Троил и Крессида

Срок подошел назначенному сбыться.

Зевесов приговор известен вам,

О сестры-Парки! Юная вдовица

Покинуть поутру должна Пергам

И против воли в стан уйти к врагам.

А принцу тосковать о ней придется,

Доколе нить судьбы его прядется.

Феб златоглавый трижды растоплял

С тех пор в лугах покровы снеговые

И лес, весной овеянный, являл

Трикраты на ветвях листы живые,

Как принц Троил, Гекубы сын, впервые

Любовь свою приметил: ту, с кем он

Себе на горе будет разлучен.

Итак, рассказ мой поведу я дале.

Крессидин провожатый Диомед

В растерянности полной и печали

Вдову застал, прибыв за ней чуть свет.

И летопись гласит: сомненья нет,

Вовеки ни одна жена младая

Так не скорбела, дом свой покидая.

4 Царевич у ворот ее с утра,

Мучительных исполненный терзаний,

Ждал, скоро ли поедет со двора

Та, что была ему всего желанней:

Всех радостей былых и упований

Источник, всех услад и прежних нег, —

Увы, Троил! Прощайся с ней навек.

С людьми своими поджидав Крессиду,

Как подобает мужу, Приамид

Терпел, ничуть не подавая виду,

Что горем совершенно он убит:

Хоть лик его, что взорам был открыт,

Невозмутим казался и покоен —

В седле с трудом держался юный воин.

Едва верхом уселся Диомед —

Кровь закипела в жилах у Троила

И сам себе сказал он: "Мочи нет

Сносить все это! Лучше уж могила!

Иль вовсе мне отвага изменила?

Иль не посмею ринуться вперед,

Единым махом с жизнью кончив счет?

Чего я жду? Зачем я Диомеда

И с ним охрану всю не перебью?

Недешево далась бы им победа!

Чем муки длить — не лучше ль пасть в бою?

А коли примут сторону мою

Из преданных людей хоть двое-трое,

То с милой прочь ускачем мы из Трои!"

Однако затевать неравный бой

Не стал он, и была на то причина:

В неразберихе схватки роковой

Могла Крессида пострадать безвинно.

Одно лишь это и страшило сына

Приамова: иначе бы Троил,

Уж верно, госпожу свою отбил.

Когда настал черед в седло садиться

Крессиде — испустила тяжкий вздох

И тихим шагом, нехотя, вдовица

Коня пустила... Хоть и не врасплох

Застал ее отъезд — но, видит Бог,

Бедняжка в муках с милым расставалась:

Душа у ней на части разрывалась!

От госпожи держась невдалеке,

Как будто в знак учтивости, со свитой

И соколом любимым на руке

Скакал царевич, грусти полон скрытой,

Чтоб ей хоть часть пути служить защитой.

И до конца он ехать был бы рад —

Но долг велит поворотить назад.

Навстречу им от греческой заставы,

Приветствуемый всеми, в должный срок

Подъехал Антенор, живой и здравый.

Троил, хотя и был уж недалек

От слез — себя, однако, превозмог:

Прибывшего облобызав сначала,

Он радость изъявил как подобало.

Минуту улучив, затем Троил,

К коню вдовы коня приблизив боком,

Взор на нее молящий устремил,

Ее руки коснулся ненароком

(Тут слезы полились у ней потоком)

И прошептал: "Условленного дня

Не пропусти — иль ты убьешь меня!"

И, бледный весь, коня он прочь направил,

Ни на кого не глянув. Диомед,

Напротив, без вниманья не оставил

Такую неучтивость. Сих примет

Он был знаток и, поглядевши вслед

Троилу, ускакавшему с отрядом,

Поехал не спеша с Крессидой рядом.

Ведя ее лошадку в поводу,

Так размышлял сей воин, сын Тидея:

"Глупец я буду, коль не заведу

С ней разговор! Дорогу веселее

В беседе коротать; а коль затея

Удастся — что ж! и мы не хуже всех.

За труд вознаградить себя не грех.

Но о любви заговорить с ней прямо

Остерегусь: ведь ежели верна

Моя догадка и сынок Приама

Запал ей в сердце, — ясно, что она

Забыть его так скоро не должна

И надобно тут действовать иначе, —

Нередко путь кружной ведет к удаче".

И вот, желая спутницу развлечь,

Он с ней беседует, и в разговоре

Сперва о пустяках заводит речь,

О том, о сем, — и спрашивает вскоре:

Зачем она грустна? Нельзя ли в горе

Ей как-нибудь помочь? Любой приказ

Он будет рад исполнить сей же час!

Сказавши так, он ей поклялся дале,

Что все преграды одолеть готов

И все свершить, чтоб только от печали

Ее избавить. Не жалея слов,

Вдову он ободрял: в конце концов,

У них ничуть не хуже, чем в Пергаме,

Служить умеют благородной даме.

"Понятно, — говорил ей Диомед, —

Не так-то сладко распроститься с домом,

Со всей родней, и в довершенье бед

К каким-то чужеземцам незнакомым

Отправиться одной... Но будь я громом

Небесным поражен, коль в трудный час

Вы друга не найдете среди нас!

Уж раз об вашей я пекусь охране

И жизнь за вас, коль надо, положу,

И раз уж вы меня узнали ране,

Чем прочих, — будьте мне за госпожу!

Я клятву дал, и я ее сдержу:

Располагайте мной! Любую службу

Исполню я в обмен на вашу дружбу.

Доверьтесь будто брату мне, молю!

Хоть я не ведаю, что за напасти

Вам выпали, — за вас душой скорблю.

Когда в моей бы это было власти,

Я был бы счастлив бремя хоть отчасти

Вам облегчить... Ну что ж! На то друзья,

Чтоб сострадать, когда помочь нельзя.

Пускай в нас недругов и чужестранцев

Вы видите: в том нет большой беды.

Ведь бог Любви для греков и троянцев

Един. Во имя Господа, вражды

Ко мне вы не питайте без нужды!

Я вам не враг! Готов любые казни

Стерпеть я, кроме вашей неприязни.

Увы, Калхасов близится шатер.

Он может видеть нас, и поневоле

Должны мы отложить до лучших пор

Беседу нашу. Я ж намного боле

Желал бы вам сказать — и мудрено ли?

Но дайте руку мне! Пока дышу —

Я ваш, и в том обет вам приношу.

Подобных слов, от страсти замирая,

Я никому до нынешнего дня

Не говорил: клянусь вратами рая,

Любовного не ведал я огня!

Но вас молю не презирать меня:

Пусть беден слог мой, речи пусть неловки —

Лишь дайте срок набраться мне сноровки.

Быть может, госпожа, смущает вас,

Что речь я о любви завел так скоро?

Но от людей я слыхивал не раз:

Чтоб воспылать, порой довольно взора;

В том для себя не вижу я укора.

Не зря всесилен и неодолим

Киприды сын: уж где мне сладить с ним!

Собой прекрасны вы; у нас же в стане

Достойных рыцарей не перечесть.

Из них любой, предвижу я заране,

Служить усердно вам почтет за честь.

Все ж, коль меня решитесь предпочесть,

Клянусь, не сыщется во всей вселенной

Столь преданный слуга и столь смиренный!"

Так молвил Диомед. Ему вдова

Как будто бы внимала, но на деле

Из всех речей немногие слова,

И то лишь мельком, слух ее задели:

Тоска и страх бедняжкою владели.

Отца ж завидев, сделалась бледна

И наземь чуть не рухнула она.

Но Диомеда сколь могла любезно

Она благодарила за привет,

Сказав, что для нее весьма полезна

Его поддержка будет и совет;

Она ж ему, во избежанье бед,

Готова доверяться без оглядки —

И снять себя позволила с лошадки.

Схвативши дочь в объятья, старый жрец

Ее лобзал, твердя: "Души отрада!

Дитя мое! Мы вместе наконец!"

Она в ответ, не подымая взгляда,

Промолвила смиренно: "Как я рада".

Но мы, Крессиду поручив отцу,

Вернемся в Трою, к царскому дворцу.

В ужасном гневе юный сын Приама

Домой примчался. Соскочив с коня,

К себе в покои прошагал он прямо,

В отчаянье судьбу свою кляня.

И разбегались челядь и родня,

Спеша убраться с глаз его подале:

Таким Троила прежде не видали.

Вот наконец остался он один

И волю дал безумствам исступленным:

Смерть призывал злосчастный царский сын

И проклинал Венеру с Купидоном,

Цереру, Зевса, Вакха с Аполлоном,

А следом и себя, и всех людей —

За исключеньем госпожи своей!

В постель он лег, однако сном утешным

Никак не мог забыться, и точь-в-точь

Преступный Иксион в аду кромешном,

Он в муках проворочался всю ночь.

Когда же вовсе сделалось невмочь,

В слезах нашел бедняга облегченье

И так он изъяснял свои мученья:

"О, где она? Где госпожа моя?

Где ясный взор, где ласковые руки,

Грудь белоснежная и все, что я

Еще вчера лишь ночью, до разлуки,

Мог зреть и осязать? О, что за муки

Терплю, один на ложе, хоть кричи —

Или подушку обнимай в ночи!

Увы! Как мог ее не удержать я?

Когда теперь ее увижу вновь?

Уж лучше бы мне сгинуть! О проклятье!

Крессида, жизнь моя! моя любовь!

Навек я твой — и дух, и плоть, и кровь.

Палач мой нежный, стражду я жестоко —

Ужели дашь мне умереть до срока?

Звезда моя! Мой путеводный свет!

Где ты теперь? Кому сияешь ныне?

И кто, когда Троила рядом нет,

Тебе с почтеньем внемлет, как богине?

Кем будешь ты утешена в кручине?

Увы, никем! Я по себе сужу:

Такие муки ждут и госпожу.

Как я разлуку вытерпеть сумею?

Дня не прошло, а я уж изнемог!

А милой каково? Что станет с нею,

С бедняжкою, в десятидневный срок?

Сойдет румянец юный с нежных щек,

И от тоски поблекнув, к возвращенью

Она иссохшей сделается тенью!"

Когда меж слез и стонов царский сын

Вдруг забывался краткою дремотой, —

То грезилось ему, что он один

В пустынном, жутком месте ждет чего-то

И не дождется... То враги без счета

Мчат отовсюду; он у них в руках! —

И грудь его холодный полнит страх.

Тут вздрагивал царевич с громким криком,

Как будто от внезапного толчка,

И пробуждался в ужасе великом:

Казалось, исполинская рука,

Беднягу вознеся под облака,

Швырнула оземь... и на смятом ложе

Он задыхался от сердечной дрожи.

И несчастливый жребий свой опять

Он клял, кропя слезами покрывало;

То сам с собой пускался рассуждать,

Что так, мол, убиваться не пристало;

Но вслед за тем все начинал с начала:

Проклятья, пени, слезы и мольбы

И вздохи о превратности судьбы.

Но сокрушенья принца о потере

И каждый вопль его, и каждый вздох —

Кто смог бы описать? По крайней мере,

Я не гожусь на это, видит Бог!

И дух мой слаб, и слог довольно плох,

И не под силу мне такое бремя.

Читатель, сбережем-ка лучше время!

... Едва поблек на небе серп луны

И осветился горизонт с востока,

Хоть звезды были все еще видны, —

В тот час, когда рассвет уж недалеко

И пылкий Феб, не нарушая срока,

На колесницу алую ступил, —

Велит Пандара звать к себе Троил.

Пандар, как ни ловчился, с прошлой ночи

Проведать принца так и не успел:

Еще с утра он призван был пред очи

Приама для каких-то спешных дел,

При коем безотлучно просидел

До вечера; теперь же, верный слову,

К царевичу помчался он по зову.

Пандар уж догадался наперед,

Что царский сын, всю ночь не спав от горя,

С ним поделиться жаждет в свой черед,

Нужду имея в дружеской опоре.

И посему на зов он прибыл вскоре

И, бодрый вид не позабыв принять,

К приятелю уселся на кровать.

"О мой Пандар! Сих мук не в силах дале

Сносить, я на погибель обречен

И уж до завтра доживу едва ли.

Лишь об одном прошу я (молвил он):

Чтоб ты, как друг, по части похорон

Мою исполнил волю; а именье

Я на твое оставлю разуменье.

Ты позаботься, чтобы мне жрецы

Костер соорудили погребальный,

Чтоб состязались в честь мою бойцы

И был бы пир устроен поминальный.

Да будет Марсу жертвою прощальной

Мой верный конь, ему же — меч и шлем,

А щит — Палладе. Догляди за всем!

Ту горстку пепла, в кою обратится

Троила сердце, — не сочти за труд

Собрать и спрятать! Пусть меня частица,

Тобою заключенная в сосуд

Златой, что урной, слышал я, зовут,

Хранится в знак моей любви и муки

У той, по ком томился я в разлуке.

Недуга я не в силах превозмочь,

И смерть моя близка по всем приметам:

Дурные сны мне снились нынче в ночь

И Аскалаф-сова кричал при этом...

Что зря гадать по звездам и планетам?

Все к одному! Явись же поскорей,

Гонец-Меркурий, за душой моей!"

— "Ну что ж, — вздохнул Пандар, — видать, попала

Вожжа под хвост! Твердил ведь я не раз:

Терзаться нет причин и проку мало, —

Да только силы даром порастряс.

И впрямь, никто упрямцу не указ!

Чем тут помочь? Насильно мил не будешь,

И поумнеть безумца не принудишь.

Скажи-ка мне, с чего ты возомнил,

Что из мужей никто еще доселе

Так не любил, как ты? Нет, мой Троил,

Не первый ты на свете, в самом деле,

От милой отлучен на две недели,

Зато единственный наверняка,

Кто поднял шум такой из пустяка!

Да это невидаль какая, что ли —

Разлука? Всякий муж или жених

Хоть раз да расставался против воли

С подругой; но еще никто из них

Не помирал от горестей таких.

Не век же вместе! Рано или поздно

Друзьям побыть приходится и розно.

А каково тому, чья госпожа

С другим на брачное возляжет ложе

По прихоти родни? Острей ножа

Бедняге эта весть! Но горю все же

Не поддается он — помилуй Боже!

Он тверд и сохраняет бодрый вид

И верит: время раны заживит.

Ведь время-то идет! в том вся и штука.

Лишь наберись терпенья, милый брат,

Дай дням протечь — и кончится разлука:

Калхаса дочь получишь ты назад.

У ней, готов я биться об заклад,

Чтоб воротиться, ловкости достанет!

И слово дав, она уж не обманет.

А что до вещих снов и прочих грез —

Все это вздор! Игра воображенья!

Смешно и толковать о них всерьез.

Телесное ли тут изнеможенье

Сказалось, или рассудка напряженье —

Бог весть! Одни лишь дурни верят снам,

А я так и гроша за них не дам.

Спроси жрецов — тот скажет: сновиденья

Суть знаменья небесные, а тот —

Что это дьявольские наважденья.

У лекарей подавно тут разброд:

На сытый, на голодный ли живот,

От черной или белой желчи снятся

Дурные сны — уж где им разобраться!

Слыхал я также, что обрывки дум,

Дневные страхи, образы, идеи

Из ночи в ночь тревожат спящий ум

Виденьями... Иные книгочеи

Считают, что на сон всего сильнее

Влияют превращения Луны

И времена в году. Но к черту сны!

Оставим их старухам, столь охочим

До небылиц; оставим их глупцам,

Что верят совам, воронам и прочим

Оракулам, авгурам и жрецам.

По мне, так это просто стыд и срам:

Затем ли разум нам дала Природа,

Чтоб верить россказням такого рода?

Но будет! Поразмыслим-ка с тобой,

Как время нам убить до вашей встречи,

Пока Крессида не пришла домой, —

Хоть знаю, этот день уж недалече,

А там пойдут у вас иные речи...

Ну, подымайся! Дурь свою забудь.

Не лучше ль нам заняться чем-нибудь?

Припомним жизнь вольготную, что прежде

С тобою мы вели; поговорим

О радости грядущей и надежде, —

Увидишь сам, тоска твоя как дым

Растает, и мгновением одним

Все десять дней представятся, тем боле,

Что славно скоротать их — в нашей воле.

Теперь у многих гости да пиры:

Ведь перемирье! Вот и нам не худо

Поехать поразвлечься до поры

Хоть к Сарпедону. Дом его отсюда

Всего лишь в миле. Погостим, покуда

Твой срок не выйдет. Там, среди друзей,

Глядишь, и время побежит резвей.

Будь молодцом, вставай-ка! Много ль чести —

Валяться в спальне, двери затворя?

Дня не пройдет, как разнесутся вести

По городу, что младший сын царя

Больным сказался, видно, мол, не зря:

Что трусит он, с врагом боится схватки, —

Ведь люди-то до сплетен ох как падки!"

— "Ах, братец, — рек царевич, — мудрено ль,

Что стонов я и слез унять не в силах?

Лишь те, кто сам изведал эту боль,

Кто страждал всей душой, всей кровью в жилах,

Кто света не видал вдали от милых,

Меня поймут! Я всех лишился благ:

Источник всех отрад моих иссяк!

Но встать, наперекор зловредным слухам,

Намерен я и немощь побороть

Так скоро, как смогу собраться с духом.

Да поторопит ради нас Господь

Заветный день! Душа моя и плоть

Истомлены: как мая жаждут птицы,

Так я прихода жду моей царицы!

Зовешь ты в гости ехать — но к кому ж?" —

Спросил и приподнялся он со стоном.

"Да к Сарпедону. Он достойный муж,

И роду царского, и в дружбе с троном,

Притом весьма богат — чего ж еще нам?"

С ним согласился принц, и наконец

Они вдвоем покинули дворец.

Своей не посрамил пред ними славы

Радушный Сарпедон, и за столом

Все мыслимые яства и приправы

В избытке подавались день за днем.

Твердили долго в городе потом,

Что, мол, никто от сотворенья мира

Не задавал великолепней пира.

Музыка там лилась, ни на момент

Не преставая: право же, едва ли

Сыскался бы на свете инструмент,

Чьи струны или трели не звучали

У Сарпедона в пиршественной зале!

И множество пригожих юных дам,

Взор услаждая, танцевали там.

Но что царевичу с его тоскою

До радостей чужих? Уж таковы

Влюбленные: душа его одною

Крессидою полна, из головы

Нейдет она, в глазах стоит! Увы,

Ни лакомства, ни редкостные вина

Приамова не утешают сына.

На дам нарядных глядя, все о ней

Томится, всюду видит он Крессиду;

Чуть музыканты грянут веселей —

Свою лишь растравляет он обиду,

Один средь всех! И мнится Приамиду:

Уж коли госпожи с ним рядом нет,

Здесь никому плясать и петь не след.

То, скрывшись от ушей чужих и взглядов

В покое дальнем и замкнувши дверь,

"Любовь моя! — взывал он, — труд сей адов

Свершу я и дождусь тебя, поверь!

Но где ты, свет мой? Что с тобой теперь?"

Бедняга, так ли он еще восплачет,

Когда его Фортуна околпачит!

То старую записку иль письмо,

Достав, он перечитывал с оглядкой —

И все, что было, в памяти само

Вдруг оживало. Всю ее украдкой

Он представлял, терзаясь мукой сладкой...

Так вытерпев четыре дня, Троил

Пощады у Панд ара запросил.

"Поедем, друг! Пора нам, в самом деле,

Убраться подобру, — взмолился он. —

Сдается мне, что мы уж надоели

Хозяевам и славный Сарпедон

Не нынче-завтра выставит нас вон.

Поедем! Говорю тебе по чести,

Невмочь мне оставаться в этом месте".

— "Помилуй, — возразил ему Пандар, —

Куда спешить? На что это похоже —

Сорваться и бежать как на пожар

От любящего друга! Вон из кожи

Он лез, чтоб угодить нам, — хорошо же

Отплатишь ты ему за стол и кров:

Приехал, повздыхал — и был таков!

Сам посуди, сколь это неучтиво:

Неделю прогостить пообещав,

По прихоти минутной, всем на диво,

Отбыть в разгар веселья и забав.

Все скажут, что у принца скверный нрав.

Уж погоди три дня, будь верен слову —

А там и уберемся поздорову".

Насилу смог Пандар на пару дней

Отъезд отсрочить. Только миновала

Неделя — принц велел седлать коней,

С хозяином простясь как подобало,

И тронулись. Дорогой полегчало

Троилу, лишь один издал он вздох:

"А вдруг она уж дома? Дай-то Бог!"

И засвистал на радостях как птица.

Пандар подумал: "Дома? Черта с два.

Не скоро ей удастся воротиться!

Но пусть-ка поостынет он сперва

Да отойдет. Подкладывать дрова

В горящую солому — нет уж, дудки!"

А вслух при этом отпускал он шутки.

Так ободрял Троила верный друг

До самого дворца владыки Трои.

Вот спешились они, услали слуг

И поднялись к царевичу в покои.

И там, пока не смерклось, эти двое

Всё о Крессиде разговор вели —

И наконец, поужинав, легли.

75 К рассвету принц успел уж пробудиться

От сна и, нетерпеньем одержим,

Поехать к дому, где жила вдовица,

Пандара умоляет вместе с ним:

"Ах, братец, ради Бога, поспешим!

Пусть даже мы хозяйку не застанем —

Так хоть на дом, столь милый сердцу, взглянем!"

Сославшись тут на спешные дела

И свиту отпустив, с одним Пандаром

Он едет к дому, где она жила.

Увы, надежды все пропали даром!

И, пошатнувшись, будто бы ударом

Сраженный в сердце, видит Приамид,

Что дом снаружи наглухо закрыт.

При виде поперечных перекладин,

Что ставни загораживали в ряд,

Он так недвижен сделался и хладен —

Внезапной стужей словно бы объят.

И вдруг, коня пришпорив, наугад

Понесся прочь, пути не разбирая,

Как будто от погони удирая.

И он шептал: "О дом! О милый дом!

О храм мой, что с тобою сотворилось?

Пустой фонарь с погашенным огнем!

Где свет сиял — там темень воцарилась.

О, горе нам! Зачем, скажи на милость,

Не рухнул ты? Зачем не умер я?

Обоим без нее нам нет житья!

О дом, когда-то солнцем озаренный,

Вместилище бесчисленных услад,

Дворец, покинутый и разоренный,

Прощай, в несчастье мой названый брат!

О храм без божества! Я был бы рад

Лобзать твои окованные двери —

Когда б я был один, по крайней мере".

80 тут на Пандара взор он обратил,

Попридержал коня, чтоб ехать дале

С ним обок, и, собрав остаток сил,

Поведал другу о своей печали

Всё заново; и лик его вначале

Так бледен был, а голос тих и слаб,

Что даже камень жалость проняла б.

81 Так ехали вперед они без цели,

Всё по знакомым улицам кружа,

Как вдруг воспоминанья одолели

Царевича: «Вон дом, где госпожа

На празднике плясала! — весь дрожа,

Воскликнул он, — а вон и храм Паллады:

Впервые там скрестились наши взгляды!

Вон там она в кругу знакомых дам

Резвилась: как недавно это было!

Я смех ее впервые слышал там.

А здесь она мне в шутку пригрозила:

"Смотри не разлюби!" — и этак мило

Взглянула на меня: тот ясный взор

Я в сердце ощущаю до сих пор.

Здесь пенью госпожи моей прилежно

Внимал я: этот дом я узнаю.

А что за голос! Он звенел так нежно,

Журчал подобно чистому ручью.

Что за напев! Я точно был в раю...

А там.она в награду за служенье

Явила мне свое расположенье. —

И он воззвал: — Амур! Властитель мой!

Зачем Троилу снова шлешь страданья?

Про то, как на меня ты шел войной,

Уж верно, будут сложены преданья.

Вассал поверженный, исправно дань я

Плачу с тех пор; иль гнев твой не утих?

Иль сам ты губишь подданных своих?

Помилуй, государь! Твой гнев жестокий

Изведал я сполна — и навсегда

Усвоил, господин, твои уроки.

О сжалься! велика моя нужда.

Вовек неколебима и тверда

Моя пребудет вера — лишь Крессиду

Ты возврати пораньше Приамиду!

Тоскою той же грудь наполни ей,

Что днесь меня терзает исступленно, —

Тогда она вернется поскорей!

Не будь суров, Амур, с потомком трона

Приамова, как некогда Юнона

Наследников Фиванского царя

Не пощадила, зло им сотворя».

Вот место, где Крессида из Пергама

В то утро выезжала. У ворот

Остановился принц и стал упрямо

Вдоль заграждений ездить взад-вперед.

"Вон та дорога, — думал он, — ведет

Из города; по ней же, вероятно,

Любовь моя воротится обратно.

Вон до того холма не я ли сам

Крессиду провожал? За рощей тою

С ней распрощался я — о, горе нам! —

И в тот же вечер воротился в Трою.

Вовек теперь отрады и покою

Не ведать мне, доколе госпожу

За поворотом вновь не разгляжу!"

Так час за часом проводил он время

И мнил порой, что тает на глазах,

Что стан его сгибает скорби бремя

И у людей одно лишь на устах:

Как он переменился и зачах.

(Что было, впрочем, лишь воображеньем —

Ума меланхолическим броженьем.)

То шепот чудится ему, то вздох —

Как будто вправду всякому невежде

Есть дело до него: "А принц-то плох!

Совсем уж не жилец — не то что прежде!"

Так, от отчаянья опять к надежде

Переходя, провел он день иль два

До срока, что назначила вдова.

По временам, нуждаясь в развлеченье,

Слагал он песни о своей тоске,

Желанное в том видя облегченье.

Не раз, в укромном скрывшись уголке

И наспех подобрав строку к строке,

Пускался петь он о своей печали;

Образчик песни привожу я дале.

"О госпожа! Звезда моя в ночи!

Протянешь ли из дальнего далека

Свои мне путеводные лучи?

Не медли сверх назначенного срока!

Во мгле мой челн стремится одиноко

К погибели! Уже Харибды пасть

Разверзлась... о, не дай же мне пропасть!"

Едва допев, он принимался снова

Вздыхать, с тоской своей наедине,

Иль дожидался времени ночного

И все терзанья поверял Луне,

Чей светлый лик он созерцал в окне,

И ей шептал: "Придет моя царица,

Как только юный месяц народится.

Пред тем как с ней простились мы, твой серп

Состариться успел. Вокруг вселенной

Плывя в ночи, идешь ты на ущерб;

Когда же завершится перемена —

Я счастлив буду снова. О Селена,

Поторопись, не мешкай на пути

И новенькие рожки отрасти!"

В те дни и ночи время для Троила

Едва ползло, и мнил не в шутку он,

Что солнце прежний путь свой удлинило

И дольше озаряет небосклон,

Чем должно, — или это Фаэтон

Воскрес и неумелою десницей

Не сладит вновь с отцовской колесницей.

Порой, на крепостной взошедши вал,

Ахейцев стан он озирал часами

И сам с собой при этом толковал:

"Вон там, за теми дальними шатрами,

Любовь моя тоскует о Пергаме.

И самый воздух в этой стороне

Мне отчего-то сладостен вдвойне.

Должно быть, это милой воздыханья

Доносятся сюда издалека

С летучим свежим ветром, чье дыханье

Щеки моей касается слегка.

Да, так и есть! Я в шуме ветерка

Рыданий горьких различаю звуки:

То госпожа моя скорбит в разлуке".

Так минул день девятый; вслед за днем

Прошла и ночь. Царевич в ожиданье.

Пандар меж тем всечасно был при нем

И, облегчить стремясь его страданья,

Надежду в нем на близкое свиданье

Поддерживал и уверял как мог,

Что госпожа его вернется в срок.

Тем временем злосчастная вдовица

Во вражьем стане, средь немногих жен,

Вздыхать не преставала и томиться:

"Куда ни глянь — беда со всех сторон.

Уж лучше смерть! И вправду не резон

Мне дальше жить. Зачем я не сумела

Предугадать, как обернется дело?

Отец не пустит, сколько я ни тщусь,

Меня назад: я у него во власти.

Когда же в срок домой не ворочусь,

Сочтет мой милый, что для новой страсти

Его забыла я... Кругом напасти,

И как ни поверни, спасенья нет.

Зачем я только родилась на свет?

А если ночью, лагерь их проклятый

Покинув, я отважусь на побег

И буду схвачена как соглядатай?

Или какой-нибудь негодный грек

Мной завладеть захочет — и навек

Погубит неповинную Крессиду?

Возможно ли такую снесть обиду?"

От сих терзаний сделалась вдова

Лицом бледна и телом исхудала.

По целым дням, от горя чуть жива,

На стены Трои бедная взирала,

Где дом ее остался. Слез немало

Ночами также пролила она,

Безмерного отчаянья полна.

О царском сыне воздыхая тяжко,

Сто раз на дню достоинства его

Перебирала в памяти бедняжка,

И что он говорил, и каково

При том глядел, и все до одного

Свиданья их и речи — всё до слова,

И сердце в ней огнем пылало снова.

При виде слез, что сутки напролет

Несчастная лила не преставая,

Никто б не устоял: кремень и тот

Заплакал бы! Притом, вдова младая

Ни с кем, средь чужестранцев пребывая,

Не смела скорби разделить своей —

И тем тяжеле приходилось ей.

На стены Трои в неприступных башнях,

На храмы и дворцы взирав с тоской,

В обитель нег и радостей вчерашних

Она стремилась, потеряв покой,

И жалобно стенала день-деньской:

"О где ты, мой Троил? Чем занят ныне?

Еще ль ты помнишь о своей рабыне?

О, если бы я речам вняла твоим

И скрылась бы с тобой, не знав печали!

Все пересуды — вздор, коль мной любим

Такой достойный муж! И впрямь, едва ли

Меня б за это строго порицали.

Но поздно сетовать! Упущен срок:

Покойнику в лекарствах что за прок?

Увы! Что натворила я? Три ока

У здравомыслия: из них одно

Событья в настоящем зрит широко,

Второму зреть прошедшее дано;

А третьим, что вперед обращено,

Грядущего провидеть не смогла я —

За что судьба и выпала мне злая.

Но будь что будет! Завтра же тайком,

Дождавшись только времени ночного,

Отсюда выберусь — и прямиком

Отправлюсь к милому; а с ним готова

Хоть на край света я! Суда людского

Страшиться ль нам? Завистны люди сплошь:

Чужое счастье им — что острый нож.

Довольно печься нам о чьем-то мненье!

Всем угождать — не оберешься бед:

Что у одних встречает одобренье —

Другими почитается за вред.

До этих и до тех мне дела нет!

Дорогу видя к собственному благу,

Впредь от нее не отступлю ни шагу".

но Итак, вдова решилась не шутя

Соединиться с милым, честь по чести.

И что ж? Увы! Два месяца спустя

Ее застанем мы все в том же месте,

А царский сын со всею Троей вместе

Забыт и выброшен из головы!

Пред тем событья были таковы.

Тидеев сын, рекомый Диомедом,

Давно уже поладить был не прочь

С Крессидою — лишь был бы способ ведом

Заполучить ему Калхаса дочь.

И голову ломал он день и ночь:

С какой приманкою раскинуть сети

Для рыбки, что имел он на примете.

Хотя и полагал он, что у ней,

Уж верно, есть возлюбленный в Пергаме, —

Иначе почему б за столько дней

Ни разу молодой, пригожей даме

Не рассмеяться? посудите сами! —

Но все-таки, в надежде на успех,

Решил он, что попробовать не грех.

То мнилось вдруг ему, что неудачей

Сия затея кончиться должна:

"Безумец я, — ворчал он, — не иначе!

У ней другой на сердце; с ним она

Насильно, может быть, разлучена, —

Недаром сказано в одном трактате:

Где скорбь гнездится, там любовь некстати.

А впрочем, отобрать сей нежный цвет

У малого, по ком она столь тяжко

Вздыхает, — вот победа из побед!

Нет, будь что будет: попадется ль пташка

В мои силки, случится ли промашка —

Я счастья попытаю, ей-же-ей,

Ни сил не пожалею, ни речей!"

Был Диомед могуч и крепок телом,

В кости широк, в бою неукротим,

Громкоголос, упрям, суров — и в целом

С царем Тидеем схож, отцом своим.

Притом хвастун (водился грех за ним),

Наследник Аргоса и Калидона, —

Так писано о нем во время оно.

Крессида росту среднего была,

Но так стройна в простом своем наряде,

Лицом и всей повадкой так мила,

Что краше не сыскать! Густые пряди

Своих волос она сплетала сзади

В одну златую косу — диво див, —

Блестящей нитью ловко перевив.

Лишь брови, сросшиеся посередке —

То был у ней единственный изъян.

А взор ее очей, спокойно-кроткий,

Был точно райским светом осиян.

Коль верить описаньям горожан

Тех давних лет, — сама Любовь, казалось,

С красою в ней за первенство сражалась.

Она была разумна и добра,

Обучена всему, в речах учтива,

Скромна, и сердобольна, и щедра,

Притом резва и весела на диво,

И лишь порой не в меру боязлива.

Но сколько ей в ту пору было лет —

Про то ни слова в летописях нет.

Троил же принц и ростом взял, и статью,

Сложеньем соразмерным и лицом:

Все совершенно было в нем! Меж знатью

Троянской слыл не зря он удальцом.

Собой прекрасен, молод, и притом

Отважней льва и духом тверже стали —

Достойней мужа в мире не видали!

И автор мой, чью повесть в меру сил

Для вас перелагаю, пишет то же:

Что прочих рыцарей превосходил

Царевич и в бою не ведал дрожи.

Хоть вздумай исполин, с горою схожий,

Сразиться с ним — и этого б Троил

Отвагой дерзкой в бегство обратил.

Однако же вернемся к Диомеду:

В десятый день Крессидиных скорбей

В шатер Калхаса, как сосед к соседу,

Взошел он, утра майского свежей,

Чтоб у жреца (так он поведал ей)

Совета испросить. На самом деле

Совсем иной достичь хотел он цели.

Крессида гостю предложила сесть

С собою рядом и велела слугам

Вина подать и сладостей принесть;

С ним разговор затем, как с добрым другом,

Учтивый завела: таким досугом

Куда как был доволен Диомед!

Я суть перескажу вам их бесед.

Сперва лихие вспомнил он сраженья,

Героев той и этой стороны,

И пожелал Крессиды слышать мненье

По поводу осады и войны.

Затем спросил, не кажутся ль чудны

Ей греки: разговоры их и нравы,

Обычаи, наряды и забавы.

Еще спросил он, отчего Калхас

Не сыщет ей достойного супруга.

Крессиде, что доселе ни на час

Сердечного не забывала друга,

От сих расспросов приходилось туго.

Бедняжка отвечала как могла,

Куда ж он клонит — в толк и не взяла.

Здесь, осмелев, промолвил сын Тидея:

"Благоволите выслушать меня,

О госпожа! Ни разу и нигде я —

С тех самых пор, как в первом свете дня

Повел за повод вашего коня, —

Не видел вас иначе как в печали

(Чем вы меня безмерно удручали).

Отсюда, впрочем, заключить я смог,

Что сердце ваше в непокорной Трое

Осталось, кем-то взятое в залог.

Меня ж сие задело за живое:

Я б не желал, чтоб вы, лишась покоя,

Хоть об одном из этих бедолаг

Слезинку уронили, скорби в знак.

Что ваш Пергам? Обширная темница!

Он осажден и сгинуть обречен.

И всякий, кто в стенах его томится,

Живым оттоль не выйдет нипочем:

Будь он хоть первым в свете богачом

И пожелай спастись — ни власть, ни злато

Тут не помогут! Всех их ждет расплата.

За честь Елены, лучшей среди жен,

Троянцы нам ответят! Не спасется

Никто: надежно город окружен,

Все сгинут — от раба до полководца.

От нашей мести Тартар содрогнется!

Пусть видят все, какая ждет напасть

Тех, кто у нас цариц посмеет красть!

Коль ваш отец, мудреным прорицаньем

Нас не надув, поведал все сполна

(Порой ведь и у слов, подобно тканям,

Обратная бывает сторона) —

То близок день, в который пасть должна

Сия твердыня, и тогда вы сами

Своими все увидите глазами.

Иначе для чего родитель ваш

Стремился поскорей на Антенора

Вас обменять? Иль это просто блажь?

Нет! Зная, что должны погибнуть скоро

Все, кто ни есть в Пергаме, без разбора,

Оттуда торопился дочь свою

Он вызволить — поруку в том даю!

О госпожа моя! Что было прежде —

Прошло; довольно слез и маеты!

Не век же вам в несбыточной надежде

Мрачить свои прекрасные черты.

Иль собственной не жаль вам красоты?

Напрасно вы печалитесь о Трое,

Утешьтесь и забудьте все былое.

Что до любви утраченной — тужить

О том не след: ей сыщется замена.

Есть муж достойный, что готов служить

Вам ныне преданно и неизменно,

Усердней всех троянцев. Откровенно

Скажу: мне честь подобная стократ

Желаннее любых иных наград!"

Тут покраснел, смутясь, могучий воин,

И голос дрогнул у него слегка, —

Но вскоре продолжал он, вновь покоен,

Лишь на вдову взглянув исподтишка:

"Хоть видите во мне вы чужака —

Я дворянин, и знатностью к тому же

Троянских рыцарей ничуть не хуже.

Будь жив Тидей, родитель мой и царь,

Я получил бы, волею закона,

Все, чем владел он. Впрочем, я как встарь

Наследник Аргоса и Калидона,

Хоть сам отец не передал мне трона:

Он пал, до лет преклонных не дожив,

В походе Полиника против Фив.

Итак, душа моя, не зря впервые

Средь жен себе избрал я госпожу:

Я, сколь позволят боги мне благие,

Ей верою и правдой послужу!

И не уйду, по чести вам скажу,

Покуда мне вы не дадите слово,

Что завтра здесь же свидимся мы снова".

Я повторять не стану всех речей,

Что произнесть успел с мольбой во взоре

Тидеев сын. Довольно, что у ней

Согласье он на встречу вырвал вскоре,

С условьем, что не станет в разговоре

Сердечных дел касаться Диомед.

Вот, впрочем, что услышал он в ответ.

Не преставая вспоминать Троила,

Нахмурясь и принявши строгий вид,

Негромко с ним она заговорила:

"С рожденья всей душой, о Тидеид,

Я город свой люблю. Да сохранит

Его Зевес от нынешних напастей

И худших не пошлет ему несчастий!

Хоть жаждут греки выместить свой гнев

На нем — но город сдаться не принудят.

Отец же мой, о выкупе радев,

Меня желал обнять — и кто осудит

Его за то? Дочерней не убудет

Во мне любви лишь только потому,

Что дорого досталась я ему!

Меж греков много есть мужей достойных,

Однако и троянцы с давних лет

Упорством славились, отвагой в войнах,

И статью, и умом, — им равных нет!

Хоть верю я, любезный Диомед,

Красавицы иные будут рады

За службу удостоить вас награды.

Мне ж до любви нет дела. Мой супруг,

Кому всем сердцем я принадлежала,

Скончался. Я с тех пор любовных мук,

Клянусь Палладой, как огня бежала

И проку в них не видела нимало;

Хоть были мне известны наперед

И доблесть ваша, и высокий род.

Тем пуще я настойчивости вашей

Дивлюсь. Когда же в толк возьмете вы:

Любовь — не для меня? Я полной чашей

Испить готова горький долг вдовы,

Скорбя до самой смерти. Таковы

Намеренья мои; что будет дале —

Бог весть! однако нынче я в печали.

Теперь не до веселья мне. Притом,

Вы сами слишком заняты войною.

Вот ежели — как вы клянетесь в том —

Вам вправду захватить удастся Трою, —

Склонясь пред небывальщиной такою,

И я, быть может, натворю тотчас

Дел небывалых... Впрочем, будет с вас.

Я с вами завтра поболтать готова

И рада видеть вас в любой из дней

С одним условьем: о любви ни слова.

Прощайте же! Будь милостью моей

Одарен кто из греческих мужей —

На вас бы выбор пал, клянусь владыкой

Зевесом и Афиной дивноликой!

Я вас любить согласья не даю —

Хоть не скажу, что этому не сбыться.

Все с Божьей воле, и стезю мою

Да направляет Божия десница! —

И тут, вздохнув, потупилась вдовица

И молвила: — О мой священный град!

Ужель тебя и впрямь не пощадят?"

Однако сын Тидея с новым жаром

О милости молил ее как мог.

И что же? Потрудился он не даром:

У ней перчатку выпросил в залог

Приязни будущей, — и за порог

Он вышел, лишь когда уже стемнело,

Уверенный в благом исходе дела.

Уже Венера освещала путь

Снижавшемуся Фебу, и Селена

Коней своих стараясь подстегнуть,

У Льва стремилась вырваться из плена,

И свечки Зодиака над вселенной

Зажглись, когда под пологом шатра

Спать улеглась Крессида до утра.

И вспомнились ей речи Диомеда,

И царский род его, и дерзкий вид,

И что, возможно, греков ждет победа,

А тех — погибель; кто же защитит

Ее, совсем одну, от всех обид?..

Так зрело в ней решенье роковое

Остаться здесь и позабыть о Трое.

А Диомед с утра уж тут как тут:

Он дело так повел умно и хватко,

Спеша награду получить за труд

И в доводах не видя недостатка, —

Что прямо вам скажу (и столь же кратко):

Вдову избавил он от всех тревог

И все сомненья одолеть помог.

И вскоре, пишет автор мой, гнедого

Троилова коня, что с бою взят,

Подвел к ней Диомед; она же снова

Вручила скакуна ему, наград

Не пожалев, и даже, говорят,

Застежку золотую, дар Троила,

И свой рукав для флага подарила.

Когда же рану Приамид нанес

Ему в сраженье — то над ней вдовица

Немало пролила горючих слез

И снадобий; тут есть чему дивиться.

Уж я не знаю: быль иль небылица,

Что сердце Диомеду отдала

Крессида? Это давние дела!

Но сказано и то в повествованье,

Что совести мучительный укор,

А с ним души несносные терзанья

Покоя не давали ей с тех пор:

"О, стыд! — она стенала, — о, позор!

Неверность — имя мне! Предав Троила,

Я лучшему из лучших изменила.

Что обо мне подумают? Увы!

В преданьях я и в книгах век пребуду

Изменницей! Чуть колокол молвы

Весть разнесет — как возопят повсюду:

Подобному нет оправданья блуду!

Ни слова доброго... А строже всех

Осудят жены мной свершенный грех.

Своим паденьем, скажут, мол, Крессида

На всех на них бесчестье навлекла!

Хоть случай мой не первый — все ж обида

Нанесена, и ждет меня хула.

Что ж! сколь ни сетуй, не поправишь зла.

Теперь мой долг — остаться с Диомедом,

Пока живу: иной мне путь неведом.

Но пусть другому буду я верна,

Пусть преданности я твоей не стою —

Ты, мой Троил, – воскликнула она, –

Да будешь без меня храним Судьбою!

Муж благороднейший, навек с тобою

Господня да пребудет благодать! –

– Здесь снова принялась она рыдать.

– Ты не найдешь вражды иль неприязни

Во мне: я дружбой нашей дорожу

И о тебе, хоть под угрозой казни,

Вовек худого слова не скажу.

Коль ты свою осудишь госпожу —

Увы мне! Предо мной ты безупречен.

Но так уж сталось: наш союз не вечен".

В которые же сутки Диомед

У ней из сердца вытеснил другого?

На это в книгах указанья нет:

Я все их перечел — и хоть бы слово!

Вы ж, коль хотите, перечтите снова.

Сдается мне, ходок был недурён —

Однако же и путь не без препон.

Я, впрочем, возмущаться слишком яро

Не склонен злополучною вдовой.

И без того ее постигла кара:

На целый свет ославлена молвой,

Она сама же за проступок свой

Себя казнила; этого довольно,

Чтоб мы ее простили сердобольно.

Теперь назад вернуться нам пора

К царевичу, оставленному нами.

Вы помните, что должен был с утра

Он госпожу свою встречать в Пергаме,

Но прежде в нетерпенье дни за днями

Томился... Вот желанный близок час;

Всю ночь пред этим не сомкнул он глаз.

Когда ж лучи блистательного Феба

Румянили восточные моря

И жаворонка песнь звенела с неба —

Ни свет, как говорится, ни заря, —

Со стен Троянских юный сын царя

Высматривал Крессиду зорким взглядом,

И верный с ним Пандар топтался рядом.

Во всяком проезжавшем им тотчас

Крессида мнилась; но, к своей досаде,

Бедняги ошибались каждый раз —

И вновь томились, вдаль прилежно глядя.

И так, с надеждой стойкою во взгляде,

Вздыхал Пандар и хмурился Троил,

Пока полудня час не наступил.

Здесь принц промолвил: "Вышли мы напрасно

Встречать ее так рано, вот в чем суть.

Калхас ей не позволит, это ясно,

Не отобедав отправляться в путь:

Ему бы только время протянуть!

Уж верно, ей немало потрудиться

Пришлось, чтоб от него освободиться".

"Да мы-то что ж? — Пандар ему в ответ, —

Поедем-ка обедать, в самом деле!"

Но из дворца, закончив свой обед,

Назад вернулись оба и глядели

Все так же вдаль... Увы! Еще доселе

Им невдомек, что плохи их дела:

Фортуна их вкруг пальца обвела.

Здесь молвил принц: "Я вижу, что она

С отцом своим до сумерек и даже

До вечера пробыть принуждена.

Сойдем-ка вниз, к воротам. Эти стражи

Пораньше норовят улечься; я же

О том о сем примусь им толковать —

Чтоб только не спешили закрывать".

Но вот и вечер минул; дело к ночи.

Крессиды не видать. Ни друг, ни враг

Не едет: принц уж проглядел все очи!

Над рощей, над холмом сгустился мрак...

Вдруг он вскричал: "Какой же я дурак!

Ведь госпожа-то верно рассудила —

А я совсем отчаялся уж было.

Поверь, Пандар, она мудрей меня:

И впрямь, зачем пускаться ей в дорогу

У встречных на виду, средь бела дня?

Она права! Вот смерклось понемногу —

И самая пора теперь, ей-богу,

Моей Крессиде отправляться в путь,

Чтоб в город неприметно проскользнуть.

Теперь уже недолго... А! Взгляни же!

Вон там, за поворотом, впереди —

То не она ли едет? Ближе, ближе...

Ну да, я узнаю ее, гляди!"

— "Постой, — Пандар ответил, — погоди!

Глаза протри: повозка там простая,

С товаром для продажи иль пустая".

"Увы! я обознался, — молвил тот, —

И все-таки недолго ждать нам встречи.

Я сердцем чую (сердце не солжет!),

Что милая моя уж недалече.

Увидишь сам, то не пустые речи:

Еще мне сроду не было, поверь,

Так радостно, Пандар мой, как теперь!"

Пандар кивнул, но только лишь для вида.

Он другу потакал и ни на шаг

Не отходил весь день от Приамида,

Но про себя с усмешкой думал так:

"Скорей уж с дудкой Робин-весельчак

Из леса выйдет к нам искать ночлега

Иль прошлогоднего дождемся снега".

Спустя немного вышел из ворот

И запоздавшим крикнул стражник дюжий,

Чтоб шли домой и загоняли скот,

Не то придется ночевать снаружи.

Принц понял: ждать уж нечего; к тому же,

Его хватиться могут наконец.

И, плача, поскакал он во дворец.

Но сам себе твердил он в утешенье,

Что спутал дни. Прекрасная вдова

Сказала: ворочусь, мол, в тот же день я,

Когда луна войдет в созвездье Льва.

Видать, неверно понял он слова,

Крессидой сказанные на прощанье:

Она лишь завтра сдержит обещанье!

И поутру взобрался он опять

На городскую стену, чтоб оттуда,

Как прежде, за дорогой наблюдать,

И взад-вперед расхаживал, покуда

Не понял наконец, что дело худо:

Крессиды нет, кругом глухая ночь, —

И с тяжким вздохом ускакал он прочь.

В тот миг своей последней он надежде

Сказал: прощай навеки! С милой врозь

Терзаться начал горше он, чем прежде,

И сердце вновь на части в нем рвалось.

Одна лишь мысль, его пронзив насквозь,

Все снова принца мучила и снова:

Ужель она могла нарушить слово?

Четвертый день, и пятый, и шестой

Сверх срока, что назначила Крессида,

Прошли, недоуменьем и тоской

Злосчастного исполнив Приамида.

И наконец, в душе его обида

Отчаяньем сменилась: понял он,

Что предан и на гибель обречен.

Здесь злобный дух, что ревностью зовется

(Да сохранит нас от него Господь!),

В царевича проник; сего уродца

Свирепого не в силах побороть,

Троил свою лишь изнуряет плоть:

Не спит, не ест, не пьет он, точно хворый,

Друзей бежит и смерти жаждет скорой.

Стал бледным он, и слабым, и худым,

На посох опирался; то в печали,

То в гневе пребывал; при встрече с ним

Царевича порой не узнавали!

Когда ж троянцы недоумевали:

Что за недуг страдальца источил? —

Болит, мол, сердце, отвечал Троил.

Отец его Приам и мать-царица,

И сестры с братьями, и вся семья

Допытывались: что, мол, с ним творится

И что бедняге не дает житья?

На то царевич, муку затая,

Твердил одно: близка его кончина,

Сердечная болезнь — тому причина.

Раз как-то он заснул и видит сон,

Что в поисках Крессиды, одинокий,

В непроходимой чаще бродит он,

При этом проливая слез потоки.

И вдруг — поляна: там, на солнцепеке,

Огромный и чудовищный на вид,

Клыкастый вепрь посередине спит.

А с чудищем бок о бок — о, проклятье! —

Его возлюбленная госпожа:

Крессида, зверя заключив в объятья,

Его лобзает, рядом возлежа.

Царевич пробудился, весь дрожа,

И прошептал: "Она мне изменила!

Все конечно отныне для Троила".

Затем воскликнул он: "О мой Пандар!

Мне истину во сне открыли боги:

Крессида неверна. Какой удар!

Так худшие сбылись мои тревоги.

Я свято верил ей — и что ж в итоге?

Она с другим! И счастлива вполне.

Послушай: вот что видел я во сне".

И, другу описав свое виденье,

Вскричал он: "О любовь! скажи мне, чья

Краса и стать, чьей страсти ухищренья

Тебя прельстили? Коль прогневал я

Тебя — открой мне, в чем вина моря!

Уж я ль не верным был тебе слугою?

Так для кого ж отвергнут я тобою?

Я дал тебе уйти, страшась молвы

И в пылкие поверив обещанья,

Ведь каждый звук из уст твоих — увы! —

Я слушал как Священное Писанье.

Ну что же! Поделом и наказанье:

Ведь от кого мы лжи не ждем отнюдь,

Тому всех проще нас и обмануть.

Но как мне быть? От этой новой муки

Спасенья нет, и мочи нет моей!

Не наложить ли на себя мне руки?

Мне это средство кажется верней,

Чем, пытку растянув на много дней,

Кончины ждать. Не лучше ль без заботы

Единым махом с жизнью кончить счеты?"

— "Опять ты за свое! — вскричал в ответ

Ему Пандар, — не я ль, скажи на милость,

Учил тебя, что в снах-де смысла нет?

С тоски, со страху — мало ль что приснилось?

Ужель от этого переменилась

К тебе Крессида? Спорить я готов,

Что ты негодный толкователь снов.

Должно быть, этот твой кабан матерый —

Ее отец, почтенный жрец Калхас.

На солнышке лежит бедняга хворый:

Настиг его, как видно, смертный час.

И так лежит он, стар и седовлас, —

А дочь, его обнявши, горько плачет:

Вот, без сомнения, что сон твой значит!"

"Так иль не так — откуда же мне знать?" —

Вздохнул Троил. Пандар ему на это:

"Я рад, что ты становишься опять

Самим собой! Послушайся совета:

Отправь-ка к ней письмо, дождись ответа —

Писать-то ведь куда как ты горазд! —

А там уж поглядим, что Бог нам даст.

Коль есть на ней вина, то не посмеет

Крессида о себе подать нам весть,

А коли нет — уж написать сумеет,

А мы с тобой сумеем и прочесть.

Сдается мне, у ней причина есть

Промедлить с возвращеньем; и быть может,

Ее ответ тебя и обнадежит.

С тех пор, как с милой ты своею врозь,

Друг дружке не писали вы покуда.

И может быть, узнавши, что стряслось,

Ты скажешь сам, что это не причуда,

Что было б для обоих вас не худо

Подольше оставаться ей с отцом...

Садись, пиши — и дело тут с концом!"

Вот за перо берется принц в надежде,

Что впрямь из их затеи выйдет прок.

Но долго он вздыхал и думал, прежде

Чем ей печаль свою поведать смог.

Сей труд от первых до последних строк

Для вас я привожу в том самом виде,

В каком и был отослан он Крессиде.

"О цвет нежнейший мой! О госпожа!

Всей жизнью, всей душой и плотью бренной

Одной тебе навек принадлежа,

Как вещество принадлежит вселенной, —

Покорный раб, с мольбою неизменной

К стопам твоим припасть решился я,

Смиренно о пощаде вопия.

С тех пор как ты меня своим уходом,

О госпожа, на муки обрекла,

День для меня оборотился годом

И столь же многократно возросла

Печаль моя; от оного же зла

Дотоль не получу я облегченья,

Доколе станешь длить мои мученья.

Сей скорби не умея превозмочь,

Я тщусь излить, хотя на расстоянье,

Все, что теперь мне душу день и ночь

Терзает: таково мое желанье.

Следы же влаги, коими посланье

Запятнано, сказать тебе должны,

Как плачу я, страдая без вины.

Лишь не сочти, что взор твой осквернится,

Коснувшись этих строк. О, снизойди

К сему посланью, ибо в нем частица

Тоски, гнездящейся в моей груди!

Еще прошу я: строго не суди

Несвязный слог мой, коему причиной

Рассудок, помраченный злой кручиной.

Когда бы горемычному рабу

Роптать на госпожу свою пристало,

Смиренную сменил бы я мольбу

На укоризну горькую: сначала

От греков ты уйти предполагала

В десятый день и в том дала обет;

Два месяца прошло — тебя ж все нет!

Но воля госпожи моей священна.

Я сетовать не смею: долг и честь

Велят мне покоряться неизменно

И от тебя любые муки снесть.

Лишь об одном молю — подай мне весть!

Поведай без утайки: что случилось

С тех пор, как ты со мною разлучилась?

О госпожа! О здравии твоем

И благоденствии молю я Бога.

Пошли Господь удач тебе во всем

И радостей, и почестей столь много,

Сколь пожелаешь; скорбь или тревога

Пускай тебя обходят стороной.

Я вечный раб твой: сжалься надо мной!

Я стал подобьем некого сосуда —

Вместилища всех мыслимых скорбей.

Одно могу сказать: я жив покуда,

Хоть с каждым часом жизнь во мне слабей.

Унылый дух, что из груди моей

Стремится прочь, — удерживаю силой

И жду: не явится ль гонец от милой?

Глаза мои, что госпожу не зрят,

Оборотились в два ручья соленых,

Покой забыт; взамен былых услад —

Лишь горечь мук и ад ночей бессонных,

И вместо песен в жалобах и стонах

Дни провожу: отрады нет ни в чем,

И всякое мне благо стало злом.

Одна лишь ты еще доставить можешь

Мне исцеленье. Воротясь назад,

Ты силы мне вернешь и приумножишь,

С тобою вновь я жизни буду рад

И стану против прежнего стократ

Счастливей! Пусть не жаль тебе Троила —

Но клятвы ты свои ужель забыла?

Когда ж на смерть я осужден тобой,

Бог весть из-за какого прегрешенья,

То все же, верным быв тебе слугой,

Последнего прошу я утешенья:

Скорей свое мне сообщи решенье,

Вину мою чтоб разумел я впредь

И сам почел за благо умереть.

Но ежели причина есть иная

Для промедленья — также напиши

Про это мне в письме, не отлагая:

Голодному и крохи хороши.

Дай мне надежду, свет моей души,

Чтоб я сносил покорно боль разлуки —

Иль умертви, чтоб исцелить от муки!

Воистину, при встрече не смогла б

Во мне узнать ты прежнего Троила:

Так сделался я бледен, худ и слаб,

Ничто на свете мне теперь не мило.

Одно меня желанье истомило —

Красу твою узреть еще хоть раз,

Покуда не настал мой смертный час.

На сем кончаю, высказать не смея

И половины всех моих скорбей.

Что б ни было, любовь моя, тебе я

Желаю многих благ и долгих дней.

Жизнь иль погибель от руки твоей

Принять готовясь, верю я при этом,

Что ты, как встарь, верна своим обетам.

Тебе, о госпожа моя, поверь,

Желаю всех отрад, каких уж боле

Мне не дано. Судьба моя теперь

И счастие мое — в твоей лишь воле.

Знай: жизнь моя продлится лишь доколе

Ты длить ее благоволишь, мой свет!

И с тем прощальный шлю тебе привет.

Письмо с гонцом отправил он, и вскоре

Пришло в ответ посланье от вдовы:

Она, мол, и сама в таком же горе,

И рада поспешить бы — но увы!

И все ж она вернется: таковы

Ее намеренья (хотя не знает,

Когда); и в нем она души не чает.

На клятвы не скупясь, в письме своем

Царевича Крессида ободряла,

Но на поверку оказались в нем

Пустые обещанья. Слез немало

Еще пролить бедняге предстояло:

Хоть пой, хоть вой — беды не побороть.

Храни от вероломства нас Господь!

Так день за днем Приамов сын в печали

Томился, быв от милой отлучен.

Надежды в нем и силы убывали,

С постели редко подымался он,

Молчал, не пил, не ел, утратил сон,

И мысль одна с ума его сводила:

Ужель его Крессида разлюбила?

И все ему на память приходил

Тот странный сон, привидевшийся ране,

В котором, как вы знаете, Троил

Узрел Крессиду с вепрем на поляне.

Неужто впрямь ему в ахейском стане

Нашлась замена? Ведь не просто так

Явил ему Зевес подобный знак!

Пускай придет на зов к нему сестрица,

Пророчица Кассандра, поскорей:

Авось ее устами разъяснится

Зловещий сон... И принц поведал ей

Свое виденье: "Что за лиходей —

Тот дикий вепрь?" — спросил он, и Сивилла,

Усевшись рядом с ним, заговорила.

"Брат! Что за зверя видел ты во сне —

Узнаешь очень скоро; но сначала

Послушай мой рассказ о старине

И о Судьбе превратной, что немало

Героев и царей поразвенчала.

Внемли же: нужно, чтобы ты постиг

То, что сама я сведала из книг.

Случилось раз богиню Артемиду

Прогневать грекам: Калидонский царь

Ей тем нанес великую обиду,

Что жертв не возлагал к ней на алтарь

И фимиам не воскурял, как встарь.

И чудо-вепрь, созданье грозной девы,

Повадился топтать у них посевы.

Тот вепрь был ростом с доброго быка.

Царь бросил клич, и воины без счету

На ловлю прибыли издалека.

Принц Мелеагр, возглавивший охоту,

Девицу встретил там — и в честь нее-то

Смертельный зверю он нанес удар,

А голову затем послал ей в дар.

Троил и Крессида. Книга пятая

О том родня его прознала мигом,

Пошли тут распри, зависть и раздор;

Мать Мелеагра, коли верить книгам,

Сгубила сына... впрочем, разговор

Отложим мы о нем до лучших пор.

Но Мелеагр, что нам всего важнее,

Одним из предков был царя Тидея".

И о царе Тидее повела

Кассандра свой рассказ неторопливый,

Живописуя все его дела:

Как с Полиником он явился в Фивы,

Где Этеокл, Эдипа сын строптивый,

Обманом власть у брата захватив,.

Царил, отцовской воли супротив;

Как пятьдесят кадмейцев, из засады

Напавших на него, сразил Тидей,

А также все подробности осады,

Что семеро затеяли вождей

Вкруг стен Фиванских; и про то, как змей

Дитя ужалил, и про все иные

Предвестья и пророчества дурные.

Про то, как был землею поглощен

Амфиарай, бежавший без оглядки,

Погиб Тидей, утоп Гиппомедон,

Парфенопей смертельно ранен в схватке

(Все в точности по книгам, в том порядке,

Как писано!) — и, наконец, как пал

Сраженный громом Капаней-бахвал.

Поведала, как меж собою братья

Сражались, Этеокл и Полиник:

Как давнее исполнилось проклятье

И смерть настигла их в единый миг;

Аргеи плач, Адраста гневный лик

И град сожженный описала следом —

Чтоб завершить рассказ свой Диомедом.

"В обличье вепря, братец мой Троил,

Во сне Тидеева ты видел сына,

Потомка Мелеагра, что сразил

Под Калидоном вепря-исполина.

В измене госпожа твоя повинна:

Где б ци была она — сомненья нет,

Ей мил не кто иной как Диомед!"

Так молвила Кассандра. Но во гневе

Вскричал Троил: "Ты лжешь, колдунья, лжешь!

Вольно же всякой сумасбродной деве

Пророчицею мнить себя! Вольно ж

На всех взводить напраслину! Ни в грош

Не ставлю я такие толкованья.

Прочь с глаз моих, зловещее созданье!

Я знаю, госпожа моя верна,

Она-то уж не из такого теста,

Как прочие: коль есть на ней вина,

Тогда хулы достойна и Альцеста,

Та самая, что согласилась вместо

Супруга своего спуститься в ад, —

Об этом также книги говорят!"

Кассандра вышла; и вскочив с постели,

Царевич разъяренный позабыл

О хвори, что в его гнездилась теле:

Злость придала ему, как видно, сил.

И с той поры без устали Троил

До истины старался доискаться —

С бедой никак он не желал свыкаться.

Меж тем Судьба, царица перемен,

Что нами правит, волей Провиденья,

И государства обращает в тлен,

И у владык отъемлет их владенья, —

Итак, Судьба, не зная снисхожденья,

Удачу у троянцев отняла

И ощипала бедных догола.

Настало время худших испытаний

С потерей Гектора. Был предрешен

Удел его Фортуною заране.

Увы! неумолим Судьбы закон:

Коль дух она из тела вырвать вон

Замыслила — то способ уж найдется!

В бою настигла смерть их полководца.

Как не скорбеть о рыцаре таком?

Его поднесь оплакивает всякий,

Кто был в сраженьях и владел клинком.

С вождя ахейцев шлем он сбил в атаке —

Как вдруг, внезапней молнии во мраке,

К ним подоспев, копье занес Ахилл

И сквозь доспехи грудь его пронзил!

Не описать, как горевала Троя

О Гекторе (так пишет автор мой).

Но пуще всех о гибели героя

Тужил царевич, брат его родной.

Муж доблестный, отныне всей душой

Он о двойной печалился утрате:

О госпоже своей и милом брате.

Хоть втайне и страшился, что о нем

Забыла госпожа, избрав другого,

Однако в мыслях ночью он и днем

К вдове прекрасной устремлялся снова,

И так как у влюбленного готово

Для милой оправданье всякий раз —

Принц верил, что всему виной Калхас.

То вздумал он, одевшись пилигримом,

Пробраться к ней тайком — да вот беда:

Любой ребенок в богомольце мнимом

Царевича признал бы без труда.

А попадись он грекам — что тогда?

Сколь ни заманчива была затея,

Ее отверг он, горько сожалея.

Он также не ленился вновь и вновь

К ней письма слать, в них уверяя слезно,

Что неизменна, мол, его любовь,

Что невозможно дольше быть им розно —

Пора вернуться ей, пока не поздно!

И сжалилась Крессида наконец:

С ответом прибыл от нее гонец.

"Сын Купидона, кладезь благородства,

Меч доблести! — так начала вдова, —

Немало в положенье нашем сходства;

И где для утешенья взять слова,

Коль я сама от горя чуть жива,

Всего страшусь и с милым поневоле

Разлучена неведомо доколе?

Мольбы и пени, коими полны

Твои посланья, как и та страница,

Где литеры слезой окроплены, —

Проникли в душу мне; но воротиться

Я не могу. Все это разъяснится,

Однако не в письме: неровен час,

Наткнется на него сторонний глаз.

Меня нетерпеливостью излишней

Печалишь ты, идя наперекор

Судьбе, что начертал для нас Всевышний.

Увы! печешься ты с недавних пор

О благе лишь своем. На сей укор

Не гневайся; причина же промешки —

Враждебные нам толки и насмешки.

231 О нас с тобой, к несчастью, довелось

Мне слышать сплетни даже и похуже,

Чем я страшилась. Но побывши врозь,

Мы пресечем их. Говорят, к тому же,

Что ты меня дурачишь; но досужей

Нисколько я не верю болтовне

И полагаюсь на тебя вполне.

Я в город ворочусь, в том нет сомненья,

Однако через день иль через год —

Бог весть; я нынче в трудном положенье.

Прошу лишь только, обо мне вперед

Не думай худо! Я же, в свой черед,

Пока жива, тебе останусь другом,

Вся преданность моя — к твоим услугам.

Еще молю я короткость письма

Мне извинить: ведь я пишу украдкой,

И слог мой с непривычки плох весьма,

Но, впрочем, суть не в этом: за нехваткой

Досуга — и в записке можно краткой

Все изъяснить. Итак, прощай, мой свет!

Господь да сохранит тебя от бед.

Письмо сие царевичу помнилось

Довольно странным. Впрямь почуял он,

Что милая к нему переменилась,

Но хоть и был порядком удручен,

Он в худшее не верил. Кто влюблен —

Тот слеп, известно: сколько ни морочит

Его любовь, он правды знать не хочет.

Однако люди говорят не зря,

Что явным станет тайное. И вскоре

Случилось так, что юный сын царя

Увериться сумел, себе на горе,

В ее обмане и своем позоре.

И понял он, что не поправить зла;

Беда сия негаданно пришла.

В печали у окна царевич стоя,

О милой замечтался как-то раз.

А брат его, принц Деифоб, из боя

С победой возвращался в этот час.

Пред ним толпа носила напоказ

Плащ воинский, что стал его добычей:

Такой уж у троянцев был обычай.

С плеч Диомеда храбрый Деифоб

Тот плащ сорвал (так повествует Лоллий).

Царевич пригляделся: то ли, чтоб

Его размеру подивиться, то ли

Шитьем полюбоваться, — поневоле

На плащ он со вниманьем поглядел —

И, отшатнувшись, вмиг похолодел.

На вороте плаща блестела ярко

Крессидина затейливая брошь.

В ней своего прощального подарка

Не мог царевич не признать. И в дрожь

Беднягу бросило: не для того ж

Она клялась ни за какие царства

С подарком не расстаться. О, коварство!

В своих покоях затворясь, Троил

Послать велел немедля за Пандаром

И другу он подробно доложил,

Каким Судьба его подвергла карам

И как его распорядилась даром

Крессида; все напасти перечтя,

Смерть призывал и плакал как дитя.

Затем воскликнул он: " Увы, Крессида!

Где верность? Где любовь? Где женский стыд?

Ужель свои обеты лишь для вида

Давала ты? Ужели я забыт

И Диомед в душе твоей царит?

Пусть так! Пусть клятвы для тебя не святы —

Но для чего так долго мне лгала ты?

Увы! Кому же верить? Мог ли я

Столь горького от милой ждать урока?

Какая б ни была вина моя

(Коль есть вина) — всё чересчур жестоко

Меня казнишь ты, жизнь отняв до срока!

Твоя ж навек теперь погибла честь.

О, горе! Как мне это перенесть?

Иль не могла другим ты украшеньем

Любовника потешить щегольство,

Что предпочла моим же подношеньем,

Над коим слезы лил я, своего

Пожаловать героя? Для чего

Так поступила ты — в насмешку, видно?

Чтоб целый свет узнал, сколь ты бесстыдна?

Увы! теперь мне ясного ясней:

В душе твоей нет места для Троила.

Я ж не могу ни на день, хоть убей,

Тебя забыть, и никакая сила

Ту страсть, что столько зла мне причинила,

Из сердца не заставит вырвать вон...

Будь проклят час, когда я был рожден!

Великий Боже, с этим Диомедом

Дай повстречаться мне в честном бою!

Еще мой славный меч ему неведом —

Без жалости я кровь его пролью!

Направь десницу, Господи, мою:

Карая грех, невинных ограждая, —

Ужель ты не накажешь негодяя?

Увы, Пандар! Смеялся ты сперва

Над вещим сном, принявши вид всезнайки.

Что скажешь ты теперь? И какова

Племянница твоя? Пустые байки?

О нет! Во сне нам боги без утайки

Являют, на особый свой манер,

Что ждет нас; мой же сон — тому пример.

Что ж! Буду смерти я на ратном поле

Искать отныне: так оно верней.

Иной теперь не надобно мне доли,

И жизнью я не дорожу своей.

А все ж, моя Крессида, сих скорбей

Не заслужил я! Обошлась ты скверно

Со мной: твоя жестокость непомерна!"

Речам Троила друг его внимав,

Хранил молчанье. Было очевидно

Пандару, что кругом царевич прав,

И жаль его, и самому обидно,

И за племянницу вдобавок стыдно.

Вот почему в ответ не произнес

Ни слова он и лишь повесил нос.

Затем промолвил он, на царском сыне

Страдальческий остановивши взгляд:

"Крессида ненавистна мне отныне!

Но что могу я сделать, милый брат?

Я твой пособник был (хотя наград

Не требовал) — и, плохо ль, хорошо ли,

Во всем твоей лишь покорялся воле.

И счастлив сам бывал, когда умел

Тебе доставить радость я в то время...

Сему ж бесстыдству положить предел

И облегчить твоих терзаний бремя

Я рад бы, если б мог. О, вражье семя!

Уж я молиться стану, чтоб Творец

Мир от нее избавил наконец".

Так дни проходят. Страждет и томится

Троил, тоскою смертною объят,

С другим покуда тешится вдовица,

Судьба же гнет свое, как говорят.

Что наша жизнь? Куда ни кинешь взгляд —

Всё суета; всяк у Судьбы во власти.

Дай Бог терпенья нам на все напасти!

Троил в бою, как знаем мы из книг,

Был сущий лев: его пугаясь гнева,

Бежать бросались греки в тот же миг,

Как овцы из пылающего хлева!

Он их крушил направо и налево

И Диомеда вечно средь врагов

Высматривал, сразиться с ним готов.

Случалось им сойтись и в поединке —

И бранью осыпать до хрипоты

Друг дружку, для острастки и разминки,

И копья небывалой остроты

Тупить не раз о шлемы и щиты, —

Но ни один достичь не смог удачи:

Судьба судила сгинуть им иначе.

Однако не о битвах мой рассказ,

В которых сын Приама брал участье:

Представить я потщился без прикрас

Его любовь, надежду и злосчастье.

К делам же ратным у кого пристрастье —

Пусть перечтет, что написал Дарет;

Меня не занимает сей предмет.

У строгих дам прошу я оправданья

За то, что оказалась неверна

Вдова Троилу, против их желанья.

Но не моя, поверьте, в том вина:

И в хрониках она осуждена.

Я ж был бы рад о праведной Альцесте

Писать — иль Пенелопе, стойкой к лести.

Еще хотел бы жен я остеречь

В любви от вероломства и обмана:

От ловких умников, чья льстива речь

И что предать готовы вас нежданно.

Ведь не одни мужчины, как ни странно,

Доверчивы бывают чересчур.

Молю, подальше от таких натур!

Ступай, моя трагедия! Расстаться

Пришло нам время. И настал черед

Комедию начать мне попытаться,

Коль раньше Бог меня не приберет.

Ступай, куда Поэзия ведет

И где до нас с тобою проходили

Гомер, Овидий, Стаций и Вергилий.

Ступай, мое творенье, от творца!

Пускай размера твоего и слога

Вовек не исказит рука писца.

Меж речью и письмом, увы, столь много

У нас различий! Но молю я Бога,

Чтоб внятен был читателю мой труд,

И пусть ни слова в нем не переврут!

258 Но должен я свою окончить повесть.

Я говорил вам прежде, чем Троил

Был храбр и бился с греками на совесть:

Один лишь Гектор и превосходил

Его в сраженьях. Многих он сгубил,

Но не избегнул смерти неминучей:

В бою сразил его Ахилл могучий.

Когда же навзничь пал он, недвижим,

Душа, на волю выскользнув из тела,

Взвилась, одно светило за другим

Минуя, и последнего предела —

Восьмой достигла сферы, и узрела

Блуждающие звезды под собой,

Плывущие с музыкой неземной.

И вниз на твердь, на островок наш тесный

Средь вод морских, он глянул с высоты —

И, восхищен гармонией небесной,

Презрел сей мир, исполненный тщеты.

Близ Трои — там, где копья и щиты

Еще мелькали, — отыскал он взглядом

Свой прах недвижный и скорбящих рядом.

И горю он соратников своих

В душе смеясь, подумал без укора,

Что сил столь много тратится людских

На страсти, преходящие так скоро;

Пристало же не отвращать нам взора

От благ небесных... И Гермесом он

В удел свой вечный был препровожден.

Так сгинул сын Приама благородный,

Достойный муж и доблестный герой.

Так увенчались мукою бесплодной

Любовь его и жизнь. Такой ценой

За ложь мы платим! Труд окончен мой.

Я до конца поведал все как было:

И страсть, и гибель юного Троила.

О юноши и девы, чьи сердца

Полны любви! Бегите от соблазна,

Склоняйтесь перед благостью Творца —

Того, чьему подобью сообразно

Вы созданы! И знайте: все, что праздно —

Недолговечно, точно вешний цвет,

И бренный мир наш — суета сует.

Любите же Того, кто муки крестной

Для нашего спасенья не избег

И, вознесясь, в обители небесной

Поныне пребывает: Он вовек

Вас не предаст! Когда же человек

Всем сердцем ко Спасителю пристанет —

Любви неверной он искать не станет.

Вот вам дела языческих времен!

Вот вам их нечестивые обряды!

Юпитер, Марс и целый Пантеон

Кумиров без стыда и без пощады.

Вот распри их, и казни, и награды!

Вот в чем значенье стародавних книг

И песен — для того, кто их постиг.

О Гауэр, искусный в поученьях!

О мудрый Строд! Вам отдаю на суд

Я повесть о любви и злоключеньях

И жду поправок ваших, что пойдут

На пользу ей. Примите же мой труд!

И к Господу, чья милость неизменна,

Взываю ныне и молю смиренно:

Единый в трех и тройственный в одном,

Все сущее вместив, повсюду сущий!

Пред явным ли, сокрытым ли врагом

Дай сил нам устоять, о Всемогущий!

Наставь на путь, ко благу нас ведущий,

И милостью своей нас не покинь

Во имя Девы Пресвятой! Аминь.