Трое нас и пёс из Петипас

20

– В погоню! – крикнул Руда.

Минуту мы бегали около изгороди. Дыру, через которую Лойза удрал из сада, мы так и не нашли.

– Теперь нам его ни за что не догнать! Вот, значит, кто шевелился в кустах!

Руда лизнул ладонь, которую ободрал о колючий куст.

– Хотел бы я знать, что этот нюня здесь делал?

И я рассказал Руде, как Лойза следил за мной, как грозил, что расскажет все мои тайны петипасским ребятам. Руда слушал молча и только несколько раз руками всплеснул.

Мне было очень жалко его. Подумать только – завтра этот парень будет опозорен на весь мир! Он будет ходить один-одинешенек по улицам Петипас. Из-за каждого угла, из каждого окна, из-за каждого дерева, из-за каждой калитки к нему будет нестись;

«Руда – плакса!»

Маленькие дети, играя в песочек, будут напевать: «Руда – плакса…»

Я хлопнул Руду по плечу и твердо сказал:

– Но я никогда ни за что в мире не скажу тебе, что ты плакса!

Вместо того чтоб обрадоваться, Руда выдернул из земли морковку и начал её грызть.

Я сказал ему, что так ведь можно и заболеть.

– Вот и хорошо! – откликнулся Руда. – По крайней мере, полежу в постели. А если болезнь будет заразная, никто не сможет ко мне прийти. Проболею до конца каникул, а там, смотришь, и домой.

– А что, если ты умрешь?

– Это теперь не имеет значения! – Руда бросил огрызок моркови через изгородь.

Мы сели на траву. Она была влажной от росы – приятно даже! Это немного охладило Руду.

Сидели мы долго. Руда молчал, я тоже. Просто не хотелось ни о чем говорить. Мы были похожи на двух бойцов, проигравших тяжелое сражение. И, прежде чем снова ринуться в битву, необходимо было отдохнуть.

Совсем стемнело. Небо сплошь покрылось звездами. Мы смотрели на них. В одиннадцатом классе мы будем изучать астрономию. Узнаем тайны звезд. А сегодня мы о них ничего не знаем…

– А звезды довольно далеко, – проговорил Руда.

Дохнул теплый ветерок.

– А после звезд – чего? – спросил я.

– Наверное, опять звезды.

– Ого, сколько звезд!

– Наверняка больше тысячи!

– Я думаю, несколько тысяч.

– Много тысяч!

– А на них тоже живут люди?

– Я не знаю.

– А вот одиннадцатиклассники знают. Руда все смотрел в небо.

– Ну и ладно! Мы тоже скоро узнаем.

– Скоро! Через пять лет!

– Через пять лет… – тихо сказал Руда; звезды пробудили в нас какие-то странные мысли. – Может, через пять лет мы вспомним, как проводили каникулы в Петипасах, и я скажу тебе: «А помнишь, Тонда, как смеялись надо мной ребята из-за того, что я однажды заплакал?»

– А я отвечу: «Да, да, Рудольф, припоминаю что-то в этом роде».

– Я плакса?

– Нет, конечно. Ведь с тех пор ты ни разу больше не плакал.

– Разумеется, – вздохнул облегченно Руда и, довольный, завалился на траву.

Затем мы должны были громко откашляться и высморкаться, чтобы прогнать мысли, навеянные звездным небом.

И вдруг у калитки сада послышался смех Анчи. А потом и другие голоса.

Руда прижался к траве, потянул меня за локоть.

– Внимание! Явились ребята и девчонки.

Дорожка, ведущая от калитки к дому, была в тени, и я не мог разглядеть, кто пришел.

В это время зажегся свет в одном из окон, из него выглянул отец Анчи. В руках у него был Пецка. Такса весело затявкала, ребята столпились у окна. Теперь я мог их разглядеть. Я узнал Грудека, Индру Клоца, а из девочек – только Анчу и Итку Малотову. Лойзы Салиха нигде не было видно.

Ребята дразнили Пецку, но он, казалось, не очень-то обращал на них внимания. Вдруг он выскользнул из рук Анчиного отца на землю и скрылся в темноте. Тявкнул несколько раз и прибежал назад. Отец высунулся из окна и спросил:

– Кто там?

Кто-то из ребят зажег ручной фонарик и осветил кусты за домом. Из них вылез Лойза Салих.

– Эй, ты, куда тебя несет? – крикнул на него Грудек.

– Куда всех, туда и меня! – пискнул Лойза и присоединился к остальным.

Мы с Рудой приподнялись на локтях, чтобы лучше видеть.

Анча отдала Пецку отцу. Он ушел в другую комнату – свет в окне погас.

Газон блестел, как серебро, в лучах фонаря над шлагбаумом. Девчонки и ребята уселись на траву в кружок. Только Лойза Салих не сел. Он ходил от одного к другому и что-то нашептывал своим тонким голоском.

Сначала мы с Рудой не поняли. Нам показалось, что он повторяет начало какой-то песенки. Но, когда он подошел к Анче – она сидела ближе всех к нам, – услышали, как он тихо пропел ей на ухо:

– А у меня что-то есть!

– Что? – тихо спросила Анча.

Лойза погладил ладонью карман своей куртки.

– У него там моя записка! – прошептал Руда.

Мы не дышали. Мы ждали: вот сейчас Лойза вытащит записку и отдаст её Анче! Но он отошел и снова запел, но уже в ухо Итке Малотовой:

– А у меня что-то есть!

Анча и Итка посмотрели друг на друга и отвернулись от него: они были уже большие, а Лойза ещё нет. И другие девчонки и ребята не обращали на него внимания.

Они совещались, какие песни петь сегодня.

– А у меня что-то есть! Грудек, а у меня что-то есть!

– Ну и оставь свое сокровище при себе. Сядь где-нибудь и не болтайся, – посоветовал ему Грудек. – Первую песню пусть выберет Здена.

Здена назвала песню, которую мы с Рудой не знали. Все запели.

Лойзе не сиделось. Он обежал вокруг ребят и девчонок и осторожно, издалека посмотрел на кусты пионов, где мы сначала лежали.

– Руда, он ищет нас!

– Ничего он не ищет. Он нас боится. Лойза вернулся и сел в середину кружка.

Анча назвала другую песенку, ту, о садовой гвоздике.

Я был очень рад, что знаю её. Мне показалось, что её пели особенно хорошо. И как раз после слов «как же я тебя забуду, если это невозможно» Лойза вскочил на ноги и выкрикнул:

– А у меня что-то есть!

Песня оборвалась. Кто-то запустил в Лойзу тапочкой. Кто-то спросил:

– Отшлепать его, что ли? Грудек поднялся на ноги:

– Ну, так в чем же всё-таки дело?

– А вот… – пискнул Лойза.

Грудек осветил его фонариком, и все увидели, что Лойза держит в руках записку.

– Где ты её взял? – спросил Грудек.

– На газоне! – снова пискнул Лойза. Грудек наклонился над ним:

– И что же там написано?

У Лойзы от возбуждения даже голос пропал:

– Не знаю, там так нацарапано, что я ничего не понял.

– Ещё бы! Ведь ты умеешь читать только печатные буквы. – Грудек взял письмо из рук Лойзы.

– Ну, читай же, читай! – нетерпеливо пискнул Лойза.

Грудек повертел письмо в руках.

Ничего я читать не буду. Это письмо не мне. Лойза захотел вырвать у Грудека записку. Все ребята вскочили с травы.

– Покажи-ка нам!

Но Грудек погасил фонарик; в саду стало совсем темно. Кто-то крикнул:

– Зажги!

– Это письмо Анче, – спокойно сказал Грудек. – На нем написано, что оно ей лично. Анча, где ты?

– Это письмо от Руды Драбека! Это он пишет нашей Анче! – пищал Лойза Салих.

И, только Лойза произнес последнее слово, все разом смолкли. Сделалось так тихо, что в ушах зазвенело.

Мы с Рудой уже не лежали за грядками – мы стояли и смотрели в темноту. Но вот блеснул фонарик Грудека, и мы увидели Анчу. Она стояла в тесном кругу девочек и ребят. В руке у неё была записка. Все смотрели только на записку и на Анчу.

– Она от Руды Драбека! – снова пискнул Лойза Салих. – Если она от Руды, ты должна её прочесть.

Анча прижала письмо к груди.

– Если она действительно от того парня, лучше прочитать её вслух, – сказал Индра Клоц. Эти слова прозвучали как приговор.

Грудек подал Анче фонарик. Анча развернула листок. Прочитала записку. Скомкала её в руке.

– Что он тебе пишет? – спросил Индра. Анча спрятала руку за спину:

– Это тайна!

– Изменница! – заверещал Лойза Салих. – Я хотел тебя спасти, а ты этих ребят из Праги любишь больше нас!

– Неправда, – тихо сказала Анча.

– Нет, правда! У тебя уже с ними какие-то тайны!

– Анча, лучше прочти! – снова посоветовал Индра.

Анча повернулась к нему:

– Не прочту, Индра!

– Ребята, она нас предала! – крикнул Лойза.

Тут я увидел, как ребята потихоньку отходят от Анчи. Одни девчонки остались с ней. Они окружили её и что-то шептали. Но Анча только качала головой.

Наконец Итка повернулась к ребятам:

– Зря мы её уговариваем.

Теперь Анча осталась совсем одна.

Вид у неё был такой, словно она вот-вот расплачется.

В темноте блеснул свет фонарика. Это ребята хотели ещё разок взглянуть на Анчу: может, передумала?

Но Анча стояла на том же месте и рвала письмо Руды на мелкие кусочки.

– Пошли, ребята, – сказал Грудек и погасил фонарик.

В ту же минуту Руда перескочил через грядку, пулей промчался мимо Анчи и врезался в стайку ребят. Он встал у них на дороге.

– Никакой здесь тайны нет, просто я ревел, потому что вы все от меня отвернулись! Вот! – крикнул Руда.

После этого он бросился обратно к дому, сел на ступеньку и стал изо всех сил колотить по ней камнем – только искры полетели.

Что тут началось! Крик, толкотня. Кто-то наступил мне на ногу. Луч фонарика прыгал с одного места на другое. Чей-то голос прозвучал прямо у моего уха:

– Это он нарочно!

Все столпились около Руды. Грудек направил на него свой фонарик, а я бегал от одного к другому и все повторял:

– Понял теперь, что там было написано?

Ребята даже растерялись от радости – значит, ни с кем не надо ссориться, значит, снова мир и дружба!

Руда сидел на ступеньке, низко опустив голову и зажав ладонями уши. Вдруг он быстро поднялся:

– Выходит, теперь я плакса?

Грудек хлопнул его по спине, да так, что Руда икнул. Потом он схватил Руду за руку и втащил его в общий круг.

– Ну ладно, ладно! Не дури!

Его поддержали и остальные ребята. Снова поднялся крик, смех, толкотня. Кто-то запел, и вот уже мы все вместе сидим на траве. Справа от меня – Анча, слева – Лойза Салих. Я подмигнул ему. Он тоже ухмыльнулся и шепнул:

– Предатель!

А я в ответ:

– Шпион!

Но оба знали: теперь мы друзья…

Я улыбнулся Анче. Она вырвала пучок травы и бросила мне на голову.

Но оба знали, что это значит:

«Тонда, мы снова с тобой друзья!»

Недалеко сидели Грудек с Рудой. Они о чём-то спорили, хлопали один другого по колену – тоже закадычные друзья.

Наконец Индра Клоц сказал:

– Что будем петь дальше?

– Руда, назови третью песенку!

А я назвал четвертую.

Мы даже не заметили, как в сад вернулся Генерал. Внезапно он показался перед нами, в руках у него покачивался фонарь. Он дождался, пока мы допели, и весело обратился к нам:

– Если вы мне распугали всех червей, я завтра насажу вас на крючок!

Ребята стали собирать червяков, а девчонки распищались и убежали домой. Но Генерал сказал, что уже поздно, и отослал домой всех ребят, хотя им очень не хотелось уходить.

В саду с Генералом остался только Грудек – он был самым старшим из нас. Осталась ещё Анча – как-никак, это был её сад. Руде тоже разрешили остаться – по моей просьбе. Ну, и я, разумеется, остался – как рыболов.

Я набрал семнадцать червей, Руда – шесть, Анча – одного. Между прочим, я в жизни не видел такого великолепного, такого красивого червяка, как тот, которого нашла Анча.

Генерал и Грудек вместе набрали полную жестянку червей.

Мы простились с отцом Анчи, почесали Пецку за ухом и отправились по домам.

– Анча, спокойной ночи!

Генерал пошел вверх к школе – он гостил у петипасского учителя, – а Грудек, Руда и я, не торопясь, зашагали по шоссе.

Была ночь, но спать никому не хотелось. Руда и Грудек обсуждали, как они с завтрашнего дня начнут дрессировать Анчиного Пецку. Руда собирался съездить в Прагу за специальным руководством. Я шел по краю дороги, мне было весело. Сорвав в канаве цветок, я сунул его в карман.

Когда я остановился у своей калитки, Грудек и Руда этого даже не заметили. Они шли и разглагольствовали о том, как с помощью руководства вышколить всех собак в Петипасах.

Проскользнув через калитку в сад, я хотел обежать дом и пройти через веранду в свою комнату. Но тут я заметил, что окно в спальню открыто. Остановившись под ним, я тихо позвал:

– Пан Людвик!

В спальне никто не шелохнулся, и я позвал ещё раз.

– Что случилось, Тоник? Людвик давно уже спит!

Это была пани Людвикова. Сначала я не знал» что сказать, но потом попросил её:

– Пожалуйста, передайте утром пану Людвику, что он может зачеркнуть все три пункта. Сразу! Это очень важно.

– Какие пункты, Тоник?

– Он догадается!

…На другой день под вечер я сидел с Рудой у деревянного мостика неподалеку от перевоза. Руда помогал пану Роучеку собирать деньги, а я точил на бруске свои крючки и ежеминутно кричал Руде: – Ну что, идут?

Руда посматривал на дорогу и каждый раз отрицательно качал головой.

Я взялся за свой любимый крючок с непонятной синей надписью. На него я собирался подцепить карпа для Анчи и потому точил его особенно тщательно.

Река пахла рекой – чудесный запах! В широком протоке у перевоза плеснулся угорь. Пан Роучек подмигнул мне:

– Этого я оставлю для тебя, Тонда!

– Не менее сорока пяти сантиметров, – отозвался Руда.

Ему теперь не надо было заглядывать в бумажку, чтобы определить размер любой рыбы. Он знал их на зубок, как заправский рыболов!

Возле первого столба мостика качались две лодки. В одной лежали моя удочка, жестянка с червями и ведро. Лодка ещё пахла смолой – только вчера мы её чинили. В ней поедут пан Людвик, Анча и я. Другая, которую нам одолжил пан Роучек, ждала Генерала, петипасского учителя и Руду. Волны плескались о днище. Когда же мы наконец отправимся? Скоро уже карпы поднимутся со дна и пойдут против течения к казинской скале. Положив в коробку последний крючок, я окликнул пана Роучека:

– А откуда карпы знают, что им надо быть под Казином именно в восемь?

Пан Роучек бросил горсть монет в жестянку и рассмеялся:

– У них желудок работает, как часы.

Он посмотрел на берег, передал жестянку с деньгами Руде и подошел ко мне:

– Так что, Тонда, сегодня у тебя ответственный экзамен – сдаешь на рыболова!

– Кто это вам сказал?

Пан Роучек почесал правой пяткой левую ногу и сел около меня на берегу:

– Никто. Я сам знаю. Имей в виду, с вами едет наш учитель и его приятель из Праги. И ещё старый пан Людвик; этот вполне сойдет за председателя на любом экзамене. – Перевозчик смахнул капельки пота со лба и весело усмехнулся: – Я надеюсь, ты подготовился хорошо?

Он взял мою коробку с крючками и стал их разглядывать.

И тут мне пришла в голову страшная мысль: а вдруг я сегодня ничего не поймаю?

– Нынче утром Руда говорил мне, что ты обещал Анче хорошего карпа, – продолжал пан Роучек и высыпал крючки себе на ладонь. – И на какой из них ты собираешься его поймать?

Я показал ему крючок с таинственной надписью.

– А я бы, Тоник, с удовольствием подцепил его вот на этот!

Пан Роучек извлек из заднего кармана брюк старую записную книжку и открыл её. Между листками лежал черный крючок.

Пан Роучек наклонил книжку, и крючок соскользнул на мою ладонь.

Я попытался возразить:

– Он, кажется, довольно ржавый?

– Тебе не нравится?

– А он не великоват?

– Хочешь или не хочешь? – спросил пан Роучек.

Чтобы не обидеть его, я положил крючок в коробку.

Перевозчик встал, потянулся, вернулся к парому и стал собирать деньги. Я остался один со своими заботами.

Прибежал Руда, оглядел меня внимательно и покачал головой:

– Опять тебя что-то мучает?

Теперь он снова стал моим лучшим другом, и потому я признался ему во всем.

Из деревни приплелся Лойза Салих. У него в руке была удочка. Он, как всегда, пискнул:

– Что это вы смотрите на воду? Уплыло что-нибудь?

Мы поделились с Лойзой нашими печалями, хотя он, конечно, ещё не мог понять, что к чему. Лойза задумался. А через минуту заявил, что ему пришла в голову хорошая мысль.

– Вот что, Тонда, как поймаешь карпа, сразу отдай его Анче, вот и все!

Ну что взять с такого малыша! Потом пришел Грудек. Ещё издалека он помахал нам удочкой.

– Вы тоже на рыбалку?

– Они тут переживают, сможет ли Тонда поймать карпа! – вместо приветствия сказал Лойза. – Он обещал Анче большого карпа.

Грудек попросил удочку и начал вместе с нами думать, как бы это устроить, чтобы я сегодня наверняка поймал настоящую рыбу.

Стемнело. Самое время для рыбалки. Вскоре все петипасские ребята уже сидели около нас, и все давали советы, предлагали крючки, тесто для наживки, мотыля и дождевых червей.

– Тонда, насади вот этого – не пожалеешь!.. Наконец Грудек сказал:

– С рыбой всегда неясно. Рыба она и есть рыба! Ребята пообещали, что все будут держать палец мне на счастье. Приятно, когда о тебе так заботятся, правда?..

Только Индра Клоц спросил меня:

– Почему это ты должен поймать рыбу именно для Анчи?

Руда постучал пальцем себя по лбу и крикнул Индре:

– Почему? Почему? Потому что она наш друг. Ясно?

У мостика зазвенела цепь. Это пан Людвик отвязывал лодку. На берегу нас ждали Генерал и петипасскии учитель. Они уже сложили удочки и кивнули нам с Рудой – мол, поторопитесь.

– Где будете ловить? – спросил Грудек.

– Под Казином!

– Ребята, пошли! – скомандовал Грудек и повел ребят по берегу к казинской скале.

Мы с Рудой побежали к мостику, и каждый сел в свою лодку.

– А где же Анча? – спросил я пана Людвика.

– Она ждет нас у ольхи, Тоник. Там ей ближе, – ответил пан Людвик.

Лодки плыли вниз по реке. Я сидел на носу, вдыхая запах смолы и свежей воды. С мостика нам махал перевозчик Роучек:

– Без рыбы лучше не возвращайтесь!

Мы плыли мимо высоких скал; за день они нагреваются, а вечером от них веет теплом. Березы, растущие на склонах, розовели от солнца, которое медленно опускалось за мельницу. Деревья словно замерли – ни одна ветка не шелохнется.

– Вот это погода! Как раз для рыбалки! – сказал пан Людвик и повернулся ко мне.

А у меня на душе было по-прежнему неспокойно. Чем больше я любовался рекой, тем больше волновался: а вдруг ничего не поймаю?

Вторая лодка плыла рядом с нашей. Генерал и петипасскии учитель вспоминали прошлые свои рыбалки, разговаривали о рыбах. Едва они упоминали какую-нибудь рыбу, как раздавался голос Руды:

– Тридцать пять… Двадцать пять… Пятьдесят!..

Петипасскии учитель то и дело посматривал на него и утвердительно кивал головой.

Там, где на левом берегу реки стоят домики с садами, мы увидели петипасских ребят. Они шли гуськом по тропинке, высоко поднимая руки. Это они показывали, что держат мне палец на счастье.

У ольхи нас ждала Анча с Пецкой. Пан Людвик подъехал к берегу, и я помог Анче сесть в лодку. Пецка вскочил сам.

Теперь Петипасы казались мне самым красивым местом в мире. Наверное, нигде, никогда не было такой Красивой реки, таких зеленых деревьев и такого розового горизонта. Даже тучи на небе были какими-то необыкновенными.

Все было бы хорошо, если б не мысль о карпе для Анчи. Но Анча ни о чем не догадывалась. Она сидела с Пецкой на задней лавке и рассматривала мою удочку.

Потом она завертела катушку, спиннинг затрещал, и Пецка на него залаял. Я подумал, что это неважная примета.

Пан Людвик повернулся ко мне:

– Тоник, бросай якорь!

Я бросил в реку камень на веревке, затем побежал к тому месту, где сидела Анча, и бросил второй. Пан Людвик сказал, что у меня получается, как у заправского рыбака.

Другую лодку остановил Руда.

Справа над нами поднималась казинская скала. Солнце освещало только её вершину. Вода под скалой была чёрная и глубокая.

На другом берегу я увидел петипасских ребят. Они стояли среди высоких верб и забрасывали удочки.

– Ну, Тоник, начнем! – сказал пан Людвик и показал мне, где я должен сесть.

На другой лодке тоже готовились. Генерал хотел одолжить одну удочку Руде, но петипасский учитель сказал:

– Ему ещё рановато!

Чтобы Руде не было скучно, петипасский учитель достал из своих вещей складной метр и подал его Руде.

– А что с ним делать? – шепнул мне Руда.

– Будешь измерять рыбу, понятно?

Я попросил Анчу подать мне коробку с крючками. Но сначала я прикрепил на леску поплавок и оловянное грузило, а потом уж привязал крючок. И наконец насадил на крючок червяка. Пан Людвик, Генерал и петипасский учитель уже забросили свои удочки. Я торопливо бормотал про себя свое заклинание:

– Река, река, дай мне рыбу!

Грузило легко опустилось в воду. Я посмотрел на Анчу: не скажет ли она мне что-нибудь на счастье? Она взяла лапу Пецки и помахала мне ею. В тот же миг Генерал подсек леща.

– Для начала не так уж плохо, – похвалил петипасский учитель.

– Лещ, тридцать семь, наша лодка выигрывает! – заявил Руда и сунул рыбу в ведерко.

– Ну, Тоник, теперь очередь за нами, – шепнул мне пан Людвик.

На левом берегу что-то плеснулось.

– Я тоже поймал! – послышался голос Грудека.

Я увидел, как все ребята сбегаются к нему.

– А ты, Тонда? – пропищал через реку Лойза Салих.

– Я ещё нет!

– Насади тесто! – посоветовал через реку Индра. – Сегодня клюет на тесто!

– Тихо! – крикнул петипасский учитель, и на реке стало тихо-тихо, как в школе во время урока.

Я следил за поплавком так внимательно, что в глазах у меня рябило. Но он не шевелился.

Внезапно с другой лодки послышался голос петипасского учителя. Он звал Генерала:

– Карел!

Я повернулся. Петипасский учитель стоял в лодке, а его удочка согнулась до самой рукоятки. Много ему пришлось повозиться, прежде чем он вытащил рыбу из воды.

Руда гордо провозгласил:

– Карп, ровно пятьдесят!

Ребята стояли на берегу. Было уже темно, и они плохо видели нас. Однако они услышали, как что-то сильно плескалось по воде.

– Это твой, Тонда? – сложив ладони, крикнул Грудек.

Я не ответил.

– Лучше помолчи, – посоветовал Грудеку Индра Клоц.

Петипасский учитель даже не прикрикнул на них. Он был страшно доволен, что поймал такого карпа.

Пан Людвик положил руку мне на плечо:

– Не огорчайся так, Тонда. Мы ещё им покажем!

Потом ко мне подошел Пецка. Опершись передними лапами на сиденье, он смотрел мне прямо в глаза и помахивал хвостом. Ему тоже хотелось меня утешить.

Становилось прохладно. Над рекой взошел месяц.

Все вокруг осветилось. И поплавки стало видно очень хорошо. Но мои все равно не шелохнулся.

Петипасские ребята продолжали стоять на берегу. Только Лойза ушел домой, мать увела его ужинать. Я слышал, как он говорил ей по дороге:

– Не могу я тебе дать руку. Я держу палец Тонде на счастье.

Анча тихо сидела на носу лодки. Пецка дремал, свернувшись у её ног. Он не проснулся даже тогда, когда пан Людвик вытащил карпа. На два сантиметра больше, чем у учителя!

– Когда же у тебя клюнет, Тонда?

Это сказала Анча. Хорошо, что при свете месяца не видно, как человек краснеет…

– Ты слышишь меня, Тонда? Я пробубнил:

– Анча, тихо, а то разбудишь Пецку.

– Он все равно не спит.

– Спугнешь рыбу.

Пан Людвик тихо засмеялся.

С другой лодки послышался голос Генерала:

– Какой прекрасный вечер!

Я бы тоже так думал, если б у меня был карп для Анчи.

– Тонда, ты не хочешь со мной разговаривать? – снова сказала Анча.

– Хочу. Вот поймаю рыбу, тогда… – Я шлепнул ладонью по воде.

– Тише, Тоник! – буркнул пан Людвик.

– Я бы тоже разозлилась, если б у меня не клевало, – вздохнув, сказала Анча.

И в эту минуту вся моя злость куда-то улетучилась. Я спокойно взял удочку, вытянул крючок из воды. Попросил Анчу, чтобы она сама выбрала мне самого хорошего червя. Отвязал свой крючок и дал его подержать Анче.

– Ты что, уже собираешься, Тоник? – удивился пан Людвик.

– Хочу попробовать с грузилом потяжелее. Что скажете?

Пан Людвик кивнул:

– Можно. Вода сегодня тянет.

Но, прежде чем я заменил грузило, Анча выронила из рук крючок – мой лучший крючок! Напрасно искали мы его по всей лодке.

Но даже из-за этого я не мог сердиться на Анчу. Я только попросил, чтобы она подала мне какой-нибудь другой из коробки. И она выбрала крючок пана Роучека. Тот, черный и ржавый.

– Этот годится?

Я хотел было вернуть его Анче, но голос у неё был такой печальный, она так расстроилась, что потеряла мой самый любимый крючок… Я хотел хоть немного её утешить.

– Это отличный крючок.

– Как я рада! – засмеялась Анча и подала мне червяка.

Я насадил и забросил удочку.

– Карп, двадцать семь, недомерок! – раздался с другой лодки голос Руды.

И брошенный обратно в реку карп весело всплеснул воду.

Через минуту снова:

– Усач, девятнадцать, недомерок!

– Они там напали на рыбий детский сад, – усмехнулся пан Людвик.

– А не пора ли нам домой? – спросил Генерал. Месяц скрылся за тучкой.

– Пожалуй, Тоник, начинай сматывать.

Пан Людвик встал. В темноте зажужжали катушки трёх спиннингов.

– Уже сматывают, – послышались голоса петипасских ребят. Они ждали нас на берегу.

Я оглянулся на Анчу:

– Ты теперь совсем не веришь, что я рыболов?

Анча не ответила. Она сидела на дне лодки, на коленях у неё лежал Пецка. Они спали.

Впрочем, теперь я и сам знал: никакой я не рыболов – Анча от скуки даже уснула.

Но вот что мне ответить ей, когда она проснется и спросит:

«Ну, Тонда, а где же обещанная рыба?»

Рыба, которую я должен для неё поймать, не могла быть обыкновенной рыбой. Ведь это первый подарок первому другу в Петипасах.

Пан Людвик тоже заметил, что Анча уснула.

– Тоник, поспеши со сборами, пока мы тут совсем не замерзли.

Я наклонился к удочке, но нарочно сунул руку в карман, чтобы не сразу браться за удочку. Мысленно я повторял:

«Ещё минутку. Вот сейчас рыба подплывает к червяку. Вот она открывает рот. Заглатывает червя. Значит, сейчас поплавок вздрогнет!»

Месяц выглянул из-за тучи. Поплавок неподвижно висел на леске.

Потихоньку я вынимал руку из кармана.

«Ну, теперь уже наверняка. Прежде чем я возьму удочку, на ней будет рыба!»

Поплавок слегка качнулся. Нет, это река играла с леской.

Пая Людвик вытягивал из воды якорный камень.

– Тоник, собирайся. Ты не уснул?

Я взял удочку. Леска натянулась. Так натянулась, что даже зазвенела. Я подсек, но крючок прочно застрял где-то на дне.

– Что ты там возишься, Тоник?

– Я, кажется, застрял.

– Вот те раз! – Пан Людвик окликнул вторую лодку.

– Отправляйтесь вперед! Тоник застрял. Мы вас догоним.

Я подсунул вторую руку под удилище, леска тонко запела.

– Нет, это, наверное, коряга.

И тут я почувствовал, как удочка дернулась, будто на дне что-то закрутилось, завертелось – и с такой силой, что лодка закачалась. Пан Людвик бултыхнул якорь обратно в воду. Удочка чуть не вылетела у меня из рук. Конец её заплясал вверх-вниз, а леска свистела так, словно вокруг нас комары летали.

Я только крикнул:

– Поймал!

Пан Людвик перескочил через два сиденья, опустился на корточки возле меня:

– Тяни!

Я тянул обеими руками. Но рыба будто приросла ко дну.

– Тяни, тяни! – кричал пан Людвик. – Это, наверное, угорь!

Я уперся ногой в край лодки, закрыл глаза и тянул. Рыба оторвалась от дна. Попав в поток, она заметалась влево и вправо.

– Смотри, не выпусти, Тоник!

Я прокрутил катушку разок, другой – больше не удалось.

Пан Людвик стоял возле меня и пристально следил за леской, которая металась из стороны в сторону.

Я сжал зубы.

– До чего ж здоровая!

Пан Людвик молотил кулаками по дну лодки.

– Если ослабишь хоть на секунду – поминай как звали!

Рыба начала уставать. Я это сразу почувствовал.

– Бери её с лески!

Я отбросил удочку, схватил в руки леску. Правой, левой, правой, левой – попеременно. Вода около кормы пошла кругами. Пан Людвик скинул пиджак, приготовился.

И вот показался угорь. Промелькнул вдоль борта к носу. И тут пан Людвик набросил на него пиджак.

Сердце у меня оглушительно стучало, коленки тряслись. Пецка тявкал, а Руда на другой лодке размахивал руками, как ветряная мельница:

– Ребята! Угорь! Такой, что в штанину не поместится!

– Тонда, ты? – отозвались ребята. Я ответил слабым голосом.

– Я-а-а…

– Ура! – заорали на берегу. А Генерал проговорил:

– Тонда, садись – пять!

Пан Людвик засунул угря в мешок и крепко-накрепко его завязал. Я взял этот мешок и передал его Анче:

– Это тебе!

– А он не кусается? – спросила Анча…

Мы медленно плыли назад к перевозу. Казинская скала уже растаяла в темноте, а река перед нами казалась широкой серебряной дорогой.

Я сидел на носу, смотрел на пана Людвика. Когда он наклонялся и загребал, я видел за его спиной Анчу. Несколько раз она мне сказала:

– Я его крепко держу!

Около Анчи, задрав мордочку, сидел Пецка. На его влажном носу светился лунный блик.

В другой лодке на веслах сидел Руда. Петипасский учитель командовал:

– Раз-два-а!

– Здорово получается! – бурчал время от времени Генерал.

А по берегу к перевозу шли ребята. И всем встречным сообщали:

– Везут угря! Такого, что в штанину не поместится!

Месяц освещал нам дорогу. А завтра взойдет солнце, послезавтра опять и послепослезавтра снова. Ещё много-много раз будет всходить солнце, прежде чем у меня кончатся каникулы. Чудесные каникулы в Петипасах!