Тройное дно

ПРИЗРАК

На заводе «Ленчермет», раскинувшемся вдоль одной из бухт невдалеке от порта, заканчивалась смена. Рабочие резали автогенными аппаратами корпуса старых кораблей. Суда эти отслужили свой срок — отходили мили по океанам — и теперь отправлялись на переплавку, чтобы воскреснуть в металле новых современных лайнеров.

Газорезчик Кузьма Степанович Лыков, разогнув усталую спину, прикрутил горелку автогена и закурил, подставив лицо морскому ветру.

Невдалеке виднелись подъемные краны Торгового порта, напротив — в рыбной гавани — швартовался траулер. Громкими скандальными голосами кричали чайки.

В свои пятьдесят Лыков выглядел старше — лет этак на шестьдесят с небольшим. Виной тому, как принято говорить, было вино. И хотя на работе Кузьма Степанович пьяным никогда не появлялся, дома зачастую позволял себе «расслабиться». Бывало, скандалил, недопив.

Жене это надоело. Вместе с дочерью уехали они в деревню — к матери. Обе поступили там работать в совхоз.

Осталась Кузьме Степановичу опустевшая квартира, которую выделил в свое время завод. По семье Лыков скучал сильно — неожиданно для себя самого. Оттого запил еще горше.

«Даже писем не пишут», — с привычной в последнее время обидой думал Кузьма Степанович.

За этими невеселыми мыслями и застал его конец смены. Молоденький парнишка, выпускник ПТУ, поздоровался бодренько:

— Сдавай вахту, Степаныч!

Лыков передал ему автоген и, скинув в каптерке робу, зашагал к проходной. Там встретил приятеля — Костю из соседней бригады. Дальше, не сговариваясь, пошли вместе.

Их увидала молодая темноволосая девушка в джинсах-«варенках» и модной куртке. Она прогуливалась у проходной, исподволь наблюдая за выходящими с завода. Направилась следом.

В трамвае девушка села с другой площадки, не выпуская Лыкова из поля зрения. Вместе вышли у станции метро «Кировский завод». Она продолжала наблюдение.

Кузьма Степанович зашел с Костей в распивочную, взял вина. Привычно чокнувшись стаканами, молча выпили.

— Семья-то пишет? — для зачина беседы спросил Костя.

— Какое там, — махнул рукой Лыков.

Костя сочувственно вздохнул и кивнул в сторону буфета: «Может, еще?»

Кузьма Степанович пошарил по карманам, разочарованно развел руками и вышел на улицу. Костя остался «соображать» дальше.

У станции метро темноволосая девушка догнала Лыкова:

— Вы с завода «Чермет»?

Тот остановился, удивленно взглянул на модницу:

— Да. А что?

— Дело у меня к вам. — Девушка возможно приветливее улыбнулась, взяла спутника под руку. — Дело-то в том, мил человек, что…

— Меня Кузьмой Степановичем зовут, — представился Лыков. — А тебя как величать?

— Галя. Фамилия — Цыганкова, — дружески кивнула девушка и продолжала: — Понимаете, Кузьма Степанович, наша семья получила участок. И строит дачу. А самый деловой человек… ну, добытчица — это я!

— Плотничать могу. Слесарничать, — понял Кузьма Степанович. — Но только в выходные и за приличную монету.

— Плотничать потом вас пригласим. И заплатим — в обиде не будете, — заверила Галя. — А сейчас очень нужны автоген и баллоны. По металлу работ много.

— Тяжелый вопрос, — нахмурился Лыков. — Строго сейчас с этим. Да и не люблю я такого…

— Триста, — твердо ответила Цыганкова. — И автоген непременно вернем, когда все закончим. Обещаю.

— Списанный разве починить, — вслух размышлял Кузьма Степанович.

— Лишь бы работал!

— Об этом не беспокойтесь. Однако аппарат на себе-то не вынесешь… Придется шофера просить.

— Вот сотня. — Девушка протянула деньги. — Это — задаток. Остальные — при передаче товара.

Немного поколебавшись, Лыков взял бумажки и сунул в карман. Был он на крепкой «мели», а до получки оставалась целая неделя. «Пить-есть надо», — заключил он, оправдывая себя.

Спустя несколько дней в пустынном переулке остановился грузовик. Лыков и водитель вышли из кабины, откинули задний борт кузова. Следом на новеньких «Жигулях» цвета морской волны подкатила Цыганкова. Открыла багажник. Мужчины перегрузили туда баллоны, шланги и автоген. Девушка расплатилась. На руках Галины были щегольские замшевые автомобильные перчатки цвета, как и машина, морской волны. Кивнув на прощание, она села за руль и умчалась.

Кузьма Степанович посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю, достал пачку «Беломорканала», записал на ней номер «Жигулей». Закурил.

Был поздний час. В квартире уже спали. Тишину нарушали лишь звуки проезжающих под окнами автомобилей да еще какие-то непонятные шорохи…

Первой проснулась женщина, приподнялась на кровати, вслушалась: шорохи повторились. Она включила ночник, потрясла мужа за плечо:

— Послушай, кажется, кто-то открывает нашу дверь.

Тот встал с кровати, на цыпочках вышел в коридор, приблизился ко входу. Жена стояла сзади. Было тихо. Муж заглянул в дверной глазок: никого… Щелкнув замком, он резко распахнул дверь — лестница оказалась пуста.

Супруги вернулись в комнату. Вновь прислушались. Тихие звуки доносились откуда-то из-под пола. Затем, перекрывая их, заиграла музыка.

— Да это у Галки внизу. У соседки, — определил мужчина. — Не спится молодежи.

— Точно, — согласилась женщина. — Как развелась Галина — пошла ночная жизнь.

Они присели на кровать, не переставая вслушиваться.

— Электродрель как будто работает, — неуверенно заметил муж.

— Скажешь тоже, — усмехнулась женщина. — Там другие дрели…

— Пойду все же попрошу, чтобы потише шумели.

Мужчина накинул махровый халат и спустился этажом ниже. Подошел к соседской двери, приник: полная тишина… Звонить он не стал. Вернулся домой, сказал:

— Сами угомонились. Давай-ка и мы спать.

Перекресток с самого утра был весьма оживлен: бойко торговали овощные киоски. Сочные краски их натюрмортов бросали вызов пасмурной осенней погоде.

Небольшая очередь — люди в основном немолодые — сбилась под козырьком здания. На козырьке читались крупные зеленые буквы, словно выведенные рукой отличницы-первоклассницы: «Сберкасса».

Заведующая Маргарита Ивановна — средних лет женщина — подошла к дверям сберкассы в сопровождении двух молоденьких сотрудниц: Иры и Лены.

— Приступаем, девочки, — привычно сказала она, достала из сумки узкий футляр и, вынув оттуда ключ, вставила в замок.

Ира и Лена помогли ей развести створки первых дверей, открыли вторые.

В помещении сберкассы Маргарита Ивановна нажала несколько тумблеров, сняла телефонную трубку:

— Утро доброе, «Онега»! «Тридцать семь — одиннадцать» на объект прибыли. Все в порядке. Спасибо. — Она положила трубку, сняла плащ. — Теперь сейф, девочки.

Втроем прошли они в глубь помещения.

Щелкнул замок. Плавно открылась тяжелая дверь сейфа. Женщины, заглянув внутрь, в один голос ахнули и изумленно уставились друг на друга.

Маргарита Ивановна бросилась от сейфа, ее рука с силой нажала сигнал «Тревога».

Через считанные минуты по осевой, сверкая проблесковыми маяками, несся милицейский газик.

Едва он притормозил, оттуда выпрыгнули сотрудники. Один остался у входа в сберкассу, а лейтенант милиции, старшина с автоматом и двое сержантов побежали во двор.

Почти тотчас же здесь остановился желто-синий «уазик» с бортовой надписью: «Дежурный ГУВД». Из него вышла группа людей, выпрыгнул инспектор-кинолог с собакой.

Все направились в сберкассу.

Первой, предъявив часовому удостоверение, в помещение вошла единственная в группе прибывших женщина: хрупкая, с живыми синими глазами, ямочками на щеках и шапкой рыжеватых, красиво уложенных волос. Небольшой ее рост компенсировали высокие каблуки строгих черных туфель.

— Дежурный следователь Вересова Нина Александровна, — представилась она.

— Куртынина, заведующая, — тяжело поднялась навстречу входящим Маргарита Ивановна и, указав на Иру с Леной, сказала: — Наши сотрудницы.

— Майор Дивеев. Угрозыск, — кивнул вошедший вслед за Вересовой плечистый мужчина лет сорока и добавил: — Товарищи из научно-технического отдела, инспектор-кинолог.

— Понимаете, товарищ майор, — заговорила Маргарита Ивановна, — с охраны мы снялись нормально…

— Вечером сдавались обычным порядком? — спросила Вересова.

— Как всегда. Понимаете, товарищ майор…

— Извините, — перебил ее Дивеев, — вы к следователю обращайтесь. Среди нас главная — она.

Маргарита Ивановна недоверчиво покосилась ка женщину.

Та, стянув, повесила на спинку стула плащ и оказалась в сером мундире с подполковничьими погонами, щитом и мечом на петлицах.

— Итак, Маргарита Ивановна, — начала Вересова, — вы снялись с пульта охраны. Затем?

— Открыли сейф. По инструкции.

— Пройдемте к нему, — предложила всем Вересова.

Маргарита Ивановна открыла тяжелую дверь. Вересова, Дивеев и прибывшие сотрудники заглянули внутрь: сейф был пуст. В задней его плоскости, вплотную прилегающей к капитальной стене, зияло вырезанное отверстие, через которое просматривался интерьер примыкающей к сберкассе квартиры: стол, стулья, сервант…

— Так. — Вересова закрыла дверь сейфа. — Маргарита Ивановна, подготовьте, пожалуйста, справку о сумме украденного: отдельно — ценные бумаги, отдельно — деньги. Желательно, в каких были купюрах.

— Хорошо.

— А мы начнем с квартиры, — продолжала Нина Александровна. — Дивеев, понятых пригласи, пожалуйста.

— Есть, — кивнул тот.

— Остальных прошу со мной, — сказала Вересова.

У входа в парадную ей откозырял подоспевший лейтенант милиции:

— Старший группы захвата отдела вневедомственной охраны Кусков. Однокомнатная квартира, через которую была совершена кража в сберкассе, к моменту нашего прибытия оказалась пустой. По адресу проживает Цыганкова Галина Юрьевна, пятьдесят восьмого года рождения, библиотекарь Института культуры. Уроженка Киева. Семейное положение: разведена. А ранее — до развода — здесь был прописан также ее супруг Ковригин Ефим Григорьевич… Местонахождение Цыганковой устанавливается. Ведется поквартирный обход дома, опрос соседей. Обстановка на месте происшествия не нарушена.

— Понятно, — кивнула Вересова. И обернулась к кинологу: — Митя, попробуйте собачку на след.

Кинолог с овчаркой скрылись в подъезде. А когда вскоре появились, собака энергично тянула инспектора на улицу.

К стоящим у подъезда подошла Маргарита Ивановна, протянула Вересовой листок с записями:

— Вот! — Она провела пальцем по строчкам. — Это — деньги. Купюры самого различного достоинства. Это — облигации. Это — лотерейные билеты.

— Итого: сто пятьдесят восемь тысяч тридцать два рубля шестьдесят девять копеек.

Маргарита Ивановна кивнула и прерывисто вздохнула, готовая разрыдаться.

Скрипнули тормоза. Из подъехавшей черной «Волги» вышел сухощавый лысоватый мужчина в темном костюме.

— Здравия желаю, — вытянулся перед ним лейтенант.

— Здравствуйте.

Вернулся кинолог с овчаркой.

— След потерялся на автобусной остановке, — доложил он.

Собака виновато отводила взгляд.

— Признаюсь, — согласилась Вересова, — надежды на следы в соседнюю квартиру или парадную практически не было.

Кинолог развел руками.

— Понятые здесь. — Вместе с мужчиной и старушкой, из числа тех, кто был в очереди, подошел Дивеев.

Увидев подъехавшего на «Волге» мужчину, крепко пожал ему руку:

— Здравствуй, Михал Михалыч.

— Тогда так, товарищи, — подытожила Вересова, — Михал Михалыч со своим районным угрозыском займется Цыганковой Галиной Юрьевной, пятьдесят восьмого года рождения. Надо, сами понимаете, срочно связаться с УВД Киева. Выявить родственников, знакомых.

Михал Михалыч кивнул, сев в машину, снял трубку рации.

— Вы, лейтенант, — продолжала Нина Александровна, — обобщаете данные поквартирных опросов.

Кусков козырнул.

— Ты, Дивеев, займись бывшим мужем этой Цыганковой. Запиши: Ковригин Ефим Григорьевич. А мы с научно-техническим отделом примемся за квартиру.

— Нина Александровна, — обратился один из экспертов, — со следов начинать?

— Нет. Поработаешь фотокамерой… Андрей, — обернулась она к Дивееву, — попроси Олю Носову, когда сможет, приехать. Двоих экспертов мало.

— Попробую.

— Понятые! Пожалуйста, с нами, — пригласила Вересова, входя в парадную.

За нею шагнули эксперты. На плече одного была портативная телекамера. Другой приготовил фотоаппарат.

Следом прошли понятые — мужчина и бабуся.

— Товарищ майор, — Маргарита Ивановна придержала за локоть собравшегося уходить Дивеева. Понизив голос, спросила, указывая глазами на Вересову: — Чего она всеми-то раскомандовалась? Ведь тот, Михал Михалыч, — полковник. А у нее всего две звезды…

— Во время следствия главное лицо именно следователь. И будь Михал Михалыч, — Дивеев кивнул в сторону черной «Волги», — хоть генерал-полковник, все равно процессуально подчинялся бы ей.

— Ну да? — засомневалась Маргарита Ивановна. Посмотрев в сторону подъезда, озадаченно покачала головой.

Вересова со спутниками вошла в квартиру, которую охранял постовой. В комнате горел верхний свет. Окна были задернуты плотными портьерами.

У прилегающей к сейфу стены валялся ковер, прежде, видимо, закрывавший ее. В стене зияло отверстие.

— Стенку, похоже, разобрали заранее, — сказал эксперт с фотоаппаратом.

— Похоже, Гена. Мусора-то нет.

— Сейф резали автогеном. Охлаждали водой из пульверизатора. Вся технология налицо. — Второй эксперт указал на лежавший у проломленной стенки прибор, газовые баллоны, пульверизатор.

— Значит, — подытожила Нина, — на украденных купюрах, облигациях, лотерейных билетах могут быть следы ожогов, водных подтеков.

В это время за стеной послышался скрип. Пролом посветлел. Нина нагнулась к нему.

Глядя сквозь отверстие сейфа, ей кивнула русоволосая женщина.

— Оля! — обрадовалась Вересова. — Вот это оперативность. Заходи сюда. Следы поищем.

— Только сейф обработаю, — ответила Носова.

— Приступаем, товарищи, — обратилась к собравшимся Вересова, отвернувшись от пролома. — Гена! Займешься деталировкой.

Эксперт с фотоаппаратом кивнул.

— Володя! Включай камеру.

— Начали, — скучновато приступила Вересова. — Квартира отдельная, однокомнатная. Расположена на первом этаже кирпичного дома по адресу…

Внимательно следили за происходящим понятые.

— …Шкаф трехстворчатый платяной, — продолжала Нина, — в нем…

Жильцы, возвращавшиеся с работы и не знающие об утреннем происшествии, невольно замедляли шаг у квартиры, которую охранял сотрудник милиции.

— Проходите, товарищи, не задерживайтесь, — говорил сержант.

— А что случилось-то? — законно интересовались те.

— Ничего интересного.

Осмотр подходил к концу. «На десерт» оставалось трюмо, занимающее почетный красный угол. Подзеркальник был тесно уставлен всевозможными тюбиками, флаконами и коробочками.

— Похоже, хозяйка к хорошей косметике слабость питала, — заметила Ольга Носова, вовсю работающая с бригадой.

— Причем к импортной, — не отрывая глаза от камеры, добавил Володя.

— Духи «Кристиан Диор» пастозные, — аккуратно взяв за дно флакончика и верх пробки, диктовала Нина. — Не начатые, судя по всему.

Рядом Ольга тщательно обрабатывала поверхности, чтобы законсервировать предполагаемые отпечатки.

— Крем английский, — вставила она. — Тут следы пальцев есть. Но расплывшиеся.

— Набор… — Вересова открыла плоскую синюю коробку со всевозможными отсеками. — Набор… чего? — Она озадаченно замолчала.

— Называется «Всё для женщины», — назидательно объяснил Володя, не переставая фиксировать происходящее камерой. — Двадцать пять рэ… Знать надо!

— Понятно, — ответила Вересова. — Именно вы, Володя, расшифруете, подготовите фонограммы и протоколы осмотра.

— Всё, где есть хоть какие-то следы пальцев, беру с собой, — сказала Носова, аккуратно отставляя баночки.

— Конечно, конечно, — ответила Нина, глядя, как на темном подзеркальнике остаются контуры донышек: круглые, овальные, прямоугольные.

— В ванной тоже возьму, — предупредила Ольга. — Биологическую экспертизу проведем и пальчики поищем.

— Само собой.

— На плоскостях-то, — Носова обвела рукой мебель, — до блеска все протерто.

— А ведь особой чистоплотностью хозяйка, похоже, не отличалась, — задумчиво поглядела на подзеркальник Нина.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку:

— Вересова… Успеем. Ясно.

Закончив разговор, сообщила собравшимся:

— В восемнадцать совещание у руководства. Доложим результаты.

На совещании у заместителя начальника ГУВД по уголовному розыску — моложавого генерал-майора милиции — были Вересова, Михал Михалыч, Дивеев, Носова, эксперты НТО Володя и Гена, еще несколько оперативников.

Все внимательно смотрели на экран монитора, где шла сделанная сегодня запись осмотра квартиры Цыганковой.

Комментировала Нина.

— …И наконец, — сказала она, когда мелькнули последние кадры, — пока нет никаких признаков, что в преступлении кроме Цыганковой участвовал еще кто-либо.

— А что известно о бывшем муже Цыганковой? И кто в этой квартире жил до него? — спросил генерал-майор.

Поднялся Дивеев:

— Бывший муж — Ковригин Ефим Григорьевич, пятидесятого года рождения. Уроженец Ленинграда. На Цыганковой женился два года назад. Прописал ее на свою площадь. Прожили около полугода — развелись. Ковригин оставил эту квартиру бывшей жене.

— Широкий жест, — заметил генерал-майор.

— …Сам же, — продолжал Дивеев, — перепрописался к матери. В двухкомнатную сугубо смежную квартиру. И вскоре после развода женился на Никифоровой Людмиле Ивановне, двадцати двух лет. Полгода назад у них родилась дочь. Живут все у матери Ефима. Работает Ковригин багажным бортпроводником Ленинградского управления гражданской авиации. Никифорова — там же, стюардессой. Ковригин третьи сутки в рейсе «Ленинград — Хабаровск». Ночью, когда произошла кража, был в Красноярске. Алиби — убедительней не бывает.

— Так. А кто занимался Цыганковой? — спросил генерал-майор.

Поднялся Михал Михалыч:

— Параллельно с поквартирным обходом этого и соседних домов нами была послана ориентировка в Управление внутренних дел Киева для установления родственных и прочих связей Цыганковой. Киевские товарищи сообщили: Цыганкова Галина Юрьевна в настоящее время проживает в Киеве.

Присутствующие насторожились.

— В ночь совершения кражи, — продолжал полковник, — находилась дома, что подтверждено многочисленными свидетельскими показаниями. И вообще в Ленинграде никогда не бывала. За отличную работу на трикотажной фабрике избрана депутатом Жовтневого райсовета. Но… — Михал Михалыч сделал умелую актерскую паузу, — но более двух лет назад у нее при неизвестных обстоятельствах пропал паспорт.

— Остается, выходит, сущий пустяк, — невесело пошутил генерал, — выяснить, — что за дама проживала в Ленинграде по паспорту депутата Цыганковой… Каковы итоги поквартирного обхода? Опроса свидетелей?

— Сводные данные такие: последний раз слышали ночью какой-то странный шорох и скрежет, но особого значения этому не придали… В институте, где Цыганкова якобы работала библиотекарем, такая никогда не значилась.

— Приметы? — спросил генерал-майор.

— Роста для женщины выше среднего: сантиметров сто семьдесят. Сложения спортивного. Лицо симпатичное, узкое. Большие карие глаза. Брюнетка. Брови тоже темные и довольно широкие.

Нина, слушая, машинально набрасывала в рабочем блокноте узкое лицо.

— Одежду, — продолжал Михал Михалыч, — предпочитает спортивного покроя. Пользуется дымчатыми очками. Походка легкая, пружинистая. Короче — типичный продукт эмансипации. Кроме словесного портрета мы составили и портрет на фотороботе.

Михал Михалыч передал всем присутствующим по два листка: один с текстом, другой — с портретом предполагаемой преступницы.

Получила такие листки и Нина. Внимательно посмотрела на снимок. Там было лицо с чертами, какими всегда отличаются образы, сделанные на фотороботе: словно бы нарисованные неумелой рукой начинающего художника.

— Решим вопрос с министерством. Оттуда портреты — словесный и визуальный — пойдут по фототелеграфу во все УВД страны, — сказал генерал-майор, вглядываясь в снимок. Вскинув голову, продолжил: — Итак, с учетом имеющихся данных какие будут соображения?

Взгляды всех невольно обратились к Вересовой.

— Разрешите? — поднялась она. — Ситуация обрисовывается следующая: неизвестная преступница переклеила фотографию в паспорте Цыганковой. Вышла за Ковригина замуж, легализовав свое положение. Затем супруги развелись. У лже-Цыганковой созрел замысел преступления и, думаю, появились сообщники.

Михал Михалыч, сомневаясь, пожал плечами.

— Другая версия, — продолжала Нина. — Преступление совершено по предварительному сговору с работниками сберкассы — прошлыми или нынешними. И при их участии.

— Не исключено, — кивнул генерал-майор.

— Столь квалифицированно, — рассуждала Вересова, — кражу могли организовать лица, ранее судимые за аналогичные преступления. Таким образом, в информационных центрах могут быть данные о них… Пока все.

— Сколько дел у вас сейчас в производстве? — обратился к ней генерал-майор.

— Три, Виктор Иванович, — с укоризной ответила та. — А из дела по хищениям на мясокомбинате три выделяю в самостоятельные производства. И сразу буду об отсрочках просить. Предупреждаю.

— И все же, — вздохнул генерал-майор, — придется возглавить группу… Что же касается других дел, направим вам Постникова. И еще двух следователей из районов. Вопрос об отсрочке тоже обещаю с прокуратурой уладить.

Нина молчала.

— Итак, — добавил генерал-майор, — в группе у вас Дивеев, сотрудники райуправления во главе с Михал Михалычем. Понадобятся дополнительные силы — постараемся, как и говорил, выделить. Успеха вам! И — все свободны.

Генерал-майор поднялся. Сотрудники вышли в просторную приемную.

— В таком случае заглянем ко мне, — пригласила Вересова.

Совещание продолжалось в небольшом ее кабинете.

— Оставим за всеми прежние линии, — говорила Нина. — Аппарату Михал Михалыча — отработку подучетного элемента. При этом следует особо тесно контактировать с научно-техническим отделом. Если ваши и НТО данные совпадут, считаем — повезло. Еще на вас — работники сберкассы. И прошлых лет, и нынешние.

— Приличный объем, — кивнул Михал Михалыч.

— Дивеев, — продолжала она, — вплотную займется бывшим мужем этой Цыганковой. Ковригин может дать ценные сведения. Кстати, что у него за рейс? Подробнее!

Майор открыл блокнот:

— Ленинград — Омск — Красноярск. Там — сутки отдыха. Затем — Якутск, Петропавловск-Камчатский, Хабаровск, Благовещенск, Иркутск. Там — снова сутки отдыха. Далее — Томск и Ленинград.

— Ничего себе, колечко по стране, — хмыкнул Михал Михалыч.

— Может, через руководство Аэрофлота вызвать Ковригина, опросить? — предложил Дивеев. — Не дожидаясь окончания его рейса, а?

— Полагаю, преждевременно, — возразила Нина. — Надо бы сперва поинтересоваться его связями.

— В таком случае попробуем получить фотографии знакомых Ковригина, — сказал майор.

— Разумно, — согласился Михал Михалыч.

— Теперь о деталях, — предложила Вересова.

Из следственного управления Дивеев с Ниной вышли, когда занялись сумерки.

— Проветримся немного, — предложил он.

— С превеликим удовольствием.

Дверь своей квартиры Нина открыла тихо. Стараясь не шуметь, разделась. С видимым удовольствием сменила высокие «шпильки» на тапочки. Заглянула в комнату дочери — та безмятежно спала. В другой комнате посапывал муж.

На кухне, заботливо укутанный полотенцем, ее ждал котелок с пюре. Женщина улыбнулась, взяв в руки записку, где фломастером было крупно выведено: «Меню». Она устроилась за столом.

Взгляд Нины упал на коробку конфет. Улыбка сошла с лица. Она вспомнила, как сегодня увидела в серванте лже-Цыганковой большую коробку ассорти, как аккуратно сняла за уголки крышку, заглянула внутрь…

Нина вышла в прихожую, достала из сумки рабочий блокнот, вписала туда короткую фразу, подчеркнула несколько раз одно слово.

Будильник показывал уже половину первого. Мирная тишина стояла в квартире.

В ванной Нина заканчивала перед зеркалом вечерний туалет: сняла с губ помаду, тушь с ресниц. Достала коробку с бигуди, задумалась вдруг.

Вернувшись на кухню, набрала номер телефона.

— Оля, — заговорила она тихо, — разбудила, прости… Пришли завтра пораньше в адрес Цыганковой эксперта. Нужно взять еще кое-что. Я там минимум до обеда пробуду.

А в это время «Цыганкова» набрала номер в телефоне-автомате и довольно долго ждала ответа.

— Аль-ле-ле, — нечленораздельно ответил наконец сонный мужской голос.

— Кузьма Степанович? Это вы? — спросила девушка.

— Сплю уже, сплю и все… Завтра звони. — В трубке раздались короткие гудки.

— Нализался, — подытожила «Цыганкова». Нырнув под арку, вышла проходными дворами на соседнюю улицу и остановила такси. А ехала она к Лыкову.

Гонорар, полученный от «Цыганковой», был им благополучно пропит, так что звонков в дверь Кузьма Степанович, конечно же, не услышал. «Цыганкова», надев перчатки, извлекла из кармана связку отмычек и распахнула дверь. Достав из сумки бутылку экспортной водки, она демонстративно внесла ее перед собой.

Увидев в кровати крепко спящего Лыкова, девушка поставила бутылку на стол. Огляделась: в квартире никого больше не было, Тогда она сунула в карман пиджака Кузьмы Степановича какой-то пакет, прихватила бутылку, запихнула в сумку и, прислушавшись у входных дверей, быстро выскользнула на улицу.

Во дворе, переведя дыхание, направилась к стоянке такси. Но, заметив милицейский патруль, словно вспомнив что-то, развернулась и пошла в другую сторону.

Утром следующего дня Вересова вошла в знакомую парадную, поднялась на первый этаж, окинула взглядом дверь бывшей ковригинской квартиры, потрогала пломбу и позвонила в соседнюю дверь.

— Иду-иду, — донесся оттуда немолодой голос.

Через минуту Нина уже сидела за круглым столом, покрытым скатертью с бахромой. Напротив устроилась низенькая старушка. Круглое доброе лицо ее выражало живейшее внимание к собеседнице. На вопросы отвечала с большой охотой.

— Знала-знала я Ефимушку. С того дня, как сюда въехал. Обменялся, стало-ть… Хоть куда, скажу тебе, парень: и пошутить, и на гитаре. И компании у себя собирал веселые. Но не нахальные. Потом подменили парня.

— В каком смысле?

— Ну, как сглазили, когда женился. Жена-то ему, не приведи господи, попалась: и курила Галька, и пила, и гуляла. Через это скандалы у них, почитай, каждый день, когда Ефим не в рейсе.

— Вам так подробно известно, почему они не ладили?

— Дело соседское: через стенку слыхать. Особливо в последнее время ссорились. А потом Ефим плюнул — вовсе ушел. Жаль вот только квартиру стерве этакой оставил. Гляди, чего она удумала!

— В каком же отношении изменился Ефим после женитьбы?

— Да нелюдимом заделался. Не то что компании водить перестал, а и соседей-то не каждый раз к себе пускали. — В голосе Елизаветы Ивановны послышалась обида. — Кофточка на тебе импортная будет?

— А? — не сразу «включилась» в неожиданный логический переход Нина. — Нет, племянница сшила.

— Симпатичненько.

— Как Цыганкова после развода жила?

— Вовсе редко видали ее. Пропадала где-то. По мужикам — не иначе. А два раза, — Елизавета Ивановна сделала многозначительную паузу, — я мужчину-то у ей засекла!

— Неужели? Как это было? Когда?

— Месяц-полтора назад, когда с Мардарием гулять вечером пошли.

— Мардарий… это внук? — неуверенно предположила Нина.

— Кот это. — И старушка указала на громадного дымчатого котяру, который уютно растянулся вдоль диванной спинки и с большим вниманием вслушивался в разговор.

— Простите, дальше…

— Ну, стало-ть, народу во дворе никого, почитай, не было. У телевизоров же все пропадают — а тут еще матч какой-то был… Гуляем, это, мы с Мардарием. Гляжу — хочет, проказник, в подвал шастнуть: там окошечко такое внизу маленькое. Я — к нему. Взяла животину на руки, чтобы не шмыгнул. А было это аккурат под окнами Галькиной квартиры — комнаты, стало-ть. Ну, заглянула я туда.

— Свет горел?

— Гореть-то горел, да окна у них завсегда темными шторами завешены. Сами знаете, как на первом этажу от посторонних глаз хоронются.

— Но вам удалось увидеть кого-то?

— Истинно, — удовлетворенно кивнула старушка. — Сбоку окна между шторой и стеной зазор у ей остался.

— И?.. — нетерпеливо подсказала Нина.

— И, — старушка понизила голос, — увидала: по комнате мужчина ходит. Молодой. Лет на тридцать Стрижен коротко.

— Так-так.

— А одет был, — Елизавета Ивановна прищурилась и сделала паузу, — одет был…

— Дальше…

— В плавках! — выдохнула собеседница.

— Еще что?

— Ну, под чужим-то окном долго стоять неудобственно, сама понимаешь. И пошли мы с Мардарием по домам.

Словно подтверждая слова хозяйки, Мардарий спрыгнул с дивана и потерся о ноги Нины.

— А еще приметы у этого молодого человека? — настаивала она. — Цвет глаз? Волос? Рост у него какой?

— Да ведь он только мельк — и нету, — посокрушалась старушка. — Мне ж и самой интересно было, не меньше, чем тебе. Волосом… Волосом, похоже, темный. Росту — ничего себе вроде.

— Вроде, — вздохнула Нина. — А второй раз?

— В другой раз позвонила я Гальке. Спичек хотела попросить. Галька ж курила! Ну — пепельница ходячая! Звоню это я, стало-ть, звоню. Наконец дверь ока открыть сподобилась. Волосы растрепаны, халат, видать, только-только напялить успела — даже не застегнула. Прямо из халатного кармана коробок мне сунула да дверью — хлоп. Перед самым моим носом. — В голосе старушки вновь прозвучали нотки оскорбленного самолюбия.

— Ну а мужчину-то вы видели? — теряя терпение, спросила Нина.

— Нет. Но знаю точно: он у ей тогда был.

— Почему?

— Уж в этих-то делах я разбираюсь, — с достоинством ответила Елизавета Ивановна. — А разведенок современных вовсе наскрозь вижу.

— Ясно. — Вересова сменила направление разговора. — Вы сказали, Ковригин въехал в эту квартиру по обмену. Кто там до него жил, знаете?

— Пенсионер один. Смолиным Петром Семеновичем звали. А до обмена его хулюганы довели.

— Ну?!

— Точно. Враги у Петра Семеновича завелись. И откуда б? Душевнейший человек! Так те враги ему по ночам и стекла били, и ящик почтовый жгли.

— У вас есть адрес или телефон Смолина? — живо спросила Вересова.

— А как же: Новоизмайловский, двадцать один, дробь два, квартира сто сорок шесть.

Нина записала в блокнот и поднялась:

— Спасибо, Елизавета Ивановна.

— Что ж рано так? — явно огорчилась хозяйка. — А то чайку бы попили. С пирожками. Домашними.

— Надо еще раз квартиру Галины посмотреть. Всего вам доброго.

В квартире лже-Цыганковой Нина перебирала и внимательно осматривала ее носильные вещи: бонлоны, блузки… Поднесла к свету и провела лупой вдоль ворота.

В уголке на стульях примостились понятые — супруги Петровы из квартиры выше этажом.

Раздался звонок в дверь. Нина открыла. На пороге стоял Дивеев.

— Ты как реактивный, — удивилась она.

— Да загс всего в двух минутах езды отсюда, — пояснил Андрей и, пройдя на кухню, понизил голос: — Сотрудницы загса фотографию Ковригина узнали сразу. Цыганкову тоже вспомнили. Пара эта показалась им странной, что ли.

— Чем же?

— Регистрировались на удивление буднично — без свидетелей. Словно торопились куда-то… Помнят их и по разводу. А теперь смотри, что я раздобыл: образец почерка лже-Цыганковой. — Дивеев достал из папки и протянул Нине анкету-заявление.

— Но она могла заранее и, кстати, втайне от жениха, заполнить это чьим угодно почерком, — возразила Вересова.

— В том-то и дело, что почерк подлинный. Хотя поначалу могло быть так, как ты предполагаешь. Анкета невесты оказалась заполненной неверно. И сотрудницы загса попросили ее тут же переписать. Так что почерк — лже-Цыганковой.

— Спасибо, Андрюша. Пожалуйста, отнеси это заявление Носовой. На нем могут оказаться отпечатки.

— Сделаем. А к нам когда заглянешь?

— Ближе к вечеру. Сначала к экспертам заеду. А пока хочу еще тут посмотреть. Крутится, понимаешь, мысль…

— Какая?

— Да никак не могу ее поймать.

— Лови. Я поехал.

Нина снова принялась за обследование квартиры. Достала из серванта большую нарядную коробку с надписью «Ассорти». Держа крышку за углы, осмотрела на свет глянец поверхности, потом заглянула на основание, где был оттиснут фиолетовый штемпель даты изготовления. Открыла крышку, задумалась…

В сберегательной кассе было довольно многолюдно. Подошла очередь Лыкова, и он протянул кассиру — женщине лет сорока — пачку облигаций.

— Поменяйте на деньги, — попросил Кузьма Степанович.

Кассирша начала было привычно считать облигации, но вдруг замешкалась… Однако, совладав с собой, закончила процедуру.

— Восемьсот рублей, — подытожила она. — Придется немного подождать — сумма большая. Сейчас от заведующей принесут, а у меня деньги на исходе.

Незаметно для посетителей она нажала под столом сигнал «Тревога».

В дежурной части загудел зуммер, вспыхнула лампочка.

— Тревога в сберкассе ноль двести пятьдесят восемь! — поднялся дежурный. — Хворостенко с группой! На выезд!

Сержант Хворостенко и двое милиционеров, на ходу проверяющих пистолеты, прыгнули в «уазик».

Как только кассирша сберкассы заметила в дверях сотрудников милиции, крикнула, указывая на ошеломленного Лыкова:

— Это преступник! Держите!

Милиционеры окружили Кузьму Степановича. Тот, впрочем, особо и не сопротивлялся.

— Вот они, облигации! — Кассирша торжествующе подняла пачку ценных бумаг.

— Ясно, — сказал сержант Хворостенко, хмуро взглянув на Лыкова.

Подруги беседовали в небольшом кабинете Носовой.

— Четких отпечатков на заявлении нет, — говорила Ольга. — Что же касается анализа почерка… Сама знаешь, Нина, определение характера человека по его почерку официальной наукой все-таки не признано. Так что выскажу просто кое-какие сугубо личные соображения.

— Давай, — нетерпеливо попросила Нина.

— Весьма и весьма интересная жена была у Ковригина, — задумчиво глядя на заполненные строки загсовского заявления, начала Ольга. — Человек характера авантюрного. Психически, думаю, неустойчивого, склонного к неожиданным решениям. Похоже, не лишенного некоторого артистизма.

— Так-так.

— И последнее: по типу почерк значительно ближе к мужскому, нежели к женскому.

Нина вскинула брови.

— Но повторяю: эти мои заключения никакой официальной силы не имеют, — подчеркнула Ольга.

— Да-да… И вот что: еще одна просьба. — Вересова достала несколько целлофановых пакетов. — Тут платья, бонлоны, свитера, блузки. Погляди, что из них носили, а что — нет. Если можно — побыстрей. Я пока у Дивеева. Ладно?

— Вот спасибо-то, — насмешливо протянула Носова. — А то я сижу и думаю, чем бы мне заняться. Совесть хоть поимей!

Зазвонил телефон. Ольга взяла трубку:

— Носова. Да. У меня. — Она передала трубку Нине.

— Задержали? — Вересова поднялась. — Бегу.

Остановившись в дверях, пояснила Ольге:

— Взяли одного — с обожженными облигациями.

В квартире Лыкова шел обыск. Понятые и оперативники во главе с Дивеевым тщательно осматривали ящики стола, комода, полки шкафа. Кузьма Степанович сидел у стола. Эксперт Гена брал у него отпечатки пальцев — смазывал краской и прижимал к специальному бланку — дактилокарте. Вересова, допрашивая Лыкова, быстро вела протокол:

— Стало быть, облигаций на тысячу сто рублей и деньгами шестьсот семьдесят. Это все?

— Мне-то откуда знать? — пожал плечами Лыков. — Может, еще что найдете… Я ведь тоже нашел. Говорю же: утром проснулся, полез за папиросами в карман пиджака — там деньги и облигации.

— Это не разговор, Лыков, — прервала его Нина. — Себе же вредите. Хуже делаете.

— Куда уж хуже, — буркнул тот.

— Если не назовете сообщников, — включился в разговор Дивеев, — совсем плохо будет. На всю катушку дадут.

— Никаких сообщников не знаю, — вяло ответил Лыков.

Потом его вели длинным коридором следственного изолятора.

— В одиночную, — сказал лейтенант конвоирам.

Пожилой сержант открыл замок, звякнул тяжелым засовом, и массивные двери захлопнулись за Кузьмой Степановичем.

В приемной следственного изолятора у окошечка, где принимаются передачи для содержащихся под стражей, скопилась очередь. Были здесь и старушки, купившие на скромную пенсию «вкусненького» своим заблудшим внукам. Уверенно расхаживали наглые малые «в коже», с массивными золотыми печатками на волосатых пальцах. Они слали своим «подопечным» «Кент» и «Малборо» в блоках, твердую колбаску.

Подошла очередь неприметного с виду подростка. Он протянул в окно полиэтиленовый пакет, сказал:

— Для Лыкова Кузьмы Степановича.

Женщина в форме старшего сержанта внутренней службы полистала список, ответила:

— Есть такой. Отец твой, что ли?

— Дядя… Передайте.

Женщина развернула пакет. Там были батон, кусок сыра, три пачки «Беломорканала».

— Недозволенного нет, — резюмировала она и пригласила следующего.

Пакет забрал сержант и передал его в небольшое соседнее помещение, где тщательно проверялось содержимое передач — резался хлеб, вскрывались пачки сигарет.

Один из сотрудников осмотрел сыр, нарезал батон, вскрыл пачку «Беломорканала», затем — вторую. В одну из папирос была вложена маленькая записка.

Сотрудник снял трубку местного телефона:

— Оперчасть? Тут Лыкову записка в передаче.

Вересова зашла к Дивееву.

— Ну, что я говорил, — начал майор, протянув Нине маленький клочок бумаги и лупу. — Читай.

Вересова села к столу, прочла вслух:

— «Кузя, молчи. Ты только продал девчонке баллоны — и все. А капусту тебе подбросили. Кто — не знаешь. Стой на этом — и доля твоя в сохранности, тебя скоро отпустят».

— Видишь, как просто, — начал майор.

— Слишком уж просто, — не разделила его радости Нина. — Считаю: пусть он получит эту записку.

— Ни в коем случае! Тогда Лыков упрется — и все. А так, может, разговорим его.

Нина пожала плечами.

В камере для допросов следственного изолятора Вересова беседовала с Лыковым. Тот сидел, опустив голову, курил, рассказывал:

— Когда я пить по-серьезному начал, жена с дочкой в деревню к теще уехали: на ферме там и работают. Обижен я на них за то, что бросили… Подумаешь — выпимши приходил. Все так приходют. Ну и что с того? Даже в вытрезвак ни разу не попадал. Выпью — и спать до дому.

— Судимостей у вас нет, Кузьма Степанович. Характеристики с работы — отличные просто. Тем более странно, что пошли на такое тяжкое преступление… Вот заключение экспертизы: на автогенном аппарате и баллонах, с помощью которых был вскрыт сейф, отпечатки ваших пальцев. Прочтите.

Она положила перед Лыковым листки с заключениями экспертов.

— Не стану всякие глупости читать, — заупрямился Кузьма Степанович. — Автоген и вправду той девушке продал… Ну — Гале. Не отпираюсь. Приведите ее — поговорим.

— Поймите, Лыков, — напрямую сказала Нина, — положение ваше крайне тяжелое. Улики против вас. Если не назовете сообщников — суд определит максимум наказания… Так кто на самом деле Цыганкова? Где может скрываться?

Кузьма Степанович сосредоточился, начал вспоминать:

— Номер машины ее я записал, помнится… На пачке папирос. Как чувствовал — дело неладное. Коробка дома где-нибудь валяется. Поищите. Карандашом там записано.

Поздним вечером Вересова и Дивеев ехали в машине по Литейному проспекту в ГУВД.

— Так ничего из Лыкова и не выудила, — говорила Нина. — «Продал баллоны» — и все. Уперся… А что с «Жигулями» лже-Цыганковой?

— Нашли мы пачку «Беломора», — также с досадой ответил Дивеев. — Номер проверили. Машина была угнана в тот день. Потом обнаружили брошенную за городом.

— Это в день, когда — со слов Лыкова — девушка получила баллоны?

— Да, — кивнул тот и добавил: — Обычно при такой ситуации говорят: «Расследование зашло в тупик».

— Не стоит печалиться, — возразила Нина. — Есть еще идея… Кстати, как мое поручение?

— Зайдем — увидишь, — пригласил майор.

Они поднялись по лестнице, открыли дверь кабинета: на столе и подоконнике были разложены десятки фотографий.

— Ух ты, какой пасьянс! — обрадовалась Нина. — И всего за два дня.

— Постарались ребята, — одобрил Дивеев и добавил: — Ковригин позавчера прилетел.

Он обвел руками снимки:

— Вот все те, с кем Ковригин имел контакт. Еще не проанализировали толком.

— В основном — мужчины, — заметила Нина.

— Из женщин только мать, жена и коллеги, — рассказывал Андрей. — Встречи, предположительно, были по служебным вопросам. Как видишь, никого, похожего на Цыганкову нет.

— Дай мне, Андрюша, по экземпляру каждого снимка, — попросила Нина.

— Бери, — с готовностью ответил тот и продолжал: — Алиби у Ковригина железное. Да и подозревать его трудно: был в дальнем рейсе. Работник хороший. Жену свою теперешнюю любит. Очень рад рождению дочки. Однако поговорить с Ефимом надо: вдруг парень знает что-то интересное о своей бывшей супружнице.

— Отложим вопрос до утра. И заезжай за мной пораньше.

Домашние даже не слышали, что Нина открыла дверь и вошла в прихожую: квартира была наполнена бурными звуками шопеновской «Фантазии-экспромта». Женщина, сняв туфли на высоких «шпильках», сунула ноги в тапочки и опустилась на стул, сразу ощутив усталость от прошедшего дня.

Музыкальная фраза оборвалась на середине. Хлопнула крышка инструмента.

— В чем дело, Марья? — спросил мужской голос.

— Всё, папуля. Ровно десять часов, — ответил четкий девчоночий дискант и добавил: — В соответствий с решением горисполкома больше шуметь нельзя.

— Шуметь! Вот именно, — подхватил мужчина. — Грохот! Сплошное форте. Никаких интонаций, не говоря о полутонах! Скажи, ты можешь вообразить, что кто-то разговаривает на одном крике?

— Ты сейчас. Фортиссимо на все такты.

Нина хмыкнула.

— С такой подготовкой, — чуть помолчав, начал мужчина, — ты непременно провалишься на вступительных. Дочь завуча…

— Папочка, — ласково, но твердо прервала его дочь, — не буду я в музыкальное поступать.

— Ну, конечно, станешь юристом, как мама! Столько лет за инструментом! И так легкомысленно отказываться от профессии, которая почти уже в руках… Верный кусок хлеба.

— В будущем стану играть для души. Представляешь, прихожу с работы, расслабляюсь…

— Утопия о гармонически развитой личности, — незамедлительно отозвался отец. — Так станешь выматываться, что о душе вовсе позабудешь. Пример — твоя собственная мать. Ночь на дворе, а она все вкалывает.

— Дома я, дома, — поднявшись со стула, сказала Нина.

Вылетев в прихожую, пятнадцатилетняя Марья чмокнула ее в щеку.

— Не может быть! — удивился муж, выходя из комнаты. — Ты дома? В такую рань!.. Есть хочешь?

— Очень, — поцеловав его, созналась жена. — Маша, принеси, пожалуйста, фломастеры. Порисую, пока ужин готовится.

Муж и дочь вопросительно уставились на нее.

— Докажу, что и следователь может быть гармонически развитой личностью. Некоторые, я тут слышала, сомневаются.

Из кухни доносилось уютное позвякивание посуды. Над чем-то негромко смеялись муж и дочь.

На столе в гостиной был разложен «пасьянс» из фотографий. Устроившись в кресле у торшера, Нина старательно водила по одной из них фломастером. Добавила еще несколько штрихов… Прищурившись, стала сравнивать свою работу с другим снимком.

Появились муж и дочь. Маша была в коротком хозяйственном халатике, муж — в капитальном переднике.

— Ужин подан, — хором объявили они.

— Спасибо, ребята, — рассеянно отозвалась Нина. — Как, на ваш взгляд, эта дамочка? — И протянула домочадцам снимок.

— Вполне. Достаточно симпатичная, — одобрила Марья, повертев фотографию.

— Все равно самая красивая — мама, — едва взглянув на изображение, заверил муж.

Утром следующего дня «Москвич» притормозил у подъезда бывшей ковригинской квартиры. Из машины вышли Вересова и Дивеев.

— Любишь ты загадки загадывать! Зачем хоть приехали сюда? — допытывался майор, входя в подъезд вслед за Вересовой.

— Это настолько неожиданно, что боюсь пока говорить, — вздохнула та, звоня в квартиру Елизаветы Ивановны.

— Иду-иду, — послышался из-за дверей голос хозяйки.

Втроем устроились за столом, покрытым скатертью с бахромой.

— Елизавета Ивановна, не знаете ли вы кого-нибудь из этих людей? — Нина положила перед старушкой десятка полтора снимков — мужских и женских фотопортретов.

Хозяйка поправила очки, наморщила лоб.

— Да вот же она! — уверенно заявила Елизавета Ивановна, выбрав одну из фотографий.

— Кто? — в нетерпении спросил Дивеев.

— Да Галька ж Цыганкова, бандитка, — удивляясь его непонятливости, пояснила старушка. — Она самая и есть!

Майор взял этот снимок, внимательно посмотрел, в недоумении обернулся к Вересовой:

— Откуда это?

— А теперь гляди, Андрюша, — проговорила та и, вынув из сумочки, положила рядом с первым снимком другой.

В немом изумлении Андрей глядел то на Вересову, то на портреты.

— Невероятно, — тихо вымолвил он.

К дому Ковригина Дивеев подвез Нину на служебной «Волге». Машина остановилась у здания постройки конца восемнадцатого века.

— Меня не жди. Поезжай в управление, — сказала майору Вересова. — И поручи своим орлам провести опознание лже-Цыганковой по этому фотопортрету. Пусть предъявят его соседям, оформят протоколы.

— И у Ковригина попроси ее фото, — усмехнулся Дивеев. — Как-никак женой ему была.

— Конечно, спрошу.

Дверь Нине открыла молодая хорошенькая женщина в домашнем платье, поверх которого был надет щегольской передник.

— Здравствуйте, можно видеть Ефима Григорьевича? — спросила Нина.

— Проходите, прошу, — пригласила женщина и крикнула: — К тебе, Ефим!

Ковригин вышел с дочкой на руках. Ей было месяцев шесть-семь.

— Извините за беспокойство, — начала Нина. — Я к вам по делам службы.

— К вашим услугам, — ответил Ковригин.

— Старший следователь подполковник милиции Вересова Нина Александровна, — представилась она, предъявив удивленным супругам удостоверение.

— Людмила, моя жена, — указал на женщину Ковригин.

— А малышку как звать? — улыбнулась Нина, желая смягчить впечатление.

— Мария! — гордо ответил молодой отец.

— Ну?! Как и мою дочь, — кивнула Вересова и продолжила: — Много времени у вас не отниму. Просто необходимо выполнить ряд формальностей. Для этого, Ефим Григорьевич, мы должны побеседовать. Желательно — наедине, но можно и вместе. Особых секретов нет.

Ковригин передал малышку жене и пригласил Нину:

— В комнату проходите, присаживайтесь.

Вересова села к столу, разложила бумаги. Ефим устроился напротив и посмотрел на нее с любопытством, вполне объяснимым в подобной ситуации.

— Я потому предложила говорить наедине, — начала Нина, — что речь пойдет о вашей бывшей супруге Цыганковой Галине Юрьевне. И беседа эта вашей жене может быть неприятна.

Ковригин признательно кивнул.

— Скажите, почему вы развелись? — напрямик спросила Нина.

— Видите ли, — чуть подумав, ответил тот, — хоть я и не принадлежу к числу тех, кто пытается очернить бывших жен, стараюсь быть объективным, но…

— Но?..

— Все же вину за наш разрыв целиком возлагаю на нее. Галина стала вести себя недостойно во всех отношениях.

— Пытались вы как-то повлиять на нее?

— Конечно. Убеждал завести ребенка, — признался Ковригин. — Думал: родит, остепенится… Та — ни в какую!

— Редкое для женщины упорство, — вскинула брови Вересова.

— Это и стало точкой в наших отношениях, — тяжело вздохнул Ефим. — А теперь, видите, я в полном порядке. Прекрасная жена, дочурка — радость наша. Живем душа в душу. Не ссоримся никогда.

— Ну а когда женились на Цыганковой, разве не видали, что представляет собой ваша невеста?

— Ах, Нина Александровна! Это — самая большая ошибка в моей жизни! Мы познакомились в рейсе. Все выглядело так романтично. И до женитьбы, и после — в первое время. Ну, а потом пошло-поехало. У нее появились поклонники… И так далее.

Вересова внимательно слушала.

— Простите, Нина Александровна, если не секрет… Чем вызван ваш интерес к Галине? — нерешительно начал Ковригин.

— Вот, посмотрите, — Нина протянула ему фотографии, — это снимки места происшествия. То есть квартиры, где вы жили с Галиной. Через отверстие в стене она проникла в сейф сберкассы и совершила кражу.

— Просто потрясен! Ошеломлен! — искренне изумился Ковригин. — Конечно, Галина — человек эксцентричный. Но такое!

— Ефим Григорьевич, вы давно в последний раз видели Цыганкову?

— При оформлении развода.

— И по телефону с ней потом не говорили?

— Нет. Зачем? О чем?

— Резонно. А не могли бы вы припомнить каких-либо ее знакомых — подруг, приятелей?

— Подруг у нее не было. А за приятелями Галины смотреть… Извините — характер не тот. Один раз, правда, самым банальным образом застал ее с мужчиной. Но документов, сами понимаете, спрашивать не стал. Подал на развод — и все. Точка.

— Ясно. Однако же, Ефим Григорьевич, если припомните кого-либо из знакомых Галины — позвоните, пожалуйста, нам. Цыганкова ведь исчезла. И еще одна просьба: для розыска нужна ее фотография. Выручите, дайте, пожалуйста.

— Было несколько, но выбросил.

— Что так?

— Подумал: Людмила увидит, приревнует к прошлому, — понизив голос, сознался Ковригин. Потом так же тихо и нерешительно спросил: — А… много денег украдено?

— Сто пятьдесят восемь тысяч тридцать два рубля и шестьдесят девять копеек, — четко ответила та.

— …Шестьдесят девять копеек, — занемевшими губами повторил Ефим.

— Что ж, мне, пожалуй, пора. Благодарю за откровенную беседу, — поднялась Вересова.

— Может быть, чашечку чаю? Кофе? — спохватившись, предложил хозяин.

— Тороплюсь, извините.

Нина и Дивеев устроились в «Волге» сзади. Вересова бережно придерживала прямоугольную коробку с тортом, у Дивеева в руках красовался букет гвоздик. Он рассказывал:

— Посмотрел личное дело Елизаветы Ивановны. Славная, скажу тебе, биография. Участница войны. Была вначале в партизанском отряде, потом — в действующей армии. Награды имеет.

— Да, бабулька симпатичная, — согласилась Нина. — Мне сразу понравилась. Думаю — не подведет.

— В нашем деле без помощи общественности никак нельзя, — рассудительно заметил майор.

Нина улыбнулась. Машина притормозила невдалеке от сберкассы.

— Дальше пешком пойдем, — сказал Дивеев.

Нина снова не сдержала улыбки.

Елизавета Ивановна была непритворно рада гостям. На заставленном разнообразной домашней выпечкой столе рядом с букетом гвоздик уютно и солидно сопел самовар, стояли расписные чашки. В пузатом графине отсвечивала рубином домашняя наливка. Хозяйка показывала гостям семейный фотоальбом.

— Это вот супруг мой покойный, Степан Егорыч. Царствие ему небесное, — говорила она. — Танкистом был. Головушку свою под Курском сложил. Как сейчас помнится: забежал к нам в медсанбат. До свидания, говорит, Лизонька, — в прорыв кидают…

Женщина утерла слезы, продолжала:

— Последний раз виделись. Я тогда уж Петрушей в тягостях была. Вскоре в тыл меня, значит, направили. Вот он, Петруня, сейчас-то какой! — Она с гордостью протянула фотографию, с которой смотрел симпатичный русоволосый мужчина лет сорока в форме моряка торгового флота.

— Плавсостав? — поинтересовался майор.

— Точно. Механиком на теплоходе, — пояснила Елизавета Ивановна. — И в Америку плавают, и в Японию… Да, почитай, везде бывают.

— Вы, как и многие, Елизавета Ивановна, в войну настрадались, — издалека начал Дивеев. — Но раны, как говорится, болят и зарубцовываются. А вот для людей нашей профессии война продолжается. Идет каждый день. Такие, как Нина Александровна, например, жизнь готовы отдать, чтобы спокойно жилось всем честным людям.

— Понятно-понятно, — закивала Елизавета Ивановна. — И дай-то вам бог здоровья всяческого. Служба, конечно, хлопотная. И риск есть.

— Поэтому, — настоятельно продолжал майор, — очень важно, чтобы все честные люди нам помогали.

— Истинно, — поддержала хозяйка. — Я ведь и сама, когда помоложе была, в дружину народную ходила. Она тогда бригадмилом называлась.

— В бригадмил? — оживился Дивеев. — Тем более правильно должны нас понять.

— Прости, Андрей, — не выдержала Нина. — Что ты все вокруг да около…

Тот пожал плечами.

— Тетя Лиза, — обратилась к хозяйке Вересова. — Извините, что попросту величаю. Большая просьба к вам: нужно помочь в одном деле. В деле тонком. Но так, чтобы никто об этом не знал. Очень просим вас.

— Да что меня уговаривать, ребятки? Надо — стало-ть, надо! А молчать мы умеем… Теперь расскажите-ка толком, что делать надо. И если это в моих силах — считай, все исполнено.

В служебном кабинете Нины перед ней сидел приветливый опрятный старичок. Кустистые бровки его несколько удивленно приподнимались при рассказе о минувших переживаниях.

— Квартиру ту, что рядом со сберкассой, мне дали от производства, — говорил он. — Незадолго до моего ухода на пенсию. А работал я бухгалтером на большом заводе. И вот более двух лет назад начались со мной непонятные, я бы сказал, таинственные приключения: сначала в окно влетел булыжник. Завернут в бумагу. А там надпись крупными буквами: «Уезжай отсюда». Иначе, мол, плохо будет. Потом подожгли почтовый ящик. Затем загорелась ночью дверь. И снова кто-то бросил в окно записку: «Уезжай из этой квартиры. Все равно житья тут не будет».

— Вы обращались в милицию?

— А как же! Неоднократно! Участковый наш — капитан Игнатьев — очень много занимался моим вопросом. В засаде на квартире с дружинниками сидел. Но все безрезультатно.

— Вы, Петр Семенович, сами кого-нибудь подозревали?

— Нет. Жизнь я прожил скромную, но достойно. Считаю: врагов у меня нет и быть не может. Видимо, просто хулиганы. — Старичок сокрушенно развел руками.

— При телефонном разговоре вы обещали принести несколько таких записок. От булыжников, — напомнила Нина.

— Да. Две вот сохранились. — Он протянул помятые листки бумаги.

— Пока оставлю у себя. — Взглянув на текст, Вересова заметила: — Почерк явно измененный… Ну а дальше события как разворачивались?

— Понятно, надоело мне это. И решил я меняться, — рассказывал Петр Семенович. — Пошел в райжилобмен. Там девушка-инспектор. Такая любезная. Сразу вариант мне предложила. На ваш дом, говорит, спрос имеется. Новая квартира оказалась в тихом месте, метражом чуть больше моей, Поменялся я с одним молодым человеком. Весьма заботливый — даже переезд организовать помог.

— И как ситуация на новой квартире?

— Прекрасно. Никто больше не беспокоит.

Ефим Ковригин с сосредоточенным выражением лица шагал по людному проспекту. Невдалеке следовали «Жигули», на заднем сиденье которых устроились Дивеев и Елизавета Ивановна. Машина притормозила, старушка вышла оттуда, заспешила следом за Ефимом. Он завернул в булочную, положил в портфель батон и кирпич серого. При выходе лицом к лицу столкнулся с Елизаветой Ивановной.

— Ефимушка! Здравствуй! — узнала она своего бывшего соседа.

— Тетя Лиза! — удивился тот. — Тысячу лет! Какими судьбами в наших краях?

— К куме вот заходила. А теперь — домой. Как здоровье твоих?

— Нормально. Спасибо. Ваше как?

— Какое в наши годы здоровье? Так — поскрипываю… А что ж не зайдешь никогда по старой памяти? На чаек бы, а? Совсем гляжу, соседку свою забыл.

— Не забыл я вас, тетя Лиза. Честно, вспоминаю… Да всё дела, дела.

— Ну, у кого дела, так это у нас, — полушепотом проговорила Елизавета Ивановна. — Такие уж дела — не приведи господь!

— Да чего мы стоим? Сядем на скамейку? Или ко мне зайдем — тут недалеко, — предложил Ефим.

— Лучше сядем. А к тебе — в другой раз. Сегодня нагостилась уж, — ответила Елизавета Ивановна.

Они заняли скамейку на бульваре — невдалеке от станции метро.

— Уж извини, коли старое помяну, — с интонациями сказительницы начала Елизавета Ивановна, — да только речь насчет твоей Гальки пойдет. Так вот: бандиткой она оказалась и сберкассу нашу ограбила!

— Знаю я это, тетя Лиза, — с досадой ответил Ефим. — Была у меня следователь, интересовалась… И рад бы помочь товарищам, да нечем. После развода всего-то раз с Галиной и виделись. Мотает ее где-то, аферистку. Опять дурака какого-нибудь вроде меня найдет, околпачит.

— Ох, настрадался ты с ней, Ефимушка! — сокрушенно покачала головой старушка.

— И не говорите, тетя Лиза, — вздохнул Ковригин. — Но ничего. Найдут ее! Куда она денется! И вот тогда за все ответит.

— Верно-верно! — охотно согласилась Елизавета Ивановна. — Куда ж ей, бандитке, деться? Ведь фото Галькино у всех милиционеров имеется.

— Какое фото? — насторожился Ефим.

— Дак ее ж, Гальки. Эта следовательница как пришла — много снимков разложила. Средь них — Галька. Мы все ее сразу узнали: и я, и соседи. Большие такие карточки — и профиль, и лицо.

— Как же так!

— Мне не веришь — у соседей спроси. Все, как один, ее признали, — подтвердила старушка и, сочувственно вздохнув, заметила: — Жалеешь ее, видно, по старой памяти.

— Дела… — протянул Ефим в ответ на свои мысли. — Ну, что же, тетя Лиза, рад был встретить, поговорить. Загляну, может, на днях. Потолкуем. Давайте провожу до метро.

Они поднялись и, беседуя, пошли по бульвару.

За окнами было темно. Стенные часы, освещаемые уличным лампионом, показывали начало второго. Настойчивый телефонный звонок, доносившийся из прихожей, разбудил Вересову. Стараясь не потревожить мужа, она соскользнула с кровати и, накинув халат, вышла в коридор. В трубке отчетливо слышался голос Дивеева:

— Нинуля! Привет. Началось.

— Что началось? — со сна не разобрала она.

— Клюнули. Заглотнули приманку.

— Каким образом?

— Наш фигурант внезапно выехал в Выборг. Возможно, для встречи с тем. Ребята еле успели следом.

— А если он решил ликвидировать того как важного свидетеля?

— Характера не хватит, — уверенно сказал Дивеев. — Здесь просто испуг. Реакция на неожиданность, А криминала в любом случае не допустим.

— Надо мне ехать, — сказала Нина.

— Стало быть, заскочим.

Нина повесила трубку, задумалась на мгновение. В пижаме вышел муж, привычно спросил:

— Снова вызывают?

Она кивнула.

Машина быстро шла по ночному Средневыборгскому шоссе. В свете фар мелькали придорожные гранитные валуны, стволы сосен. Местность была холмистой: «Волга» то брала подъем, то устремлялась вниз. Нина сидела рядом с водителем, Сзади устроились Дивеев и двое оперативников.

В небольшом ночном баре, какие имеются почти в каждом портовом городе, было немноголюдно. Несколько пар танцевало под бодрую мелодию музыкального автомата. В углу за столиком оживленно беседовала группа финских моряков. Они пили «Московскую», немецкое пиво. Один из них говорил официанту на ломаном русском языке:

— Карашё, та мало. Тавай еще!

Внимание многих привлекала пара танцующих. Это был Фарид Байрамов с Эльзой — стройной, совсем еще молоденькой девушкой. Светлые волосы ее разметались в танце. Эльза была высока — ростом с Фарида. Танец закончился — они поцеловались.

— Карашё! Браво! Карашё! — не унимался русскоговорящий финн. — К нам попить!

Фарид и Эльза подошли к финнам, с которыми, очевидно, были знакомы. Фарид сказал:

— Ты, Таппани, не суетись. Сегодня я угощаю. — Он взял у бармена бутылку, поставил на стол и, наполняя рюмки, провозгласил: — За дружбу!

— И любофф! — добавил Таппани, выразительно глядя на Эльзу.

— Любовь приходит и уходит, а выпить хочется всегда, — назидательно ответила Эльза, посмотрев на Таппани твердым взглядом.

— Карашё сказал! — рассмеялся тот и перевел ее слова друзьям.

Те дружным хохотом одобрили «мысль».

— А еще говорят: «Девушек некрасивых не бывает — бывает мало водки», — сострил Фарид.

Общее веселье охладил голос бармена:

— Товарищи и господа! Половина четвертого. Бар закрывается. Спокойной ночи. Будем рады видеть вас здесь завтра и всегда. Ай эм глэд ту си ю…

— Посошьёек! Посошьёек! — загалдели финны.

— Выучились у нас светским манерам, — заметил Фарид, наливая всем «на посошок».

В дежурной части Выборгского городского отдела внутренних дел совещались группа Дивеева, Вересова и еще несколько товарищей.

— Раз уж они всполошились, — говорил Дивеев, — нам остается пока только ждать.

— Минуту тишины, товарищи, — попросил дежурный — капитан милиции. — Сейчас должна пойти информация.

Заработала радиостанция. Послышался голос:

— «Центр!» Я — «третий». Они в баре. Бар закрывается. Как поняли? Прием.

— «Третий», «Центр» понял вас, — ответил капитан.

— По машинам, — поднимаясь, сказал Дивеев. — Помните, товарищи: не спугнуть! Осторожность и выдержка.

Сотрудники направились к выходу.

— Что водная милиция? — обратился к капитану Дивеев.

— Два дежурных катера на радиосвязи, — ответил тот и обернулся к Вересовой: — А вас, Нина Александровна, позвольте проводить в комнату отдыха.

— Не хочу спать, — запротестовала Нина, — я тоже поеду.

— Оперативная работа — наше дело, — назидательно сказал майор. — В тебе что ценное? Голова! Вот и береги ее — отдыхай как следует.

Фарид и Эльза вышли из бара и не торопясь направились в сторону набережной. Вечер был прохладным, девушка зябко куталась в плащ. Фарид обнял ее. Остановились у парапета набережной. Помолчали, глядя в темный морской простор. Где-то вдалеке светились огни большого транспортного судна. Вдоль горизонта скользнул прожектор пограничного сторожевика.

— Мы обязательно поедем ко мне на Кавказ, — продолжил разговор Фарид, — и отпразднуем свадьбу по горскому обычаю: с огромным столом прямо на улице. Жаль, родителей нет — не увидят красавицу такую. Зато жив дядя, братья… Эх, давно я там не был.

— Фарид, — помолчав, начала Эльза, — раньше как-то не было повода сказать… Я ведь уже была замужем. Он плавал штурманом на том пассажирском, где я буфетчицей служила.

Фарид вдруг расхохотался:

— Представь, я тоже был замужем! Замужним был!! Ха-ха!!

— Ты пьян! Замолчи, — оборвала его Эльза. — Мы же серьезно говорим.

— Прости, — осекся Фарид. — Кажется, действительно лишнее выпил. Надо проветриться.

Они снова пошли вдоль набережной, то попадая в свет фонарей, то погружаясь в темноту. Приобняв девушку, Фарид мечтал:

— А в ту пору как раз поспевает молодое вино. К свадьбе подарю тебе кольцо с великолепным, изумительным бриллиантом!

— Не нужно, — ответила та. — Я и сама не бедная. Лучше рассчитайся-ка с долгами. Кстати, сколько приятелю своему должен?

— Уже нисколько, — быстро отозвался Фарид. — Теперь приятель будет моим должником!

— А с работы тебя отпустят?

— Да плевал я на работу!

Эльза пожала плечами.

— Слушай, — просительно сказал Фарид, — ты должна помочь мне в одном деле. Давай не поспим сегодня ночью, а?

— Пожалуйста, — чуть удивленно отозвалась та. Они остановились у телефона-автомата. Фарид зашел в кабину, набрал номер, сказал только одну фразу:

— Утром у старой крепости к тебе подойдет Эльза и передаст. А нам с тобой больше встречаться нельзя. С острова вернусь рано утром.

Нине не спалось: подошла к окну и, не зажигая света, засмотрелась на ночную набережную, на залив, на огни проходящего вдали лайнера.

Фарид вел катер на хорошей скорости. В темноте белели пенистые барашки волн. Укрытая брезентом Эльза сидела рядом, на корме, Ветер свистел в ушах, обдавало брызгами.

Катер замедлил ход и ткнулся носом в песчаную отмель небольшого поросшего деревьями и кустарником острова — одного из сотен необитаемых островов Выборгского залива. Фарид спрыгнул в воду, взял Эльзу на руки, вынес на берег. Затем подтянул к берегу катер, пришвартовал его к стволу дерева.

Вдвоем подошли к старому, причудливо темнеющему среди деревьев, большому деревянному дому. Фарид высветил его фонарем.

— Старый хутор, — пояснил он.

Открыл скрипучий навесной замок, распахнул дверь, пригласил девушку:

— Прошу в мою саклю.

В комнате зажег несколько свечей, и стало ясно, что дом обитаем: окна были занавешены плотной тканью, большая кровать покрыта ковром. На столе стояли банки с консервами, в углу составлены спиннинги, удочки…

Эльза с интересом оглядывалась. Спросила:

— Интересно, какая по счету я твоя гостья здесь?

— Обижаешь! — вспыхнул темпераментный Фарид. — А, скоро сама все поймешь. Не торопись.

Пошарив среди лежащих в углу коробок, Фарид извлек бутылку шампанского и торжественно поставил на стол между двумя эмалированными кружками. Хлопнув пробкой, наполнил их:

— За нас!

Выпили.

— А тут мило, — одобрила Эльза. — Но прохладно. Я озябла что-то.

Жестом щедрого хозяина Фарид сорвал с кровати покрывало:

— Прошу! Здесь два пуховых одеяла. Вместо грелки — я!

Эльза рассмеялась, скинула платье, нырнула в постель. Фарид последовал за ней.

Два катера, обогнув остров и приглушив двигатели, подошли к берегу со стороны, противоположной той, где причалил катер Фарида.

Эльза еще нежилась в постели. Фарид же энергично одевался.

— Куда собрался? — спросила она.

— Пойдем, родная. Поможешь мне, К утру надо успеть вернуться в город.

Девушка надела платье, плащ. Фарид взял акваланг. Вдвоем вышли из дома, пробрались через кустарник к берегу — неподалеку от катера. Фарид скинул одежду, вооружился с помощью спутницы аквалангом и нырнул. Эльза видела в глубине лишь световое пятно мощного фонаря для подводного плавания. Она поежилась не то от страха, не то от холода.

Вскоре Фарид вынырнул с каким-то свертком в руках. Выйдя на берег, тяжело дышал, дрожал от холода. Они быстро зашагали к дому.

В комнате Фарид растерся полотенцем, накинул ватник, наполнил кружки, сказал коротко:

— Согреемся.

Они выпили. Фарид начал разворачивать тяжелый сверток:

— Сейчас фокус увидишь.

На стол драгоценным потоком посыпались золотые украшения: кольца, кулоны, браслеты, серьги… Эльза изумленно следила за этим. Фарид молча надел ей на палец кольцо с большим солитером, сверкнувшим в свете свечей.

— Тебе. И не только это. Половина ценностей наша. А другую половину утром передашь одному человеку. Он будет ждать в девять часов у старой крепости на мосту. Тебя знает. И подойдет сам.

— А я его знаю?

— Нет. Человек этот скажет: «Привет от Фарида». Отправишься за ним. Он завернет в парадную. Ровно через три минуты ты войдешь туда и отдашь ему…

Фарид не успел договорить. Дверь распахнулась, в комнате появился Дивеев, с ним — несколько сотрудников. Байрамов выбил раму и выпрыгнул в окно. Но крепкие руки подхватили его.

В комнате безутешно плакала Эльза.

Уже светало, когда три катера отошли от острова. Судном Фарида управлял сержант милиции. Эльза и Байрамов были на разных катерах. Дивеев для надежности усадил Фарида между собой и напарником.

— Молчи! Ничего не говори! — крикнул девушке Байрамов, но его голос потонул в шуме двигателей.

— Нам и так все известно, — «успокоил» его Дивеев.

Светало. Высоко в небо поднималась величественная башня стоящего на возвышении Выборгского замка, построенного шведами в 1293 году. Табличка внизу гласила: «Вход посетителей в музей с 11.00». Было около шести утра.

У самой вершины башни на площадке обозрения стоял с мощным морским биноклем Ефим Ковригин. Отсюда, с большой высоты, хорошо просматривался Выборгский залив, ближайшие острова.

Порывом ветра чуть не сорвало берет — Ефим сунул его в карман плаща, снова поднес к глазам бинокль: внимание сразу привлекли три суденышка, двигавшиеся в сторону порта. Они постепенно приближались. Ковригин узнал катер Байрамова. Два других были милицейскими.

Дрожащими руками Ефим достал платок, протер стекла бинокля, вспотевший лоб и снова приник к окулярам. Катера подошли еще ближе. И вот Ефим увидел Байрамова, узнал Эльзу. Покачнувшись, схватился за перила и по винтовой лестнице стал спускаться вниз. Резко распахнув тяжелую нижнюю дверь, лицом к лицу столкнулся с одним из сотрудников группы Дивеева. Ковригин, однако, совладал с собой и спокойно зашагал к мосту. Оперативник слегка замешкался, поняв, что может быть расшифрован.

Выйдя на пустынную набережную, Ковригин вдруг побежал так быстро, как может гнать только страх. Двое сотрудников бросились следом. К ним подрулила «Волга» — прыгнули туда.

За углом стоял мотоцикл. Ефим завел двигатель, быстро понесся по улице. Он специально выбирал узкие места, каких много в этом средневековом городе: пролетал под арками, колесил по дворам и переулочкам, где в состоянии разойтись лишь пешеходы. Вскоре он оторвался от преследователей… На пустынной окраине города спрятал мотоцикл в густых кустах и побежал по тропинке в сторону леса.

Один из кабинетов Выборгского горотдела внутренних дел был предоставлен ленинградцам. Вересова прохаживалась по нему вдоль зарешеченных окон. Она всегда немного волновалась перед решающей встречей с противником: годы следственной работы не сделали ее равнодушной.

В кабинет вошел Дивеев. Устало плюхнулся в кресло, сказал:

— Сбежал наш Ковригин. Упустили. Но на острове засаду оставили. А Байрамов — тип тяжелый. Не желает разговаривать. Про золото твердит: «От бабушки наследство».

— Видимо, успели обменять облигации и деньги на ценности. Но у кого?

— Мы с ребятами прикинули: эти золотые изделия, судя по артикулам, в прошлом году были украдены из универмага. Ну, помнишь? Там еще через крышу проникли?

— Помню. Нужно срочно найти в том деле список украденного, — озабоченно попросила Нина.

— Продиктуют по телефону из Ленинграда. Обещали. Так вот, не Байрамов ли засадил кражу? Ведь по этой статье он уже отбывал срок.

— Проверьте, — пожала плечами Вересова. — Тогда и то, что они взяли в сберкассе, может оставаться у них же.

— Ковригин, конечно, далеко не уйдет, — размышлял майор. — Но многое сейчас зависит от поведения Байрамова. Надо, надо его разговорить. Ты уж постарайся!

— Приводите, — кивнула Нина. — В случае чего — выложим главный козырь. А пока, Андрей, возьми объяснение у Эльзы.

Дивеев распахнул дверь в коридор:

— Давайте!

Оперативники ввели Фарида Байрамова и вышли. Нина писала что-то в протоколе, не обращая на него внимания. Подняв глаза, сказала приветливо:

— Ну, здравствуйте, Галина Цыганкова. Присаживайтесь.

Фарид стоял, словно окаменев.

— Садитесь же, Галя, не стесняйтесь, — ободрила его Вересова и, встав из-за стола, любезно усадила напротив.

Сложная гамма чувств отразилась на лице Байрамова, прежде чем он выдавил:

— Вы что-то путаете. Это недоразумение…

— Ничуть. Знаю, что передо мною — Байрамов Фарид Исмаилович. Но ведь некоторое время вы именовались Цыганковой Галиной Юрьевной. Когда были замужем за Ефимом Ковригиным.

— Зачем оскорбляете? — вспылил Байрамов. — Не знаю никакого Ковригина. У меня Эльза есть, невеста. Ваши люди и ее задержали. Спросите у нее, какой я мужчина. Или, — Фарид зло ухмыльнулся, — сами убедитесь. А то — Галина… замужем…

— Обижать вас, Фарид, не собиралась, — возразила Нина. — И давайте пока побеседуем без протокола. Поймите, что от вашего признания зависит все ваше будущее.

— Ничего говорить не стану, — ответил тот и безучастно отвернулся к окну.

— Хорошо, — согласилась Нина. — Говорить стану я. Нам действительно известно все. Итак, вы с Ковригиным спровоцировали пенсионера Смолина на обмен. И Ефим, поменявшись с ним, вселился в квартиру, примыкающую к сберкассе. Затем вы подбираете женский парик, гримируетесь под женщину и превращаетесь в невесту Ковригина. Подделываете украденный у настоящей Цыганковой паспорт — переклеиваете свою женскую фотографию — и оформляете с Ковригиным брак. Под видом жены Ефима прописываетесь в ту квартиру.

— Чепуха какая-то, — пробормотал Байрамов.

Нина, однако, заметила, что его лицо покрылось бисером пота.

— Затем, — уверенно продолжала она, — вы имитируете перед соседями семейные скандалы, разрыв на почве ревности и оформляете развод. Ковригин перепрописывается к матери и вновь женится. Теперь уже — по-настоящему. На любимой женщине. Она, кстати, рожает ему ребенка. То, что, как он утверждает, упорно не хотели сделать вы.

Фарид вздрогнул от обиды.

— Вы же, Байрамов, остаетесь «хозяйкой» квартиры, — продолжала Нина. — Идет подготовка к краже: по ночам разбирается стена. И наконец, вы намечаете день, когда Ефим находится в рейсе, а инкассаторы за деньгами не приезжают… И вот кража совершена. Вы пускаете нас по ложному следу — подставляете газорезчика Лыкова.

Байрамов молчал.

— После этого, — говорила Вересова, — вы снова превращаетесь в мужчину. И, таким образом, исчезаем те навсегда. А милиция, как вы полагали, продолжает энергично искать женщину. И, естественно, не находит. Поскольку поиск этот — всего лишь погоня за призраком.

— А как вы докажете, будто все это правда: что я женщина… и прочее?

— Наденем вам парик, женское платье, отвезем в Ленинград и покажем вашим соседям — Елизавете Ивановне и другим. Тогда — всё, Байрамов! Всё! — заключила Нина.

Фарид обмяк и сказал тихо:

— Хорошо. Я признаю… Пишите, что… добровольно.

— Обещаю, — кивнула Вересова, — но вы должны помочь разыскать Ковригина.

Байрамов поднял глаза:

— Можно вопрос?

— Пожалуйста.

— Откуда появилась моя фотография в женском обличье? Ее ведь не могло быть!

— А… Дело в том, что Ковригин поверил Елизавете Ивановне. На этом, кстати, вы и попались. Необходимо было подтолкнуть вас к активным действиям. Вы, наверное, считали себя сверхизобретательными, предусмотрительными. А на чистую воду вывела вас простая женщина. Правда, сделала она это по нашей просьбе и, в чем заключается истинный смысл ее поступка, конечно, не догадывается.

— Но эта женская фотография! Откуда?

— У нас были снимки большинства мужчин, с кем общался Ковригин после прилета. В том числе и ваши. Вы же встречались в аэропорту. К этим портретам мы пририсовали женские прически, и в одном из них — вашем, Фарид, — все узнали жену Ковригина.

— Ну а как вы догадались, что не женщина жила в этой квартире?

— Поначалу шестым чувством: все было как-то иначе… Потом появились доказательства: на бигуди — ни единого волоска. Из косметики тронуты лишь крем и тональная пудра. Коробка дорогих конфет вскрыта, но осталась целехонька… Из носильных вещей надевались лишь с закрытым воротом — чтобы замаскировать кадык и растительность на груди. На воротничках — характерная обтрепанность от щетины… Да еще много чего. Например, почерк «невесты» из загсовского заявления типично мужской. По нему эксперт даже возраст ваш примерный и характер определила. Кстати, довольно точно… Но мы отвлеклись. Итак, Фарид, где сейчас Ковригин?

— Не знаю. — Байрамов отвел взгляд.

— В ваших же интересах вспомнить, — настаивала Вересова.

Открылась дверь, быстро вошел Дивеев, протянул Нине лист бумаги:

— Список. Все совпадает. Вещи оттуда.

Вересова стала читать документ. Дивеев сел напротив Фарида, внимательно посмотрел на него. Спросил у Нины:

— Признался?

— Не полностью. Во-первых, скрывает местонахождение Ковригина. Во-вторых, еще не рассказал, как совершил кражу ювелирных изделий из универмага.

— Это не я! Я не крал их! Не вешайте лишнего! — взвился Байрамов.

— Как же «не вы», когда именно у вас обнаружили ценности, украденные из универмага в прошлом году? — спросила сухо Вересова. — И наказание вы отбывали уже именно за кражи.

— Не моя это кража! Памятью родителей клянусь!

— Вполне может стать вашей, если не посодействуете в поиске того, кто ее совершил, — убедительно сказала она и заметила: — Внушительный букет статей получается. Лет этак на двенадцать-тринадцать. А то и на все пятнадцать.

— Вам сейчас двадцать шесть, — обращаясь к Байрамову, прикинул Дивеев. — Выйдете — будет за сорок. А поможете следствию — суд учтет… Между прочим, Эльза сказала, что она в положении.

Фарид встрепенулся.

— Отпустили мы ее, — успокоил Байрамова майор. — Надеемся, Эльза не замешана.

— Она прекрасная, чистая, — начал Фарид. — И… И я все скажу вам. Универмаг не я подломал. А тот, у кого сейчас может быть Ковригин.

— Так-так, — ободрила его Нина.

— Это страшный человек. Все равно убьет меня, — обреченно сказал Байрамов.

— Надорвется, — заверил Дивеев и, встав, крикнул в коридор: — Приготовиться всем. Машины — к подъезду!

— Сегодня, — продолжал Фарид, — в девять часов у старого замка Эльза должна была передать Ковригину половину ценностей — его долю. Но вы нас задержали: Эльза в срок не пришла, а я не позвонил Ефиму в гостиницу. Значит, он догадался, что дело плохо, и прячется теперь.

— Где? У кого? — настаивала Вересова.

— Этого человека зовут Тихон. Настоящие имя и фамилию не знаю. В прошлом он — пахан, вор в законе, — рассказывал Байрамов. — Теперь уже пожилой. Работает лесником в сорок втором квадрате. Документы украл у кого-то, по ним и устроился. Живет постоянно в лесу: там глухо. Вооружен, между прочим, до зубов. На кражи выезжает раз-два в год. Не чаще. Готовится долго, но и берет по-крупному. Потом в глуши отсиживается. В прошлом году он это золотишко и взял. Разобрал крышу универмага, вскрыл сейф… Силы он огромной, несмотря на годы. Поехали — покажу его дом. Это по дороге на Приморск.

В кабинет зашли двое сотрудников. Дивеев указал им на Фарида:

— С нами поедет.

Оперативники увели Байрамова.

— Возьмите меня на задержание, — просительно начала Нина. — Хочу проветриться.

— Уж нет! — категорически отказал Дивеев. — Не имеем права. Сделала свое дело — спасибо тебе!

Через несколько минут Вересова из дежурной части звонила в Ленинград:

— Нужно немедленно отпустить Лыкова и извиниться перед ним. Кузьма Степанович невиновен. Это полностью доказано.

Машины тряслись по лесной дороге. В едущем впереди «уазе» рядом с майором сидел Байрамов, рассказывал:

— С Тихоном познакомился случайно, в ресторане. Он сам подсел. Чувствую, говорит, после отсидки ты, парень. По глазам, мол, вижу. Опытный он, Тихон. Взгляд — рентген. Ну, пожил я у него недолго: по хозяйству помогал — дровишки там, в магазин сходить. Еще куда сгонять. Потом устроился грузчиком багажа в аэропорту. Там с Ковригиным познакомился. Прописан я был в общежитии, а обитал в основном у Ефима — под видом жены.

— Кто же придумал взять кассу?

— Мы с Ковригиным иногда приезжали к Тихону поохотиться, рыбку половить, стюардесс… отдохнуть привозили. Ефим все жаловался, что с деньгами туго. Тихон нас всему и надоумил, когда узнал, что у Ефима отдельная квартира. Меняйся, говорит, туда, где сберкасса. Потом идею насчет женитьбы выдал. А когда кассу взяли, Тихон посоветовал: «Чего вам с деньгами и облигациями светиться? Отдайте мне. А я вам — золотишко». Вот и вся история.

Машины остановились, оперативники вышли на дорогу.

— Дальше — пешком, — скомандовал Дивеев. — Всем надеть каски и жилеты.

Офицеры надели пуленепробиваемые жилеты, напялили каски. Стали чем-то похожи на космонавтов.

— Окружаем, — сказал майор.

Впереди была старая деревянная изба, обнесенная изгородью и растущим вдоль нее кустарником. На участке вдруг тревожно залаяла собака.

В доме Тихон и Ковригин приникли к занавескам.

— Не к добру это, — пробурчал Тихон. — Неужто дружок заложил?

— Нет. Я Фариду верю… Может, туристы?

— Сюда они почти никогда не доходят. Далековато. И лай у пса какой-то…

Тихон снял со стены двустволку, протянул Ковригину пистолет:

— На. Если что — отходим к болоту. Тропу я знаю.

— Не нужно! — испуганно отшатнулся от пистолета Ефим.

— Тогда подыхай! — ответил Тихон.

В кустах показалась голова в каске.

— Ох ты! — Тихон выстрелил навскидку.

В ответ грохнули предупредительные выстрелы.

— Сдавайтесь! Дом окружен! — послышался усиленный динамиком голос майора.

— Сдался один, — с остервенением процедил Тихон.

Стреляя из окон по кустам, он продвигался к двери. Дивеев из-за забора метнул в окно газовую гранату, затем еще одну. Изба наполнилась клубами слезоточивого газа; голубыми струйками просачивался он из окон. Ослепшие Тихон и Ковригин метались по избе, ища выход. Тогда к дому двинулись оперативники в противогазах.

Преступников вели к машине. Они задыхались и кашляли. А собака заходилась от злобы, рвала цепь.

Тихона и Ефима развели по машинам. «Волга» и «уаз» тронулись в обратный путь. Остался лишь газик-вездеход. К нему подошел Дивеев. Оперативники высадили из машины Фарида. Все направились к избе.

В комнате Байрамов подошел к окну, выдернул доску подоконника. Под ней оказался тайник: там лежали аккуратные пачки облигаций и денег.

В Ленинград возвращались засветло на той же «Волге», что доставила их в Выборг. Машина шла неторопливо. Из приемника лилась приятная мелодия. Нина, сидевшая рядом с водителем — Петровичем, — любовалась живописной дорогой и незаметно для себя задремала. Сзади оживленно переговаривались оперативники.

— Подумать только! Ведь мы с ног сбились! Год за этим типом охотились, а он в лесу отсиживался, — говорил Дивеев про Тихона.

Начал он фразу на громкой ноте, а закончил тихо, заметив, что Нина спит.

— Если бы не Нина Александровна… — вступил в разговор молодой оперативник.

— Тс-с-с… — прервал его Дивеев и, наклонившись к Петровичу, шепнул: — На поворотах осторожнее.

Тот понимающе кивнул.

Все с уважением посмотрели на спящую женщину.