Три дня без Веры

11

— Тише ты, — сказала баба Зина, когда они выходили из лифта, и толкнула Шурку в бок, — люди спят.

Шурка всю дорогу рассказывала что-то и смеялась, а баба Зина ее воспитывала. Из их разговора Вера поняла, что баба Зина знает ее давно и имеет на Шурку большое влияние. Когда на «Речном вокзале» они вышли из метро, Шурка хотела купить пива, но баба Зина сказала:

— Я тебе куплю пива — на улице будешь ночевать.

И Шурка сразу отступилась, хотя знала, что на улице баба Зина ее не оставит — не такой она человек.

Баба Зина достала из кармана ключи — за дверью залаяли собаки. Когда дверь открылась и собаки с радостным лаем бросились ей навстречу, баба Зина на них прикрикнула, и они, замолчав, вернулись в квартиру, но там, отталкивая друг друга, снова бросились ее облизывать. Две из них, стоя на задних лапах, несколько раз лизнули ее в щеку, а третья, рыжая гладкошерстая такса, вертелась у ее ног и жалобно скулила, требуя справедливости.

— Что, сосиска, — сказала баба Зина, — соскучился?

— Какой смешной.

— Это Тишка, — объяснила баба Зина.

Тишка радостно залаял.

— А это Тяпа.

Тяпа, большая лохматая собака, серая с рыжими подпалинами, была самой старой. Полкан, самый молодой, несмотря на свой юный возраст, был выше Тяпы. Черный, как сажа, он был похож на овчарку, которая наступила в белую краску, потому что лапы у него были белые.

— Привет, гаврики, — сказала Шурка.

— Полкан встал на задние лапы и лизнул ее в нос, а Тишка по своему обыкновению стал скулить. После этого собаки обнюхали Веру и, судя по всему, остались довольны — Вера им понравилась.

— Они любят гостей, — сказала баба Зина, — но не всех. Кольку-сантехника, на дух не переносят — Полкана даже запирать приходится. Это потому что Колька пьет — собаки этого не любят.

— Ерунда, — сказала Шурка.

Она вдруг как-то погрустнела, обмякла, и Вера поняла, что Шурка наконец протрезвела.

— Я тоже могу выпить.

— Нашла чем гордиться, — недовольно сказала баба Зина.

Вера огляделась. Эту квартиру она представляла иначе. Вера рассуждала так: если дома у человека живут три собаки («Мр-мяу», — сказал толстый полосатый кот и потерся о ее ноги)… и кот. Если дома у человека живет такая свора, глупо ждать, что ты придешь в гости и увидишь идеальный порядок, надраенные полы и белоснежную раковину, сверкающую, как в рекламе чистящего порошка «Комет». Кроме того, баба Зина была человеком пожилым и, судя по всему, одиноким. В таком возрасте вести хозяйство трудно, а помочь некому. Вера готовилась к самому худшему, правда, после ночи, проведенной в общежитии, ее было трудно испугать — главное, чтобы не на улице. Каково же было ее удивление, когда, оглядевшись, она увидела уютный, сияющий чистотой дом. Тут не было пыльного тряпья и разного хлама, который годами копят старые люди, потому что, с одной стороны, жалко, сердце прикипело, а с другой стороны, выбросить некому. Никаких кружевных салфеток, пожелтевших от времени, и изъеденных молью половиков, никаких дырявых кастрюль и ветхих стульев, на которых нельзя сидеть, потому что они сломаны. Роскошной мебели тут, конечно, тоже не было, потому что на пенсию, даже если просить милостыню, особенно не разживешься.

Дверь в гостиную была открыта, и, когда баба Зина зажгла свет, Вера увидела уютную комнату с надраенным паркетом и белым тюлем на окне, старинный резной буфет, раскладной диван, покрытый пестрым ковром, высокий торшер с желтым абажуром и телевизор на ножках. Паркет сиял, а в вымытых стеклах буфета отражалась люстра с тремя прозрачными плафонами, на дне которых не оказалось, как это обычно бывает, толстого слоя пыли. Судя по всему, уборка проводилась тут ежедневно — иначе непонятно, как, имея трех собак и кота, можно поддерживать в доме такую чистоту. В остальном это была обыкновенная квартира, где живет одинокая пожилая женщина, но старая мебель выглядела нарядно, и во всем был порядок. Баба Зина, которая стояла посреди прихожей в своем экзотическом наряде, выглядела в этой обстановке странно — в лучшем случае ее можно было принять за домработницу. Однако если просишь милостыню, то и выглядеть нужно соответственно.

Зная, какой зверинец содержит баба Зина, было нетрудно догадаться, как она оказалась на паперти. Трех собак на одну пенсию не прокормишь, а они вон какие огромные, если, конечно, не считать Тишку, но он породистый, так что его тоже чем попало кормить нельзя. Кот, три собаки, баба Зина, которая днем просит милостыню, а вечером возвращается в свою уютную, чистую квартиру, Шурка, которая, по словам бабы Зины, «пьет хуже любого мужика», но при этом выглядит как супермодель и пользуется дорогой косметикой, — все это было странно и на время могло примирить с действительностью. Выходит, все не так плохо и можно жить как живешь, а кривая всегда вывезет. Но, подумав так, Вера вспомнила слова бабы Зины: «Ты на нее не смотри: у нее своя жизнь, у тебя — своя». Недолго Шурка будет такой, если вовремя не остановится, а остановиться она не может, потому что, когда протрезвеет, ей тошно и жить не хочется.

— Надо с гавриками выйти, — сказала Шурка. — Пойду.

— Одна не ходи, — остановила ее баба Зина. Вера всегда мечтала иметь собаку и часто представляла, как будет гулять с ней во дворе, — теперь судьба наконец предоставила ей эту возможность, и она, — разумеется, была страшно рада. Ведь родители, если она к ним вернется, никогда не разрешат ей иметь собаку и другого такого случая не представится.

— Вдвоем идите, — закончила баба Зина, — поздно.

— Ура! — Шурка попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкая, беспомощная. — Идем вдвоем.

— Голова раскалывается, — сказала Шурка, когда в сопровождении Тяпы, Полкана и Тишки они вышли из подъезда. — Давай сядем.

Они сели на лавку у подъезда.

— Ты куришь? — Шурка достала из кармана пачку сигарет.

— Нет, — честно сказала Вера. — У меня астма. Шурка закурила, наугад чиркнув спичкой, — пламя на мгновение выхватило из темноты ее худое лицо и тут же погасло, уступив холодной ноябрьской ночи усталую Шурку, трех собак, Веру и всех на свете.

— А собаки не потеряются? — спросила Вера, выглядывая в темноте Тяпу, Полкана и Тишку, которые, как стадо, разбрелись по двору.

— Они умные — погуляют и придут. Выходит, ты не куришь?

— Нет.

— А пить можно?

— Можно, но, если честно, Я не пью.

— Это хорошо, — сказала Шурка. — Правильно делаешь. А я пью. Но я брошу. Хочешь, поспорим?

— Зачем? — удивилась Вера. — Если ты решила, значит, бросишь. А когда даешь обещания, это только тебя связывает — И тогда из принципа делаешь наоборот, просто так, назло, чтобы ни от кого не зависеть. Ты должна сама бросить.

— Это правда, — согласилась Шурка. — У меня брат есть сводный, по отцу, от первого брака. Он меня заставил к наркологу пойти в платную клинику — целую кучу денег отвалил. Просто взял за руку и отвел — насильно.

— И как? Помогло?

Шурка пожала плечами.

— Пока не знаю. Там один Дядька был, психолог, толстый такой. Я ему рассказала что и как, он говорит, если утром пива хочется — это алкоголизм, но главное, говорит, психологическая зависимость.

— И что?

— Советы разные давал: мол, нужно себя занять, двигаться надо больше и все в этом духе. Он сказал, что я могу сама бросить, без его помощи, — просто нужно захотеть.

Шурка бросила в урну сигарету; но промахнулась — искры, как бусины, рассыпались по земле и погасли.

— Если пива хочется — это ерунда, — сказала Шурка. — Просто наступает момент, когда без этого становится скучно — и тогда конец. Но я брошу. Выберу момент — и брошу. Надоело.

— А твой брат, — спросила Вера, — он старше?

Она всегда мечтала иметь старшего брата. Или сестру.

— На год. Мы в прошлом году познакомились, а до этого я о нем только понаслышке знала. У него, вообще-то, с деньгами тоже не очень, так что с доктором неудобно вышло.

— Он же сам предложил.

— Это правда. Он в институте учится, а по выходным подрабатывает, но, когда надо, выручает.

Они помолчали.

— А ты что делаешь? — спросила Шурка.

— Пока ничего — школу заканчиваю.

— А потом?

— Не знаю, в институт, наверное, в иняз — я в английской школе учусь. А ты?

— Я тоже думала в институт. И отец хочет. Баба Зина говорит, я не поступлю. Вообще-то она права: надо готовиться, иначе я экзамены не сдам. Особенно английский — у меня с этим плохо. А ты молодец.

— Если хочешь, — предложила Вера, — я могу с тобой позаниматься — у меня опыт есть: я с одной девочкой занималась, соседкой, к выпускному экзамену ее готовила.

— И как?

— Сдала. На пять.

— А это дорого?

— Что «дорого»? — не поняла Вера.

— Ты, наверное, с ней за деньги занималась?

— Я тебе просто предлагаю — в смысле помощи, если хочешь, конечно, потому, что мне все равно нечего делать.

— Может, правда? Я бы с этим делом завязала, а ты бы со мной позанималась. С другими предметами у меня проблем нет — меня даже на золотую медаль хотят вытянуть, но по химии больше четверки мне не светит. По английскому; конечно, могут пять поставить, но так, за красивые глаза, чтобы общую картину не портить.

— А ты в какой институт хочешь поступать?

— В Строгановское училище, на дизайнера.

Я даже на подготовительные курсы пошла. Правда, я пока всего на одном занятии была — отчислят, наверное.

— Все равно здорово. Дизайнер — это интересно.

— А знаешь что? — сказала Шурка и засмеялась.

— Что?

— А ты не обидишься?

— Нет, конечно.

— Я забыла, как тебя зовут.

— Вера.

— Точно, Вера — я еще подумала: какое хорошее имя. Вера. Теперь не забуду.

Они помолчали.

— Вер.

— А?

— У тебя парень есть?

— Есть один человек, но он старше. И потом, он живет в Англии. А так нет. А у тебя?

— Был, но я его бросила.

— Почему?

— А ты никому не расскажешь?

— Даже если бы я хотела, как ты думаешь, кому я могу рассказать? — А бабе Зине?

— Нет, конечно. Но если не хочешь, не говори.

— Понимаешь, я ему сказала, что я беременная, а он стал орать, чтобы я аборт сделала. И главное, о деньгах ни слова, как будто он тут ни при чем.

Шурка задумалась и после паузы сказала:

— Деньги — ладно, но я не убийца. Это, конечно, не фонтан — в шестнадцать лет стать матерью одиночкой, я понимаю, но это лучше, чем убить своего ребенка. Как ты думаешь?

— Наверное. Я не знаю.

— А я знаю. Это все равно что человека убить. Нет, ребенок — это хорошо. Я бы его любила, а деньги — это ерунда. И отец бы помог. Он бы, конечно, сцену устроил и орал бы как сумасшедший, но это ничего. Он так всегда: накричит, а потом сам переживает. И вообще, он хороший человек — просто ему не повезло. Он добрый.

Вера подумала, что то же самое, наверное, можно сказать и о ее отце, но с другой стороны, откуда она знает, добрый он или нет, если он двух слов сказать не может, чтобы не кричать. А может, правда злых людей нет — просто у него такой характер.

— Я бы своего ребенка никогда не бросила, — сказала Шурка. — Дети — это хорошо. Если подумать, кроме этого, ничего в жизни нет. Все равно однажды умрешь, а так у тебя ребенок будет.

Шурка замолчала.

— Выходит, ты беременная?

— Нет. Оказалось, просто задержка.

— А твой парень — он что?

— Ничего. Я его бросила. Сволочь он.

Собаки стояли у скамейки и, ожидая команды, смотрели на Шурку, как бы говоря: «Ну что? Пойдем, что ли? Пора».

— А раз сволочь, — закончила Шурка, — то и говорить о нем не стоит. Пошли? А то баба Зина там волнуется.

— Ну-ка, дыхни, — сказала баба Зина, закрыв за ними дверь.

— Ладно тебе, — оправдывалась Шурка. — Мы на лавочке сидели, разговаривали.

Вера пожала плечами: мол, правда, на лавочке сидели.

— Я тут с ума схожу, — сказала баба Зина, всплеснув руками, — а они, видите ли, на лавочке сидят, разговаривают. Поздно уже. Идите поешьте — там голубцы на плите — и спать.

Она еще долго ворчала, пока раскладывала диван и стелила белье — Вере на диване, как гостю, а Шурке — рядом, на полу.

За стеной ворчала баба Зина, а они ели голубцы и молчали, потому что рот был занят.

— Ну и вкуснятина, эти ее голубцы, — наконец сказала Шурка, положив из кастрюли добавку сначала Вере, а уже потом себе.

Кот Васька все это время терся о ноги и мурлыкал, потому что тоже, наверное, был не прочь полакомиться бабзиниными голубцами.

— Просто вкуснятина, честное слово.

— Это правда, — согласилась Вера. — Очень вкусно.