Три дня без Веры

4

— Я бы никогда не решилась прийти, — сказала Вера. — Я понимаю, это неудобно.

— Ерунда. Садись. — Нина подвинула к ней стул.

Немного полная и в то же время необыкновенно изящная, она была полна скрытой энергии, но избегала лишних движений. Ее огромные серые глаза, крупный нос и широкие скулы — все это мало напоминало лица, которые смотрят на нас с обложек модных журналов, но в ее лице было особенное изящество, точность линий, законченность. Нина была необыкновенно хороша.

У них никогда не было близких отношений, просто Вера не знала, куда пойти. В конце концов, Нина ее двоюродная сестра.

— Понимаешь, — сказала Вера. — Я не могу туда вернуться. Просто не могу.

Нина небрежным движением поправила прическу.

— Это из-за отца?

— Нина, он читает мои письма. Понимаешь, без спроса!

— Понимаю.

Нине было девятнадцать, но выглядела она старше — может, потому, что с детских лет чувствовала себя женщиной, настоящей женщиной, светской львицей, а может, просто потому, что многое повидала на своем веку: и бедность, и пьяные скандалы.

— Понимаю, — задумчиво повторила Нина. — Но ты не можешь уйти из дома.

— Почему не могу? — удивилась Вера. — А ты?

Ты же живешь одна.

— Я учусь. И потом…

Год назад умер ее отчим. Он пил, и с ним было трудно. Но чтобы уйти из дома? Он бы ее убил. А может, в Самаре просто некуда было идти. Когда ей исполнилось семнадцать, она уехала в Москву, а родителям сказала: «Закончу Литературный институт — буду писать книги, а тут можно от скуки умереть. Если не пустите, буду пить — тогда узнаете. Вы этого хотите?» Отчим страшно ругался, а мать плакала, но отпустили — потому что в Москве все-таки перспективы. А что Самара? Правда, профессию Нина выбрала бестолковую, но это ничего — будет, как Александра Маринина, писать книги. В школе Нина вела в стенгазете рубрику «Забавные истории», и, надо же, так ловко у нее выходило. И откуда это у нее?

— Вера, подумай.

— Я уже подумала. Можно, я у тебя останусь? Хотя бы на одну ночь — я сейчас не могу его видеть.

— Остаться ты можешь, — сказала Нина. — Пожалуйста, оставайся — живи сколько нужно: соседку отчислили — койка свободна, а комендант — мой друг. Но ты должна подумать. Иди домой — вы помиритесь, и завтра ты даже об этом не вспомнишь. А жить на что будешь? — сообразила Нина. — У тебя деньги есть?

— Нина, — сказала Вера решительно, — если ты не разрешишь мне остаться, я буду ночевать на улице. Я его ненавижу. А деньги у меня есть: я иногда беру у мамы переводы.

— Вера, ты должна подумать.

— Я уже подумала.

— Тогда я иду ставить чайник, — сказала Нина. — Вдвоем все-таки веселее. Я сейчас.

Нина взяла чайник и вышла, а Вера осталась одна в пустой комнате с обшарпанными обоями и люстрой, засиженной мухами. Занавесок на окнах не было, а на кроватях — их тут было две — лежали тусклые зеленые покрывала. У кровати стоял письменный стол, заваленный книгами и тетрадями и заставленный банками и разной снедью. У окна — другой письменный стол, но на нем, кроме настольной лампы, ничего не было — наверное, соседка уехала недавно.

Нельзя сказать, чтобы комната выглядела уютно, но тут было хорошо, потому что в спертом воздухе витал дух свободы, потому что у каждого предмета имелась своя история — будь то зачитанный до дыр учебник или старый стул, на котором кто-то нацарапал: «Хамы! Это мой стул!»

Нины долго не было. Наконец она вошла с дымящимся чайником в руках.

— Ждала, пока закипит, — объяснила Нина, а то свистнут.

— Свистнут? — удивилась Вера. — Чайник?

— Чайник, — передразнила ее Нина. — У меня однажды сковородку украли — вместе с яичницей. Тут надо держать ухо востро.

— Смешно, — улыбнулась Вера. — Кому могло прийти в голову украсть яичницу?

— Когда есть хочется, еще не такое придет в голову. У моей соседки украли кастрюлю супа — целую кастрюлю, представляешь?

— Нет, не представляю.

— Завтра, — сказала Нина, — поговорю с комендантом, чтобы выписал тебе пропуск. — Значит, я остаюсь?

— А мама? Ты позвонишь домой?

У Нины был опыт. И Вера решила во всем полагаться на нее. Ей было не у кого спросить совета. Ей было некуда идти. А Нина старше и всегда знает, что делать.

— А что сказать? — спросила Вера.

— Скажи, что ты жива. Их нужно предупредить, пока они не подняли на ноги милицию. Телефон на лестнице, у лифта.

— А ты не сходишь со мной? — попросила Вера.

Трубку сняла мама.

— Вера! Вера, это ты?!

Вера заслонила трубку ладонью.

— Это мама, — сказала она шепотом. — Что говорить?

— Главное — не говори, что ты у меня.

— Мама, это я.

— Скажи что ты у друзей, — объяснила Нина.

— Мама, со мной все в порядке. Я у друзей.

— Какие друзья? Вера, десять часов!

— Я не приду, — сказала Вера. — Я останусь тут.

— Вера!

— Извини.

И она положила трубку.

Все кончено. У нее больше нет дома. У нее никого нет. И пускай. Только маму жалко. Мама невиновата. Но она туда не вернется — никогда.

— Я его ненавижу, — тихо сказала Вера. — Ненавижу.