Тройное дно

ПРИМАНКА

Наступил 1947 год — из всех послевоенных самый трудный год для ленинградской милиции. Ведь во время войны преступный мир активизировался. Поэтому отдел уголовного розыска в Управлении милиции Ленинграда пришлось значительно расширить. В прежнем составе он уже не справлялся со своими обязанностями…

Был апрель. Набухли почки на уцелевших в блокадном лихолетье тополях, щетинка травы начала покрывать газоны, блестели стекла окон, вымытые накануне близких майских праздников.

В окнах бывшего Главного штаба, где в то время находилось Управление милиции Ленинграда, пылал долгий апрельский закат — провозвестник наступающих белых ночей… Но отзвонил, отскрежетал на повороте последний трамвай, и темнота опустилась на город.

Ленинград спал под мерный шум дождя, замер: ни стука шагов редких ночных прохожих, ни шелеста шин спешащих в ночи автомобилей.

Малолюдная даже днем, тиха была улица Кропоткина. Мимо закрытых по тому времени парадных и ворот домов, почти неслышно ступая, двигались четверо. Остановились. Чуть звякнули отмычки, бесшумно отворилась дверь. Луч карманного фонаря скользнул вверх по лестнице, высветил табличку с фамилией жильца, старинный круглый бронзовый звонок.

— Здесь, — шепотом выдохнул женский голос.

Как и вся просторная квартира профессора Лебеля, спальная комната была обставлена старинной мебелью: кровати с высокими резными спинками, массивное трюмо, диван с полочками и врезанными зеркалами, солидные кресла… Раскачиваемый ветром уличный фонарь-тарелка двигал по стене слабые блики света. Супруги спали.

Постепенно в шум дождя стали вплетаться какие-то неясные звуки. Первым проснулся Имант Артурович. Прислушался. Не желая будить Анну Григорьевну, он осторожно поднялся с кровати, зажег карманный фонарик и на цыпочках вышел в коридор. Прислушался: звуки доносились со стороны прихожей. «Похоже, доску пилят», — подумал Лебель. Постояв, начал красться к дверям, выключив фонарик.

Звуки стихли. Имант Артурович замер на месте. Снова послышался неясный шорох. Профессор зажег фонарь: в свете его луча стало видно, что два французских замка уже были открыты, крюк снят… И словно в дурном сне Лебель смотрел, как в щель выпиленной коробки двери стала медленно просовываться чья-то унизанная кольцами рука и начала ощупывать старинный массивный засов.

Сбросив оцепенение, Имант Артурович бросился вперед, схватил эту руку выше локтя, у запястья, и крепко прижал к двери, обшитой железом.

— Анна! — закричал он. — Проснись!.. Скорей звони в милицию! В милицию звони!

В квартире вспыхнул свет. Анна Григорьевна в ночной рубашке выскочила в коридор. Ахнув, кинулась к телефону, стоящему на столике недалеко от входных дверей.

— Имант, — упавшим голосом вымолвила она, — телефон не работает…

— В окно кричи! — приказал профессор. — Только не высовывайся. Соседей зови! Дворника!

— На помощь! Милиция!.. Дворник!.. Помогите! — донесся голос Анны Григорьевны из кухни.

А с другой стороны двери на лестничной площадке метались темные силуэты, шла отчаянная борьба: преступники старались освободить пленницу. Та тихо стонала от боли. Бандиты попытались выбить дверь, но безуспешно — надежный засов не поддавался.

Хлопнули выстрелы.

«Похоже, из револьвера», — привычно подумал Лебель, прижимаясь к двери и не выпуская руки неизвестной женщины. Железная обшивка делала его неуязвимым.

— Не трать патроны. Дверь железная, — сказал чей-то голос на площадке после того, как прозвучал шестой выстрел.

За дверьми все стихло.

— Анна! — крикнул Имант Артурович. — Неси скорее мой пистолет! Он под подушкой!

— Отпусти руку, падла, — донеслось с лестничной площадки. — Или мы прикончим тебя и всю семью, слышишь? Пусти — или всем вам конец! Я — Волк. Слыхал? Так отпусти руку!

Из спальни с большим пистолетом «ТТ» выбежала Анна Григорьевна и, не зная, что делать, остановилась в нерешительности.

— Сними с предохранителя и положи мне в карман! — скомандовал профессор.

Путаясь в полах широкого халата, жена сунула ему пистолет. Имант Артурович продолжал крепко держать руку пленницы. Он был еще достаточно силен для своих пятидесяти трех лет. С площадки донеслись громкие звуки. В это время рука неизвестной вдруг дернулась и обмякла. За дверью все стихло.

В окно Анна Григорьевна увидела, что по улице бегут два дворника и милиционер.

— Сюда! Сюда!! — закричала она. — В тридцатую квартиру! Скорее же!

Милиционер и дворники взбежали по лестнице. Постовой повернул ручку звонка.

Имант Артурович отпустил руку. Та безжизненно выскользнула в проем. Профессор открыл дверь. У порога лежала совсем молодая красивая женщина, светлые волосы ее разметались по кафельному полу. Все склонились над незнакомкой: та не подавала признаков жизни.

Скрипнули тормоза подъехавшей милицейской «эмки»: прибыла оперативная группа.

— Постовой Швайко. Докладываю, — обратился было к старшему милиционер.

— Пока отставить, — ответил тот. — Охраняйте место происшествия. Никого не допускать.

— Есть.

— Профессор Лебель? — обратился вновь прибывший к Иманту Артуровичу. — Нам позвонили ваши соседи. Я — капитан Перов, старший оперуполномоченный первого отдела Управления уголовного розыска. Это — сержант Крутов. Это — наш эксперт-криминалист.

— Очень приятно, — машинально поклонился профессор.

Крутов удивленно взглянул на чего.

— Займитесь потерпевшей, — приказал Перов коллегам и повернулся к Лебелю: — Итак, товарищ Лебель, слушаю вас.

— Вот… Да, — нерешительно начал тот, еще не оправясь от пережитого, — проснулся… Слышу: какие-то звуки.

От волнения Имант Артурович стал говорить с сильным прибалтийским акцентом.

— Посмотрел, — продолжал он указывая на прорезь в коробке двери, — здесь выпилено. Рука просовывается, начинает искать засов. Я схватил, полагал задержать. А ее, видите…

— Товарищ капитан, — вступил в разговор эксперт-криминалист, — как на прошлой неделе.

— Да. Похоже, снова банда Волка, — согласился Перов.

— Волка, вы сказали? — насторожился профессор. — Он именно так и представился.

— То есть?

— Когда грозил отомстить, — пояснил Имант Артурович.

— Этот постарается, — заверил Крутов.

Сердитым взглядом капитан приказал ему замолчать. Сержант виновато осекся.

— Хорошо, что быстро доехали, — вышла к собравшимся Анна Григорьевна, успевшая сменить ночное одеяние на домашнее платье. — Тут такая пальба была!

— Так, — рассуждал вслух Перов, осматривая дверь. — Телефон они вам отключили: проводку перерезали… Однако повезло вам с дверьми, товарищ профессор. Первую обшивку пули пробили, зато вторая спасла вас… Эксперт, извлеки-ка парочку пуль.

— Слушаюсь, — направился к дверям эксперт-криминалист и, проходя мимо Перова, что-то вполголоса сказал ему.

Капитан вместе с Крутовым склонился над неизвестной. Приподнял ей голову… Выпрямившись, задумался.

— Подумать только! — горестно ахнула Анна Григорьевна, только сейчас заметив неизвестную. — Убили… Такую молодую, красивую…

— Почему же убили? — чуть помедлив, повернулся к Анне Григорьевне Перов. — Нет… Только ранили. Правда, ранение тяжелое, но, думаю, она останется жива. Крутов, помоги эксперту и мне. Раненую — немедленно в машину и в нашу спецбольницу.

Обменявшись взглядами, они осторожно подхватили женщину и плавно начали спускаться по лестнице.

На кафельном полу, где лежала голова незнакомки, осталось небольшое темное пятно.

Женщину аккуратно уложили в машину. «Эмка» тронулась.

— Подожди, Игорь, — приостановил капитан сидящего за рулем Крутова. — Значит, запомни: дежурному сообщаешь немедленно. Пусть дают ориентировки по городу, сообщат патрулям.

— Слушаюсь, — кивнул Крутов и тронул машину.

Перов с экспертом-криминалистом вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Супруги Лебель ждали их в гостиной.

— Вот. — Эксперт выложил на скатерть круглого стола несколько извлеченных из двери пуль. — Револьверные.

— Образца тридцать шестого года, — кивнул капитан.

— Извините, перебью вас, — взволнованно заговорил Имант Артурович. — Я вспомнил, узнал ее… Это почтальонша. На днях заходила.

— Так-так, — вскинул голову Перов.

— Товарищ капитан, убитая приходила на днях.

— Не убитая — раненая, — мягко поправил его тот и добавил: — Я ведь воевал, разбираюсь… И зовите меня Василием Васильевичем.

— Хорошо, Василий Васильевич, — согласно кивнул профессор. — Итак, приходила она… в воскресенье. Точно, да. Принесла заказное письмо. Жена в это время отсутствовала.

— Я была у подруги, — поспешно уточнила Анна Григорьевна.

— Как можно подробнее, Имант Артурович, — попросил Перов. — С деталями, пожалуйста. Все, что помните.

— Буду стараться, — заверил Лебель.

Подавив волнение от только что пережитого, Имант Артурович заставил себя максимально точно воспроизвести недавние события.

В тот воскресный день квартиру Лебелей заливало щедрое апрельское солнце. В квартиру позвонили. Имант Артурович, вспомнив, что жена ушла к приятельнице, оторвался от бумаг и поспешил к входной двери.

— Кто есть там? — Кроме акцента еще и манера построения фраз иногда сразу выдавала в профессоре уроженца Прибалтики.

— Почта. Письмо заказное. Лебелю, — раздался в ответ мелодичный женский голос и, помедлив, уточнил: — Лебелю И. А.

Вначале Имант Артурович посмотрел на посетительницу, предусмотрительно не сняв дверную цепочку. Потом гостеприимно распахнул дверь:

— Прошу, пожалуйста. Лебель — это я.

В прихожую шагнула та самая незнакомка По виду ей было не больше двадцати лет. На боку, подчеркивая хрупкость фигурки, висела большая, набитая корреспонденцией сумка. У плеча к форменной тужурке был прикреплен круглый жетон с цифрой 9. Улыбаясь, девушка протянула конверт:

— Пляшите. И расписаться надо. — Достав разносную книгу, она заботливо указала нужную графу и протянула химический карандаш, предварительно послюнив его.

— Один момент. — Профессор расписался где положено и, чуть помешкав, достал из кармана и протянул девушке рубль.

— Нет-нет. Не нужно. Нельзя, — замотала головой та.

— Прошу простить. — Имант Артурович был слегка смущен.

— Вот… водички бы мне стакан. Жарко по этажам с этим бегать, — девушка похлопала по сумке ладошкой.

— Да. Конечно. Прошу, пожалуйста, — с готовностью пригласил ее хозяин.

С видимым усилием почтальон сняла с плеча и поставила у дверей свою объемную ношу. Взгляд ее между тем не отрывался от замков и запоров профессорской квартиры.

Вдвоем прошли они на просторную кухню. Имант Артурович снял с полки старинную мельницу с длинной ручкой:

— Кофе не желаете ли?

— Нет-нет. Спасибо.

— В таком случае я угощу вас соком. — Открыв дверцу небольшого холодильника, профессор вынул бутылку консервированного сока, ловко откупорил ее, наполнил стакан. — А чтобы он совсем прохладный был, поступим следующим образом…

Со старомодной галантностью он вынул из холодильника вазочку и серебряными щипчиками положил в стакан три кубика льда. Девушка с нескрываемым любопытством рассматривала холодильник.

— Ящик у вас какой интересный, — протянула она.

— Это холодильный шкаф, — учтиво разъяснил Лебель.

— Да? Никогда не видела, — прихлебывая сок, созналась девушка и, кивнув в сторону анфилады комнат, сказала: — Хорошая квартира… А соседей много?

— Соседей не имеем. Вдвоем с супругой живем, — ответил Имант Артурович и, помрачнев, добавил: — Сын на фронте погиб.

— Спасибо. Побегу, — допив сок, поднялась девушка.

В прихожей она вскинула на плечо свою ношу.

— Один момент. — Имант Артурович скрылся в комнате.

Ожидая его, девушка в задумчивости водила пальцами по замкам и запорам.

— Вот. Прошу принять презент. — Вернувшийся профессор протянул ей плитку шоколада.

— Спасибо. — Чуть смутившись, девушка опустила плитку в карман форменной куртки и стала безуспешно открывать замок.

— Так не есть правильно. Позвольте, я сам, — пришел ей на помощь хозяин.

Один за другим Имант Артурович открыл запоры и замки. Девушка напряженно-внимательно следила за его манипуляциями. Дверь наконец была открыта. Они попрощались…

Закончив рассказ, профессор некоторое время сидел неподвижно. Затем поднял взгляд:

— Так все и было. Да, так, — тихо подтвердил он.

— Понятно, — подытожил Перов. — Бандиты решили сначала квартиру посмотреть, замочки пощупать… Анна Григорьевна, Имант Артурович, не хочу вас пугать, но, возможно, они попытаются отомстить вам.

Анна Григорьевна привстала, но затем снова опустилась на стул.

— Боже мой, — тихо проговорила она. — Что же делать?

— В вашем кармане, — продолжал капитан, — я вижу пистолет, профессор.

— Мне положено ходить с оружием, — отозвался Лебель. — Я работаю над очень важной темой.

— Сегодня же поставим перед руководством вопрос об охране вашей семьи, — сказал Перов профессору.

— Нас всего двое, — кивнув на жену, ответил тот.

— Это облегчит задачу.

— Может, не стоит беспокоиться? — засомневался Лебель. — На службу и домой меня отвозит машина. Анна Григорьевна не станет покидать дом, поскольку продукты буду привозить я.

— Не могу же я вечно сидеть взаперти, — запротестовала та.

— А мы и не собираемся охотиться за этой бандой вечно, — возразил капитан. — Постараемся взять их в ближайшее время.

— «Ближайшее время» — понятие растяжимое, — ответила женщина.

— Анна! — довольно резко оборвал ее муж. — Данный вопрос не лежит в сфере твоей компетенции. Товарищам видней.

— На работу вас проводит сержант Кругов. Я пришлю его… А что было в письме, Имант Артурович? — продолжил Перов.

— Ерунда какая-то, — растерянно развел руками профессор. — Некая Муся сообщала мне, что приезд откладывается. Нет у меня таких знакомых…

Анна Григорьевна подозрительно покосилась на супруга. Эта короткая немая сцена не укрылась от внимания Перова.

— Письмо сохранилось? — уточнил капитан.

— Да, — кивнул Лебель.

— Дайте его, пожалуйста.

— Один момент. — Профессор скрылся в кабинете и, вернувшись с письмом, протянул его Перову.

Тот, бегло просмотрев текст, спрятал конверт в; карман.

— Давайте выпьем кофе, взбодримся, — предложил Имант Артурович. — Анна, накрой, пожалуйста. И завари покрепче.

— Спасибо. Но некогда, извините. Позавтракаете с сержантом Крутовым. Всего доброго.

Вместе с Перовым, простившись, ушел и эксперт-криминалист, закончивший к тому времени оформлять протокол осмотра места происшествия.

В конце рабочего дня в кабинете перед Перовым сидели сотрудники его группы: Игорь Крутов и Светлана Мальцева, двадцатилетняя девушка в звании младшего лейтенанта милиции. Из рук в руки передавали они снимки почтальона. С фотографий смотрело безучастное лицо с остановившимся, отрешенным взглядом.

— Работаем, работаем, а толку — чуть. — Поднявшись, капитан начал раздраженно расхаживать по кабинету.

— Да поймаем мы этого Волка, Василий Васильевич! Прямо за хвост, — почти радостно успокоила его Мальцева.

— Эка у нее все просто! Что ж раньше-то не словила?.. Которое дело уже, а новых улик практически нет, кроме… Ну ладно. Значит, так. Поезжайте в почтовые отделения. — Перов повертел в руках заказное письмо. — Поделите их между собой и начните с тех, что ближе к дому Лебелей. Нужно установить личность наводчицы. Жаль вот, штемпели на конверте смазаны… Наверняка специально. Не разобрать, откуда отправлено и каким почтовым отделением получено… Теперь насчет приманки.

— Товарищ капитан! — начал Крутов.

— Да?

— Есть предложение использовать в качестве приманки профессора. Обычай Волка — мстить тем, кто помешал налету.

— Отставить, — покачал головой Перов. — Лебель — ценнейший для нашей страны человек. Знаете, над чем он сейчас работает?

— Серьезнейшая тема у него, — ответила Светлана. — Я интересовалась.

— Верно, — кивнул капитан.

Крутов с явной гордостью покосился на девушку.

— Любой честный человек — великая ценность, — продолжал Перов. — Но при борьбе с преступниками имеем право рисковать жизнью только мы, сотрудники.

— Считай, с одного фронта на другой передислоцировались, — развил мысль Крутов.

— Именно, Игорь. Наша война продолжается.

— Василий Васильевич, — нерешительно начала Мальцева, — разрешите, приманкой буду я?

— С ума ты сошла! — неожиданно горячо заговорил Крутов. — Больше некому, как только ей! Ты хоть понимаешь, кто такой Волк? Бандит матерый. И терять ему больше нечего!

— Будешь, Света, обязательно будешь. — Перов опустил на стол твердую ладонь. — Лучше нее, Игорь, никто не справится. А ты станешь обеспечивать безопасность Светланы… Но сперва проведем операцию с газетой.

Раздались отрывистые звонки телефона прямей связи. Капитан снял трубку:

— Перов у телефона. Так точно. Есть — тщательно проинструктировать охранников… Значит, так, — сказал он, положив трубку на рычаг. — Охрану Лебелям выделили. Об этом полковник сейчас говорил. Стало быть, отправляйтесь в отделения связи. А ты, Светлана, начинай готовиться к мысли о приманке. Привыкай…

В небольшом кабинете одного из отделений связи Петроградской стороны Мальцева беседовала с живой полной женщиной, улыбчивое лицо которой украшали две задорные ямочки. Женщина внимательно рассматривала фотографию — одну из тех, что роздал подчиненным Перов.

— Узнала, как не узнать, — говорила женщина. — Это же Надя Васильева, почтальонша наша. Позавчера на работу не вышла. И в общежитие не вернулась… А что с ней?

— Ранена. Находится в спецбольнице нашего управления милиции. Состояние ее врачи определяют: средней тяжести. Скажите, Серафима Сергеевна, — попросила женщину Светлана, — как вы, непосредственный начальник, можете охарактеризовать Васильеву?

Серафима Сергеевна посмотрела на фотографию долгим, пристальным взглядом, словно видела лицо девушки впервые.

— Работница она очень… неровная, что ли, — начала Серафима Сергеевна. — Иногда, под настроение, все у Надежды в руках так и горит: сортировка ли, обработка ли. И доставку быстрее всех выполнит, хоть участок ее не из легких. А иногда — через пень колоду: все напутает. Да еще замечание не сделай — огрызается.

— А в личном плане? В быту?

— Ну, какой у них быт в общежитии, сама посуди, — протянула Серафима Сергеевна. — Что до личного плана, так девочки рассказывали, что не всякую ночь Надежда в общежитии ночевала. Ох, изменились за войну девки. Слыхала небось, как многие рассуждают? Война, мол, все спишет. Так-то. Сама видишь, сколько нас теперь на одного мужика приходится… Иной раз осудить язык не поворачивается.

Дослушав «теоретические выкладки» о нравственности, Светлана сказала:

— Серафима Сергеевна, мне очень нужен образец почерка Васильевой. Может, заявление ее или…

— Есть, как не быть, — певуче отозвалась Серафима Сергеевна. — О приеме на работу заявление.

Легко высвободив из-за стола свое полное тело, она направилась к сейфу, достала тоненькую папочку с надписью «Личное дело», извлекла оттуда листок с крупным, почти детским почерком.

Взяв заявление, Мальцева спрятала его в сумочку.

— О нашем разговоре пока — никому. Прошу. Если возникнет вопрос, объясняйте: Васильева больна, поправится не скоро. Всего доброго.

— Выполню в точности, — с готовностью заверила Серафима Сергеевна. — А Васильевой-то кланяйтесь. Пусть поправляется.

Кабинет редакции «Ленинградской правды» был похож на редакционные кабинеты всех газет: стол завален бумагами — машинописными, типографскими оттисками и просто рукописными материалами. На стене наколоты полосы будущих номеров.

Василий Васильевич Перов беседовал с сотрудником редакции Ремезовым, сухощавым мужчиной примерно его лет.

— Понимаешь, Егор, — говорил капитан, — для нас это — исключительно важный момент. И учти: есть доля риска…

— Изумляешь-таки ты меня своими разговорами, — покрутил головой Ремезов. — Да неужто после всего, что вместе на фронте прошли, я тебя понимать перестал? Считай, что в твоем подразделении я пожизненно. Идет? Ставь задачу.

— Идет, — кивнул Перов и протянул Ремезову листок с коротким машинописным текстом. — Происшествие это надо напечатать как можно скорее… Не исключено, что они станут дознаваться, от кого эта заметка исходит. Тут действуй так…

Четко, по-военному капитан проинструктировал фронтового товарища. Тот вдумчиво слушал, кивал.

— Ясно. Будет исполнено, — подытожил Ремезов деловую часть беседы и, помолчав, спросил осторожно: — Вася, а что насчет семьи слышно?

— Ничего пока, — помрачнел Перов.

— Напомни: в каком месте их эшелон разбомбили?

— Под Пермью.

— Как раз там у меня в областной газете однокашник проявился, черкну ему. Может, там, на месте, легче разузнать будет. Годы рождения их скажи.

— Валентина — девятьсот одиннадцатого, — вздохнув, начал перечислять капитан. — Дочки: старшая — тридцать пятого, а Верушка — сорокового, предвоенная.

— Сегодня же напишу… Что же касается материала, поставим на подверстку прямо в завтрашний номер. За моей подписью. — И, взяв макет почти полностью сверстанного номера, Ремезов отчеркнул на четвертой полосе место для информации.

На следующий день номер этой газеты просматривал Имант Артурович, сидя в гостиной своей квартиры. Заметку стал читать вслух. Анна Григорьевна слушала, покусывая губы.

— «Девятнадцатого апреля, — читал профессор, — в три часа ночи при попытке проникнуть в квартиру гражданина Л. была задержана некая Васильева Надежда Осиповна, двадцати двух лет. Ее сообщники, действуя по бандитским звериным законам, попытались убить Васильеву. Но врачам удалось спасти ей жизнь. Вскоре преступница предстанет перед судом. Предполагается организовать показательный судебный процесс, чтобы дать урок тем, кто взламывает квартиры честных тружеников, терроризируя население нашего города». И подпись: «Ремезов». Благодарение судьбе и докторам — девушка-почтальон жива.

— Это все ты! Ты! — почти срываясь на крик, заговорила Анна Григорьевна. — Ты виноват! Всё из-за тебя! Если бы не вцепился ей в руку, девушка была бы невредима… А если бы она умерла — ты стал бы убийцей!

И, закрыв лицо руками, Анна Григорьевна зашлась в беззвучном плаче.

— Ты не права, Анна, — растерянно пытался возражать Имант Артурович. — Рассуди здраво: то, чем ее ранили, предназначалось для нас. Затем — для других. Я не видел иного выхода.

— И теперь они станут нам мстить. — Жена подняла мокрое от слез лицо. — Ты же слышал, как этот Волк обещал. И Перов не скрывает, что у бандитов свой почерк есть. Значит, все планы Волку удаются. Ему, а не милиции.

— Это не есть разумные доводы, Анна, — успокаивал супругу профессор. — Такая заметка появилась в прессе не случайно. Капитан Перов — человек непростой. Он ведет тонкую игру… Я специально узнавал: Перов служил в армейской разведке. Мужчина с головой. Притом кавалер многих орденов.

Перов и Светлана Мальцева внимательно рассматривали почерки письма «от Муси», что получил профессор Лебель, и заявление Надежды Васильевой о приеме на работу.

— Ясно, — говорила Мальцева. — Письмо профессору писала сама Васильева. Смотрите, какое «в» характерное… «Р» и «к» — тоже.

— Согласен, — кивнул капитан. — Но все равно снеси в научно-технический отдел на экспертизу. Заключение в дело подошьешь.

— Василий Васильевич, — начала было Светлана, но умолкла на полуслове, поскольку зазвонил телефон.

Капитан Перов снял трубку.

Сквозь сильные помехи слышался далекий голос абонента:

— Перов? Это Ивановский из девятнадцатого. Читал-читал вашу заметку. Ловко это насчет убитой Васильевой придумали… Хорошая залепуха.

— Но она действительно жива, — прервал его капитан. — Поправится не скоро. Но жить будет. Полная гарантия… Стоп! А кто это говорит? Повторите фамилию.

В ответ послышались короткие гудки. Перов с удовлетворением положил трубку ка рычаг:

— Они клюнули, девочка! Клюнули!

Уставший после ночной работы, Ремезов неторопливо шел по пустынной улице. Внезапно его дернули за рукав и втащили в темную подворотню проходного двора. Сзади и сбоку приставили к сердцу ножи. Фонариком высветили знакомую заметку.

— Отдежурил в редакции и домой топаешь? — произнес в затылок незнакомый голос. — Ты писал?.. Ну, ты писал?

— Я. Да пустите же! Что вам надо? — дернулся Егор.

— В какой больнице Надька? — спросил тот же голос. — Быстро, если жить охота!

— В спецбольнице. Управления МВД, — чуть помедлив, проговорил Ремезов. — Идет на поправку… Больше ничего не знаю.

В это время в просвете проходняка показался силуэт и раздался знакомый голос Крутова:

— Патрульно-постовая служба! Что происходит? Попрошу предъявить документы!

Помня инструкции Перова, Егор тотчас распластался на асфальте. Почти одновременно раздались выстрелы. Один из бандитов упал навзничь, другой, петляя, бросился бежать проходными дворами. Кругов кинулся следом, свистя в милицейский свисток… Через некоторое время он вернулся, лучом сильного фонаря высветил фигуру неподвижно лежащего бандита, обследовал рану на его теле. Одет Игорь был в форму постового милиционера.

— Товарищ Ремезов, — Кругов направил на него луч фонаря, — поднимайтесь… Вы не ранены?

— Целехонек, — поднимаясь и отряхивая одежду, ответил тот. — Признаться, не ожидал, что события в таком темпе развернутся. Кстати, именно те вопросы и задавали. Я ответил, как Василий Васильевич проинструктировал. Этот — что? — И Ремезов кивнул в сторону лежащего бандита.

— Эх! — в сердцах вырвалось у Крутова. — Наповал его. Попадет мне от Перова…

В кабинете Перова кроме хозяина были Светлана Мальцева и Крутов.

— Формально, — заканчивал разбор операции Перов, — за качество стрельбы тебе, Игорь, высший балл полагается. А для нашего дела этот выстрел — промах. Да еще какой! Посадил бы тебя на губу, да ты мне в операции нужен. Раззява!

— Виноват, товарищ капитан, — огорченно оправдывался Крутов. — Я в темноте всегда так… Еще с тех пор, как стрельбе по-македонски обучался. Рефлекс.

— Рефлекс!.. Ну, а второго упустил? Тоже — рефлекс?

— Так его ж машина ждала. Он туда — и газу. Сразу за поворотом скрылся.

— Работничек, — процедил Перов мрачно. — Бандиты тебя сейчас с душевной благодарностью вспоминают. Милиция, мол, с нами в поддавки забавляется…

Крутов, уставившись в пол, молчал.

— Ладно, — продолжил Перов. — Убитого бандита надо предъявить для опознания потерпевшим. Кто узнает его, возможно, сумеет вспомнить приметы остальных. В частности — Волка. Ведь четких описаний у нас до сих пор нет.

— Как сговорились, — с готовностью подхватил Крутов. — Твердят в один голос: «Страшные такие… лица жуткие…»

— Их можно понять, — мягко вставила Светлана. — Ночь, темнота. Люди спят спокойно… И тут вдруг такое.

— Стало быть, — подытожил капитан, — за работу. Вызывайте потерпевших для опознания. Этот бандюга, когда живым был, много судеб покалечил. Так пусть теперь мертвый нашему делу послужит… Ты, Света, обзвони тех, у кого телефоны есть дома или на работе.

— Слушаюсь, — отчеканила Мальцева.

— Ты, Крутов, — продолжал Перов, — в машину и — в те адреса, где живут далеко и без телефонов.

— Есть! — вскочил тот.

Выйдя из кабинета Перова, Крутов и Светлана направились по коридору управления.

— Что Васильич такой смурной сегодня? — задумчиво спросил Игорь.

— Есть причина, — ответила Мальцева. — От розыскников насчет его семьи ответ пришел. Опять — ничего.

На следующий день капитан опрашивал тех, кому, предъявляли для опознания труп убитого бандита. В кабинете были также Игорь Крутов и Светлана Мальцева, которая вела протокол.

— Давай, — кивнул Крутову Перов.

— Суржич Олег Витальевич, — открыв дверь в коридор, пригласил Крутов.

В кабинет вошел сухощавый мужчина неопределенного возраста, отвесил присутствующим легкий поклон.

— Присаживайтесь, товарищ Суржич, — жестом указал на стул капитан. — Стало быть, вы утверждаете, что узнали покойного?

— Несомненно, — сев напротив Перова, подтвердил тот. — Это один из тех, кто меня ограбил.

— Нам крайне необходимо знать, как выглядели двое остальных налетчиков. Опишите их внешность, — настаивал капитан.

— Н-ну, — замялся Олег Витальевич, — обыкновенная внешность. Ничем не примечательная. Как говорится, среднестатистическая.

— А какие-нибудь особые приметы? — задавал наводящие вопросы Перов. — Там… усы, шрам. Или глаз, к примеру, косит?

— Извините, ничего такого не заметил. А потом — как же мне было их разглядеть? Вошли и сразу приказали: «Руки — за голову! Лицом — к стене!» Я так и простоял, пока они орудовали. Может, потому только и жив-то остался…

— Извините, как вы сказали? — прищурился капитан. — «Руки за голову»?

— Именно, — подтвердил Суржич.

— Что ж, Олег Витальевич, спасибо за сведения. Распишитесь в протоколе. И давайте пропуск отмечу, — завершил беседу Перов.

Суржич послушно расписался на листах протокола опроса, который вела Мальцева, степенной походкой направился к выходу. Капитан сидел задумавшись.

— Всего доброго, — откланялся у дверей Олег Витальевич.

— Да-да. Будьте здоровы, — ответил ему Перов и, обратившись к Крутову, распорядился: — Следующего, пожалуйста.

— Копорьева Настасья Федоровна, — пригласил Игорь из коридора.

На пороге кабинета появилась маленькая старушка, ладная и опрятная, из тех, кого ласково называют «чистенькими». Голова Настасьи Федоровны была повязана белым в синюю крапинку платком с синим узором окантовки. Быстро просеменив вдоль кабинета, она села напротив капитана.

— Стало быть, опознали того, Настасья Федоровна? — полувопросительно начал он.

— Узнала, соколик. Узнала супостата, — закивала Копорьева. — Он и был.

— Но ведь не один?

— Не один, точно. Кабы ты мне и других показал, я бы узнала — тот или не тот. А так не вспомнить, уж сколько выспрашивали… Вот барышню их хорошо запомнила. Молоденькая такая, беляночка. Нипочем не скажешь, что бандитка. А те? Мужики как мужики. Роста обычного. Волоса у них вроде пегие… Нос, глаза — всё на месте.

— Еще раз, Настасья Федоровна, — терпеливо попросил Перов, — повторите, как в тот вечер все произошло. С самого начала.

— Ну, стало-ть, дело так было, — степенно принялась за рассказ Настасья Федоровна, изредка утирая уголки губ длинными концами платка. — Я на кухне хозяевала. Николай Викторычу, как жена его померла, я нянькой вроде была — домрабой по-нынешнему. Он, стало-ть, работает сидит. Вдруг двери — звяк! Там люди затопотали. Ему шипят: «Лицом к стене. Руки — за голову». Потом — ко мне. Запихнули в кладовку, закрыли… Ну, обомлела, конечно, спервоначалу. Потом гляжу — щелка в двери. Я и приникла, И видать было, как Николай Викторыч с руками закинутыми, отвернувшись, сидит. А те мечутся — вещи собирают. Тут Николай Викторыч-то тихо рукой к ящику потянулся — у него там завсегда револьверт лежал. А бандит один, стало-ть, караулил: мигом подскочил, Николая Викторыча в голову…

Голос старушки сорвался, она замолчала.

— Успокойтесь, не плачьте, Настасья Федоровна, — сочувственно начал Крутов. — Может, водички или лекарства?

— А я и не плачу, милый, — обернулась к нему Копорьева. — В войну на всех трех сынов похоронки получила — слезы мои уж кончились. Просто подумалось: вот Николая Викторыча в блокаду ни бомба, ни голод не взяли. А тут в мирное-то время такую смерть принял… Разве ж это люди в тот вечер у нас были? Фашисты!

— Фашисты? Фашисты… — задумчиво повторил Перов. — Мы найдем их, Настасья Федоровна.

— Ну, помогай-то бог, — вздохнула старушка.

— Распишитесь, пожалуйста, в протоколе, — напомнила Светлана, — и дайте пропуск отметить.

— Распишись за меня, милая. Я ведь грамотна не больно.

После того как Настасья Федоровна ушла, некоторое время сотрудники сидели молча. Перов что-то задумчиво писал в рабочем блокноте, щурился на бьющее в окно солнце. Светлана и Игорь сидели, не решаясь нарушить его раздумья.

Тем же часом в квартире Лебелей Анна Григорьевна вышивала на пяльцах. Услышав телефонный звонок, сняла трубку.

— Здравствуй, Ксюша! Сегодня собираетесь? — обрадовалась она, но потом продолжала изменившимся тоном: — Нет, не смогу. Извини. Я нездорова… Да, не выхожу. До свидания.

Анна Григорьевна положила трубку, принялась было за вышивание, но с раздражением отбросила его. Подошла к окну и долго смотрела из-за портьеры на весеннюю улицу.

А в кабинете Перова продолжался опрос свидетелей. На этот раз перед ним сидела Дольская — женщина лет сорока в глубоком трауре: черном глухом платье, в черных туфлях, с черной сумкой в руках. Голову окутывал черный шарф.

— Ирина Георгиевна, — говорил Перов, — вы опознали одного из убийц?

Женщина утвердительно кивнула.

— Может, это восстановило в памяти приметы еще двух его соучастников?

Дольская, чуть помедлив, отрицательно покачала головой.

— Повторите еще раз, что произошло той ночью.

— Бесчеловечно… немилосердно, — выговорила она сквозь сдавленные рыдания, — заставлять меня еще раз пережить все это…

— Но у нас нет другого выхода, — извиняющимся тоном ответил Перов. — Иначе не сможем найти убийц вашего супруга.

Дольская некоторое время молчала.

— Хорошо, — начала она, немного успокоившись. — Я постараюсь… Как открыли дверь, мы не слышали. Бандиты ворвались в спальню, зажгли свет.

— Простите, — перебил капитан — окна спальни были закрыты шторами?

— Да, у нас очень плотные портьеры — еще со времен светомаскировки остались… Так вот: меня связали, заткнули рот. А муж боролся. Он очень сильный человек… был. — Женщина помолчала, стараясь подавить слезы. — Им, видимо, никак не удавалось его скрутить, и… тогда раздался выстрел. Муж перестал сопротивляться… Кто-то из бандитов сказал: «Красиво ты его. Хоть фотографируйся рядом». Боже, какие звери, садисты.

Перов вскинул на нее взгляд, обдумывая что-то. Дольская вновь с явным усилием взяла себя в руки.

— Не станем больше задерживать вас, Ирина Георгиевна, — поднялся из-за стола капитан.

Расписавшись в протоколе, отметив пропуск, Дольская ушла, молча кивнув на прощание.

— Итак, подведем итоги, — обратился к сотрудникам Перов. — Игорь, твои выводы?

— Бандитов было трое, — ответил Кругов. — Четвертая — наводчица Васильева. Один налетчик и Васильева выбыли из игры. Значит, похоже, осталось двое: Волк и напарник.

— Это — первое, — кивнул капитан. — Света, твои соображения?

— Особых примет нет ни у того, ни у другого, — задумчиво проговорила Мальцева.

— Это — второе. Ну что ж: «без особых примет — это тоже примета». И наконец, третье… третье… Это я сам сперва проверю, — сказал Перов, снимая телефонную трубку и набирая номер. — Михалыч? Пора кадры комплектовать. Выезжаем.

Выходящие на улицу побеленные снизу окна спецбольницы УМВД были забраны надежными решетками. По периметру глухого высокого забора тянулась колючая проволока.

Человек в белом халате, под которым угадывались погоны и галифе, заправленные в кирзовые сапоги, приколол у входа в спецбольницу издали заметное объявление. Текст был написан четкими крупными буквами, выведенными плакатным пером:

В это время по коридору спецбольницы шли двое санитаров с носилками, на которых лежала женщина. Лицо ее до самых глаз скрывала плотная марлевая повязка. Виднелись лишь светлые волосы. Веки были сомкнуты: видимо, больная или спала, или находилась без сознания.

Навстречу санитарам шла группа больных из числа заключенных. Группу сопровождал сержант войск МВД.

— Это еще кто? — поинтересовался сержант вслед санитарам.

Один из санитаров обернулся. Им оказался Игорь Крутов.

— Наводчица какая-то, — ответил Игорь громко. — Свои же, говорят, и подстрелили при налете на квартиру… Вот, выходили ее, жива осталась. Переводят теперь из хирургии.

Конвоируемые с понятным интересом прислушивались к разговору.

— А, та самая, — понимающе кивнул сержант. — Ну как же, как же. Получили инструкцию: ее приказано в отдельную палату. В восьмую отдельную — как барыню, со всем почетом.

Надпись на одном из кабинетов первого этажа спецбольницы гласила: «Начальник отдела кадров». В этом кабинете за столом сидел Перов. Он внимательно просматривал документы сидящего напротив мужчины с седыми висками и блоками орденских планок на кителе без погон.

— Уважаемый Глеб Максимович, — протянул капитан документы их владельцу, — с радостью бы, да не могу. Ранение у вас, инвалидность… А здесь работа тяжелая — носилки таскать, полы мыть. Да и больные — спецконтингент.

— Я всю войну в медсанбате, — с обидой проговорил мужчина. — Награды же имею.

— Не расстраивайтесь. — Капитан записал на листке бумаги несколько цифр. — Вот телефон. Свяжитесь с кадровиком, который ведет медотдел УМВД. Думаю, в поликлинике или стационаре работа для вас найдется.

— Вы так думаете? — с надеждой переспросил мужчина. Забрав листок с номером телефона, документы, попрощавшись, ушел.

Перов машинально отметил, как сильно тот хромает… Капитан задумался. В памяти возникали отрывки вчерашних опросов. Вспомнилось побелевшее лицо Настасьи Федоровны, ее голос: «Разве ж это люди у нас в тот вечер были? Фашисты!» И еще: «Руки — за голову! Лицом — к стене!» И еще: «Сфотографироваться бы — красивая работа».

В квартире Лебелей было солнечно. Анна Григорьевна, скучая в одиночестве, раскладывала пасьянс. В волосах топорщились рожки папильоток, тело окутывал просторный халат с драконами. Из черной тарелки репродуктора звучал бодрый голос Утесова: «Казаки, казаки! Едут-едут по Берлину наши казаки!»

Когда зазвонил телефон, Анна Григорьевна сняла трубку.

— Ну, здравствуй, хозяйка, — услышала она незнакомый голос. — Не вздумай только трубочку вешать.

— Кто это? — машинально спросила женщина с неподдельным испугом.

— Папашку твоего охраняют, видим, — продолжал голос. — Но захотим посильнее — и наша пуля все равно его достанет.

— Как вы смеете! — срывающимся голосом начала она.

— Если не хочешь получить его голову в посылке, говори правду, где наша девчонка? Жива или нет?

— Не понимаю, о чем вы… С кем я говорю?

— Мы те, кто всегда рядом. От Волка привет.

В это время через открытое окно влетел булыжник, упал неподалеку.

— Хулиганы! — взвизгнула Анна Григорьевна.

— Сильно сказано, — возразили ей на том конце провода. — Отвечай: где девчонка? А то гранату кинем. Взорвем тебя, ясно?

— Да жива, жива ваша девушка. Точно знаю. И оставьте нас! Оставьте!! Ну, прошу…

— Если обманула — подорвем, — пообещали ей.

Анна Григорьевна, теряя сознание, сползла с кресла на пол. Из повисшей телефонной трубки доносились короткие гудки отбоя.

А «кадровик» Перов в спецбольнице продолжал принимать кандидатов на должность санитара.

— Не подойдете, — сказал он моложавой женщине, возвращая ей документы. — Работа у нас сугубо мужская.

— Но я же на фронте санитаркой была, — горячо возражала та. — С передовой бойцов выносила… Живу вот рядом. Мне так удобно было бы.

— Понимаю. Все понимаю, — отвечал капитан. — Но, знаете ли, больные здесь необычные. Поэтому требуется обязательно мужчина. Так что извините.

— Бюрократ! — в сердцах поднялась женщина и вышла, сердито хлопнув дверью.

Зазвенел телефон, Перов снял трубку:

— Да, я. Так… Угрожали и окно разбили?.. Задержали? Еду.

После поездки капитан снова сидел за столом кабинета в спецбольнице. В окнах отливал бирюзой долгий апрельский закат. Перов снял трубку зазвеневшего телефона:

— Так точно, я, товарищ полковник. Да, наняли мальчишку-беспризорника. За трешку. Он по их знаку камень и кинул… Отправили пацана в спецприемник-распределитель. Нет, к их делам он отношения не имеет… Сижу здесь, пока безрезультатно. Сколько человек прошло — и вроде бы ничего похожего… Признаюсь: сомневаться начал, правильно ли мы рассчитали… Может, напрасно ждем?.. Есть продолжать.

Положив трубку, он задумался. В памяти снова возникло трагичное лицо Ирины Георгиевны Дольской… Всплыли слова: «Красиво ты его. Хоть фотографируйся рядом». Раздумья прервал стук в дверь.

— Войдите, — разрешил капитан.

В кабинете появился мужчина с ничем не примечательной внешностью, которую, отметил про себя Перов, нельзя было назвать и неприятной. Никакая — да и только. Взяв протянутые документы, капитан начал внимательно изучать их, то и дело переводя взгляд на владельца.

— Сразу, товарищ Званцев, — сказал посетителю капитан, — ответ дать не могу. Нужно выяснить еще ряд моментов.

— Мы понимаем, — широко улыбнулся тот. — Никаких претензий.

— Зайдите завтра. Примерно в это же время.

— Слушаюсь, — поднялся Званцев. — И рад буду по совести служить. Как на фронте.

Посетитель ушел. Перов приблизился к окну и стал незаметно наблюдать, как, выйдя из проходной, Званцев уверенной походкой зашагал по улице. Остановился, закурил и зашагал дальше.

Проводив Званцева взглядом, Перов стал в задумчивости ходить по кабинету.

Через несколько дней в помещении для отдыха персонала спецбольницы УМВД уютно сопели два примуса: на одном стоял котелок с картошкой, на другом — чайник. Готовился ужин. Вместе с фельдшером и санитаром его собирал и Званцев.

— Берите, берите, — доброжелательно приговаривал он, разворачивая на столе газету с бутербродами. — Мне брательник из-под Пскова присылает. Так что живем — не тужим.

Подавая пример остальным, Званцев взял бутерброд с салом и начал с аппетитом жевать, не забывая откусывать и от луковки. Внезапно его внимание привлек какой-то текст газеты, куда была завернута снедь. С набитым ртом он стал читать:

— «Девятнадцатого апреля в три часа ночи при попытке проникнуть в квартиру… гражданина Л. была задержана… Вскоре преступница предстанет… Ремезов». Точка. — Званцев с удивлением обвел всех взглядом. — Братцы, это что ж выходит? Васильева-то, видать, здесь и лежит?

— Ясно. Тут и есть. Где ж ей, налетчице, быть? В восьмой, в отдельной, располагается. Со всем почетом.

— Дела… — протянул Званцев озадаченно.

Ночью разгулялся западный ветер, обычно приносящий в город непогоду. Неверные блики качающегося уличного фонаря-тарелки то освещали, то прятали в тень койку в палате номер восемь, где неподвижно лежала женщина с марлевой повязкой на лице. Ее койка была отгорожена высокой ширмой.

В коридоре спецбольницы дремал на посту сержант, и связка ключей слабо позвякивала в такт его дыханию. В мягких тапочках мимо него неслышно прошел Званцев. У палаты номер восемь тихо достал связку отмычек, уверенно выбрал нужную и вставил в замок двери.

В палате послышался легкий скрип: то ли уличного фонаря, раскачиваемого ветром, то ли пружин кровати… Дверь бесшумно отворилась, и фигура в белом халате двинулась к кровати.

— Это ты? — послышался женский шепот.

— Я, я, — так же шепотом ответил Званцев.

— Наконец-то, — вновь зашептала она. — Забери меня скорей отсюда, бежим…

Блеснуло узкое лезвие. Но женщина, мгновенно вскочив с кровати, перехватила руку Званцева. А сзади, из-за ширмы, на него набросился еще кто-то. Вспыхнул свет. Женщина сорвала с лица марлевую повязку. Ею оказалась Светлана Мальцева. Бывший за ширмою Игорь закрутил за спину Званцеву руки, защелкнул наручники. Звякнув, упало на пол узкое лезвие. Тотчас же в палату вошли Перов и сержант — дежурный по этажу.

— В камеру! — удовлетворенно распорядился Перов.

Крутов и сержант увели бандита.

В коридоре Перов набрал номер телефона:

— Задержали, товарищ полковник. Можно давать нарядам команду о начале операции. — Выслушав короткий ответ, капитан положил трубку.

— Каким нарядам? — поинтересовалась стоящая рядом Мальцева.

— Нашим, внутренним, — ответил тот. — Район в радиусе двух километров от больницы оцеплен. Везде засады. Будут прочесаны все улицы, переулки, дворы. Уверены, что сообщники этого «санитара» Званцева должны быть где-то рядом, ждать его. И, скорее всего, с машиной.

Вскоре в своем кабинете Перов допрашивал задержанного в результате проведения операции мужчину. Тот, сидя напротив, на вопросы отвечал спокойно, доброжелательно, очень словоохотливо.

Протокол допроса вел Игорь. Светлана находилась тут же.

— Введите арестованного, — распорядился Перов.

Конвоиры ввели в кабинет Званцева. Лицо задержанного мужчины не выразило ничего, кроме снисходительного недоумения. Скользнув по Званцеву равнодушным взглядом, он отвернулся к окну.

— Гражданин Званцев, вам знаком этот человек? — спросил капитан, указав на мужчину.

— Нет.

— А вы, гражданин Кирилюк, — обратился Перов к мужчине, — знаете Званцева, то есть арестованного?

— Никогда не видел, — ответил Кирилюк, добросовестно осмотрев Званцева.

— Уведите арестованного, — распорядился Перов, вызвав конвоиров.

Те выполнили приказ.

— Что-то шьете вы, товарищ начальник, — обратился к Перову Кирилюк, подчеркивая слово «товарищ», — да, видно, адреском-то и промахнулись… Не понимаю, за что я тут.

— Ну, через край хватили, Кирилюк, — не выдержала Светлана. — Машина, за рулем которой вас задержали, числится в угоне. А права ваши — поддельные.

— Но это только начало разговора, — оторвался от ведения протокола Кругов.

— Именно, — кивнул Перов и, нажав кнопку, обратился к вошедшим конвоирам: — Увести.

Кирилюка вывели из кабинета.

— Вот что, — за внешним спокойствием Перова угадывалась напряженная собранность, — завтра же проводим опознание на выборку. Вызывайте людей.

Мальцева и Крутов отправились по адресам, а Перов вскоре был в доме номер 4 по Литейному проспекту. Найдя в коридоре нужную дверь с надписью «Архив», открыл ее. Отдав дежурному сотруднику заявку, получил нужный ящичек и начал перебирать карточки. С видимым волнением нашел через некоторое время нужную. Вытащив ее, протянул сотруднику.

На следующий день в кабинете Перова кроме Мальцевой и Крутова был еще и следователь, который должен был вести протоколы опознания на выборку — следственного эксперимента.

— Начинаем, — скомандовал капитан.

— Дольская Ирина Георгиевна, — открыв дверь кабинета, пригласил Игорь.

Кроме сотрудников в кабинете на этот раз находились еще семеро мужчин — они сидели вдоль стены. Возрастом все были около сорока, с одинаково неприметной, «среднестатистической», как однажды выразился свидетель-потерпевший Суржич, внешностью. Даже взгляды их были одинаково безразличны.

Среди этих семерых сидели Званцев и Кирилюк. В кабинет вошла Дольская.

— Ирина Георгиевна, — приступил к своим обязанностям следователь, — посмотрите внимательно: не узнаете ли вы кого-нибудь среди этих людей?

Дольская взглянула на сидящих вдоль стены… растерянно и беспомощно оглянулась на Перова, Крутова… Лицо ее исказилось, и женщина опустилась на стул.

— Третий слева, — едва вымолвила она непослушными губами, — и второй справа… Это они мужа…

— Вам плохо? — забеспокоился Игорь. — Лекарство?

— Вы же видите, — громко сказал Кирилюк, который сидел третьим слева, — не в себе дамочка.

— Молчать, Кирилюк, — повысил голос капитан и, обращаясь к Дольской, спросил: — Попытайтесь вспомнить, Ирина Георгиевна, кто из них убийца вашего супруга?

Дольская растерянно переводила взгляд с Кирилюка на Званцева, заставляя себя задерживаться на том и другом.

— Кажется, — нерешительно начала женщина, — это…

Кирилюк чуть заметно сузил глаза.

— Нет… не помню, — выдохнула Дольская, отводя взгляд от сидящих у стены. — Не знаю.

— Товарищ Крутов, — обратился следователь, — проводите Ирину Георгиевну в медпункт.

Игорь, бережно поддерживая Дольскую под локоть, увел ее из кабинета.

А в квартире Лебелей Анна Григорьевна, непричесанная, в халате, бесцельно бродила по квартире. Взяла было книгу с полки, но, передумав, поставила томик обратно.

После Дольской в кабинет Перова вошел Олег Витальевич Суржич. Как и прошлый раз, он отвесил присутствующим легкий поклон. Следователь задал ему тот же, что и Дольской, вопрос. Суржич цепким взглядом посмотрел на семерых мужчин. Затем уверенно указал на Званцева и Кирилюка, хотя после «перетасовки» они занимали совсем другие места, Кирилюк лишь улыбнулся презрительно, Званцев смотрел перед собой напряженно.

Когда Олег Витальевич Суржич покинул кабинет, семеро мужчин по команде Перова снова поменялись местами. Вошла следующая приглашенная — Настасья Федоровна Копорьева. Подчиняясь предложению следователя, начала вглядываться в лица семерых, как вдруг произошло неожиданное: старушка кинулась к Кирилюку и сухонькими руками стала душить его.

Вернувшийся к тому времени Кругов оттащил Настасью Федоровну и отвел ее в другой конец кабинета.

— Он убивец! — исступленно повторяла старушка, не сводя взгляда с Кирилюка. — Николая Викторыча он и убивал!

— Набрали идиоток, — поправляя ворот сорочки, процедил Кирилюк. — Подтасовкой занимаетесь, начальнички!

— А еще вон тот! — указывая на Званцева, почти выкрикнула Настасья Федоровна. — Как на духу говорю! Истинно!

— Пиши, пиши, начальник! — вскочив, истерично заговорил Званцев. — На мне кровь. Верно старая говорит.

— Заткнись, недоносок, — прошипел Кирилюк.

— Он, — указав на Кирилюка, продолжал Званцев, — ни при чем. Я убивал! Судите!

Перов нажал кнопку звонка. У дверей встали конвоиры.

— Увести этого, — указав на Званцева, скомандовал капитан.

Конвоиры выполнили приказ.

— Игорь, — продолжал Перов, — займись им немедленно.

— Есть! — Кругов вышел следом.

— Все свободны! — Капитан командовал быстро, отрывисто. — Кирилюк! Кирилюк, сядьте сюда!

Кабинет сравнительно опустел. Кирилюк вальяжно расселся напротив Перова. Недовольно морщась, он продолжал разглаживать смятые Копорьевой уголки воротничка.

— Напрасно этот цирк затеяли, — первым заговорил Кирилюк. — Ну, допустим, участвовал… Убивал же тот, третий, о котором Суржич вспомнил. А, кстати, где он, третий? Ранен, что ли? Отчего очной ставки с ним не делаете? Я очень на ней настаиваю… Тот, третий, и есть убийца. А мы — что? Ну, будет срок за соучастие, за недонесение о преступлении…

— Не преступлении, а преступлениях, — нажимая на второе слово, поправил его Перов.

— Пусть так. Но даже если этот придурок, — Кирилюк кивнул в сторону места, где сидел Званцев, сознавшийся в убийстве, — упрется — с ним и валандайтесь. Может, и вправду кого убивал. А на мне крови нет.

— Крови на тебе нет? — с тихой яростью проговорил Перов. — Врешь, Баландин!

Тот вскинулся словно от удара. В глазах был неподдельный ужас.

— Путаете… Я не Баландин…

— А Новгород? А Псковщина?! Может, деревню Красуху забыл?! И это?!

Перов достал из объемистой папки и кинул на стол фотографию, где у сарая, держа в руках пылающий факел, стоял одетый в черную форму полицая Кирилюк-Баландин.

— А помнишь, Волк, — продолжал капитан, — кто был в этом сарае, который ты своей рукой поджег?.. Дети, женщины, старики — двести восемьдесят безвинных душ!

Кулаки Перова, лежащие на столе, судорожно сжались, побелели костяшки пальцев; огромным усилием воли он заставлял себя говорить спокойно:

— В архиве имеются другие снимки и документы… На днях приезжают свидетели твоих зверств, Будем проводить опознание, Волк.

Тот сидел обмякший. Потрясенный следователь следил за происходящим, забыв даже вести протокол.

— Об одном я, Баландин, ох как крепко жалею, — продолжал капитан. — Жалею, что нельзя тебя расстрелять, потом оживить — и снова. Оживить — и снова, Чтоб ты шкурой поганой своей расплатился за каждую — слышишь, Волк? — за каждую жизнь замученных тобою людей! За каждого ребенка, старика… За каждую женщину, за каждого бойца нашего.

Перов нажал кнопку, появились конвоиры.

— Увести эту… этого.

Конвоиры увели Волка.

Некоторое время капитан сидел неподвижно, измотанный тяжелым допросом. Прервать молчание решилась наконец Светлана:

— Василий Васильевич!

— Да? — поднял голову тот.

— Как же вам удалось выйти на то, что Волк — фашистский подручный? Или это секрет?

— Да какие секреты… Три детали меня замучили.

— Какие? — не выдержав, вступил в разговор следователь.

— Помните показания Суржича и Копорьевой? Бандиты командовали: «Руки — за голову, лицом — к стене!» Так командовали пленным фашисты. Русские говорят обычно: «Руки вверх!» Второе: жертву приканчивали выстрелом в затылок. И супруга Дольской, и Николая Викторовича, и даже сообщницу свою… А выстрел в затылок — это характерно именно для фашистов.

— Верно ведь! — поддержал его следователь.

— И третье: Дольская вспомнила, как один из бандитов сказал: «Красивая работа. Хорошо бы рядом сфотографироваться». А знаете ведь, как любили фашисты фотографироваться рядом с жертвами.

— Господи, как верно, — вздохнула Мальцева.

— Вот эти-то три детали и навели меня на мысль: либо Волк — фашист, скрывающийся под личиной русского, либо фашистский подручный, усвоивший их методы. В архиве нашел его без особого труда.

Спустя некоторое время по улицам воскресного Ленинграда неторопливо шли супруги Лебель. Анна Григорьевна оживленно поглядывала по сторонам. Имант Артурович был, как всегда, собранным. Он остановился у газетного щита, где был наклеен свежий номер «Известий», начал читать. Супруга тем временем подставляла лицо солнцу, зажмурив глаза.

Профессор внимательно читал полосу за полосой и вдруг взволнованно подозвал жену. Та подошла, и Имант Артурович указал ей на жирный заголовок: «Приговор приведен в исполнение».

Прочитав информацию, они пошли дальше с посерьезневшими лицами — на каждого нахлынули воспоминания о недавних событиях.