Три вокзала

11

В огне хрустальных люстр ничто не казалось слишком дорогим или нелепым. Детское ружье для стрельбы по птицам, которое принадлежало князю Алексею Романову, некогда наследнику Российской Империи, предлагалось за 75 000 долларов.

Изумрудное ожерелье, принадлежавшее Элизабет Тейлор, за 275 000 долларов.

За 25 миллионов долларов — полет на Международной космической станции.

Бутылка «Бордо» 1802 года, оставленная Наполеоном, когда горела Москва, за 44 000 долларов.

Модели — прекрасные и безмолвные, как гепарды, стояли вдоль красной дорожки с табличками: «Бентли», «Картье», «Бриони». Аркадий, напротив, выглядел так, как будто его одевал гробовщик. Разочарование, которое он вызывал в женщинах, заставляло его чувствовать себя виноватым.

По мере того, как гости заполняли зал, Аркадий узнавал известных спортсменов, супермоделей, знаменитых тусовщиков, банкиров и миллионеров. На сцене теннисная звезда хихикала, читая сценарий. «Добро пожаловать на Luxury-аукцион в клуб „Нижинский“… мегасобытие… такие спонсоры, как „Булгари“, „Бентли“ и „Группа Ваксберг“. Все доходы — московским детским приютам». Да ну?

Все обсуждали недвижимость. Золотая миля была самым дорогим кварталом в Москве. Точнее — в мире, и это было незыблемо.

— За углом — англо-американская школа.

— Двадцать четыре часа дежурит охрана, окна с подъемными ставнями.

— Двенадцать тысяч долларов за квадратный метр.

— И замечательная миниатюрная церковь… еще бы они избавились от нищих на паперти.

Перед Аркадием сидел мужчина с покатыми плечами и рябой шеей, он рассказывал очень изящной женщине (у нее даже не было бровей, только прочерченные тушью линии), что лот, на который он поставил, заключался в аудиенции с Папой Римским…

Аркадий узнал в истовом католике барона Азу, известного некогда жулика Барановского. Он провел шесть лет в заключении за мошенничество. Освободившись, он продолжил свои аферы, но назвал «дело» хеджевым фондом. Стал настолько богатым, что смог стереть из своей биографии судимость. Вот так! Новое имя, новая история, новый человек. Барон не был единственным, кто маханул из грязи в князи. Аркадий наблюдал за олимпийским чиновником, который как-то в юности забил соперника до смерти битой. На бритой голове другого мужчины отчетливо видны следы осколков гранаты, как напоминание всем, что восхождение по лестнице успеха сопровождается некоторым числом падений.

В длинной витрине были выложены наручные часы, которые показывали время, дату, глубину, доли секунды и время приема препаратов — до 120 000 долларов. Виолончель, на которой играл Ростропович. Гигантский комод, которым пользовался Петр Первый.

Сотрудники службы безопасности, одетые в черные костюмы от «Армани», просеивали толпу. Аркадий все время думал, как и с чего начать. Он представил себе, как, положив руку на плечо барона, скажет: «Простите. Я расследую смерть дешевой проститутки и, несмотря на все ваши деньги, вы кажетесь наиболее вероятным кандидатом. Позвольте задать вопрос?» После этого его немедленно вышвырнут за дверь.

— Пятнадцать минут до конца аукциона. Благодаря вам и вашим покупкам этих изысканных образцов, богатые помогают нуждающимся, особенно бедным невинным девочкам. Всего пятнадцать минут…

Аркадий изобразил из себя человека, пытающегося, наконец, сделать выбор между бронированным «Бентли» за 250 000 долларов, круизером «Харлей-Дэвидсон», усыпанным бриллиантовой крошкой, за 300 000 долларов и «Бугатти Вейрон» — черным, как грозовая туча, за 1,5 миллиона долларов. Сотрудники службы безопасности определенно начали посматривать в сторону Аркадия. В конце концов, кто-то проверит его имя в списке VIP. Аркадий уже готов был с позором удалиться и укорял себя за то, что так и не смог показать фотографию Ольги хотя бы одному человеку.

— Что, черт побери, вы здесь делаете?

Это была Аня Радыкова, соседка Аркадия по лестничной площадке. Кожаный рюкзак висел на плече, на шее болталась фотокамера.

Аркадию она казалась журналистом, который сам себе придумывал истории: она была почти так же известна, как люди, о которых писала. Он видел ее по телевизору — она снимала только богатых или как-то связанных с политикой. Она накидывалась на них и добивалась внимания.

— Присматриваюсь, — сказал Аркадий.

— И нашли здесь что-то, что вам понравилось?

— Кое-что тянет на мой бюджет. Я склоняюсь к «Бугатти». Тысяча лошадиных сил. Конечно, на максимальной скорости вы полностью выжигаете бензин уже на двенадцатой минуте, а на пятнадцатой дымятся шины. Захватывающее зрелище.

— Я наблюдала за вами сверху. У вас на лбу написано «милиция», — она показала на бельэтаж.

— А вы что здесь делаете? Я думал, вы — серьезная журналистка.

— Я — репортер, пишу обо всем, а этот аукцион — событие года.

— Вы так считаете?

— Во всяком случае, мордовороты-охранники буквально наступают на пятки.

Аня была в черном брючном костюме с ноутбуком, и ей стоило прийти на ходулях — она была на голову ниже всех.

Она тоже его изучала.

— Вы не очень следите за модой, не так ли?

— Я слишком мало разбираюсь в высокой моде, чтобы иметь какое-то мнение. Это все равно, что спрашивать собаку о том, как оно — летать.

— Но у каждого есть свой стиль. Мужчина открывает дверь, а на нем надето чуть больше, чем пистолет? Это — заявка на тему моды.

Аркадию запомнилось, что он был без рубашки и, возможно, босиком, когда открыл ей дверь. Странное дело, но он вообще редко брал в руки пистолет. Он не знал, почему тогда схватил его, должно быть, услышал драку на лестнице. Аня не была напугана ни тогда, ни теперь. Она, казалось, была маленьким человеком, который любил выводить больших людей из равновесия.

— Вы никогда не говорили, что думаете о богатых.

— Что думаю о богатых? — переспросил Аркадий.

— О миллионерах. Я не имею в виду мелких миллионеров. Я имею в виду тех, у кого, по крайней мере, двести или триста миллионов, а то — и больше. Или о миллиардерах.

— А здесь сегодня есть настоящие миллиардеры?.. Это заставляет меня чувствовать себя бездомной собакой, ну, или чуть больше дворников на ветровом стекле.

— Как вы проникли сюда?

— По приглашению, — ответил Аркадий.

— И кто вас пригласил?

— Это вопрос?..

Что-то случилось на сцене. Аня встала на цыпочки.

— Я не вижу, что там. Пошли. — Она поднималась по лестнице.

На антресолях была выстроена алмазная шахта гномов — как в «Белоснежке». В России шахта должна была быть огромной. Драгоценные камни были заменены бутылочным стеклом, и в шахте был только один гном, и было ясно, что этот гном пьян. На нем резиновая маска, задохнувшись, он потерял сознание и упал в обморок. Скорее всего, это был карлик, известный по кличке Тупой.

Аня жестом усадила Аркадия, и они присоединись к мужчине, который сидел за столом в центре и разговаривал по сотовому. Стальной телохранитель находился позади и сканировал толпу. …Аркадий все больше чувствовал себя неловким и неаккуратным.

— Ваксберг, — представился мужчина за столом и немедленно вернулся к разговору по телефону. Он казался терпеливым и любезным. Козлиная бородка-эспаньолка, дорогой костюм. Публике он известен как Александр — Саша Ваксберг, князь Тьмы.

Он щелкнул телефоном-раскладушкой.

— Год назад у нас в Москве было более ста миллиардеров. Сегодня их меньше тридцати. Итак, это — лучшее время худших из времен, — каламбурил Ваксберг, — а иногда — просто дерьмо. Оказывается, мы не знаем, как управлять капитализмом. Этого следовало ожидать. Случилось так, что никто не знает, как со всем этим справиться. Для всех это очень плохой сюрприз. Сигарета? — Ваксберг послал через стол тонкую пачку, на которой было написано «Dunhill», «табак выращен специально для Александра Ваксберга».

— Сигареты тщеславия. Я никогда такого раньше не видел. — Аркадий закурил. — Отлично…

Аня осадила:

— Не будь грубым. Саша организовал этот аукцион для бездомных детей на свои деньги. Пойдем, что-нибудь съедим. Я слышала, что «шарлотка по-русски» — восхитительная.

— После вас.

— Как хочет женщина, — сказал Ваксберг. — У нашей Аннушки — аллергия на молочные продукты. Молоко — ее убийца. Покажи ему…

Аня показала Аркадию поблескивающий медицинский браслет на левой руке. Аркадия поразило, что Сашу Ваксберга, одного из самых богатых людей страны и хозяина вечера, игнорировали практически все люди его круга. Он все время был с журналисткой и охранником, что выглядело каким-то понижением его статуса.

— Объедки, конечно, пойдут бездомным миллионерам, — заметила Аня.

— Возможно и так. Кто-то должен напомнить болванам в Кремле, что у нас есть разъяренная толпа. Только эта толпа состоит из богатых людей. Крестьян трудно воодушевить, а у богатых есть мечты, — сказал Ваксберг.

— Вы говорите о волнениях на улицах?

— Нет, нет. О насилии в зале заседаний совета директоров.

— Вы вдвоем сможете решить любые проблемы. Детектив Ренко всегда ждет самого плохого, — заметила Аня. — Он даже спит с пистолетом.

— Это правда? — спросил Ваксберг.

— Нет, так можно случайно застрелиться.

— Но он всегда с вами, когда вы при исполнении?

— В особых случаях. Почти всегда есть другой способ решить проблему.

— Таким образом, вы — ведете переговоры, а не стреляете. Это похоже на русскую рулетку, не правда ли? Бывало так, что вы не угадывали?

— Однажды или пару раз.

— Вы с Аней — отличная пара. Она пишет для моего модного журнала. На прошлой неделе редактор попросил сочинить что-то про диеты, и она написала статью под названием «Как делают супермоделей».

— И им это понравилось?

— Очень понравилось. Это было именно то, что нужно.

Теннисист вернулся на сцену и ударил в гонг. Аукцион закончился, а представление только начиналось.

Сначала должны были освободить пространство, которое без декораций могло показаться безобразным — выкатывали и передвигали витрины. Однако из гостей это мало кто заметил, потому что прожектор сконцентрировал внимание на танцоре в небрежном костюме Петрушки — он сидел на мостках высоко под потолком: его руки и ноги свободно болтались, он был похож на куклу, поставленную на полку. Он двигался рывками, изображая жестами безумную страсть и, после рыдания над разбитым сердцем, бросился в пролет. Однако он не упал, а стал парить на почти невидимом канате. Он, казалось, был создан для полета в воздухе. Это была иллюзия. Каждое его движение было поставлено с учетом угла зрения, ускорения и действия центробежной силы. Фигуры в черном на полу работали противовесами, они взаимодействовали так, чтобы веревки всегда были натянуты, и танцор мог свободно раскачиваться, как маятник, или, перекувырнувшись, взлетать в grand jete.[2]

Это был смелый полет, танцор, как мотылек, носился от одного пучка света к другому, закончив выступление каскадом потрясающих прыжков а-ля Нижинский. Прожектор выключили. И когда в зале зажегся свет, пространство превратилось в танцпол, вокруг которого рядами стояли столы и стойки в стиле рококо — белое с золотом.

Чернокожий диджей в растаманке надел наушники, поставил пластинки на два диска и провел таинственные манипуляции на панели управления, — одновременно он кивал в ритм ударов, слышных только ему самому. Он скалил зубы, шутил и поддавал в динамики. Все были строго официальны и благородны, когда дело касалось благотворительности. Теперь же галстуки были ослаблены, стали разливать шампанское. Уже через минуту танцпол был заполнен.

Аня объяснила, что места на верхних ярусах были самыми дорогими. Они служили убежищем для пожилых мужчин — шаркнув пару раз ногами, они выходили из танцевального круга с незапятнанной честью, уверенные в том, что, если мир — куча дерьма, то клуб «Нижинский» был ее вершиной.

— Это — частная территория, — рассказывал Ваксберг, — у нас есть собаки, которые умеют вынюхивать бомбы, пятьдесят сотрудников службы безопасности, чтобы обеспечить принцип «никакого оружия, никаких съемок». Мы не хотим, чтобы наши гости с Ближнего Востока переживали о фото, на которых у них в одной руке бокал вина, а в другой — грудь балерины…

— Что с Тупым?.. — спросила Аня.

Карлик, все еще в костюме, храпел, свернувшись под столом.

— Он дышит и выглядит тихим. Пусть лежит, — сказал Ваксберг.

Аркадий расслабился, тем временем официанты в белых перчатках постелили скатерть и стали подавать чаши с осетровой икрой, подогретые тосты, перламутровые ложечки.

— Молодые люди называют экстази мягким наркотиком, потому что он снижает агрессивность. Они с удовольствием готовы танцевать — топтаться — на двух квадратных сантиметрах всю ночь напролет. Я не знаю об этом почти ничего. А что вы делаете для удовольствия, Ренко?

— Зимой я катаюсь на лыжах в Шамони. Летом — на катере в Монте-Карло.

— Серьезно?..

— …Читаю.

— Отлично люди на аукционе развлекаются, делясь деньгами, проявляя милосердие. В данном случае все пойдет бездомным детям, лишенным детства и вовлеченным в проституцию мальчикам и девочкам. Вы не одобряете?

— Рекламный проспект от миллиардера — голодающему ребенку?

— Извините, «Нижинский» — это не милосердие… — заговорила Аня. — «Нижинский» — клуб для супербогатых папиков средних лет. Они подсаживаются то к одному столу, то — к другому. Их женщины должны быть куколками, должны уметь улыбаться в ответ на грубые мужские шутки, пить за каждый тост, выносить неуклюжие попытки соблазнения со стороны лучших приятелей их мужа, а в конце вечера оставаться достаточно трезвыми, чтобы раздеть этих старперов и уложить их спать.

— И они называют меня циником… — заметил Ваксберг. — Мы продолжим нашу беседу, но сейчас должен быть перерыв, и я пойду на сцене напомнить нашим друзьям, что мы ждем от них щедрот. — Он налил шампанского Анне и Аркадию. — …Пять минут.

Почему Александр Ваксберг провел с ним, таким невоспитанным гостем, хотя бы минуту, не понимал Аркадий, наблюдая, как Ваксберг пересек танцпол. Миллиардер. Сколько это? — Тысяча миллионов долларов. Неудивительно, что простые миллионеры отступают, когда рядом такие слоны.

— Итак, угадаю, вы здесь, чтобы найти человека, который вас пригласил? — сказала Аня.

— Не я. Не совсем так.

— Интригует.

— Посмотрим.

Он положил на стол фотографию Ольги, она лежала на грязном матрасе. Аня отпрянула.

— Кто это?

— Я не знаю.

— Она мертва.

Все красоты мира не могли скрыть тот факт, что в ее глазах не сиял свет, дыхание не сходило с ее губ, и она не возражала, что по ее уху ползет насекомое.

— Почему вы показываете эту фотографию мне?

— Потому что у нее был VIP-пропуск для прохода на аукцион.

— Вполне возможно, что она была здесь танцовщицей. Я не знаю ее имени. Здесь все время новые танцовщицы. Она молода. Дима, вы не узнаете ее? — телохранитель глянул Ане через плечо.

— Нет. Мне платят, чтобы я следил за нарушителями спокойствия, а не за девочками.

— И что, если вы обнаруживаете нарушителей спокойствия? — Аркадию было интересно. — Дима приоткрыл пиджак достаточно, чтобы Аркадий мог увидеть блеск матово-черного пистолета. — «Глок». Немцы — никогда не подводят.

— Я думал, что в клубе не разрешается носить оружие.

— Только Саше и его парням, — пояснила Аня. — Это его клуб. Он может устанавливать любые правила.

Во время перерыва Ваксберг произнес удивительно сердечную речь о бездомных детях.

— До сорока тысяч детей живут на улицах Москвы. Нет точных данных, — заметил он. — Большинство бежало из дома: мальчики и девочки с пяти лет предпочитающие улицу — семье, разрушенной алкоголем, жестокостью и насилием. Зимой они замерзают до смерти, прячутся в заброшенных домах; выживают, занимаясь мелким воровством, собирают объедки у ресторанов. — Ваксберг указал на добровольцев с корзинами для сбора пожертвований. — Обещаю, все ваши деньги пойдут бездомным детям Москвы.

Снова закрутились диски, застучал безжалостный ритм музыки.

— Они не услышали ни слова, — вернувшись, сказал Ваксберг. — Они могут только без конца хлопать в ладоши, словно я общаюсь с цирковыми тюленями.

Аня запечатлела поцелуй на щеке Ваксберга:

— Именно за это я люблю вас, потому что вы — честный.

— Только рядом с вами, Аня. Со всеми остальными я лгу и придумываю — это ужасно, — и так думает следователь Ренко. — Но я бы умер, если бы не делал этого.

— А в чем проблема? — спросил Аркадий.

— Саше угрожают. Я имею в виду больше обычного, — сказала Аня.

— Ну, тогда, возможно, ему лучше не высовываться, вместо того, чтобы устраивать вечеринку и приглашать тысячу гостей.

Аркадий не чувствовал жалости к миллиардеру. Хотя человеку, который выглядел таким истощенным, как Ваксберг, можно было посочувствовать. Он все больше и больше оказывался в тени — тяжело опущенные плечи, вымученная улыбка. Он был главой «Группы Ваксберг», международной цепи казино и курортов. Аркадию казалось, что Саше Ваксбергу должна помогать армия адвокатов, бухгалтеров, крупье и поваров, а не журналистка, почти уже уволенный следователь, единственный телохранитель и пьяный карлик. Это невероятное падение. Ведь Ваксберг был одним из последних олигархов первой волны. У него все еще было состояние и связи, но каждый день его предприятия закрывали. Его положение становилось хуже и хуже. Все это было написано у него на лице.

Свет в зале приглушили, а, когда включили снова, танцовщицы клуба «Нижинский» стояли в платьицах с обнаженным топом, обшитых тесьмой, коротких юбках, в перьях и высоких гольфах. Глаза выделены тушью, белые и красные румяна наложены кругами, почти как у клоунов. Иными словами — настоящие малолетние проститутки.

— Готовы? — звезда тенниса пригласила всех поприветствовать актеров, взмахнув сценарием.

Танцовщицы приняли балетные позиции. Конечно, это не кордебалет из Большого, но кое-какие балетные па были им известны.

— Первая позиция! — скомандовал теннисист.

Первая балерина приняла позицию — соединила пятки, носки врозь, руки — на уровне талии.

— Я знаю, как это бывает. Каждая девочка сначала немного учится балету. Потом фигурное катание, потом — секс, — заметила Аня.

— Вторая позиция!

Следующая девочка расставила ноги и подняла руки на уровне плеча.

— Третья позиция!

Третья девочка соединила ноги, поставила правую пятку — к середине левой стопы. Левая рука — на прежнем месте. Правая — поднята над головой и полусогнута.

— Пятая позиция!

Ноги — скрещены, левая нога касается правого подъема. Обе руки подняты.

— А где же четвертая позиция? — Аня с удивлением обратилась к Ваксбергу.

Некоторые зрители решили, что теннисист просто ошибся, и стали кричать:

— Хотим четвертую позицию!

Зал подхватил их крики, игриво, но настойчиво притопывая, все скандировали:

— Хотим четвертую! Хотим четвертую!

Теннисист расплакался.

— Эх, — вздохнул Ваксберг, — снова этот Уимблдон… Я должен это исправить.

Ваксберг шел к сцене в свете юпитера, освещавшего путь. Пока он шел, Аркадий наблюдал его преображение — из проигравшего человека он превращался в энергичного, готового действовать Сашу Ваксберга. Он поднялся на сцену и взял микрофон. У этого человека есть чувство сцены, думал Аркадий. Зал продолжал скандировать, но его появление заставило всех замолчать. Он улыбнулся.

— Вы хотите увидеть четвертую?

— Да!

Он снял пиджак и передал его теннисисту.

— Не слышу. Правда, хотите увидеть четвертую?

— Да!

— Слабый ответ. Просто позор городу Москве. Последний раз спрашиваю, хотите увидеть четвертую позицию?

— Да-а-а!

Ваксберг выглядел невозмутимым. Он отставил правую ногу на носок, левая — опорная — сзади, левая рука — на талии, правая — поднята в позиции триумфа — grace.

Реакция зала — общее потрясение и восхищение. Неужели Саша Ваксберг просто паясничает? Приняв и переварив шутку, первыми откликнулись «старые львы» с верхних рядов, затем волна аплодисментов прокатилась по всему залу. — Браво! Бис! — вспыхнул зал.

— Он, что, еще и комик? — спросил Аркадий.

— У него есть еще несколько неожиданных трюков. Когда сегодня вечером гости будут возвращаться с аукциона, они, возможно, будут говорить о «Бугатти» для него и «Булгари» для нее, но, будьте уверены, они также будут говорить о невероятном Саше Ваксберге.

— Он всегда был удачливым и знал, что делать.

— Удача не имеет к этому никакого отношения.

Уже через секунду Аркадий разгадал послание.

— Вы имеете в виду, что это было срежесированно? Вся программа? Даже слезы теннисиста? Как он мог додуматься до этого?

— Потому что он — Саша Ваксберг. И… Дайте-ка мне снова взглянуть на фотографию.

Ваксберг раскланивался. Аня изучала фото. Тушь и румяна, размазанные по лицу, не могли скрыть красоту мертвой девушки, ее немигающие глаза, казалось, смотрели куда-то вверх — наверное, следили за облаками.

— Так, это — Вера, — вскрикнула Аня, подавшись вперед. — Это — отсутствующая балерина.

— Фамилия Веры?

— Я не знаю.

— Вы же пишите репортажи. Может, она есть у вас в записной книжке.

— Конечно, — Аня листала страницы. — Вот балерины «Нижинского», не хватает Веры Антоновой. И она второй раз оценила Аркадия: — Вот теперь вы похожи на следователя.