Три ялтинских зимы

ГЛАВА 32 И ПОСЛЕДНЯЯ

Прошло несколько лет. Иногда казалось, что война закончилась так давно, а иногда — будто совсем недавно. Еще видны были ее следы: коробки сгоревших зданий, остатки железобетонных дотов, заброшенные сельские усадьбы, запущенные виноградники, кострища на местах партизанских стоянок. Еще донашивали кителя со стоячими воротниками демобилизованные. Еще многие путались в новых названиях сел и улиц. Еще висело в стене набережной похожее на серьгу кольцо, к которому гитлеровцы крепили конец бонового заграждения, закрывавшего вход в гавань…

Но уже шумела курортная толпа на этой набережной и становилось тесновато на пляжах.

Для человека из глубинной, трудно живущей послевоенной России окунуться в атмосферу повседневной праздничности курорта было необычно. Даже если этот человек — девочка-подросток. Знакомая по самым первым воспоминаниям Ялта поворачивалась неведомой в сущности стороной. А знакомой она оказалась потому, что подростком этим была Вера Чистова.

Они вернулись сюда всей семьей после нескольких лет вынужденного отсутствия, и теперь Вере было не понять: как могла она жить без этих платанов, без моря, без жаркого солнца и этих вот кривых улочек? Взрослые были озабочены разными скучными делами, а она целыми днями бродила по городу, будто надеясь что-то отыскать.

Только одно место ее не влекло — их прежний двор. Даже рада была, что живет теперь совсем на другой улице. А в тот старый двор заглянула как-то и ушла опечаленной, с чувством потери. Это было тем более странно, что все время разлуки вспоминался именно он, знакомый до каждого кустика, до каждого закоулка их единственный двор. Сейчас же думала о нем, как о временном пристанище на длинном пути, где судьба свела ее с несколькими хорошими людьми. Куда-то уехал с мамой Гарик, не стало дяди Миши с Елизаветой Максимовной, так и не вернулся сюда их добрый Степа…

Без них этот двор для нее опустел.

Пройдут еще годы, события отдалятся, обретут некую непреложность, выкристаллизуются в гранях музейной экспозиции, найдут свое место на страницах книг, и она станет вспоминать собственное детство с удивлением, а иногда и с запоздалым испугом: неужели это было? Тогда же все оставалось живым, сегодняшний день был непосредственным продолжением того недавнего, и между ними пока ничто не стояло. И женщина, которую она увидела на автостанции, возникла, казалось, прямо из вчерашнего дня.

Как это случилось?.. На автостанции, как всегда, было полно народу, плавился под ногами асфальт с «отпечатками пальцев» машин, пахло бензином и моторной гарью. Вера отрешенно и совершенно бесцельно пробиралась через площадь в этой толчее, когда рядом, над самым ухом, рявкнул клаксон, кто-то схватил ее за руку и выдернул почти из-под колес.

Высунувшись из кабины, сердито кричал шофер, что-то говорил морячок, все еще державший Веру за руку, а она ничего не слышала, увидев вдруг ту женщину в толпе готовившихся к посадке пассажиров. Нужно же было чуть не угодить под машину, прийти в себя, встряхнуться, чтобы разглядеть ее!

Рыжеватые, цвета увядших листьев волосы знакомо выбились на выпуклый лоб… Неужели она?

— Игорь, пойдем! — сказала женщина, и Вера увидела рядом с нею мальчика лет пяти. И обмерла, и почувствовала, что сейчас заплачет. Рывком освободила свою руку, так что замолк на полуслове державший ее веселый морячок, и кинулась вперед.

— Постойте! Постойте! Женщина, видно, не отнесла этот крик к себе, продолжала идти, чуть изогнувшись под тяжестью чемодана, за ручку которого цеплялся мальчик. Вера догнала их и пошла рядом, заглядывая ей в лицо.

— Вы не узнаете, не помните меня?

У входа в автобус кто-то просил разрешения уехать раньше, кто-то норовил протиснуться без билета…

— Что случилось? — спросила наконец женщина, поставив чемодан. Уже не первый раз Вера сталкивалась с тем, что люди, знакомые до войны и в войну, не узнавали ее, уже бывало такое, что люди не помнили событий, казавшихся ей такими важными… Она смотрела с призывом и надеждой, но в то же время грустно и сладостно было оставаться так вот неузнанной. И тут что-то дрогнуло во взгляде женщины, она спросила — как это бывает от неожиданности — почти с испугом:

— Тебя как зовут? Об этом же она спрашивала пять лет назад. И голос был тот же — низкий, с приятной хрипотцой. Правда, тогда его искажало страдание. Вера улыбнулась, всем своим обликом говоря: да-да, это я. И женщина обняла ее и заплакала. Увидев маму плачущей, заревел на всякий случай и тут же замолк, с любопытством глядя на происходящее, малыш. И Вера подумала, что ведь первый раз видит этого давно знакомого ей малыша…

— Кто еще с билетами на тринадцать сорок пять?.. — послышалось рядом, а они не могли оторваться друг от друга.

— …Я была в вашем дворе, — говорила женщина, — но они ничего не знают. Сказали, что деда забрали, а вас никого нет. Я даже не знаю, как его зовут… Вот только сына назвала, как он просил — Игорем…

— Кто на тринадцать сорок пять? — повторила дежурная, и женщина виновато улыбнулась, показывая, что ей пора.

Ушел автобус, и на его опустевшее место тут же стал заруливать следующий, а худенькая девочка-подросток все еще не решалась двинуться, будто боялась вернуться в сегодняшний день. Хотелось чуда: чтобы дядя Миша был. Пусть путешествует по дальним странам и делает добро другим людям, пусть даже она, Вера, никогда его больше не увидит, как, может быть, не встретит больше этого своего крестника Игоря, — лишь бы он был. Так хотелось чуда! Но она уже не верила в чудеса.