовите матросов и приготовьтесь к развороту». Нил быстро взглянул на Болито. «Мы берём на себя преследование».

Пикторн уставился на него. «Понятно. Да, сию минуту, сэр!»

Раздались пронзительные крики, и через несколько минут матросы уже напрягали брасы, отчего фрегат накренился так, что паруса почти развернулись. Паруса хлопали и хлопали в диком хаосе, и если бы ветер был сильнее, корабль рисковал потерять несколько рангоутов.

Другой вахтенный мичман закрыл подзорную трубу и сказал: «Рапид подтвердил прием, сэр».

Незачем было добавлять, о чём все думали. Ни один корабль, тем более под флагом контр-адмирала, не слыхивал о том, чтобы отобрать приз у сопровождения. Учитывая, что «Стикс» стоял почти против ветра, неуловимый ял, скорее всего, ускользнёт от них обоих. Это вызвало бы насмешки в какой-нибудь французской гавани сегодня вечером.

Хозяин крикнул: «Нор-нор-вест, сэр! Полно и до свидания!»

Болито не нужно было ничего говорить. Фрегат неровно покачивался, воздух был полон грохота парусов и блоков, гневных голосов, пытавшихся удержать корабль на курсе.

Болито отключил мысли об остальных, навел подзорную трубу и сосредоточил всё внимание на дальнем участке парусов. Для яла она была велика, и каждый парус был расправлен в её пользу, когда она свободно шла по ветру. Курьер, контрабандист – это не имело значения. Ей нужно было добраться до безопасного места, а ближайший берег был островом Йё.

Нил с горечью сказал: «Если я сменю галс на правый и подхвачу побольше ветра, я всё ещё могу помешать ему. У нас есть шесть часов до наступления темноты». В его голосе слышалось разочарование и растерянность.

«Оставайтесь на месте, капитан Нил. Я попрошу вас немедленно привести судно в порядок. Поставьте его на штаги».

«Но, но…» — Нил не мог подобрать слов. Украсть, а потом потерять приз, да ещё и намеренно, было выше его сил.

Болито спокойно посмотрел на него. «Я хочу, чтобы этот ял поверил, что нас застали врасплох».

Нил отрывисто кивнул. «Есть, сэр. Мистер Пикторн! Мы идём против ветра! Принять галсы и шкот!» Он хрипло добавил: «Я сам в это верю, сэр!»

Когда штурвал был поднят ещё выше, «Стикс» взмыл в воздух, словно олень, подстреленный мушкетной пулей. Под руководством Пикторна, под проклятья и удары обезумевших младших офицеров и марсовых матросов корабль погрузился в глубокую впадину, паруса хлопали о мачты и тянули корпус на дно, словно затопленный катер.

Матрос упал с выкружки, море оказалось прямо под его брыкающимися ногами, прежде чем двое его товарищей вытащили его, задыхающегося, в безопасное место. Но ни один рангоут не сломался, ни один парус не разорвался на куски, пока повреждённый фрегат беспомощно барахтался, потеряв управление.

Болито снова поднял подзорную трубу и стал наблюдать за коричневыми парусами ялика. Теперь он находился далеко справа, его корпус частично скрывался в синей воде.

«Еще минутку, капитан Нил».

Болито передал телескоп Олдэю. Если Олдэй и подумал, что сошёл с ума, то виду не подал.

Тогда Болито сказал: «Снова пускай корабль в ход и продолжай погоню. Не ставь брамсели. Я хочу погони, но если ты поймаешь этот ял, я заставлю тебя съесть твои призовые деньги!»

Это было похоже на то, как будто он увидел облако, рассекающее ясное небо, когда Нил смотрел на него с изумлением и восхищением.

«Проследить за французом до самого острова, сэр?»

Болито наблюдал, как неорганизованные группы моряков собирали и снова устанавливали на брасы и фалы.

«До конца».

Пока Нил спешил передать приказы своим лейтенантам, Болито повернулся и посмотрел на Олдэя. «Ну?»

Олдэй вытер рот тыльной стороной кулака. «Полагаю, сокол свободен, сэр, и это не ошибка!»

«Палуба там! Земля впереди! Отлично, подветренный нос!»

Болито пытался скрыть свое растущее волнение, когда офицеры и помощники капитана толкались у перил квартердека, чтобы направить свои телескопы.

Нил обеспокоенно заметил: «Ветер стихает, сэр.

Болито взглянул на марсели, на то, как они почти болезненно поднимались на ветру и так же быстро опускались.

Погоня продолжалась уже два часа, ял шёл прямо перед утлегарем фрегата. Оторваться от него сейчас, когда земля уже видна, было бы чистой глупостью.

«Поднимите брамсели и оглушающие корабли, если считаете нужным».

Болито отвернулся, когда Нил подозвал своего первого лейтенанта и направился к штурвалу.

Он кивнул капитану и спросил: «Какой канал за островом Йе, мистер Банди?»

Хозяин был невысоким, потрёпанным человеком с лицом, похожим на потрескавшуюся кожу. Старый Бен Грабб, штурман «Бенбоу», произвёл бы на него впечатление четверых, подумал Болито.

Но в его мыслях и ответе не было ничего ничтожного.

«Плохое дело, сэр. От острова до материка около десяти миль, но дно ужасное, не более трёх саженей при отливе». Он смотрел вперёд, на хлопающие паруса, словно уже видел остров. «Место для якорной стоянки флотилии малых судов, полагаю». Он задумчиво потёр подбородок. «Согласно моей карте, этот остров не длиннее пяти миль».

«Спасибо, мистер Банди».

Болито отвернулся, чтобы присоединиться к Нилу, и не увидел облегчения и удовольствия на худом лице Банди. Болито не просто спросил его мнение, но и позаботился о том, чтобы его товарищи и рулевые услышали его.

«Я могу разглядеть, сэр», — Нил подождал, пока Болито возьмёт телескоп. «Но дымка делает всё бесформенным».

Болито затаил дыхание и ждал, когда палуба снова поднимется. Вот оно, тёмно-синее пятно на фоне моря. Остров, где испанский корабль выгрузил свой груз строительного камня.

Ял направлялся к северной оконечности острова, но, обогнув защищенную сторону, вероятно, приблизится к берегу еще больше и последует вдоль побережья дальше на юг к Нанту.

Её капитан будет иметь попутный ветер в своём распоряжении, если преследующий фрегат попытается остановить его в последнюю минуту или к нему присоединится другой патруль с юга. Болито криво усмехнулся. Вряд ли в двухстах милях к югу от этого квартердека найдётся ещё один британский военный корабль.

Он опустил подзорную трубу и наблюдал за матросами, выстроившимися вдоль верхних реев, пока устанавливали и убирали марсели, безвольно набивая животы тёплым бризом. Оставалось четыре часа светлого времени суток. Этого должно было хватить. Оставаться в стороне до рассвета – всё равно что трубить в предупреждающую трубу ближайшему французскому гарнизону.

На быстроходном яле и грозной пирамиде парусов, преследующих его, наверняка было установлено множество подзорных труб. К местному командиру был бы отправлен всадник. Артиллерийская батарея была бы поднята по тревоге, чтобы предупредить глупого английского капитана, который рисковал всем ради такой маленькой добычи.

Нил небрежно спросил: «Что вы намерены сделать, сэр?»

Возможно, он принял молчание Болито за неуверенность. «Мы могли бы изменить курс и лучше использовать ветер. Затем направиться к южной оконечности острова, может быть, перехватить «Лягушек», когда они вырвутся из пролива?»

«Да. А если ял решит не идти дальше на юг?»

Нил пожал плечами. «Мы её потеряем».

Болито снова поднял стакан и направил его на далекий остров.

«Мы уже это сделали, капитан Нил».

Нил уставился на него. «Значит, ты собираешься подойти как можно ближе к острову и оценить оборону?» Он совершенно растерялся.

Болито улыбнулся ему. «Я думаю, мы добьёмся большего. Мы войдем в сам пролив. С попутным ветром, думаю, даже французы будут удивлены!»

Нил с трудом сглотнул. «Да, сэр. Но мистер Банди говорит...»

Болито кивнул. «Знаю. Три сажени по отливу. Нужно сделать всё как следует». Он усмехнулся и коснулся руки, радуясь, что смог скрыть от молодого капитана свою тревогу. «Я полностью в вас верю».

Он повернулся к трапу. «Всё, принеси мне что-нибудь прохладное из винного погреба». Он кивнул наблюдавшим лейтенантам. «Мне нужно подумать».

Эллдэй последовал за ним вниз по трапу и на корму в каюту, в то время как наверху палуба сотрясалась от постоянной активности спешащих моряков.

Он восхищённо усмехнулся. «Ей-богу, сэр, это их как следует взволновало!»

Болито подошёл к кормовым окнам и высунулся, чтобы посмотреть на рябь, оставляемую рулём. Он услышал приглушённые выкрики команд и визг грузовиков: где-то впереди погонные орудия готовились к первым выстрелам боя.

Как же ему хотелось остаться на палубе и принять участие. Но ему пришлось признать, что Нил – продолжение его самого. Даже не получив указаний, он уже принял стратегию Болито и будет воплощать её в жизнь без вопросов. Через несколько часов он может лежать мёртвым или кричать на хирургическом столе. Его любимый «Стикс» может превратиться в дрейфующую безмачтовую махину или быть выброшенным на мель из-за ошибки в карте. И всё из-за приказа адмирала.

Болито сказал: «Приведите мистера Брауна и пригласите его выпить со мной по стаканчику».

Болито очень медленно расслабился, когда дверь за Оллдеем закрылась. Браун отличался от всех, кого он знал. По крайней мере, он мог отвлечься от вполне реальной возможности провала.

Когда Болито вернулся на квартердек, маленький остров значительно вырос и теперь раскинулся по правому борту, словно тупоголовое чудовище.

Нил сказал: «Мы его догоняем, сэр». Он подождал, наблюдая за реакцией Болито. «Но ял почти дошёл до мыса».

Болито изучал пологий остров, яркие белые гребни вокруг рифов и островок поменьше, похожий на детёныша чудовища. Ял держался совсем рядом с оконечностью острова, так что казалось, будто он пытается выбраться на сушу.

Нил резко крикнул: «Поднимите ее на ноги, мистер Банди!»

«Да, сэр. На восток через север».

Болито очень осторожно передвинул подзорную трубу, разглядев развевающийся кливер и двух матросов, стоящих на баке, словно гиганты, попавшие в объектив.

Несколько невысоких зданий у подножия острова, вероятно, ближе к берегу. Он застыл, увидев серые стены у вершины мыса. Может быть, батарея? Даже присматриваясь, он заметил крошечную цветную точку, мелькнувшую на солнце, словно бабочку. Мачта всё ещё была невидима, но бабочка была трёхцветной.

Он сказал: «К бою готов, капитан Нил. И, пожалуйста, передайте своему стрелку, чтобы он попробовал сделать несколько выстрелов по этому ялу».

Пока морские барабанщики били палочками так быстро, что их руки стирались из виду, а помощники боцмана кричали: «Руки по местам! Готовы к бою!», Болито чувствовал, как дикое возбуждение вырывается наружу вокруг него, словно приливная волна.

Правый преследовательский корабль резко рухнул и бросился на тали внутрь, и пока его команда металась вокруг него, чтобы выловить добычу и перезарядить ее, Болито увидел, как мяч упал прямо на одной линии с парусами ялика, взметнув столб воды, словно фонтанирующий кит.

Другое орудие изрыгнуло дым и пламя, а второй водяной смерч вызвал восторженные возгласы среди матросов и тех, кто мог его видеть.

Нил сказал: «Попасть невозможно, пока мы не сократим дистанцию».

Первый лейтенант поспешил на корму и приложился к шляпе. «К бою готов, сэр».

Нил неторопливо вытащил часы из штанов и, внимательно изучая их, с бесстрастным круглым лицом произнес: «Двенадцать минут, мистер Пикторн. Так не годится. Мне нужно, чтобы всё было сделано за десять минут или меньше».

Болито пришлось отвернуться. Казалось, это говорил он сам, когда командовал «Паларопом», а Нил был младшим мичманом.