Кофе…
В любое время суток можно было уловить его бодрящий аромат, доносящийся из редакции отдела новостей «Сидней Клэрион».
Кэт забежала по дороге в кафетерий и купила там вожделенный хот-дог. И за свой стол она уселась, уже вгрызаясь в аппетитно-теплый рулет и прихлебывая горячий кофе. Если бы она впопыхах разобралась, оглядевшись, то увидела бы Майка, который, низко склонившись над столом, прилежно строчил что-то в своем блокноте.
Пару минут спустя так и произошло. Однако, прежде чем подойти к Майку и попросить прощения за свое необъяснимое исчезновение, Кэт присмотрелась к другим журналистам, собравшимся в зале редакции.
Только теперь, оказавшись на своем привычном месте, за рабочим столом, где прошла большая часть двух последних лет ее жизни, Кэт смогла в большой мере оценить, в сколь необычный переплет она попала, впервые по заданию редакции выйдя в свет, о чем мечтала всегда. Оценила она и ту неуклюжесть, с которой сама распорядилась долгожданной удачей.
Пальцы коллег проворно порхали над клавиатурами компьютеров. Рабочий день близился к концу, все спешили закончить свои материалы к сроку. И неудивительно, что возвращение пропадавшей столько времени Кэт, мобильный телефон которой так и остался отключенным после пребывания в кафедральном соборе, еще долгое время оставалось не замеченным ее коллегами. Журналисты, репортеры, обозреватели – все в едином порыве были полностью поглощены своей работой, как это бывает всякий день в ожидании пятичасового рубежа, того финиша, к которому каждый стремится поспеть с лучшим итогом и обрести свою толику признания, а может быть, даже и славы.
Кэт быстро, но не без аппетита доела свой неполноценный обед и тихо подсела к Майку. Он ненадолго оторвался от работы и смерил ее коротким укоризненным взглядом. Кэт прошептала дежурные извинения, не объясняя тем не менее всех причин своего дезертирства. Майк безразлично кивнул и продолжил строчить в блокноте.
Девушка перебрала сделанные им фотографии, сосредоточенно вглядываясь в лица людей, которых часто видела на газетных и журнальных снимках, на экране телевизора, но только сегодня впервые наблюдала воочию. Ясно, что Майк уже основательно поработал над материалом, потому как на столе лежало лишь небольшое число лучших, специально отобранных для публикации фотографий, которым предстояло лишь пройти селекцию в кабинете редактора.
Интерес Кэт привлек один-единственный снимок: тот, на котором Майк запечатлел ее выходящей из кафедрального собора в сопровождении нового знакомого девушки, Томаса Рассела. На этом снимке они шли, недвусмысленно тесно прижавшись друг к другу, и о подоплеке их очевидной близости нельзя было не догадаться. Вывод напрашивался сам и вряд ли требовал иных доказательств.
Майк не задал ей ни единого вопроса, за что Кэт была ему благодарна. Она извлекла из кармана жакета заметки, наскоро сделанные в такси по дороге в редакцию. Вскоре они сообща закончили работу над материалом. Все опасения не поспеть к сроку оказались напрасными, так что они даже улучили момент отправиться в кафетерий.
Теперь, на безопасном расстоянии от Рассела, Кэт больше думала о подслушанном разговоре между Томасом и Оливией Уэст, об опасности, нависшей над корпорацией «Рассел», о намерениях некоего Малколма Девлина, нежели о собственной роли в этой игре. И у нее родилась мысль о возможной сенсационной пользе для родной «Сидней Клэрион», если материал об этом появится уже сейчас.
Интересно, способны ли журналисты из ее окружения отказаться от публикации подобного рода информации только из-за своего личного лояльного отношения к персонажу или в силу принципиальных представлений и верности идеалу? Ведь большинство ее коллег – замечательные, добрые, достойные люди. Она также доподлинно знает, что многие из них – часто в обход желания редактора – стараются защитить свои дружеские с кем бы то ни было отношения, если этим друзьям повредит нелицеприятное оглашение каких-то фактов.
И все же в редакции часто разгораются ожесточенные дискуссии о праве читателя на информацию. Кэт известны наперечет все доводы, которыми иной раз защищается репортерское вероломство, если дело касается вторжения в личную жизнь героев скандальных публикаций или же сглаживания имущественных нюансов их существования.
Впервые за время своей работы в газете Кэт пыталась разрешить для себя эту моральную дилемму, на одной чаше весов которой лежало обещание, данное Томасу Расселу, а на другой – журналистский долг, понимание которого в полной мере еще не было сформировано ее малоопытным сознанием.
Но все размышления Кэт на этот счет были не более чем гипотетическим разбором ситуации. На деле же она представить себе не могла, что сумеет решиться на что-либо, способное повредить другому человеку, тем более что этот человек рискнул довериться ей.
Но существовала иная опасность – опасность для нее. Не исключено, что другой репортер мог уже покопаться в этом деле и теперь опубликует обстоятельства, сославшись, как водится, на источник, пожелавший остаться неизвестным. Тогда Кэт станет той единственной, которую Том обвинит в разглашении. Девушка не знала, какова в реальности вероятность такого поворота дел, но серьезно опасалась за свою репутацию в глазах Томаса.
Еще недавно она бежала от Тома, гонимая бездоказательными подозрениями, что он намерен соблазнить ее. Теперь же она болела за его успех в противостоянии с Малколмом Девлином, спровоцированном беспечной и неприятной ей женщиной, Оливией Уэст, которая помимо всех прочих своих неприглядных свойств имела виды на Томаса Рассела, что с некоторых пор не могло нравиться молодой журналистке.
Когда Кэт вновь возвращалась в комнату отдела новостей, она заставляла свои мысли работать обыденно, опасаясь выдать чем-либо перед коллегами необычность этого дня. И это ей почти удалось. Следовало просто забыть или хотя бы на время перестать думать о выезде на задание, о знакомстве с Томасом, об их уговоре, который с побегом Кэт стал куда как призрачным, а главное, не принимать в расчет его искусительные маневры и демонстративные поцелуи.
Она лишь продолжала с прежней силой корить себя за то, что по собственной неосторожности впуталась в эту авантюру, что неоправданно много позволила человеку, которого знала считанные часы, что из-за обилия подобных оплошностей с ее стороны он никогда уже не будет относиться к ней уважительно. И это ранило.
Кэт сидела за своим столом с очередной кружкой кофе в руках. Между ее бровями пролегла глубокая складка озабоченности.
– Кэт? – вопросительно окликнула ее неожиданно возникшая перед ней Мардж.
– Что? – без интереса отозвалась она.
– До сих пор ты где-то пропадала, теперь же, несмотря на твое появление, вид у тебя совершенно отсутствующий, более того, сокрушенный. В чем дело, подруга?
– Да ни в чем. Вроде все как всегда, – попыталась убедить саму себя Кэт, натужно улыбнувшись коллеге.
– Вот уж ни за что не поверю, – заключила Мардж, присев за свой письменный стол, стоявший в непосредственном соседстве с рабочим местом Кэт. – Ты в панике. Меня не так-то просто ввести в заблуждение.
– Это не паника, Мардж, – возразила девушка.
– А что же это?
– Просто я в смятении. У меня нет уверенности, что я повела себя верно в нестандартных обстоятельствах, равно как нет и уверенности в том, как расценивать эти самые обстоятельства, – уклончиво пояснила Кэт.
– Почему бы тебе просто не объяснить, что произошло? – прямо спросила Мардж.
– Один человек намеревался похитить меня, – заговорщическим шепотом проговорила Кэт.
– Ты шутишь, – с улыбкой отмахнулась от нее коллега.
– Нет. У него «феррари», и он хотел куда-то увезти меня, – заверила подругу девушка.
– Я бы без вопросов поехала куда угодно с человеком, у которого есть «феррари», – рассмеялась та.
– Я говорю совершенно серьезно, Мардж, – взволнованно произнесла Кэт.
– И это напугало тебя? – сменив тон с шутливого на озабоченный, спросила Мардж.
У Кэт на столе зазвонил телефон, и, сняв трубку, она привычно отозвалась.
– Рад, что застал тебя, – раздался в трубке голос Тома, который Кэт узнала тотчас, хотя впервые разговаривала с ним по телефону. – Как ты? Мне показалось, что тебе немного не по себе, – ровным тоном заявил он.
– А как могло быть иначе в сложившихся обстоятельствах? – отозвалась она.
– Что тебе такое померещилось? – насмешливо спросил он.
– Да только лишь то, что меня везли неизвестно куда на полной скорости, – съехидничала девушка.
– Ах, вот оно что, – отозвался на другом конце провода сочный мужской баритон. – Милая, уверен, оба мы знаем, чего ты действительно испугалась! – снисходительно проговорил Том. – Но это не уважительная причина для расторжения деловых отношений. Скажи, когда оканчивается твой рабочий день? Я за тобой заеду. Планы остаются в силе.
– Нет-нет, только не это! – ужаснулась Кэт.
– Что такое? – удивился Том.
– Пожалуйста, не делай этого. Я сама приеду к тебе в отель, когда освобожусь, – прикрыв рот и микрофон телефонной трубки рукой, прошептала она.
– Боюсь, так не годится, – строго проговорил Томас Рассел в полный голос.
– Если у нас уговор, то мы должны доверять друг другу, – сдавленно произнесла девушка, все еще прикрывая трубку рукой, в опасении, что ее могут слышать коллеги, та же Мардж, и истолковать ложно, равно как и внезапное появление Тома на его «феррари» на стоянке редакции «Сидней Клэрион».
– Хорошо, милая, я рискну поверить тебе. Но учти, ты должна приехать в отель в семь вечера, и ни минутой позже. Иначе последствия могут быть самыми нежелательными, – неопределенно пригрозил ей Томас.
– В семь вечера?! Нет. Это исключено. В семь вечера я не могу. Приеду не ранее восьми тридцати, – отозвалась Кэт, прикинув планы на вечер, которые не менялись ровно столько времени, сколько бабушка находилась в доме для престарелых.
– Кэт, я говорю совершенно серьезно! Ты должна быть в отеле не позже половины восьмого. Это мое последнее слово, – объявил магнат и положил трубку.
Большая категоричность казалась уже немыслимой. Он оставил ее наедине с раздумьями, лишив возможности повлиять на ситуацию.
Но думала девушка не о своем цейтноте, а о небрежно брошенных словах Тома: «Милая, оба мы знаем, чего ты действительно испугалась». Хотела бы Кэт знать, чего она на самом деле испугалась и почему он вдруг стал звать ее не «дорогуша» и «милочка», как прежде, а этим нежным и прельстительным словом «милая». Быть может, просто тренировался перед ужином с Малколмом Девлином, чтобы казаться убедительным? Скорее всего, решила для себя Кэт. Однако это вовсе не успокоило ее.
«Милая», сказанное этим сладостным голосом, продолжало звучать у нее в голове.
Благополучно сдав отчет о поминальной службе, прошедшей при ее непосредственном участии в кафедральном соборе Сиднея, Кэт городским транспортом со множеством пересадок направилась в северную часть города, как делала это каждый вечер.
По дороге она непрерывно, при этом совершенно безотчетно, поглядывала на часы, а время летело стремительно.
– Здравствуй, дорогая! – воскликнула бабушка, увидев Кэт.
Они привычно обнялись и поцеловались.
– Как прошел твой день, девочка моя? – спросила пожилая женщина, приподнявшись на постели.
Кэт взбила подушки и помогла бабушке сесть поудобнее.
– Слышала, что сегодня официально проводили того человека, – таинственно произнесла старушка.
– И кого, ты думаешь, они послали освещать это событие? – с гордым видом подмигнула ей Кэт.
– Не может быть! – воскликнула бабушка. – Поздравляю, детка! – просияла она улыбкой, но тотчас нахмурилась, видимо задумавшись над чем-то своим, что к любимой внучке не имело никакого отношения.
Кэт вполне могла догадаться, о чем сейчас думает ее обожаемая бабушка, с которой она была крепко связана кровными узами, родственной любовью и множеством общих переживаний.
Бабушка растила Кэт, когда девочка осиротела. Она никогда не читала нотаций, стремилась быть внучке другом и, опасаясь злоупотребить ее доверием, не выпытывала интимных секретов Кэт. Зато она всегда чутко следила за внучкой, строила выводы, а затем при случае высказывала ей свое мнение.
И Кэт, зная наблюдательную натуру своей бабушки, старалась не подвести ее и не разочаровать.
А теперь еще Кэт была и ее ангелом-хранителем. За период болезни их отношения переменились только в одном. Нынче уже внучка опекала бабушку, а не наоборот, как это было все годы. Хотя сама Кэт об этом не думала, она по-прежнему остро нуждаясь в мудром совете своей всегдашней наставницы. Только в этот день девушка постоянно погладывала на часы, чего раньше не случалось. И бабушка, деликатно не замечая этого, отослала от себя внучку значительно раньше привычного срока.
Кэт не стала возражать.
Она вновь помогла бабушке удобно устроиться на постели, попрощалась и поспешила к себе, рассчитывая принять душ и переодеться.
Когда она вышла из дома для престарелых «Осенняя листва», было уже темно. Безоблачное небо, щедро инкрустированное звездами, на некоторое время приковало к себе ее взгляд.
По вечерним улицам Кэт неожиданно быстро добралась до дома и тотчас направилась в ванную комнату, попутно соображая, что наденет после душа. Мысленно остановилась на шифоновом вечернем платье, удачно приобретенном на распродаже прошлым летом.
Платье, дымчатое, как и ее мысли, позволило ей мгновенно преобразиться. И уже оно подсказало макияж и прическу, лаконичные и эффектные одновременно.
Решив, что выглядит подобающе, Кэт вызвала такси, довершила свой туалет выбором сумочки и туфель, подушилась и накинула на плечи тяжелую старинную шелковую шаль.
Дорога на такси показалась удивительно короткой. Расплачиваясь с водителем, Кэт обратила внимание на знакомый силуэт мужчины, выходившего из дверей «Шато Блю». Девушка присмотрелась. Она не могла ошибиться, и это ее напугало.
Это был Стив.
Они разговаривали по телефону около трех часов назад. Томас постоянно посматривал на часы. Если она решила его провести, то новости о неприятностях корпорации «Рассел» с минуты на минуту появятся либо на полосах вечерних газет, либо на сайте «Сидней Клэрион».
Включив компьютер, Том вошел в Интернет, ввел адрес «Clarion.com», оглядел новые материалы и вздохнул облегченно. Однако Кэт все еще не было и его гостя тоже.
Томас отличался неспособностью к мирному ожиданию, он всегда испытывал потребность действовать, форсировать обстоятельства, маневрировать и влиять на них. Так и теперь он изнывал от безделья, что усугублялось полным неведением.
А может, что-то другое не оставляло его в покое. Он частенько стал замечать, что порой, сидя за рулем своего автомобиля в час пик в пробке, завидует бесцельно бредущим по тротуару эмоционально беседующим подружкам или обнимающимся парочкам. Это острее всего напоминало Тому, как давно он лишен доверительного общения, которого, впрочем, и прежде было немного. Сандре он мог сказать далеко не все, просто не желая расстроить ее, озадачить собственными проблемами или предстать в невыгодном для себя свете. И все-таки это общение было.
Том вышел на террасу и всмотрелся в ведущие к шато дорожки, освещенные фонарями. С заинтересованностью присмотрелся к подъехавшему такси, с удовлетворением отметил, что из него показалась Кэт, затем озадаченно пронаблюдал, как спешит она встретиться с каким-то молодым человеком, который на кого-то был похож, и теперь Том силился вспомнить, на кого именно.
Кэт по-дружески о чем-то заговорила с ним, тот столь же дружелюбно ответил ей, завязался разговор. Можно было не сомневаться, что эти двое находятся в близком общении.
Том с тревогой и подозрением следил за ними. Его обожгла гневливая враждебность. Со времени похорон Сандры такое случалось с ним все чаще и чаще по совершенно разным поводам. А началось все с письма, которое попало к нему по чистой случайности. Оно предназначалось его супруге, и после ее смерти, не востребованное адресатом, оказалось в его руках. И это было не безобидное послание, хотя бесконечно нежное и трогательное. Оно было от любовника Сандры. А он и предположить не мог, что у его верной жены может быть другой.
Вероятно, отчасти прав был Маркус, намереваясь отнять у него, фанатично преданного своей работе человека, то, на чем он замкнул свою жизнь еще до того, как стал по-настоящему одинок.
Томас бросил на Кэт и неопознанного молодого человека последний взгляд и подошел к бару. Плеснув в широкий стакан скотч, он решил, что ничего больше не станет предпринимать, чтобы спасти корпорацию. Он просто отпустит поводья, созовет пресс-конференцию и публично признается в своем фиаско, пока зреющие подозрения не обросли слухами.
Он чувствовал, что готов впервые в жизни сдаться без борьбы, но это уязвляло его меньше, чем дружеский разговор этой малознакомой взбалмошной блондинки с каким-то франтоватым юнцом под окнами его номера.
Том опорожнил стакан и вновь его наполнил, но уже до краев…