Трещина во времени

Глава 9 Предмет

Мэг ринулась к человеку, заключенному в колонне, но то прозрачное окно, которое казалось входом, отбросило ее, словно пуленепробиваемое стекло.

Кельвин подхватил Мэг, не позволив ей упасть, и сказал:

— Теперь она только прозрачная, но непроницаемая.

Мэг было так плохо и тяжко, что она не в силах была отвечать. На миг ей даже стало страшно, что ее либо стошнит прямо здесь, либо она потеряет сознание. Чарльз Уоллес опять захихикал, и это был настолько не его смех, что Мэг стало легче: привычная вспышка ярости отогнала страх и горе. Потому что Чарльз Уоллес, ее собственный настоящий, любимый и дорогой Чарльз Уоллес, никогда не смеялся, если сестре было больно. Наоборот, он тут же старался крепко-крепко обнять ее за шею и прижаться мягкой щечкой к ее щеке, молчаливо утешая и поддерживая. Но смеяться над горем сестры — это было вполне в духе того демона, который поселился в облике Чарльза Уоллеса. Мэг отвернулась от него и снова посмотрела на человека в прозрачной колонне.

— Ох, папочка… — тоскливо вырвалось у нее, но пленник не обращал на нее внимания. Куда-то пропали очки в толстой роговой оправе, давно ставшие для девочки частью родного облика, а взгляд демонстрировал самую глубокую степень задумчивости. Он оброс неряшливой бородой, а в мягких каштановых волосах появились седые пряди. Волосы тоже отросли и давно нуждались в стрижке. Они нисколько не походили на просто длинную прическу, как у мужчины, сфотографировавшегося когда-то на мысе Канаверал. Они были просто откинуты назад с высокого лба и в беспорядке падали на плечи, как у человека из прошлых веков или моряка, потерпевшего кораблекрушение. Однако, несмотря на все эти мрачные перемены, Мэг ни на миг не усомнилась в том, что это ее папа, ее настоящий, любимый папочка.

— А видок-то у него неважный! — заметил Чарльз Уоллес, продолжая хихикать.

— Чарльз, это же папа! Наш папа! — Мэг ничего не могла поделать с новым приступом ярости.

— И что с того?

Мэг отвернулась от него и протянула руки к человеку в колонне.

— Мэг, ему нас не видно, — ласково напомнил Кельвин.

— Но почему? Почему?!

— Я думаю, мы смотрим на него через что-то вроде замочной скважины в двери, — пояснил Кельвин. — Или дверного глазка. Помнишь, ты смотришь в него и видишь все перед дверью. А снаружи ничего не видно. Вот и выходит, что мы можем его разглядеть, а он нас нет.

— Чарльз! — взмолилась Мэг. — Пусти меня внутрь, к папе!

— Зачем? — искренне удивился Чарльз.

Тут Мэг вспомнила, как в той комнате, где они встретили человека с красными глазами, ей удалось привести Чарльза Уоллеса в чувство: сбив его с ног так, что он рухнул и головой ударился об пол. И она снова ринулась в атаку. Но не успела сделать и шагу, как его кулак полетел вперед, прямо ей в живот. Она задохнулась от боли и неожиданности. Кое-как отвернулась от своего брата к человеку в колонне. Ничего не изменилось: за прозрачной стеной она увидела камеру, а в ней колонну и папу внутри. И хотя она отлично его видела и стояла так близко, что могла бы к нему прикоснуться, сейчас она была еще дальше от него, чем в те минуты, когда вдвоем с Кельвином рассматривала старую фотографию в гостиной. Он стоял, не шелохнувшись, как будто был вморожен в колонну из льда, а боль и отчаяние на его лице ранили девочку в самое сердце.

— Ты ведь постоянно твердила, что хочешь помочь своему папе? — раздался за спиной плоский, бесчувственный голос Чарльза Уоллеса.

— Конечно. А ты разве нет? — Мэг рывком развернулась, вперив в брата гневный взор.

— Конечно, конечно. Для этого мы и пришли.

— И что же мы должны сделать? — как ни пыталась Мэг совладать с горем и заставить свой голос звучать так же плоско и бесчувственно, как у Чарльза, ничего не получалось: предательский голос срывался на визг.

— Ты должна сделать то же, что и я, и подчиниться Предмету, — сказал Чарльз.

— Нет!

— Теперь я вижу, что на самом деле ты не хочешь помочь своему папе.

— Но как я помогу папе, если стану зомби?

— Ты уж, пожалуйста, поверь мне на слово, Маргарет, — бубнил Чарльз Уоллес монотонно и занудно. — Предмет тебя хочет, а значит, Предмет тебя получит. И не забывай, что и я тоже теперь стал частью Предмета. А ты должна понимать, что я не подчинился бы Предмету, не имей Предмет на это полное право.

— Кельвин, — Мэг в отчаянии не знала, что и подумать, — как ты считаешь, это действительно поможет папе?

Но Кельвин не обращал на нее внимания. Он изо всех сил постарался сконцентрировать свою мысленную силу на Чарльзе Уоллесе. Он всматривался и всматривался без конца в мутные блекло-голубые лужицы — все, что осталось от синих лукавых глаз прежнего Чарльза Уоллеса. Мэг услышала, что он шепчет стихи, прочитанные ему когда-то миссис Кто:

На какое-то мгновение Чарльз Уоллес как будто тоже его услышал. Он вздрогнул и постарался отвернуться. Кельвин двинулся следом, не упуская взгляда Чарльза Уоллеса.

— Если здесь и есть ведьма, Чарльз, — сказал он, — так эта ведьма — Предмет! А не те старые леди. И мне очень повезло, что в школе мы как раз в этом году учили «Бурю», не так ли? Ведь Ариэля пленила в сосне именно ведьма!

— Не смотри на меня! — раздался отстраненный голос Чарльза Уоллеса.

Но Кельвин, уже задыхавшийся от напряжения, и не подумал отвести свой пронзительный взгляд.

— Ты как Ариэль, как вольный дух, заключенный в сосне, Чарльз! А я могу тебя освободить! Посмотри на меня, Чарльз! Вернись к нам!

И снова худенькое тело Чарльза Уоллеса сильно содрогнулось.

— Вернись, Чарльз! — не оставлял его в покое настойчивый голос Кельвина. — Вернись к нам!

Новая волна дрожи пробежала по Чарльзу Уоллесу. Но тут словно невидимый кулак ударил его прямо в грудь и сбил с ног, а взгляд, сковавший его с Кельвином, оборвался. Чарльз сидел на полу в коридоре и хныкал, но не так, как хнычут маленькие мальчики, это был вой обиженного звереныша.

— Кельвин, — Мэг встряхнула его за плечи, — давай попробуем достучаться до папы!

— Чарльз почти освободился, — отрицательно качнул головой Кельвин. — Мне почти это удалось. Он едва не вернулся к нам.

— Попробуй с папой! — настаивала Мэг.

— Но как?

— Ну вся эта чушь с твоей сосной и прочим? Разве то, как папа торчит в этой колонне, не больше походит на сосну, чем у Чарльза? Сам посмотри на эту колонну! Освободи его, Кельвин!

— Мэг, но я просто не знаю, что делать! — он едва шевелил губами от изнеможения. — Я понятия не имею, как к нему пробиться. Ты хочешь от нас слишком многого, Мэг.

— Очки миссис Кто! — вдруг вскричала Мэг.

Миссис Кто сказала, что к ним можно прибегнуть лишь в крайнем случае, а это именно такой! Она сунула руку в карман: вот они, холодные, блестящие! Само прикосновение к ним внушало надежду! Трясущимися руками она раскрыла дужки.

— Отдай мне сейчас же эти очки! — злобно взревел Чарльз Уоллес. Его так и подбросило с пола, и он ринулся к сестре.

Мэг едва успела сдернуть с носа свои собственные очки и надеть принадлежащие миссис Кто. В спешке одна дужка соскользнула с уха, и очки лишь каким-то чудом не свалились. Стараясь уклониться от несущегося на нее Чарльза Уоллеса, Мэг навалилась на прозрачное окно… и пролетела сквозь него. Она оказалась в камере, где в прозрачной колонне был пленен ее отец. Неловкими пальцами она поправила чудесные очки миссис Кто, а свои пока спрятала в карман.

— Отдай их сейчас же! — рычал Чарльз Уоллес. Он уже был в камере вместе с ней, тогда как Кельвин застрял с той стороны, несмотря на отчаянные попытки прорваться следом.

Мэг пинком отшвырнула Чарльза Уоллеса и подскочила к колонне. Она охнула, как будто проскочила через какую-то черную ледяную преграду. Но она проскочила!

— Папа! — закричала девочка, сжимая его в объятьях.

Ах, как она ждала этого момента! И не только с той минуты, как миссис Которая выдернула их с Земли, увлекая в это путешествие, но все эти бесконечные дни и месяцы, когда перестали приходить письма, когда соседи стали сплетничать из-за Чарльза Уоллеса, когда миссис Мурри на краткий миг не сдержала своего горя и одиночества. Это был тот самый вожделенный момент, начиная с которого все и всегда должно было идти лишь самым чудесным образом!

И она приникла к папе, не помня себя от восторга. Это было так прекрасно, это дарило ей такое утешение: полузабытые объятия сильных рук, способных отвести любую беду, и само присутствие этого дорогого для Мэг человека.

Ее голос прерывался от счастливых рыданий:

— Ох, папа! Ох, папочка!

— Мэг! — воскликнул он с радостным изумлением. — Мэг, что ты здесь делаешь? А где ваша мама? И мальчики?

Она оглянулась назад, за границы колонны: вот же он, Чарльз Уоллес, стоит в камере, и чуждое выражение исказило его лицо. Она снова обернулась к отцу. Нет, у них не было времени на восторги и объятия.

— Нам надо вернуться за Чарльзом Уоллесом, — напряженно промолвила Мэг. — Немедленно!

Ее отец как-то странно ощупывал ее лицо, и прикосновения его сильных ласковых пальцев зародили страшную догадку: она видит его, видит Чарльза в камере и Кельвина в коридоре, но папа не видит ни ее, ни мальчиков! Чувствуя, как душа проваливается в пятки, Мэг едва совладала с приступом паники, но все же заставила себя посмотреть отцу в глаза. Нет, они оставались такими же яркими и живыми, как прежде! Она помахала рукой у него перед лицом — никакой реакции.

— Папа! — позвала она. — Папа! Ты меня не видишь?

— Нет, Мэг, — он снова обнял ее и прижал к себе.

— Но я-то вижу тебя, папа… — и тут ее осенило. Едва Мэг опустила очки миссис Кто и глянула поверх них, то очутилась в совершенно непроглядной тьме. Решительным жестом девочка сорвала очки с себя и вложила в руки отцу: — Вот!

— Милая, — он осторожно держал очки в пальцах, — вряд ли от твоих очков будет польза!

— Но это же очки миссис Кто! Это не мои! — выпалила Мэг, как будто эти слова что-то могли объяснить ее папе. — Папочка, попробуй их надеть, очень тебя прошу! — затаив дыхание, ничего не способная разглядеть, она вслушивалась в каждое его движение. — Ну что, теперь ты видишь, папа?

— Да, — ответил он. — Да. Теперь вижу, что стена прозрачная! Как оригинально! Я почти вижу, как в ней движутся атомы! — его голос зазвенел прежней, такой знакомой Мэг радостью познания и открытий. Вернувшись из лаборатории после особенно удачного дня, отец как раз таким тоном делился с женой своими достижениями. И тут Мэг услышала: — Чарльз! Чарльз Уоллес! — и сразу следом: — Мэг, что такое с ним приключилось?! Он заболел? Это ведь наш Чарльз, я не ошибся?

— Папа, его забрал Предмет, — торопливо объяснила она. — Он подчинился Предмету! Папа, нам надо его спасти!

Мистер Мурри надолго умолк. Мэг физически чувствовала те мысли, что мелькают у него одна за одной, хотя он нарочно не стал рассуждать вслух при дочери. Наконец он сказал:

— Мэг, я здесь пленник. Меня держат уже…

— Папа, плевать на стены! Ты можешь пройти сквозь них! Я же прошла в колонну, чтобы попасть к тебе! Это все очки миссис Кто!

Мистер Мурри не стал тратить время на расспросы о миссис Кто. Он тут же провел эксперимент, пощупав руками стенку колонны.

— Я бы так не сказал, она вполне твердая на вид.

— Но я же прошла сквозь нее! — настаивала Мэг. — Иначе как бы я здесь оказалась? Может быть, эти очки помогут тебе перераспределить атомы? Попробуй, папа!

И снова она затаилась в ожидании, а вскоре почувствовала, что осталась в колонне одна. Мэг раскинула руки, но они натолкнулись на гладкие твердые стены, обступившие ее со всех сторон! Одна-одинешенька в этой вечной тьме и молчании! На девочку снова нахлынула паника, но откуда-то издалека раздался папин голос:

— Мэг, я возвращаюсь за тобой!

В темноте чувства Мэг обострились настолько, что она ощутила движение атомов, пропускающих его обратно в колонну. В том доме, который им предоставили на мысе Канаверал, была такая смешная занавеска между гостиной и кухней из нанизанных на ниточки бусин. Она казалась сплошной, но через нее можно было спокойно пройти. Мэг долго не могла отучиться зажмуриваться всякий раз, проходя сквозь занавеску, но когда сумела подавить страх, с большим удовольствием проскакивала через нее бегом — только бусины шелестели, смыкаясь за спиной.

— Мэг, обними меня за шею, — приказал отец, — и держись что есть сил. Зажмурься и ничего не бойся! — мистер Мурри взял дочку на руки, а она обхватила его ногами за пояс и приникла к груди. Когда Мэг проходила через колонну, в очках миссис Кто, то едва успела почувствовать неприятный холод и тесноту. Но теперь, без очков, к ней подступила та липкая, вязкая Тьма, которую они видели еще раньше, в космосе вокруг Камазоца. Чем бы ни являлось это Темное Нечто, захватившее Камазоц, оно несомненно проникло из космоса и на саму планету. Мэг даже на какой-то миг испугалась, что эти липкие щупальца вырвут ее из папиных рук. Но папа лишь сильнее прижал девочку к себе, и она чуть не задушила его, стиснув шею, но не поддалась панике. Она не сомневалась, что папа любит ее, и если уж он не сумеет вынести ее из колонны, то вернется и останется с ней. И ей ничего не грозит, когда папа держит ее на руках.

И вот они оказались снаружи. Теперь в центре камеры светилась холодная, но совершенно пустая колонна.

Мэг беспомощно замигала, едва различая расплывчатые фигуры папы и Чарльза, и не сразу догадалась, в чем дело. Ну конечно, ее очки остались в кармане! Но вот очки надеты, и мир стал достаточно четким для ее близоруких глаз.

— Предмет очень сердится! — повторял Чарльз, раздраженно притопывая ножкой. — Предмет очень сердится!

Мистер Мурри поставил на пол Мэг и опустился на колени перед младшим сыном.

— Чарльз, — ласково окликнул он. — Чарльз Уоллес!

— Чего тебе надо?

— Я же твой папа, Чарльз! Посмотри на меня!

Мутные голубые глаза кое-как сфокусировались в одной точке.

— Привет, пап, — прозвучал равнодушный голосок.

— Это не наш Чарльз! — вскричала Мэг. — Ох, папочка, Чарльз Уоллес совсем не такой! Его забрал Предмет!

— Да, — устало кивнул мистер Мурри. — Понятно, — но он все же открыл объятия и сказал: — Чарльз. Иди ко мне.

Мэг с облегчением подумала, что папа все исправит. Вот сейчас Чарльз очнется, и все кончится.

Но Чарльз оставался совершенно равнодушным к распростертым перед ним рукам. Он так и застыл перед отцом, отведя взгляд в сторону.

— Посмотри на меня! — настойчиво произнес мистер Мурри.

— Нет.

— Тебе следует говорить мне «Нет, папа» или «Нет, сэр»! — в голосе мистера Мурри зазвучала непривычная строгость.

— Да брось, папуля, — прозвучал в ответ холодный голос Чарльза Уоллеса. Того Чарльза Уоллеса, который когда-то, до Камазоца, мог поразить или разозлить своими странностями и необычностью, но никогда, ни за что не позволял себе грубость. — Здесь рулят другие!

Мэг наконец заметила, что Кельвин все еще делает попытки пробиться сквозь стену, и крикнула:

— Кельвин!

— Он тебя не услышит, — Чарльз показал Кельвину язык и щелкнул по стеклу напротив его носа.

— Кто такой Кельвин? — спросил мистер Мурри.

— Он… — начала Мэг, но Чарльз Уоллес грубо оборвал ее:

— Попридержи свои объяснения. А сейчас пора.

— Что пора?

— Явиться перед Предметом.

— Нет, — возразил мистер Мурри. — Ты не заберешь туда Мэг!

— Еще как заберу!

— Нет, ты не сможешь! Ты все еще мой сын, Чарльз, и придется тебе выполнять мои приказы.

— Да какой же это Чарльз! — взорвалась Мэг. Папа что, совсем ничего не понимает? — Папа, наш Чарльз не имеет с ним ничего общего! Ты что, не видишь?

— Он всего лишь малыш, которого я покинул, — виновато произнес мистер Мурри.

— Папа, это Предмет говорит с нами через Чарльза! Предмет, а не Чарльз! Он… он околдован!

— Вот, опять ударилась в сказки, — заметил Чарльз.

— Ты-то знаешь, что такое Предмет, папа? — спросила Мэг.

— Да.

— И ты его видел?

— Да, — и снова его голос стал глухим и виноватым. — Да. Я видел, — он обернулся к Чарльзу. — Ты же знаешь, что она не сможет удержаться.

— Совершенно точно, — кивнул Чарльз.

— Папа, ну что ты говоришь с ним так, будто это настоящий Чарльз! Да спроси хоть Кельвина! Он все тебе объяснит!

— Хватит болтать, — оборвал ее Чарльз Уоллес. — Пойдемте, — он небрежно взмахнул рукой и вышел из камеры. Мэг и мистеру Мурри ничего не оставалось, как выйти следом.

Оказавшись в коридоре, Мэг дернула отца за рукав:

— Кельвин, вот мой папа!

Мальчик резко повернулся к ним. Его лицо стало белее мела, так что веснушки и рыжие волосы буквально светились золотом.

— Успеете еще познакомиться! — вмешался Чарльз Уоллес. Предмет терпеть не может, когда к нему опаздывают! — и он пошел по коридору, с каждым шагом двигаясь все более неуклюже. Остальные поспешили за ним.

— Твой папа знает о наших миссис? — спросил Кельвин.

— Я ничего не успела рассказать. Все слишком ужасно, — от досады внутренности у Мэг стянуло в тугой узел. Она слишком была уверена, что достаточно ей найти отца и все неприятности кончатся. Уж он-то сумеет навести порядок! И главное снимет с дочери тяжесть ответственности. Ей больше не придется все решать самой.

Но вместо столь желанного и ожидаемого ею счастливого конца они попали из одной передряги в другую, еще более опасную.

— Он не понимает, что случилось с Чарльзом, — с тоской прошептала девочка, сверля глазами спину отца, который старался не отстать от мальчика.

— Куда мы так спешим? — спросил Кельвин.

— К Предмету. Кельвин, я не хочу туда! Я больше не могу! — она остановилась, но перед ними Чарльз продолжал двигаться вперед какой-то неуклюжей дерганой походкой.

— Но мы не можем бросить Чарльза, — возразил Кельвин. — Они рассердятся.

— Кто они?

— Миссис Что-такое и компания.

— Да ведь они нас подставили! Они зашвырнули нас в это жуткое место и бросили на произвол судьбы!

— Что ж, бросай все и сдайся, если тебе так легче, — не скрывая удивления, ответил Кельвин. — А я буду держаться с Чарльзом, — и он бегом припустил вдогонку за Чарльзом Уоллесом и мистером Мурри.

— Да разве я предлагала… — но Мэг поняла, что ее все равно никто не слушает, и затопала следом.

Не успели они поравняться с Чарльзом Уоллесом, как он остановился и взмахнул рукой, и, пожалуйста, перед ними снова открылся лифт, светившийся мертвенным желтым светом. Почувствовав, с какой скоростью кабина ухнула вниз, Мэг с трудом сдержала тошноту. Они молчали, когда спуск прекратился, молчали, когда Чарльз Уоллес провел их по бесконечным коридорам и наружу, на улицу. Наконец здание ЦЕНТРАЛЬНОГО Мыслительного Центра осталось у них за спиной, нависая мрачной громадой.

Мэг как заведенная повторяла про себя, обращаясь к отцу: «Сделай хоть что-нибудь! Сделай хоть что-нибудь! Помоги! Спаси нас!»

Они свернули за угол и в конце улицы увидели необычное строение, похожее на собор. Его стены в форме купола как будто пронизывало какое-то потустороннее фиолетовое пламя. Оно не было ни горячим, ни холодным, но, словно живое, потянулось в их сторону и прикоснулось к каждому. И Мэг с первой минуты поняла: это и есть то место, где им предстоит встреча с Предметом.

Они продолжали идти по улице, лишь немного замедлив шаг, неизбежно приближаясь к фиолетовому пламени. А оно охватывало их все увереннее, оно поглотило их, и в какой-то неуловимый момент оказалось, что они уже внутри.

Первое, что почувствовала Мэг, была ритмичная пульсация. Что-то равномерно билось не только вокруг нее, но и внутри нее: как будто ритм работы ее сердца и легких больше не был ее собственным, но навязывался внешней силой. На память пришли занятия по первой помощи в лагере скаутов, когда их учили делать искусственное дыхание. Тогда их вожатая, отличавшаяся необычайной физической мощью, демонстрировала свое умение на Мэг, силком выталкивая из девочки отработанный воздух и впуская свежий: ВДОХ-ВЫДОХ, ВДОХ-ВЫДОХ повторялся с нажатием ее сильных, грубых рук.

Мэг задохнулась, безуспешно попытавшись восстановить свой собственный, привычный ритм дыхания: пульсация извне продолжалась, ни разу не сбившись с такта. На миг она окаменела, не в состоянии ни двинуться с места, ни посмотреть, что происходит с остальными. Ей хватало сил лишь на то, чтобы устоять на ногах, преодолевая искусственный ритм, навязанный ее сердцу и легким. Перед глазами все затянуло красной пеленой.

Но вот зрение восстановилось, и она смогла дышать нормально, а не судорожно разевать рот, как выброшенная на берег рыба, и даже осмелилась оглядеть огромный круглый зал под высоким куполом. Он был совершенно пуст, за исключением этого жуткого биения, ощущавшегося буквально как физическая величина, и круглого помоста в центре зала. На этом помосте лежало… Что? Мэг не могла сказать, хотя была совершенно уверена, именно от этой штуки исходит навязываемый ей ритм. Она робко подошла поближе. Где-то в глубине оцепеневшего мозга билась мысль, что теперь она пережила свой страх. Чарльз Уоллес все равно перестал быть Чарльзом Уоллесом. Папу они нашли, но он ничем им не помог. Хуже того: положение усугубилось, а ее обожаемый папочка, истощенный, бледный и заросший, вообще вряд ли был способен что-то предпринять. И теперь уже не важно, что будет дальше, потому что хуже некуда. Или это не так?

Черт побери, неужели может быть еще хуже?

По мере того как Мэг приближалась к помосту, ей все лучше становилось видно, что за Предмет там лежит.

Предмет оказался мозгом.

Мозгом, лишенным тела. Какой-то мозг-переросток, увеличенный ровно настолько, чтобы выглядеть максимально тошнотворно. Живой мозг. Мозг, который пульсировал и содрогался, давил на рассудок и отдавал приказы. Неудивительно, что ему не придумано название: просто Предмет. Мэг никогда еще не видела чего-то более отвратительного. Такую дрянь она не смогла бы ни придумать нарочно, ни представить даже в самых жутких кошмарах.

Но точно так же, как минуту назад она осознала, что переросла свой страх, теперь стало ясно, что она переросла и слезы.

Она с тревогой оглянулась на Чарльза Уоллеса, неподвижно замершего перед Предметом с отвисшей челюстью. Мутные голубые глаза медленно вращались в разные стороны.

О да, все могло стать и стало гораздо, гораздо хуже! От одного вида этих вращающихся глаз на круглой детской мордашке Чарльза Уоллеса Мэг обмерла от страха.

Тут ее внимание привлек папа. Он тоже стоял перед настилом в очках миссис Кто (интересно, он хоть помнит, что они все еще у него на носу?) и кричал Кельвину:

— Не сдавайся!

— Не сдамся! Помогите Мэг! — крикнул в ответ Кельвин.

Странно: в зале царила мертвая тишина, и все же Мэг сразу стало ясно, что здесь только так и можно: кричать что было сил. Потому что куда ни повернись, куда ни глянь — повсюду был один этот ритм, и по мере того как он все упорнее контролировал сокращения и расслабления ее сердечной сумки, вдохи и выдохи ее легких, кровавая пелена перед глазами делалась все гуще и гуще. Мэг испугалась, что вот-вот грохнется в обморок, а тогда пиши пропало, она мигом окажется полностью во власти Предмета.

Что там сказала миссис Что-такое? «Тебе, Мэг, я дарю твои слабости»?

Так, какие у нее слабости? Вспыльчивость, нетерпеливость, упрямство. Да, это благодаря своим слабостям она до сих пор остается сама собой.

Сделав невероятное усилие, девочка попыталась дышать самостоятельно, не подчиняясь ритму Предмета. Однако Предмет был слишком могущественен. Всякий раз, стоило ей сделать вдох, грудь стискивало стальным обручем.

Тут она вспомнила, как они разговаривали с человеком с красными глазами. Он пытался ввести их в транс с помощью таблицы умножения, но Чарльз Уоллес разрушил наваждение, выкрикивая детские дразнилки, а Кельвин стал читать наизусть Геттисбергскую речь.

— Любит наш Питер тыкву поесть, а еще у Питера женушка есть… — закричала она.

Это оказалось плохой идеей. Оказалось, что ритм детских стишков слишком легко подстраивается под ритм Предмета.

Геттисбергскую речь она не знала. Как там начинается Декларация независимости? Ведь она учила ее прошлой зимой, и не потому, что задавали в школе, но просто потому, что ей понравились эти слова.

— «…наши отцы образовали на этом континенте новую нацию, зачатую в свободе и верящую в то, что все люди рождены равными!»

С каждым новым словом она ощущала, как ее мозг освобождается от наваждения, в то время как Предмет давит все сильнее, стараясь подчинить его себе. До нее не сразу дошло, что говорит Чарльз Уоллес — или это Предмет говорит через него.

— Но ведь именно этого мы и добились на Камазоце! Всеобщее равенство. Все люди у нас совершенно одинаковые.

На миг она смешалась от неожиданности. И тут Мэг осенило:

— Нет! — победоносно вскричала она. — Одинаковые и равные — вовсе не одно и то же!

— Молодчина, Мэг! — выкрикнул папа.

Зато Чарльз Уоллес бубнил и бубнил свое, как ни в чем не бывало:

— На Камазоце установлено всеобщее равенство. На Камазоце все похожи друг на друга, и никто ни от кого не отличается, — но Мэг так и не услышала ни ответа, ни возражений ее доводу и постаралась подольше удержать в себе это ощущение победы.

Одинаковые и равные — вовсе не одно и то же!

На мгновение ей удалось избавиться от власти Предмета!

Но как?

Она отдавала себе отчет в том, что ее жалкие детские мозги не в состоянии тягаться с этой разросшейся бестелесной пульсирующей, колышащейся и содрогающейся массой на платформе. Ее передергивало от страха и брезгливости всякий раз, стоило взгляду упасть на Предмет. В школьном кабинете биологии в лаборантской комнате стояла банка с формалином, в которой хранился человеческий мозг. Его изучали ребята из старших классов, собиравшиеся поступать в медицинский колледж. Мэг всегда считала, что никогда не заставит себя заниматься чем-то подобным. Но сейчас готова была пожалеть о том, что под рукой нет скальпеля — с такой яростью она бы вонзила его в Предмет, чтобы кромсать и кромсать на мелкие кусочки и кору, и мозжечок!

В голове зазвучали слова — на этот раз Предмет обращался к ней напрямую, а не через Чарльза:

— Неужели ты не понимаешь, что уничтожив меня, уничтожишь своего младшего брата?

Могло ли это быть правдой? Что если мозг-переросток будет искромсан и убит, с ним заодно погибнут все обитатели Камазоца, чьи мозги оказались под властью Предмета? Не только Чарльз Уоллес, но и человек с красными глазами, и человек, обучавший детей во втором классе, и дети, стучавшие по мячу и прыгавшие через скакалку, и их матери, и все мужчины и женщины, постоянно входившие и выходившие из серых зданий? Неужели теперь ее жизнь полностью зависит от этого Предмета? Неужели они лишены всякой надежды на спасение?

Едва она ослабила контроль над мыслями, как огромный мозг снова проник к ней в разум, а взгляд затянула кровавая пелена.

Она еле-еле расслышала папин голос, хотя мистер Мурри кричал во всю силу своих легких:

— Мэг, Периодическая таблица Менделеева! Вспомни ее!

Перед глазами возникла картина: зимний вечер, они с папой сидят у горящего камина и разговаривают.

— Водород. Гелий, — машинально начала она. Химические элементы надо расположить по порядку нарастания их атомной массы. Какой будет следующим? Она знала это. Да, знала! — Литий, бериллий, бор, углерод, азот, кислород, фтор, — отвернувшись от Предмета, она выкрикивала слова в сторону, где стоял папа. — Неон. Натрий. Калий. Магний. Алюминий. Кремний. Фосфор.

— Не пойдет, снова слишком простой ритм! — закричал папа. — Квадратный корень из пяти?

На миг ей все же удалось сосредоточиться. Рули своими мозгами сама, Мэг! Не позволяй рулить этому Предмету! И она победоносно выкрикнула:

— Квадратный корень из пяти равен 2,236, потому что если 2,236 умножить на 2,236, получится пять!

— Квадратный корень из семи?

— Квадратный корень из семи… — она запнулась. Мысли утекали и разбегались. Их всасывал в себя Предмет, и Мэг не в состоянии была больше сосредоточиться, даже на числах. Еще немного — и ее тоже вберет в себя Предмет, вернее она станет частью Предмета.

— Тессер, сэр! — сквозь волны алой тьмы едва различила она голос Кельвина. — Тессер!

Если перемещение через тессер с миссис Что-такое, миссис Кто и миссис Которой было всего лишь странным, но совершенно не пугающим Мэг ощущением, то с папой все обстояло совершенно по-иному. В конце концов, миссис Которая успела накопить богатый опыт, тогда как мистер Мурри вообще ничего толком об этом не знал! Мэг показалось, что жестокий вихрь подхватил ее и раздробил на мельчайшие частицы. Ей сделалось ужасно больно, так больно, что она потеряла сознание, провалившись в полную тьму.