Во время обеда случилось ещё одно несчастье. Я как раз доедал суп, когда кто-то проехался палкой по нашему забору и прокричал:
– Предатель! Предатель!..
По голосу я узнал Индру Клоца.
Итак, оставалось только сделать вывод, что Лойза Салих уже обошел всех петипасских ребят и, вероятно, уговорил их, чтобы они бросили дружить со мной: ведь из-за меня плакала Анча.
Я отодвинул тарелку:
– Мне что-то совсем не хочется есть.
– Ты не заболел, Тоник? – спросила пани Людвикова, сняла с буфета жестяную банку и высыпала себе на ладонь какие-то корешки. – И вообще, ты мне нынче не нравишься. Сварю-ка я тебе одной травки. Очень помогает от желудка!
Она взяла ведро и пошла к колонке за водой. Пан Людвик отложил газету:
– Тоник, у тебя действительно болит живот?
Я опустил глаза.
– Выглядишь ты недурно. Вот только глаза какие-то не такие. Почему?
Я мотал головой:
– А… просто так.
Под окном заскрипел песок: пани Людвикова возвращалась с водой. Пан Людвик высунулся из окна, принял у неё ведро.
– Послушай, мать, в прихожей на сундуке лежит пакля. Растрепи её и раскидай во дворе на солнце. Да смотри, чтобы ветер не унес. Тоник придет сменить тебя.
Пани Людвикова отошла от окна, а пан Людвик напился прямо из ведра и протянул его мне:
– Ф-фу!.. Это очень прочищает мозги. Ну, так что там у вас с Анчей, Тоник?
Я чуть не выронил ведро, которое нёс в угол, к дверям.
– Вы подслушали наш разговор в саду у Роучека?!
Пан Людвик вытер бороду.
– Кое-что я действительно слышал. Случайно, разумеется. А вообще, Тоник, не ссорься с Анчей, она хорошая девочка.
– Я и сам не хочу, – вздохнул я. – Но что делать? Не получается.
Я уселся рядом с паном Людвиком на кушетку и рассказал ему все с самого начала. Он выслушал меня, а потом стукнул кулаками по столу:
– Запутанная история, черт побери!
Мне сразу стало веселее. Все-таки приятней переживать вместе с кем-нибудь, а не в одиночку. А ещё я немножко гордился, что у меня все так запутано. Даже пан Людвик не знал, что посоветовать. Он подпер подбородок руками и задумался:
– Как быть? Как теперь быть?..
Время от времени мы отпивали воды из ведра – очень прочищает мозги. Но почему-то нам это не помогало.
– Ничего не скажешь, трудная задача, – вздохнул пан Людвик. – Но выход мы должны найти.
Он выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, карандаш. И вот что записал:
«1. Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?
2. Как сделать, чтобы ребята стали водиться с Тондой?
3. Как сделать, чтобы Анча и ребята снова подружились с Рудой?»
Пан Людвик положил карандаш на стол:
– Ну, теперь все записано на бумаге. Однако помогло ли это нам?..
И снова долгие размышления.
– Пан Людвик! А может, мы хотим слишком много за один раз?
Пан Людвик постучал пальцами по столу.
– Пожалуй, ты прав, Тоник. Тогда давай подумаем, кто из вас переживает больше всех.
– Больше всех Анча. А после неё, наверное, я. Пан Людвик обвел карандашом первую строчку.
– Хорошо, Тоник, рассмотрим все по порядку. Мы склонились с паном Людвиком над бумагой.
По очереди прочитали первую строчку. Потом ещё раз. Потом ещё и ещё. Я – тонким голосом, а пан Людвик – басом. Это было похоже на песенку про белого бычка:
– «Как сделать, чтобы Анча снова подружилась с Тондой?..»
Иногда нам приходили в голову разные идеи, но все какие-то неподходящие. Например, Людвик:
– А что, если рассказать Анче, как этот Драбек плакал? А?
– Этого я сделать не могу – это предательство.
И снова мы читали вслух одно и то же, и снова идеи, но неудачные.
И вдруг пану Людвику пришла в голову отличнейшая идея:
– А что, если эту тайну расскажет Анче сам Руда?
Я очень обрадовался, но ненадолго. Да и сам пан Людвик безнадежно махнул рукой:
– Куда там! Судя по тому, что я знаю об этом твоем Руде, он никогда сам не сознается.
Нам стало жарко. Теперь даже плохие идеи не лезли в голову.
Пан Людвик сложил бумагу и сунул её в записную книжку, а книжку спрятал в задний карман брюк.
Со двора пани Людвикова торопила меня: скоро ли я приду, чтобы присмотреть за паклей?
Мы договорились с паном Людвиком возобновить наше совещание, и я побежал во двор.
Я сторожил паклю. Она лежала на куске газеты, солнце сушило её, и ветер её трепал. Я присел за крольчатником, там было тенисто и прохладно. Пахло клевером – пани Людвикова только что покормила им кроликов. По каменной ограде прогуливался большой кот. Он жмурился от солнца. И тут мне страшно захотелось спать.
Около моей головы кружился и жужжал шмель. Из крольчатника несло теплом, кролики стучали по полу лапами, будто в барабан били. Потом в эти звуки вплелась тихая музыка, и вот я уже иду с Анчей под окном Птачковых – у них всегда играет радио. Вот мы взялись за руки, начали танцевать. А по радио кто-то объявил: «Тонда танцует со своей подругой Анчей».
И тут все вдруг прекратилось, передо мной стоял Руда.
– Я его разыскиваю по всей деревне, а он спит как ни в чем не бывало!
Мне не хотелось расставаться с моим сном, но Руда продолжал меня трясти:
– Ты слышишь, что я говорю?
Я закивал головой и наконец проснулся.
Руда был красный от солнца и тяжело дышал.
– Я с ума схожу от переживаний, а он тут преспокойно спит! Ты кому-нибудь что-нибудь сказал?
Я следил за полетом шмеля, пока он не перелетел через забор.
– Ты что-нибудь рассказал Лойзе Салиху? Я своими глазами видел вас вместе.
– Ничего.
Я ещё не совсем проснулся. Это злило Руду.
– А ну-ка, не клюй носом, гляди на меня. И Анче ты ничего не сказал?
– Ну нет же!
– А старому Людвику? Вы с ним, кажется, большие друзья!
– Ему можно было и не рассказывать. Он сам неё узнал от Роучека.
– Все-все?
– Да, Роучек ему все выложил.
Руда беспомощно развел руками:
– Так я и знал! А теперь Людвик расскажет ребятам из Петипас.
– Как же! Больше ему делать нечего!
– Ты его ещё не знаешь. Он очень добрый! Как узнает, что кто-нибудь из ребят плакал, сразу идёт его утешать. И подговаривает ребят и девчонок, чтобы они с ним играли, чтоб они его не обижали. Так-то!
Я хотел успокоить Руду:
– Ну, к тебе-то он никого не станет посылать! Руда вырвал пучок травы, что росла у забора.
– А зачем он сегодня приходил к нам домой? И тут я вспомнил:
– Руда, а ведь это он послал меня сегодня к тебе!
– Начинается! – крикнул Руда. Он раскидал траву по всему двору и оглянулся, как затравленный. – Подумать только – меня придет жалеть какой-то Лойза Салих!
Руда схватился за голову и направился к бочке под водостоком. Набрал воду в ладони и вылил себе на голову.
– Нет, дружище, я просто с ума сойду. Ясно?
Вода текла ему за майку, но он не обращал на это никакого внимания. И вдруг сказал каким-то странным голосом:
– Нет, я не Руда Драбек. Я жалкий плакса, которого каждый может пожалеть.
Он ходил по двору и подбивал ногой зеленые яблоки, которые закатились сюда из сада.
И в этот момент мне пришла в голову идея. Лучшая идея в мире. Такая идея, что сердце запрыгало у меня в груди.
– Руда, а я что знаю!
Он даже и не посмотрел на меня.
– Что?
– Знаю, что надо сделать, чтобы ребята ничего не узнали!
Руда недоверчиво посмотрел на меня. Остановился:
– Ну-ка, ну-ка!
Медленно подошел, уселся рядом:
– Говори, только быстро!
– Расскажи все Анче!
Руда ударил кулаком по моему колену:
– Тонда, ты рехнулся! Что от этого изменится?
Я стукнул кулаком по его колену:
– Все изменится, Руда. Если ты расскажешь Анче про то, что ты плакал, мы попросим Людвика, чтобы он ничего не говорил ребятам.
Руда покачал головой:
– Анча девчонка. Ей только скажи – через пять минут все Петипасы узнают. А Людвик тоже тебя не очень-то послушает.
– Анча совсем не такая. И пан Людвик тоже хороший.
С минуту Руда над чей-то размышлял, а потом спросил:
– А почему, собственно, Анче?
Я должен был что-то ответить, но тут у меня сорвалось:
– Да потому, что ты дурак!
Руда с минуту помолчал.
– Э, нет! Не такой уж я дурак. Я-то знаю, ты хочешь помириться с Анчей, вот и все.
Я ткнул его кулаком в бок:
– А кто тебе сказал, что мы с ней поругались?
И тут Руда, вместо того чтобы ткнуть меня в ответ, вдруг крепко взял меня за руку.
– Она на тебя потому и разозлилась, что ты не выдал ей мою тайну. Да?
Я кивнул.
Руда наморщил нос.
– Тебе это очень-очень неприятно?
Было так тихо, что мы слышали, как самый маленький крольчонок чешет лапкой за ухом.
– Тогда я все расскажу Анче.
В эту минуту я понял, что Руда стал моим другом. Самым лучшим на свете. Единственным.