Тропик Динозавра

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Кто из нас в детстве не зачитывался написанной еще в 1915 году книгой замечательного русского географа и геолога В. А. Обручева? Его «Плутония» рисует яркие картины мира вымерших древних животных — причудливых примитивных млекопитающих, огромных травоядных и хищных, водных и наземных ящеров-игуанодонов, трицератопсов, плезиозавров и прочих доисторических чудищ. Когда-то, в мезозойскую эру, они были хозяевами нашей планеты, ими кишели теплые озера и сочные прибрежные заросли, раскинувшиеся там, где позже возникли совсем иные ландшафты: суровые Скалистые горы Северной Америки, обожженные солнцем пустынные нагорья Южной Монголии. Остатки древних ящеров находят и во многих других странах, но Монголия особенно богата в этом отношении. Почти нигде нет больше ни такого количества, ни такого многообразия ископаемых остатков мезозойской фауны. Этот необычный животный мир процветал 150–180 миллионов лет назад, а потом в удивительно короткое время исчез, сменившись новыми формами жизни, среди которых уже господствовали, как и в наше время, высшие млекопитающие — грызуны, копытные, хищники и, наконец, приматы, из среды которых уже в самом конце третичного периода выделился предок человека.

Удивительное палеонтологическое богатство Монголии давно уже привлекало к себе внимание ученых: в 1918–1930 годах здесь работали американские экспедиции, а позже в тесном сотрудничестве с молодыми кадрами развивающейся национальной монгольской научной школы — советские (с 1946 года и по сей день) и польские (главным образом с 1963 по 1971 год).

Читателям, интересующимся ходом работ и результатами исследований советских и совместных советско-монгольских палеонтологических экспедиций, можно порекомендовать книги А. К. Рождественского «На поиски динозавров в Гоби» (М., 1969) и Г. Г. Мартинсона «Загадки пустыни Гоби» (Л., 1980). Здесь же следует лишь отметить, что советские и польские палеонтологи работали зачастую бок о бок, и находки их дополняют друг друга, складываясь в единую картину жизни мира исчезнувших животных.

Автор книги, которую читатель держит сейчас в руках, архитектор по образованию, человек необычной судьбы. Одним из первых его творческих заданий было проектирование базы полярной экспедиции на Шпицбергене Организация не только базы, но и всей экспедиции настолько увлекла его, что всю свою дальнейшую деятельность он посвятил именно организационной стороне подготовки и проведения самых разнообразных экспедиций, работающих в особо трудных условиях М. Кучинский налаживал работу геологических, спелеологических, биологических экспедиций, ездил с ними и в Африку, и в страны Латинской Америки. Он участвовал во всех полевых сезонах польских исследований в Монголии и живо рассказал о них. Здесь можно найти и обстоятельства обнаружения самых интересных находок, их описание, разъяснение их значения. Популярный, но с профессиональным знанием дела написанный очерк предполагаемого образа жизни динозавров, обзор теорий относительно их загадочного быстрого исчезновения. Следует отметить, как отчасти пишет и сам автор книги, что за последние годы взгляды ученых на реконструкцию морфологии и экологии мезозойских пресмыкающихся существенно изменились. Сели ящерицы, черепахи, крокодилы юрского и мелового периодов в целом принципиально не отличались по уровню своей организации от современных, то с вымершими к концу этого времени отрядами дело обстоит иначе. Сейчас есть основания считать, что это были животные более высокоорганизованные, имевшие более сложную общественную жизнь, чем любое современное пресмыкающееся, и скорее всего теплокровные. Тем более парадоксально, что эти высокоорганизованные формы вымерли, а более примитивные (например, черепахи) сохранились без существенных изменений по сей день. Автор время от времени суммирует различные объяснения этого парадокса, хотя ни одно из них пока еще не может считаться неоспоримым.

В книге можно выделить три линии повествования. Одна, центральная— это рассказ о научной работе экспедиции, ее содержании и смысле, описание и истолкование находок, условий работы и экспедиционного быта и т. д., т. е. изложение объективных научных открытий и бытовых фактов по собственным наблюдениям и впечатлениям автора или же пересказываемых им с чьих-то слов. В них основная ценность книги.

Вторая линия — это описание удивительной монгольской природы. Необъятные степи, суровый климат — лютые морозы и нестерпимый зной; миражи пустыни, фантастически необычные и красочные горные ландшафты, своеобразный и богатый животный мир. В их передаче, естественно, много субъективного, индивидуального восприятия, личного ощущения; в то же время автору всегда удается подобрать яркие образы, точные и удачные эпитеты, и, читая эти заметки, мы вместе с ним видим красоту и величие этой природы.

И наконец, третья линия — это линия историческая и культуроведческая. Автора интересует не только природа Монголии, но и ее народ, он пытается философски поразмыслить над его историческими судьбами, дать оценку традиционной кочевой культуры, сложившейся много веков назад и проходящей сейчас процесс коренного преобразования. Автор, безусловно, относится к монгольскому народу с огромной теплотой, симпатией и уважением. И разумеется, традиционная культура монгольского народа, самобытная и по-своему высокоразвитая, заслуживает всяческого уважения. Однако в ряде мест автор в известной мере идеализирует средневековое прошлое Монголии, забывая о том, что в средневековье повсюду — в Монголии в том числе — блеск элитарной культуры и нищета трудящихся масс, высокие художественные достижения и разгул мракобесия постоянно сочетались и переплетались.

М. Кучинский пишет, например, что половина мужчин страны становились монахами и тем самым приобщались к грамоте. Но, во-первых, это означает, что половина мужского населения (на самом деле все же не половина, а около одной трети) отключалась от производительного труда, а во-вторых, далеко не все монахи-ламы (как и далеко не все монахи в Европе) были интеллектуалами. Конечно, встречались и ученые богословы, и философы, сумевшие перешагнуть за рамки богословия, были скульпторы и художники и т. д. Но большинство рядовых монахов вовсе не умело читать и писать ни по-монгольски, ни по-тибетски, ограничиваясь механической зубрежкой нескольких малопонятных им тибетских текстов. Совсем уж вызывает недоумение мысль автора о том, что страна получила готовых чиновников, поскольку ламы якобы легко сменили четки на портфель и рясы на нарукавники. На самом деле формирование административных кадров в Монголии было делом весьма нелегким, небыстрым и непростым.

Есть элемент неоправданной идеализации и в утверждении автора, что традиционное, т. е. дореволюционное, монгольское общество достигло гармонического баланса со средой и «удовлетворительного уровня» обеспечения своих материальных потребностей. Во-первых, кочевник никогда не мог быть спокоен за свою семью и имущество. В любой момент засуха, гололед и сопутствующая им бескормица, или просто лихой набег из враждебного рода, могли лишить его стада, превратить из состоятельного хозяина в нищего, обречь на голодную смерть. Во-вторых, поскольку в чисто кочевом обществе именно по этой причине прочное богатство было недостижимо, это, действительно, ставило определенные ограничения росту эксплуатации и имущественного неравенства. Но монгольское общество XVII–XIX веков не было чисто кочевым, на него давила деспотическая машина Цинской империи, и поэтому социальная несправедливость в нем была вовсе не умеренной, как это представляется автору, а прямо-таки вопиющей. Ламаистская церковь стремилась заставить народ смириться с этой несправедливостью, но он боролся и восставал против нее.

Что касается баланса кочевого хозяйства и природной среды, то он существовал лишь в отдельные благоприятные периоды. Но рано или поздно увеличившаяся численность населения и стад вступала в несоответствие с истощавшимися ресурсами пастбищ, усугубляемое климатическими колебаниями. Именно такие кризисные ситуации были, в частности, одной из причин великих переселений народов, начинавшихся в центральноазиатских степях.

Не совсем верно утверждение, что монголы «никогда не обрабатывали землю» и «не уставали до беспамятства». Небольшие вспомогательные посевы зерновых культур издавна производились в районах Монголии, где это позволял климат. Что же касается утомительного труда, то пусть не каждый день, но нередко попытка собрать рассыпавшееся в непогоду стадо, защита сто от нападавших хищников требовали от арата максимального напряжения сил. Так что жизнь в юрте на кочевье вовсе не была райской. Другое дело, и здесь автор несомненно прав, и в этих суровых условиях народ сумел создать высокую культуру письменного и устного слова, всех форм искусства, эмпирических рациональных знаний, этикета, гуманных межличностных отношений. И зарисовки бытовых сцен, там и тут разбросанные по книге, дают читателю возможность представить бытовую культуру монгольского народа так же ярко, как и природу этой страны и ее далекое геологическое прошлое.