Трилогия «Сварщик» в Русской Америке Книга 1: "Сварщик" с Юноны

Глава 14: Кто с нами?

в которой Савелий как бы угодил в засаду

Оторваться от основного каравана с пушниной стоило хотя бы потому, что туча гнуса, изводившего до безумия и людей и лошадей, отстала. Скоро мы ехали среди величественных лиственниц, надеясь добраться до Якутска за три недели, благо дорога, построенная Русско-американской компанией, позволяла если уж не мчаться во весь опор, то по крайней мере не вязнуть в болотах, по которым теперь по большей части настлана гать.

Как охотника со стажем меня поражало изобилие дичи в этих девственных местах, так мало ещё затронутых загребущими руками алчных людишек. Куропатки ходили как куры в курятнике, совершенно не опасаясь лошадей, глухари сидели на ветвях выводками и смотрели казалось на нас с удивлением. Более крупного зверья, по честности говоря, не попалось, но следы кабанов, лосей, медведей и ещё кого-то, по незнанию мною не опознанных, пересекали наш путь тут и сям.

На седьмой день проводник-тунгус, который сразу признал меня за начальника и иначе как Тойон не величал, придержал низкорослого волосатого якутского коника, поровнялся со мною и тихо сказал: - Впереди, у плохой каменный мешок плохой люди.

- Почему ты думаешь, что люди там плохие?

- Хороший человек не прячется в чаще, а разводит огонь, чтобы гнус прогнать, чай пить.

Это было серьёзное предупреждение, потому что в тайге человек редко встречает другого, а уж когда встречает, то радуется возможности поговорить, а коли кто прячется, то вряд ли с дружескими намерениями.

"Послушай, Савелий", - услышал я голос со-владельца тела в правом ухе: "Давай не станем ухарствовать, удаль свою покажем в другом месте и подождем отставший караван с мехами". - Благоразумное желание, и при других обстоятельствах я последовал бы ему без промедления, но сейчас возразил: "Николай Петрович, ты, несомненно прав. Однако, напомню, мы торопимся, а останемся поджидать отставших, потеряем время. Кроме того, а что если там никакой опасности для нас нет? К тому же я надену доспех", - и Резанов нехотя согласился. Подозреваю, что его и самого тянуло на приключения, хотелось острых ощущений, испытать себя.

Я разделил отряд на две части: ядро и тыловой дозор, роль головного дозора отлично справлял проводник. Как нельзя в аккурат пригодились латы португальца - вот как раз самое время примерить, пододел под кафтан - и выдвинулся в голову нашего отряда.

Место и правда пренеприятное: справа скалы с каменными осыпями, и пешком-то не взобраться, слева глубокий обрыв с горной речушкой на дне, тропка в лошадь шириною в самом узком месте. Я бы именно тут оборудовал засаду, поэтому ехал сторожко, головой вертел чуть шея не отвалилась, но, кажется, подозрения напрасны, мы почти миновали опасную теснину.

И тут, как хлыстом, окрик: - Слазь! Приехали!

Мысль фотовспышкой: "Попался таки..." А руки сами вскидывают ружье, палец давит спуск, курок высекает искры, хлёстко щёлкает бездымный порох, визжит пуля-турбинка, но, кажется, напрасно: юркого щербатого мужичонки впереди уже след простыл. Только рано он радовался.

Жахнуло из куста слева, по-над обрывом. Меня словно лошадь в правую сторону грудины лягнула. Пуля из такого слонобоя разворотило бы грудину не надень я кирасу, доставшуюся от португальца с корсарского фрегата. И она-то, видимо, нас с Резановым в общем теле спасла,Поскольку после первого окрика разбойника я чуть-чуть повернулся, пуля прошла вскользь, но с лошади меня снесло. И всё же тренировки во время путешествия, лазание по вантам с матросами наравне, почти полностью Восстановили физические кондиции, которыми обладаю и я,извернувшись, как кошка, упал практически на ноги, и тут же пригнулся.

Но то ли от неловкого движения, то ли от удара пули, а скрепляющие половинки кирасы ремни оборвались и задняя, со спины, плоская, тут же соскользнула и грохнулась с дребезгом подноса, а передняя скользнула вниз зацепилась выбираясь из-под одежды и, не подхвати я, шлёпнулась бы, отбив бы ноги - ещё бы, килограмма полтора! Однако убиваться было некогда и я метнул эту полукирасу, словно Бумеранг, прямо в лицо набегающему из облака дыма здоровенному мужичине, который уже перехватил ружьище как дубину и по-оленьи скакал ко мне завершить своё грязное дело.

Металлическая пластина плашмя шмякнула ему в лицо, не ожидавший такого подвоха Разбойник споткнулся: ноги вынесло вперёд, спиной плюхнулся оземь и пока не подавал признаков жизни. Шапка-треух слетела с головы.

Дальше Всё закрутилось в чехарду: я уворачивался, подсекал, нам с совладельцам тела Резановым обоим претило убийство ради убийства и я просто старался вывести противника на какое-то время из строя, из поединка. А вот Фернандо в азарте схватки Не был столь воздержан и уже наколол двоих на шпагу. Его слуга индеец Орлиный коготь носился с дикими воплями - он находился в своей стихии в схватке - и размахивал подаренным ему Резановым ухватистым плотницким топориком вместо Томагавка, я, Командор едва успел перехватить его руку, когда краснокожий верхом уселся на поверженного противника, сграбастал за шевелюру, намереваясь отсечь и затрафеить скальп. Я состроил зверскую рожу и поматал головой: мол,нельзя! Недовольный индеец фыркнул и отбросил голову врага так, что тот стукнулся затылком и затих.

Даже Мирный Лангсдорф, и тот поучаствовал в схватке: о чём свидетельствовали Горящие глаза и окровавленное единственное оружие, оказавшееся у него под руками - ланцет, которым хватанул набежавшего ватажника, да так, что насквозь просек толстенный Овечий зипун и, видимо, хорошенько полоснул по рёбрам, поскольку бедолага сидел под кустом и подвывал, зажимая бок: через прореху сквозь пальцы сочилась кровь.

Каменный мешок, в котором нас подловили Разбойники, сыграл злую шутку с самими нападающими: они не могли наброситься всем кагалом, им приходилось сражаться один на один, а уж тут орешек пришелся не по зубам, почти все мы противники достойные, за исключением разве что Лангсдорфа, но и тот кое-чему научился у меня за переход и сейчас тоже в боевом раже сверкал глазами.

А вот двое разбойников, которые сзади запирали каменный мешок, в первую очередь кинулись к тому, что посчитали добычей: к навьюченным лошадям. Потянули одну, и в узком месте Та задела вьюком за острый камень, завязки порвались, и... Это оказался тот самый вьючный ящик, где наш новоиспеченный светописатель бережно упаковал светоснимки, около сотни. Которые сейчас усыпали палой листвой землю и когда я подбежал с ружьем наизготовку, тати словно дети на комиксы пялились на снимки, передавая друг другу, тыча пальцами, строили уморительные рожи. Да, посмотреть было на что :натуралист наснимал зверюшек, разные сцены из жизни индейцев, промышленников и в Калифорнийском Сан-Франциско, и на корабле - видимо, талант фотохудожника не обошел естествоиспытателя. Я не сумел удержаться от хохота. Двое слуг, предусмотрительно оставленных мною по-привычке в тыловом дозоре и до сего момента растеряно вертевших ружьями не зная на что решиться, тоже засмеялись глядючи на такую сцену.

Разбойников, недовольных тем, что отняли картинки, скрутили и отогнали к каменной стене, где Лангсдорф справлял обязанности доктора: обрабатывал раны пострадавших от шпаги Фернандо и своего ланцета, те шипели от пощипывания спиртовых протирок, но безропотно позволили заматать себя бинтами.

Я прихватил свое ружьё, отправился к стрелку, тот сидел на заднице и мотал головой, словно боксёр после нокаута, рядом валялся его слонобой, который я опасливо отбросил ногой, позже я узнал, что это Крепостное ружьё, а диаметр ствола: наверное такой должен быть четвертый калибр охотничьего ружья, "гусятница", которых я вживую не видел, но представлял именно так, а пулька с маленький мандаринчик, поэтому что удивительного в том эффекте, который Она произвела.

Рядом шапка-треух, из-под закрайка овчинного козырька торчит уголок - я присмотрелся: Ба! - Так это же один из наших мешочков!

Который сразу узнал, поскольку сам брал все в скорняжной мастерской Русско-американской компании, сам ставил на них печати. Поднял: Сургучной печати нет, но Вот же штамп "РАК", да я их сам насыпал, почти что каждый в лицо знаю! Выудил пару золотых самородков.

Взгляд мужика наконец стал осмысленным, Я осмотрел его с уважением: метр девяносто и килограммов под девяносто Бугай. Дожидаться покуда он совсем очухается не стал, скрутил ему руки, стреножил, так как нас учили, чтобы не убежал. И этого бандита отволокли к товарищам, а я направился проверить наш ящик с золотом - так и есть, одного мешочка недостает!

Спустя пяток минут всех разбойников стащили под скалу. Я подобрал грудную часть доспеха, которая сделана достаточно любопытно: как бы из двух половинок и немножко углом вперёд, как нос у корабля, Фернандо с видом знатока поведал, что это испанская кираса, так делали специально, чтобы копьё противника соскальзывало в сторону, Ну вот пуля и соскользнула, но правда пробороздила небольшой След, Хотя сталь хорошая, прочная, умели делать в Испании доспехи. Жаль, пуля размером с небольшой мандарин оставила приличную такую вмятину.

- Ты чё, Балда, глянь какую хорошую штуку попортил. В чём я теперь царю покажусь? - обратился к здоровяку. Тот зыркнул на меня:

- А ты шо, бариН, царя знаешь?

- Есть такое дело. - Я потряс ущербным полудоспехом: - А теперь показаться не в чем.

Детина поднял на меня неверящий взгляд.

Рассматривая вмятину Я обратился ко всем разбойникам: - Ну что, орёлики, с вами делать-то, а?

Они глядели волками исподлобья, а самый здоровый, как позже выяснилось, Атаман, пробасил: - Твоя взяла, барин. Одолел, веди к исправнику.

Я кхекнул и мотнул головой, как Сухов в "Белое солнце пустыни": - Ишь что захотел! Делать мне больше нечего, как вот всё брошу, и поведу вас к исправнику. Такой крюк давать из-за вас.

- А чаво, в расход пустишь?

Я покрутил пальцем у виска. Видимо это жест интернациональный, и у русских давно известен, потому что вожак напавших насупился.

Разбойнички притихли, уставились на меня.

- Я, в отличае от тебя, попусту людской кровушки не проливаю.

Почему-то это мое заявление возмутило атамана не на шутку: - Ты, барин, думаешь я что ли проливаю!? Промазал я, в скалу метил, попугать токмо... - скрипнул он зубами и отвернулся.

- Попугал так попугал, - я демонстративно провел пальцем по вмятине, - Вот в чём, балда ты эдакая, я теперь перед царем предстану?

Атаман угрюмо засопел.

Тебя звать-то как, меткий стрелок ты наш?

- Кондрат, - нехотя прогудел собеседник.

- Вот чего ты крысишься-то, Кондрат? Это не мы на вас напали, а вы на нас накинулись. Чего накинулись-то? Золота захотели? Так вот этот мешочек, - я потряс отобранным у него, - таких ещё там пяток есть, а больше нету. А в остальных ящиках наше оборудование, вон светокартинки мужики видали, мы экспедиция ученая, понимаешь?

- Это мы понимаем, -пробурчал атаман, - да кабы мы знали...

- Ладно, - посерьёзнил я,- вот чего: оружие мы у вас заберём, от греха подальше. А вас отпустим, некогда нам с вами валандаться.

Разбойники переглянулись и уставились на меня. И я закончил:

- Но имейте в виду: там, позади, идёт Караван русско-американской компании с мехами. Если вы супротив них чего удумаете, там ребята попроще, казачки порубают в капусту.

"Напрасно, Савелий, отпускаешь, супротив закону сие, среди них могут оказаться беглые", - осуждающе сказал как бы в правое ухо со-владелец тела. - "Вашбродь, а ты что предлагаешь?" - совершенно искренне поинтересовался я у хозяина тела Резанова. - "Даже не знаю", - сознался тот. - "Тогда поступим как решили, а там поглядим", - подвел я итог.

- Да знаем. Да не разбойники мы, твоя милость, - повел плечом атаман.

- А кто же?

- Золотопромышленники. Да вот с золотом не удалось, искали жилу. Вот Макарку подобрали со Степаном, друг от дружки бегали, Ну а тут вы... Вешка прибёг, грит: "Купчина с золотишком изрядно чешет, шуганём только, оберем и в тайгу, ишши свишши"...

- Ну что ж, поверю на первый случай. Даёшь слово, атаман, что больше не будете?

- Добрый ты, барин, - усмехнулся тот. - Но деваться некуда, слово тебе дам и слово моё верное, будь спок.

- Ну отлично, - Я перерезал путы.

Растирая руки, атаман прогудел: - А всё-таки ежели бы ты, барин, меня ентой железякой не оглоушил, я бы тебе уложил.

У меня мгновенно созрело решение, рискованное, но в случае успеха сулившее превосходные барыши:

- Да ну! - усмехнулся я: - А давай один на один, вот прямо сейчас, никакого оружия, просто так, на кулаках.

- Да ладно, - верзила оскалился, - тебе пальцем тронь, вон твои накинутся.

- Никто не накинется, всё по-честному. Меня Николаем Петровичем зовут, - я протянул руку Кондрату, моя ладонь утонула в его лапищи.

Нас окружило кольцо любопытных болельщиков.

Мужик оказался хитрован. Капли жира в нем не было, скорее напоминал кузнеца, мощного, тренированные мышцы. Он сделал обманный замах, а потом резко выбросил ручищу. Я увернулся, присел. Словно оглобля со скоростью реактивного самолёта пронеслась над моей головой, волосы от ветра зашевелились. Я давно знаю, что сила слабого в слабостях сильного, и поэтому, когда рука противника проскочила, чуть подшагнул вперед и костяшками согнутых пальцев левой ладони ткнул ему под мышку. Удар этот не смертельный, но очень болезненный: Кондрат охнул, перекосился на правую сторону, а я, не останавливаясь, кончиками пальцев правой хлестнул ему точно по тому месту, где верхняя губа срастается с носом. Удар тоже не губителный, но крайне болезненный, вышибает слёзы из глаз, человек теряет ориентировку, а следующий удар я, пользуясь его временной слепотой, коротко и резко пробил в нижнюю челюсть. Тут важна вовсе не сила, важна точность: перпендикулярно и ровно в центр подбородка - нокаут гарантирован. Атаман словно марионетка с оборвавшимися нитями осыпался кулем.

Через полчаса, сидя у костра за котелком с похлебкой, он потирая шею, восхищался: - Никто ишшо мене не завалил! Ужо в скольких я кулачных боях деревня на деревню бивался - ни разу! А такой Карапуз, вроде тебе и подавно я не ждал. Ну и здоров Ты махаться, барин Николай Петрович!

- Здоров, Здоров, - усмехался я, - ты ешь, ешь, похлебку-то подливай.

Атаман доел, тщательно облизал ложку, спрятал за голенище, поклонился: - Благодарствую, барин. - А потом, видимо решившись, повернулся и попросил: - Слушай, барин Николай Петрович, а возьми нас с собой, Мы тебе пригодимся.

Я от хохота согнулся: - Ты прямо как в сказке! Помнишь про царевну-лягушку: "Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь".

Мужик растянул рот в улыбке: - А как же, слыхал. Ты не сумлевайся, мы не какие-неть там беглые, у кажного пачпорт выправленый имеется.

Бывшие разбойнички нестройно загомонили, закивали.

- Ну, а что вот например ты-то делать умеешь? - спрашиваю вожака.

- Я, вишь ты, помощник мельника. Когда помол тяни-таскай, а то мельничку починяю. Да вот сманили мене заезжие ухари за золотишком податься, ну и вот... - мужик обескураженно махнул лапищей.

- А как вы тут-то очутились, Кондрат?

- Да Вешка, которого ваш бешеный индиан топором закидал, из Охотска донес, мол "купчина с золотишком изрядно чешет", - он подбородком указал на единственного убитого разбойника. - Он посредь нас един варначина.

Выяснилось, что среди них есть шорник, сапожник, тележных дел мастер, плотник, столяр-краснодеревщик, приказчик и даже полицейский шпик. Последние двое меня не на шутку заинтересовали, и их история действительно оказалась прелюбопытной, как выяснилось много позже, но на тот момент мне расспрашивать было некогда.

- Тогда пристрою вас покуда в конторе компании в Якутске. Вот только, как видите, лошадок-то на вас мы не припасли... - сдвинул брови в задумчивости я.

- А ништо, барин Николай Петрович, - прогудел атаман, - мы пёхом как бы не скореече вашего доберемся.

- Да ну, - усомнился я.

- Не сумлевайся барин, - кивком головы подтвердил свои слова атаман, - тропки потаённые знаю.

- Ну-ну, - поджал я губы всё ещё сомневаясь, - Тогда на вот тебе бумага на вас всех, найдёте контору Русско-американской компании, покажете, вас примут и определят, - я написал карандашом записку и, дыхнув на печать с размаху штампанул.

И совсем поразил я горе-разбойничков, предложив им сделать светокартинки. Лангсдорфа упрашивать не пришлось, он тут же установил треногу, заминка возникла там, где не ждали: ватажники никак не могли поделить места. Пришлось вмешаться, вспомнить основы композиции моего времени, кого-то поставить, кого-то посадить, кто-то прилёг. А в дорогу Кондрат вымозжил-таки у меня рубик: "Дай хошь един на всю ватагу".

На закате я, как и в Охотске, развернул рацию. Слышимость и здесь неплохая, несмотря на горный хребет в стороне Аляски. Баранов сообщил, что железо обнаружили и что артель среди кОлошей по выделке меха организовал. Форт Росс отрапортовал, что основные постройки возведены, готовят участки для посевов, отправили пять человек за перевал подготовить пахоту и там. "Юнона" радировала, что миновали Анадырь, больше половины пути дул попутный ветер, так что нефть практически не расходовали, что меня порадовало, поскольку из прошлой жизни о плавании вдоль северных берегов России знал до обидного мало, да и не интересовался, по-честности говоря. Но основное удовольствие принесла радиосвязь с Кончитой: вот вроде и ничего особенного - "как слышишь", да "какая погода", - а на сердце потеплело... Хотя это скорее всего от Резанова передается из-за совместной физиологии, да какая собственно мне-то разница.

"Вашбродь, вот кровь из носу, а к октябрю в столице будем!" - пообещал я. - "Ладно, Савелий, не загадывай - на всё воля Божья".

До Якутска мы добрались через тринадцать дней, 15 июля. К моему вящему изумлению, Кондрат с ватагой уже четыре дня обитался в конторе РАК и все мужики пристроены к делу. Даже Степан, приказчик, носился с бумагами и старший конторщик вздохнул с облегчением, настолько тот разгрузил суматоху. Один Макар работал на побегушках, чем особенно не гнушался, а напротив, везде, куда наведывался немедленно подцепит какую-нибудь кралю и вместе с ним приходило веселье и смех. Рубик разболтали до состояния рассохшегося паркета, чуть что сам собой не рассыплется и потому конторские набросились на меня словно тигры на оленя - пришлось выдать ещё один. Обещал пустить в продажу как привелегию оформлю.

Чтобы проверить хватку степана поручил тому подрядить нам ямщиков до Санкт-Петербурга, ибо отсюда уже начинался Московско-Сибирский тракт и не прошло и пары часов, как под окнами гарцевали пять кошев с разухабистыми возчиками.

Я наказал атаману собрать ватагу и, когда мужики набились в мой тесноватый кабинет директора, коротенько, ибо время подгоняло, объявил, что покуда они здесь на испытательном сроке. Кто проштрафится - не обессудьте, кто приживется тут - неволить не стану, кто захочет со мною отправиться в Русскую Америку когда я поеду обратно - милости прошу. Мужики одобрительно загомонили, им пришлось по душе, что "барин не неволит". Однако атаман Кондрат, приказчик Степан и бывший шпик Макар вызвались и в Петербург ехать со мною. Я видел как разочарован старший конторщик, очень уж ему глянулся Степан, но развёл руками, мол "сам видишь".

Описать дорогу до Иркутска могу одним словом: живодерка! Как говорили в моё время про русские дороги: "Сел за руль и поскакал", так и тут дорога малоезжанная, что твоя стиральная доска, а возчики гонят как на пожар, сидишь в кошеве и не знаешь за что ухватиться, так всё подпрыгивает если не привязано, однако не прошло и двух недель, как привыкли, а через двадцать одни сутки, 5 августа, прибыли в Иркутск.

Мало что запомнилось из той бешеной скачки, разве что когда подъехали к очередной переправе, хотя какая там переправа, обычный брод, возчик то и дело обеспокоенно приподнимался и тревожно поглядывал на горный хребет по левую руку.

- Ты что, Пахом? - выбрался я позевывая из-под полога.

- Да вишь, барин, плохо дело. Тама, - он указал кнутом, - в горах дожж льет.

- Ну и что? - спросонья не сообразил я.

- Так река не ровен час взбухнет, могем не поспеть перебраться-то, - озабоченно покачал собеседник головой.

Однако мы успели. Правда едва-едва: последняя кибитка выскочила, когда пена подбиралась уже под брюхо лошадям. И вода всё прибывала, на глазах затопляя берега. Я впервые наблюдал картину сибирского летнего разлива, поэтому аж привстал, чтобы лучше разглядеть несущиеся в бурлящем мутном потоке исполинские деревья, словно утопающие махающие огромными изломанными ветвями и корневищами - мммдаааа, величественная иллюстрация мощи природы! Молчала, пораженная увиденным и вся остальная наша братия, лишь Лангсдорф с развевающимся по ветру покрывалом колдовал со светописцем, торопясь запечатлеть разгул стихии. А я призадумался: а ведь в моё время через все эти реки и речушки перекинуты основательные мосты...

Я сделал визит вежливости к губернатору и пока отдавал распоряжения в главной конторе Русско-американской компании, Лангсдорф развил бурную деятельность, снимал светокартины губернатора с семейством, так что мы еле-еле утащили светописателя продолжать путь. Пришлось отвлечь внимание начальника рубиком, и пока Григорий Иванович собирал светописец, губернатор уже с упоением вертел грани кубика, так что когда начали прощаться он лишь отмахнулся: "Да-да, в добрый путь, голубчик". Но и в этот краткий миг едва не лишился игрушки, которую с двух сторон клянчили дочки. А я ещё подумал, что вот наверное так его подношение золотого перстеняки с бриллиантом в грецкий орех так бы не порадовал, да скорее всего с детства так человек не радовался.

От Иркутска началась действительно гоньба, в сутки, а мчались днём и ночью, покрывали аж до 300 километров! Но чаще под двести - двести пятьдесят. Я прижился в кошеве почти как в вагонном купе: ел и спал на ходу и в какой-то момент даже перестал замечать неудобства, досаждавшие вначале. Как будто никогда не спал ни на чем мягче сена поверх чемоданов.

Когда проскочили Красноярск, мимоходом, не останавливаясь, меня словно отпустило нервное напряжение, которое подспудно держало всё это время, ведь в моей прежней жизни камергер Резанов скоропостижно скончался именно под этим сибирским городом. Ну что же, возможно дело не в месте, а в дате: поживём - увидим, доживём - узнаем, переживём - расскажем

В Екатеринбурге задержались на полдня : народ загнал в баньку, да и сам попарился, наконец сбрил опостылевшие усы, а то всё бегом-бегом, не до того было. Потом отправил мужиков отъедаться в трактир, сам с Фернандо и Лангсдорфом двинулись в ресторацию, подле которой остановился прикупить газет, где меня, точнее со-владельца тела, Резанова, окликнули: - Николай Петрович! Не может быть! - из коляски выбирался солидного вида дядька и спешил ко мне с распростёртыми объятиями.

"Кто это? - осведомился я, у со-владельца тела - Николай Никитич Демидов", - ответствовал камергер. Но, видя мое непонимание, снизошел: "Владелец Нижнетагильских железоделательных заводов". Выяснилось, что они с Резановым давние знакомцы и Демидов присоединился к нам. За трапезой я держал ухо востро и подспудно, наводящими вопросами выяснил, что главные проблеммы, сдерживающие металлургию в России отсутствие простого способа превращать чугун в сталь с одной стороны и, с другой, нехватка мощности водяных приводов в производстве, тогда как квалифицированных рабочих готовят сами в, насколько я понял, в прообразе фабрично-заводского училища.

- Николай Никитич, а если стали сможете получать сколько захотите и появится независимый от воды малогабаритный привод, сможете внедрить их у себя?

- Да ухватился бы обеими руками за сию возможность! Да ведь только покуда ни в Германии, ни в Англии похожего нет.

- Ну не скажите, - проявил осведомленность я, - паровые машины-то внедряют.

- Пока прожорливые, но да, есть,- а Вы откуда знаете?

- Мы в Русской америке много чего нового знаем, - отшутился я. - И обещал прислать чертежи переделочной печи по способу, известному в мое время как Бессемеровский и улучшенной мощной паровой машины двойного расширения, а сейчас, увы, спешим, - говорил я уже на подходе к коляске. Но умная, а главное вовремя пришедшая мысль заставила остановиться: - Николай Никитич, а давайте-ка сделаем совместный светоснимок, - я кивнул Лангсдорфу и первый светописатель воодушевленно потянул треногу из-под полога.

- Светоснимок? - склонил набок голову озадаченный заводчик, завороженно разглядывая устанавлиемый аппарат.

- Ну да, вот такой, - я выудил из пакета наш общий снимок у борта "Юноны" перед отплытием из Новоархангельска. - Мы Вам эти светоснимки почтой отправим из столицы, давайте запишу точный адрес.

Пока Лангсдорф деловито производил отработанные манипуляции, Демидов задумчиво произнес: - А ведь, Николай Петрович, это замечательнейшее изобретение... Хотя бы, к примеру, процесс производства стали запечатлеть ученикам в обучение... Вот бы нам такое устройство.

- Вы про своё ремесленное училище речь ведете? Ваших ребят подучим и аппаратурой обеспечим, дайте только срок фабрику открыть да привелегию выправить. Кстати, Николай Никитич, а вот Вам, - я выудил из баула на сиденье, - рубик, - я в нескольких движениях продемонстрировал как пользоваться, - Вашим ученикам для развития объемного воображения.

Демидов сдвинул брови и принялся сосредоточенно крутить грани кубика, приговаривая под нос: - Так, это сюда, это туда... - Потом еле-еле оторвавшись, поднял глаза на меня: - Сколько я Вам, Николай Петрович, должен за сей замечательный кубик, рубик?

- Этот подарок, - улыбнулся я, - а ежели потребуются ещё, пишите мне, договоримся, мы их в столице продавать намерены после получения привелегии.

Расстались мы лучшими друзьями, Демидов долго тряс руку мне как Резанову и стоял, провожая нас взглядом, покуда мы не свернули за угол.

Спустя два дня я на закате приказал остановиться в приуральской степи, мне хотелось проверить прохождение радиоволн именно здесь, за каменной преградой Уральского хребта, отделяющего Европу от Азии. Как ни странно, первой отозвалась Кончита. Я назвал пройденные пункты, зная, что девушка по моей подсказке отмечает их флажками на карте, как это делали мы в моем времени, следя за экспедициями. На душе посветлело. Затем отрапортовали "Юнона", которая уже неделю как стояла у пристани на Неве у моего, то есть Резанова особняка в Санкт-Петербурге, а следом Новоархангельск и форт Росс: у всех порядок.

В нижнем Новгороде я разыскал Ивана Петровича Кулибина под предлогом заказать бинокулярные трубы, а коли получится, то и полноценные бинокли для флота Русско-американской компании. Гениальный механик, как увидел нарисованную мною на скорую руку на оберточной бумаге оптическую схему пришел в неописуемое волнение, принялся тут же, в соседней комнате, где у него оказалось оборудовано нечто вроде домашней мастерской, прямо на дощечках городить рабочую модель и, как я не торопился, а пришлось по ходу подсказывать как да что. Зато мне удалось под благовидным предлогом узнать мнение на тот момент наверное единственного в мире знатока мостовых конструкций возможность проложить мост между Россией и Америкой, грандиозность замысла увлекла воображение Кулибина и он обещал проделать тщательные расчеты, что мне и надобно было.

Пошли пить привезенный мною свежайший чай, пуд которого я презентовал механику к его вящей радости, и тут я поинтересовался: - Иван Петрович, а давайте-ка сделаем наш общий светоснимок, - и показал ему как образец тот, что видел Демидов. Кулибин живо заинтересовался и мы снялись прямо в горнице за самоваром. Пользуясь случаем я посетовал, что светописателю приходится вручную возиться с крышкой на светописце, чтобы сделать снимок, что плохо влияет на качество получаемых светокартин, вот бы придумать механический затвор: в виде диафрагмы или шторки, который отмерял бы время точными порциями. Кулибин ощупал аппарат, мы открыли заднюю стенку, показали устройство, механик-самоучка поразился простотой, предложил ряд усовершенствований, обещал такое приспособление изготовить. Мы переглянулись с Лангсдорфом и я спросил, может ли господин механик изготовить пяток улучшенных светописцев и получили заверения, что к октябрю сможем забрать.

А на десерт, так сказать, я выложил на стол рубик, показал как работает. Иван Петрович молча встал, глянул на головоломку с одного боку, зашел с другого, оглядел сверху, потом взял и проворно собрал, я аж сморгнул от изумления. А морщинистое лицо механика пробороздили лучики улыбки: - Ну, твоя Светлость, благослави Тя Бог, потрафил старику! Теперя есть чем голову вечерами занять.

А пока я, памятуя о поразительной бескорыстности механика, попросил его помочь оформить привелегию на монокуляр и бинокль, получил горячее согласие, оставил полную оплату за первую партию в двадцать штук и светописцы, а сам со-товарищи со спокойной душой поспешил в Санкт-Петербург.