Трое нас и пёс из Петипас

19

Я поужинал и стал ждать Руду. Несколько раз я выбегал на дорогу, но он все не шел и не шел. Я уже стал бояться: а вдруг Анча уйдет куда-нибудь? Тогда я решил посмотреть, дома ли она. Объяснив пани Людвиковой, что, если Руда явится, пусть сразу идёт к трем липам, я побежал к домику возле железной дороги.

Я не хотел, чтобы Анча меня видела, и потому у трех лип сошел с дороги и направился к её домику задворками, по межам. Так я добрался до её забора, – вернее, это был не забор, а изгородь из колючих кустов боярышника.

Мне пришлось долго идти вдоль этой неприступной стены, пока я нашел место, откуда был виден весь сад. Зажмурив глаза, я стал на четвереньках продираться через кусты. И вздохнул облегченно: у задних дверей домика сидела Анча; Пецка расположился у неё на коленях, и Анча что-то ему рассказывала. Пецка не обратил на меня ни малейшего внимания, даже хвостом не шевельнул. Из этого я сделал выход, что Анча говорит с ним о серьезных вещах.

Через несколько минут в саду появился отец Анчи с лейкой в руках. Он покачал головой и сказал:

– Анча, Анча, ты возишься с этим псом будто мать родная. Отпусти Пецку, пусть немного побегает.

Анча спустила таксу на землю. Пецка потянулся и принялся лакать воду из лужицы. А отец стал осматривать сад, раздумывая, откуда начать поливку.

– А почему ты не идешь за ребятами? Сидишь тут, как зачарованная принцесса.

– Они сегодня все придут к нам, – ответила Анча.

Я вздрогнул, оцарапал ногу о колючки, но даже не почувствовал боли. Теперь у меня в голове была только одна мысль: немедленно бежать к трем липам и предупредить Руду, чтобы он успел прийти к Анче прежде, чем здесь соберутся все ребята.

Выбравшись из зарослей боярышника, я бросился бежать. Я, кажется, никогда не бегал так быстро, но вдруг увидел такое, что перепугался до смерти… В нескольких шагах от конца забора из зарослей боярышника торчали ноги. Я чуть было не споткнулся, мне едва-едва удалось через них перескочить.

Я остановился. Вернулся к ногам. Осмотрел их. Они были обуты в тапочки, носков на них не было. В одном тапке был белый шнурок, в другом – черный.

– Руда, ты что тут делаешь?

Ноги дернулись и попытались исчезнуть в кустах. Но в этот миг в саду тявкнул Пецка. Потом ещё раз. Казалось, он приближается.

Руда, пятясь, вылез из кустов боярышника.

– Осторожней, оцарапаешься, – сказал я.

Мы побежали на конец ржаного поля – здесь нас не могли увидеть из сада. Сели на межу.

Руда вытряхнул из волос несколько листьев боярышника.

– Ты меня искал?

Я не стал отрицать и спросил напрямик:

– Ты тоже хотел разведать, дома ли Анча? Руда покачал головой. Я спросил погромче:

– Так что ж ты там, собственно, делал? Руда опустил голову.

– Тонда, я хотел сначала проверить, смогу ли я ей все рассказать.

– Но ведь ты и так скажешь!

– Нет, Тонда, я не могу!

– Но ведь ты обещал!

– Да, обещал.

– Значит, ты должен это сделать!

Солнце село за петипасскую мельницу. Стало темнее.

– Ты должен, должен! И сейчас же! Сию минуту! – Я уже кричал на Руду.

Он отвернулся:

– Оставь меня в покое! Ничего-то ты не понимаешь.

– Тогда я с тобой не вожусь!

Я лег на траву и тоже повернулся к нему спиной. Через секунду я услышал, как шуршит трава.

– Тонда!..

– Я тебя не слышу.

– Тонда, это ты зря, я твой друг.

– Тогда иди к Анче.

– А ты пошел бы, если бы был на моем месте?

– А я бы не был на твоем месте.

– Ну, а всё-таки! – Если бы был?

– Тогда пошел бы.

Руда фыркнул носом, но совсем не так, как прежде.

– Вот и нет, ты бы не пошел. Я это понял, пока лежал в кустах. Я уже три раза совсем решился.

Один раз даже дополз до той грядки, возле которой Анча сидела. И все три раза возвращался.

Я повернулся к Руде:

– Да ну!

– Я был там. Трижды. Видишь ли, я хотел тебя удивить. Хотел сначала рассказать Анче про мою тайну и только после этого прийти к тебе. Так, мол, и так, Тонда, все в порядке.

Я знал, что на этот раз Руда говорит правду. Он придвинулся ко мне вплотную.

– Удивительная всё-таки вещь! Ну почему парень никогда не может сказать девчонке, что он плакал?

Я задумался.

– Верно! Маленький мальчик может, а вот большой – нет.

Руда вырвал пучок травы.

– Вот видишь! А мы-то уже большие.

Нет, я, больше не злился на Руду. Я вдруг понял, что есть на свете вещи, которые невозможно сделать даже ради дружбы. Но как же мне теперь быть? До конца каникул остается ещё много дней, и каждый день я буду где-нибудь встречать Анчу, но не смогу даже словом с ней перемолвиться. И никогда не пойдет она со мной на рыбалку.

– Ясно, – проговорил Руда, как будто в ответ на мои мысли. – Снова переживаешь?

– Помолчи лучше! – попросил я его.

Я поднялся, Руда тоже, и мы потихоньку двинулись к шоссе.

Не знаю, о чем всю дорогу думал Руда, но, когда мы дошли до конца межи, он вдруг остановился и схватил меня за руку:

– Тонда, пойдем!

И повел меня в неизвестном направлении вдоль ржаного поля.

– Куда мы идем?

– Сейчас увидишь!

И вот снова изгородь из кустов боярышника. Сначала я её не узнал, потому что мы подошли к ней со стороны станции. Дороги здесь не было, и кусты росли гораздо ниже и реже. Мы продирались через них так стремительно, чуть не вылетели прямо на клумбы.

– Стой! – прошептал Руда.

Я все ещё не понимал, зачем он снова привел меня сюда. Я поглядывал на него краем глаза. Лицо у него было торжественное, и он ежеминутно одергивал трусы. Мне показалось, что Руда готовится к драке.

– Ложись!..

Мы подползли к первой клумбе, где росли два куста пионов, и спрятались за ними.

Отсюда нам был виден весь сад. С огорода доносился запах цветов, овощей и свежеполитой земли.

Перед нами посреди газона стояла лейка. За газоном белел домик. На лестнице перед дверью все ещё сидела Анча. Ребята пока не пришли.

Я ткнул Руду в бок:

– Она все ещё одна!

И тут меня осенило.

– Руда, неужели ты всё-таки скажешь?!

Голос у него дрожал от волнения, когда он шепнул мне:

– Есть карандаш и бумага?

Я достал из кармана записную книжку и карандаш.

– А ещё дай вон ту дощечку. Нет, ту, на которой написано, как называется этот пион.

Я выдернул из земли дощечку. Руда вытер её о траву.

– Ещё понадобится камешек.

Пока я искал под пионами камешек, Руда вырвал листок из записной книжки, подложил дощечку и стал что-то писать.

Дописал, сунул карандаш вместе с дощечкой мне в карман. Я чувствовал, что он и впрямь взволнован. Потом пододвинул мне бумагу. При этом он дышал так часто, как будто только что закончил тяжелую работу. Я прочел:

«Анча, это все неправда, что Тонда тебя предал, просто он не хотел сказать тебе про мою тайну, а я в субботу вечером плакал, а письмо сожги немедленно.

Р у д а».

Прочитав это, я и сам расстроился не на шутку.

Между тем Руда сложил записку, завернул в неё камешек и написал:

«Анче».

Потом добавил:

«Лично!»

Руда подтянулся на локтях, заглянул через клумбу в сад.

Анча все ещё сидела на лестнице. На коленях у неё лежала книжка, но она не читала.

– Сейчас ничего не выйдет, – зашептал я Руде.

Темнело. Сад выглядел так, словно я смотрел на вето через синее стекло. На путях загудел паровоз.

– Это четыреста семнадцатый, – шепнул Руда. – Значит, уже половина девятого.

Анча все ещё смотрела в сад.

– Через минуту придут ребята, девчонки и тогда все! – проворчал Руда.

В этот момент Анча склонилась над книжкой.

– Руда, пора!

Записка взлетела высоко в воздух. На мгновение замерла, как бы выбирая, куда упасть, и быстро опустилась на газон.

Я вздохнул облегченно.

– Здорово!

Руда опрокинулся спиной на траву.

Теперь пусть себе читает. Мне это абсолютно все равно.

Я наблюдал. Что будет дальше?

Записка лежала на газоне. Постепенно темнело, и она становилась все белее. Анча уселась поудобней на лестнице, но голову от книжки не подняла.

– Что она там делает? – спросил меня Руда. – Читает книжку.

– Все ещё читает?

В этот момент Анча захлопнула книжку. Записка белела на газоне.

– Встает!

– Ну вот, сейчас она будет надо мной смеяться! – пробормотал Руда.

Я еле сдерживался, чтобы не крикнуть:

«Анча, посмотри! Ведь записка лежит у тебя под ногами!»

Анча прислонилась к двери, завязала ленту в косе…

Все это я сообщил Руде. Он откатился от клумбы к изгороди.

– Тонда, у меня аж мороз по коже от всего этого! Ты наблюдай, наблюдай!

Прогремели ещё два поезда. На небе растаяли светлые полосы, которые оставляет заходящее солнце. Вдруг на высоком столбе возле шлагбаума вспыхнул фонарь. Это послужило как бы сигналом для захватывающих событий.

Сзади, за домом, скрипнула калитка. Анча сбежала с лестницы и бросилась кому-то навстречу. И в этот момент Руда шепнул мне на ухо:

– Посмотри-ка, вон там шевелятся ветки! Наверняка это Пецка! Он нас выследил.

Дело принимало серьезный оборот. Если Пецка залает, все пропало. Я быстро принял решение:

– Руда, наблюдай за домом, а я пока буду гладить Пецку. Он меня любит!

Но, прежде чем я успел договорить, из-за угла дома показался Генерал. Анча вертелась около него и говорила:

– Папа ужинает, но я его сейчас позову.

Она забросила косы за спину и скрылась в доме.

Генерал остановился на краю газона.

Мы забыли о Пецке и притихли, как воробьи, завидевшие ястреба. Нам казалось, что Генерал видит нас даже сквозь клумбу.

Генерал сделал ещё шаг, нагнулся и внимательно посмотрел на газон. И тут я увидел в его правой руке фонарь.

Руда не был рыболовом. Он даже фыркнул, когда Генерал чиркнул спичкой и зажег свечку в фонаре.

– Что это он делает?

– Вот теперь мы пропали: он пришел искать червей!

Генерал нагнулся и стал потихоньку шарить в траве. Перед ним скользила маленькая лужица света. Все ближе к тому месту, где лежала записка Руды.

– Значит, двойка по поведению ещё до начала учебного года, – меланхолично произнес Руда.

Генерал остановился. Фонарь закачался в его руке. Пятно света скользнуло вперед.

– Ещё три шага…

И тут отец Анчи вышел из дверей и окликнул Генерала:

– Добрый вечер! Как дела, пан учитель? Сколько?

Генерал погасил фонарь.

– Они быстро ловятся.

– Лучше всего искать их после десяти. Анча, принеси стул, пусть пан учитель сядет.

Генерал поставил фонарь в угол у дверей.

– Ты славная и послушная девочка, Анча, но я ещё должен зайти к Людвикам.

Он посмотрел вверх, на небо, где уже появилась первая звезда.

– Маленький дождик не помешал бы. А так, кто знает, вылезут ли сегодня черви.

Потом Генерал и Анчин отец рассуждали о разных рыбах, и с этими разговорами они дошли до калитки. Анча взяла стул и унесла его в дом.

В саду стало тихо…

И тут из зарослей боярышника выпрыгнул Лойза Салих. Он промелькнул мимо нас, перескочил через клумбу, схватил с газона записку и мигом выскочил из сада через дыру в заборе, о которой знал только он.