Как только до слуха Рэндала донёсся неторопливый стук копыт, он выпрямился и наморщил лоб. Лошади шли совсем недалеко, но шум ручья всё же заглушал их шаги. В падающих сквозь поредевшую листву солнечных лучах внезапно прорисовались силуэты нескольких индейцев. Рэндал метнулся к «винчестеру», прислонённому к шершавому стволу старого кедра, и решительно дёрнул рычаг затвора. Подняв оружие, он свистнул через плечо, призывая своих компаньонов.
– Не стреляйте! – Перед индейцами появилась сутуловатая фигура белого человека с поднятыми вверх руками. – Не стреляйте, мой друг!
Теперь Рэндал увидел, что на последней лошади сидела женщина и лошадь, помимо этого, тащила волокушу. Всё, в том числе и полное спокойствие индейцев, говорило о том, что приехавшие не имели враждебных намерений.
– Не стреляйте! – ещё раз крикнул белый, подъезжая совсем близко к Рэндалу. Он был одет в грязную рубаху и просторные штаны с чужого плеча. Растрёпанные волосы на голове рыжеватой копной перетекали в лохматую бороду.
– Добро пожаловать, святой отец! – проурчал Рэндал Скотт, откладывая «винчестер» и выходя из-за укрытия.
– Благодарю, что не открыли огонь, увидев нас, – ответил белый человек и, повернувшись к своим краснокожим спутникам, негромко сказал им что-то. – Но почему вы решили, что я священник?
– Разве я ошибся? – ухмыльнулся Рэндал и поскрёб бороду грязными пальцами.
– Нет, вы совершенно правы.
– Не знаю, куда вы подевали свою рясу, но лицо ваше почти не изменилось. К сожалению, не помню вашего имени.
– Поль Грие, – подсказал приехавший.
– Точно! Грие! – Рэндал щёлкнул пальцами.
– Но откуда вы знаете меня?
– Помните могилу Джека-Собаки?
– Неужели… Так это мы с вами… Удивительная встреча! Столько лет! Я рад видеть вас живым и здоровым, хоть и заметно постаревшим. – Иезуит соскочил на землю, и его примеру последовали индейцы.
– Так что с вашей сутаной? Неужели вы сняли её?
– Сколько раз моя одежда приходила в негодность! Сколько раз я шил новую! Обычно виной были дикари, но на этот раз меня обокрали люди одного со мной цвета кожи. Поверите ли? Это была грубая шутка с их стороны. Они были пьяны и выбросили мой наряд в реку, оставив меня совершенно голым. Забрали и мою лошадь, и Библию, и вообще все вещи. Особенно жаль, что пропали все мои записи. Это случилось недели две назад. Меня приютили эти индейцы и дали мне кое-что из европейской одежды. Полагаю, что они сняли это тряпьё с покойников, ибо на рубашке, вот здесь, взгляните, у воротника остались следы крови.
– Должно быть, кому-то отрезали голову. Кстати сказать, это надёжное средство от облысения. А я, как видите, стал совсем плешивым, – криво улыбнулся Рэндал и пошлёпал себя по блестящему затылку. Он задумался на секунду, затем кивнул в сторону индейцев и спросил: – Это Шайены?
Повернувшись к ним, он знаками предложил им кофе. Они молча сгрудились у входа в избу. Индеанка, придерживая обёрнутое вокруг бёдер красное одеяло, принялась копаться в сложенных на волокуше сумках. Неторопливо пришли с противоположного берега ручья другие старатели.
– Когда ты схватился за «винчестер», Скотт, я уж решил, что пришёл час Богу душу отдавать, чтоб ты треснул, – засмеялся один из них, заталкивая за щёку ломоть жвачного табака. – Сколько раз говорил я сам себе: если уж подыхать, то лучше места не найти – тишь и красота. Ан нет! Стоило мне увидеть этих краснокожих, как сразу все поджилки затряслись! Полагаю, что это место просто меня не устраивает, чтобы обустроить тут вечную постель. Ха-ха!
Второй приближался, застёгивая штаны.
– А я только было собрался отлить, а тут вижу этих, чёрт бы их побрал! Едут себе, рожами на солнце лоснятся, прямо из-за кустов… А при мне ни ствола, ни ножа, чтоб я провалился. Я прямо одеревенел.
Третий, долговязый парень с длинными сальными волосами, шагнул из дома, не опуская длинноствольного ружья.
– Это хорошо, что вы с ними, мистер, – обратился он к Грие, – а то я бы не стал ждать, начнут они мирно лопотать или откроют пальбу. Я давно уж Скотту сказал, что никогда не буду ждать, что дикари выдадут. По мне, чем они дальше держатся от меня, тем мне спокойнее. Он, Скотт то есть, рычит на меня…
– А ты хочешь, чтобы я хвалил тебя за твою тупоголовость, Чарли? – вяло огрызнулся Рэндал. – Встречаясь с индейцами, всегда имей выдержку. Это всё равно что с крупным хищником встретиться: поспешишь – потеряешь все шансы на победу.
– Так вы, стало быть, миссионер? Или я неверно расслышал? – уточнил Чарли, подступив к Грие. – Коли вы со Скоттом знакомы, выходит, давно тут землю топчете. Вы, отец, небось, за эти годы уж всех краснокожих переловили да обратили?
– Не стоит иронизировать, мой друг, – улыбнулся иезуит.
– Откуда же вы теперь? – полюбопытствовал Рэндал и повернулся к Чарли: – Ты бы пошевелил ногами и сбегал за кофейником…
– Я был на севере, у Хункпапов, – почти равнодушно сообщил иезуит.
– К Сидящему Быку наведывались? Каков он? Я слышал, совершенно косой, колченогий и вообще страшенный, как сам чёрт.
– Слухи имеют свойство искажать действительность, – пожал плечами Грие, – такова их природа. Когда бы не это, слухи были бы информацией.
– Рассаживайтесь, – Рэндал сделал пригласительный жест Шайенам, – только принесите сперва свои чашки. – Он сделал знак, соответствующий на языке жестов слову “посуда”. – У нас не хватит на всех ни кружек, ни плошек. Понятно вам?… Сколько я уже тут копчусь, а дикари остаются дикарями. Порой мне кажется, что они просто не желают меняться, несмотря на то что жизнь мордует их из года в год. Теперь в Чёрных Холмах наверняка объявится море старателей из-за золота, стало быть, солдаты отмаршируют сюда защищать старателей от индейцев, а индейцев от старателей. Сразу вырастут деревянные города. А где город, там белый человек уже надёжно чувствует себя хозяином, индейцу там места не может быть, как и всей старинной жизни. Если дикари останутся при своих нравах, то их перебьют.
– Вы правы, – согласился миссионер, растирая уставшие руки. – Эти дети природы не хотят знать ничего, кроме того, что им давно известно. Я хорошо помню времена, когда для большинства индейцев пароход был чудом. Слушая мои рассказы о том, как пароход устроен, они недоверчиво качали головами. Пароходы ходят по Миссури вот уже много лет, но сегодня на равнинах ещё много племён, не видевших ни разу ни парохода, ни паровоза. Не так давно я рассказывал одному вождю о пароходе и о его устройстве. Мне пришлось общаться с ним через переводчика, который часто видится с белыми людьми и даже когда-то бывал в Вашингтоне. Я легко изъясняюсь на языке Абсароков и Черноногих, но язык Лакотов знаю недостаточно хорошо. “Что он говорит?” – спрашиваю я у переводчика. “Вождь говорит, что не верит в это”. – “Так растолкуй ему, что ты сам видел это”. – “Ладно”. – “Теперь расскажи про паровоз”. – “Он говорит, что в это тоже не верит”. – “Так ты подтверди мои слова. Ты же знаешь, что я не обманываю. А теперь расскажи ему про телеграф”. – “Что это такое?” Я подробно объясняю ему, мол, с помощью тонкого провода ты можешь общаться с кем угодно, например, сидя здесь, ты можешь разговаривать с Белым Отцом в Вашингтоне. “Я не стану это переводить”, – отвечает мне переводчик. “Почему?” А он мне: “Я сам не верю в это”.
– Смешно, – сплюнул Чарли.
– Вот ведь народ, – захихикал вдруг второй старатель, покосившись на Шайенов, – сидят себе и дуют наш кофе. Мы тут по их душу языки чешем, а они вытаращились перед собой и ни гугу. Одно слово – грязные варвары.
– Смешно, – повторил Чарли и, поковыряв пальцем поочерёдно в обеих ноздрях, громко высморкался.
– А вот я смотрю на их скво и думаю: а не дадут ли они нам попользоваться ею? – высказал вдруг предположение хихикающий старатель. – Я бы дал им за это нетронутую пачку патронов.
– Если желаешь тут же расстаться с волосами, а то и с головой, то можешь предложить им такую сделку, – проговорил Рэндал.
– А что такого? Я слышал, краснокожие часто торгуют своими бабёнками.
– Но не Шайены, – сказал Рэндал, отхлебнув кофе. – Эти люди пуще других пекутся о нравственности своих женщин. Так что не особенно пяль глаза на эту индеанку.
– А я вот вспомнил одну историю, – заговорил о чём-то своём третий старатель. – Будучи в Додже, сошёлся я как-то с вдовушкой Роузи…
– Раз уж вы завели речь о женщинах, – Грие вскинул брови, рисуя какие-то мысленные картины, – то я расскажу вам об одной женщине, которую я встретил у Плоскоголовых.
– Вас и к этим бестиям занесло?
– Да, приходилось бывать. Так вот о женщине… Тому уж года два, а я как сейчас помню её лицо, очень выразительное, зеленоглазое…
– Зеленоглазое? – удивился Рэндал. – Вы о белой женщине говорите?
– Да, но она много лет провела среди Плоскоголовых. Они захватили её, когда она ехала в Орегон, где надеялась устроить свою жизнь. Вообще-то, как я понял из разговоров с ней, до того она продавала своё тело за деньги… Упокой, Господи, её грешную душу. Звали её Магнолия.
– Магнолия? – откликнулся Рэндал, и его лоб пошёл складками морщин.
– Редкое имя, – поддакнул иезуит, заметив реакцию собеседника.
– У меня была когда-то знакомая проститутка с таким именем, – задумчиво проговорил Рэндал. – Рыжая, как огонь… И горячая, как огонь…
– Рыжая? – удивился Грие в свою очередь. – Да, Магнолия была очень рыжая.
– Должно быть, совпадение. Вы говорите, что она у краснокожих жила?
– И вполне была довольна своим положением. У неё два сына, прелестные детишки, очень шустрые и задорные. Но дело не в этом. Магнолия достигла небывалых для женщины высот среди Плоскоголовых.
– То есть?
– Дикари считали её настоящим воплощением целомудрия.
– Тогда это не моя Магнолия, – покачал головой Рэндал.
– Если у вашей были рыжие волосы, зелёные глаза и очаровательная родинка над верхней губой, то это она и есть.
– Зелёные глаза? Родинка? Вот ведь сладкая чертовка! Да, стольких совпадений быть не может. Моя тоже намыливалась в Орегон… Надо же! И вы говорите, что она была примерной женой? И воспитала хороших сынов?
– Больше того…
– Куда уж больше, разрази меня гром…
– После того как Змеи убили её мужа, она сама взялась за оружие. Она жаждала отомстить, но никто не хотел брать её с собой в поход. Тогда она ушла одна. И что вы думаете? Она принесла голову врага. Затем она ходила ещё несколько раз, и всякий поход оканчивался новой отрубленной головой. Она складывала их у подножия помоста, на котором был погребён её муж. Вскоре дикари признали в ней настоящего воина и даже неоднократно просили Магнолию возглавить военные отряды, посчитав, что ей всегда будет сопутствовать удача. Но в конце концов она погибла… В день, когда Плоскоголовые привезли в стойбище её окровавленное тело, я был там. Среди них много обращённых, и они согласились похоронить её по-христиански…
– Чёрт возьми! – пробормотал Рэндал. – Бедная девочка! Она мечтала обставить свой дом мебелью в стиле какого-нибудь из Людовиков, а стала воином с выкрашенным кровью лицом… Я не могу поверить в это.
– Когда я слушал её рассказы, я тоже не верил, ибо лицо её оставалось нежным, красивым, свежим. Ни одно из совершённых ею убийств не наложило мрачной тени на её черты, – сказал Грие. – А я имел возможность проследить это, ведь я встречался с ней трижды, каждый раз с промежутком почти в год.
– Чёрт возьми, – снова проговорил Рэндал, – как нескладно вышла у неё жизнь.
– Я думаю, вы заблуждаетесь, мой друг, – покачал головой священник. – Она была вполне счастлива. Я уверен в этом…
Рэндал вдруг подвинулся к миссионеру и взял его за локоть. Глаза его заблестели.
– Знаете, святой отец, а я тоже дьявольски счастлив сейчас, так как увидел вас снова. Вы не случайно встретились мне, вы как раз в нужный час появились… И даже не потому… как бы это получше… Словом, гложет меня что-то. Предчувствие, что ли, какое… Смешно, конечно, в моих-то летах… Не знаю, много или мало на моей шкуре грехов поналипло… Сколько бы ни было, мне самому не отмыться. Жизнь не получилась. Где-то я сделал поворот не в ту сторону, чтоб мне провалиться… Вы бы отпустили их мне, грехи-то. Или как? Не откажете мне, святой отец? – Рэндал пристально посмотрел в лицо иезуиту, затем вдруг смутился, потрескавшиеся губы дрогнули. – Впрочем, не стоит… Это лишь минутная слабость… Как бы там ни было, чёрт с ним со всем… Простите, что я чертыхаюсь.
– Зря вы смущаетесь, Скотт. – Священник внимательным взглядом ощупал лицо Рэндала. – Вы говорите, у вас плохое предчувствие? Вас что-то гложет?
– Плевать.
– Не говорите так. Я понимаю, вы боитесь показаться слабым. Но мы ведём речь о смерти. Тут надо отбросить всякое смущение. Смерть требует искренности и уважительного отношения. Вы же хорошо знаете индейцев, неужели вы не обращали внимания на то, как они обстоятельно подходят к смерти? Если уходят в поход, то они готовы не только победить, но и погибнуть. А песни, которые они поют, умирая? Это ли не настоящая обстоятельность? Это ли не внимательность к переходу в мир иной? Нет, Скотт, зря вы так отмахиваетесь. Подумайте хорошенько…
– Плевать, – снова повторил Рэндал и нахмурился, погрузившись в себя.