Три мести Киоре. Книга 1 (СИ)

Глава 10

Это была спокойная ночь, какую Киоре решила себе позволить, а потому она сидела возле стойки, пока Ястреб разливал напитки или приказывал принести подавальщицам то или иное блюдо. Еще не было и десяти вечера, харчевня пустовала: многие не пришли с заработка, а кто-то только отправился на него. Киоре заправила за ухо выпавшую прядь темных волос, едва достававших до плеч, поправила вязаный, растянутый свитер, доходивший до середины бедра. Оттолкнула тершуюся о ее сапоги кошку — животных она любила на расстоянии, и с проклятьями стала снимать серую шерсть с черных брюк.

— Будь осторожна. В последнее время пропало несколько воров и убийц. Они также работали по ночам, — нахмурившийся Ястреб остановился возле нее, получив передышку от заказов.

Кожаный жилет был зашнурован до самого горла, а руки украшали наручи, вроде и декоративные, но из такой толстой кожи, что ей можно блокировать удар ножа. Киоре приподняла брови с усмешкой, а он покачал головой: точно строгий отец с нерадивой дочерью!

— Прислушалась бы…

— Так я, кажется, знаю, почему они пропали…

Покосившись и убедившись, что никто не подслушает, Киоре рассказала о туманном звере, с которым столкнулась. Описала его щедро, объяснила, что с помощью огня можно спастись.

— И ты думаешь, это… — Ястреб нахмурился.

— Чудовище из подземелий. Мне не кажется, что это — творение колдунов, — пожала она плечами. — И предупреждая твой вопрос: ни за какие деньги не буду охотиться на это.

Ястреб покачал головой и отошел: новый заказ, к тому же пришел некто в плаще, с кем они долго шептались, общаясь скорее взглядами и знаками, чем словами. Киоре чувствовала себя прескверно: какая-то усталость давила на плечи. Время ускользало сквозь пальцы, его не хватало, и хотелось выть от отчаяния. Чуть не попавшись прошлой ночью патрулю, она поняла, что стоило отдохнуть, заодно прикупить себе оружия и еще каких-нибудь хитрых штук. И парик взамен потерянному во время погони.

— Странно выглядишь, — сказал вернувшийся Ястреб.

— Что, трупы симпатичнее?

Сегодня она была почти собой, почти настоящей. Темные волосы, бледное в серость лицо, худое, с резкой линией скул и острым подбородком, огромные глаза с короткими ресницами. И, видимо, накраситься все-таки стоило.

— Не в том дело. Зачем ты отобрала заказ у Ножа?

Киоре не ответила, только нахмурила тонкие брови. Что было сказать? Что именно она должна была убить ту падаль? Что специально напоила тем вечером Ножа? И что в конце концов сказала правду, использовав ее как последний козырь? Она помнила, как пристально смотрел на нее убийца, как обманчиво слабо его длинные пальцы держали кружку пива. Но в конце он откинулся, упершись спиной в стену и сказал: «Уступаю. Стоять на дороге чужой мести — самое паршивое занятие». И Ястребу тем более не стоило знать, что оплата заказа так и осталась у Ножа.

— Не твое дело, — грубо ответила выжидавшему хозяину, и тот только покачал головой.

— О тебе уже спрашивают, — и он выразительно подвигал бровями, как будто Киоре иначе бы не поняла, кто именно ей интересуется.

— Всё равно не поймают, — отмахнулась она.

— Чего ты добиваешься, Киоре?

За одним из столов грянули песню, и разговор пришлось прервать. Киоре обернулась: пятеро закутанных в плащи мужчин гоготали, взмахивая кружками, качались и неимоверно фальшиво орали бандитскую песню о счастье, бабах и тюрьме, из которой все обязательно выберутся. Под шумок кто-то ущипнул подавальщицу, но та ударом подноса по голове сразу же успокоила негодяя, с гордым видом вернувшись на кухню.

— Талант редко идет об руку с везением, — заговорил Ястреб, когда певшие успокоились. — Рано или поздно тебя схватят. И скорее всего — рано.

Ястреб мог сказать ей целую речь о том, что взбешенный ее поступками император — худший враг, что она может быть бесконечно ловкой, но жителей столицы больше, и убить каждого ей не хватит сил, что ее маскировка, как бы она ни стремилась к совершенству, всё равно окажется разоблачена. Мог, но был уверен, что оставшееся непроизнесенным Киоре верно уловила. Она вздохнула и подалась к нему:

— Посмотри на меня, Ястреб. Я не буду, как Эши, десятилетиями развлекать это болото! — она отвернулась и сплюнула с перекошенным лицом. — Не бойся, долго твоих людей теснить не стану. Так, запомнюсь как временное неудобство.

Ястреб хотел спросить что-то еще, но ему не позволил ворвавшийся паренек, пронзительно заверещавший:

— Шмон! Бегите! Быстро!

Киоре обернулась к Ястребу:

— Разве патруль имеет право?..

— До полуночи — да, — подтвердил ее мысли хозяин.

По харчевне заметались тени, кто-то прыгал в окно, кто-то бежал на второй этаж, откуда по соседней крыше можно было выбраться на какие-то задворки. Пара честных посетителей из другого города в панике озиралась — они не знали о славе места, а потому зашли всего лишь дешево поесть. Киоре со вздохом осталась сидеть за стойкой, искренне жалея, что сегодня она выглядела почти собой. Когда патруль ворвался в помещение спустя всего минуту после крика паренька, суета в харчевне утихла. Ястреб протирал стойку, иногородние тряслись от ужаса, Киоре, получив кружку какого-то отвара, цедила его, вперив взгляд в стену.

— Все, находящиеся здесь, задержаны до выяснения личностей, — объявил высокий блондин с лошадиным лицом.

— Неужели сам Вайрел Корте? — усмехнулся Ястреб. — Мою личность тоже будешь выяснять?

Хозяин заведения сказал таким тоном, что не озвученное «щенок!» ощутил каждый присутствовавший.

— Вашу — нет, — подчеркнуто вежливо отозвался тот. — Вижу, опять мы не появились внезапно.

Ястреб только фыркнул на наглое заявление, и патрульные стали проверять всех присутствовавших, сверяясь с ориентировками. А еще Киоре отметила на поясе у каждого свечи и спички. Двоих воришек, решивших положиться на удачу, повязали и увели, иногородних, предъявивших документы, отпустили. Киоре отстраненно наблюдала за этим и, наконец, добрались до нее. Краем глаза она увидела, как сильнее сжал протираемую кружку Ястреб.

— Вы? — спросил у нее патрульный не без презрения и протянул руку в ожидании документов.

— Помилуйте, какие документы у бродяжки? — хрипло заговорила она, пожимая плечами.

— Тогда вы задержаны, — со скукой сказал патрульный, вынимая наручники.

— Э, парень, по какому праву? — взвилась Киоре. — На улицах полно нищих!

— Нас не волнуют все нищие столицы, а вот собравшиеся конкретно в этом заведении — очень. Сама пойдешь или в наручниках? — Киоре обернулась на подошедшего Вайрела.

— Ой-вей! Какая прелесть! Не успела в Тоноль прийти, а уже лучшую тюрьму империи увижу, сама пойду, мил человек, не надо наручников! — и рассмеялась, запрокинув голову. — Я у вас хоть отожрусь, а то последний медяк вот этому, — она дернула подбородком в сторону Ястреба, — отдала!

Задержанных погрузили в длинную карету с окошком-решеткой. Внутри уже валялось человек десять, и их пришлось двигать пинками, отвоевывая себе место. Киоре вздохнула и устроилась у стенки: вот тебе и выходной!

Киоре задремала, потому что ее разбудили грубым тычком и велели выметаться. Тюрьму окружала каменная стена с колючей проволокой, а само двухэтажное здание охранялось такой толпой, что мысль о побеге стоило оставить. Сырые коридоры, камеры за решетками — удивить Киоре тюрьма не смогла, но следуя выбранной роли, она болтала, доставая то патрульных, то других арестованных. Наконец, ее вместе со всеми несчастными закинули в одну камеру с тремя нарами…

— Хе-хей! Вот это гостеприимство! — развеселилась она, наблюдая негласную борьбу за нары.

Пока она продолжалась, Киоре нашла себе сухой угол, где свернулась калачиком. Даже если искали ученицу Эши, то всё равно никто не сможет обвинить ее. На ней, однако, имя не написано, никаких примет у управления нет. Киоре уснула с улыбкой: раз ей ничего не грозило, можно было и повеселиться…

На допрос их всех потащили с самого утра, да еще и под конвоем из пяти вооруженных человек.

— Хе! Никак в Тайный сыск? — вопрошал чей-то голос, когда в здании Особого управления они спустились в подвал и свернули влево.

Тайный сыск? Ого! Киоре сцепила руки в замок, встав в конце очереди на допрос, и все время ожидания в голове крутилась идея одной отчаянной авантюры…

Допрос не был строгим. У них пытались что-либо выяснить, что-то узнать, поскольку вопросы отличались размахом и зачастую даже ставили в тупик, но половину обсуждений Киоре прослушала. Наконец, и она оказалась напротив среднего возраста мужчины, который гундосил и постоянно сморкался.

— Что ты делала последнюю неделю? — спрашивал он.

— В канаве валялась! Знаете ли, по пути в столицу приютов для таких, как я, нету! — бодро рапортовала Киоре. — Хотя и неприятно это, холодно, ужасно холодно! Уж спасибо, что сюда забрали, тут хоть отогрелась!..

Своим тоном она утомила и дознавателя. Их должны были отвести всех вместе обратно в камеру, а потому следовало подождать последнего допрашиваемого — тощего мальчишку. Киоре встала посреди коридора, прикрыла глаза. Громкое дыхание, немного покачаться… Наконец, конвоир толкнул ее к стене, устав от странных выходок. Не остановив своего падения, Киоре лбом ударилась о стену, и на нос тут же капнула кровь. Она завизжала, так что по коридору пошло эхо, а потом засмеялась, как сумасшедшая в припадке.

— Да что за чокнутая!.. — конвоир нахмурился и хотел подойти к Киоре, но ее дернули за одежду.

Одноглазый мужик шикнул: «Заткнись! Не беси конвой! Прибьют!» И тогда Киоре замолкла, стала лишь тихо всхлипывать.

Когда из допросной вышел мальчишка, и их повели обратно в тюрьму, Киоре пошла, шатаясь, цепляясь за стены и людей. У самого выхода из здания она заревела, вскинулась, как бешеная лошадь, тыча пальцем куда-то в сторону коридора управления.

— Призрак! Призрак! — вопила она, и от неожиданности все обернулись, уставились, куда она показывала.

Поднырнув под руку конвоира, она помчалась по коридору, ударяясь о все двери на пути, отлетала от них, как мячик, отскакивала от одной стены к другой. Люди застывали, увидев ее, и не сразу кидались догонять.

Вот — просторная приемная, в ней из-за стола поднялся мальчишка. Гаркнув на него, Киоре ворвалась в кабинет, где над бумагами сидел Доран. Мгновенного взгляда хватило, чтобы она запомнила, где и что стояло в кабинете. Киоре дернула стеллаж с папками, опрокидывая его в сторону двери, чтобы задержать преследователей.

— Призрак! Призрак! — кричала она.

Киоре запрыгнула на стол Дорана, смяв обувью бумаги и опрокинув чернильницу, спрыгнула на пол по подлокотнику кресла — герцог едва успел убрать руки. И, наконец, подскочив, взлетела на подоконник, затрясла решетку, открыв шпингалеты, державшие ее. Прижав решетку, чтобы не распахнулась, Киоре соскочила на пол и упала на ковер, закрыла лицо руками и зарыдала, успокаиваясь, как то бывало у буйных больных, когда силы их покидали.

— Что происходит? — злой Доран поднялся над столом, и конвоиры вытянулись перед ним.

— Задержанная сбежала с допроса. Простите, ваше сиятельство, похоже, сумасшедшая! До сего момента вела себя нормально, ничем не выдала себя! — доложили они.

Киоре почувствовала скрестившиеся на ней взгляды, но она так и лежала, имитируя дрожь и закрывая лицо руками.

— У нее кровь?..

— Ударилась головой при побеге, ваше сиятельство!

Киоре незаметно вздохнула: и ведь почти не соврали…

— Уведите, — холодный приказ, и Киоре покорно повисла в руках поднявших ее конвоиров.

Грустный, пустой взгляд оказался направлен на главу Тайного сыска. Черный мундир, сжатые зубы, враждебный наклон головы — страшный и ужасный Доран Хайдрейк. Видел ли кто из подчиненных его таким, каким довелось Киоре? Мысли придали еще большую отстраненность взгляду.

Итогом ее выходки стало заключение на десять суток за дебош — неприятно.

Сокамерники, узнав о припадке, чурались ее, и Киоре лежала целыми днями, обнимая колени, то бормотала, то громко смеялась — особенно по ночам, доводя до зубовного скрежета тюремщиков. Замолкала она лишь после их криков, когда чувствовала, что ее готовы убить по-настоящему.

В очередной раз проснувшись, чтобы потрепать всем нервы, Киоре увидела Дорана Хайдрейка. Через решетку он рассматривал всех в камере.

— Говорите, Киоре не появлялась, с тех пор как провели облаву? — строго говорил он. — Думаете, она нам попалась?

Он говорил вроде серьезно, но почему-то Киоре уловила издевку в адрес следователя в длинном твидовом пальто, что раскачивался с пятки на носок рядом с герцогом.

— И кто же из них?

Насмешку герцога Киоре понимала: среди задержанных вместе с ней в тюрьме остались дряхлая старуха, молоденькая продажная женщина и невнятная личность неопределенного пола.

— Старуха? Сумасшедшая?

Следователь совершенно стушевался и грустно вздохнул:

— Но ведь не появляется…

— Совпадение, — отрезал Доран и ушел.

Киоре рассмеялась. Кстати, а какой это день по счету? Вроде и выпустить уже должны… И буквально через полчаса ее пинком выбросили из тюрьмы. И, гады, не могли подождать, выставили прямо под ливень!

Киоре перебежала дорогу между двумя следовавшими в разные стороны экипажами, но не поспешила домой, остановилась, задрав голову к небу. Дождь лил, косые и ледяные струи больно били по лицу, а одежда с каждым мгновением всё больше тяжелела. Но то была свобода! Она чувствовала город, жизнь в нём, наслаждалась пространством, понимая, что в любой момент можно вырваться из проклятой столицы, сбежать хоть в хаанат, хоть в Эстерфар! Еще несколько дней в тюрьме стали бы для нее критическими: она или сошла бы с ума, или стала бы убивать, вырываясь на волю. Десять дней тесной камеры без права на уединение, без права на тишину и покой стали ее личным кошмаром: слишком много воспоминаний будилось полутемным, переполненным людьми помещением.

Взгляд Киоре остекленел. Из воспоминаний дохнуло холодом кельи, теснотой комнатушки, потом — благовониями, наполнявшими огромный зал, в котором кишели, как змеи по весне, сплетенные людские тела… Киоре закашлялась и опустила голову. Проехала очередная карета, со стуком распахнулись двери управления, и напротив, рассматривая ее, застыл Доран, почему-то одетый не в мундир. В простом пиджаке и белой рубашке, заправленной в темно-коричневые брюки, с растрепанными волосами и кепи в руках, он смотрелся совершенно иначе, и Киоре отвесила ему шутовской поклон и сбежала, вскочив на подножку проезжавшего экипажа.

Дома же, в закрытой квартире, ее ждал сюрприз: у стены дремала Мешагиль, укутанная в собственную рванину. Встрепанная, она напоминала нахохлившего птенца. Киоре хлопнула дверью, и колдунья проснулась, потянулась с улыбкой:

— Светлый день, не правда ли? Сегодня твой день рождения, — она светло улыбнулась.

— Сколько лет топчу землю, и только узнала, в какой день родилась. Чудеса! — усмехнулась Киоре, без стеснения скидывая мокрые вещи. — А год моего рождения определить не можешь?

Увидев выпиравшие кости таза вздохнула: зря она сетовала на худобу Мешагиль, сама вскоре такой же станет. Мешагиль удивилась:

— Ты не знаешь?

— Меня подбросили к воротам монастыря. Возраст, как понимаешь, монахини на взгляд установили. А днем рождения считали день, когда нашли меня, — пожала Киоре плечами, доставая рыжую краску для волос. — Как ты здесь оказалась?

— Колдунья я или нет? — улыбнулась Мешагиль. — Меня ищут по городу, — с тоской призналась она, сжавшись в комочек. — О, не бойся, сюда не придут! Я бы увидела, будь так… И не пришла бы, — вздохнула она.

Киоре в это время щедро посыпала сухим порошком щетку для волос, а когда расчесалась, стала пламенно-рыжей. Сухие краски из хааната она любила: наносились легко, смывались особым составом просто и быстро и, главное, бесследно. Холодной водой из тазика и губкой умыла лицо и отчистила тело, чтобы хоть немного уменьшить чувство брезгливости после тюрьмы. Упершись руками в посудину, чуть не опрокинула ее, вглядываясь в собственное искаженное отражение.

— Мешагиль, можешь заглянуть в мое будущее?

Отражение колебалось, делая ее то циклопом, то больной флюсом, оно не желало замирать, как будто издеваясь.

— Постоянно пытаюсь. Я чувствую, что связана с тобой.

— Не говори, что ты пришла сюда из хааната ради меня, — она криво улыбнулась и бросила в воду губку, вызвав тучу брызг на грязной поверхности.

— Может быть и так. Силы сказали мне быть в Тоноле, и я это делаю. Силы свели с тобой, и я покорилась. Я действую по наитию, мой дар скорее предчувствие, чем видение будущего. Я буду идти по намеченному пути, пока Силы не скажут, что я не права.

— Ну, тогда что ты чувствуешь относительно меня? Беду?

Киоре плюхнулась на кушетку, прикалывая к голове накладные пряди, покрашенные в тот же пламенный цвет. Она не стеснялась наготы — не перед колдуньей.

— Сейчас дохнуло светом, а значит, в ближайшее время всё будет идти удачно для тебя, — Мешагиль улыбнулась, мягко, светло. — Я у тебя тут посплю, а то колдовство отбирает все силы. Прости, если мешаю… Я уйду…

Она бормотала что-то еще, а Киоре собиралась. Из сундука она достала небольшую косметичку, в которой лежали спирт, щипчики, накладки для грима, распорки для носа. Макияж поправил форму глаз и губ, распорки сделали нос шире. Изменились и очертания лица: там нарисовать светлое, там — темное, и лицо Киоре округлилось, стало лицом Ноарике. Из-под матраса достала сверток с простым белым платьем, пальто надела собственное, хранившееся в этой квартире.

Искать встречи с Эртором пришлось долго: гуляя по парку под зонтом, она успела проклясть эту затею и промочить ноги в низких сапожках. Но, видимо, Мешагиль не соврала об удаче: вскоре Киоре встретила хмурого племянника кардинала, который, увидев ее, расцвел в улыбке.

— Не говорите, что я стала причиной вашей тоски, — улыбнулась Киоре, принимая протянутую руку и поднимая выше зонт, чтобы и юноша смог под ним спрятаться.

— Отчасти это так. У вас совсем ледяные руки! — он коснулся пальцев, неодобрительно качнув головой. — Кажется, пришла пора встретиться с дядей, Ноарике.

Киоре рассмеялась и позволила утянуть себя к карете. Усадив ее и опустившись напротив, Эртор забросал ее вопросами: почему, где, как…

— Мы, простые люди, располагаем собой гораздо меньше, чем дворяне. Дела требовали моего отсутствия в Тоноле.

Эртор слушал ее и кивал: понимал, он прекрасно понимал девушку, ведь такие же дела мешали жить ему! У своего дома Эртор помог ей выбраться из кареты. Киоре с удивлением оглядела небольшой особняк с аккуратно подстриженным садом и подивилась насмешке судьбы: именно его она ограбила, когда не смогла добраться до сокровищ виконта Оленского. Удобно устроившись в кофейного цвета кресле в гостиной, она наблюдала за суетой. Эртор был именно таким, как она полагала — открытым, полным жизни дураком.

— И где же дядя? — спросила она с разочарованием. — Я так хотела увидеть его…

— О, не переживайте! Стоит нам заговорить о чём-то непотребном, как он появится!

Гостиная оказалась уютной, хоть и немного мрачноватой, зато в ней находилось самое настоящее фортепиано, украшенное свечами в ветвистых подсвечниках, но стоявшие на нём ноты покрылись пылью. Эртор суетился, но никак не мог решить, звать ему слуг или нет. растопить камин или нет?

— И о чём же непотребном мы поговорим? — вскинула она брови, тихо рассмеявшись, а юноша, бросив все, подошел к ней и склонился, чтобы поцеловать руку.

— Обо всем, о чем захотим, — хищно улыбнулся он.

— Мой дорогой племянник, — раздалось от дверей, — не стоило открывать дверь самому, может, тогда бы ты узнал, что в доме гости.

В гостиную вплыл кардинал со сверкавшим рубином перстнем. Лицо у него было утомленное, на Эртора он смотрел с укором и бесконечной любовью, какую отец народа обязан испытывать к каждому человеку в империи.

— Дядя, не стоило приезжать в мой дом без предупреждения, вы же знаете, что можете застать меня с… дамой.

Обозначенная дама кокетливо улыбнулась кардиналу.

— А может быть, ваш дядя устал от молитв и желал бы присоединиться к нам? — она стрельнула взглядом в старика, но тот лишь едва нахмурил брови, как строгий родитель. — Во всех наших развлечениях, — и она облизнула губы.

— Ноарике! Ты такая горячая! — Эртор наклонился и поцеловал ее в висок.

— Эртор, прекрати спектакль, — с укоризной произнес старик. — А ты, дитя, покинь этот дом немедленно…

— Пока на меня не снизошла кара за грех? — усмехнулась девушка.

— Истинно так, — кивнул кардинал.

— В грехе я живу с рождения, так что не страшно. Ваш племянник просто очаровал меня своим изложением священной книги.

Киоре потешалась и прощупывала кардинала. Не слишком ли будет его сейчас поцеловать, завладеть прекрасным перстнем и сбежать? Увы, ответ был один: слишком рано! Маска Ноарике ей еще нужна.

— Уверен, трактовка моего племянника была далека от настоящего смысла псалмов Ги-Ра, — жестко заметил он, и любой здравомыслящий человек замолчал бы и извинился.

— Не знаю, оригинал не читала, — ответила она со смехом.

— Ноарике, ты очаровательна! — рассмеялся Эртор.

— Племянник, ты всё больше расстраиваешь меня и свою семью собственным поведением. Неужели отцу всё же стоило отдать тебя в армию?

— Дядя, меня же оттуда выгнали, — напомнил он, скривившись.

— И то правда. Не надейся, Эртор, своим развязным поведением выгнать меня из дома. Я не уйду, пока не закончится дождь.

Кардинал подошел к окну и открыл его. Потянуло холодом. Эртор обиженно замолчал, а Киоре погрузилась в собственные мысли.

… В полутемной комнате топился камин, и его отсветы падали на красивое даже в глубокой старости лицо Эши. Она, одетая совершенно просто, закутанная в шаль, сидела в кресле-качалке и опиралась на трость. Седые волосы собраны в тугой пучок, на ногах — несуразные, но очень теплые тапочки. Никто не мог сказать, что именно она десятилетиями будоражила своими выходками столицу.

— Ты должна добыть мне перстень кардинала, котеночек! Это будет твоей платой за учебу и ее завершением.

Шесть лет они провели вместе, и время расстаться пришло, как то обычно бывает, неожиданно.

— Я обучила тебя всему, что знала. Последние два года я наблюдала за тобой. Ты действуешь правильно, но слишком горячо. Несчастный мой котенок, бойся не умереть, не отомстив, а стать рабой короны, отомстив.

Девушка кивнула, соглашаясь с наставницей. А та, как будто забывшись, говорила чуть хриплым, но всё еще властным голосом:

— Котенок, ты стремишься к мести, готова отдать жизнь, и мне этого не понять. Я мстила и убивала, но никогда не клала на этот алтарь свою жизнь. Только твоя жизнь, какой бы она ни была, принадлежит тебе от рождения и до смерти. Всё остальное — шелуха. Умей обуздать свои страсти, котенок, ведь жизнь одна, что бы нам ни толковали о перерождениях.

Эши была старухой, чуть сумасшедшей в силу возраста, иногда память ей отказывала, и она превращалась в одну из своих бесчисленных масок. Тогда слугам приходилось подавать ей снотворное либо приглашать врача. Но Эши любила откровенные беседы, в которые будто вкладывала всю свою мудрость, весь свой опыт, словно в этот момент говорила она, настоящая, потерявшаяся среди лжи и вымысла, в которые превратилась ее жизнь.

И покидать ее Киоре до боли не хотелось, но старуха была права: на алтарь мести девушка положила жизнь.

Не сразу она услышала свое имя, а, когда отозвалась, облегченно вздохнул обмахивавший ее газетой Эртор.

— Прости, кажется, я задремала, — беззаботно рассмеялась она. — Всю ночь провела в дороге, не выспалась страшно!

И бросила взгляд на кардинала. Она пыталась узнать, зачем Эши его перстень, но наставница молчала. Киоре пыталась это выяснить у слуг, в записках и бумагах, разбросанных по дому — безуспешно. Украшение кардинала выглядело внушительно, но не более того. К тому же наставнице такие безделушки не нравились. Так зачем?.. Киоре попрощалась с Эртором, отговорившись делами, даже отказалась от экипажа.

Ее, уставшую и злую, ждали карты с бароном. Они решили проехаться по злачным местам столицы и везде немного выиграть. От злобы немного превратилось в много, а Кеэрел с обожанием смотрел на свою спасительницу. И как-то получилось, что вечер закончился у барона дома.

— Кеэрел, твоя развалюха? — спросила она, силясь в темноте разглядеть скрипевшее и покосившееся здание: а вдруг рухнет?

— Моя, — уязвлено ответил тот, когда гостья всё же вошла.

Внутри некий порядок поддерживался лишь на кухне, и там, возле очага, стояли мягкие кресла, в которых хозяин и коротал ночи, опасаясь ходить по этажам ветхого здания, начавшего рушиться еще при его отце. Неожиданностью стало то, что одно из кресел было занято знакомой обоим фигурой. Знакомой и ненавистной.

— Какие люди и без охраны! Или ты спрятал наемников по всему дому, а? — рассмеялась Киоре, без страха подходя к очагу.

— Думала, я не знаю, что ты в Тоноле? Я знаю, где ты живешь.

— Ложь. Я бы заметила слежку, Файрош, а ты бы не сидел здесь, — беззаботно ответила она, не сомневаясь в своей правоте.

— Что тебе нужно?

— О? — она повернулась к старому напарнику. — Всего лишь хочу тебе отомстить. Думаешь, оставил меня без гроша в кармане, сбежал в столицу, и дело готово? Ты вообще в курсе, что оставлять за спиной разъяренную женщину крайне опасно?

Пока барон топтался, Киоре опустилась в кресло.

— У меня нет ни одного шанса избежать мести? Мне бы не хотелось избавляться от тебя. Все-таки три года мы были партнерами.

— Нет у тебя шансов, смирись, — она пожала плечами.

— Даже если скажу кое-что интересное о первосвященнике? — усмехнулся мужчина лениво откидывая скользнувшую на лицо прядь. — Подумай, тайну такого человека Киоре сможет продать очень выгодно…

— Давай короче, — грубо оборвала его Киоре.

— Он влез в некий заговор.

Киоре напряглась, глядя в пламя и проклиная собственную поспешность.

— А он влез, и весьма надежно, только доказательств нет. Если их добыть, то с него можно получить столько денег…

— Замолчи!

Она вытянула руку, а сама сжалась в кресле, как пружина, готовая выстрелить в тот же миг и убить любого, кто попадется на пути. Замерший в дверях барон, кажется, не дышал.

— Я не буду тебе мстить, но в обмен ты поможешь мне уничтожить первосвященника и, — Киоре хитро прищурилась, — отдашь все расписки этому господину, перестав посягать на его титул и деньги.

— Эта партия за тобой, разъяренная женщина, — развел Файрош руками, признавая поражение. — Учти, твои деньги я спустил и вернуть не могу.

— Шут с ними, — отмахнулась Киоре.

— Тогда Файрош к твоим услугам, Киоре, ученица Кровавой Эши, — улыбнулся он. — Тебе не кажется, что нам сейчас придется откачивать этого мальчика?

Киоре лениво обернулась. Бледный Кеэрел стоял в дверях, и только рассматривал своих странных гостей.

— Кеэрел, расслабься. Бедность тебе больше не грозит, а вот о нас тебе точно лучше не распространяться. Файрош до одного происшествия был моим напарником, и я в самом деле хотела бы его прикончить, — упомянутый только примирительно поднял руки вверх, как будто раскаиваясь, — но он предложил мне нечто лучшее, к тому же я всё равно щелкнула его по непомерному самолюбию.

— Вот же… женщина, — выругался Файрош.

Киоре пришлось усадить барона в кресло, но, поскольку стоять она решительно отказывалась, уселась к нему на колени, ласково перебирая пряди — так он должен был успокоиться. Не выдержав напряжения, а может быть, выпив в притонах лишнего, Кеэрел вскоре уснул.

— Слабак, — поморщился Файрош.

— Зато какой ми-и-илый, — улыбнулась она. — Любимую женщину на руках носить будет.

— Смотри, не опали его своим обаянием, — посоветовал Файрош, наблюдая, как бывшая (или нет?) напарница неестественно нежно улыбалась.

— Твои часы по-прежнему с тобой?

Ответа пришлось ждать несколько минут, но в конечном счете Файрош достал откуда-то из-за пазухи миниатюрные карманные часы с цветочной гравировкой. Поющие часы. Приятная, нежная мелодия тихо начинала играть, стоило поднять крышечку, а изнутри на ней был портрет молодой женщины — матери Файроша.

— Как видишь, — кивнул он, убирая их. — Ты не боишься, что он нас выдаст?

— Файрош, у нас слишком много обличий, чтобы бояться потерять еще одно…

Говорить больше не хотелось. Они научились так молчать, что это было лучше любого разговора. Они понимали дыхание друг друга — иначе не сработаться настолько хорошо, чтобы проворачивать грандиозные аферы, когда надо было угадывать переломный момент между планом и импровизацией, поддерживая или спасая напарника.

— Да-а-а… — вздохнул Файрош, а Киоре едва заметно улыбнулась.

С утра она заставит Файроша передать все расписки и проследит, чтобы не было никакого обмана, потом они расстанутся, чтобы через какое-то время сойтись на темных улицах и поговорить о коварных планах на будущее.

Глава 11

— Ниира! Бесстыдница! Покажись! — вопила старая графиня, а баронета, лежавшая в кровати, тяжело вздохнула.

Вышивавшая рядом Тари (за это можно было выручить целую серебрушку в неделю) напряглась, отложив работу, но Ниира жестом приказала ей продолжить. Старая графиня радугой ворвалась в спальню, разъяренная, недовольная, с припасенным набором тирад.

— Ты пропала на полторы недели! Как ты вообще посмела уехать куда-то в одиночестве, даже без этой своей служанки?! Ты понимаешь, какой это урон твоей репутации, если свет узнает?!

Она трясла зонтом, угрожающе раскачивались перья на огромной шляпе, а взглядом старой графини можно было убивать.

— Но, ваша светлость, я оставила записку, что уехала лечить ногу в монастырь. Неужели там нельзя найти приют молодой девушке? — кротко вопрошала она, прикрываясь одеялом, как щитом.

— В монастыре — можно, в пути — нет! — рявкнула графиня, остывая: она выпустила скопившийся гнев. — Потому что ты должна была где-то ночевать, а в одиночку девушке это непозволительно!

— Я спала в карете, ваша светлость, кучер ехал без остановок, — опустив глаза, кротко сказал она.

— И как же твоя нога это перенесла?

— Я была терпелива и прониклась смирением, — кротко отвечала Ниира. — С помощью сестер и святой воды мою ногу удалось подлечить, так что обратный путь для меня был сказочно легким. Теперь же я выздоровела настолько, что готова выйти в свет.

— Негодная девчонка! — проворчала старая графиня гораздо тише, и Тари вернулась к вышивке. — Этим вечером у баронессы Райхельтер пройдет бал в честь ее семидесятилетия. Она моя старая подруга, так что мы приглашены. Я посмотрела список гостей, и он весьма недурен, там есть несколько кандидатов для… нашего плана, — графиня сжала кулаки и твердо посмотрела на порученную ей бесприданницу.

— Райхельтер?.. Это не та, у которой задержали заговорщиков? — пискнула Ниира.

— Именно, — улыбнулась старая графиня. — И только поэтому в этот раз к ней из любопытства прибудут те, кто в другое время проигнорировал бы приглашение. Так что собирайся. Я заеду за тобой вечером.

Кандидатов в мужья старая дуэнья пообещала указать на самом балу, а также посвятила Нииру в довольно простой, но коварный план. Оставалось только надеяться, что муж не возненавидит полученной так жены… Уж в любовь с первого взгляда молодая баронета не верила.

Тари принесла светло-песочное платье, пожалованное графиней, и они принялись за сборы. Нииру причесывали, красили, одевали в бесчисленные юбки, затягивали в корсет… Всё, чтобы она стала хоть чуточку привлекательна для мужчин. Ее дуэнья была точна, и приехала минута в минуту, уже в карете начав рассказывать о кандидатах в мужья.

— На балу будут трое. Всем за сорок, вдовцы с детьми. Зато никто не удивится, застав их с молоденькой девушкой.

Ниира молчала и смотрела в темноту за окошком. Старая графиня, как никогда, походила на механического человечка, следующего какому-то алгоритму. Выбеленное лицо, густо накрашенные брови, опять огромная шляпа и яркое платье, в вырезе которого блестели замысловатые украшения, чуть прикрытые меховой накидкой на одно плечо.

Ниира, выйдя из кареты, потерялась. Ей не было дела до воздушного, ажурного особняка баронессы с миллионом подушечек на всех поверхностях, ее не волновали наряды девушек, так ярко отличавшиеся от ее платья, не занимали трюки приглашенных фокусников и акробатов… Девушка сухо поздравила старую баронессу одновременно с графиней. Вокруг танцевали, кружились пары, а она угрюмо хромала от столика к столику, иногда присаживаясь в мягкие кресла, отгороженные от зала ширмой, увитой искусственным плющом.

— Улыбайся! Иначе разгонишь всех своим кислым видом, — прошипела графиня, проходя мимо.

Вскоре Ниире представили первого кандидата на обольщение: пузатого, высокого мужчину, который, казалось, мог раздавить ее одной рукой. Он громко смеялся, а девушки даже не замечал — если вообще помнил, что его с кем-то познакомили. Второй кандидат был таким невзрачным, что не запомнишь, пока не приглядишься. Он говорил сдержанно, медленно подбирал слова и сально улыбался Ниире, сверкая лысиной на макушке, окруженной черными кудрями. Перед знакомством с третьим претендентом графиня ненадолго отвлеклась, пожелав перевести дыхание.

— О, я думала, что слухи врут, — пробормотала она, делая глоток шампанского, и веер указал Ниире на вход в зал. — Интересно, что заставило его вылезти из скорлупы?

Баронета присмотрелась: присутствовавшие медленно стекались к герцогу Хайдрейку, угодливо улыбались, за спиной резко меняя выражение лица. Казалось, никто не ожидал его увидеть, и мужчина удивил всех, весьма тепло поздравив именинницу.

— Ах, как я могла забыть! — графиня легко коснулась веером лба. — Эта карга — сестра матери барона, который женился на какой-то из Гариде!

И графиня потянула Нииру к герцогу, приближаться к которому вот совершенно не хотелось, то ли из-за мрачного лица, то ли из-за толпы вокруг него. Однако ее дуэнья легко проложила путь среди людей, и вскоре радостно приветствовала Дорана.

— Я вам уже рассказывала, но теперь позвольте представить мою воспитанницу Нииру Таргери. Ниира, это — его сиятельство Доран Хайдрейк, герцог Рейла, князь, глава Тайного сыска.

Он кивнул, девушка неуклюже присела в реверансе — они вели себя как незнакомцы. В самом деле, не вспоминать и обсуждать же на балу ту досадную случайность со сломанной двуколкой?

— Я даже не думала, что вы, ваше сиятельство, снизойдете до какого-то бала! Это так неожиданно, так неожиданно!..

И так, под шум и суету, старая графиня вырвала герцога из толпы желающих засвидетельствовать ему свое почтение. Ниира же, поняв, что на какое-то время предоставлена самой себе, тихонько вышла на балкон. Благодаря навесу моросивший дождь не мешал, а музыкой здесь она могла насладиться гораздо лучше, чем в душном зале, где кружились в очередном танце счастливые пары. Она не знала, сколько так простояла, подставив лицо влажному ветру. Графиня бы догадалась, где ее искать, и непременно заглянула, а значит, старая сводница начала готовиться к их плану.

Замерзнув, Ниира вернулась в зал, и именно тогда ее, подхватив под руку, увела в коридоры особняка дуэнья, зашептав на ухо всё необходимое под прикрытием веера. Гостиная за библиотекой находилась достаточно далеко, чтобы туда не дошли объятые страстью парочки, но в то же время достаточно близко для уставшего мужчины, искавшего одиночества.

— Я сделала выбор за тебя, девочка. Прости, но это правда наш единственный шанс, — она ласково коснулась щеки Нииры, и та кротко улыбнулась.

Белая дверь с витиеватой ручкой бесшумно закрылась. Баронета полагала, что у нее есть минимум полчаса до решительных действий графини. На столике она нашла книжку — какой-то дешевый роман. Кажется, у баронессы Райхельтер были внучатые племянницы того нежного возраста, когда полагалось читать подобную литературу… Ниира устроилась на диване, опершись спиной о подлокотник и забросив скрещенные в щиколотках ноги на другой. Мягкого света лампы хватало, чтобы различать буквы, и она скользила взглядом по строчкам. Задумавшись, совершенно забыла и о времени, и об осторожности, листала страницу за страницей, хотя графиня советовала сидеть на диване с задранной юбкой и ждать появления мужчины, а затем — ее.

— Интересная у вас обувь. Хромым такая полагается? — услышала она голос, от которого невольно сжалось всё внутри.

Прикрывая книгой лицо, повернулась к вошедшему герцогу Рейла и тут же спустила на пол ноги, закрыла их юбкой вместе с туфлями на высоком каблучке.

— Мне их посоветовал лекарь. В такой обуви я меньше хромаю, — попыталась она оправдаться, заодно думая, как исправить ситуацию.

Одно дело — ждать вдовца-сластолюбца, к тому же низкого титула, а совершенно другое — понимать, что в эту западню попала пиранья, которая может сожрать незадачливых охотниц.

— А что… вы здесь делаете? — спросила она, лихорадочно пытаясь придумать выход из ситуации.

— Что? — он удивленно приподнял брови, всё также стоя у двери. — Я решил отдохнуть от шума праздника, как, думаю, и вы.

— Что ж, хорошего отдыха, ваше сиятельство.

Она отложила книгу, несколько нервным движением поправила платье и подошла к двери, чтобы, открыв ее и услышав голоса, тут же закрыть. Если графиня, обещавшая прийти со свидетелями, застанет ее здесь с двумя мужчинами, то это станет позором!

— Не уходите? — спросили ее сзади с некоей долей интереса.

— Пожалуй, я подышу воздухом, — решилась Ниира.

Крохотный балкончик гостиной был лишен навеса, зато стены вокруг него оплетал настоящий плющ, судя по виду, весьма крепкий — она даже подергала его. Герцог сидел на диване, стоявшем — как удачно! — спинкой к балкону. Но неужели у нее получится спуститься по этому плющу? А если внизу кто-нибудь пойдет? Ниира обернулась. В гостиной также стоял небольшой шкаф-буфет, куда затолкать Дорана было невозможно, а вот ее…

— Ваше сиятельство, прошу прощения, но будет лучше, если вы скажете, что не видели меня здесь.

Герцог только повернул голову, а Ниира уже неловко лезла в буфет, у которого внизу оказалось достаточно места для нее и не было полок. Дверцы, ломая ногти, она всё же закрыла, и вовремя: через мгновение некто ввалился в гостиную.

— О? Вот это девочка? — спросил абсолютно пьяный голос.

— Если вы, барон, не возьмете свои слова назад, то у нас будет дуэль, — злость в голосе герцога могла убить сама по себе.

В буфете оказалось пыльно, хотелось чихнуть, но еще страшнее было от разворачивавшегося вокруг фарса. Пьяный сообразил, что его обманули, и застыл, не в силах построить простую логическую цепочку. Что делал Доран, она не знала. И не прошло минуты, как открылась дверь, и баронета услышала сладкий до приторности голос графини:

— Ниира, девочка моя, я не нашла лекаря…

И он оборвался, превратив происходившее в гостиной в немую сцену. Оставалось только Ниире выпасть из буфета или чихнуть…

— Что здесь происходит? Где моя воспитанница? — первой взяла себя в руки графиня.

— Я здесь был один, пока не ворвался сначала барон, а потом вы! — процедил Доран.

— Но как же? Я точно помню, что оставила Нииру здесь, ведь у нее разболелась нога, — жалобными интонациями старой дуэньи можно было заставить плакать камень, но не главу Тайного сыска.

Намек оказался более чем прозрачным, и, принеся извинения, графиня ушла, а заодно увела и пьяного барона. Как будто дожидаясь их ухода, со скрипом отъехала дверка буфета. Ниира разогнулась, выпрямила ноги, но целиком из шкафа вылезать не спешила.

— Теперь мне интересно услышать вас.

— У меня в самом деле заболела нога, ее светлость пошла за лекарем. Но отсутствовала она довольно долго. Думаете, обошлось бы без скандала?

— То есть вы полагаете, что я не смог бы отбиться от притязаний ее светлости? — Ниира так и не поняла, чего больше было в голосе Дорана: удивления, недоверия или насмешки.

Она пожала плечами и неуклюже поднялась.

— Стойте. Если решились на обман, так хоть удостоверьтесь, что он не вскроется.

Доран подошел и снял с ее плеча паутину. В коридоре, у входа в бальный зал Нииру поймала графиня:

— Где ты была?!

— Понимаете… Я ждала вас… А потом в гостиную зашел герцог, и я… Не могу, он такой страшный! Я сбежала из комнаты и погуляла по особняку.

— Ох… Ну, ничего, через три дня следующий бал, мы снова попытаемся, — графиня сжала ее ладонь, и они, попрощавшись с хозяйкой, уехали.

Дома Ниира быстро уснула от усталости и нервного перенапряжения. Снилась ей какая-то каша из образов, она металась по кровати, пока не проснулась в абсолютно мокрой рубашке. Тяжело стучало сердце… Нет, это кто-то стучал в дверь! Она сбежала по лестнице вниз, где в коридоре стояла Тари со свечой.

— Пустите! — донеслось глухое. — Или дайте свечу!

Девушки переглянулись. Услышав рык, Ниира распахнула дверь. Ворвавшийся мужчина тут же закрыл ее, налег всем телом — дверь дрогнула под чьим-то натиском. Раз удар, еще один, а потом нечто с воем убежало. Мужчина обернулся к девушкам.

— Прошу прощения, на меня напали, — Доран поклонился и пошатнулся, так что Ниире пришлось подпереть его, выбежав вперед.

— Ты на кухне вышивала? — получив кивок от служанки, баронета повела туда герцога Хайдрейка.

Вместе с Тари они усадили мужчину на стул. Служанка споро убирала корзину ниток со стола и пяльцы с вышивкой, пока Ниира, взяв свечу, осматривала Дорана. Лицо залила кровь из рассеченной брови, на шее виднелись странные отметины, как от зубов… И как-то странно он поджимал руку, держал аккуратно.

— Вывих? Перелом? — спросила Ниира, указав на нее.

Тот едва мотнул головой, не в силах сказать что-то определенное. Тари же за его спиной на что-то указывала Ниире, округлив глаза. Под порванной одеждой оказались страшные синяки. Ниира обработала бровь, осторожно смыла кровь с лица, руку ни она, ни Тари тронуть не рискнули, лишь убедились, что гость мог шевелить пальцами. На спину Тари сделала примочки, которые должны были снять боль.

— Молодец, — похвалила ее Ниира. — Иди и отдохни. Я выспалась и присмотрю за нашим гостем.

Тот, казалось, вообще ничего не слышал. Расширенные зрачки, дрожавшие веки, прерывистое дыхание — Ниира закусила губу. Яд? Шок? Заметив, что Доран начал дрожать, принесла из спальни плед, аккуратно укутала мужчину. Однако лоб покрылся испариной, его как будто лихорадило, и больше всего Нииру пугало, что Доран смотрел в одну точку, не шевелился, не говорил, как будто спал с открытыми глазами.

Ниира села за стол: бежать в ночи и искать лекаря страшно, раз нечто так искалечило взрослого мужчину, потому она смотрела на догоравшую свечу, вслушиваясь в неровное дыхание, и не заметила, как уснула. Ухнула в черноту, чтобы тут же вынырнуть из нее от страшного грохота. Оказалось, что упал со стула Доран.

— Где я? — спросил он с пола.

— А вопрос «кто я» будет? — невинно поинтересовалась, протягивая ему руку помощи и поправляя халат на плече.

Мотнув головой, Доран сел, оставшись на полу, пошевелил пострадавшей рукой.

— Сильный ушиб, не перелом, — ответил на немой вопрос. — Простите за неудобства, но на меня правда напали.

— И кто же? Стая псов? — она невольно коснулась своего горла.

— Можно и так сказать. А вам, баронета, стоит запомнить: гулять по ночам не стоит. И носите с собой свечу и спички.

— У вас бред? Вызвать лекаря?

Она опустилась на колени перед мужчиной, аккуратно тронула его за подбородок, поднимая лицо, и выдохнула: зрачки пришли в норму, лихорадка прошла, да и трясти его перестало.

— Не бред.

Он покачнулся, падая, и Ниира невольно дернулась, поймав голову и прижав к плечу. Горячее дыхание опалило кожу — полы халата разъехались, а сорочка сбилась. Доран не шевелился.

— Вам плохо? — дрожащим голосом спросила она.

— Дайте мне несколько минут прийти в себя, и я покину ваш дом. Думаю, графине не понравится присутствие у вас раненого мужчины.

— Уже рассвело, вы незаметно не уйдете, — усмехнулась Ниира. — А я хотя бы не буду чувствовать себя виноватой, вздумай вы умереть за углом.

Помня о синяках, Ниира не опускала рук на спину, они так и остались в грязных, встрепанных волосах, начали выпутывать из них мусор: каменную крошку, ветки. Взгляд девушки прошелся по столу, на котором блестела пузатая бутыль спирта, тазик с водой и губкой. Босые ноги мерзли. Сквозь крохотные окошки падал косой луч света, точно в центр стола. Подумать только, ее почти обнимает мужчина… И сопит в шею, уснув.

— Ваше сиятельство, вы хотели уйти! — ворчливо начала она, отталкивая герцога.

Тот сел, уперся рукой в кухонный шкафчик, мотнул головой и сморщился, коснулся раненой брови.

— Рассекли, — пояснила Ниира, перебираясь на стул и кутаясь в халат. — Рану я обработала, но кровь может пойти, если будете хмуриться.

Доран невольно проследил, как она поджала ноги с посиневшими пальчиками.

— Благодарю за спасение. Если бы вы не открыли дверь, то с утра под ней лежал бы труп.

— Умеете ободрить, ваше сиятельство… Чаю?

Покалеченный Доран, опиравшийся на кухонный шкаф, дернул уголком губ, и Ниира сама рассмеялась: нашла время для светских приличий! И отчего-то было легко и совсем не страшно, даже холод отступил, перестав терзать ее ноги.

— Неужели мы так и будем спасать друг друга? — улыбнулся герцог.

— Я надеюсь в скором времени выйти замуж, и тогда, думаю, муж добьет вас, окажись мы снова в такой ситуации, — дернула она плечами.

Косой луч света из кружевного белого тут же превратился в уныло-пыльный, а герцог поднялся. Поинтересовавшись черным входом, покинул дом через него. Ниира не провожала, сидела на кухне, барабанила по столу, пока не пришла Тари с взглядом, полным укоризны.

— Что? Труп под дверьми нам и в самом деле не нужен, — грубо отозвалась она, а служанка тяжело вздохнула. — Не бойся.

Тари принялась убирать следы пребывания Дорана: лекарства, тазик, смыла пятна крови. Вздохнув, Ниира пошла собираться, сказав, что отправится в Догир. Голова болела, баронета то и дело сдавливала переносицу, надеясь, что лицо не мертвенного оттенка, а губы не горят алым, как у горячечного больного. Нанятый экипаж трясло, качало, и она то и дело едва успевала выставить руку, чтобы не удариться. Догир был неприступен, монументален и величествен. Стройным, высоким зданием хотелось любоваться и любоваться, и она тихо ахнула, увидев, как медленно из-за здания выплыл огромный дирижабль.

Мир взорвался звуками: цокотом копыт, разговорами людей, свистом ветра, и точкой тишины и отрадного молчания высился перед ней Догир, сверкавший сдержанными сине-зелеными окнами. Поправив перчатки и шляпку, баронета вошла в дом священной книги. Пусто, тихо, только она, мысли и книга с бесконечной мудростью, которую понимаешь лишь с годами. Ниира прошла зал — на скамейках кто-то сидел, глубоко погрузившись в собственные мысли. Редко проходившие священники что-то несли или же просто стояли, ожидая, пока к ним обратятся за советом или помощью заблудшие души.

Ниира подошла к книге, встала на специально отведенной под молитвы площадке. Полагалось и вовсе опуститься на колени, но позориться в святом месте ей не хотелось. Подняв лицо к постаменту, она говорила с другими душами, теми, кто еще не получил тела в этом мире, а оттого был чист и свят. Когда она закончила молиться, из алтарной вышел кардинал, рядом с которым кралась тихая, незаметная женщина, прижимавшая к лицу кружевной платочек. Кардинал осенил ее знаком благодати, и она, поклонившись, пошла к выходу.

— Вы, дитя, тоже пришли исповедаться? — он повернулся к ней.

— Нет, сэф. Позвольте мне это сделать чуть позже. Не сейчас. Не так, — она сжала крохотный ридикюль, опустив взгляд в пол.

— Как могло согрешить дитя? Я часто вижу тебя в этих стенах.

— О, сэф, стоило ли вообще замечать меня, — пробормотала баронета, прикусив губу. — Самый страшный грех — грех по неведению, и я, к сожалению, совершила его. Я прихожу, молюсь и чувствую, как крепнут во мне силы пережить… произошедшее со мной.

Кардинал стоял рядом, но одновременно далеко, как прекрасная статуя, как недосягаемый идеал. Он мягко смотрел, как будто очищая взглядом, как будто в самом деле желал забрать тяжесть ее греха себе.

— Что ж, дитя мое, я буду ждать твоей исповеди, помни, она это принесет облегчение душе. И помнишь ли ты, что за зло в этой жизни мы платим тем, что лишаемся следующих?

— Ни на минуту не забываю, — она присела перед кардиналом, который также озарил ее святым знаком и удалился, потому что его внимания явно желал моложавый представительный господин.

— Не стоит бояться рассказать свой грех, сэф слышал не одну сотню исповедей, — услышала она очаровывавший голос.

— Что вы, лао, я всего лишь хочу убедиться в искренности своего раскаяния, — присела она неуклюже перед первосвященником, появившимся как будто из воздуха. — Разве не больший грех исповедоваться, не признавая за собой вины?

— Это правда, — кивнул он. — Если душа твоя полна смятения и ты боишься суда сэфа, я готов помочь тебе.

Первосвященник говорил, и голос его баюкал душу, окутывал мягким облаком, вызывая желание подчиняться этому мужчине, смотреть на него, любоваться порочными чертами, совершенно не сочетавшимися с его саном. Первосвященник не мог стоять на месте, и потому они медленно шли по Догиру. Ниира внимала словам, а мужчина делился с ней мудростью, почерпнутой из Ги-Ра. Замедлились они за широкой колонной, и он, мягко улыбнувшись, провел костяшками пальцев по ее щеке.

— Я вижу, что тебя можно многому научить перед встречей с кардиналом. Желаешь ли ты того?

Ниира потупилась, впрочем, не отступив от мужчины.

— Желаю, лао, — ответила она, облизнув губы.

На миг потемнело, поскольку первосвященник качнулся к ней, но отступил, сложил руки на груди и своим мягким голосом сказал, что будет ждать Нииру. Попрощавшись, она покинула Догир.

Глава 12

Киоре цедила зевки в ладошку, рассматривая вечерние улицы. Среди вереницы фонарей неспешно прохаживались люди… Эртор вел машину и развлекал ее болтовней.

— Знаешь, идея навестить дядюшку мне так пришлась по душе, Ноарике! Ты просто золото! — он смеялся, чуть запрокидывая голову и демонстрируя идеальные зубы. — Я бы в его резиденции вообще какой-нибудь прием устроил, но увы, у меня нет такой власти!

— Эртор, могу ли я поинтересоваться, за что вы так не любите кардинала? Ведь, если верить истории, он спас вашу семью от гнева императора, — Киоре поправила оборку на светло-сиреневом платье, очертила рукой колено, поймав заинтересованный взгляд.

— Ноарике, никогда не стоит верить официальным версиям. Правда будет совсем другой, — и тут, как бы соглашаясь с юношей, чихнул мотор.

— Какой же? — изумилась она. — Ваш дядюшка — карьерист, который предал семью в обмен на сан?

— Ваша прозорливость, Ноарике, меня поражает. Вы не предсказываете будущее?

— О, очень редко и очень неточно, — отозвалась она.

— Прекрасно! Будете мне гадать сегодня!

Переговариваясь, они доехали до резиденции, и Эртора со спутницей впустил монах, поклонившись. Киоре развлекалась: заглядывала во все комнаты, бегала по саду, разувшись и задрав платье выше колен, отчего отворачивались монахи. Эртор смеялся, забросив пиджак на плечо, наблюдал с огоньком в глазах за ней, а потом подал руку и увел в гостиную.

— Ноарике, ты прекрасна! — выдохнул он ей в шею, крепко, но нежно обнимая. — Ты идеальна, ни одна женщина так не понимала меня, ни с кем мне не было так легко… — он задел губами ухо, а руки так и вовсе нагло расползлись по телу.

— Давайте погадаем, Эртор! — выбралась она из объятий и поправила прическу, кокетливо подмигнув застывшему изваянием монаху. — Помнится, я говорила вам, что заменить одного вдовца вы сможете, если будете холодны и равнодушны.

— А я говорил, что тоже не люблю тех, кто не поддается моему обаянию, — парировал он. — Подождите, где-то здесь у меня припасена колода…

Он пошел вдоль легких стеллажей со стеклянными дверцами, двигал внутри статуэтки и крохотные книги, пока не достал из глубин шкатулку красного дерева, в которой лежали карты. Киоре в это время устроилась на подушечке за низким столиком, кокетливо выставив ногу, а заодно с досадой отметила редкие образцы древней скульптуры, за которые можно было выручить много, очень много денег и которые ей никак не утащить с собой. Эртор протянул карты, устроившись напротив. Сколько ему лет? Совсем ведь юный, привык к легким победам, привык, что его семью обойдут все беды. Она тасовала карты, разглядывая беззаботное лицо. Эртор, как примерный ученик, сидел с ровной спиной, даже руки сложил на коленях. Жалела ли она мальчика? Ничуть. Карты легли на стол одна за другой.

— Ждет тебя любовь великая и соперник в ней, — напевно, подражая интонациям уличных гадалок, заговорила она, ловко переворачивая и перемещая по ровной поверхности карты, самые обычные, но отчего-то красная масть вспыхнула кровавым, а темная — смертельной чернотой.

— Я даже знаю, кто эта любовь, — отозвался он, подкупающе улыбаясь.

— Тс! — шикнула она. — Опасность стоит рядом со счастьем — смертельная! — громко вещала девушка, поймала взгляд мужчины, и он, завороженный, невольно скопировал ее мимику: поднятые брови, выпученные глаза и приоткрытый рот, и следом к нему пришло чувство страха. — О! Эртор!..

— Это переходит все границы, — оборвал ее вошедший кардинал. — Я не потерплю хаанатских штучек в своем доме!

Руки Киоре порхали над картами, метали их, пока дядя и племянник состязались взглядами. Рассмотрев расклад, она рассмеялась, язвительно заметив:

— Сэф, а у вас в прошлом великая любовь написана и не менее великое предательство! Оказывается, вы тоже человек? — с насмешкой спросила она, бросив на старика дерзкий взгляд снизу вверх.

— Вы даже не колдунья, дитя мое. Бросьте это губительное занятие.

Обманчиво ласковые интонации душили, и в глазах кардинала можно было прочесть приговор. Киоре уже видела сцену суда, где она, в одной сорочке, стояла на коленях перед первосвященником, а тот листал медленно, наслаждаясь пыткой, священную книгу в поисках псалма о вреде колдовства… Или о вероотступничестве, что позволило бы отлучить ее от веры и обречь душу на смерть. Уголок губ дернулся в усмешке, и Киоре спешно отвернулась.

— Дядя! Не угрожайте моей гостье!

— Я никогда не угрожаю, мальчик мой. А вот с твоей стороны привести девушку ко мне домой было бестактно.

— А что, если я не просто так? — Эртор поднялся, скрестив руки на груди. — Я прошу твоего благословения!

Киоре скрыла удивление и приторно улыбнулась кардиналу, медленно перетасовывая карты. Тонкие пальцы изящно подцепляли рубашки, поднимали и опускали картонки с рисунками, и они мелькали, мелькали на завораживающем бледно-сиреневом шелке.

— Твой отец отречется от тебя, — кардинал поджал губы.

Одно дело — пугать пассий племянника, проявляя безграничное терпение к его выходкам, и совсем другое — узнать, что он хочет жениться на простолюдинке весьма вольного поведения. Киоре опустила голову, позволив себе улыбнуться, а после подняла: глаза горели ненавистью, губы поджаты, и даже руки замерли, чуть не выронив карты. Она свызовом спросила:

— А что, любовь теперь ничего не стоит? Деньги и власть превыше нее? Скажите, сэф! Отчего любящие не могут быть вместе?

Замер удивленный Эртор, кардинал взглядом обвел Киоре, как будто заживо сдирая кожу, и ярко, ослепляя, сверкнул рубин в перстне. Бледные щеки старика побагровели.

— Не смейте больше переступать порог моего дома и видеться с моим племянником, — и, развернувшись, он покинул гостиную.

Тут же стало светлее, как будто ушла грозовая туча, унесла с собой удушающую бурю. Эртор опустился за стол, уперся лбом в руки и тяжело вздохнул.

— Ну что, теперь, после запрета дяди, я стал для вас желанен?

Киоре рассмеялась, не сомневаясь, что кардинал ее слышал. Она поднялась, присела возле юноши на стол и поцеловала его в лоб, запустив руку в мягкие волосы.

— Вы плохо знаете женщин, Эртор. А теперь, пожалуй, я уйду. Тс! — она прижала палец к губам и поднялась. — Не провожайте, я не заблужусь.

Но он не послушался, нагнал и пошел рядом, хоть и молча. Киоре опустила взгляд, сложив руки перед собой, а юноша недовольно хмыкнул. У самого выхода он схватил ее за плечи и украл-таки поцелуй, после чего тут же выставил за дверь, как будто опасаясь расплаты… Ей же хотелось рассмеяться.

В захолустной гостинице в грязном переулке Киоре встретила недоверчивая хозяйка необъятных размеров и едва не выколола ей глаз своей длинной трубкой, но, после нескольких вопросов, назвала ей номер заказанной Файрошем комнаты.

Отчего-то Киоре медлила у стойки, вчитываясь в коряво написанное на доске меню, перебросилась парой слов с угрюмым поваром и отвадила от себя какого-то жулика, предлагавшего дешевые украшения. Тряхнув головой, сбросила наваждение и пошла к лестнице. Ступени скрипели под ногами, кажется, прошмыгнула мимо крыса. Перила цеплялись занозами за кожу, и Киоре убрала руку с них. Столкнулась с какой-то дамой с огромными корзинами, вжалась в стену, пропуская ее, но всё равно получила удар по коленкам. Тесный, серый коридор, обшарпанные двери с латунными номерами. Пятый номер. Она не решалась повернуть ручку, но со злостью переборола себя. Внутри спал, поджав ноги на коротком диванчике, Файрош. Взяв вещи из сумки, стала тихонько переодеваться.

— А ты похудела, — недовольно протянули сзади. — Ни разу не соблазнительна.

— Что ж ты тогда увивался за мной? — недовольно спросила воровка, застегивая костюм и пряча волосы под маску.

Файрош подошел к окну, встал к нему боком, потом открыл. Киоре с какой-то настороженностью наблюдала за отстраненным не то со сна, не то еще отчего напарником. Это до боли напоминало событие из прошлого…

— Умница, только поздно, — мужчина улыбнулся, и за окно, подхваченный ветром, упал бордовый платок.

От выстрела Киоре вздрогнула, за дверью загрохотало, завизжала женщина на первом этаже. Наградив бывшего напарника совершенно неприличными эпитетами, Киоре быстро завязала шнурки сапог и оттолкнула от окна Файроша, выхватывая из кармана его пиджака часы.

— Ты сама оставила меня без денег, а твоя голова ныне много стоит, — услышала она, когда уже, сев на подоконник, цеплялась за карниз, чтобы выбраться на крышу.

Спрятав часы за пазуху, освободила руки и подтянулась. Не остановили Киоре выстрелы, бившие в черепицу рядом с пальцами: она поползла прочь от засады, с ужасом слыша свистки внизу. Проклятье! Она знала, что Файрош вновь предаст, но не думала, что так скоро!

— Сдавайся, Киоре! Ты окружена! — услышала она и приподняла голову.

В окне соседнего здания блестело дуло револьвера. Внизу толпились патрули, растянулись цепью. Позади уже кто-то настырно лез на крышу. Киоре медленно встала, подняв руки, и услышала приказ спускаться. На краю крыши ее уже ждали двое, вооруженные револьверами — как будто дикое животное загоняли! Она медленно приближалась к ним… Вдох, выдох — ну, удача, не оставь! Упасть, поскользнуться, закрыв голову руками от раздавшихся выстрелов. Удержаться на крыше и под прицелами подняться, чтобы снова идти к патрульным. И — разбег в сторону, прыжок, удар о соседнюю крышу вкупе с градом выстрелов! Бежать, бежать, бежать!

Руку ужалило болью. Крыша, еще крыша, благо, дома строились так близко, что перепрыгнуть не составляло труда. И — прыжок вниз, в проезжавшую мимо телегу, всполошившиеся лошади и перевернувшийся груз, из-под которого она ловко выкатилась под какой-то прилавок. Вскочила, бросилась в здание, через черный ход — снова на улицу. Визг, опрокинутые столы, мутившая сознание боль. Она слышала крики, вокруг перекрывали улицы, чтобы ее поймать, но она, теперь как истинный загнанный зверь, юлила, петляла, чудом избегая погони.

Нырнула, как собака, в зеленую изгородь, окружавшую какой-то домик, незамеченной пересекла участок и снова оказалась на дороге, выплевывая ветки. Фонарщик на стремянке пошатнулся, но хотя бы не закричал, и Киоре скрылась на другой улице.

Мозг, как и тело, работал на износ. Солнце, пока она убегала, успело уйти за горизонт, и улицы Тоноля погрузились в привычный мрак. Где-то позади залаяли собаки и послышались крики. Киоре неслась, зажимая раненое плечо, и видела только один вариант, где она могла спрятаться… Но для этого следовало хоть ненадолго оторваться от погони. Подпрыгнув, извернулась и сорвала с каблука заглушку, и снова за ней потянулся след из перца, призванный отбить собакам чутье. Где-то впереди, как помнила Киоре, должна была протекать река.

В голове гудело и стучало, и мысли исчезли, оставив только инстинкты и смутные образы желанного убежища. И раздавшийся впереди свисток патруля звучал как горный обвал. Затормозив, Киоре спряталась за ящиками в переулке, старалась успокоить дыхание и вслушивалась в соседние улицы. Когда шум утих, она выскользнула из укрытия, прижалась к стене, собираясь бежать, как услышала:

— Стой или стреляю.

Обернувшись, увидела Дорана с револьвером в руке. Заряжен. Наведен на нее. Расстояние слишком маленькое, чтобы промазать.

— Эй, герцог, отпусти сегодня, в память, что я тебя спасла…

Хорошо, что Киоре хотела незаметно сдвинуться и медленно подтягивала правую ногу, иначе бы пуля прошила ее, а так прошла по касательной и ранила. Доран смотрел на нее, и в полутьме нельзя было различить лица, только, ловя отблеск какого-то источника света, блестел револьвер.

— Выбор твой, герцог!

Пнула ящики, и те с грохотом обрушились на Дорана, а Киоре уже со всех ног бежала по соседней улице. И укрытие она видела по-прежнему единственное — особняк Кеэрела. Подобралась она к нему окольными путями, на последних силах, ощущая дыхание распаленной погони.

— Не выдавай меня, — попросила она, падая через порог к нему в руки и срывая маску с головы.

Полный надежды и обожания взгляд снизу, хрупкое, дрожащее тело. Взгляд Кеэрела затуманился, он закрыл дверь, отрезая Киоре от мира.

— Спрятаться ты можешь в разрушенной части особняка, туда никто не пойдет… Но и я не уверен, не провалится ли под тобой пол, — сбивчиво говорил он, поднимаясь с Киоре на руках по лестнице.

Пахнуло пылью и затхлостью, барон свечой освещал пространство с обвалившимися перекрытиями и покореженными дверными проемами. Киоре потребовала отпустить ее, отобрала свечу и пошла вправо, в сторону кухни, но споткнулась и упала, чуть не разбив нос. Кеэрел дернулся ее поднять, но она шикнула, указав на крохотное пространство между двумя стенами — давно не использовавшийся старый, заделанный дымоход, заваленный досками. Отдав свечу барону, она перелезла через кучу, чуть не напоровшись на гвозди, после чего ухнула вниз.

— Видно?

— Н-нет, — запнувшись, ответил Кеэрел.

Сверху и в самом деле не было видно спрятавшейся, и явно никому бы не пришло в голову, что человек мог поместиться под этими досками. Киоре вздохнула, поджимая теснее ноги.

— Возвращайся на кухню, — приказала нетерпеливо.

Руку жгло, и, когда Кеэрел удалился, она ножиком распорола маску и крепко перетянула плечо ей вместо жгута. Слабость накатывала волнами тошноты, знобило, но дергаться было страшно, поскольку любое движение могло насадить Киоре на гвоздь. Холодный пол. Неудобная поза. Размышляя о злоключениях, она то ли заснула, то ли потеряла сознание, и разбудили ее голоса внизу. Чуть повернув голову, увидела щель, через которую сочился свет. Значит, она над самой кухней…

— Мы вынуждены обыскать ваш дом, поскольку подозреваем, что опасная преступница забралась к вам или вашим соседям, — бубнили патрульные.

— Как видите, мой дом почти разрушен. Если хотите, вот вам свеча, осматривайте. Только оставьте мне какую-нибудь бумагу, что я не буду платить управлению компенсацию за ваши свернутые шеи! Я, знаете ли, только недавно от долгов избавился, новых не желаю!

Судя по шагам, пришедшие воспользовались предложением барона. Шаги приближались, пол скрипел, и Киоре ощущала себя затаившейся гадюкой.

— Проклятье, Стэр, я туда не полезу! В самом деле шею свернем!

— Я думаю, туда никто не пролезет. Смотри, в эту дырку даже нашей воровке не протиснуться, — рассуждали патрульные. — А справа что?

Шаги приближались, Киоре дрожала всё сильнее, не в силах прекратить. Тело не слушалось. Она закусила до крови палец, и это немного помогло. Но патрульные, осветив и эту часть дома, ушли. И Киоре потеряла сознание.

Глава 13

Слуга, сидевший за столом приемной, оторвался от бумаг и с важным видом поправил смешные очки, разглядывая через них бледного, опиравшегося на трость Дорана с синяками на лице и шее.

— К Его Величеству. Не беспокоить, — процедил глава Тайного сыска, и слуга только тяжко вздохнул: за несколько лет во дворце он стал понимать, когда лучше получить выговор только от императора, а не одновременно и от него, и от злого визитера.

— Доран, я занят! — Паоди в кабинете разбирал бумаги, как будто соревновался с кем-то в скорости.

Выглядел император неважно.

— Я уйду, когда ты мне объяснишь, почему отклонил два моих прошения о пробуждении ловцов.

Он остановился посреди кабинета, опустив руки на трость. Синяки на спине заживали медленно, и даже контакт с самым мягким креслом оставался болезненным, а вчера, во время облавы на Киоре, ситуация еще и усугубилась — несколько ящиков ударили по спине.

— Ловцов не существует.

— Паоди, их не существует только для народа!

— Для всех, Доран. Даже для меня, — он оторвался от бумаг и отложил стальное перо, сцепив кончики пальцев на столе. — Мы закрыли подземелья с химерами, разогнали всех рабочих оттуда, заткнули графа Соренора ценой кучи нервов не для того, чтобы вновь использовать чудовищ. Это будет скандал, и граф его раздует на весь свет, требуя вернуть ему право на исследования и вновь открыть лабораторию!

— Этой ночью чудовище загрызло человека, несколькими ночами ранее напало на меня. Предлагаешь ждать, пока оно не сожрет всех? Боишься, что о ловцах и тех опытах узнают? Мы выпустим их тайно, да и ты сам должен помнить, что ловцы внушают ужас всему живому! Соренору запрещены новые опыты, но никто не запрещал использовать его старые изобретения…

— Нет, я сказал! — отрезал император. — Подождем колдунов.

— И ты думаешь, они нам помогут? — яд из вопроса герцога сочился, и если бы хоть капля его упала на ковер, в дорогой ткани появилась бы дыра. — Неизвестные твари заполнили улицы города, люди не могут с ними справиться, мы не смогли ни поймать их, ни как-то остановить! И я знаю, что у империи есть ловцы — эти химеры доказали свою пользу в войне против колдунов, так пусть они еще раз послужат правому делу! Кто, если не ловцы, сможет истребить неведомых чудовищ?

Доран замолчал, потому что закончилось дыхание. Император смотрел на него исподлобья, плотно сжав губы.

— Доран, я всё сказал. Мое решение неизменно.

И ему ничего не оставалось, как покинуть императора, не желавшего слышать никаких аргументов. Или же он не нашел тех слов, что могли переубедить Паоди? Размышляя, герцог мерил шагами свой кабинет в Особом управлении.

— Ваше сиятельство, там дама… — появившийся в дверях помощник странно мялся и норовил оглянуться через плечо. — Сказала, что по поводу Иари…

— Пусть входит, — приказал он, присаживаясь в кресло с идеально прямой спиной.

В кабинет вплыла женщина в светлом дорогом костюме с юбкой до самого пола, в широкополой шляпе с густой вуалью, скрывавшей лицо до губ. Она без приглашения села в кресло для посетителей, после чего из складок юбки достала кулон на длинной цепочке. Овальную, темного серебра поверхность пересекали многочисленные линии, и Дорану казалось, что подобный узор он уже где-то видел.

— Итак, что вам известно об Иари? — начал разговор он, поскольку посетительница совсем не торопилась.

— Об Иари? Ах… — она манерно повела плечом. — Иари заслужила свою смерть, больше я ничего о ней не знаю, — она слегка улыбнулась, как будто извиняясь, но Доран почувствовал, что над ним насмехаются. — А теперь, ваше сиятельство, — улыбка исчезла, — если не хотите, чтобы здесь всё обрушилось, выполните мой каприз.

— Что?

Незнакомка подбросила кулон, и он завис в воздухе, раскрывшись дивным полупрозрачным цветком, свет магии от которого заполнил кабинет. Женщина легонько сжала лепесток, и здание дрогнуло, как при слабом землетрясении.

— Наглядно, — Доран поджал губы. — Зачем ты пришла, Киоре?

— Глупо было полагать, что ты меня не узнаешь… Сейчас я передам твоему помощнику, что ближайшие несколько часов ты занят мной, и мы приступим к изучению твоего великолепного архива. Ты сиди, не двигайся, — она изящно поднялась, и цветок поплыл по воздуху за ней.

Мальчишка удивился, но, повинуясь кивку герцога, удалился, закрыв дверь.

— Показывай, твое сиятельство, где ты хранишь самые секретные документы!

— Здесь все документы секретные. Может, тебя интересует что-то конкретное?

Доран уперся руками в край стола, но взгляда с Киоре не сводил. Если только получится добраться до револьвера в верхнем ящике стола…

— Я взорву всё раньше, чем ты достанешь свою милую игрушку, — пресекла его попытки Киоре. — Мне нужны дела семилетней давности. Вперед, твое сиятельство! Я жду.

Доран подошел к стеллажу и стал медленно снимать с полок одну папку за другой. Ограбления, убийство графа, еще убийство… Десять штук он протянул Киоре. Прежде чем взять их, она поманила к себе цветок и обхватила его рукой, после чего принялась читать, впрочем, не опуская слишком низко головы, чтобы у Дорана не было и шанса подойти к столу или сделать что-либо быстрее, чем она сожмет смертоносный артефакт.

— Лукавишь, твое сиятельство! Здесь не всё, — сказала она, скинув просмотренные папки на пол.

— Не понимаю.

Доран всё больше проклинал Паоди: разреши тот разбудить ловцов, и с чудовищем удалось бы покончить в скорейшем времени, и с воровкой-колдуньей, на которую их тоже можно было натравить!

— Какой злой… — протянула Киоре. — Хорошо. Давай дело об убийстве послов хааната.

Нужная папка лежала у него на столе, под завалами из бумаг.

— Зачем тебе?

Киоре сцапала протянутую папку, тут же зашелестела листами, отбрасывая один за другим, пока не вцепилась в список причастных к убийству.

Она колдунья, которая прибыла в город, чтобы отомстить… И начала с Иари. Из пятидесяти человек делегации нашли только сорок девять убитых, так может быть…

— Это ты — пропавший пятидесятый человек, — Доран не спрашивал, потому что был уверен в своей правоте.

— Верно, — ответила она, чуть помедлив. — Думаю, ты не будешь против, если кое-кто из списка умрет.

— Это ведь не вопрос?

— Разумеется. Иари я уже убила. И да, плохие же у тебя следователи, Доран. Немного-то они узнали. Могу тебе сказать, что ни один из списка не был организатором, даже нанявший убийц Сето Освеш — чья-то марионетка. Проклятье, я думала, Тайный сыск знает больше! Да и где сейчас Освеш? Почему о нем ничего не написано?!

Она отшвырнула листок, и он плавно опустился на пол. Доран проследил за ним, а после снова посмотрел на Киоре. С самого начала разговора одной рукой она пользовалась осторожно, едва поднимала и берегла, как будто та была ранена… Он подошел, опустился на колено и поднял листок, а после вскинул голову и спросил:

— Не хочешь помочь с расследованием?

— Помочь короне? Шутить изволишь! — фыркнула Киоре. — Я хочу их убить, а не посадить в тюрьму.

Доран слегка улыбнулся. Киоре сидела уже более расслабленно и даже приподняла руку с цветка, как будто опасалась случайно сжать его. Сейчас или никогда!.. Доран дернул Киоре за ногу, стаскивая с кресла — она не успела схватиться за артефакт, упала. Рывком Доран навис над ней и предплечьем прижал за шею к полу так, что она захрипела, пытаясь ногтями процарапать китель, трепыхалась, но вскоре из-за нехватки воздуха обмякла. Доран выдохнул и сел на пол рядом с ней, потянувшись, нащупал пульс на шее.

— Эй, приведи сюда кого-нибудь! — крикнул помощнику и закашлялся — голос предательски охрип, словно это его душили.

За стеной раздался топот.

Доран откинул вуаль с лица и выругался, увидев у Киоре пламенно-рыжие локоны, запомнившиеся ему по балу-маскараду.

— Ваше сиятельство!.. — ворвались к нему следователи и застыли, увидев погром и тело на полу.

— В допросную ее, — приказал он, поднимаясь с пола.

Следователи, топая сапогами, подхватили Киоре, покосились на артефакт в воздухе и исчезли.

Через полчаса Дорану удалось успокоиться. Куда смотрела стража?! Как Киоре вообще смогла пробраться на бал?! И да, стало понятно, как и куда пропали украшения у гостей на маскараде. На полу валялась смятая вуаль, парил в воздухе артефакт, который отныне, похоже, будет вместо люстры… Почесав переносицу, Доран спустился в допросную.

— Уйди, — приказал он писчему.

Охранники внесли стол с принадлежностями для записи и ушли. Всё это время прикованная к стулу за руки и ноги Киоре сидела, склонив голову к плечу, и смотрела в зарешеченное окно под потолком. Отстраненная, спокойная, она казалась мертвой.

— Вот я и увидел тебя, — сказал Доран, разглядывая Киоре.

Симпатичная ведь, молодая девушка. И совсем не похожа на колдунью! Кем же она была среди послов? Служанкой? Ей ведь тогда не могло быть больше пятнадцати-шестнадцати лет.

— Поговорим? — он взял стул, поставил спинкой вперед напротив Киоре, на расстоянии пяти шагов, и сел. — Ты украла рубин из церемониальной короны, секретную переписку, алмазы главы торговой гильдии, ограбила аристократов на бале-маскараде и, наконец, убила кузину Его Величества. И, подозреваю, это далеко не весь список твоих свершений. Как ты думаешь, как тебя накажут?

Киоре не шевелилась, она как будто не слышала его, смотрела в окно, и в светлых глазах отражалось серое небо, перечеркнутое черными прутьями. Прядь волос сползла с макушки, мазнула по губам, и Доран невольно проследил за ней. Глава Тайного сыска колебался. Он помнил и ночные беседы, и как она набросилась на него на балу, и как спасла жизнь. Помнил, как застыл в темной улице, увидев знакомый силуэт, как навел на нее револьвер со смутной тяжестью в груди. Эта же тяжесть не позволяла ему сей же час надавить на воровку или применить зелье правды. Однако она молчала, как будто не было с его стороны вопроса.

— За кражи тебе полагалась пожизненная каторга, за убийство — смертная казнь.

— Труп пожизненного заключения, — хохотнула она надрывно, хрипло, а над воротником платья четко проступали синяки. — Тогда казни меня лично.

Зеленые глаза уставились на него с яростью, они пылали на фоне ярких волос, горели и повелевали.

— Решение будет принимать император.

— Ты же сам сказал — казнь! Так застрели меня! Герцог, убить меня можешь только ты.

— С чего такая честь? — скривился он.

— Ты мне симпатичен, — просто ответила Киоре и поморщилась: она хотела пожать плечами, но оковы не позволили. — Предпочитаю умереть от руки достойного человека.

В допросной настало гулкое молчание, во время которого Киоре вернулась к созерцанию окна, а глава Тайного сыска всё также рассматривал ее.

— Неужели даже не попробуешь сбежать?

— Дай возможность, и я ее не упущу, — фыркнула она.

Доран прищурился:

— Такая возможность есть.

Киоре застыла и повернулась к нему, как будто не верила своим ушам. Медленно поднялись брови, телом она подалась вперед.

— Врешь! — и откинулась обратно на спинку стула.

— Твои таланты могут пригодиться Тайному сыску и Лотгару. Если ты согласишься служить империи до конца жизни, твои преступления будут забыты.

Дернувшаяся в рывке то ли ударить его, то ли задушить Киоре опрокинулась с грохотом, ударилась головой о пол, разбив висок, но продолжала громко ругаться, проговаривая красочные пожелания Тайному сыску вообще и Дорану в частности. Он рывком поднял стул с девушкой, ее дернуло, и она закашлялась, замолчала. Кровь на виске почти сливалась с волосами…

— Теперь я вижу, что в шпионы империя набирает всякий сброд. Немудрено, что заговоры и предательства цветут! — рассмеялась она. — Скажи, твое сиятельство, что мешает мне согласиться служить Лотгару, а после сбежать?

— Ты только что оскорбила Эши, ведь она была лучшей из лучших, — заметил Доран, и Киоре тут же замолчала, а руки сжала в кулаки. — И, к слову, своих слуг империя клеймит. Одно и то же клеймо будет на спине, плечах и щиколотках — выжигать огнем будет подозрительно. Кроме того будет зарисован твой портрет и записаны все характерные черты.

— Но всегда можно сбежать в Эстерфар или хаанат!

— Тебя отыщут и вернут. Месть или жизнь? Выбирай. Пока ты думаешь, скажи, ты слышала об убийствах девушек?

— Не интересовалась.

— Знакома ли ты с колдуньей-предсказательницей? Знаешь ли ты о ее целях?

— Она сыску точно не помеха.

Доран приподнял брови, ожидая пояснения, но его не последовало.

— Кем ты была семь лет назад? Служанкой?

— А ты скажешь, где прячется Освеш?

Они молчали, глядя в глаза друг другу.

— Ты сказала, что организатора убийства так и не выяснили, и ты права, — Доран, скрывая боль в спине, присел на корточки перед Киоре, поймал ее подозрительный взгляд. — Что же знаешь ты, чего не удалось узнать мне? И если ты хочешь отомстить, не лучше нам действовать заодно?

На миг ее взгляд смягчился, скользнул по его лицу, но тут же вспыхнул злобой и стыдом. Киоре отвернулась, и Доран не сомневался, что, будь у нее свободными руки или ноги, его бы отпихнули.

— Я должна сама убить того, кто придумал моим друзьям эту ублюдскую смерть!

— Ты же должна понимать, что просто так убивать дворян тебе не позволят. Но если ты станешь работать на Тайный сыск, то мы можем закрыть на это глаза.

— Серьезно думаешь, что я соглашусь? Вы же так свои дворянские ряды моими руками почистите!

Доран пожал плечами и поднялся.

— А ты думаешь, что сможешь бежать? Ключи от кандалов будут только у меня. Сегодня вечером я сообщу императору, что поймал тебя. У тебя есть пара дней, чтобы выбрать смерть или служение империи.

Доран вышел из допросной и сказал стражнику, что к вечеру он определится с тем, где она будет содержаться. Отчего-то чувствовал он себя прескверно. Сидя в кабинете, катал ручку по столу и никак не мог собраться с мыслями. Почему ему неспокойно, хоть он делает всё правильно? Киоре — воровка и убийца, помешанная на мести. И казнят ее совершенно заслуженно — он не верил, что она выберет службу на короне. Или же дело в ее глазах? Ведь у спасшей его недавно баронеты Таргери они точно такого же мягкого зеленого цвета… Доран покачал головой. Общие черты кончались на одних глазах, ведь воровка была мелкой и худой, а Ниира — коренастой, крепкой, да еще и хромой.

Через час он достал кристалл связи и снова над ним появилась голова Паоди. Выслушав друга, тот нахмурился и отрезал:

— Казнить завтра же. Нам не нужны такие шпионы.

— Паоди, а если она говорит правду? Если мы до сих пор не поймали того, кто создал хаанатскую ересь?

Доран сидел в кресле, сцепив пальцы. Он, как будто наяву, видел Киоре в темной камере, прикованную, с поднятым навстречу лунному свету лицом, отрешенным, бледным, полным безнадежности.

— Казни ее, Доран. Это мое последнее слово.

Голова императора исчезла, и кристалл мгновенно остыл. Доран смотрел в растопленный камин, а после принялся перебирать бумаги на столе. И сам не заметил, как снова оказался в камере, где в полутьме — в лампе кончалось топливо — сидела Киоре, опустив голову на грудь.

— Император приказал казнить тебя завтра же, — сообщил он.

Киоре дернуло, подбросило вместе со стулом, и Дорана захлестнуло плескавшееся в ее глазах отчаяние. «Нет, нет и нет!» — зашептала она, не в силах поверить услышанному, трясла головой, так что волосы били ее по щекам, раскачивалась. И смотрела ему в глаза жалкой, побитой собакой, у которой отняли последнюю кость. Через несколько минут она замолчала, оборвав собственную истерику, снова уронила голову на грудь, тяжело дыша.

— Позволь…

— Император не хочет брать тебя в шпионы, — оборвал реплику Доран, но Киоре мотнула головой.

— Могу я хотя бы перед смертью узнать, где Освеш? Он жив?

— К сожалению. Освеш жуткий аллергик и умер бы, если бы мы использовали на нем зелья. Пытки тоже ничего не дали. Приказом Его Величества Освеша заточили в монастыре Ратаалада на севере. Мы думали, что местные жуткие условия заставят его говорить спустя год-другой.

— Все-таки жив… — прошептала она.

— А ты умрешь.

Мелькнувшую странную эмоцию Киоре Доран распознать не смог, столь короткой она была, столь странной и непонятной ему.

— Можно последнее желание?

— Какое? — приподнял он брови, не ожидая такой прыти от пленницы.

— Поцелуй меня.

Доран опешил, но тут же взял себя в руки и нахмурился, поджав губы:

— Кажется, ты меня не услышала в тот раз.

— Услышала! — повысила голос Киоре. — Услышала, не переживай! Ты поймал меня, растоптал мою цель, так еще, проклятье, не поддаешься моему обаянию! Что тебе этот поцелуй?!

Доран долго смотрел на нее и видел обиженного ребенка, которому не купили сладостей. Только ребенок был опасен и ужасен в своем коварстве. Киоре молчала, смотрела на него горящими глазами, и тяжело вздымалась очерченная платьем грудь. Синяки на шее набухли и потемнели. Герцог подошел к ней и склонился, провел рукой по щеке, пальцы зацепились за какую-то шероховатость у уха, и он нахмурился, возвращаясь к ней. Когда лицо обожгло болью, он отшатнулся, инстинктивно закрыв глаза, и ему в шею уперлось что-то острое.

— Я очень хочу жить, — услышал он голос Киоре. — Твои наручники и ребенок снимет.

Правда, для этого ей большие пальцы пришлось вывихнуть и спешно вправить, что не добавляло удобства: стальной, погнутый прутик, из которого Киоре сделала отмычку для ног, она держала между указательным и средним пальцем.

— Сейчас мы зайдем в твой кабинет, я заберу свой артефакт и покину это здание.

— Всё, вашсия… — обернувшийся стражник замер на полуслове, но, подчиняясь жесту начальника, остался на месте.

Киоре держала крепко, вывернуться без риска для жизни Доран не мог, ведь не только шею можно продырявить со смертельным исходом.

— Ну, ну, не злись, это жизнь. Если бы повезло тебе, меня бы казнили, — приговаривала Киоре, пока они добирались до кабинета по замолкавшему коридору.

Киоре метала злые взгляды, а ее оружие впилось в кожу, и капля крови упала на белый воротник. В кабинете она быстро сцапала паривший артефакт и отпустила Дорана.

— Что ж, спасибо за доброе отношение в заключении. Я готовилась к пыткам, — усмехнулась она и распахнула решетку на окне.

Герцога передернуло: ни он, ни его подчиненные ее не трогали. Кто открыл шпингалеты и когда?! Киоре только рассмеялась над его растерянностью, распахнула окно и выпрыгнула на улицу, чтобы раствориться в сумерках. Первым делом Доран вышел из кабинета и объявил:

— Сбежала.

— Да пёс с ней! Главное, что вас не покалечила! — крикнул кто-то из следователей.

Доран скрылся в своем кабинете, но вскоре помощник с виноватым видом положил ему на стол запечатанное послание. На званом ужине через несколько часов его желал видеть сам кардинал, дабы обсудить нечто невероятно важное.

— Найди мне экипаж! Сегодня я больше не вернусь, — и его помощник резво побежал на улицу.

Ужин намечался в здании гильдии каменщиков в честь их нового главы. Императору, конечно, до такой мелочи дела нет, но вот главы Особого управления и Тайного сыска, других гильдий и духовенство должны были явиться. Доран не ожидал бы на таком мероприятии встретить самого кардинала, но тот решил воспользоваться событием как поводом для встречи.

Помпезное здание гильдии каменщиков сверкало бронзовыми цветами, переливалось колоннами из янтаря, его украшали барельефы из гранита и мрамора, и многое, многое другое — воплощение карты минералов всего Лотгара! У входа лакеи расторопно приняли плащ, а милая девушка в длинном и строгом платье проводила в зал для приемов.

Темно-бордовый зал при свечах казался бархатно-мягким. Доран обвел собравшихся взглядом и удивился: список приглашенных на ужин больше напоминал бал! Помимо гильдийщиков и кардинала, тут находились и дамы с девицами, и не работавшие нигде дворяне, потягивавшие со скукой вино под картинами с пасторалями.

— Рад видеть вас, Доран, — к нему подошел кардинал вместе с приятным мужчиной в сером жилете и брюках. — Позвольте вам представить нового главу гильдии каменщиков…

Привычные поклоны, названные имена, обещания о сотрудничестве, прозвучавшие с долей искренности, ведь, похоже, они друг другу оказались симпатичны.

— Но почему здесь так много людей? — спросил Доран.

— О, это всё моя супруга, — смешался глава каменщиков. — Она сказала, что не вынесет ужина из деловых разговоров и попросила пригласить ее друзей. Надеюсь, это не станет для вас проблемой?

— Ни в коей мере, — заверил его Доран, и новый глава удалился приветствовать других гостей.

Заметил герцог и старую графиню, которая вместе с баронетой Таргери разглядывала картину. Девушка кивала и следила за указаниями веера дуэньи, которая что-то важно и медленно рассказывала, впрочем, не забывая стрелять взглядом по сторонам.

Сам ужин пошел привычно. Несколько перемен блюд, разговоры о делах в городе, мешавшиеся со светскими разговорами дам — обычный ритуал, подобавший случаю. Гостям позволялось удаляться из-за стола, гулять по дому и отдыхать или решать собственные вопросы. Так, главы гильдий иногда уходили обсудить дела и возвращались или довольными, или расстроенными. Девушки выпархивали из-за стола, чтобы пошептаться, а взрослые дамы и мужчины предавались собственным забавам.

Когда кардинал вышел, Доран без сомнений последовал за ним. Заняв какой-то кабинет на первом этаже, они сели в кресла.

Когда кардинал вышел, Доран без сомнений последовал за ним. Заняв какой-то кабинет на первом этаже, они сели в кресла. Кардинал долго рассматривал синие шторы, прежде чем начал говорить.

— Хаанатский шелк, посмотрите, какая дикая роскошь! Мне бы было жалко так его использовать… До меня дошли слухи, Доран, вы, как и я, просили Его Величество разбудить ловцов. И вы, как и я, встретили яростный отказ, что, разумеется, является весьма печалящим фактом…

— И что вы предлагаете, сэф? — вздохнул Доран, кое-как устраиваясь в кресле с удобством и без боли в спине.

— С человеческим упрямством трудно спорить, а в случае императора, будем честны, бесполезно. Если, конечно, мы не решим связаться с Соренором и потребовать лично у него воскрешения ловцов.

— Вы с ума сошли! — и Доран кашлянул в кулак, как бы извиняясь за то, что повысил голос.

— А вы боитесь наказания, когда стоит вопрос о жизнях людей? Химер надо использовать, раз они есть. Если мы будем действовать от своего имени, то Соренор не сможет ничего потребовать у Его Величества.

— Этот — сможет, — скривился Доран, размышляя. — Я понимаю Его Величество. Слишком дорого короне обошлось прекращение этих опытов и закрытие лаборатории.

— Неужели вас не терзают сомнения? Неужели вы не считаете, что с колдунами можно справиться только колдовством? — удивленно вопрошал кардинал, поворачивая бокал и любуясь вином.

— Что я считаю, сугубо мое личное дело. Вы бы, сэф, эти мысли держали при себе. Его Величество не простит таких речей.

— Но разве есть кому-то дело до рассуждений старика? — он ласково улыбнулся. — Я не буду скрывать, что против развития исключительно техники, поскольку колдунов ею не одолеть. Император слишком сильно верит, что раз они за всю историю никогда ни на кого не нападали, то и не нападут впредь.

— Но опыты Соренора и его предшественников делали из людей химер. Человек-волк, зверь размером с дом, и все с кровью из раствора эстера, дающего устойчивость к заклинаниям — это же противоестественно! Если мироздание не породило такого, значит, и нам нельзя.

Доран выпрямился в кресле, чтобы спина не касалась спинки и чтобы выглядеть перед кардиналом более величественно.

— Все вы упускаете, что, покорив хаанат, мы смогли бы соединить технику и колдовство… Странно, что это понимаю я, глубокий старик, но отрицаете вы, молодые, — усмехнулся тот, оставаясь в своем расслабленном положении.

— Я помню, сэф, вы противодействовали закрытию лаборатории, как могли, — вздохнул Доран. — И понимаю, что при малейшей оплошности позволите вновь ее открыть. Именно поэтому я отказываюсь создавать эту самую роковую оплошность!

Доран тихо злился. С разрешения Паоди он бы взял этих ловцов, но вот так, за спиной, в обход приказа и с позволением графу Соренору кричать на весь город, что его творения эксплуатируют, а дальнейшие изыскания запретили… А если народ выберет сторону сумасшедшего экспериментатора и потребует возродить былое?..

— Жаль, что вы не понимаете всей серьезности положения. А если такое чудовище не одно, и они пока сдерживают аппетит? Думаете, Его Величество в случае обострения угрозы разрешит использовать ловцов, а не заставит терпеть до прибытия колдунов? Простые люди беззащитны перед этой опасностью. Беззащитны, ваше сиятельство.

Доран так резко поднялся, что перед глазами заплясали цветные мушки и, откланявшись, вышел из кабинета. Он понимал, что пробудить ловцов, спрятанных в подеземлье, жизненно необходимо — кровь этим людям заменил эстер, отчего они были невосприимчивы к заклинаниям и сами обладали необычайной силой, о которой Доран только слышал. Именно ловцы выиграли империи битву за Ассонский предел, уничтожив колдунов, но, когда боевые действия закончились, их снова заморозили в камерах в подземелье, а не уничтожили.

Кардинал хитро плел паутину слов, еще бы несколько увещеваний, и Доран мог бы сдаться. Поэтому он сбежал и теперь медленно шел по коридору. В приоткрытую дверь падал слабый свет с улицы — лампы в помещении не горели, и странность этого заставила Дорана остановиться. Тихий шорох. Скрип. И оглушительный звук разбившегося стекла, за которым последовало невнятное бормотание.

— Что происходит? — зашел он в комнату.

— Я всего лишь уронила бокал, — ответила Ниира, не поворачиваясь к герцогу.

Она стояла, прислонившись бедром к столу, а вокруг нее лежали блестящие осколки.

— Вам помочь?

— Уйдите! — порывисто ответила она, но тут же дернулась и вздохнула. — Простите, ваше сиятельство, но нога болит слишком сильно.

Его шаги поглотил ковер, к стене устремилась длинная, искаженная мебелью тень.

— Обопритесь, — он протянул девушке руку, на которой сверкнул простой родовой перстень с аметистом.

— Уйдите! — бледное лицо исказила гримаса боли, и рука вцепилась в пошатнувшийся стол.

— Вы упрямитесь, как ребенок!

Сказал и осекся, вспомнив, сколько лет этой странной девушке. Однако она послушалась и неуверенно взялась за его локоть. До оттоманки у книжного шкафа пришлось пересечь всю комнату, и в конце Ниира почти упала на мебель, вцепившись в мягкий валик. Баронета вздохнула, прикрыв глаза, и луч света с улицы подчеркнул черты лица. Доран замер, вглядываясь в них: то ли свет сыграл дурную шутку, то ли его собственные надежды на перерождение супруги, но Ниира была так похожа на Лааре, что дыхание перехватило. Светлые волосы в строгой прическе, овал лица, разворот плеч, сложенные на коленях руки с тонкими пальчиками…

— Ваше сиятельство? — голос, чужой и незнакомый, разбил видение, равно как и удивленно распахнувшиеся не карие глаза.

— Задумался, — качнул он головой. — Вам поискать подставку для ноги?

— Не стоит. Мне нужно лишь отдохнуть несколько минут.

Она улыбнулась ему, прикрыв глаза, и полумрак вновь сыграл дурную шутку: Доран опять увидел покойную супругу. И снова взгляд глаз, чужих и непривычных.

— Вы в порядке? Как ваши раны, ваше сиятельство?

— Со мной всё хорошо, я лишь устал на службе, — качнул головой Доран, отступая на два шага. — Спасибо, что помогли тогда. Я ваш должник.

— Разве в Ги-Ра не сказано, что нужно помогать попавшим в беду? — кротко заметила девушка, расправляя ладонью юбку.

— Странно, что вы ищете себе мужа, а не монастырь, — добро улыбнулся он, уже неосознанно наслаждаясь сидевшей перед ним девушкой.

Она была для него странной, непонятной, ведь напоминала о Лааре и вместе с тем была Ниирой, баронетой Шайра, о чём забывать не следовало.

— Всё исправимо, ведь вскоре я, возможно, поеду на север, в монастырь. Говорят, источники там поистине творят чудеса с больными.

И что-то третье, знакомое Дорану, мелькнуло в ее лице и тут же исчезло, как будто спряталось за маску, подразнив разгадкой…

— Я тоже слышал о них. Вам действительно стоит съездить туда. Не смею больше прерывать ваше уединение, — он легко поклонился и пошел к двери.

— Что вы, всегда рада вас видеть, — донеслось ему вслед.

Не успел герцог уйти далеко, как снова раздавшийся звук разбитого стекла заставил его вернуться в комнату. Баронета сидела, поджав губы, и возле нее лежала еще одна стопка осколков — бокал, который она пыталась взять со стола.

— Кажется, без помощи вам не обойтись.

На столе оставался последний бокал, и он налил в него воды из графина, подал баронете. Та его как-то странно обхватила ладонями, крепко стиснув, и поднесла ко рту.

— Благодарю вас, — сказала, вернув бокал Дорану.

Сидевшая на оттоманке девушка всё больше и больше напоминала ему Лааре. Пока она не поднимала глаз, пока его не ранила осколком стекла их зелень, он видел свою супругу, и странная боль отзывалась в сердце. Он сделал шаг к ней, и под каблуком хрустнуло стекло, отрезвляя. Доран отступил и убрал руки за спину, как будто боялся не сдержаться, прикоснуться к видению, столь желанному, сколь и страшному.

— Доран, не заставляйте меня думать, что и вы подались в грешники на закате лет, — испуганно вскинулись зеленые глаза и обожгли кого-то за спиной герцога, а сам он поморщился, узнав голос кардинала.

— Девушке стало плохо, и я всего лишь проводил ее сюда, — приврал он, надеясь, что кардинал не заметит осколков.

— А осколки — проявление ее горячей благодарности?

— Сэф, я чуть не опрокинула стол, падая, вот посуда и оказалась разбитой. Его сиятельство подоспел вовремя и помог мне. У меня закружилась голова.

Она говорила так обыденно, как будто каждый день оставалась наедине с чужим мужчиной в незнакомом доме. Сложенные на коленях руки выглядели расслабленными, а лицо — безмятежным и чуточку усталым, как и полагалось.

— Хорошо, что вас услышал я, а не какая-нибудь из присутствующих в доме дам. Тогда вам пришлось бы жениться. А тебе, дитя, я хочу напомнить, как опасно ходить одной.

Доран возвел глаза к потолку, а Ниира поблагодарила кардинала. Осенив их знаком благодати, старик ушел, оставив после себя аромат благовоний.

— Простите. Вам не стоило возвращаться, — сказала она.

— Не стоит извинений.

И ушел, даже не обернувшись.

Глава 14

Пока Афранья молилась в Догире, Ниира стояла чуть позади, разглядывая пол.

— Вы помогли мне, лао, очистить душу, — сказал приятный и знакомый голос.

Мимо прошли коричневые лаковые ботинки, следом в ее поле зрения попало облачение первосвященника.

— Приходите еще, и найдете покой в этой жизни, — отозвался первосвященник, но отчего-то возникло ощущение, что говорили за дверьми исповедальни они отнюдь не о спасении души. — Баронета, вы снова здесь?

И она приподняла голову, улыбнулась:

— Я пришла поговорить с вами, лао.

Мужчину, стоявшего рядом, она не удостоила взглядом, пошла следом за пригласившим ее первосвященником. Тесную исповедальню озаряла одна свеча, и она встала возле нее, принявшись водить рукой над пламенем, как будто желала согреть кончики пальцев.

— Ты желаешь услышать меня или рассказать о чём-то?

— Рассказать, лао, — вытолкнула Ниира слова. — Жизнь обрекла меня на тяжелое испытание, поставила перед выбором: или повиновение родителям, или личное счастье. Я сделала выбор в пользу первого, но теперь мне так плохо! Так… больно!

Обернулась, с искренним ужасом заглядывая в глаза первосвященнику. Она искала у него поддержки, молила о помощи, и всё одним только взглядом.

— Пока ты не расскажешь всю свою историю, я бессилен, — тихо произнес он, легко касаясь ее щеки и приподнимая голову за подбородок.

Пламя дрогнуло с треском, и снова разгорелось ровно-ровно. У Нииры сбилось дыхание, а первосвященник заглядывал в ее глаза, в самую душу, как будто искренне желал забрать ее тяготы себе.

— О… Понимаю, — высвободившись, девушка отступила, сгорбившись и мигом потеряв всю решительность. — Но мне так трудно говорить… Мой грех… Очень деликатного свойства, — закушенная чуть не до крови губа и робкий, короткий взгляд глаза в глаза. — Простите, лао, но мне трудно решиться на рассказ сейчас!

— Что мешает тебе, дитя? Эти ли каменные стены? Моя ли молодость? О твоей исповеди не узнает никто, а душа очистится. Чего ты боишься? Стыда? Напрасно, ведь сомнениями ты мучишь себя много больше.

Ниира слушала внимательно мягкий и сладкий, как мед, голос, погружалась в него.

— Не знаю, лао, — пробормотала она, — наверное, вы правы: сомнениями я только делаю хуже себе. Но, может быть, это мое наказание за грех — утопать в омуте сомнений?

— Кто внушил тебе эти ужасные мысли?

Ниира сделала несколько шагов вдоль стола, невольно оказавшись ближе к первосвященнику. От него едва уловимо пахло чем-то горьким; она повела плечами, как от холода.

— Это мои мысли, лао, их никто не внушал. Иногда мне кажется, что даже кардинал не сможет отпустить моего греха — так он страшен!

Она обхватила себя за плечи и затряслась от ужаса.

— Кардинал всемилостив, но есть грехи, которые он легко не простит, — честно ответил первосвященник. — Не боишься, дитя, провести остаток жизни в монастыре, среди молитв и лишений? — он подкрался к ней, как змея к спящему путнику, и слова всё сильнее обволакивали сознание.

— Иногда это мне кажется единственно правильным решением! — ответила Ниира и повернулась лицом к первосвященнику. — Но… — она снова закусила губу. — За какие грехи кардинал наказывает наиболее строго?

— За убийства, за аборты, за прелюбодеяния, — баронета вздрогнула, и он невольно замолчал, заинтересованный реакцией. — Обычно за них заточают в кельи тех, кто раскаивается и желает искупления. Не всегда, но часто, если быть честным. Неужели ты избавила себя от плода?..

Ниира подняла лицо, полное страданий:

— Нет, лао, мой грех много хуже этих. Я люблю брата, и это взаимно.

Мгновение тишины, дрогнувшее пламя свечи, исказившее мужское лицо. Первосвященник снова смотрел ласково, а не жадно, с каким-то томлением.

— Я вижу, ты решилась…

— Да, лао. Я прошу вас принять мою исповедь перед ликом священной Ги-Ра и покарать за грех или же простить его.

Пока Ниира говорила, мужчина взял карманную копию реликвии, и баронета положила на нее собственную ладонь. Камни в отделке холодили кончики пальцев, а она уже говорила:

— В провинции аристократам живется очень и очень скучно, там с трудом можно достать наркотики, какими полна столица, оттого люди придумывают вещи много хуже. Я росла, окруженная юношами и девушками лет на пять-десять старше… Кровавая охота за каторжанами, купленными задешево на рудниках, издевательства, пытки; оргии составляли обыденность — лао, я просто не знала, что жить можно по-иному! Родители закрывали на всё глаза, пока я не беременела. Тогда же так получилось, что мы с братом стали больше, чем родственники. Мы любили друг друга, лао.

Ниира рассказывала и рассказывала, как будто разогнавшийся с откоса поезд, который остановить могла только пропасть. Рассказала, как была счастлива, как беззаботны были дни, пока отец не узнал о позоре. Ее и брата отправили в разные места, как можно дальше друг от друга, но всё же они нашли способ видеться, и, когда барон прознал о свиданиях, отослал Нииру в столицу — искать мужа.

— Но я не могу, не могу забыть его, лао! — баронета уже плакала, не в силах успокоиться. — Я знаю, знаю, что любовь наша неправильна, что это грех, но не могу разлюбить! У меня нет человека ближе!

Первосвященник обнял девушку, и она вцепилась в его облачение, судорожно всхлипывая от душевной боли.

— Воистину я не ожидал такого признания. Твоя боль рвет и мое сердце. Однако сейчас ты вряд ли готова выслушать меня, не так ли? — Ниира только еще сильнее всхлипнула. — Твой грех тяжел, но в его основе искренние чувства, а не желания разнузданной плоти. Нам предстоят долгие беседы о тебе и твоих чувствах. И мне кажется, что стены Догира им не подходят.

— Если вы так считаете, — прошептала она, сжав подол платья.

Первосвященник порывисто достал из стола картонку, чернильницу и перо.

— Вот адрес, — протянул бумагу с витиеватыми буквами, — это мой дом. Не бойтесь, там всегда есть монахи, так что приезжайте без страха. Нам предстоит о многом поговорить.

— Да… Лао, — Ниира облизнула губы и присела в неловком реверансе, после чего, шатаясь, покинула стены Догира одна, без уехавшей ранее Афраньи, так и не дождавшейся подруги с исповеди.

Наемная карета повернула и остановилась, дверь ее отворилась, и внутрь забрался Файрош, развалился на сиденье напротив, лукаво сощурив глаза. Карета тронулась, и дробно застучали подковы по мостовой. Девушка только сжала сильнее зубы, не желая даже как-то реагировать на неожиданного пассажира.

— Как интересно… Ну что, Киоре, сколько дашь за то, чтобы остаться нераскрытой? — он улыбнулся, наклонив голову к плечу.

— А ты готов попрощаться со своими часами? — ядовито улыбнулась она, снимая идеальную до сей поры маску баронеты. — Я отдала их человеку, который ни за что не продаст и не покажет их никому. Если со мной что-то случится, ты часы никогда не увидишь.

— Ты думаешь, они мне настолько дороги? — Файрош вскинул брови.

— Я помню, что твой дед оставил в часах подсказку, чтобы первый умный потомок нашел клад и разбогател. Так-таки легко расстанешься с ними? — она повторила его жест и еще удивленно округлила губы. — И я тоже могу выдать тебя, — она подняла руку, заметив, что мужчина хотел рассмеяться. — Думаешь, Ястреб будет сотрудничать с падалью-доносчиком? С тем, кто предает своих ради платы от Особого управления?

— Чудовище! — выдохнул аферист, запрокидывая голову. — Нейтралитет?

— Нейтралитет, — согласилась она. — Поведай мне, друг мой, что ты делал в Догире и как первосвященник вообще принял тебя?

— Я же говорил, что он влез в заговор, — мужчина поморщился, как будто надеялся, что вопрос не прозвучит. — Моей обязанностью было сопровождать женщину в черном. Всякий раз я забирал ее утром у складов недалеко от ремесленного квартала и вел в Догир, а ночью провожал обратно. Кто она, откуда — не знаю. И куда с тех складов девалась — тоже. Сегодня она не пришла.

— Женщина в черном? И неужели ты так и не попытался увидеть ее лицо, расспросить кого-нибудь о ней? — Киоре прищурилась.

— Не смог. Свободное платье в пол, перчатки до локтя, густая вуаль, которую она всегда придерживала — ни единого шанса! Не хватать же ее в переулке было и раздевать? Но, знаешь, первосвященник не выглядел удивленным, когда я сегодня пришел один.

— И о заговоре ты также ничего не знаешь?

— Увы, мне до сих пор не доверяют, хоть я и о-о-очень стараюсь, — очаровательная улыбка Файроша сводила с ума женщин, но Киоре только фыркнула. — Да и первосвященник мутный какой-то. Однажды я попал к нему домой, когда он переодевался, и увидел на холеной шейке шрамы, как будто ему пытались располосовать горло когда-то давно. Странная деталь, не находишь?

Киоре впилась ногтями в обивку. Файрош хотел спросить, но осекся, увидев чистую ненависть в лице девушки.

— Файрош, дорогой, — заворковала Киоре, — если ты желаешь увидеть свои часы и жить дальше в столице, то ты узнаешь для меня всё о заговоре и первосвященнике. Покажи все свои таланты. Должен же в тебе остаться азарт, с которым мы ограбили без единой угрозы целый банк?

— Только если ты мне поможешь, милая, — отвесил он шутовской поклон.

— Идет! — и ударили по рукам. — А теперь вон!

И в узком переулке мужчина выпал прямо на дорогу, на ходу едва успев сгруппироваться, а Киоре захлопнула дверку кареты и прислонилась к ней лбом. «Проклятье, проклятье, проклятье!» — шептала она, не ощущая холода стекла. Файрош не должен был увидеть ее в образе баронеты! Это слишком большая, слишком значимая уязвимость!

Возле дома она вывалилась из кареты, буквально сгорая в лихорадке, кое-как расплатилась с кучером и отказалась от его помощи, повиснув на дверном молотке. Жар опалял, рождался где-то в животе и волнами окатывал тело, сводил с ума и заставлял мир кружиться вокруг ослабевшей девушки. Открывшая дверь Тари без вопросов подставила плечо и помогла госпоже войти.

Киоре не видела ни лестницы, ни своей спальни, только почувствовала жгучую прохладу, скользнувшую по телу, когда служанка раздела ее, но и холод отступил, когда ее укрыли одеялом до самого подбородка. Она цеплялась за него, тянула выше и выше, закрывала и открывала глаза, но видела совсем иное.

…Тесную каморку в деревянном домишке нечем было топить, и по осени там завывали студеные ветра, заставлявшие хозяина укутываться во всевозможные одежды. Молодой мужчина в рясе сидел у холста, и к его спине, согревая, прижималась девушка в вульгарном алом платье. Пламя свечи дрожало, как сумасшедший в припадке, и рисовало на светлой и смуглой коже узоры, подчеркивая изгибы тел, подчеркивая их непохожесть, и чем-то терпким пахла лампадка, притулившаяся на подоконнике.

— Ты мое спасение… Только тобой я живу, только тобой… — шептала она, обнимая всё крепче, всё сильнее прижимаясь.

Он был ей братом, и отцом, и лучшим другом, помогавшим не утонуть в омуте порока. Он сказал бросить наркотики, на которые ее ради забавы подсадила старая вдова, — она бросила, хоть и корчилась в страшных муках в этой самой комнатке так, что порой ее приходилось связывать. Он просил ее уходить с оргий в доме — она уходила, далеко, в самую даль сада, где в клетке жил соловей.

И без единого вопроса она выпила пряную, маслянистую жидкость, предложенную вместо травяного отвара…

Киоре закричала, выгибаясь в кровати. Она кричала, кажется, угрозы, пока не прибежала испуганная Тари.

…Смятые ряса и платье ярким пятном смотрелись в серости каморки, а два обнаженных тела скользили в теплом свете изменчивой свечи. Жадные прикосновения, затуманенный дурманом рассудок — мерзкое насилие и предательство. Даже наркотик не перебил душевной боли, и девушка плакала, запоминая каждую черточку в лице мучителя.

Она ушла, чтобы через день вернуться с ножом в кармане. Ей самой пришлось целовать его, чтобы подпустил, чтобы расслабился… Она успела поранить ему шею и грудь — он слишком быстро заметил, слишком быстро среагировал! — прежде чем ее повалили на пол.

Окровавленный нож лежал на расстоянии ладони, на шею и спину капала кровь из ран, ее руки выскальзывали из захвата, также пропитанные кровью, а алому платью всё было нипочём.

— Я убью тебя, слышишь?! Я убью тебя! — шипела она, вонзая обломки ногтей в его шею.

Он не сказал ни слова, ударил наотмашь…

Киоре выгнулась, что-то неразборчиво прошептала, и стоявшая на коленях у постели Тари взяла ее руку и прижала к своей щеке: госпожа страдала от кошмарных видений, и служанка горевала, что никак не могла помочь справиться с этим недугом.

Киоре замерла в постели, рука ее быстро похолодела: жар исчезал так же стремительно, как появлялся, оставляя после себя опустошенность.

— Воды, — хрипло попросила Киоре, зная, что служанка рядом.

Ее тут же подняли и поднесли стакан к губам. Киоре сделала лишь один глоток и упала обратно на подушки — страшные воспоминания пробудились, слишком страшные. Когда она сбежала из монастыря зимой, то очень быстро поняла, насколько безрассудным было это решение: холодная, бесплодная земля не давала еды и воды. В бессилии она свалилась в сугроб, а очнулась уже в богатом доме, и так серые стены и скудный быт для нее сменила роскошь особняка, где она стала приживалкой у развратной вдовушки. Тень, никто, о ней вспоминали, только когда вдовушке хотелось какого-то нового развлечения, чаще переходившего в издевательства.

Монах, писавший красивые картины, очаровал ее, стал лучом света посреди мрака жизни. После, когда она ранила его, монах прибежал в особняк вдовы и сказал, что на него напали, чуть не убили, и все поверили ему, а не ей. Киоре вновь бежала, поклявшись отомстить мужчине. И кто бы мог подумать, что спустя много-много лет она встретит давешнего монаха в сане первосвященника… Киоре не хотела верить до последнего, но слова Файроша о шрамах на шее подтвердили ее догадки и оживили старый кошмар.

— Интересно, а многие ли знают, что первосвященник-то родом из Эстерфара, да еще насильник?..

Она все это время подбиралась к первосвященнику, чтобы увидеть старые шрамы — лицом бедный, измученный голодом монах невероятно похорошел, приобрел лоск и степенность в движениях, так что даже узнать было трудно.

Внизу вскрикнула Тари, и Киоре сорвалась с кровати, путаясь в длинной рубашке для сна. Служанка пыталась закрыть дверь черного входа, налегая на нее, а снаружи ломились и ругались.

— Тари, пусти, — приказала она, и в кухню, налетев на стол, ввалился Файрош.

— Спрячь меня, если хочешь знать о первосвященнике! — прохрипел он, баюкая левую руку с вывихнутой кистью.

— Тари, на чердак его, а ты, — уничижительный взгляд напарнику-предателю, — сидишь тихо и даже не дышишь!

Пока Файроша прятали, Киоре успела забрать из спальни халат, укутаться в него и налить себе в чашку чая, хоть и холодного, но кто разберет это в азарте погони? Глянув в медный бок чайничка, убедилась, что парик и макияж на месте, а значит, образ баронеты Нииры всё еще с ней. Она ожидала гостей с черного входа, но стук раздался от главного. Служанка ушла открывать, а Киоре нахмурилась, скользнув ближе к кухонной двери. Тари что-то неразборчиво объяснял блондин в черной форме — кажется, Киоре видела его, совсем недавно, у Ястреба… Вайрел Корте?

— Господин, — вышла она в коридор, запахнув халат, — не трудитесь спрашивать мою служанку, она нема. Что привело вас сюда? — и встала у лестницы обиженной, потревоженной хозяйкой.

— Мое почтение, высокая госпожа, — поклонился он, — вынужден донести ужасную весть, что где-то в округе спрятался преступник. Скажите, возле вашего дома не появлялись подозрительные личности?

— Если не считать нанимаемого садовника — хмурого типа, то нет, — усмехнулась Киоре. — Хотите чаю? Я и Тари как раз пьем его на кухне.

— Меня ждет служба, потому вынужден ответить отказом, — поклонившись на прощание, он ушел.

Тари закрыла дверь, а Киоре уже взлетела по лестнице к чердаку. Крошечную, в половину человеческого роста дверь найти просто так не представлялось возможным — столь искусно она маскировалась темными обоями с мелким рисунком. А отворить ее без правильного поворота ключа — дело тоже безнадежное. Выпустив Файроша и пригласив его в спальню, она закрыла дверь и приказала Тари приготовить обед.

— Ты хоть понимаешь, что творишь?! — шипела она, пока мужчина оглядывался. — Безмозглый! Не хватало мне еще слухов о баронете!

— Неплохой у тебя чердак. Столько париков и косметики я видел только в борделях!

Киоре махнула рукой: безнадежно внушать тому, кто не слышит. Став у окна полубоком, чтобы видеть улицу, потребовала объяснений.

— Когда ты выкинула меня в переулке, я последовал за охотником из императорских угодий. Назови это чуйкой или как угодно… Кожаная шляпа, воротник на пол-лица, плащ, перчатки с шипами, тяжелые сапоги — обычный вроде охотник. Однако у него не было оружия! Мы дошли до пятого района, это на западе, до разрушенной фабрики.

Файрош всегда рассказывал быстро, но так подробно, как будто от деталей по меньшей мере зависела его жизнь. Киоре почти видела, как они зашли на заброшенную фабрику с ржавыми конвейерами, с перекрестьями балок под высоким потолком. Шаги гулко раздавались по помещению, и идти приходилось нога в ногу с загадочным типом. А вот засада из служащих Тайного сыска стала неожиданностью для них двоих! Файрош поплатился собственной безопасностью, решив подобрать предмет, упавший у бежавшего охотника. Он едва спасся!

— И что за предмет? — спросила Киоре, разглядывая пустовавшую уличную дорогу.

Файрош достал из кармана жилетки серебряное кольцо — плоский ободок с гравировкой. Киоре приподняла брови.

— Aes Stiati, — прочел он. — Это значит «грехи забираю», такая надпись чеканится только на кольцах первосвященников.

Две пары глаз пристально вгляделись в кольцо, стыдливо блестевшее на ладони, как будто оно хотело уменьшиться, сжаться и исчезнуть, не выдавая того, кому принадлежит.

— А ты, можно сказать, спас нашего первосвященника… Не забери ты кольцо, его бы нашли. Разрушенная фабрика, говоришь? — в задумчивости она потерла подбородок. — Колечко я забираю. Как думаешь, что первосвященник делал там?

— Предположений — тьма, а правда неизвестна, — патетично отозвался Файрош, тряхнув головой.

— Что ж… Особого управления не видно. Тари одолжить тебе платье?

— Можно было просто попросить уйти, — поморщился мужчина, поднимаясь с кровати. — У меня всё еще не так плохо, чтобы пользоваться этим методом.

Киоре рассмеялась вслед ему, стиснув холодное кольцо в руке. Однако, стоило захлопнуться двери черного хода, как снова раздался стук в главный, и вскоре в спальню к ней вплыла старая графиня — сложенные спереди руки, поджатые губы и презрение в каждом движении говорили, что она взбешена.

— Представь себе, Ниира, меня продержали полчаса в карете, потому как твой район был оцеплен особым управлением! Меня, графиню, даже не подумали пропустить, как будто я могла помочь преступнику! Я!.. — она срывала с рук перчатки, и хмурились яркие брови на выбеленном лице.

— Ваша светлость, им положено быть подозрительными, даже если вы — дочь героя войны за Ассонский предел, — постаралась смягчить старую дуэнью девушка сильнее кутаясь в халат, чтобы она не заметила несоответствия тощей фигуры Киоре привычному образу баронеты.

— Всё равно беспредел! — запас злости улетучивался, и презрение сменялось обычным выражением беспокойства. — И не стой босиком на полу! Быстро в постель! — Киоре поспешила исполнить, укрылась одеялом. — Девочка, завтра бал. И после него ты должна стать невестой! — старая графиня замолчала, чтобы она прониклась ситуацией. — Твои родители написали мне, что недовольны промедлением.

Киоре потупила взгляд. Письмо наверняка написала Эши: во времена молодости она узнала секрет барона Шайра, благодаря которому тот легко согласился признать Киоре своей внебрачной дочерью, а уж легенда, с которой эта дочь приехала в столицу, волновала его в последнюю очередь — старика больше беспокоили наследники, пытавшиеся беспрестанно его отравить.

— Я вас услышала, — елейным голоском протянула она. — Но почему именно завтра?

— Потом начинается подготовка к приему хаанатского посольства, балов не будет месяц или больше. А на самом приеме я не рискну так поступать — гнев Его Величества нам обеим выйдет боком, — старая графиня ходила вдоль кровати, хмурясь, и трепетали лепестки живых цветов на ее шляпе — роскошное украшение на один день. — Надеюсь, ты со мной согласна, а не захочешь испытать границы его милости.

— Я согласна с вами, — кротко отозвалась она. — Конечно же, вы правы, ваша светлость.

— Вот и хорошо. И да, чьи следы я видела на лестнице? Явно не твой размер ноги, — графиня застыла напротив подопечной и скрестила руки на груди очередного старомодного платья с множеством кружев.

— Вам, верно, показалось, ваша светлость. Сюда поднимаюсь только я и Тари.

— Смотри у меня! — погрозив пальцем, старая графиня исчезла, оставив после себя тяжелый аромат полевых цветов.

Выждав десяток минут, Киоре позвала Тари, успев до этого переодеться в свой воровской костюм, хранившийся в тайнике под кроватью. Зашнуровав сапоги, сорвала с головы парик, пошипев от боли, а после грязные волосы спрятала под маску, надев ее на манер шапки — не время для красоты!

— Закрываешь дверь, ложишься в кровать, никому не открываешь. Будут ломиться — беги через чердачное окно. И помни, я обязательно вернусь за тобой!

Она подошла и легко пожала служанке руку, надеясь, что если та не вспомнит слов, то хотя бы запомнит что-то подсознательно… Да, Тари была идеальна для нее — забывала о двуличности госпожи и преданно ждала ее, забывала, что лежит на чердаке, искренне считая его пустым и ненужным. Киоре жалела девушку, которая до ее появления жила при монастыре и круглыми сутками у лучины штопала одежду — ей не доверяли даже самую простую работу в кухне, где хотя бы тепло. Киоре не всё понимала в служанке: Тари помнила что-то обрывками, что-то откладывалось на уровне неких инстинктов, и она не была совсем уж неприспособлена к жизни, ведь умела и считать монеты, и делать покупки, и по городу ориентировалась, хоть всего в паре кварталов. Киоре предполагала, что такие провалы в памяти — последствие травмы головы, но преданная ей женщина ничего не могла сказать, как и многочисленные слухи в городе. Как и все бродяжки, Тари просто появилась в Тоноле и осталась, став еще одной его марионеткой.

Киоре проследила, чтобы служанка выполнила ее приказы, и зашла на чердак. Размерами он был больше ее спальни, зато не блистал высотой — приходилось сгибаться. Простое серое платье с длинными манжетами, по-деревенски повязанный на голову платок, скрывавший и шею, дорожная тряпичная сумка с обрезками ткани для вида, немного болезненного цвета краски под глаза, на щеки и губы, и вот уже снова другое лицо в медном зеркальце.

С кухни вышла торговка травами, распродавшая товар, она же выскользнула в переулок и быстро пошла прочь. Толпа приняла ее, поглотила, слила в единое целое с людской массой. Вечерело, и жители столицы спешили по домам — кто к уюту, а кто и правда боялся чудовищ, слухи о которых разлетелись по Тонолю. Газетчики спешно распродавали вечерние тиражи, лавки ждали поздних покупателей, и громыхали кареты.

В суете легко затеряться, и потому Киоре любила толпу. Она пробивалась, орудуя локтями, а когда надо, прижималась к стенам домов, пропуская очередного груженого мужчину-гиганта. В свою временную квартиру она забралась, когда фонарщики вышли на работу, ужом заползла в окно и свалилась на пол. Мешагиль внутри не оказалось, и Киоре запретила себе думать о предсказательнице. Сняв платье и платок, убрала их в сундук, достав взамен широкий пояс с сумочкой, опустила маску на лицо, и, когда уже собиралась уходить, дверь распахнулась, являя хозяйку дома, которая истошно завопила:

— Ворье! Ворье! Ворье!

Следом за ней ворвались двое огромных мужчин, снимавших комнаты на первом этаже, бросились на нее так быстро, что она едва уклонилась от захвата. Прыжок, балкон, подвернутая нога, спуститься по плющу и скрыться во тьме улицы без фонарей, оставляя крики погони позади — такие не поймают. Бегом, бегом, бегом! И с квартирой ей придется попрощаться…

Сосредоточившись на дыхании, прогнала лишние мысли. Опустевшие улицы затягивал столь желанный для Киоре туман, и она скользила из тени в тень, пережидая прохожих, чтобы остаться незамеченной. Шатались пьяницы, бежали домой гулявшие дети, спешили уединиться парочки, патрульные вышагивали по улицам, зорко высматривая преступников или преступления.

Разрушенная фабрика мистическим силуэтом высилась перед рекой, которая раньше приводила в действие конвейеры, и яркие огни фонарей освещали вход в ее ржавое, скрипящее нутро. Обвалившаяся крыша оголяла опоры, в которых призраками выл ветер, и смотрелись они интересно так, как виселицы для великанов… или для каменных горгулий Северного моста. Сбросив оцепенение, она, крадучись, пробралась внутрь. Конвейеры, мусор, металлический хлам, ржавчина, обрушившиеся балки, торчавшие из земли, надрывный скрип. Холодный ветер мурашками скатился по спине, но Киоре упорно осматривала огромное пространство. Из сумки достала крохотный кристалл-светляк, заменявший фонари в хаанате, зажгла его, и он завис над открытой ладонью, освещая голубоватым светом пространство на пять шагов впереди и позади. Неразумно, глупо, но иначе она ничего не увидит.

Прежде всего Киоре обошла и осветила, насколько хватало, стены, тщательно изучила их, потом собралась осматривать пол на предмет тайных ходов или подполов, но очень скоро плюнула на это дело: всё равно под завалы мусора не пробраться даже горгулье. Неужели первосвященник должен был только встретиться с кем-то? Неужели теперь ей этой тайны не раскрыть?

Обидевшись на коварную удачу, она пошла к реке — как раз в стене зияла огромная дыра, по которой можно было выйти к берегу, правда, пришлось лезть по какой-то невнятной конструкции, оканчивавшейся огромным механизмом, застывшим в воде, о который разбивались небольшие волны. Она забралась наверх, поднялась над самой рекой и встала, раскинув руки для равновесия.

Фабрика находилась на небольшой возвышенности, другой берег реки полого опускался вниз, убегал длинными домами, в которых горел свет, яркий и теплый, столь желанный уютом для любого человека. Она балансировала на какой-то балке, смотрела и смотрела на улицы, что постепенно растворялись в тумане.

Отчего-то сейчас лучше всего думалось о Доране. Она старалась гнать мысли о нём — слишком сильно действовал на нее этот человек! Он посмел отказать ей на балу! Он посмел выстрелить в нее! Но вместе с тем Киоре помнила и их короткие беседы, когда железный глава Тайного сыска превращался в измученного жизнью мужчину. Иной раз Дорану хотелось влепить пощечину и рассказать о своей жизни, чтобы сравнил и понял, что его проблемы — мелочь. Хотелось ткнуть герцога и проволочь носом по полу его шикарного дома, расцарапать кожу драгоценностями из сейфа и сжечь его банковскую книжку, где в чек он мог вписать любую огромную сумму. Киоре всегда отрезвляла его холодность с баронетой Ниирой Таргери. В последнюю их встречу она боялась, как бы он не заметил, что она едва шевелила большими пальцами, боялась, как бы он не спросил о них, но обошлось, зато в его глазах она уловила отголоски каких-то странных чувств.

Киоре не могла объяснить, для чего говорила с ним о перерождениях. Хотела помочь? Сделать больнее? Оставалось только гадать, к каким мыслям пришел сам Доран, и от этого по телу прокатывалась волна жара и паники, а на губы просилась коварная улыбка.

Поплевав на руки и оттерев ржавчину с ладоней о костюм, спустилась. Ее ждал ход в монастырь святой Алатарины. До него добралась за полчаса бегом, также легко открыла ход и нырнула в него, ведомая предчувствием на грани предвиденья, и каменная кладка хода мелькала в синем свете хаанатского камешка. Остановилась у стены и нажала два камня, открывая вход, боком проскользнула, не успев осознать, что в келье горит свет. Ее схватили, грубо придавили к стене, блокировав и руки, и ноги. Камень дрогнул и выпал, угасая.

Отпустили ее также внезапно, и Киоре обернулась, уже зная, кого увидит.

— Что ты здесь забыл посреди ночи?

— Могу спросить то же самое, — ответил герцог Хайдрейк, кстати, опять одетый в какой-то старый темно-серый пиджак и такие же брюки. — Сегодня убили убиравшую келью монахиню, элементарно разбили ей голову о камни, — он указал на кровавое пятно на стене. — Думаю, ты бы не стала действовать так грязно?

— Разумеется! — фыркнула воровка, отчего-то польщенная, что ей приписали некое благородство. — И зачем ее убили?

— Никто не знает. Кажется, теперь эту келью закроют, с такой-то историей, — пожал он плечами, как будто недавно не грозил воровке смертью. — Прекрати жаться к стене. Я не горю желанием немедленно тебя казнить. Не люблю это.

— А что же ты, твое сиятельство, предпочитаешь? Рудники? Там не живут дольше полугода!

— Женщин не отправляют на рудники, — поморщился он.

— Всегда можно сделать исключение. Я предпочитаю смерть. Это по крайней мере честно.

Недолгое противостояние взглядов закончилось ничьей, и они одновременно отвернулись: Доран к кровавому пятну, а Киоре к стене. Воровка подозревала, что убийца искал тайник Иари, но то ли был застигнут врасплох, то ли из хода вышел не вовремя. Только что могла хранить в тайнике кузина-змея? И где он?

Они, не сговариваясь, стали исследовать стены и пол, изредка посылая проклятья хитрым преступникам.

— Сними маску, — попросил Доран, поднимаясь с колен. — Всё равно я видел тебя.

Ему весь костюм воровки, вызывающе облегающий, казался мерзким, а уж маска, превращавшая ее в тень-головастика, почти бесила.

— Вот еще! — фыркнула та. — А ты бы настоятельницу спросил о тайниках.

— Спрашивали, — поморщился он. — Она говорит одно и то же: ничего не знаю, ничего не делала.

— Тогда спросите, что она видела. Желательно при кардинале и с клятвой говорить только правду, чтобы не отвертелась, — усмехнулась воровка. — А если она ничего не видела, то перебирайте все возможные действия, пока не угадаете. Что вы как дети, в самом-то деле? — не отказалась от шпильки она.

— Кажется, поиски напрасны, — проигнорировал откровенную издевку герцог. — Проклятье.

— Зачем тебе искать убийцу монашки? Не проще это мне приписать? — цинично усмехнулась она и села, подперев стенку возле тайного хода. — Одним преступлением больше, одним меньше…

Доран остановился и повернулся к Киоре, скрестив руки на груди:

— Я узнаю правду.

Доран нахмурился, а взгляд стал отстраненным, как будто задумался о чём-то еще, а она рассмеялась, прикрывая рот рукой. Действительно, кому она предложила соврать? Тому, кто готов жить на работе? Тому, кто даже ночью сам вырвался на дело, а не отправил заместителя?

— Вот скажи, а мы как бы враждовать собираемся? — сдерживая смех, спросила Киоре.

— На людях? — губы дрогнули в гримасе улыбки. — Вспомни того же Ястреба, с которым мы сотрудничаем.

— Да, но я всего лишь залетный воробей.

— Не скажи… — он прислушался к чему-то, а Киоре тут же открыла для себя ход.

— Подожди меня, — успел сказать он, пока дверь закрывалась.

Киоре почесала кончик носа: и что бы это значило? Но всё же осталась у каменной стены, притопывая носком сапога. А почему бы и нет? Здравый смысл подсказал ей всё же отойти подальше и спрятаться за каменным выступом, схватив впотьмах камень с земли, чтобы кинуть, если в ход ворвутся следователи — секунды замешательства ей хватит для побега.

Дверь снова открылась, впуская свет, Киоре подняла руку, замахиваясь… И бросила камень к ногам вошедшего Дорана, который с интересом тянул свечу вперед.

— Мило, — отметил он.

— Ты в меня уже стрелял, так что всего лишь меры предосторожности.

Она пожала плечами, пропуская герцога вперед, но выбираться на территорию складов Киоре пришлось первой, поскольку Доран не знал, как работает хитрый замок крышки люка.

— А если бы здесь была ловушка? — подпустил шпильку Доран, выбравшись следом за ней.

Киоре в одно мгновение оказалась возле него, приставила к горлу тонкую спицу.

— Думаю, тебя в качестве заложника хватит, чтобы спастись. А теперь вперед, твое сиятельство!

— Повторяешься! — вновь усмехнулся он, но покорно пошел дальше.

Они обошли темное помещение, посмотрели в окна, убедившись, что они пустуют.

— Что ж… — выдохнула Киоре, всматриваясь в последний раз в туман за окном, но договорить не успела, потому что вывернутая рука заболела, и теперь в захвате держали ее, отобрав оружие. — Твою мать!

— Подумай, сколько раз я мог тебя обезвредить и убить, — спокойно раздалось за спиной.

Киоре скрипела зубами: макушкой она едва доставала под мышки мужчины, так что головой в челюсть не ударить, да и подсечку не провести как следует — слишком большая разница в весе. Руку он, подержав недолго, отпустил, а ее драгоценную заточенную спицу швырнул куда-то.

— Это что, получается, я вас вроде как поблагодарить должна, что из тюрьмы сбежать дали-с? — протянула она, отступая на шаг назад.

— Да, — лаконично отозвался Доран.

— Интере-е-есно… А зачем твое сиятельство пошло за мной сюда?

— Шаитария. Это твое настоящее имя.

Имя разрезало воздух подобно стилету. Киоре молчала, глядя исподлобья.

— Значит, я прав. В тот жуткий день удалось выжить и сбежать тебе, дочери кидо-та. Вот кто ты такая.

— А твое сиятельство времени зря не теряло, — Киоре запрыгнула на ближний ящик, села, скрестив ноги. — Кто рассказал? Я была ребенком, и мало кто запомнил, что с главным из послов приехала дочь.

— Граф Соренор оказался старым другом твоего отца и вспомнил смутно похожую девочку по моему описанию. Только, сказал, волосы у нее были темные.

— Соренор… — эхом повторила Киоре, как будто перекатывая на языке фамилию. — Отец знакомил меня с ним.

Киоре говорила спокойно, но внутри ее переполняла ярость: она вообще не думала, что кто-то вспомнит девочку-соплячку, которую привезли полюбоваться на страну вечного дождя и тумана и так ни разу не взяли во дворец! Но граф Соренор посещал их в резиденции, и оттого видел ее. Странно, что помнил — Киоре он показался чудаком себе на уме, которого не интересует окружающий мир.

— Чего ты теперь от меня хочешь?

— Сотрудничества. Скоро прибудет новое посольство из хааната, и мне не хотелось бы осложнений, которые теперь могут возникнуть из-за убийства Иари. И если ты говоришь, что организатора убийства мы тогда не арестовали, то у меня еще больше причин для беспокойства. Всё может повториться.

Он говорил спокойно. Взвешенно. Серьезно. Знал, кого и о чём просил, но тем не менее не собирался ни льстить, ни уговаривать — только голые факты, только простая выгода.

— Какое тебе нужно сотрудничество?

— Вспомни, что происходило в то время, пока ты жила в столице с посольством. До убийства.

— Было бы что вспоминать, твое сиятельство… — Киоре качнула головой. — Во дворец императора меня не брали, о делах отца я не знала ничего. Хоть меня учили наукам, но никогда не давали забыть, что я — девушка, которую всегда будут оберегать и защищать и которой не придется принимать решений…

Она осеклась и замолчала, вычленяя из истории то личное, что совсем не следовало говорить Дорану. Сбежав от обвинения в покушении на монаха, на корабле Киоре добралась до какого-то города, где прикидывалась калекой и собирала подаяния у Догиров. То время она вообще смутно помнила сплошным потоком непристойных предложений от мужчин и бегства от торговцев людьми. То, что на ступеньках Догира ее заметил спешивший мимо по своим делам мужчина, было не иначе как чудом. Однако заметил, забрал с собой в хаанат, удочерил, и с ним Киоре жила, не зная бед. Жила так, будто ей воздавалось за все лишения прежде. Купалась в любви, настоящей, родительской, какой не знала до этого. И она отправилась за отцом в империю без размышлений, когда то потребовалось…

Но если бы она знала, что потеряет в Лотгаре свою семью… Что их всех подло, жестоко убьют… Киоре сделала бы всё, чтобы поездка не состоялась! Она сжала руки; вдохнув, продолжила рассказ:

— Я выжила, потому что сбежала из резиденции, потерялась и пришла домой очень поздно. Я вернулась к трупам, над которыми кружили следователи, испугалась и сбежала.

Киоре врала: она долго сидела в кустах резиденции, видела, как выносили обезображенные тела, провожала каждого взглядом, за каждого просила Силы о милости и награде в будущей жизни. Вот так кроваво закончилось ее счастье, и снова понеслась жизнь-выживание. Не смогла она простить имперцам того, что мертвых они решили хоронить по своим законам. И, когда Киоре хотела поджечь Догир с телами, ее схватил патруль; не успела она ни закричать, ни использовать амулет, как подошла пожилая женщина и приказала отпустить ее.

— Дальше я встретила Эши, и она взялась меня учить. Собственно, на этом всё.

— Почему ты не вернулась домой, в хаанат? Вступила бы в наследство, жила бы, как прежде…

Киоре скривилась:

— Я должна отомстить убийцам, твое сиятельство. И я отомщу, чего бы мне это ни стоило!

Тишина, только где-то воет ветер.

— А ты ведь не колдунья, — заметил Доран, поворачиваясь так, чтобы видеть силуэт Киоре.

— Надо же, понял! И что с того?

Герцог молчал и рассматривал ее, и Киоре очень захотелось исчезнуть, поскольку он стал похож на того монстра, который чуть не придушил ее в сапожной лавке.

— Но как ты тогда используешь колдовство?

В его душе вспыхнула столь яркая надежда, что Киоре, кажется, увидела ее свет, услышала мысли Дорана. Она, человек, могла колдовать, а значит… значит, и он может научиться, чтобы спросить Силы о его Лааре и вернуть ее душу!

— Скажи, Киоре! — он схватил ее за плечо, и сбросить руку она не смогла, только неуклюже попятилась, сознавая, что этот одержимый сейчас не заметит, даже если она всадит ему нож в сердце.

— Ау! Герцог! — брыкалась она, тщетно пытаясь вырваться. — Эй! Хватит!

И со всей силы ударила свободной рукой его по уху. Он выпустил ее, но тут же бросился и схватил вновь.

— Не колдую я! Это амулеты! А-му-ле-ты!

И Доран застыл и также по слогам повторил незнакомое слово, а после отпрянул и сгорбился, схватившись за виски.

— Детям колдунов сила блокируется до совершеннолетия, и для них создают амулеты с заклинаниями. Реагируют они на слово, сжатие там, да что угодно. Я ими пользуюсь, амулетами этими.

Доран еще раз повторил название и застыл, закрыв лицо рукой.

— Мы, кажется, договорились, что твоя жена переродилась, разве нет? А призвать душу из живого тела… Бр-р-р! — от одной мысли о подобном Киоре передернуло, а по коже побежали неприятные мурашки.

— Я не подумал об этом… — выдохнул он, смахивая испарину со лба. — Я слишком хочу вновь увидеть мою Лааре. Именно ее, не перерождение, не похожего человека, а только ее… Да кому я говорю?!

Киоре закатила глаза и вздохнула: и не скажешь ведь, что в ее жизни всю любовь выжгли ненависть и желание мести. Да и кого любить-то было? Не Файроша же облагораживать столь светлым чувством, в самом-то деле!

— Вот поэтому я и не любила никогда, — кивнула она, невольно протянув руку и растрепав жесткие волосы герцога. — Не хочу также выглядеть.

— Умеешь ты находить слова, — усмехнулся он, аккуратно отклоняясь от ее руки. — Я не знаю, наказала меня судьба или благословила этим чувством.

— Вспоминал бы ты жену и говорил бы спасибо судьбе за жизнь с ней. Кому-то не дано и влюбиться.

Старый склад темнотой сближал, но вместе с тем Киоре казалось, что она бесконечно далека от Дорана. Можно ли вообще говорить о взаимопонимании между столь разными людьми, как они? И стоило признаться хотя бы самой себе: ей хотелось, чтобы ее также любили. Киоре хотелось знать, что есть на свете человек, который бы ждал ее возвращения и дарил душевное тепло…

— А если ты продолжишь жаловаться, то — клянусь! — за ручку отведу в дом призрения посмотреть на сирот, чтобы ты понял, у кого на самом деле беда в жизни, а у кого — тоска от излишка дури!

— Что ж, пусть так, — отозвался Доран. — И как тебе удается?

Он не договорил, но Киоре поняла его и без слов. Как ей удается пристыдить его? Открывать глаза на правду?

— А ты, твое сиятельство, с людьми разговаривал бы хоть иногда, а не только приказы отдавал. Ну что, проводить до дома, а? Или герцог Рейла не боится ночного чудовища?

— Тебя провожать не предлагаю?

Она только рассмеялась, а Доран тем временем достал из кармана пиджака свечу и спички: им предстоял неблизкий путь.

— К рассвету как раз к тебе придем, а там уже не страшно будет, — бодро заявила Киоре, погружаясь в густой туман. — Свеча не погаснет?

— Новый состав, только сильным ветром задуть можно.

Киоре присвистнула такой предусмотрительности, а через минуту уже дернула герцога за рукав, показывая влево. Там, в тумане, светились ярким синим три пары глаз, страшных, охочих до крови. Туманные чудовища скалились, но напасть не могли. Киоре и не заметила, как ее обняли за талию и притянули к боку, чтобы свеча как можно больше освещала их двоих, не оставляя химерам даже шанса на нападение. Те зарычали, развернулись и растворились в тумане, оставив после себя мороз, продравший кожу до самого позвоночника.

— Неужели с ними ничего не сделать? — спросила, когда они возобновили путь.

— Ждем колдунов в надежде, что они решат эту проблему, — неохотно ответил Доран.

— А если чудовища созданы не магией?

— Такого не может быть, — слишком уверенно и быстро для того, чтобы это было правдой, отозвался Доран.

До особняка они добрались раньше, чем предсказывала Киоре. К воротам они не подошли, остановились шагов за тридцать, и Доран вложил ей в руки свечу, так медленно прогоравшую, что она невольно восхитилась новым составом. Герцог растворился в тумане, и вскоре лязгнули ворота, закрываясь. Киоре тоже ждал дом.