Три мести Киоре. Книга 1 (СИ)

Глава 5

Несколько дней Киоре с отчаянием кружила по городу. Близился бал-маскарад во дворце, а ей до сих пор не хватало денег! Нужно обзавестись платьем, маской, шиньонами, туфлями, экипажем… Наконец, дать взятку слугам, чтобы ее пустили с черного хода на празднество! Последние ночи измотали — она летала по городу, лишь бы успеть, увидеть, подсмотреть и подслушать: этой ночью ей предстояло ограбить два-три места, и это будет последней возможностью разжиться деньгами, иначе придется срезать кошельки с поясов горожан и извлекать из сумочек.

Но Киоре принимала риск, оттого, уставшая, ковыляла по подворотне на каблуках высотой с ладонь, стуча по камням мостовой и платформой — сделанная на заказ обувь превращала ее в длинную жердь. Мышиного цвета волосы, нос в нарисованных угрях — замученная служанка на побегушках! Прежде чем выйти на людную улицу, она убедилась, что юбка спущена на бедра, что блузка под жакетом не выбилась из-за пояса, что волосы всё в том же небрежном пучке. Поправив прядку, она ссутулилась и зашаркала по людной улице.

Салон скандальной модистки встретил служанку запахом сандала и мелодичным перезвоном колокольчиков. Просторное, кофейных тонов помещение украшали рулоны ткани, а к стенам были пришпилены многочисленные эскизы платьев. Сама хозяйка, излучая благожелательность, вышла навстречу гостье и тут же сняла с круглого лица излишнюю приторность. Платье из полупрозрачной ткани обтекало ее фигуру, а бюст едва прикрывало переплетение ярких перьев — женщина была верна собственному стилю каждый день.

— Опять нужно что-то изменить? — взметнулись бледные бровки: служанка капризной госпожи приходила уже в третий раз.

— Госпожа отправила меня посмотреть, как идет работа. К сожалению, ее здоровье ухудшилось, и сама она приехать не смогла.

Модистка кивнула, жестом пригласив Киоре пройти.

— Думаю, послезавтра платье будет завершено. Это устроит вашу госпожу?

— Разумеется, — согласилась воровка. — Тогда послезавтра она и передаст вам оставшиеся деньги за платье.

«Если я смогу украсть…» — сомнение Киоре отмела мгновенно. У нее нет выбора! Она украдет! И — проклятье! — нужную сумму она добудет, даже если придется в самом деле воровать на улице! Помощницы выкатили высокий, чтобы подол одеяния не волочился по полу, манекен и поставили рядом с хозяйкой салона.

— Я, конечно, слабо понимаю желания вашей госпожи, но не могу отрицать, что ее решения довольно… интересные, — скандальная модистка улыбнулась, предложив служанке ближе рассмотреть местами сколотое булавками нежно-голубое платье.

Вопреки канонам моды оно было вызывающе длинным — в самый пол, да еще с небольшим шлейфом, рукава у платья отсутствовали — их заменяла полупрозрачная, переливавшаяся радугой органза, пришитая к плечам и спадавшая до самого пола. Но, как будто этого было мало, платье отличал жесткий и высокий воротник, переходивший в глубокий треугольный вырез, вызывающе прикрытый плетеной из нитей паутинкой, такой же нежно-радужной. Киоре обошла манекен и довольно улыбнулась: модистка всё же выполнила ее требование и сделала на спине шнуровку, благодаря которой платье легко сажалось по фигуре, и никаких модных и приевшихся всем пуговиц.

Открытые, почти голые руки. Декольте на грани приличий. Тонкая, провокационная ткань. Фасон по фигуре и отсутствие корсета. Только благодаря этим деталям модистка взялась за платье, хозяйку которого так ни разу и не увидела. Ей льстило, что именно ее салон создал этот шедевр, что снова она оправдает собственную славу модистки скандальной, но не лишенной уникального вкуса.

— Прекрасно. Госпожа такого и ожидала, — вынесла вердикт Киоре.

— Я взяла на себя смелость сделать маску к этому платью. Желаете взглянуть? Потом мы обсудим еще пару моментов в платье, которые хотелось бы уточнить мне.

Киоре кивнула, и снова застучали каблучки помощниц. Когда же они внесли созданное чудо, Киоре не смогла сдержать восторженного вздоха: казалось, над предметом поработали колдуны из хааната, но никак не обычные люди! Голубая полумаска казалась живой, мерцала, а украшала ее тонкая вязь вышивки.

— Для удобства я изнутри еще сделаю тканевую подкладку.

— Моя госпожа будет в восхищении, — кивнула Киоре, провожая взглядом великолепную маску. — Что вы хотели еще обсудить по платью?

Модистка предложила золотистую вышивку по подолу, тонкую, ненавязчивую, и, подумав, Киоре согласилась, после чего попрощалась с оттаявшей хозяйкой салона и ушла. Хоть она валилась с ног от усталости, но всё же к Ястребу пришла пешком, не решившись нанять экипажа.

— О повелитель темной стороны Тоноля! Обрадуй птичку, что для нее есть зернышко! — подошла она к стойке..

— А ты умеешь маскироваться, — сказал он, поглядывая на девушку, ставшую с ним одного роста. — Есть для тебя заказ. Пойдем.

Снова тесная комнатка, снова скрестивший на груди руки, как строгий отец, Ястреб. Снова Киоре смотрит на него с усмешкой. Он вздыхает, как отец над нашкодившим ребенком:

— Ты слишком шустрая и шумная. Мои люди несут убытки, поскольку тобой заинтересовалось Особое управление. Они не могут выйти на улицу, чтобы заработать! — Ястреб хмурился.

— Какие нежные! Что, привыкли работать в спокойной обстановке? А теперь, когда могут поймать, обиделись? Ястреб, у тебя тут преступники или невинные младенцы?

— Повышенный интерес Особого управления никому не нравится. И мне тоже. Они стали намного чаще патрулировать улицы!

Последнее Киоре приняла кивком и подняла бровь, намекая, что всё может решить плата, и Ястребу осталось лишь озвучить ее.

— Ты украла бриллианты, ты залезла в политику с этими письмами! И, конечно же, твоя феерическая кража рубина. Киоре, люди умирают с меньшим послужным списком, ты это понимаешь?

Ятреб наблюдал за высохшей жердью перед ним, что бесстрастно пялилась в потолок, и во всем облике находил лишь светло-зеленые глаза, общие для всех масок Киоре, что он видел. Но и глаза эти менялись невероятно то превращаясь в вулкан кипящих страстей, то подергиваясь пеленой тупости.

— Ставлю тебя в известность: этой ночью я ограблю главу гильдии торговцев и, если успею, то еще кого-нибудь из аристократов.

Ястреб только посмотрел на Киоре, как на сумасшедшую.

— Мне нужны деньги, очень много денег. Я ведь в Тоноле скрываюсь, — хмыкнула Киоре и развела руками на недоуменный взгляд Ястреба. — Меня подставили на очень большую сумму. А где можно спрятаться лучше, чем в столице?

Очередная ложь легко слетела с губ. Правдой было лишь то, что ее обманули на очень крупную сумму денег. Но у кого не бывает ошибок? Даже Ястреб, несмотря на жизненный опыт, терпел поражения!

— Чем дальше, тем страшнее, — протянул хозяин харчевни. — Но скрыться ты могла в любом крупном городе. Ради чего ты в Тоноле? Месть за Эши? Деньги? Слава грабительницы столетия?

— Всё сразу! — рассмеялась она. — Расскажи уже, какой есть для меня заказ.

Ястреб скривился, сложил руки перед собой, рассмотрел каждый свой палец.

— Это дело я отвергаю каждый год, но каждый год снова поступает заказ от дворянина, за который никто не желает браться…

Киоре приподняла брови и подалась вперед, а Ястреб различил на дне зрачков искры неподдельного любопытства и жажды, какая бывает у голодной собаки, которой демонстрируют кость.

— Тоноль — город древний. Многие князья его завоевывали, потом теряли, и с тех давних времен остались подземелья, к которым нет ни одной карты. Подземельям этим как минимум тысячелетие… И вот каждый год мне заказывают, чтобы кто-нибудь принес оттуда костяной манок в виде птички. Изобретение колдунов. Услышавший звук манка пойдет за тем, кто играет.

— Требуется всего лишь принести манок из подземелий? Ястреб, да это же легче легкого!

Киоре не интересовали свойства манка. Ее интересовала только награда за выполненное дело, а она, названная Ястребом, была немыслимой. Но старик поморщился:

— Подземелье времен Княжеств, Киоре! Говорят, оно населено чудовищами. Говорят, они рукотворные.

— Все мы слышали сказки, что ученые пытались искусственно открыть дар сначала в животных, а потом в людях, чтобы создать силу, равную магии. Но делать это под столицей? Глупо как-то. Да и за столетия чудовища должны были помереть!

— Все входы и выходы в подземелье были замурованы не так давно, но любопытные проделали новые лазейки. Из десятка ушедших на поиски сокровищ вернулся один, истекая кровью. Есть предположения, что неведомые чудовища не только не умерли, но еще и расплодились так хорошо, что способны нападать и ранить.

Киоре барабанила по подлокотнику кресла. Проклятье! С такими рисками гонорар за дело казался ничтожно маленьким.

— Миленько, — выдохнула она, закусив губу. — Истории о русалках, озерных чудовищах, чудовищах пещерных — начало им следует искать в этом подземелье, но не в воображении людей?

Ястреб кивнул.

Вся империя когда-нибудь да слышала о жутких опытах, но вот о том, что они живут под столицей… Как много людей догадывалось?

— Карты подземелий нет, заказчик только предполагает, где может быть манок на основании каких-то семейных рукописей. Ты, конечно, колдунья, но риск все равно высок.

— А ты можешь назвать мне заказчика?

Ястреб покачал головой, и Киоре поджала губы. Несколько минут она мучительно размышляла, глядя в стену, но всё же здравый смысл перевесил жадность. Киоре считала себя авантюрной и немного сумасшедшей, но никогда — самоубийцей.

— Нет, я отказываюсь. Пусть манок покоится в подземелье, где от него точно не будет вреда. Кстати, а не подскажешь, где есть вход в подземелье?

Ястреб подкрутил ус, но всё же назвал ей два, которые знал и он, и еще многие в городе.

— Ладно, больше у тебя нет вопросов? — спросила она, поднимаясь. — Нет? Вот и чудненько. Пошла я тогда.

Ноги страшно гудели, но мысль, что до временного пристанища в квартале нищих отсюда идти всего-то три четверти часа, успокаивала. Ночь только близилась, оттого на улицах было оживленно. Туман, как будто смилостивившись, в кои-то веки не выпал. Длинный обоз уныло тянулся на половину улицы, и его безуспешно пытался объехать некто на велосипеде со странно большим передним колесом. У крохотного Догира с горевшими зелено-синими окнами заунывно просили милостыни нищие и калеки, чьи грязные лица едва выглядывали из-под намотанных лохмотьев. Кто-то особенно рьяный схватил Киоре за подол. Не успела она разразиться бранью, как услышала тихий голос, а из-под ветоши выглянули серые и малиновые перья:

— Береги себя, кровью пахнешь! Кровью пахнешь! Я чувствую, от тебя пахнет степью и костром, старыми, но пахнет! Здесь ты найдешь или смерть, или счастье! Беги, беги отсюда!

Женщина цеплялась за юбку Киоре, как ребенок за маму. Тревожный голос шептал предсказания, а прохожие наблюдали занимательную сценку, как нищая приставала к какой-то страшной служанке. Киоре же, заметив направлявшегося к ним патрульного (их отличал суровый взгляд, темно-коричневый мундир и белый воротник), схватила бродяжку за руку и утащила за Догир, где начиналась полупустая улица к кварталу нищих.

— Тихо! Иди за мной! — приказала она девушке, и та пискнула что-то согласное.

Плюнув на всё, вдали от фонаря Киоре разулась, с наслаждением опустившись на ледяную землю. Туфли, подумав, вручила спутнице, приказав спрятать под лохмотьями, а сама подтянула юбку на талию. Через две улицы приличные дома из кирпича сменили серые бараки, в которых можно было недорого снять комнатку, тут еще зиждились бедные лавчонки, где продавали поношенную одежду или брали деньги у ростовщиков. Эта часть города граничила с кварталом нищих, оттого отличалась серостью и молчаливостью: здесь каждого провожали взглядом из окон, здесь привыкли к крикам в ночи, здесь никто не думал помочь попавшему в беду. Нищая вдруг выдернула руку у Киоре.

— Там, — шепнула она, указав на небольшую лавку, кое-как втиснутую в угол небольшого дома, лишенную вывески и странно-мрачную, чью крохотную витрину украшал желтоватый череп и пучки трав, над которыми плавно покачивался черный ловец снов. — Я чувствую силу, — добавила она, жадно разглядывая лавку.

— Колдунов в Тоноле нет, — пожала плечами Киоре.

Но ее загадочная спутница, как зачарованная, перешла дорогу. В лавке терпко пахло полынью и степными цветами, горели самые дешевые свечи, закоптившие невзрачные стены. Хозяйка салона, Баира, сидела за столом и раскладывала яркие карты, поверх которых бросала пригоршню камней с высеченными рунами.

— Я чувствую силу, — сказала она, скидывая капюшон, и Киоре поразило количество перьев в спутанных волосах. — Ты — колдунья?

Киоре сидевшую за столом полнотелую женщину в цветастом тряпье с оборками назвала бы мошенницей и даже не подумала бы спросить о будущем. Карикатурно красные губы, справа над которыми чернела родинка, щель в зубах, тонкие брови, тугие кольца черных волос, руки с браслетами — она как будто старательно собрала каждую черточку, каждый штрих обобщенного портрета гадалки.

— Вот так новость, — цыкнула Баира, поднимаясь из-за стола. — Прабабка моя была из глазастиков, мне только карты перешли от нее да камешки эти. Ты откуда такая, красавица, а? — она прищурила темные глаза, хищно склонившись к предсказательнице.

— Из хааната. Я ощущаю твою силу. Погадаешь?

— Значит, досталось мне что-то от ваших. Надо же… — усмехнулась Баира, возвращаясь за стол. — Садись! Чай, свое будущее разглядеть не смогла?

Нищая качнула головой и указала на Киоре:

— Ей погадай. Я сама видела, но слишком зыбко.

Киоре не понимала, что происходило. Запах лавки приятно кружил голову, но вместе с тем стоял стеной между ней и колдуньями, которые несомненно говорили о чём-то важном… О чём? Киоре не успела опомниться, как оказалась за столом, а перед ней запорхали тасовавшие карты руки. Мелькала гладко-коричневая рубашка карт, вспышками молний выскакивали гротескные и ужасные картинки, а потом снова начиналось мельтешение цвета, белых пальцев. Одна за другой карты легли на стол.

— Сначала руны, — сказала Баира. — Возьми горсть и брось, — и протянула Киоре мешочек.

Она повиновалась, выхватила из дерюги горсть холодных и будто влажных камней, кинула на стол. Они подпрыгнули, разметались горохом, сдвинув карты в новый узор, похожий на бабочку, севшую на цветок. И столь это было неожиданно, что Киоре даже не заметила, как вспыхнули руны на нескольких камнях.

— Асбе, верте, холь, — нахмурилась Баира, переворачивая карты, попавшие под вспыхнувшие руны. — Теперь переворачивай карты, от каких почувствуешь тепло.

Киоре приподняла брови, но послушно вытянула руку над столом. Ей приглянулась карта, лежавшая слева от перевернутого уже висельника, потом, не рассматривая, она повела руку дальше. Из всех карт перевернула лишь две.

— Всё, — сказала Баире.

— Всё? — удивилась та. — Как интересно. Я не вижу в тебе хаанатских корней…

От своей спутницы Киоре видела только заострившийся профиль на фоне плясавшего пламени. Она приоткрыла рот, жадно смотрела на карты, как будто те были священной книгой Ги-Ра.

— И что всё это значит? — нахмурилась Киоре, которая ощутила себя героиней затянувшегося уличного представления.

— Руны означают прошлое, будущее и настоящее. Впервые кто-то у меня такой расклад получил, — качала головой Баира.

Гадалка бормотала и хмурилась, склонялась к столу и выпрямлялась, расправляя плечи, она звенела браслетами и трогала платок на голове.

— Висельник под руной прошлого, рядом с которым находится шут перемен, указывает на смерти. Кто-то у тебя умер, после чего твоя жизнь изменилась, — Киоре легонько кивнула. — Правильно карты показали, значит… Рядом с картой смерти ты открыла колесо перерождений, а это… Смутное что-то, — поджала губы гадалка.

Смерть можно было толковать как конец какого-то этапа и начало нового или же конец жизни из-за болезни и несчастий, обычно зависело от сопутствовавшей карты, которой никогда не должно было быть колесо перерождений, толковавшееся похоже со смертью.

— Возможно, перерождение будет не твое, а кого-то близкого, но ты при этом или сама или изменишься, или умрешь. Если бы ты вытащила третью карту, карту для настоящего, можно было бы попробовать сказать точнее. Но карта любви и ненависти слишком расплывчата, — усмехнулась гадалка, любившая эту карту за бесчисленное количество толкований, которые можно было подобрать каждому клиенту.

— И ты сказать ее будущее не можешь, — выдохнула нищая, отмерев. — И настоящее ее не определено до сих пор…

— Я прекрасно знаю, чем собираюсь заниматься, — заметила Киоре, никогда не верившая в предсказания.

Колдовство она видела, на него полагалась, но столь зыбкой его части, как предсказания, никогда не доверяла. На миг ей показалось, что по развешенным по комнате ловцам снов скользнули капли света, золотые и серебристые, а две женщины рядом с ней говорили без слов, взглядом, мыслями, силой.

— Вспомнила! — прищурилась Баира и высыпала из мешочка все камни.

Их оказалось около тридцати, все разные (гадалка специально перевернула их рунами вверх), позволила Киоре рассмотреть.

— Сейчас я уберу руны в мешочек, и ты достанешь одну.

Киоре согласилась, и гадалка быстро-быстро спрятала камешки, после чего встряхнула мешочек и протянула Киоре. Та, особенно не задумываясь, сунула в него руку и вытащила продолговатый камешек с угловатой руной, занимавшей почти всю его поверхность.

— Бросай обратно. Трижды надо.

Она подчинилась, а гадалка снова встряхнула мешочек и протянула ей. Когда же на свет оказалась извлечена та же самая руна, Киоре нахмурилась, а Баира неизвестно чему обрадовалась.

— Проклятье! — выругалась, достав ту же самую руну в третий раз. — Да как так?

Киоре внимательно следила за руками гадалки (сама же мошенница!), но всё было кристально честно и прозрачно, а значит, она на самом деле вытащила три раза одну и ту же руну. Из тридцати.

— Вот и решение, — выдохнула гадалка с каким-то благоговением. — Руна «шего», что значит «Кузнец». Твое будущее предсказать невозможно, дорогая. Кузнецы создают вокруг себя хаос из событий, которые ведут к нужному им будущему. Крайне редкая для женщины руна, ведь в нашей природе заложено повиновение и смирение. Запомни на всю жизнь: кузнецы не имеют права жаловаться на жизнь. Если окажешься на дне, значит, сама такое будущее смастерила.

От жестких последних слов Киоре вздрогнула. Кузнец? Она сама создает свою судьбу, значит?

— Вздор! — не сдержала она восклицания.

— Ты могла недавно стать кузнецом — достаточно было случиться чему-то важному, изменившему тебя, — покачала головой Баира. — Теперь будущее зависит только от тебя. Запомни это.

Баира поднялась из-за стола и отошла в темные недра лавки, откуда вернулась с пожелтелым листочком, на котором пером начертала руну.

— Когда почувствуешь, что разум затмевают чувства, коснись его, — и протянула Киоре листок. — Прояснит голову и поможет сделать выбор.

— Спасибо, — поблагодарила Киоре, которой стало немного стыдно за срыв.

— Благодарю, колдунья, — поклонилась ее спутница, и волосы упали вперед ярким водопадом.

Баира только взмахнула рукой, чтобы незваные гостьи выметались: давно пора было закрывать лавку. Киоре закашлялась, когда вышла на улицу. Свежий, приятный запах полыни сменила вонь Тоноля. Прикрывая нос рукой, другой она взяла спутницу под локоть и повела к себе домой. Она поселилась в типовом домике с тонкими стенами, в котором сдавались не квартиры, а комнаты, полупустые, с отслоившимися обоями из пожелтелых газет. Поднявшись на третий этаж, достала из-за пазухи ключ и открыла хлипкую дверь, втащила внутрь нищую.

— Бросай туфли, — сказала ей, проскальзывая на цыпочках в глубь комнаты.

Зажгла чадившую свечу на низком столике, с руганью открыла крохотное окно в рассохшейся деревянной раме.

— Садись на кушетку, тут нет другой мебели, — сказала, залезая в небольшой сундук с нехитрым скарбом: несколько юбок, запасная обувь.

Нищая села на пятки у столика и скинула наконец-то верхнюю ветошь, позволяя рассмотреть себя. Она оказалась настолько худой, что это напугало Киоре, но мягкие темно-карие глаза несли умиротворение. А еще они были непозволительно большими для жителя империи.

— И правда хаанатка, — выдохнула воровка. — Как ты оказалась в Тоноле?

Сама она переоделась в невзрачную саржевую юбку и такую же блузку, к которой прилагалась старая шаль.

— Пришла, — спокойно ответила колдунья. — Мой дар связан с будущим, он и привел меня сюда.

— Ты понимаешь, что это опасно? Здесь тебя легко могут убить, — покачала головой Киоре, закрывая сундук, чьим несомненным достоинством было второе дно.

— Понимаю, — улыбнулась она. — Но кха-этх благословил мой путь.

— Даже так, тебя благословил правитель колдунов…. — пробормотала Киоре. — Подожди, я схожу за едой.

Взяв несколько монет и закрыв девушку на ключ, она спустилась на первый этаж, где в кухне суетилась домовладелица — молодая и скандальная женщина, ныне недовольная слишком дорогой мукой, из которой повар посмел испечь пирожки для жильцов. Купив их и еще миску творога, Киоре также прихватила с кухни чайничек и большую пиалу, которую только она и брала.

Поднималась обратно уже с осторожностью: какой-то хулиган погасил фонари на лестнице, из-за чего стали не видны лужи и выбоины — опасно! Разделив скромную еду с гостьей, она разделила и чай, который по очереди пили из одной пиалы.

— Как тебя зовут хоть? — спросила воровка.

— Мешагиль Трехглазая, — воровка кивнула: прозвище было вполне обыденным для видящих будущее. — А тебя?

— Киоре.

— Пусть так, хоть я знаю наверняка, что твое истинное имя другое. Я чувствую, что ты была в хаанате.

Задумавшись, Киоре решилась-таки рассказать, что несколько лет жила в хаанате, но не в Долине колдунов, а на окраине, близкой к империи, среди хэ-фар — тех людей, которым колдуны разрешили остаться в хаанате в обмен на знания или иной вид помощи.

— Я спускалась в Долину, даже говорила с кха-этх не раз. Он научил меня многим премудростям, — улыбнулась она, предоставляя гостье допить чай. — Можешь переночевать здесь, всё равно я сейчас ухожу.

Ответом Киоре был пристальный взгляд и какая-то покровительственная улыбка, как будто колдунья знала всё, что должно случиться. Мешагиль легла, отвернулась к стене и свернулась клубочком, укрывшись ветошью — только несколько прядей с перьями разметались вокруг. Киоре вздохнула и вернулась к сундуку. В потайном отделении хранился ее костюм и обувь — мягкие кожаные ботинки. Она переоделась, но, уходя, ощутила дуновение теплого ветра, от которого боль в уставших ногах пропала. Колдунья ненавязчиво позаботилась о ней, и это было приятно.

Выбраться на крышу дома было проще простого — дверь на нее никогда не закрывали, а приставную лестницу не убирали. Цепляясь за печные трубы, добралась по скользкому покрытию до края и, пользуясь водостоками, спустилась на землю. Туман так и не лёг, из-за чего Киоре цыкнула недовольно, но всё же отправилась на дело.

Улицы ждали ее, темные, опустевшие, длинные. Достаточно было не шуметь, держаться тени и прислушиваться, чтобы вовремя спрятаться от патрульных, и мучительный путь превращался в безобидную прогулку. Дом главы гильдий был первым на пути к особнякам дворян, и на это ограбление и должно было уйти больше всего времени.

Гильдийщики жили единым районом, и их особняки дышали излишней роскошью, они гордились достигнутым положением, ведь у них не было, как у дворян, поддержки семьи и денег рода. Пробраться в дом получилось легко и просто: ни охраны, ни сложных замков. Да и кто полезет грабить того, кто хранит все свои сбережения в банке? Лучше найти цель повыгоднее… Зато Киоре узнала, что у старого жмота любила понемногу красть деньги его супруга и прятать, чтобы потратить на игру в карты, и именно эти деньги она собиралась найти.

Пробравшись в дом через открытое окно, Киоре спрыгнула на пол — доски не скрипнули, но тяжко вздохнули, как будто стесняясь того, чему стали свидетелями. Избегая окон, Киоре кралась по этажам. Подсобные помещения, кабинет главы семьи пропустила, осмотрела библиотеку — тесную, всего с тремя полками книг с нетронутыми переплетами, прокралась в спальню. Старуха храпела, разметавшись по кровати, а количество столиков, стеллажей и прочей мебели на столь маленькой территории чуть не заставило Киоре выругаться. Достав мешочек сонного порошка, насыпала щепоть на нос женщине — ненадежное средство, но лучше, чем ничего.

Затаив дыхание, крадучись на цыпочках, каждую секунду она была готова выпрыгнуть в окно, и ни на миг не выпускала из поля зрения кровать, замирая всякий раз, когда затихал храп или когда старуха переворачивалась с боку на бок. В мебели Киоре ничего не нашла, в кровати, регулярно перестилаемой слугами, никто ничего прятать не будет… Забравшись под ложе, Киоре ощупала полы, впрочем, без особой надежды. Неужели провал? Рано, рано унывать!

Что же она упустила? Какие есть тайники проще? Киоре, выбравшись из-под кровати, осмотрела спальню еще раз, трюмо, шкатулки… Шкатулки! Конечно! В одной из них она нашла двойное дно. Оставив шкатулку, подошла к старухе и пригляделась: по шее бежала тонкая цепочка, уходившая под узкий вырез монашеской сорочки. Неужели?.. Она осторожно поддела цепочку и потянула на себя, напряженно всматриваясь в сморщенное лицо. Старуха всхрапнула, дернулась, и ключ сам выпал из-за пазухи. Расстегнуть цепочку было делом минуты.

Киоре метнулась к столу, передвинула шкатулку и, вставив ключ, услышала шаги. Проклятье, старик-гильдийщик должен был вернуться гораздо позже и пьяным! Схватив заветный мешочек, Киоре поспешила к окну. Кажется, это становится дурной традицией… И прежде чем дверь открылась, она выпрыгнула на улицу.

— Дорогая, что произошло?! — прилетел ей вдогонку мужской крик, а следом — женский визг.

Чистой эту работу никак не назвать: разворошенная одежда, сломанная шкатулка, разбросанные по полу драгоценности… Киоре даже не удивилась, когда услышала свисток патруля. И только выругалась сквозь зубы, когда ее стали преследовать. Проклятье, она еще не так хорошо знает город, чтобы уходить от погони! Патруль настигал, но она слышала их и успевала сменить путь, прежде чем попасть в окружение. Огромную радость доставляло отсутствие тупиков в центре столицы — это спасение для такой, как она! Киоре бежала, контролируя дыхание, ее сопровождал периодический свист, постоянный топот. За очередным поворотом ее едва не схватили, но она уклонилась, присев и кувыркнувшись, а после вскочила и побежала пуще прежнего, хоть ноги и легкие горели.

Спасительная территория рынка из навесов, перемежаемых ящиками, возникла перед ней в лунно-фонарном освещении. Метнуться тенью в темноту, пробежать еще пару улиц, нырнуть за бочки и, шипя от боли, проползти в узкий, как будто собачий, лаз, очутиться на складе. Спрятавшись между ящиками, Киоре затаилась.

Тишина. Тишина. Топот. Тишина. Тишина. Топот. Свист. Она боялась, что сейчас распахнется дверь склада, и люди с факелами ворвутся внутрь, не оставив ей шанса на отступление, отчего сердце билось где-то в горле. Тишина. Тишина! Киоре выдохнула. Получилось! Опять получилось!

Снова пустые улицы, снова перебежки. Новая цель. Роскошный дом (один из двух или трех!) Оленских окружала такая хилая ограда, что даже преодолевать ее было неинтересно. Зато, как главе Особого управления, виконту полагалась охрана. Впрочем, расхлябанная, она уже спала, изредка вспоминая о том, чтобы судорожно оглядеться. Но Киоре ждала другая проблема: все окна на первом этаже были закрыты ставнями. И деревьев нет. Ругнувшись, она затаилась в розовых кустах от проснувшейся охраны. От разочарования хотелось кричать и рвать волосы. Где ее удача?! Проклятье, не лезть же Киоре в дом через парадный вход! Шуметь, ломая окно, она не стала.

Исколовшись о шипы, она удалилась ни с чем… Проклятые случайности! Даже у герцога Хайдрейка на ночь оставляли где-нибудь открытое окно! И Киоре решила, что ограбить по-крупному виконта для нее — дело принципа, пусть даже никто не узнает о провале.

Чисто из вредности обокрала соседний дом, где так заманчиво колыхались в открытом окне занавески. Она не знала, чей он, увидела только портрет императора в библиотеке. А, выбравшись через кусты на дорогу, услышала привычный уже свисток в спину, от которого пришлось удирать. Патрульного, нагнавшего ее на одной улице, ударила по лицу и сбросила в канаву, выпуская эмоции, и к рассвету вернулась во временное жилище.

— Ты здесь, — прошептала проснувшаяся Мешагиль, садясь.

Киоре, не стесняясь ее, села на кровать и достала деньги. Вышло около пятисот золотых, четыре сотни из которых уходили в счет платья. Такими темпами ей каждую ночь придется выходить на дело… Если, конечно, Ястреб не найдет для нее прибыльного заказа.

— Не стоит, — сказала колдунья, как будто прочитав ее мысли.

Киоре вздрогнула и совершенно забросила идею сбегать в подземелье за манком.

Глава 6

Киоре в последний раз поправила платье перед крохотным медным зеркалом. Сидело оно идеально, делая ее выше и еще стройнее. Маска закрывала лицо, которое обрамляли рыжие волосы, такие яркие, что, казалось, даже в полумраке каморки они пылали, как огонь.

— Госпожа, ваш плащ? — спросила сидевшая на кушетке служанка, прижимая к себе дорогую вещь из темно-синего бархата.

Она за двадцать золотых помогла Киоре пробраться во дворец и теперь наблюдала, как какая-то богатая девушка готовилась выйти к людям.

— Оставь себе, — небрежно бросила Киоре, изогнув накрашенные и оттого более пухлые губы. — Куда мне идти?..

Темные коридоры сменились ярко освещенными, и праздничная, быстрая музыка влилась в самое сердце. Шла середина бала, и гости уже то и дело входили и выходили из главного зала: кто подышать воздухом на балконах, кто посидеть в тишине библиотеки (малой, устроенной специально для таких случаев!), а кто и на тайное свидание.

Огромный зал заполнили танцующие пары, вокруг которых кружилось, поднятое юбками, цветное конфетти, блестело, переливалось радужным дождем. Киоре, распрямив плечи, вплыла в помещение. Узнать кого-либо в этом смешении было невозможно: все прятали лица за масками и тканью, волосы — под париками и головными уборами. Мужчины не стеснялись использовать накладные бороды и усы, дамы — мушки и косметику. И образы вокруг проплывали самые разные: от воплощений времен года и святых до жутких монстров, каких только могло породить людское воображение.

Музыка гремела, кружились счастливые пары, и каждый хотел разгадать, с кем ведет беседу. Бал-маскарад позволял вольностей больше обычного, оттого мало на чьих руках виднелись перчатки, оттого расстояние между партнерами в танце было меньше положенного, оттого на шалости и легкие поцелуи здесь смотрели сквозь пальцы даже самые чопорные старушки. Вот уже Киоре подхватил стремительный танец, а чьи-то горячие руки сжали талию.

— Кто вы, о прекрасная незнакомка? — спрашивал мягкий баритон разбойника в треугольной шляпе и с маской на всё лицо.

— А разве я человек? — чувственно улыбалась Киоре, склонив голову к плечу.

— Нет? Тогда кто же? — в тон отвечали ей.

А она со смехом перелетела к другому партнеру, чтобы услышать тот же вопрос от мужчины, одетого в рыболовную сеть, маской которому служил череп, а волосами — имитация водорослей. И от него она упорхнула со смехом, но уже не по фигуре танца, растворилась среди старомодных кринолинов, пропала за преградой вееров.

Киоре не дремала: в юбке платья был незаметный разрез, через который можно было складывать небольшие вещи в мешочек, привязанный к ноге. Брошка, колечко, нитка жемчуга, карманные часы — незначительные вещи, но несомненно дорогие: иные на балы не носили. Она не останавливалась на одном месте ни на миг, летала среди людей яркой, заморской птицей, и говорившие замолкали, оглядываясь на дивное видение. Она пахла счастьем, она его излучала, она была им, и тянувшиеся к веселью люди лишались украшений, совершенно того не замечая.

— Кто вы? Позвольте пригласить вас? Не желаете ли подышать свежим воздухом? Можно вас похитить? Не убегайте! — слышала она себе вслед шум голосов.

И Киоре решила смилостивиться, тем более что мешочек был полон. Прискорбно, но своровать больше ей нельзя.

— Так чей же на вас костюм? — спросили ее пять человек.

Две дамы в кринолинах и тесных корсетах изображали замковых привидений, а мужчины — древнего воина в доспехе и хаанатского колдуна в длинном халате. Она переливчато рассмеялась:

— Птицы счастья!

И растворилась среди танцевавших, подхваченная котом, которого, впрочем, довольно скоро сменил некто мрачный в обычном черном костюме и черной маске с клювом и перьями, закрывавшими волосы.

— А вы кто? Птица скорби? — спросила она, скользнув пальцами по рукаву.

— Всего лишь ворон, — отрезал знакомый голос.

— Что ж… Я тоже птица. Птица счастья, — ответила, поддерживая яркую улыбку.

Только герцога Хайдрейка ей не хватало! О, теперь Киоре разглядела холодные серо-зеленые глаза в разрезах маски! Проклятье! Но, собственно, а почему она волнуется? Ведь он не сможет ее узнать. Если только голос… Но надо просто говорить не так напевно, как она привыкла.

— Птицы счастья не существует, — уверенно ответили ей.

— Но и большинства присутствующих здесь персонажей тоже.

Танец кружил, Доран вел вполне уверенно, избегая столкновения с другими парами, но все равно казался чужеродным пятном в этом веселье.

— Вы слишком серьезный. Улыбнитесь! Или, быть может, вас, отшельника, привела сюда жена?

Киоре забавлялась, вспоминая ощущение азарта: опять мышь дергала за усы кота. А может быть, это ее шанс? Может быть, эта неприступная крепость падет под ее чарами? В фигуре танца она скользнула рукой по мужскому плечу, вызывающе, обещая нечто большее.

— Какие еще предположения будут? — в холодном голосе скользнула смешинка.

Ответить Киоре не позволил резкий поворот, от которого закружилась голова, а она чуть не сбилась с ритма.

— Это было внезапно! — чуть обиженно сказала она. — Ну… У меня версий много, только мне бы хотелось услышать вашу.

— Мою версию? Даже не правду? — ее собеседник был удивлен.

— Это маскарад! Я ведь тоже имею право лукавить.

Крепкая рука жгла спину: Доран был отменным танцором, хоть — как она слышала — уже давно не появлялся на балах. Видимо, отказать императору он не мог или же тот знал, как заставить друга.

— Мне просто не нравятся балы, — равнодушно ответил Доран. — Признаться честно, я бы лучше поспал.

— Какой вы скучный!

И, рассмеявшись, с последними аккордами музыки Киоре сбежала в толпу. Она надеялась, что мужчина, которому не дали возразить, пойдет за ней, будет ее искать… Так рассуждая, она незаметно угодила в объятия священника в простой белой маске. Как с его головы не спадал капюшон рясы, оставалось только догадываться.

— Как вовремя! — обрадовался мужчина. — Мне как раз отказали в этом танце!

— Что ж, вы буквально поймали птицу счастья, — ответила Киоре.

— О, неземная благодать! Священная книга утверждает, что счастье получает безгрешный!

— Тогда отчего вокруг так много счастливых грешников? — она вскинула брови, хоть то и не было заметно из-за маски.

Снова круговорот танца, только теперь ее вели мягко и плавно, как будто слуга нес хрустальную вазу по канату над горным ущельем.

— Их счастье темное, короткое, а мое будет долгим. Могу я на это надеяться?

Тон слов подразумевал, что сейчас последует предложение выйти на балкон, но священник оказался изобретательнее: он вытащил на него Киоре в танце, непринужденно и как будто случайно. Ночной холод обволок разгоряченное тело, и Киоре глубоко вдохнула. Из-за маски она не могла увидеть, смотрел ли священник на ее грудь или еще куда — всё-таки Киоре привыкла читать лица собеседников. Внизу раскинулся сад, укутанный одеялом тумана, в котором таинственно горели медовые огни фонарей. Руки священника оказались на ее талии, а сама она — прижатой к мужской груди.

— Гонитесь за темным счастьем? — спросила Киоре, ничуть не стесненная обстоятельствами, тем более что чувствовала: ускользнуть от него получится легко, держали ее все также осторожно.

— А может, за самым лучшим наслаждением?

— Для этого нужно снять маску. Вы готовы? Я — нет.

Руки погладили живот, а Киоре оперлась на парапет.

— Всё равно после бала будет известно, кто кем был, — привел священник аргумент.

— И только из-за этого вы хотите нарушить таинство события? Какой вы приземленный…

— Именно. Я человек, ходящий по земле, а не птица…

Киоре только рассмеялась и аккуратно вывернулась из рук мужчины, отошла на несколько шагов и замерла перед ним. Широкая юбка разметалась, рукава струились, и казалось, что она в самом деле готова взлететь с балкона и унестись прочь, как настоящая птица, как неведомое чудо этой долгой ночи.

— Что ж… Если вы не желаете показать мне свое лицо, может, откроете имя? Почему-то я уверен, что не видел вас раньше. Кто вы?

Киоре молчала и только улыбалась, наслаждаясь прохладой и коротким отдыхом от танцев.

— Ах, понимаю… Позвольте представиться, Эртор Ситфо, — и он склонился в абсолютно светском поклоне, на какой не способен ни один священник.

Когда же он выпрямился, на балконе никого не было, а пламенноволосое видение уже кружилось в очередном танце, не замечая, что всё время за ней наблюдали.

Впрочем, Киоре опять не задержалась надолго в бальном зале, выскользнула из него в коридор, пошла, прислушиваясь к разговорам из малых комнат. В одной сплетничали девицы, в другой — отдыхали пожилые дамы, третью закрыли изнутри… А в четвертой играли в карты при свечах. Киоре помедлила у входа, осматривая помещение в зеленых тонах. За первым столом некто в камзоле и белой маске сражался против очередной святой, цедившей сквозь зубы ругательства. Ставки на их столе были столь малы, что и смотреть не стоило в ту сторону, впрочем, та же картина наблюдалась и за вторым столом.

— Высокая госпожа! Не желаете ли присоединиться? Нам нужен четвертый! — позвали из-за третьего.

Звала ее пышная дама в корсете с непритязательной маской из перьев. На сгибе локтя покачивался веер, над которым чернела родинка. Важно кивнул напарник дамы — стройный и высокий кавалер с медовыми кудрями. Напротив них, поджав губы, тасовал карты одинокий мужчина в старинной военной форме. Пальцы двигались быстро и нервно, а положенные в центр стола деньги заставили Киоре мысленно присвистнуть. Кто-то поставил всё!

— Я давно не играла, — улыбнулась она, — но не откажусь освежить воспоминания.

И присела напротив черной дамы, по губам которой скользнула усмешка. Раздача карт. Ее напарник метал их быстро и резко, как будто специально старался показать свой нервический настрой. Неужели так много проиграл?

— Госпожа, ставка? — дама выразительно посмотрела на Киоре, и та бросила пригоршню золотых в общий банк.

Награбленного было жалко, но как можно не сыграть там, где пахло интересной историей?

— Начинаем.

Киоре, откинувшись на стуле, из-под ресниц разглядела карты напарника: тот, похоже, обладал отменным невезением в игре, ибо более паршивый расклад она представить затруднялась. Ее же карты порадовали, как будто знали, кому идти в руки. Проклятые маски! Вот волнуются оппоненты или уверены в победе? Азарт прилил, отразившись огоньком во взгляде. Карта за картой, карта за картой. Принять. Отдать. Взять из колоды. Пестрая рубашка картонок мелькала перед глазами. Карты сменяли одна другую, уходили козыри, и накалялись нервы.

У ее случайного партнера побледнели даже руки, и она, дабы утешить, под столом аккуратно провела мыском туфельки по его ноге. Тот вздрогнул, чуть не выронив карты. Киоре неловко качнулась, упала точно на грудь мужчине, взмахнула рукавом и незаметно подменила неудачную карту своей, чтобы он смог отбить ход противника.

— Не могу поверить, что вы выиграли, — через некоторое время вздохнул мужчина, а его дама кривила губы, не снисходя до разговора, постукивала веером по ладони. — Не иначе, как чудо!

— Неужели? То есть вы полагаете, что должны всегда выигрывать? — Киоре последней встала из-за стола, взяв свою часть выигрыша

— С моим возрастом и опытом игры это обоснованная уверенность, — покачал головой он. — В любом случае, спасибо за партию. Надеюсь сыграть с вами и вне этого бала, — и он покинул комнату вместе со своей спутницей.

— Ну, а что вы? Пойдете дальше проматывать деньги?

Ее напарник по игре упал обратно на стул и не ответил, только тасовал карты, как будто это действие его успокаивало. Пожав плечами, Киоре покинула комнату. В бальный зал? О, нет! Впереди еще тянулся коридор с комнатами, и стража не спешила вежливо разворачивать любопытную гостью! Но Киоре загрустила: тихо, уныло, и только свечи пляшут на стенах…

— … секретно?

Слово, принесенное слабым сквозняком, заставило Киоре замереть. Будь у нее веер, она бы прикрыла им округлившийся в немом удивлении рот. Она прижалась к стене, вслушиваясь в тишину. Где, где же говорили о чём-то интересном?

— Он предан вам! — раздалось громовое, и она чуть не шарахнулась назад, но тут же справилась с собой и осторожно приблизилась к приоткрытой двери.

Кто-то метался по комнате и топал, второй же стоял на месте или ходил по ковру: его шагов не было слышно.

— Что вы делаете? — громко спросил голос за спиной Киоре.

Круто развернувшись, она бросилась на мужчину:

— Милый! Я искала тебя!

Оставалось лишь, притворившись пьяной, обнять мрачного ворона и толкнуть в комнату напротив, позволяя выглянувшему императору и его собеседнику увидеть мгновение чужой страсти: задранная юбка, женские руки, сжимающие мужскую голову. Киоре пинком захлопнула за ними дверь, не выпуская жертвы обстоятельств. Закинуть ногу на пояс, провести рукой по спине, поцеловать шею, ощущая неподвижные руки на пояснице. Чувственно выдохнуть, прикусив мочку уха… Да что же за каменное изваяние! Как расшевелить его, как задержать в комнате?!

— Вы не в себе, — каким-то непостижимым образом поганый ворон высвободил руку, и Киоре в лицо брызнула вода. — Остыли?

Воспользовавшись ее заминкой, герцог Хайдрейк отступил на несколько шагов. Она же, всхлипнув и прижав руку ко рту, навалилась на дверь.

— Надеюсь, вы поняли свою ошибку, — тоном ментора добавил Доран, возвращая графин на низкий столик. — Отойдите от двери.

Позади Дорана Киоре разглядела узкую софу — одна из многочисленных гостиных, хорошо, что пустая. Взгляд вернулся к герцогу. Внутри ревела уязвленная гордость: ни один мужчина не отказывал ей, если она его обольщала. Ни один! Киоре выпрямилась, наклонила голову, и пламенный локон скользнул по декольте, игриво качнулся у кожи, едва прикрытой радужной паутинкой.

— Вы отойдете или мне вас переставить? — равнодушно осведомились у нее и даже сделали шаг вперед, словно пытаясь испугать.

— Ошибка? Вы так сразу решили, что — ошибка? — срывающимся голосом спросила Киоре.

— Наброситься вы могли на кого угодно, судя по вашему состоянию, — Доран наклонил голову, как будто решая: сейчас же толкнуть нерадивую девицу или попытаться решить дело миром.

— Но набросилась на вас! — тоном обиженной дивы заявила Киоре.

Оставалось лишь чуть-чуть сползти по двери, что-то беззвучно шепча и покачивая головой, как будто в забытьи.

— Вам плохо? — Доран склонился над ней.

— Мне?.. — пробормотать неразборчивый ответ, как будто снова погружаясь в мысли. — Неужели правда? Неужели мои надежды тщетны, и вы предпочитаете мужчин?!

Герцог отшатнулся — будь Киоре мужчиной, получила бы вызов на дуэль. Оставалось благодарить судьбу, что бить женщин Доран Хайдрейк считал недостойным своей особы.

— И вы решили опровергнуть эти слухи? Позвольте поинтересоваться, для себя или на спор?

Ледяная глыба, а не человек! Киоре на месте Дорана не смогла бы удержаться от яда в голосе, а герцогу удалось. Хотелось обзываться, топать, кричать и стучать по нему кулаками, лишь бы выжать какие-то эмоции, лишь бы тоже сорвался, показал себя человеком!

— То есть вы даже не думаете, что могли понравиться мне, ваше сиятельство?

И — подскочить, взлететь, чтобы тут же положить руки на мужские плечи, сорвать с него маску и поцеловать. Искренне. Яро. Пробуждая. С вызовом, в конце концов!.. Минута, другая. Киоре отступила.

— Прежде чем лезть с поцелуями, следует узнать, хочет ли того выбранный вами человек.

Отодвинув Киоре с пути, он ушел — только на миг по изумруду ковра скользнула полоска света. Киоре дрожала от непонятной смеси чувств: кипела оскорбленная женская сущность, восторгалась неприступностью мужчины сущность мошенницы, вздыхал печально здравый смысл… А она, птица счастья, подобрала с пола маску ворона и бросила снова.

Пока случайные брызги на платье сохли, Киоре успела задушить сожаление, проклясть судьбу и сдаться во власть эмоций обиженной женской сущности. В коридор она вышла с чувственной улыбкой и сознанием собственного сумасшествия. Дела на балу закончились, так отчего бы не пошалить? Первыми в коридоре ей попались оппоненты по карточной игре. Наплевав на даму, Киоре обвила руками шею мужчины, приподнялась на цыпочках. Согреть дыханием губы. Легко провести кончиками пальцев по шее. Прижаться телом к телу. И медленно, томно поцеловать. Этот образчик мужского пола сдался на пятой секунде, пока онемевшая спутница не завопила, буквально оторвав Киоре от него. Рассмеявшись, она упорхнула дальше.

Соблазнила слугу, затащив в темный угол, мучила, пока бедняга не уронил поднос — со звоном разлетелись на осколки бокалы. Поцеловала еще кого-то, вызвав непритворный интерес. Нарвалась на пьяного, который не пожелал упускать птицы и, слишком сильно дернув ее, впечатал в дверь комнаты, где состоялась карточная игра.

— Прошу вас, помогите! — Киоре кинулась к так и сидевшему за игровым столом напарнику.

Колода выпала из бледных рук. Однако он быстро поднялся, поймал пьяного и выставил из комнаты.

— Решили сыграть не с тем? — по-деловому осведомился он, собирая карты.

— Нет. Он решил, что я оказала ему знаки внимания, — фыркнула Киоре. — Отчего вы всё еще здесь? Ведь больше не играют? — присаживаясь на стул боком, спросила Киоре.

— Простите мое поведение, просто я и не надеялся выиграть этим вечером. Видите ли… — он хотел что-то сказать, но замолчал и вдохнул, сжав кулаки. — Знаете, я бы не отказался сыграть еще раз с вами. Но не против вас.

Киоре улыбнулась, покачивая ногой. Она рассматривала собеседника, пытаясь угадать возраст и положение. Первым делом стоило отметить его шикарные черные усы, под которыми скрывались капризного изгиба губы. Пожалуй, он был молод: фигура стройна, а движения стремительны, без стариковской медлительности.

— Что же так? Против меня многие желают сыграть. Так и грезят присвоением моих денег. Ведь для этого всего лишь надо обыграть глупую женщину…

Ее собеседник вздрогнул, опять выронил карты. Выругавшись, подбирать их не стал, напротив, несколько штук носком сапога затолкал под стол.

— Я не стал бы рисковать последними деньгами в состязании против вас.

— Последними? Значит ли, что я помогла вам не остаться с пустыми карманами?

Он откинулся на спинку своего стула и громко, раскатисто рассмеялся:

— Проклятье! Ловко вы заставили меня признаться! Да, сотню раз да! Я прощался с последними грошами, которые у меня оставались!

— Вы промотали всё в карты? — Киоре приподнялась и поморщилась: игроков она презирала.

— Напротив, пытался поправить свое бедственное положение.

— Родственные долги?

— Не стоит, причины я вам не открою, как ни хитрите.

Киоре вспомнила, что ведь он тоже мужчина. Она мигом оказалась напротив собеседника, подняла за подбородок голову, склонилась, приковав взгляд к груди. Поцеловала. И уже через миг была крепко стиснута в жадных объятиях.

— Ты воистину удача, которую стоит поймать! — шепнул он ей на ухо, пытаясь залезть под юбку.

Киоре едва не урчала голодной кошкой, торжествуя: всё правильно, она сильна, она может обольстить любого! О, как ей хотелось увидеть лицо герцога в такой момент! Плюнуть ему в душу! Чтобы видел, от чего отказался!

На секунду желание показалось диким и странным, и еще страннее было и в самом деле увидеть на пороге комнаты Дорана… Он держал дверь, не заходя внутрь. Не отводя взгляда, Киоре заставила случайного знакомого склониться к ее шее с жадными поцелуями, сжала в кулаке его волосы, чуть потянув. Герцог как будто окаменел. «Не твое», — шепнули искусанные губы. Главу Тайного сыска перекосило: чистое презрение во взгляде, поджатые, как у монаха, губы. Хлопнувшая дверь.

— Будь ты проклят! — вызверилась Киоре, вскакивая с колен неудавшегося любовника.

Киоре вылетела в коридор, желая уединения. Она мчалась по коридору, заглядывая в комнаты. Занято, занято, занято… Повезло ей с седьмого раза. Хлопнув дверью, она упала на голубой диван и закрыла лицо руками.

— О прекрасная незнакомка, вас обидели?

Она резко села. У узкого окна в кресле сидел священник, сливавшийся по цвету с мебелью.

— Будьте столь любезны, Эртор, исчезните!

И снова рухнула на диван, закрыв глаза. Что на нее нашло? Киоре ни с кем бы не зашла дальше поцелуев, но тем не менее такая вспышка гнева была у нее впервые. Неужели только из-за того, что некто отказался поддаться ей?..

— Если хотите, выслушаю вас, как священник, и дам совет.

— Дожила! Сочувствие ряженого!

— Помилуйте, кому, как не племяннику кардинала, знать о сочувствии, милосердии и тому подобном?

Киоре села, теперь уже с интересом присмотревшись к Эртору Ситфо. Родственник кардинала предлагал ей исповедаться? Ха!

— А почему бы и нет? — весело сказала она, поправляя прическу. — Видите ли, Эртор, один мужчина совершенно не поддался моим женским чарам. Это уязвило меня.

— Настолько, что из птицы счастья вы превратились в горгулью?

Киоре насмешливо фыркнула, не став ничего отвечать.

— Может, он любит жену? — предположил Эртор.

— Он вдовец.

— Опасную игру вы затеяли. Я знаю только одного вдовца, который чтит память своей супруги, — он качнул головой. — Его и трогать не стоило.

— А может, мне принципиально, чтобы к моим ногам мог пасть любой мужчина?

— Могу ли я заменить его? Или же для этого требуется презрение и холодность? — в вопросе проскользнула едва уловимая насмешка.

— Вы даже не представляете, как правы… — в тон ему ответила она.

Киоре поправила платье, разгладила помявшиеся во время похождений рукава.

— Знаете, я, конечно, не дядя, но и моего жизненного опыта хватает, чтобы понять: такого, как наш вдовец, можно растопить только искренними чувствами и лаской, но никак не случайными поцелуями на балу, — Эртор качал головой, сцепив кончики пальцев перед лицом.

— Но что он, не мужчина? Ни капли интереса к женщине… Мне трудно представить!

— Знаете, а у нас много общего! Я тоже не люблю, когда рядом есть девушка, на которую не действует мое обаяние.

— Тогда… Станем друзьями?

Их маски не закрывали губ и позволили увидеть довольные улыбки.

— Надеюсь встретить вас после бала, и не раз. А также приглашаю в гости. Думаю, темы для долгих бесед у нас найдутся.

— И вы, конечно же, хотите посвятить в них дядю?

— Разумеется! Надо же поддерживать репутацию беспутного повесы? Я потратил много сил, чтобы ее создать!

Киоре обрадовала Эртора согласием на беседы при кардинале, но добавила:

— Но лишь на условии моей безопасности. Знаете, не прельщает мысль, что меня, если что, будут судить в Догире за оскорбление веры.

— О, не переживайте, первосвященник падок до красоты, так что вас помилуют. Сам дядя судит редко.

— Что ж, я запомню это.

Глава 7

Баронета Ниира страдала от боли в ногах. Страдала уже вторую неделю, пропустив несколько балов, что невыразимо опечалило ее старую дуэнью. Она лежала, укрывшись одеялом до подбородка, и пила теплое молоко с печеньем. Тари убиралась где-то в доме, и можно было спокойно почитать новую поэму, высмеивавшую старомодных дворян.

— Ниира! Ниира! — раздалось снизу.

Баронета вздохнула и спрятала книгу на тумбочке под салфеткой. Старой графине только дай повод поворчать, а такая литература в доме грозила как минимум часовыми нотациями о благопристойности. Шум поднимался по лестнице, и, наконец, в ее спальню ворвался карминовый наряд.

— Ниира! Ты пропустила бал-маскарад! — пылала старая графиня негодованием.

— Ваша светлость, из-за хромоты меня узнали бы сразу же. Тем более вторую неделю нога не дает мне покоя.

— Еще болит? — и ее негодование испарилось, она спросила участливо и нежно.

У старой графини не было своих детей, и боль чужих она воспринимала с материнским сочувствием.

— Думаю, дня через три встану. Есть ли там какие-нибудь балы?

Графиня печально качнула головой, присев на краешек постели. Рука ее замерла над лодыжкой девушки.

— Ниира, мне давно следовало честно с тобой поговорить.

— О чём же? — удивилась та, приподнявшись на подушках.

Откуда-то пахнуло можжевельником, а комнату словно окутала дымка печали. Старая графиня смотрелась в зеркало на стене, как будто спрашивала, куда сбежала ее беспечная молодость, как будто хотела переложить на своего двойника всю ответственность.

— Твои родители не объяснили мне, почему столь спешно отправили тебя в Тоноль и почему не подыскали пару дома. Ты не богата и, будем честны, не красива. Замуж ты можешь выйти только по расчету или же по скандалу.

Графиня замолчала, снова посмотрев в глаза воспитаннице.

— Вы предлагаете взяться за последний вариант?

— Большей частью — да. Несколько равных тебе по положению молодых людей помолвлены с колыбели, а другие — из колыбели не вышли. Разумеется, речь о присутствующих в столице и ее округе.

— Вы знаете, незамужней я не имею права вернуться домой, а денег у меня мало. Похоже, как бы нам ни хотелось, мы вынуждены вести нечестную игру.

Старая графиня кивала в такт ее словам, удивляясь рассудительности девочки, которой не было и шестнадцати. Она готовила аргументы и угрозы, собиралась настаивать на своем, но теперь это всё стало лишним, и в душе старой графини осталась лишь жалость.

— Я подумаю над кандидатами в твои мужья. Ты пока лечись. Поправляйся, девочка, — она поднялась.

Шорох платья. Холодный поцелуй в лоб и блестевшие от сочувствия глаза. Графиня достала платочек и поднесла его к векам, развернулась к выходу.

— Всего доброго, ваша светлость. Я съезжу в Догир и помолюсь за искупление греха нашего.

— Светлая мысль, светлая мысль, — кивнула дуэнья Нииры. — Только прежде выздоровей.

Хлопок двери. Баронета откинулась на подушки. Свежий запах можжевельника ушел, оставив недельную затхлость комнаты. Ниира стерла со лба испарину и достала книжку, открыла. Бледно-золотистая бумага, витиеватый шрифт, как будто рукописный, рисунки на полях. Она перевернула несколько страниц, и взгляд сам упал на парочку стариков-любовников, слившихся в страстных объятиях.

Горло сдавил спазм, и Ниира тут же потянулась к кружке с молоком, качнулась, запястьем столкнула кружку, и по кровати растеклось пятно. Она хотела позвать Тари, но вышел только надсадный хрип, только шипение, кончившееся темнотой.

…Прекрасный сад пестрел всеми цветами осени, его аллеи скрывали вереницу танцующих скульптур и сходились у ажурной беседки. Там, заключенная в клетку, каждый день с середины весны и до середины осени пела невзрачная птичка, прыгая по шаткой жердочке. Слуги каждый день меняли ей воду и сыпали корм, всё через прутья, и никто никогда не открывал крохотной дверки. А глаза у птички были тупые, как у монахов — серые бусинки без проблеска жизни. Монахи, хоть и носили голубое, такими же безликими тенями скользили по собственной просторной клетке монастыря, соблюдая ежедневные ритуалы с точностью до минуты — в каменных ступенях остались следы тысяч ног. И только синее небо, часто хмурившееся тучами, казалось вольным и свободным. Лазурное при солнце летом, хрустальное, как лед, зимой, нежно-голубое, с силуэтами перелетных птиц весной и осенью, оно единственное было живым в серых стенах монастыря. И столь часто лившийся с него дождь только отражал уныние обители.

Жить, жить и жить! Вереница лиц, скрытых масками, бесконечная череда спрятанных плащами фигур. Пьянящие запахи и напитки, легкий флер тлена и низкий, грудной смех, свивавшийся вокруг шеи дымными кольцами. Черные, чуть разные по форме глаза сильно подведены, и по ямочке под левым веком стучит кончик мундштука. Глаза смеются, глаза чаруют, зовут и манят. Им поддаешься, к ним тянешься, пока не падешь в бездну. И лишь тогда понимаешь: их обладатель бесконечно болен…

Ниира дернулась от холода, осколками осыпались черные глаза, а вместо них проступило обеспокоенное, бледное лицо Тари, державшей в руках перевернутый стакан. Ниира сжала виски. Голову ломило, как после хорошего удара. Лба коснулось нечто холодное — Тари прислонила принесенный стакан. Простонав, баронета схватила его и прижала сильнее. Облегчение продлилось до тех пор, пока служанка не вытащила из кармана застиранного передника тощий кошелек. Ниира пересчитала монетки.

— Придется стать умереннее в еде… Что самое дешевое? Крупа? Ее и покупай. У меня, кажется, оставался запас монет. Иди, Тари. Со мной всё в порядке.

Служанка присела, склонив голову, и бесшумно удалилась. Однако долго в тишине и одиночестве Ниира не пробыла: в комнату ворвалась Афранья.

— Прости мое вторжение, но я не могла пройти мимо, не справившись о твоем здоровье! — светло-зеленое пальто сбилось, она то и дело норовила взмахнуть рукой, на которой висел зонт-трость.

— И я рада тебя видеть, — улыбнулась Ниира, тайком пряча поэму под одеяло: в противном случае она бы слушала негодование подруги по поводу пошлой народной литературы. — Как бал-маскарад?

— О! — Афранья в предвкушении закатила глаза и плюхнулась на кровать, чуть не задев ногу Нииры. — Я кокетничала с призраком и тюремным надзирателем, — она хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

Казалось, ничто не могло испортить ее красоты: ни чрезмерная жестикуляция, ни излишне приторные манеры. Афранья как будто была сплавлена из этих небольших переборов, но все они составляли ее изюминку.

— Неужели не было никого симпатичнее?

— Ой, эти персонажи не самые страшные! Там кто-то в маске, сделанной из черепа, ходил! — неудачно отмахнувшись, она наконец-то сняла с руки зонт и аккуратно прислонила его к кровати. — Там такая дама была!..

И поведала она о птице счастья, чей наряд заметили все, и большинство сошлось на том, что, несмотря на скандальность, он был весьма интересным. Рассказала, что после бала многие из присутствовавших недосчитались украшений, из-за чего всей дворцовой охране досталось по первое число. Кто это сделал, выяснить не удалось! От ограблений Афранья перешла к описанию элегантных музыкантов, от них — к божественно танцевавшим кавалерам, а потом снова вспомнила птицу счастья, потанцевать с которой хотел каждый.

— Еще она перецеловала половину дворца! Так говорит графиня Шальдо, ведь птица поцеловала ее мужа. При самой графине, ты представляешь?!

— Какая… скандальная особа, — аккуратно выразилась Ниира. — И кто же прятался под маской этой птицы?

— Никто не знает! Уже перебрали всех приглашенных гостей… Ты погоди, это не все новости! Главное, что видела та же графиня Шальдо, так это как с птицей счастья целовался герцог Хайдрейк! Представляешь? Он! С женщиной! Да еще на балу! — Афранья достала из висевшей на плече сумочки веер и стала им судорожно обмахиваться, прогоняя румянец с щек.

— Что же сам герцог? Он ее знает?

— Если и знает, то спросить никто не решится. А птица, похоже, была из неприглашенных гостей. Удивляюсь, как император позволяет слугам за взятки проводить неизвестно кого на этот бал?! Попасть туда мечтает любой, а удостаиваются этого лишь самые-самые!..

Какие «самые-самые», Афранья не сказала, но выразительная пауза подразумевала, что Ниира сама сообразит.

— Заешь, мне тут еще шепнули, что на севере империи проблемы, — вспомнила Афранья еще одну новость.

— Какие? Там, насколько я помню историю, там только одна проблема — голод в неурожайные годы.

Афранья нахмурилась и поджала губы: сплетня, значит, не из веселых и смешных, а возможно, даже не сплетня, а грустная правда.

— Три деревни у самых гор превратились в лед. Представляешь? Дома, люди в них — всё в один миг заледенело! Это страшно! Говорят, что это — дыхание Спящих богов.

Афранья с ужасом посмотрела на Нииру.

— Я не знаю, что это за дыхание. Я жила на юге империи, там северные предания никто не рассказывает. Но произошедшее ужасно!

Афранья пробежалась рукой по серебряным пуговицам пальто, сжала простыню.

— Несмотря на нашу истинную веру, записанную в Ги-Ра, на севере до сих пор верят в Спящих богов. Их замки находятся далеко-далеко в горах и похожи скорее на дворцы изо льда и снега. Людям туда не попасть, ведь горы непроходимы, да и метели там суровые. Так вот, в тех замках спят боги, и проснуться они должны перед концом света. На севере считают, что, когда дыхание Спящих богов спустится с гор, они очнутся, чтобы уничтожить погрязший в грехах мир, за которым наблюдают через сны. Все полагают, что это было именно оно — дыхание пробуждающихся богов.

Афранья казалась неподдельно встревоженной этой старой сказкой.

— Но это всего лишь легенда! Давно известно, что богов не существует. Наш мир — незыблемая точка бытия, существовавшая до нас и вечно будущая, — Ниира говорила бодро, орудуя прописными истинами, которые ее впечатлительная подруга, похоже, подзабыла. — Есть только души, которые принимают телесную оболочку, когда им надоедает парить в сфере-эфире! И тем более никакие боги не могут разрушить наш мир. Их не существует!

— Но кто тогда заморозил деревни? Как ты это объяснишь? — у Афраньи обиженно дрогнули губы, и она прижала руки к сердцу.

— Я так понимаю, ты услышала это где-то? Подождем. Наверняка ведь будут официальные сообщения из дворца, из них и узнаем правду. Может, имелось в виду, что деревни сковал лед, и люди были вынуждены оставить их.

— Нет! Людей заморозило вместе с домами!

Ниира пожала плечами: пусть так, она всё равно дождется официальной версии из дворца. Хотя легенда о Спящих богах звучала заманчиво и любопытно. Вон, хаанатцы вообще иную веру имеют, так почему бы кому-то не полагать существующими Спящих богов?

— Кстати, как твое самочувствие?

— Уже лучше, — Ниира подозрительно посмотрела на Афранью: ничем добрым такие вкрадчивые нотки в голосе подруги не заканчивались.

— Поехали смотреть на дирижабль? Я найду нам сидячие места, помогу тебе добраться и, разумеется, привезу домой! Поехали, Ниира, вся семья мне отказала, а это событие тысячелетия, между прочим! Не каждый день причальные мачты открывают!

Ниира намекнула, что без Тари собраться не сможет, да и нога всё же болела. Афранья тут же вскочила и позвала служанку.

— Я дам тебе зонт, используешь вместо трости, еще поведу тебя под руку. Давай же, Ниира, соглашайся!

Баронете оставалось только сдаться, упросив подругу подождать в гостиной. Тари, повинуясь жесту, пошла за одеждой. И вскоре коренастая баронета хромала по лестнице.

— Даже не думай меня разжалобить! — фыркнула Афранья, хлопая входной дверью и отдавая зонт подруге.

— Отец дал тебе автомобиль? — удивилась баронета, с помощью водителя забравшись в салон.

— Я настояла. Как же мне, дочери виконта Оленского, появиться на событии тысячелетия в древней карете? Ниира! Не будь как мой батюшка! Мы увидим дирижабль, а сами при этом притащимся на лошадях?! О, как же жесток прогресс!

Ниира неловко подобрала край платья, свисавший на порожек автомобиля — ни дать, ни взять карета без лошадей! Пассажиры ехали на мягком сиденье, обитом красным бархатом, позади лежала сложенная крыша, терпко пахшая кожей, впереди высилась спинка водительского кресла, разумеется, лишенная обивки, и небольшой руль на длинной палке. Большие колеса с тонкими спицами от взгляда скрывали затейливо изогнутые золотые полосы, а фары, напоминавшие далеко посаженные жабьи глаза, блестели, заботливо отполированные. Что-то сделавший с задним колесом водитель занял свое место.

— Ниира, если будет слишком сильно трясти, говори, — прервала свой монолог Афранья. — Что поделать, эти агрегаты столь несовершенны, но вместе с тем, я думаю, за ними будущее. А как считаешь ты?

— Трудно что-то предполагать.

Ниира впервые ехала в автомобиле. Зарычав, он дернулся, но потом плавно, хоть и медленно, покатился по улице. Вместо привычного цокота копыт железный монстр чихал и кашлял, изредка содрогаясь, но в остальном был вполне удобен.

— Говорила я батюшке, чтобы поставил новый двигатель, сейчас есть работающие на эстере, а не проклятом газе! Они и тише, и скорость большую дают!

— Удивляюсь я, Афранья, откуда у тебя этот интерес к технике…

— Не музыкой единой…Ты только подумай!

И она мечтательно заговорила о том, что сейчас интересовало ее больше всего — о дирижаблях. Воздушные шары она видела, даже летала на них; наблюдала за стартами первых, мягких, дирижаблей, которые больше походили на вытянутые воздушные шары. Теперь же свету представляли первый жесткий дирижабль, имевший внутри каркас! Научное общество обещало построить несколько подобных, чтобы они летали между важнейшими городами империи.

— Но ведь есть железные дороги, — заметила Ниира.

— Их проложили между пятью городами недалеко от Тоноля. Правительство говорит, что на данный момент слишком дорого опутать ими всю империю и построить достаточное количество паровозов. Как мне кажется, будущее за воздушным сообщением! Тем более причальная мачта для дирижаблей есть в Тоноле, а перед этим подобную построили на юге в Ондаро!

Тоноль закончился, и ровная дорога мостовых сменилась грунтовкой. Столица как будто оборвалась: вот были дома, низкие, невзрачно-серые или коричневые, а вот уже небольшой, чахлый лесок и поля, простиравшиеся до самого серого неба, сливавшиеся с ним. Под самыми облаками кружили черные птицы, их стая то опускалась, то поднималась, то замирала зловещей фигурой и осыпалась бумажными обрывками.

— Смотри, смотри, Ниира! Удивительно! Невероятно!

Одобрительно цыкнул водитель, а Ниира пораженно замерла. Далеко-далеко в поле виднелась тонкая, как игла, постройка, в которую носом упирался черный эллипс гигантского дирижабля.

— Если видно отсюда… Какого же всё это размера? — пробормотала баронета, а Афранья продолжала сверкать от восторга.

— Ниира, хочешь прокатиться на нём? — тоном искусительницы спросила подруга.

— О, я бы не отказалась!

— Великолепно! Я как раз купила два билета на первую поездку! — засверкала глазами абсолютно счастливая девушка, доставая из сумочки две крохотные бумажки, заполненные от руки.

— Но…

— Ничего не слышу! Ты полетишь со мной!

Теперь на чудо мысли и прогресса Ниира покосилась с легким страхом, ведь там, в небе, она ничего не сможет сделать, ей придется положиться на какие-то двигатели, какую-то тягу, незнакомых людей, составлявших команду дирижабля…

— Не бойся, этот дирижабль построили в Ондаро, там производили ткань для него и пропитывали соком какого-то местного растения. Раз уж он долетел сюда, значит, за несколько часов полета ничего не случится!

Чем ближе они оказывались к дирижаблю, тем сильнее Ниира робела. Причальная мачта — огромная конструкция из металла с площадкой, оказалась высотой с новый столичный Догир, и — подумать только! — в ее вершину самым кончиком носа упиралась махина огромнейшего творения людей. Как только держался? Дирижабль отливал иссиня-черным, а две «люльки», как окрестила прикрепленные к его брюху кабины Ниира, казались крохотными колыбелями, хоть, несомненно, такими не являлись. Во рту пересохло, и ее крепко взяла за руку Афранья.

Люди толпились в отдалении от мачты и, подняв головы, рассматривали чудо. На площадке самой мачты также творилась какая-то суета: передавались канаты, кто-то спускался и поднимался по длинной-предлинной лестнице с несколькими площадками, где можно было отдохнуть. Водитель помог Ниире выбраться из автомобиля, и она тут же оказалась в плену подруги.

— Подожди! А там что? — указала баронета в сторону какого-то неприметного агрегата в поле, вокруг которого также ходили люди.

— А, это планёр испытывать привезли. Не обращай внимания, он даже не взлетит, — отмахнулась подруга, потащила ее к мачте. — По крайней мере так сказал один мой друг из научного общества.

— Только не лестница! — простонала баронета, с ужасом понимая, что такой подъем она одолеет, только если умрет.

Афранья фыркнула и повела ее вдоль основания мачты. Металлические балки переплетались, образуя жесткую стойку. Ударял в бока дирижабля ветер, и он со скрипом поворачивал вслед за собой вокруг оси площадку наверху. Афранья привела Нииру к лифту, где ждали очереди на подъем ее знакомые — пара графских отпрысков, несколько ученых, отличавшихся наличием очков и поношенной одеждой, еще две семьи с детьми. Поздоровавшись со знакомыми, Афранья успела переговорить со всеми, когда спустился лифт — дочери виконта уступили очередь. Кабина с хлопком закрылась и рывком устремилась в небеса — Ниира только испуганно сглотнула. Стоило представить, что трос мог оборваться, что ветер мог дернуть кабину, как становилось так тошно, что хотелось обратно на землю.

Стоило лифту замереть, а двери — открыться, как Ниира выбежала на площадку… И пожалела. Завывавший ветер чуть не сбил с ее головы шляпку, мимо носились рабочие, то проверявшие трап, то метавшиеся еще по каким-то неведомым девушкам нуждам. А когда, повинуясь ветру и дирижаблю, площадка со скрипом повернулась, совсем чуть-чуть…

— Ниира! Если ты сама не сбросишься, то с тобой ничего не случится! — шепотом одернула ее Афранья. — Пойдем.

И она повела ее в сторону дирижабля, в чьем носу находился трап, зафиксированный на площадке, через который предлагалось войти внутрь махины.

— Прошу вас, — сказал капитан экипажа, забравший у Афраньи билеты.

У него не было ни мундира, ни отличительных знаков. Как и весь экипаж, он носил кожаные куртку и штаны, темный свитер и искристо-белый шарф вокруг шеи. Пожалуй, единственным опознавательным знаком у него была лежавшая на сгибе локтя коричневая фуражка с небольшим козырьком, в то время как остальные таскали тканевые шлемы.

Трап оказался крепким, но Ниира это поняла, только невероятно быстро оказавшись внутри. Вперед уходил освещенный кристаллами эстера на поручнях коридор, длинный-предлинный, а остальная часть дирижабля тонула во тьме, из которой слабый свет выхватывал только некоторые части каркаса — там балка, тут балка, какие-то тросы, канаты. Ветер гулко ударял в бока, разнося звук по пространству, и огромное творение содрогалось с легким скрипом. Афранья поторопила подругу: за ними поднимали и закрывали трап. Ниира, опираясь на зонт, другой рукой вцепилась в поручни, завидуя подруге, которая по коридору шла, как по мостовой, легко, изящно и уверенно.

— Поспешим же, — сказал капитан, и глухой голос разнесся далеко-далеко. — Без моего приказа, конечно, отшвартовываться не будут, но не стоит затягивать отправление. А до него вам лучше оказаться в галерее, если хотите насладиться прекрасным видом.

— Как вы видите, спешка может обернуться проблемой для моей подруги, — отрезала Афранья, изящно повернувшись где-то посередине коридора.

— Прошу прощения, я не заметил, — капитан легко поклонился Ниире. — В таком случае не помочь ли вам?

— Боюсь, помочь мне невозможно, — вздохнула Ниира, стараясь быстрее идти, отчего сильно страдала походка.

Проклятье, да где же конец этого мрачного коридора?! Дирижабль дрогнул и качнулся, и зонт Нииры скользнул с помоста. Баронета упала, ударившись о поручень, и чуть не обожгла лицо о раскаленный кристалл эстера. Зонт гулко стукнул где-то внизу…

— Ниира! Ты как? — Афранья подлетела к ней, стуча каблучками по дереву, и помогла подняться.

— Прошу прощения у вас, девушки, но, похоже, это единственный выход.

Ниира не успела возмутиться, как ее рывком подняли на руки, а когда дирижабль снова качнулся, она сама сцепила руки на шее капитана. В отличие от нее он даже с грузом преодолел коридор гораздо быстрее.

— Прошу прощения за мою бестактность, но вы весите гораздо меньше, чем кажется, — опустив ее и поклонившись, капитан удалился по коридору.

Афранья, от восторга пропустив последнее высказывание и забыв о потере зонта, затащила подругу внутрь. В просторном помещении с наклонными стенами, в которых были длинные окна, заполняли столы, стулья, мягкие диваны и люди. Кто-то сидел, вытянув ноги, дети нетерпеливо пританцовывали у окон, вцепившись ручками в рамы, ученые что-то обсуждали, развернув то ли чертежи, то ли карты, несколько дам неспешно прогуливались вдоль стен, оценивая деревянную обшивку и мебель.

Из окна Ниира, справившаяся со страхами, увидела далекую землю и часть мачты, а, пройдясь вдоль стен, нашла закрытую дверь, за которой шел коридор до рубки, откуда осуществлялось управление дирижаблем. Коридор — металлически блестевшую полоску — ограждали хлипкие поручни, и баронета спешно отвела от него взгляд: страшно ведь!

— Невероятно! Невероятно! — восхищалась шепотом Афранья.

В это время дирижабль мягко отстыковался, и земля внизу качнулась, поплыла, и Ниира увидела, как взлетевшая маленькая точка планёра загорелась и упала на землю.

— Что я и говорила! Его строил один из самых бесталанных студентов университета на деньги, пожертвованные каким-то сумасбродом, — фыркнула Афранья и пошла дальше вдоль окон.

Дирижабль полетел над столицей, и с высоты Тоноль казался мрачным, огромным чудовищем, пронзенным прихотливо извивавшейся рекой. Некоторые здания узнавались, какие-то девушки определить не могли, и они даже не заметили, как постепенно, небольшими группами, уходили и возвращались пассажиры дирижабля.

— Я, пожалуй, посижу, — выдохнула Ниира, с жалостью отходя от окна к ближайшему креслу.

Но не успела она перевести дыхание, как последнюю группу позвали на экскурсию в рубку. С помощью Афраньи Ниира поднялась и преодолела коридор, прислушиваясь к разговорам троих ученых. Рубка была гораздо меньше галереи; слева и впереди стояли одетые в форму мужчины, напряженно наблюдавшие за какими-то приборами и державшие руки на рулях. Справа у переговорной трубки о чем-то спорил со свесившимся с лестницы механиком в синем комбинезоне капитан. Отпустив его, он повернулся к гостям.

— Собственно, отсюда осуществляется управление дирижаблем. Как видите, все приборы довольно просты и незамысловаты, — ученые кивнули, — не произошло никаких существенных усложнений по сравнению с предыдущими моделями дирижаблей. Можете рассмотреть поближе, но ничего не трогайте, пожалуйста.

Ниира и Афранья быстро осмотрели приборы, на которых колебались стрелки, попытались вникнуть в разговоры ученых, но в итоге бросили эту затею и встали подле рулевого.

Перед ними простиралась панорама не низа — окна здесь смотрели четко вперед, и облака летели столь близко, что, казалось, их можно рукой коснуться, и с такого расстояния они больше походили на густейший туман, чем на пух или комки ваты. Отдавал приказы капитан. Что-то невнятно-ругательное выплевывала переговорная трубка голосами механиков, гудели двигатели, но, повинуясь приказу, вскоре отключились, и рубку объяла тишина.

— Что происходит? — с волнением спросила Афранья у капитана.

— Мы летим по ветру, и за оставшееся время полета с отключенными двигателями как раз вернемся к мачте, — отозвался он, тут же возвращаясь к трубке, из которой опять неслись ругательства.

Афранья заворожено смотрела за проплывавшими внизу лугами.

Обратный путь Ниире дался гораздо легче: коридор она преодолела без страха, даже по трапу прошлась спокойно, без панической спешки, хотя дрожавшая площадка и ожидание лифта вернули малую толику ужаса. Но стоило ей оказаться на земле, как захотелось обратно на дирижабль, снова лететь, снова видеть маленькие домики, такие игрушечные…

— Вот! Теперь ты меня понимаешь! — улыбнулась Афранья подруге.

Ниира моргнула и отвернулась от дирижабля. Навалилась усталость, с новой силой заболела перегруженная нога, заставляя стиснуть зубы, тем более что так необходимая трость в виде зонта осталась подаренной, как будто принесенной в жертву, огромному механизму.

— Смотри, потушили… — чтобы отвлечься, указала она на остатки планёра.

— Скорее сам догорел, — фыркнула Афранья. — Пойдем узнаем, что случилось.

У обгоревших остатков всё еще находились люди, тихо переговаривавшиеся и качавшие головами. Пахло паленым и отчаянием, и начался мелкий дождик, увлажнивший траву. Девушкам охотно поведали, что планёр, стоило ему взлететь, загорелся, поскольку двигатель у него оказался плохонький, а дальше произошло крушение. Пилота удалось спасти, но проект оказался безвозвратно загубленным.

— О? Барон Гештада? Что он здесь делает? — спросила Афранья, взглядом указав на мужчину в синем мундире.

Барон стоял боком к ним, перед самыми обломками, и смотрел на них, как будто проклинал. Темные брови сошлись на переносице, а пышные усы понуро опустились от дождя.

— Он был тем, кто вложился в этот проект. Можно понять его разочарование, — услышали они в ответ от какой-то женщины, укачивавшей ребенка.

— Финансовое положение барона не так хорошо, чтобы тратиться на проекты, — фыркнула Афранья. — Ниира, ты как?

Бледная баронета смотрела на обломки, на собранного, как перед смертельным боем, мужчину, и понимала, что еще чуть-чуть, и она сядет на землю.

— Пожалуйста, отведи меня в автомобиль, — попросила она из последних сил.

Оказавшись с помощью подруги в транспорте, Ниира вздохнула и вытянула ногу, наслаждаясь покоем, пока водитель поднимал крышу от дождя.

— Едем ко мне домой, там тебя осмотрит наш семейный врач! Возражения не принимаются! — властно отрезала Афранья, суетливо поправляя кружева на рукавах.

— Афранья, я с радостью стану гостьей в твоем доме, но осмотреть себя не позволю. Я давно наблюдаюсь только у одного врача, больше никому не показываю ногу, — начала она осторожно. — Пойми и меня. Мне достаточно будет час посидеть спокойно, и всё пройдет.

— Ниира… Но ведь моя же вина, что вытащила тебя из дома, — Афранья натолкнулась на серьезный взгляд подруги и вздохнула. — Хорошо. Выпьешь чаю со мной. Кстати, ты никогда не рассказывала, как получила увечье.

Ниира слушала капли, стучавшие по крыше. Некоторые залетали внутрь автомобиля, оседая на одежде и бархате обивки.

— Зачем тебе знать? Это старая, уже утихшая боль.

— Ужасно, — вздохнула Афранья, усмирив любопытство. — Тебе необходимо съездить на север! Говорят, там у монастырей есть чудодейственные источники, где и слепые прозревали!

Ниира улыбнулась и отвернулась к пейзажу: в чудеса она не верила.

Глава 8

Эта ночь тянулась бесконечно. Дела закончены… Киоре лежала на крыше какого-то дома и смотрела в небо, затянутое туманом и облаками. Промозглая сырость пропитала костюм, и особенно остро ощущалось ее собственное, живое тепло по сравнению с холодным металлом крыши. Пальцы сжимали длинный и тонкий нож, одним ударом которого она оборвала жизнь женщины. Киоре подняла нож, вытянула руку перед собой.

Теперь и убийца… Странно. Она не жалела и не радовалась — не чувствовала ничего. Повернув нож, убрала его за голенище. Киоре не соврала Ястребу о том, зачем прибыла в Тоноль — недоговорила. Она желала мести до дрожи, до кровавой пелены перед глазами, до готовности на что угодно, лишь бы покарать, лишь бы отплатить той же монетой, лишь бы извести, уничтожить врага!

Но была одна проблема. Главного своего врага Киоре до сих пор не знала, и ее единственной надеждой оставался Доран Хайдрейк, а еще вернее — его архив в Тайном сыске. А может быть, нужная ей информация хранится во дворце, у императора под подушкой, чтобы никто не нашел? Доран это точно знал…

Птица счастья не смогла расшевелить этот камень, но не беда — у Киоре есть еще одна попытка, и на этот раз она будет осмотрительнее. А пока у нее есть немного времени, чтобы отдышаться, чтобы прийти в себя.

Киоре прикрыла глаза.

…Службы в монастыре тянулись долго и заунывно, службы составляли его жизнь и оттого казались бесконечными. Серая роба, положенная послушницам, кололась, а еще в нее мерзко поддувало. Платок в виде отреза шерсти едва справлялся с защитой шеи и спины, на остальное его не хватало. Лишь зимой она была готова молиться без остановки, потому что в молитвенном зале было гораздо теплее, чем в келье, из-за постоянно горевших свеч. Еще по зиме она радовалась работам в хлеву: свиньи и коровы были очень теплыми, а в свободную минутку можно было закопаться в сено, и совсем невыносимым после тепла казалось возвращение в крохотную келью с жесткой кроватью и тонким одеялом.

Сирота, она не знала жизни за стенами монастыря, оттого с жадностью слушала рассказы новоприбывших послушниц, осознавая пропасть между собой и ими. Они приходили — отчаявшиеся, смирившиеся, приносили с собой греховные истории и дуновение совершенно другой жизни, где не существовало молитв. Они рассказывали о рынках, о танцах до упада, о тяжелой работе в полях, о жизни в городе, об унижениях и о страстях. У их горя существовали тысячи оттенков, а у радости — миллионы, озарявшие глаза яркими искорками. И всё это перемалывала, уничтожала вереница молитв, создававшая из полных жизни людей серых призраков, наполненных знаниями свитков Ги-Ра.

Они должны были, став монахинями, уходить с проповедями в города и деревни, обращать людей к свету безгреховной жизни и подавать пример, ибо душа, переполненная тяжестями грехов, умирала вместе с телом и больше никогда не могла попасть в сферу-эфир и переродиться. Монахини выглядели идеалами для людей: никаких злых мыслей, только добрые дела, только всепрощение и безграничное сострадание. Но стоило оказаться в монастыре… У одной не оказывалось вообще никаких помыслов, она молилась механически, повторяла затверженные слова. Другая тайком проносила в обитель алкоголь и прятала в келье, предаваясь греху. Третья водилась с мужчинами. Но всё тайно, тайно, тайно. Так, год за годом, внимательная Киоре узнавала жизнь, куцую, извращенную, но такую, какая была доступна ей в пределах монастыря.

«Из послушницы в убийцу!» — фыркнула она, открывая глаза. Звезды подмигнули ей. Киоре подобралась к краю крыши, чтобы спуститься, но замерла. Внизу у погасшего фонаря — автомобиль. Раздавшееся утробное рычание стало для Киоре неожиданностью: она дернулась и чуть не съехала по крыше. Прищурилась: у самого автомобиля туман как будто выглядел гуще, а еще в нём светились два синих огонька.

«Чудовище!», — мелькнула паническая мысль. Туманный зверь напоминал очертаниями не то волка, не то лису, не то вообще что-то третье, с пушистым и длинным хвостом, с мощными лапами. Он тихо рычал, готовясь к прыжку, но будто сознательно мучил ожиданием. И — рывок! Автомобиль пошатнулся, двое метнулись из него. Мелькнул черный мундир с серебряными эполетами: герцог Хайдрейк! Проклятье, а ведь он ей нужен живым! Только как убежать от туманного зверя? Как спасти Дорана? Она ничего об этом не знала! Если только оставить зверю на пропитание водителя, ему, кажется, лет много, так что не жалко…

Пока Киоре размышляла, зверь еще раз атаковал людей, что бросились врассыпную от него. Туманное чудовище — чего оно могло бояться? Тварь, петляя, обошла полоску света от фонаря. Киоре осторожно отползла от края крыши, молясь об успехе. Свеситься к первому же окну, тихонько открыть его, поддев задвижку ножом, забраться внутрь — плевое дело. В пустой комнате на тумбочке стояла единственная свеча, возле которой лежало несколько спичек в коробке. Выбраться на крышу, спрыгнуть с нее и оказаться рядом с герцогом было проще простого. Еще быстрее зажглась свеча, даже опередив недовольный рык чудовища, успевшего поранить водителя. Киоре выставила ее вперед, надеясь на чудо… И оно свершилось! Туманный зверь замер и отступил от пламени, принялся кружить, но подойти не мог. Пламя на короткой свече плясало, воск капал, а Киоре смотрела в глаза зверю.

— Нам необходимо попасть в дом, где горит огонь, — сказала она герцогу, который поднимал своего водителя, зажимавшего рану на руке. — Немедленно! — добавила она, нахмурившись: зверь подозрительно прищурился и отступил.

Доран постучал пальцем по ее плечу и указал на светившееся шагах в тридцати позади окно.

— Медленно отступаем, — приказал он.

Киоре смотрела в глаза-топазы, не отводила взгляда, как будто от этого, а не от дрожащего пламени свечи, зависела их жизнь. Водитель стонал. Медленно двигались дома. Раздавшийся стук напугал ее, и, когда отворилась дверь и полоска света коснулась тумана, Киоре восторжествовала: зверь зашипел и отступил. Первым забросили водителя, следом зашел Доран, а Киоре медлила, и ее дернули, втащили внутрь, погасив свечу. На закрывшуюся дверь наскочило чудовище, проскрежетало когтями и, злобно воя, умчалось в ночь.

Хозяин помещения, сапожник, работал у чугунной печки — там стоял стул и лежали на небольшом столе инструменты. Увидев состояние одного из гостей, предложил помощь.

— Отныне ночи опасны, — заметил Доран, зашивая глубокую, рваную рану своему слуге иглой для кожи.

— Будто до этого они были безобидны, — фыркнула Киоре, гревшаяся у открытого огня.

Прилавки ломились от обуви: рядом стояли прекрасные сапоги из дорогой кожи и дешевые крестьянские ботинки, бальные туфли и домашние… Сапожник был мастером своего дела.

— Ты считаешь, что грабитель и это равнозначны? И откуда ты знала, как нам спастись? — Доран отрезал нитку и бросил иголку в тазик с горячей водой, окрасившейся в розовый.

Сидевший водитель наконец-то завалился набок, на столешницу.

— Умереть проще, чем жить без денег, — фыркнула Киоре. — Оно избегало света фонарей.

Сапожник, повинуясь Дорану, оставил их, ушел спать. Герцог подбросил несколько поленьев в печку, и они затрещали, выпустив сноп искр.

— Зачем ты меня спасла?

Она замерла и повернулась к герцогу, перекатилась с мыска на пятку:

— Надеюсь на взаимность, — и склонилась в дурацком поклоне. — Ты лучше разбирайся с тем, что в городе творится, а то ворье разбушевалось, убийства темные творятся, теперь еще туманные чудища — страшный непорядок! — и подошла к печке, села перед ней.

— Зачем ты воруешь? — спросил Доран и сел рядом, глядя в огонь.

Отсветы плясали на его лице, мистически подсвечивая глаза. Русые волосы растрепались, рукав мундира оказался порван — так он гораздо больше походил на человека. Киоре снова вспомнила бал-маскарад, и злость захватила ее: как же, ведь единственный не поддался! Но вместе с тем стоило признать, этим же Доран заслужил и ее уважение.

— А зачем ты преступников ловишь? Живу я так, — пожала она плечами. — Оказавшемуся раз по ту сторону закона нет места среди честных людей.

— Место всегда можно найти, — он всё также неотрывно смотрел в пламя, только лицо стало еще серьезнее.

— Доран, может, я уже сотнями убивала и травила? Уверен, что стоит со мной говорить? — она невольно обмахнулась: в костюме у камина оказалось очень жарко.

— Что еще сейчас делать? Придушить тебя прямо здесь и выдать за акт правосудия?

Киоре тихо рассмеялась, стукнула его по плечу, как того же Ножа, и только потом невольно поморщилась от собственной ошибки.

— Я буду сопротивляться!

— Оставим эту тему, — вздохнул Доран. — Ты правда ничего не знаешь об этой твари?

— Никогда чудищами не увлекалась!

Она могла лишь предполагать, что это чудовище выбралось откуда-то из подземелий, о которых ей рассказал Ястреб.

— Похоже, нам придется до рассвета оставаться здесь, — Доран снял китель и постелил себе на пол.

— Вот еще! — фыркнула Киоре. — Я скоро уйду.

— Как хочешь, — и лег, подложив под голову руку.

— А твоему сиятельству не привыкать к необычным ночевкам, — протянула Киоре, но ответа так и не услышала. — Не хочешь отобрать у сапожника постель? Ты ж герцог, твое сиятельство!

— Прекрати, я так не поступлю.

— Скажи правду! Брезгуешь ты чужой кроваткой! Клопов боишься, да? — Киоре фыркнула, Доран промолчал.

Значит, угадала!

Встав, она еще раз обошла обувную лавку, разглядывая товар. На столе всхрапывал водитель и вздрагивал, когда двигал раненой рукой. На повязке проступила кровь, но ни менять ее, ни будить кого-то ради этого Киоре не собиралась. Наконец, она опять остановилась у печки, посмотрела на герцога.

Не разувшись, в порванной и грязной рубашке он спал лицом к огню, что, угасая, освещал его багровым. Доран хмурился, водил носом, и Киоре, усмехнувшись, подбросила в огонь поленьев, чтобы он жарко затрещал. «Лааре», — шепнул спящий, и вечная печать усталости и тоски опять накрыла лицо. Мужчину дернуло, он чуть не пнул присевшую рядом девушку, заметался, держась за шею, как будто его душили. Недолго думая, Киоре схватила со стола тазик с остывшей водой, выбросила из него иглу и опрокинула на метавшегося в бреду. Доран вздрогнул и сел, схватившись за виски, перед этим еще раз позвав Лааре.

— Проклятье, — пробормотал он, придвигаясь к огню.

Под глазами залегли тени, у губ собралась морщинка. Мокрые волосы он отбросил назад, и с них сорвался вихрь розовых капелек.

— Тебя в кошмарах преследуют женщины? — иронично поинтересовалась Киоре, но ее не услышали. — Доран?

Попытка тронуть его за плечо была напрасной: ее с грохотом уронили на пол, схватив за шею так, что и двинуться нельзя было. Мужская рука оказалась необъяснимо горячей, сам он нависал, смотрел, но как будто не понимал происходящего. Киоре чувствовала собственный ускорившийся пульс, аккуратно и незаметно сдвигая ногу для удара. Взгляд герцога прояснился, и он медленно отпустил ее за миг до возмездия, сел и опять схватился за виски.

— Ненормальный! — прошипела она, потирая горло.

Доран вернулся к огню, даже протянул руку, но отпрянул, когда пламя лизнуло пальцы. И ни слова. Он даже не посмотрел, жива ли Киоре. А если она от страха умерла бы? Снова гнев затмил разум, снова вперед вышли эмоции, но никак не расчет или здравый смысл. Когда Киоре дошла до мысли огреть герцога тазиком, тот качнулся и сделал движение, как будто снял паутину с лица.

— Ты разве не собиралась уходить?

— Почти ушла, а потом тебя скрутило, как старого деда после позднего ужина, — фыркнула воровка.

— Спасибо за сравнение, — тихий смешок слился с треском пламени, и не было понятно, был ли он или показался.

— Кошмары с работы замучили?

— Нет. Жена снилась, — все-таки ответил он.

Не хватало только лунного луча, чтобы снова возникло ощущение волшебной, нереальной ночи. Той ночи, когда не существует зла и добра, когда враги говорят как старые друзья и даже могут прогуляться по тесным улочкам города.

— Нет хуже сна, в котором мертвые тревожат живых, — согласилась Киоре.

— Мертвые? Почему ты думаешь, что она мертва?

— Доран Хайдрейк, глава Тайного сыска, унаследовавший титул герцога в восемнадцать лет, опекавший до замужества девиц…

— Прекрати! Да, удивительно было бы, если бы ты не знала о смерти моей жены. Ты права… Да… Лааре умерла пятнадцать лет назад.

Киоре прошлась по помещению, хотела подбросить еще дров в печку, но они закончились, а выйти на улицу было страшнее, чем остаться в темноте мастерской.

— Разве ваша Ги-Ра не запрещает долго скорбеть об умерших? — резонно спросила она.

— Для меня Лааре жива, — Доран вздохнул, согнувшись от горя.

— Грех, герцог, грех, — усмехнулась она. — Знаешь, — Киоре села рядом, — в хаанате тоже верят в перерождения. Искренне любившая душа умершего человека всегда возвращается в мир, чтобы оказаться рядом со своей парой. Вернуться она может новой любовью, другом, родственником или ребенком, но вернется обязательно.

— У нас тоже верят в перерождения, — заметил Доран.

— Знаю-знаю, — отмахнулась воровка, краем глаза замечая задумчивость мужчины. — В хаанате иное. На небе есть белоснежная река — река душ, и души умерших уплывают по ней в вечные сады, на суд Сил. Но если человек умер не своей смертью или раньше отведенного срока, если он обрел истинную любовь на земле, душа вырывается из потока падающей звездой и скитается по миру людей, пока не обретет новое тело. Душа забывает предыдущую жизнь, но у человека остается стремление к тому, кого он любил. Он может не знать, куда и зачем стремится, может провести всю жизнь в поисках, но чаще все-таки находит.

Легенда пахла горькими травами хааната, и для Киоре вместо печного дымохода проступили клубы белого дыма, возносившиеся в звездное небо с белоснежной лентой реки душ. Доран же, сцепив руки, уперся в них подбородком, молчал, как будто ничего не слышал.

— За пятнадцать лет душа точно переродилась, так что смотри по сторонам внимательно! Рядом с тобой может ходить твоя супруга.

Он вздрогнул и посмотрел на Киоре, которая сидела в костюме, маске и перчатках. Ни кусочка кожи не разобрать, ни цвета глаз, и именно теперь это показалось кощунственным, будто Доран голышом пробежался перед ней.

— Скажи, ты можешь прочитать мне… те книги? — хриплый голос сорвался на шепот.

Киоре качнула головой и подняла руку, прежде чем Доран возмутился.

— Могу, но зачем? Там изложены легенды хааната с его символикой. Там нет ритуалов для призыва душ, нет заклинаний для возвращения мертвых, нет того, что ты мог искать в них пятнадцать лет назад.

Воровка лукавила: она не могла знать, что было в тех тонких книжицах, похожих на тетрадки, но колдуны никогда не записывали свои заклинания, только легенды, только образы, которыми можно было упиваться. И, судя по мимолетной тени на лице собеседника, причину приобретения книг Киоре угадала.

— Ты считаешь, она переродилась?

Пламя в последний раз жалобно вспыхнуло, рассыпав жаркие искры, и погасло, сжавшись до алых угольков, что тихонько тлели посреди золы. Темнота скрыла всё, и Доран как будто растворился в ней, опустошенный, жаждавший надежды, давно сломленный горем мужчина. В темноте обострился терпкий запах обувной кожи, и отчего-то во рту пересохло.

— Скажи мне!

Киоре отшатнулась, когда маски коснулась чужая рука.

— Если любила, герцог, если любила. А теперь давай спать. Тебя ждет служба, мне бы тоже не помешало вздремнуть.

Она пошумела, как будто устраиваясь на полу, услышала, как лег обратно на китель и Доран. Может, будь ее жизнь изначально другой, она стала бы похожей на него. Если бы только Киоре была не сиротой, а дочерью какого-нибудь аристократа, то тоже смогла бы найти какое-то неприбыльное дело и посвятить себя ему, а не бежала бы взмыленной лошадью внутри круга, что постоянно уменьшался. Но сложилось, как сложилось, и нечего было винить кого-то.

Убедившись, что Доран спит, она тихонько поднялась и выскользнула за дверь. Рассвет подступал, туман еще не ушел, но чудовища можно было уже не опасаться. Что ж, опять ей не видать сна, ведь надо было подготовиться к следующему спектаклю.

После полудня к самому большому парку Тоноля подъехала изящная белая карета, из которой вышла стройная девушка в небесно-голубом платье. В глаза бросались, привлекая внимание, небрежно собранные в прическу пламенно-рыжие волосы, на фоне которых терялось совершенно бесцветное лицо. Пропадали, сливаясь с бледной кожей, тонкие брови и узкие губы, глаза смотрелись водянистыми, и даже красивый зеленый цвет не спасал их. Всем запоминались лишь роскошные волосы, не прикрытые шляпкой.

Киоре, спрятавшись под кружевным зонтиком от солнца, медленно гуляла по парку вдоль огромных каменных фонтанов, по тенистым аллеям с красиво подстриженными стройными деревьями, умело закрывая верхнюю часть лица от посторонних взглядов, чтобы прохожие видели лишь подбородок и выбившийся пламенный локон.

— Вас опять придется ловить или маски сброшены? — раздался за спиной на очередной аллее мягкий голос.

— А вы снова предложите исповедаться?

Она повернулась к Эртору, молодому щеголю в светло-бежевом костюме. Без маски, в обычной одежде он оказался долговязым блондином с томным, оленьим взглядом. Пышный воротник рубашки с каскадом кружев, такие же манжеты, узкие рукава сюртука — он как будто только вышел от самого дорогого портного.

— Составите мне компанию? — Эртор обворожительно улыбнулся, предложив ей локоть.

— Разумеется, ведь у нас была очень интересная беседа на маскараде, — она легко взялась за локоть, перед этим сложив зонтик и взяв его на манер трости.

Эртор с удивлением всматривался в ее лицо, но взгляд то и дело возвращался к покачивавшемуся локону.

— Природа одарила меня только яркими волосами, — понимающе улыбнулась она.

— Неужели? А удивительное обаяние? Вы запомнились всем. Как вас зовут, загадочная птица счастья?

Они шли по аллее, и взгляды прогуливавшихся аристократов скользили по Киоре, и взгляды задерживались на ее волосах, вспыхивали от догадок — многим запомнилась птица счастья.

— Ноарике, — ответила она. — Просто Ноарике, — опередила вопрос Эртора. — Я ведь не говорила, что ровня вам.

— Даже так? — удивился племянник кардинала. — Тем любопытнее.

Киоре покачала головой, мягко улыбаясь:

— Если вы сейчас сбежите с криком ужаса, я не обижусь.

— С криком? Ужаса? Дикость! — фыркнул юноша. — Скажите, вы не откажетесь прийти сюда завтра? Сейчас меня ждут дела, хоть мне не хочется бросать вас в этом парке…

— Ради беседы с вами — приду. Надеюсь, не помешала вашим делам.

— Поверьте, дама им никогда не помешает, — он грациозно склонился и под смех Киоре ушел.

Сама же она еще погуляла по парку и вернулась в карету, приказав кучеру ехать на ближайшую стоянку. Там ему пришлось провести несколько скучнейших часов, пока сумасбродная, но хорошо платившая клиентка, бесстыдно дрыхла в салоне. Как и было приказано, он разбудил Киоре в восемь вечера, тогда же к ней прибежал мальчишка-беспризорник, передал какой-то клочок бумаги.

«Птичка, загаданный тобой человек в городе, сегодня будет в «Камелии». Твой Ястреб», — прочитала она и приказала мчать во весь опор к самому известному притону. Киоре, закусив губу, смотрела в сумрак улиц, прогнанный светом фонарей, и радовалась, что туман еще не появился. Притон был красивым, хоть излишне вычурным зданием с арочными окнами, которые ярко светились.

На входе ей выдали маску и забрали зонт, открыли створчатые двери. Она нырнула в омут игровых страстей и запретного наслаждения. Полуобнаженные девицы, юноши в интригующе расстегнутых рубашках и столы, столы, столы. Табачный дым, пот, сальные улыбки, скользкие намеки и яркая, завлекательная обертка из отделки камнями, позолоты, украшений и шелковых подушек. Она отмахивалась от навязчивых предложений, прошла мимо всех столов, вышла, наконец, в коридор, что вёл к съемным комнатам. Не прогадала. Подняв за лацканы пиджака, знакомый ей по карточной игре на бале-маскараде мужчина держал второго, с локонами до плеч — больше она рассмотреть не смогла, поскольку лицо его заслоняла висевшая на стене лампа.

— Ты обещал! Ты обещал, что он взлетит, что я стану богат, Файрош!

— Пусти, — приказал ледяной, знакомый Киоре до дрожи голос. — Денег тебе не вернуть, Кеэрел. И баронский титул ты тоже скоро потеряешь.

И Кеэрел сгорбился, словно ему под дых врезали, выпустил Файроша. Киоре спряталась за каким-то растением, лишившись возможности наблюдать. Но это ей не было нужно, она прекрасно представляла второго собеседника — каштановые локоны, мужественное, сводившее женщин с ума лицо с родинкой над бровью и бархатный голос, подчинявшийся хозяину, как лучший музыкальный инструмент. Раздались шаги, а значит, обманщик ушел, оставив поверженную жертву раскаиваться и утопать в отчаянии.

— Как я вижу, чудом отвоеванные гроши ваши улетели в никуда? — она вышла прямо к Кеэрелу.

Он выпрямился, пристально вглядываясь в девушку, как будто вспоминал.

— Если расскажете мне вашу беду, обещаю сыграть с вами против кого-нибудь, — усмехнулась Киоре, качнув головой.

— Опять вы… — вздохнул он, вспомнив ее. — Думаете, я в таком отчаянии, что выставлю себя на посмешище?

— Не забывайте, что я — птица счастья не только на маскараде.

Киоре поймала пробегавшего мимо слугу, отдала ему несколько монет и получила ключ с номером спальни, подхватила под руку Кеэрела и увлекла за собой. Закрыв спальню на ключ, бросила его к себе в корсет.

— А теперь поговорим, — указала на пару кресел у окна, возле которых на столике лежали сигары. — Поделитесь своей бедой, барон. Кто знает, не станет ли это удачным поворотом в вашей жизни.

Кеэрел присел в кресло и стянул с лица противную маску, пропитавшуюся потом сотен лиц, то же самое сделала и Киоре. Нездоровый цвет лица, потухший взгляд, как будто поникшие усы — Кеэрел словно приговорил себя к смерти.

— Зачем вам это? Если вы хотите моих денег, то разочарую: последний грош отдал за вход сюда в надежде разбогатеть.

— Я отвечу на ваши вопросы, но только после правдивой истории. Вы ничем не рискуете, а я же могу своим признанием выкопать себе могилу.

Киоре качнула головой, сложив руки на животе, а Кеэрел скривился — он понимал, что не теряет уже ничего.

— Отец, прежний барон Гештада, проматывал семейное состояние, но как-то медленно и совершенно незаметно. О непомерных долгах я узнал лишь после его смерти. Теперь же… Все земли заложены. Доходы по праву выигрыша ушли в чужие руки. В скором времени меня ждет позор и признание нищим. Меня отправят куда-нибудь на границу с хаанатом в качестве рядового, а если очень не повезет, то буду отрабатывать долг как заключенный благородных кровей, то есть в далеком лесу, вырубая деревья. Или строя мост.

Барон Гештада пожал плечами, мол, вот и вся история, смейтесь.

— А эта сцена в коридоре?..

— Тот тип уговорил меня вложить большую часть оставшихся денег в проект планёра. На бумагах всё было прекрасно, этот аппарат должен был взлететь, а затраты на его постройку — окупиться с прибылью. Но планёр загорелся и разбился. Подозреваю, от моих денег конструктору досталась капля.

От сквозняка покачивался тяжелый балдахин роскошной кровати, завлекательно блестели свежие фрукты в вазе на столике, а Киоре смотрела в окно, но не видела ничего.

— Кеэрел, ничто так не роднит, как общие враги. Опровергните мои слова, если я не права, но… Большая часть расписок вашего отца находится в руках того мошенника, с которым я застала вас в коридоре?

Барон побагровел и сжал кулаки, из чего Киоре сделала вывод: угадала.

— Да. Он перекупил их.

— Теперь и я могу признаться, что к этому человеку испытываю ненависть не меньше вашей, а может, даже больше. Он обманул меня, предал и оставил без средств к жизни, чуть не погубив. Нет, подробностей не будет, моя история слишком гнусная, — отрезала Киоре, не позволяя барону вставить и слова. — Общие враги роднят лучше крови, не находите?

— Да, только что с того? Сегодня он здесь, а завтра уже исчезнет, — пожал руками барон.

— Мечтой этого человека давно являются богатство и титул, и, поверьте мне, изгнав вас, он займет ваше место. Согласны ли вы на такой расклад? Или же попытаетесь переиграть этого мерзавца?

Киоре подалась вперед, и глаза ее обольстительно сверкали жаждой возмездия, не кровавого, но триумфального, запоминающегося, искусного. Вся ее поза говорила, как она желала помочь этому несчастному мужчине, выпутать его из паутины долга, в которую он угодил совершенно не по своей воле. И Кеэрел сдался, простонав что-то согласное, как будто подписал нечто более плохое, чем смертный приговор самому себе.

— Поверьте, это будет достойная партия. Но сначала мы поправим ваше положение карточными выигрышами. Ну что, готовы увидеть большие деньги?

Она поднялась, как дух возмездия, прислонила к его лицу маску и завязала, после чего вернула на лицо и свою. Они спустились в игровой зал и заняли место за первым подвернувшимся столом, притом Киоре бросила в качестве ставки от них двоих целую россыпь золотых.

Первую партию они проиграли, потому что птица счастья обернулась капризной девчонкой, которая лезла в карты напарника, мешала ему и сама постоянно делала неправильные ходы. Кеэрел нервничал, проклинал в сердцах напарницу, а их соперники лучисто улыбались, ведь даже не надеялись на такой выигрыш.

Дальше — хуже. Киоре визгливо возмутилась проигрышем и пожелала отыграться, бросив на стол еще большую сумму. И опять они проиграли. В третий она бросила вообще невероятную сумму, гораздо больше первых двух ставок, и сказала, что ставит всё. Противники с легкостью поставили всё выигранное и добавили еще денег сверх того, поскольку уже не сомневались и в третьей победе против незадачливой прожигательницы денег. Что что-то пошло не так, они поняли, когда из-под рук незадачливой картежницы они оба получили слишком плохой для случайного расклад, но всё еще надеялись выиграть у дурочки и поддакивавшего ей мужчины. Третья игра для них закончилась проигрышем, после которого довольная Киоре забрала себе кучу золота и, отсчитав всё, поставленное лично ей, протянула Кеэрелу увесистый мешочек. И никто не заметил, как вместе с деньгами она стащила со стола еще и карту.

— Хочешь выиграть большее, упусти малое, — с улыбкой заметила Киоре, утаскивая барона за другой стол, где они оказались напротив ненавистного обоим типа и хлыща с зализанными волосами.

Киоре сладко улыбалась новым соперникам, понимая, что амплуа дурочки за этим столом использовать нельзя, что сразу придется играть на страх и риск. Первую игру они с бароном выиграли, вторую — проиграли, как и третью.

— Какая скука — игра на деньги? Вы со мной согласны? — спросила она оппонентов.

— На что же желает сыграть высокая госпожа? — Киоре поморщилась от галантного обращения к знатной особе, титула которой не знали.

Неуместно. Слащаво. Но Файрош всегда был этаким обольстителем!

— Ох, знаете, я так люблю риск, так люблю!.. Мужчины, подтвердите ли вы, что карточный долг всегда следует платить? — три голоса подтвердили ее слова. — Какие вы храбрые! А если ставкой в игре будет жизнь? — подтвердили уже менее уверенно, не зная, что услышат дальше. — Один из пары проигравших в этой партии застрелится!

Барон вздрогнул, впрочем, как и их соперники, не ожидавшие такого поворота. Но к громкому разговору за столом прислушался весь притон, и потому условие оказалось услышано, как и хотела Киоре.

— Что ж, сыграем, — кровожадно улыбнулся Файрош, а хлыщ только сглотнул. — Сдавайте, высокая госпожа!

Киоре тасовала карты, абсолютно спокойная и отрешенная, также спокоен оставался ее заклятый враг, и карикатурами возле них сидели барон и хлыщ, на чьих бледных лицах крупными буквами был выписан ужас. «Ширмы», — поморщилась Киоре, раздавая карты. Еще она знала, что в игре на жизнь противник будет жульничать и мухлевать, а потому не собиралась вести игру честно.

В полной тишине карта летела на стол за картой, соперники нервничали, карты вздрагивали в потных руках двоих, и одни нарисованные картинки сменялись другими. Киоре смотрела в ошеломительно красивые карие глаза напротив, наблюдала за ловкими руками. Оба они не могли уследить за трюками друг друга, а потому принимали мошенничество как данность.

В очередной раз приняв карты, Киоре незаметно подбросила в отбитые еще одну, пользуясь тем, что Кеэрел, которого она толкнула, пролил вино на стол, что отвлекло всех игроков. Приближалась развязка. У всех на руках остался минимум карт, и последний ход должен был определить победителя. Карты двоих вскрыты, и казалось, что воздух застыл в помещении, потому что тоже жаждал узнать финал партии.

— Нас ждет женский труп, — улыбнулся красавец, опуская на стол козырной туз.

С таким раскладом Киоре могла только признать поражение, и рядом побледнел барон, трижды проклявший идею связаться с птицей счастья.

— Высокий господин шутить изволит? — она вскинулась, как молодой и дурной жеребец. — Козырной туз был отбит в середине партии! Мошенничаете!

— Его не было, — с непроницаемым лицом заявил оппонент.

Барон и хлыщ, переставшие что-либо понимать, молчали. Казалось, в этот момент, если бы они заговорили, то стали бы лучшими друзьями.

— Как же! А это что? — в этот момент Киоре методично переворачивала отложенные в сторону карты, пока не наткнулась на нужную.

Подняв туз над головой, она продемонстрировала его всем присутствовавшим, которые тут же стали припоминать, что да, карта была использована в партии, а значит, среди них и в самом деле мошенник.

— С тем же успехом вы, высокая госпожа, могли подбросить его туда.

— Но как? Все наблюдали за нашей игрой, — и она повернулась к зрителям. — Есть ли тот, кто видел, как я подбрасываю карту?

Ответило ей молчание.

— Попрошу вас покинуть мое заведение, — к смявшему туз Файрошу подошел владелец заведения, приторно-сладкий старик с седыми бакенбардами, — и более никогда здесь не показываться.

Взгляд к взгляду. Узнавание. Карие глаза обещали Киоре сотни смертей, одна другой ужаснее, а она сидела, безмятежная, спокойная и уверенная в собственных силах. Он и так знал, что Киоре в столице, ведь у Кровавой Эши была лишь одна ученица, которую он страшно обидел. Карточная партия — ее насмешка, ее объявление войны.

Когда его вывели, Киоре рассмеялась, запрокинув голову. Она смеялась и смеялась, пока не выступили слезы, но всё равно не могла остановиться. Месть, месть и еще раз месть! Она отомстит! Всё сделает для этого! Втопчет его в грязь, уничтожит! О, как же вовремя ей подвернулся этот барончик! Подумав, что с долгами она ему всё-таки поможет, Киоре повернулась к совершенно потерянному Кеэрелу и от души поцеловала его, долго, сладко, под аплодисменты зрителей.

— Мы его утопим, — спустя время заверяла ходившего туда-сюда по комнате барона Киоре. — И не сомневайся!

Он присел на кровать, всё еще бледный.

— Я умирать не собиралась и тебе бы не позволила. Моей целью было выкинуть его из притона, — пояснила она. — Считай это причудой женского самолюбия.

— А если бы он смог перехитрить тебя? Если бы мошенницей оказалась ты?

— Риск был, но всё сложилось как можно лучше. Я знаю, что рано задавать такой вопрос, но доверяешь ли ты мне?

Барон посмотрел на нее совершенно тупо, как будто смена темы разом лишила его всего мозга.

— Я уже вверил свою судьбу в твои руки. Чего ты еще желаешь?

— Желаю опередить нашего врага, — отрезала воровка. — Он узнал меня и непременно захочет открыть тебе глаза на мою личность. Я — Киоре, ученица Кровавой Эши. И если тебя это пугает, лучше нам немедленно разойтись.

Она считала секунды и смотрела в глаза барону. Она была готова драться и бежать, но Кеэрел только шумно вздохнул и прикрыл глаза, упав на кровать.

— Какая разница уже? Если ты думаешь, что я заплачу за твою помощь, то ошибаешься: у меня нет и медяка, — он улыбнулся расслабленно, нашел на ощупь щиколотку Киоре и нежно погладил.

— А как же выигрыш?

— Это на восстановление моих нервов!

Она обаятельно улыбнулась, чуть вытянув ногу, чтобы Кеэрелу было удобнее гладить ее.

Глава 9

Во сне Дорана окружал запах сирени, ненавязчивый, легкий, как дымка светлых воспоминаний.

Вот он и император, еще семнадцатилетние юнцы, наперегонки ухлестывают за первой красавицей Тоноля Саирой, а она, смеясь, принимает их знаки внимания, но никого не поощряет в страхе разрушить мужскую дружбу.

Вот аллеи центрального парка с его бесконечными кустами сирени. Шальная юность подгоняла стайку друзей, заставляла стегать коней, пугать прохожих. Но кто скажет слово упрека наследнику престола? Оттого поддержали и предложенную им шалость — опрокинуть в фонтан девицу. Лошади промчали, всколыхнув пыль, девушка обернулась; она, спасаясь от лошадей, отшатнулась и, конечно же, упала в фонтан. Доран ехал последним и не смог умчаться вдаль, вслед за друзьями. Провидение? Судьба? Девушка, закрыв лицо руками от стыда, дрожала и плакала, не пытаясь выбраться из каменной чаши с водой. Доран, спешившись, сам перемахнул через бортик и помог ей встать, укутал в свой сюртук, увел подальше от людных аллей, в одну из скрытых среди растений беседок.

Девушка сидела, цепляясь скользкими перчатками за его сюртук, дрожала, подобравшись, как в ожидании удара. Доран смотрел на сирень, заложив руки за спину, но почему-то чувствовал каждый легкий вздох спасенной, угадывал по легкому шелесту платья движение, ощущал ее смятение, как собственное. Подсохнув, ее светлые волосы забавно завились, обрамляя милое лицо.

— Снимите сюртук. Вашему платью тоже надо просохнуть, — и он отвернулся, потому что стыд и робость багрянцем окрасили щеки. — Пока не скажете, я не повернусь к вам.

По шелесту ткани Доран понял, что девушка послушалась.

— Прошу прощения за эту выходку, — наконец произнес он то, с чего следовало начать разговор.

Дрогнул куст и исчез приличный клок листьев: скучавший конь Дорана настырно привлекал внимание.

— Прощения должен просить совершивший, вы же мне помогли, — ее мягкий голос походил на нежное пение птиц.

— Вы видели, кто это был?

— К сожалению, я только недавно прибыла в Тоноль, и еще не знаю всего высшего света…

Доран мысленно хлопнул себя по лбу. В самом деле, сколько еще нелепостей он совершит перед ней? Не попросил прощения сразу, не представился, хотя укутал в свой сюртук…

— Простите, что не представился. Доран Хайдрейк, наследник герцога Рейла. А в фонтан вас опрокинул наследный принц, Паоди Каэр-Моран.

Она не сразу собралась с духом, чтобы ответить.

— Пожалуй, никто в высшем свете не может похвастаться столь неординарным знакомством с принцем, — и Доран ощутил ласковую, мягкую улыбку. — Я Лааре Гариде, дочь графа Митри. Старшая дочь. Нас пять сестер…

И Доран, глядя на кусочек неба из-под крыши беседки, неожиданно осознал: Лааре станет его супругой. И только она, эта нежная девушка с тихим, напевным голосом, кого он ощущал, как себя, достойна предложения. Девушка, которая на фоне прекраснейшей Саиры исчезнет, как тень в полдень, но которая затмила красавицу для него.

Тогда он повернулся так резко, что мир качнулся, а потом из круговерти зеленого, голубого и сиреневого проступили светившиеся счастьем карие глаза.

В Догире их торжественно венчал сам первосвященник, тогда смуглый мужчина с беглой речью. Доран кружил, кружил на руках жену, и она застенчиво улыбалась, просила опустить на землю, поскольку боялась летать…

Доран проснулся под звук песнопений псалмов, которыми провожали из Догира новобрачных. В сердце была тоска. Жизнь отвела молодым на счастье ровно полгода, а после полились, одно за другим, несчастья, как будто карая за что-то. Сначала умер отец Дорана, и ему срочно пришлось принимать управление землями. Следом у Лааре случился выкидыш, но Дорану было важнее, чтобы выжила супруга, а не ребенок, которого он и не видел. Потом умерла мать Лааре, и по этому поводу запил граф, быстро промотавший всё свое состояние и пустивший по миру четверых дочерей. Но Доран и Лааре не бросили их, пристроили по пансионам и отложили приличное приданое каждой.

А на вторую годовщину свадьбы Лааре умерла от скоротечной чахотки. Она в бреду шептала, что он будет счастлив, просила забыть ее, плакала об умершем ребенке, просила за сестер и сотню или даже тысячу раз в день говорила, как сильно его любит. Она и после смерти сжимала руку мужа, который находился при ней неотлучно до самого конца.

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! — его звали хрипло, прерывисто, а Доран понял, что так и не проснулся, пребывал в каком-то болезненном бреду.

Он пошевелился и поморщился: ночь на холодном полу в его возрасте бесследно не проходит. Вытянув ноги, стал их разминать, заодно плечи и спину. Спросил взывавшего к нему водителя о самочувствии, прислушался. Город вне мастерской, похоже, давно не спал. Из этого следовало два факта: во-первых, сапожник отчего-то не разбудил его, хотя имел право, во-вторых, сам Доран проспал несколько часов службы.

Поднявшись, он осмотрел перевязку слуги, нашел хозяина помещения и приказал найти транспорт для водителя. Поскольку ехать домой было слишком долго, Доран надел китель и постарался по возможности придать ему презентабельный вид. Получилось плохо, но всё равно лучше, чем ходить в одной рубашке.

В дверях Особого управления он чуть не столкнулся с выбегавшим Вайрелом, на котором лица не было.

— Ваше сиятельство! Мы уже розыск объявили! — воскликнул он, придерживая дверь для начальника.

— Излишняя поспешность! — возразил Доран, приглашая помощника в свой кабинет.

— Отнюдь, — упрямо выпятил тот подбородок, пока глава Тайного сыска садился за стол, чтобы разобраться с накопившимися бумагами. — Патруль нашел вашу машину, изрядно помятую, а еще и следы крови недалеко от нее. Вы же с утра не прибыли на службу. Отправили посыльных к вам домой и во дворец, но и там, и там вас не видели…

— Тихо, Вайрел! — он поднял какой-то лист, элементарно забыв его отпустить. — Что? Третий труп?

Доран нахмурился, глядя на заместителя. Тот пожал плечами и вздохнул: да, еще один труп девушки. Снова без глаз.

— Вайрел, через полчаса зайдешь ко мне и заберешь объявление. Немедленно отдашь в канцелярию, пусть сделают копии, а патрули развесят. Даже в квартале нищих!

Заместитель удивился, но вопросы сдержал, вместо этого вышел в приемную, откуда принес небольшую коробочку, которой Доран обрадовался, как самому лучшему подарку.

— Наконец-то! Починили? — заместитель кивнул, и Доран достал из упаковки небольшой кристалл эстера на шнурке, служивший для связи. — Так, Вайрел, не отвлекаемся. Срочно добудь мне транспорт до дворца.

— Но сегодня поминальный день…

— Вайрел Корте! Я приказываю, а…

— Я исполняю, — понятливо кивнул заместитель, растворяясь за дверью.

Поминальный день Паоди и Саира проводили с кардиналом, и они молились предыдущим императорам, каждому лично. В этот день Доран всегда уходил со службы в три часа дня, какой бы аврал ни случился, запирался дома и смотрел, смотрел до самой темноты на фотокарточку Лааре. Но в этом году был не аврал — катастрофа, оттого он взял кристалл за шнурок, произнес имя императора и добавил к нему секретный код, известный узкому кругу лиц. Камень засветился, застыл в воздухе, чтобы через мгновение показать взбешенную голову императора.

— У тебя три секунды! — ледяным тоном произнес он.

— Еду во дворец и, если понадобится, достану тебя из склепа с боем, — отчеканил герцог, глядя в глаза другу.

— Жду, — после паузы кивнул Паоди, понимая, что Доран не стал бы так шутить.

Надев шнурок на шею, он спрятал теплый камень под рубашкой. Сел. Задумался. Вскоре родилось полуправдивое объявление: «Жители Тоноля! В связи с участившимися случаями нападений на людей и жестокими убийствами Особое управление настоятельно рекомендует воздерживаться от ночных прогулок, особенно туманными ночами». Доран надеялся лишь на то, что подобные объявления всегда писали в крайнем случае и обычно к ним прислушивались. Он очень желал в это верить, поскольку объявить о туманном чудище во всеуслышание никак не мог. И кто знает, позволит ли о таком сказать хоть кому-нибудь император.

Как он отдал бумагу Вайрелу и как доехал по пропахшему фиалками городу во дворец, как шел его коридорами, Доран не помнил, это был какой-то полусон, закончившийся в кабинете Паоди. Император сидел за столом, подпирая подбородок, а кардинал рассматривал какой-то пасторальный пейзаж на стене.

— Должно было случиться нечто очень серьезное, Доран, — заметил император, а кардинал даже не повернулся к нему.

Не стесняя себя церемониями, он снял китель и сел в кресло, сжав подлокотники. Император оценил общий вид друга и приподнял брови в немом изумлении.

— Ваше Величество, я желал бы сообщить эти сведения только вам. И вы потом решите, стоит ли знать нашему высокочтимому отцу народа.

— Говори. Он всё равно прознает, — отмахнулся Паоди.

— Я возвращался домой поздней ночью, в самое туманное время. Ехал в автомобиле с моим водителем, как обычно. В один миг туман возле машины вспыхнул синими огнями, и я едва успел отшатнуться, когда бок автомобиля ударило… нечто, — герцог поморщился, но не мог подобрать лучшего слова.

Туманное создание устрашало, оно дышало сыростью и ужасом, его глаза горели жаждой смерти. Доран едва успел выбраться из автомобиля. Второй удар зверя превратил бы его в лепешку. Туманное чудовище внятно описать не получилось, ведь оно перетекало, гротескно меняло свои очертания, и постоянным оставался только цвет глаз. Рассказал Доран, как чудовище бросилось, как его закрыл собой водитель, позволяя избежать смертельного удара, как полилась кровь, на которую отвлеклось чудовище, помедлив со следующей атакой (это-то и спасло его, это-то и позволило Киоре выскочить со свечой перед ними). О роли воровки Доран благоразумно умолчал, ограничившись скупыми словами, что, пока тварь нюхала кровь, им удалось убраться подальше, а после они успели забежать в первый же дом, где и провели всю ночь.

— Вот такое чудовище я встретил. Уже приказал расклеить патрулям объявления, чтобы люди ночами воздержались от прогулок. Но у меня нет мыслей, что бы это могло быть. Если только у нас в Тоноле появился колдун…

Доран замолчал от пакостной догадки, а император размышлял вместе с кардиналом, чье лицо стало хмурее грозового неба. Киоре — колдунья! Она могла создать чудище! Но тогда всё ее поведение не укладывалось в рамки логики. Сбить со следа? Тоже неправильно, ведь она единственная известная колдунья.

— Это может быть только Киоре! Ваше Величество…

— Вы, сэф, тоже считаете, что сейчас лучшее время пригласить к нам послов из хааната и попросить их прибыть с колдунами?

Кардинал явно собирался сказать другое, но подобному тону императора не перечат.

— Что ж, Доран, весть твоя крайне тревожна, но она поставила точку в моих долгих размышлениях, — Паоди порывисто поднялся и прошелся вдоль стола, сложил руки на груди. — Семь лет назад, когда в Тоноле были убиты послы, наши попытки наладить отношения с хаанатом оказались пресечены. Думаю, ныне нам дан прекрасный повод, чтобы попросить у колдунов дружеской помощи и пригласить их в Тоноль, дабы еще раз принести извинения и попытаться все-таки построить между нашими государствами хрупкую нить доверия. Может быть, они помогут нам задержать и эту Киоре. Насколько помню, колдуны не любят, когда их дар используется во зло.

Кардиналу и Дорану оставалось только покорно склониться, принимая решение императора, который жестом приказал им удалиться. В коридор они вышли вместе.

— Доран, поскольку сегодня день поминания усопших, я не сообщил Его Величеству одну крайне неприятную новость. Думаю, вы еще не получали бумаг и ничего не знаете о свершившейся этой ночью трагедии.

Герцог и кардинал шли, и если первый не терпел витиеватых и пустых речей, то второй будто специально издевался, не подбираясь к сути.

— Сэф, у нас мало времени.

— Ошибаетесь. Сейчас у вас много времени, но когда скорбная весть дойдет до Его Величества, его не останется, смею уверить. Вы, конечно же, знаете монастырь святой Алатарины?

Доран кивнул, смутно припоминая, что оный должен находиться где-то недалеко от дома, в котором он имел честь провести ночь.

— Этой ночью убили монахиню.

— И? — пожал плечами глава Тайного сыска.

Убийство — это всегда плохо, но обычная монахиня не могла вызвать у Паоди каких-то сильных эмоций. Доран сбился с шага и посмотрел на возвышавшегося рядом старика (и этому совершенно не мешал их равный рост).

— Убили Иари? — спросил он.

— Именно, — вздохнул кардинал. — Вы должны помнить, что ее замуровали в келье. Этим утром принесшая пищу и воду послушница не смогла дозваться ее. В келье было темно, и она опустила свечу через окошко. Иари лежала на полу, лицом вниз. Келью размуровали по приказу настоятельницы, и оказалось, что ее убили ударом ножа в сердце. Возле тела лежал хаанатский вьюн.

— Сэф, благодарю, что рассказали мне. Вынужден немедленно удалиться в управление.

Кардинал кивнул, чинно сложив руки перед собой, и Доран ушел. Хаанатский вьюн! «Может, я уже сотнями убивала», — звенел в голове голос Киоре.

— Не лишитесь места, Доран, — раздалось ему вслед пожелание старца.

На миг глава Тайного сыска остановился и обернулся, но коридор опустел. До управления он добрался очень быстро, и на столе его в самом деле ждал пухлый конверт с нетронутой печатью кардинала. Бумаги он просматривал неохотно. Иари Доран помнил: тощая, похожая на вяленую рыбу женщина, чьи убеждения всегда отличались категоричностью. В монастырь Паоди сослал ее незадолго до того, как Доран занял пост главы Тайного сыска, значит, чуть больше семи лет назад, но причина высшей немилости к кровной родственнице, кажется, кузине, упорно не вспоминалась, пришлось все-таки вскрывать конверт и углубляться в бумаги.

Оказалось Иари, когда Паоди пытался ранее наладить отношения с хаанатом, невовремя сменила убеждения в сторону ненависти к колдунам. Истериками и скандалами она доводила послов, оскорбляла, и Паоди едва удавалось их задабривать. Когда оказалось, что Иари причастна к убийству послов, император не выдержал и приказал замуровать ее в монастыре. Мужа и детей, способных попросить помилования, у нее не было.

Доран откинулся в кресле и потер переносицу. Заглянувший мальчишка-помощник робко сказал о новых делах, но герцог послал его к заместителю, невзирая на повышенную загруженность последнего. Дорана терзал, уничтожал гнев. Ему следовало все-таки придушить Киоре! Кликнув помощника, приказал немедленно привести ему офицера, которому подчинялись патрули.

— Ваше сиятельство, прибыл! — низкий офицер с хваткой сторожевого пса замер перед ним, представившись.

— Вашим заданием с сегодняшнего дня становится поимка Киоре. Действуйте, офицер.

Тот с кратким «Есть!» удалился, явно ошеломленный. Усталость и пустота поглотили Дорана. Когда часы пробили три пополудни, он вздрогнул, уставившись на циферблат, на котором замерли тонкие, изящные стрелки. С трудом оторвал взгляд. На столе, поверх всех бумаг, лежала фотокарточка трупа Иари. Голубая ряса с пятном крови, тонкие, ухоженные руки, благородное лицо, искаженное странной эмоцией, чистое, холеное. И было в этом какое-то несоответствие, не позволявшее отвернуться.

…Мать часто водила Дорана в монастырь с лечебным источником, искренне полагая отпрыска слишком слабым телом для столь сильного духа, какой он демонстрировал даже в восемь лет. Он помнил холодные стены обителей, ласковые, кроткие взгляды монахинь, которые всегда радостно приветствовали герцогиню. Молиться долго непоседливый ребенок не мог, и мать, когда он слишком начинал вертеться, всегда отпускала его погулять. Но среди однообразных построек и молчаливых сестер было скучно, потому мальчик убегал на волю, где его развлекал кучер. А если старик был не в духе и курил трубку, Доран гулял вдоль стен, высоких, широких и неприступных. В самом низу, почти на одном уровне с землей, в стене шли окошки-щели, в которые могли пролезть лишь кошки или человеческие руки с небольшими предметами. Их мальчик заметил, лишь когда упал и совершенно неблагородно расквасил нос о камень. Капля крови сорвалась вниз, во тьму щели, и оттуда раздался хриплый голос:

— Какой странный дождь сегодня, кровавый и с чистого неба, — и рассмеялся, сумасшедшее, прерывисто.

— Что вы там делаете? — со страхом гнусаво спросил Доран, зажимая ладошкой нос.

— Ну, посмотри, коли так хочется.

Внизу вспыхнула лучина, осветила лицо с запавшими щеками, болезненно худую фигуру в жалких остатках рясы, босую, с длинными волосами, грязными, сбившимися в колтун. Это была затворница, отказавшаяся от свободы ради искупления грехов. Как она сказала мальчику, для такого облика достаточно три года посидеть под землей.

Доран на всю жизнь запомнил ее треснутые, сухие губы, изможденный вид и ослабевшее тело. И теперь он снова посмотрел на фотокарточку Иари. Без сомнения, кузину императора кормили лучше, возможно, давали ножницы, чтобы она стригла волосы, приносили новую рясу, если старая рвалась. Но в любом случае заточение должно было сделать ее белее молока, как-то отразиться на фигуре! Однако на фотокарточке лежала, хоть и мертвая, но совершенно обычная женщина, как будто ради шутки примерившая одеяние монахини.

— Транспорт! — приказал он, и только вернувшийся мальчишка умчался по новому поручению.

Монастырь святой Алатарины находился через пару улиц от дома сапожника. Предвидя новый скандал с кардиналом, Доран постучался в деревянные двери. В ожидании он осмотрел хилые стены, увитые плющом, треснутые, возвышавшийся над ними шпиль молельни… Чем думал Паоди, помещая свою кузину в подобное место? Почему в столице, а не на задворках Лотгара?

— Чего желает странник? — деревянная задвижка отодвинулась, явив строгий профиль настоятельницы со следами оспы: от монашек ее отличал головной убор с зеленым шитьем.

— Я желаю осмотреть келью убитой. Это приказ.

— По заветам предков, заложивших этот монастырь, ни один мужчина не имеет права переступать порог. Тем более в святой день! — настоятельница привычно отвечала, как будто в ворота монастыря каждый день стучались толпы мужчин.

— Осмелитесь не пустить главу Тайного сыска? Я желаю осмотреть келью убитой, — уже строже добавил он, но настоятельница даже не шелохнулась. — Или вы настолько не уважаете императора, что помешаете расследовать гибель его кузины?

Настоятельница поджала губы и процедила:

— Следователи уже осматривали келью, я и так взяла достаточный грех на душу, пустив их!

— Значит, я начинаю ваш допрос сию секунду. Готовы ли вы во всеуслышание рассказать, как убитая выбиралась из замурованной кельи? Не с вашей ли помощью?

— Бесстыдная ложь!

Настоятельница дернулась, желая закрыть задвижку, но герцог опередил ее:

— Тогда мои люди вышибут эту дверь. Или взорвут. А вы отправитесь в тюрьму как пособница преступника.

Настоятельница позеленела лицом, почти слившись цветом с плющом, и дрогнувшей рукой закрыла задвижку, чтобы через минуту громыхнул засов, и ворота приоткрылись.

— Покажите келью убитой.

Настоятельница, миниатюрная женщина, дышавшая Дорану в живот, поклонилась и повела его монастырским двором, не забыв закрыть двери. К келье был спуск, как в подвал, Дорану даже пришлось наклониться, чтобы войти и не зацепить головой опорных балок. Деревянные, плохо обструганные ступени скрипели, и он пристально рассматривал их, как будто в полутьме улика на них могла светиться. В конце оказалась железная дверь без ручек изнутри, гладкая, толстая, такую женщине открыть невозможно.

— Значит, замуровали Иари в переносном смысле? — нахмурился он.

— Кто мы, чтобы ослушаться императора? — настоятельница указала пальцем на дверь возле ручки, поднесла к ней свечу, которую зажгла при входе.

Осмотрев место соприкосновения створок, он нашел остатки небрежно сколотого цементного раствора. Кивнув, вошел в келью, поднял над головой отобранную у настоятельницы свечу. Напротив светилась щель окошка для подачек, у стены лежала охапка сена, рядом стояло ведро. Попросил показать, где лежала Иари, где нашли цветок. Настоятельница сначала указала на центр кельи, потом — на место у стены, напротив сена, и замерла с видом вынужденной покорности. Доран осматривал каменную кладку, слушал стук капель по полу — в подвальчике было довольно сыро и прохладно. Удобнее перехватив подсвечник, медленно пошел вдоль стен, вглядываясь в камни.

— Чувствуете, как здесь сыро и холодно?

— Сестра Иари находилась здесь с полного одобрения Его Величества, — отрезала настоятельница, не спускавшая с него взгляда.

— Я видел монахинь, что провели под землей больше трех лет. Как же убитой удалось за семь лет заточения сохранить такой цветущий вид?

Доран как раз остановился примерно в том месте, где лежал вьюн, и стал осматривать стену, медленно проводя свечой сверху вниз, вглядывался в камни. Настоятельницу он видел краем глаза, но она была неподвижна, как монастырская стена.

— Прошу прощения, я не понимаю, о чём вы.

— Настоятельница не знает, как должны выглядеть ее подопечные?

— Ваше сиятельство упрекает даму в том, что она до смерти оставалось красивой? — настоятельница поджала губы, но цепкий взгляд, следовавший за рукой Дорана, выдавал ее.

— Слишком красивой для условий ее содержания, — поправил герцог.

Пламя свечи дрогнуло, и на секунду ему показался какой-то узор в уголке камня. Подвигав руку вверх-вниз, он увидел крестик, едва вырезанный, который становился заметным лишь от тени. Камень ушел в глубь стены от нажатия, и с тихим скрежетом часть ее отъехала, совсем мало, но достаточно, чтобы протиснулась худая женщина.

— В келье заключенной нашелся тайный ход. Сама заключенная выглядит так, будто постоянно им пользовалась. Ничего не желаете сказать в свое оправдание?

— Вы так легко нашли этот камень, как будто знали, что искать. Не вы ли подослали убийцу этим ходом в келью? А теперь хотите обвинить во всём меня?

— Слово настоятельницы против слова герцога. Вы уверены в своем заявлении?

— Правда на моей стороне, ваше сиятельство!

— Поразительная убежденность, — усмехнулся Доран. — Сами скажете, куда ход ведет, или прогуляемся?

Настоятельница поджала губы и сказала, что ничего не знала об этом пути сообщения с внешним миром. Доран приказал позвать кого-то из его людей, что женщина выполнила с крайней неохотой, и вскоре в ход протиснулся самый тощий из присутствовавших у монастыря патрульных.

— Всё еще отказываетесь признаться?

— Я не совершила ни одного преступления.

Доран погасил свечу.

Уже в управлении ему доложили, что длинный ход выводил в нежилую лачугу недалеко от ремесленного квартала, что в округе никто не видел ее жильцов, что там всегда собиралось всякое бездомное отребье, лиц которых и разглядеть под слоями грязи нельзя. Герцог мерил шагами кабинет: так лучше думалось. Иногда он замирал у окна, смотрел на протекавшую мимо жизнь, потом разворачивался и снова принимался шагать, наблюдая, как ботинки втаптывали ворс в ковер, а он снова поднимался, стоило переместить ногу. Пришло болезненное ощущение, что в одиночку он не справится, только увязнет в пучине мыслей, а кроме того не хватало сведений.

— Звали, ваше сиятельство? — после стука зашел в кабинет Вайрел, которого, как всегда, опередила едкая вонь табака.

— Нет еще, но собирался, — он сел в кресло и жестом предложил заместителю занять второе. — Вайрел, ты знаешь, иногда мне лучше думается вслух.

— Особенно когда вы запускаете дела и погружаетесь в собственные размышления.

Доран поморщился: Вайрел прав, даже возразить нечего.

— В последнее время на нас свалилось слишком многое. Киоре, убийства девушек, теперь труп кузины императора.

— Вы забыли предсказательницу и нападение на вас, — дотошно добавил тот, заставив герцога поморщиться.

— Неужели не можете поймать какую-то нищую? О нападении забудь.

— Не можем, ведь она колдунья.

Перьевая ручка, зажатая в пальцах, переломилась, и Вайрел с удивлением наблюдал за ручейками чернил, что побежали к обшлагам, безнадежно пачкая их. Зашедший чуть не цыпочках мальчишка-помощник включил газовую лампу, задернул шторы и сбежал от тяжелого молчания, причины которого понять не мог.

— Колдунья? — переспросил Доран.

— Да. Стоит патрулю ее окружить, как она исчезает, — пожал плечами заместитель. — Сами понимаете, тут мы бессильны, — он развел руками, глядя в глаза начальнику.

Доран смотрел в карту, сцепив руки, и, казалось, совсем забыл, что они изгвазданы в чернилах. Вайрел с удивлением отметил тень облегчения на его лице, сменившуюся опять хмурым сомнением.

— Вообще мне бы тоже хотелось подумать вслух. Я знаю, в нашем деле без доказательств можно только воздух сотрясать, но, ваше сиятельство, меня терзает ощущение, что всё происходящее как-то связано, одно вытекает из другого. Только убийства девушек не понимаю, — заговорил он, сложив руки на животе и опустив подбородок на шею. — Но всё, абсолютно всё происходящее имеет хаанатский след. Киоре оставляет на месте преступлений хаанатский вьюн, предсказательница — колдунья, кузина императора пострадала за ненависть к глазастикам, а убитым девушкам выковыривают глаза и ломают пальцы. Опять же, отсылочка к колдунам выходит-с!

— А теперь, Вайрел, — вздохнул Доран, — еще и Его Величество собирается пригласить хаанатских послов в Тоноль, чтобы наладить отношения, загубленные семь лет назад.

Ненадолго в кабинете повисло молчание, и Доран переглянулся с заместителем. Догадка на уровне интуиции, озарение, смутное предчувствие, которое могло подтвердиться, а могло стать ложным следом.

— Семь лет назад, — назад нахмурился Вайрел, прикусывая ноготь. — Вы только получили свою должность… после убийства послов. Вроде бы, — он сдвинул брови еще сильнее, так что между ними почти не стало видно переносицы, — их отрубленные головы закинули в бальный зал.

— В бальный зал закинули голову их главного. Остальных зарезали и выкололи глаза. И отрубили пальцы.

И снова тишина в кабинете.

— Вам не кажется, что…

— Выколотые глаза сходятся, но что еще? — перебил Вайрела Доран, покачав головой. — Убивают наших, имперских, девушек. О том, что император хочет добрососедких отношений с хаанатом, я узнал только сегодня. Я бы мог понять, будь это выражением протеста, но пока это просто странные убийства.

— Или кто-то отвлекает наше внимание? Чтобы мы думали о хаанате, в то время как враг совершенно другой?

— Следователи ничего не нашли?

— Ничего. Трупы находили в таких местах и в таком состоянии, что нельзя было понять, как и откуда они там взялись. Никаких улик. Никаких зацепок. Я бы все-таки обратился к материалам дела семилетней давности…

Вайрел метнул взгляд на начальника, и тот только кивнул, разрешая. Его мысли тоже крутились вокруг тех старых событий.

— Что с Киоре?

— Действует только ночами. Всегда сбегает. Знаете, ваше сиятельство, очень странно сбегает. Эта воровка как будто имеет бесконечные варианты для побегов. Ее теряют на территории складов, она пропадает посреди улицы, но неизменно вскоре находится в другом месте. Ворует напропалую. Теперь вот, убийство кузины императора, если только кто-нибудь не подкинул умышленно цветок. От шпионов я узнал: у Киоре нет метки теневой гильдии, но заказы ей дают. Возможно, мы сможем воспользоваться недовольством людей отобранным заработком, и нам ее выдадут.

— Убийство Иари я буду расследовать лично.

Мысли закончились. Фантазиями они могли уйти далеко, притом как приблизиться к правде, так и бесконечно удалиться, свернув на ложную тропинку. Доран махнул, и Вайрел тут же ушел: его ждала работа. Отчеты, выезды, приказы, взбучки подчиненным.

Почувствовав знакомое тепло в груди и достав кристалл эстера, легонько сжал его. Император хмуро глядел исподлобья.

— Иари убита, — сказал он.

— Я побывал в монастыре, поговорил с настоятельницей, так что вскоре можешь ждать жалобу кардинала. В келье твоей кузины обнаружился тайный ход в город, и она им явно пользовалась. Паоди, почему ты оставил ее в столичном монастыре, а не сослал куда подальше?

— Она умоляла меня оставить ее в Тоноле. Монастырь я выбрал сам. Тайный ход, говоришь? Не знал…

— Иари могла поддерживать каких-нибудь мятежников?

— Не знаю. Я заточил ее в монастырь и забыл о ней. Она была слаба телом и умом. Я думал, что она умрет за год. И вот эта новость… Ты знаешь, кто мог убить ее?

Призрачная голова Паоди, казалось, смотрела в самую душу герцога, но та не дрогнула, и Доран не поспешил поделиться сведениями с другом. Промолчал. Струсил? Разбираться в себе не хотелось, это было сродни тому, чтобы выкупаться в грязи на глазах у толпы. Он только качнул головой, после чего император оборвал связь.

Даже если события семилетней давности не связаны с тем, что творится в городе, они — точка отсчета для убийства Иари, никак иначе. Доран прошелся по кабинету.

После коронации в 311 году Паоди отправил Дорана в Тайный сыск, сразу передав ему в управление отдел, как он объяснил, чтобы отвлечь друга от вечной хандры. Что сказать, за четыре года Доран добился многого: в отделе его уважали, преступления и заговоры раскрывались… В то же время росло недовольство Паоди главой Тайного сыска — тот был слишком мягкотел, закрывал глаза на нарушения и любил взятки, несмотря на то что оставался педантом в тех делах, которые доводил до конца. Император приказал Дорану медленно, без скандала сменить его, однако 315 год решил всё по-своему.

Доран извлек из шкафа неприметные папки, надкусанные временем. На обложке первой на специально обозначенных строках не имелось никаких надписей, только начертанные самим герцогом шесть цифр в левом верхнем углу. 031315. Порученное Тайному сыску императором дело третьей, самой важной категории, первой степени секретности, заведенное в 315 году от создания единой империи. Дело о хаанатской ереси, благодаря которому Доран сместил своего предшественника.

Тогда в начале года Паоди впервые объявил, что желает мира с хаанатом, а потому летом в Тоноль прибудут послы, и не прошло месяца после заявления, как в столице появился проповедник, предрекавший империи страшные беды, если колдуны пересекут границу их земель. Проповедника поймали и посадили в тюрьму, но напуганный народ громил столицу, стихийно, как будто вспыхивая в один момент, шел на дворец, пытался штурмовать его, лишь бы император одумался, лишь бы не совершил роковой ошибки. Доран, тогда еще не ставший главой, ловил проповедника, искал тех, кто внушал людям мысль о катастрофах. Забитые, несчастные люди находились, тюрьмы оказались переполнены мятежниками. Нашелся и лидер, вызывавший стихийные бунты, его казнили. Ересь признали народной, той, которая не затрагивала дворянство. Дело закрыли за месяц до приезда послов без грифа секретности, мол, столько веков вражды вызвали такую вспышку гнева. Доран закрыл его и обрадовался: дело оказалось слишком хлопотным, от него хотелось отделаться и снова вернуться к имперским заговорам, ради которых не приходилось сутками бегать по столице, вылавливая грязных сумасшедших. И, наконец, приехали послы.

Через полтора месяца, как гром среди ясного неба, случилось убийство. Банда головорезов убила представителей колдунов в отведенной им резиденции, и ересь вспыхнула с новой силой. За сорванные переговоры глава Тайного сыска лишился своего места и был отправлен в ссылку, а его место досталось Дорану вместе с делом о ереси и разъяренным Паоди. Герцог оказался не в пример жестче предшественника, а руки тайным приказом ему развязал сам император, дав добро на любые действия. Обыски и расследования всполошили всю столицу, Тайный сыск крысиной армией шнырял по улицам, без сна, без перерывов, без отдыха. Они забирались в особняки дворян, взламывали сейфы, читали любовные переписки. Император прилюдно ругал Дорана, одновременно собирая мерзкие секреты подданных. Тогда люди Дорана и узнали о причастности Иари, которая частично оплатила заказанное убийство.

Дорана ненавидели, шипели вслед проклятья, подсылали убийц, но вопреки всему он выжил и продолжил работать. Оказалось, его предшественник знал, но закрывал глаза за мзду на то, что в ереси завязла треть дворян. Казни, ссылки, изгнания, лишения титулов — имперская казна знатно обогатилась за несколько месяцев, и в тот же год вышел приказ, допускавший простолюдинов на службу туда, куда раньше брали лишь высшее сословие. Император ясно показал, что недовольных властью легко заменить сотней тех, кто будет рад служить. Доран после карательных мер закрыл дело о ереси.

Он перевернул последнюю страницу, отпечатанную на машинке, закрыл папку, поднял вторую, с таким же обозначением в левом верхнем углу. Дело об убийстве послов, тесно переплетенное с хаанатской ересью. Формализм канцелярии вынудил его разбить по сути одно объемное дело на два.

Убийство послов с самого начала расследовал Доран. Здесь более подробно описывалось само преступление. Посольскую делегацию избили, всем выкололи глаза, кому-то отрезали пальцы, которыми хаанатцы, считалось, помогали себе в заклинаниях. В целом это было страшное нападение, Доран получил лишь кучу молчаливых трупов. Но были найдены письма, случайные свидетели обрывков разговоров, и по ним удалось соединить ересь и нападение — это было очевидно. Дело было исчерпано. Хаанату принесли извинения, те их приняли, однако о добрых отношениях между государствами пришлось забыть.

Но была в этом деле и загадка. Всего от хааната в Тоноль прибыло пятьдесят человек, из которых было шестнадцать послов, а остальные — родственники и слуги, но после нападения было найдено лишь сорок девять трупов. И никто не мог сказать, кто спасся или сбежал. Одни говорили, что это был мальчик-служка, другие — что колдунья с даром предвиденья, третьи предполагали предателя. Правду установить не удалось, поскольку никто не записывал поименно состав посольства, в том числе и сами колдуны.

Доран застучал по столешнице, отвлекся от бумаг, уставившись в дверь. А не выжил ли случайно этот пятидесятый человек? Не он ли теперь мстил за давние события, убивая девушек? Не был ли он и правда тем, с кем могла связаться Иари? Проклятье, слишком эфемерная версия без единой зацепки! Герцог встал из-за стола и повернулся к окну, приподнял штору. Снова стемнело. В кабинете как-то зажглись газовые лампы — неужели не заметил, как входил помощник? На краю стола блестел поднос с отбивной на тарелке. Взяв остывший чай в стакане с серебряным подстаканником, он снова повернулся к окну и, приподняв шторы, разглядывал улицу. В памяти одно за другим проносились имена дворян, связанных с ересью. Кто-то уже умер, кто-то стал совершенной развалиной, других наказали… Но среди оставшихся было немало тех, кто мог заняться очередной авантюрой против империи.

Доран помассировал переносицу, отпил горького чая и приказал собрать у него глав отделов и старших следователей. Восемнадцать уставших за день человек стояли у него в кабинете, теснясь у самых дверей: слишком мало места. В преданности людей, оставшихся при нём, он не сомневался ни на каплю, оттого честно говорил о сложившейся ситуации.

— Новые обыски? — вздохнул кто-то из них, поправляя серебристый воротник.

— Именно. Ордера напишете себе сами, принесете на подпись, помощник мой поставит печати. Поводы придумывайте какие угодно, хоть загадками говорите, но о наших подозрениях не должно стать известно.

— Ваше сиятельство, у нас людей не хватает. Ребята с ног сбиваются, пытаясь угнаться за предсказательницей и Киоре, а также найти улики по убийствам девушек.

Доран выпрямился, посмотрел в лица подчиненных. Они и в самом деле выглядели утомленными. У кого-то был грязный мундир, кто-то украдкой чихал в платок, скрывая тяжелую простуду, еще один прихрамывал, а крайний слева нянчил руку в гипсе.

— Работать придется круглыми сутками. От гнева императора нас не спасет мое старое с ним знакомство, если события семилетней давности повторятся. Материалы дела предоставлю вам завтра, сегодня идите по домам и отоспитесь.

Собравшиеся медленно стали разворачиваться, а Дорана что-то кольнуло. Что-то, связанное с темнотой улиц и туманом. Проклятье, чудовище! Спешно остановив уходивших, рассказал им и об этой напасти, приказав ходить как можно осторожнее. В то же время герцог понимал: теперь об этом узнает весь город. Но, простите, как поймать туманное порождение без колдунов?

Домой Доран вернулся, как всегда, поздно, но отказался и от ужина, и от ванны, сразу прошел в кабинет, как был в уличной одежде, закрылся, зажег лампу. Хоть до полуночи оставалось несколько минут, он должен был, должен был… Пальто сложил на стол, небрежно бросил на спинку кресла китель, а сам опустился в него, нежно повернув к себе фотокарточку в простой металлической раме. На выцветшем снимке счастливо улыбалась беременная Лааре, а Доран обнимал ее.

Часы глухо пробили полночь, и он вздрогнул, посмотрел на предательский циферблат, положил руку на стол, опустил на нее голову. Пальцы сами скользнули по рамке, по счастливому лицу жены. «Прости меня, Лааре! Было слишком много дел…» — прошептал он, чувствуя себя дряхлым стариком, гораздо древнее кардинала. Он смотрел в глаза супруге и вспоминал то недолгое счастье, выпавшее им. Да что там! Они были счастливы даже вопреки обрушившимся бедам.

«Я люблю тебя, я люблю тебя. Люблю, люблю!..» — слышал Доран горячечный шепот, ощущал в своей руке другую, с непривычно сухой, похожей на труху кожей. Лааре вдохнула, приподнялась под сорочкой впавшая грудь, она распахнула глаза, обожгла его всеми невысказанными чувствами, чтобы в тот же миг закрыть их уже навсегда. Он долго стоял на коленях у постели, прижимая холодевшую руку ко лбу.

Первое время после смерти Лааре Доран помнил смутно. Похороны, фальшивые соболезнования, хлипкие попытки его ободрить. Он заперся в особняке, в кабинете, сидел у единственной фотокарточки, перебирая воспоминания, как редкие жемчужины. Вырвал из этого состояния дворецкий, изо дня в день зачитывавший письма управляющего землями: мор, голод, беды. Доран не слышал — не слушал, пока дворецкий, видимо, мысленно попрощавшись с должностью, не сказал: «Люди, как вы, теряют жен и детей. Как вы думаете, ее сиятельство Лааре была бы рада, если бы из-за скорби по ней гибли другие?» Он среагировал только на имя, это сочетание звуков заставило поднять голову и уставиться на мрачный силуэт в двери, а уже чуть позже, когда, не услышав ответа, дворецкий ушел, Доран осознал всю фразу.

Он выбрался из кабинета, как зверь из пещеры. Его пугал мир, всё тот же мир, но лишившийся его Лааре. Несколько лет Доран поднимал свои земли, мор по которым прошел беспощадный, а после еще и голод из-за неурожаев. Потом короновавшийся после смерти отца Паоди вручил ему отдел в Тайном сыске, потом он стал главой… И вот уже почти шестнадцать лет, как нет его Лааре.

Доран встал, подошел к часам, достал из тайника хаанатские книги и опустился на пол, скрестил ноги и прислонился плечом к часам. Тонкие, они больше походили на тетрадки и, кажется, таковыми и были: неровные записи шли от руки. Причудливая вязь букв напоминала червяков, завязывавшихся разнообразными узлами. Где-то червяки были толще, где-то обрывались — Доран даже не знал, с какой стороны их писали и как их читать. Вроде бы он слышал, что колдуны вели запись справа налево… Ему оставалось листать хрупкие пергаментные страницы, прошитые по сгибу шелковой нитью, и рассматривать иллюстрации, искусно выполненные. Червяки скакали, иногда оставляя целые пустые строки, они оплетали картинки, а иногда целые страницы отводились непонятным схемам. Где-то они были прямолинейными, чисто геометрические фигуры, замысловато сцепленные, а где-то — причудливыми разноцветными вензелями, переходившими один в другой.

Он листал тетрадку за тетрадкой, и ему казалось, что в кабинете запахло степью и полынью, потянуло сухим, вольным ветром хааната. В пятой тетрадке нашлась первая картинка, которую он долго разглядывал: схематично изображенный человек, раскрашенный всеми цветами радуги. Контур у человека был красный, на уровне груди — синее пятно, руки желтели, ноги переходили от оранжевого к фиолетовому, а по всей фигуре художественно мелькали зелено-голубые капли. Что за странная картинка? Имперские лекари давно распотрошили человека, разобрали его, измерив кишки, пересчитав все кости, взвесив мозги и легкие. Спрашивается, а что такое нарисовал неизвестный колдун?

Пролистав оставшиеся тетради, он убрал их. Зачем только купил когда-то? На что надеялся? Ему в любом случае не дано колдовать, хоть расшибись от усердия. Невольно мысли Дорана, прислонившегося виском к холодному стеклу часов, утекли к разговору с Киоре. Может, его Лааре и правда переродилась? Тогда кем? Снова старшей дочерью аристократов? Гордой горожанкой, хваткой и храброй? А может быть, юношей с пылким сердцем — мечтой всех девчонок? Доран улыбнулся темноте: если Лааре ходит с ним по одной земле, если они живут в одном времени, то он счастлив знать это. И они даже могут встретиться…

Забытое чувство спокойствия и облегчения затопило уставшую душу. В висках кололо, и он поднялся, достал из бюро бутылку вина, хлебнул прямо из горлышка, в голове не прояснилось, каша из мыслей стала лишь еще сумбурнее. Упав в кресло, Доран так и заснул: с бутылкой, откинув голову на спинку, и с неясными мыслями, которые то кричали про пятнадцать лет, то скакали к улыбке Лааре, то представляли юных дев, похожих на его супругу, а то рисовали удалую горожанку, скалкой бившую молодых дуэлянтов — того самого юношу-мечту и какого-то негодяя.