Трое нас и пёс из Петипас

11

Ночью в Петипасах царит тишина.

Ну и темень же здесь!.. В Праге куда светлее.

В эту ночь я просыпался раза три.

Когда я проснулся в первый раз, мне вспомнилось, что я ещё не ходил на рыбалку, а ведь уже третий день каникул. Отправлюсь завтра же! И сразу в ушах у меня зашумела река, перед глазами закачались зеленые ветки ольхи, склоненные над водой, и я незаметно уснул.

Во второй раз я проснулся, когда уже чуть-чуть светало. В окно ко мне заглядывала какая-то звезда, и я подумал: «Интересно, видит ли её Анча?.. А что, если позвать Анчу с собакой на рыбалку? Там я докажу ей, что ничего не боюсь. Могу взять в руки любого червя, пиявку, даже лошадиную! А поймаю сома – засуну ему в рот руку. Пусть Анча видит, что я вовсе не трус».

В третий раз я проснулся уже утром. Завтрак стоял на столе. Под горшком с молоком лежал лист бумаги. На нем было написано: «Раз мы не увидимся (ты ещё спишь, а мне пора на работу), то червяков для тебя я оставляю под окном».

Под окном и вправду стояла жестянка, полная свежих червей. Я ужасно обрадовался и немножко простил пану Людвику, что он не моряк.

Было лишь семь часов. Я решил, что погуляю четверть часика, а потом пойду к Анче и позову её на рыбалку. Делать мне было пока нечего, и я не спеша умылся. Потом хотел причесаться, но никак не мог найти свою расческу. Я отправился на кухню попросить пани Людвикову, чтобы она одолжила мне свою. Однако на кухне никого не было. В соседней комнате тоже. Тогда я выглянул из окна во двор. Пани Людвикова стояла под навесом у забора, рядом с ней я увидел соседку. Обе хозяйки смотрели в корыто, поставленное на два стула. Наконец соседка произнесла:

– Ну, пани Людвикова, теперь вам целую неделю можно не думать об обеде!

В корыте что-то яростно плеснулось. Соседка отскочила и отряхнула брызги с передника.

– Да это и впрямь рыбина что надо!

А я уже мчался через двор к навесу. Разлетелся так, что едва не угодил в корыто.

– Осторожней, Тоник! Как бы вам не оказаться вместе, – остановила меня пани Людвикова.

В корыте был карп. Живой, огромный… Спина у него была черная и сильная.

– Откуда он у вас?

– Из реки, Тоник. Вчера вечером он целый час возил пана Людвика по воде вместе с лодкой.

– Так, значит, его поймал пан Людвик? – Мне все ещё не верилось.

– А на какую приманку он его поймал?

– Говорил, что на обыкновенного червя.

– А какая леска у него была?

– Кажется, тридцатка.

Я уже не знал, чему удивляться: тому ли, что пан Людвик поймал такого здоровенного карпа на такую слабую леску, или тому, что пани Людвикова так хорошо разбирается в рыболовном деле.

– А где он его поймал?

– Под скалой, у самого Казина. А ну-ка, причешись!

Пани Людвикова достала из кармана передника гребенку и протянула мне.

– Он был совсем один?

– Один, один! Он все любит делать сам. Ему даже в воду пришлось лезть из-за этого карпа.

И пани Людвикова показала на веревку, протянутую от орешника к забору. На ней сушились брюки и рубашка.

– Только кепка утонула… А теперь беги обуйся!

Она наклонилась над корытом, ухватила карпа за жабры и понесла в кухню. Карп, наверное, был очень сильный. Он бил хвостом во все стороны. Но недаром пани Людвикова была настоящей женой рыболова. Не успел я обуться, как она уже чистила карпа.

Ох, и злился же я на себя! Ведь я же мог пойти на речку с паном Людвиком. И тогда бы мы вместе поймали этого карпа! А я в это время ловил с Рудой собак, да ещё столько из-за этого перенес.

Чешуя разлеталась, во все стороны. Несколько чешуек блестело в волосах у пани Людвиковой. Разрезав карпа, она обратилась ко мне:

– Ну, рыболов, не вынешь ли ты отсюда желчь?

Я что-то плохо вижу.

Вынуть желчь из карпа не так-то просто. Если не умеешь это делать, лучше не берись – можешь испортить всю рыбу. И я, конечно, был доволен, что пани Людвикова оказала мне такое доверие. Я даже простил ей все, что было раньше.

Теперь мне и вовсе не сиделось дома. Я непременно должен поймать такого же карпа! Я вытащу его из этой Бероунки и отдам Анче – пусть знает, с кем имеет дело!

Шагая к домику Анчи, я то и дело оглядывался по сторонам – мне не хотелось никому попадаться на глаза, а больше всего Руде. Но все обошлось благополучно. До самых лип, что стояли на развилке дороги, я не встретил ни души, а отсюда уже рукой подать до шлагбаума. Отец у Анчи был стрелочник, поэтому их дом стоял прямо у полотна. После я узнал, что матери к неё нет. Жила она с отцом и Пецкой.

Если б между нами ничего не произошло, я бы просто крикнул ей:

«Анча, в полвторого я иду на рыбалку. Идешь со мной?»

Тут она бы выглянула из окна и сказала: «Хоть сейчас, Тоник!»

Но все это было только на словах. А на деле выходило совсем не так. Анча считала меня трусом. И вдобавок злилась на меня за всю эту проклятую историю с собакой. Не то что видеть, но и слышать, наверное, обо мне не хотела. Как только я об этом подумал, ноги у меня сами остановились. Да, пожалуй, мне лучше всего повернуть назад!

Но как сделать, чтобы Анча пришла после обеда на реку? Я долго ломал себе голову. Думал даже написать стихи, красивые стихи о рыбаке, который будет ждать сегодня Анчу на берегу реки. Но откуда Анча узнает про эти стихи?.. Так я ничего и не придумал.

Тогда я взглянул на небо. Там собирались небольшие тучки. «Скоро все равно пойдет дождь», – решил я и повернул домой. Всю дорогу я громко насвистывал, чтобы ни о чем не думать.

Но, дойдя до перекрестка, я остановился как вкопанный. А ведь я действительно трус! Рад придраться к любому пустяку, даже к дождю, лишь бы не встречаться с Анчей.

Вряд ли кому-нибудь приятно обнаружить, что он трус. Я осмотрелся вокруг. Недалеко от перекрестка боролись Лойза Салих и Мила Ткачек и страшно при этом орали – видно, боролись всерьез. Но все же унывать им нечего – они-то ведь не трусы.

А вокруг было так здорово!.. В придорожной канаве росли цветы – весь воздух был пропитан их ароматом. Деревья слегка покачивались от ветра, из листвы то и дело выпархивали птицы. В густых садах прятались домики. А когда солнечный луч падал на окна, казалось, что домики весело подмигивают своими «глазами». Да, всем в Петипасах хорошо, и людям и зверюшкам, только мне одному было плохо. И все потому, что я трус.

Я быстро повернулся и бросился назад к домику Анчи. У самого полотна я свернул с дороги, обошел шлагбаум и остановился в нерешительности: куда же теперь? На каждой стороне дома были двери. Около одной стояли маленькие резиновые калоши, и внутри каждой чернильным карандашом было написано «А». Я подошел к этой двери и постучал. Тишина! Потом вдруг залаял Пецка, и дверь отворилась. Передо мной появился отец Анчи. Он был в синей железнодорожной форме. Такого оборота, честно говоря, я не ожидал. Это нарушало все мои планы. Я растерялся и начал гладить Пецку.

– Мне нужна Анча. Её нет?

– А в чем дело? – спросил отец.

Но не мог же я сказать ему: все дело в том, что я трус – об этом и пришел поговорить с вашей Анчей.

– Зачем она тебе? – снова спросил отец.

– Просто так.

Отец Анчи громко рассмеялся, гулкое эхо прокатилось по коридору.

– Странный гость. Ну что ж, пошли в дом!

Он провел меня в комнату и указал на стул. Потом взял из миски пирожок и подал мне:

– А ну-ка, попробуй! Это мы с Анчей испекли.

Я отведал кусок и немного отломил Пецке, который удобно пристроился у меня на коленях. Уплетая пирожок, я поминутно оглядывался на дверь.

– Не вертись, приятель! Анчи и вправду нет дома. Ты что, её друг?

– Нет.

Отец Анчи неодобрительно покачал головой, но глаза его продолжали смеяться. Потом он взглянул на стену, где висели часы с большим маятником.

– Сейчас пройдет поезд? – спросил я.

– Какой там сейчас! – махнул он рукой. – Только через двенадцать минут.

Мне было почему-то страшно жарко. И вдобавок на коленях у меня разлегся Пецка.

Глаза отца Анчи смеялись все больше и больше.

– Возьми ещё пирожок! И скажи мне все же, за чем тебе нужна наша Анча.

И тут мне в голову пришла чудесная мысль.

– Я должен поговорить с ней по поручению одного парня.

– Подумать только! – покачал головой отец. – А что за поручение у этого парня?

Я сделал вид, что считаю когти на лапе у Пецки, и сказал равнодушным голосом:

– Этому парню охота доказать вашей Анче, что он не трус. Прямо сегодня! Если Анча в два часа придет к Казину, он возьмет при ней голыми руками лошадиную пиявку.

– Подумать только! – задумчиво повторил Анчин отец.

Я решил, что этого мало.

– А ещё этот парень сказал вот что: если он вдруг поймает сома, то сунет руку прямо ему в рот. Но только пусть ваша Анча снова водится с ним!

Отец наклонился ко мне – я даже увидел крупинки сажи в его волосах – и тихо спросил:

– А этот парень говорит правду? Он может доказать все это?

Я покраснел.

– Ну ладно, приятель, – похлопал меня по плечу Анчин отец. – Можно считать, что мы договорились.

В соседней комнате зазвенел будильник. Отец Анчи поднялся и стал разыскивать фуражку. Я спустил Пецку на пол и тоже собрался уходить. Но в дверях задержался и на всякий случай спросил:

– Так вы передадите это Анче? Не забудете?

Отец вытащил из кармана носовой платок.

– А ну-ка, посмотри! – И он завязал на платке большой узел.

Обратно мне шагалось веселее.