Три вокзала

22

Четверо мужчин собрались за круглым столом: старший следователь Ренко, районный прокурор Зурин, помощник заместителя генпрокурора генерал Гендлер и священник, которого все называли отец Иосиф — он всегда сидел неподвижно, как чучело совы. Он давно перешагнул возраст принудительного выхода на пенсию — шестьдесят лет, и, по-видимому, продолжал работать по годовым контрактам. Никто не знал точно статус отца Иосифа. Никто когда-либо не слышал, чтобы он хоть что-то говорил.

Зурин никогда не выглядел лучше, чем сейчас: сосредоточенный и готовый к борьбе. При Ельцине он округлился и стал апоплексичным, при Путине — сел на диету, занялся физкультурой и похудел. Перед ним стоял штабель папок с делами — важные были отмечены красной полосой.

Гендлер положил на середину стола служебное удостоверение Аркадия и пистолет, девятимиллиметровый «Макаров», и заметил, что все выглядит как идеальная русская рулетка.

— Кроме того, что там вертится барабан, — заметил Аркадий. — Есть возможность его самому крутануть, тогда выпадает случай, есть шанс.

— И кому здесь нужен шанс?..

Гендлер установил на столе диктофон. Он нажал на кнопку «запись» и назвал место, дату, время и участников слушания дела об увольнении со службы.

Аркадию потребовалось мгновение, чтобы понять, что происходит на самом деле.

— Постойте, идет слушание о временном отстранении от исполнения должностных обязанностей.

— Нет, это — слушание об увольнении.

— Я получил вчера поздно вечером письмо об отстранении от исполнения служебных обязанностей. У меня оно есть. — Он протянул письмо помощнику заместителя прокурора. Тот отложил его в сторону, не читая.

— …Однако это второе слушание. Какой бы ни была причина, но вас не было на первом.

— Я бы хотел перенести слушание на другую дату.

— Отклоняется. Все участники на месте. Кворум имеется, есть основное досье и материалы, которые принес прокурор Зурин. Мы не можем просить его таскать эти дела туда-сюда, когда вам будет удобно.

— Мне нужно время, чтобы подготовить материалы.

— Это — второе письмо. Первое было отправлено вам месяц назад. Вчера время для вашей подготовки к слушанию закончилось.

— Я не получал первого письма.

— Я отправлял, — настаивал Зурин.

— Тогда я уже был бы отстранен от следствия.

— Так и было.

Так вот чем объясняется отсутствие поручений от прокурора. Ничто не могло скрыть торжества на лице Зурина. Он отлично играл свою роль и так классно держался.

— Я присутствовал на работе каждый день.

— Полагаю, готовиться к слушанию по вопросу увольнения со службы я вам не препятствовал, — заметил Зурин.

— Ренко, вы что-нибудь можете сказать в свою защиту? — вдруг спросил Гендлер.

— Нет.

— Но ведь вы продолжали активно работать. Согласно утверждениям прокурора Зурина, два дня назад ночью вы побывали в вытрезвителе. А вчера изменили отчет о вскрытии трупа, чтобы скрыть убийство.

— Отчет о вскрытии трупа не был изменен. Я, напротив, на деле помогал раскрыть убийство, а не скрыть его. Я полагаю, что мы можем столкнуться с серийным убийцей.

— Так вы утверждаете, что напали на след серийного убийцы. Голубая мечта каждого следователя! Я сожалею, но при сравнении аргументов и контраргументов, я должен доверять веским доказательствам, но у вас их нет — ни одного.

— Я предлагаю начать с доказательств прокурора, чтобы убедиться в том, насколько они веские, — сказал Аркадий.

— У нас нет времени. Я удивлен — так вы будете оспаривать увольнение со службы или нет? Я должен предупредить вас…

— Нет.

— Вы не станете оспаривать свое увольнение?

— Не буду.

— Он согласен!? — Гендлер обратился к Зурину, не скрывая удивления.

— Я слышу. Тогда это ему больше не понадобится. — Зурин сгреб со стола служебное удостоверение и пистолет Аркадия.

— Не пистолет, — Аркадий схватил Зурина за руку.

— Это — государственная собственность.

— Пожалуйста, господа, — помощник генпрокурора попытался их расцепить.

Аркадий разогнул пальцы Зурина. Прокурор отпустил и сказал:

— Да он же просто псих. Он напал на меня прямо на глазах у свидетелей.

— Читайте это, — Аркадий передал пистолет Гендлеру.

— Читайте что?

— Вот здесь — на боку.

Сбоку на пистолете мелкими каллиграфическими буквами было выведено: «Этим огнестрельным оружием награждается Заслуженный следователь России А. К. Ренко с благодарностью от народа».

— Это — мое оружие, — сказал Аркадий.

— Я учту это обстоятельство, — Гендлер удерживал пистолет.

— Ренко, — раздался голос отца Иосифа. — Ну ты и сукин сын…

Все замерли. Гендлер был ошеломлен. Никто никогда не слышал, чтобы отец Иосиф произнес хотя бы слово.

— Пистолет останется у тебя, — сказал отец Иосиф.

Решение было принято.

За каждым столом в комнатах отделений милиции разворачивался свой спектакль, за ним — своя драма. Убийцу наручниками приковывали к стулу. Сильно потеющий турист постоянно проверял карманы, как будто от этого может материализоваться его паспорт. Пожилая женщина, у которой пропал кот, принесла его фотографию. Помимо искривленных фотографий профессиональных преступников, на информационном табло были фотографии дезертировавших солдат — каждый день новая пачка. За компанию — фото какой-нибудь «золотой рыбки».

Аркадий появился с пакетом бутылок холодной газировки. На третий день детоксикации обыкновенно выходил весь алкоголь, но Виктор был хитер, как дрозд.

— Добрался без проблем?

— Все — о’кей.

— Как прошла встреча?

— Слушание было по поводу увольнения со службы, а не по поводу временного отстранения от исполнения обязанностей.

— Ты шутишь?! — выпрямился Виктор.

— Они выглядели вполне серьезными. Было не похоже, чтобы они шутили.

— Ты уже не с нами?

— Простой цивильный теперь.

— Ну, такой уж и «простой»… Хочешь, я прибью Зурина? Правда. С огромным удовольствием.

— Не стоит, но я ценю твою заботу.

— Да-аа… Невозможно выиграть в этом гребаном мире. Давай сегодня вечером напьемся. Напьемся до потери сознания. Что скажешь?

Аркадий сел за компьютер Виктора. На его экране возникла красивая девица с пышными светлыми волосами и скандинавскими синими глазами. Она была укутана в волчью шкуру и такую же шапку. На заднем плане — луковичные купола собора Василия Блаженного пылали в золотом солнечном свете.

— Ты делаешь успехи, — заметил Аркадий.

— Отстранен, уволен. Ты же это так не оставишь.

— Пока нет.

Надпись на фотографии говорила — «Оксана Петрова, Venus International».

Тут же можно было посмотреть фото Оксаны Петровой не в студии — она лежит на спине посреди зала, голова — в луже крови, руки — на бедрах. Кожаные брюки и трусы спущены до лодыжек. Возможно, первая балетная позиция. Трудно сказать. Фотография сделана два года назад. Согласно примечаниям, какой-то бездомный мужчина признался в преступлении, а затем отказался от показаний.

— Похоже, ее ударили сзади, — заметил Аркадий.

— Да они забьют как скотину любую, пока не добьются признания, что ее трахнул сам царь…

Аркадий открыл следующий экран. Инна Устинова выглядела моложе своих тридцати двух лет. Инструктор йоги, дважды замужем, первый раз — за американцем, который обещал ей Малибу и Калифорнию, а привез в Коламбус, штат Огайо. Согласно ее записям в Facebook, встречалась только с русскими. Ее мечта? Танцевать в клубе «Нижинский»! Ее тело нашли полгода назад в водосточной канаве у собачьего вольера в Измайлово. Она была голой от пояса, без признаков насилия — очевидный случай передозировки. Ноги были раздвинуты, руки разведены, как крылья — похоже на вторую позицию.

— Вот так? — показал Аркадий.

— Именно так.

— Не третья позиция?

— Да. Это называется «срать по ветру».

— Venus International — известное модельное агентство?

— Я позвонил подруге. Она все подтвердила.

— Название могли бы поточнее придумать, — заметил Аркадий.

— Что ты имеешь в виду?

— Так, это не совсем правильно — Венера это нечто большее.

— Ты имеешь в виду…

— Точно.

— Большее…

— Да.

— Ладно, они обычно выступали в роли «частных моделей» дамского нижнего белья и все такое, несколько лет дела шли отлично.

— Разве этот «Venus» не был некогда брачным агентством? Красивые русские девчонки для одиноких американских мужиков?

— Когда «Venus» начинал, они пытались заниматься всем подряд. Я понимаю, на что ты намекаешь. Думаешь этих двух женщин что-нибудь связывало?..

— Интересно?..

— У Устиновой был Facebook. У нее куча друзей, но Оксаны Петровой среди них нет. Обе жили в Москве, но как-то параллельно друг другу, не пересекаясь.

— Они ходили в клубы?

— Да симпатичная девушка всегда может попасть в клуб. Такие модели, как Устинова — постоянные клиентки в «Нижинском» и в десятке других заведений. То есть, если Петрова была танцовщицей в «Нижинском», как и Вера, между ними могли возникнуть какие-то отношения, пусть и поверхностные. Но она не была там балериной. Ведь так.

— А она не пыталась?

— Что ты имеешь в виду?

— Была ли Петрова на просмотре перед тем, как не стать танцовщицей в клубе «Нижинский»?

— Ну, и что это нам даст?

— Ведь кто-то же сказал «да» или «нет». У ворот всегда стоит привратник.

— И что же?.. — Виктор изобразил озабоченного врача, которому предстоит сообщить мрачный прогноз. — Тебя поимели.

— Возможно, тебе придется кое-что выяснить.

— А ты сам не можешь прийти и притворится, что ведешь следствие.

— Я этим только и занимаюсь в последнее время.

— Они оставили тебе пистолет?

— Да.

— Есть шанс, что тебя восстановят.

— Возможно.

— Да, тебя окружили со всех сторон: ни полномочий, ни поддержки — сплошь враги. Ну, а чего ты ждал — кровь на тротуаре, а потом взрыв аплодисментов?..

Аркадий не задумывался об этом, хотя, если честно, немного ясности в этом вопросе не помешало бы. «Дверь открыта», — подумал Аркадий и решил рискнуть.

Обернутая в шелка мадам Иза Спиридонова, балетмейстер клуба «Нижинский», полулежала в шезлонге, по одну сторону — рассыпан опиум, по другою — бокал бренди. Окна в квартире выходили на Москву-реку. Но с тем же успехом они могли выходить на Сену — превосходные старинные французские вещи в шкафу из белого тополя, стулья, обитые бархатом. Букеты шелковых цветов. На столе — фотографии Колетт, Коко и Марлен с автографами. Фотографии молодого Спиридонова, танцующего с Руди и Барышниковым, — на рояле. Масса фотографий украшала стены — как будто она не очень доверяла своей памяти.

— Пожалуйста, простите меня, я не буду вставать. Говорят, что балерины недолго стоят на пуантах, но долго страдают от бесконечной боли. Балет — жестокая система, но она работала, не так ли? У нас были красота и танцоры. Я, полагаю, именно поэтому вы здесь. Будете спрашивать о Вере?

— Да.

— Еще вопросы о клубе «Нижинский»?

— Только один. — Он сел, потому что за одним вопросом всегда следовал другой. Стоишь — и чувствуешь, что уже на полпути к двери. — Кто отбирает будущих танцовщиц для «Нижинского»?

— Я — балетмейстер.

— И много талантливых балерин хотели бы стать танцовщицами в «Нижинском»?

— Да.

— И для этого надо пройти просмотр у вас — и ничего больше?

— Да.

— Тогда почему вы согласились принять такую не слишком профессиональную танцовщицу, как Вера?

— У нее были другие качества.

— Какие же?

— Она была очаровательной девушкой. Это чувствовалось в ее танце. Это — нечто особенное, этому нельзя научить.

— Вы не против, если я включу свет? — Он уже был у выключателя, прежде чем она успела возразить, затем вернулся назад и тогда заметил фото на экране компьютера прямо перед Спиридоновой.

— Вы помните Инну Устинову? Она была тренером по йоге. Но тоже мечтала танцевать в «Нижинском».

— Конечно, я помню ее. Ну, знаете, она, мягко говоря, уже была немолода. Все ходила вокруг да около и искала плечо, на котором можно выплакаться.

— И ей удалось кого-то найти?

— Нет. Здесь все — профессионалы. Я предложила ей вернуться к своим коврикам на йоге. Я весьма переживала, когда узнала, что ее убили. Ее нашла собака. Как это ужасно, как это страшно, должно быть.

Аркадий не слушал. Он ее не заметил, пока света было мало — фотография в рамке драматически затемнена. На ней был запечатлен молодой танцор с золотистыми волосами. Это был тот самый молодой человек, которого Аркадий уже видел — обескровленный он лежал на столе в морге. На подносе лежала стопка программ различных балетных представлений.

— Мой сын, Роман. — Она следила за его глазами.

— Он тоже танцор?

— Был, пока не разрушил себя. На прошлой неделе Роман позвонил и сказал, что он с другом Сергеем уезжает отдыхать. Вчера позвонил Сергей и сообщил, что Роман поехал один.

Это было больше, чем мог рассчитывать Аркадий. Он приехал к этой женщине не для того, чтобы сообщить ей, что ее сын мертв. Более того — его сожгли под другим именем. И все же.

— Куда он собирался ехать?

— Не знаю. Я стараюсь не стоять у него на пути. Он страдает от депрессии, но врачи советуют, чтобы я дала ему дойти до дна.

— Что значит дойти до дна?.. — Конечно, Роман Спиридонов это уже сделал. Дойдите до дна, и вы окажитесь у центра земли. Но уже под чужим именем. Аркадий вспомнил голос мадам Бородиной — сухой, как хворост: «Сожгите его».

Хотя церковь против кремации, государство такую возможность допускает. Его вкатили в печь — где такой сильный огонь, что можно плавить золото, превратив плоть и кости в золу в банке с завинчивающейся крышкой и передали прямо в руки Бородиной. И что потом? Потом можно выбрать какой-нибудь парк — Сокольники, Горького или Измайлово — где от праха можно избавиться. Или просто выбросить урну в мусорный бак, или развеять над рекой.

— Кто такой Сергей?

— Бородин.

— Сергей Бородин звонил вам вместо вашего сына? Сообщил вам, что они уезжают, но не сказал, куда?

— Сергей сказал, что должен заехать, чтобы взять свою книгу.

— Что это за книга?

— Там на полке. Я жду, когда он появится.

На полке времен Луи XIV лежала сильно потрепанная книжка в мягкой обложке «Дневник Вацлава Нижинского». Вполне невинный — Аркадий просматривал страницу за страницей, проверяя, нет ли там чего.

— Вы не будете возражать, если я возьму ее с собой?

— Но Сергей за ней придет.

— Тогда он может зайти и ко мне.

У нее не было сил возражать ему. Ее внимание постоянно возвращалось к опиуму, рассыпанному на лакированном подносе, инкрустированном серебряными драконами из перламутра. Смолистая «пилюля» лежала в вазочке из тонкой слоновой кости.

— Иногда Божьи дары попадают в неправильные руки.

— Если Бородин — такой замечательный танцор, почему он ходит по канату в клубе «Нижинский», а не танцует в Большом?

— Ну, что вам сказать?.. — на мгновение Спиридонова задумалась. — Танец — дело интимное. И женщинам, так сказать, не нравится, как Сергей с ними обращается.

— Слишком мягко? Или слишком жестко?

— Как с цыплятами в мясной лавке.