Трудно быть духом

Глава 1

Полковник Бородин медленно поднялся из-за стола. Он был командиром части. Поэтому первое слово принадлежало ему. Бородин задумчиво пригладил усы и взял в руки стакан. Его голос, в котором отчётливо слышались трагические нотки, накрыл застолье.

— Товарищи офицеры, Олег Николаевич Шматко был прекрасным прапорщиком! Это большая потеря для наших Вооружённых сил!.

Офицеры Н-ской части опустили головы. На несколько секунд воцарилось молчание. Полковник Бородин вдруг улыбнулся и продолжил:

— Единственный, кто может восполнить эту потерю… ЛЕЙТЕНАНТ Шматко!

Раздался шум отодвигаемых стульев. Офицерский состав поднялся, дружно приветствуя нового члена коллектива. Зазвенели стаканы. Стало шумно и весело. Немудрёная закусь пошла «на ура».

Олег Николаевич Шматко в парадном лейтенантском кителе хлебосольно подложил командиру части кусок тушёнки.

— Уверен, что лейтенант Шматко стоит десяти прапорщиков! — выкрикнул заместитель командира по воспитательной работе майор Колобков.

Капитан Зубов поддержал:

— За молодого офицера — лейтенанта Шматко Олега Николаича!

До дна!.

Остальные офицеры присоединились:

— Ура-а-а!. Ура-а-а, Николаич!. Ни-ко-ла-ич! Ни-ко-ла-ич!.

— НИКОЛАИЧ!! — заорал ему кто-то в самое ухо.

Шматко вздрогнул… и проснулся. Поначалу реальность не пожелала укладываться в голове. Видимо, места там было не так уж и много. Тем более что праздничный стол никуда не делся, перекочевав из сна в нетронутом виде. Потом Олег Николаевич сфокусировал взгляд. Прямо перед его глазами обнаружился старый приятель — Данилыч.

— Ну? Чего разорался?. — недовольно пробурчал Шматко, окончательно просыпаясь.

Завскладом с насмешкой изогнулся в почтительном полупоклоне:

— Виноват, товарищ СТАРШИЙ прапорщик! Готов понести любое наказание, товарищ СТАРШИЙ прапорщик!

— Данилыч, хорош кривляться! — Олег Николаевич поморщился.

Он вспомнил, что банкет посвящён получению звания старшего прапорщика. А совсем не лейтенанта. Сон оказался всего лишь сном. А хотелось бы…

Домечтать ему было не суждено. Завскладом поднял стакан и укоризненно заворчал:

— Николаич, я тебя не узнаю! Пять лет прапорщиком отышачил…

Старшего получил, а квалификацию потерял! Мы ж только три звезды обмыли! А ещё три?!

Шматко послушно налил себе водки.

— Извини, Данилыч, задумался…

— Ночью думать надо! — наставительно хохотнул тот.

Внезапно в окно постучали. Завскладом поставил стакан на стол.

Олег Николаевич прошептал:

— Меня нет!

Данилыч подкрался к окну, озадаченно бормоча:

— Кого там нелёгкая?. — Он посмотрел в окно, потом распахнул его и крикнул: — Ну?! Чё барабанишь?!

Из внешней среды донёсся голос:

— У вас двери закрыты!

— Закрыты — значит, нет никого… Чё надо, сержант?

— Извините, а прапорщик Шматко не у вас? А то мы всю часть обыскали… Ему письмо заказное!

Данилыч не удержался:

— СТАРШИЙ прапорщик! — поправил он. — Давай сюда! Я его сам найду!

Почта для Шматко О. Н. пролезла в окно без труда. Хотя конерт был толстым. Завскладом громко и с выражением прочитал:

— Министерство образования…

— Дай-ка сюда! — Шматко забрал письмо, вскрыл и быстро пробежал глазами.

Ни хрена утешительного в послании не было. Деканат Технологического института уведомлял о сроках предстоящей сессии.

И бесцеремонно настаивал на личном участии старшего прапорщика в этом гиблом мероприятии. Олег Николаевич крепко задумался. Перед ним замаячила безрадостная перспектива, в студенческой среде называемая просто — «жопа».

— Что тама? — спросил не в меру любопытный Данилыч.

— Извини… Это личное! — скорбно отшил его Шматко.

— Личное? У тебя что, роман с Министерством образования? Чё-то ты темнишь, Николаич… Работаешь на Министерство обороны, а письма из Министерства образования получаешь! Шпионишь?!

Новоиспечённый старший прапорщик налил себе почти полный стакан.

— Ага! Давай — за старшего прапорщика Штирлица!

Никогда ещё Данилыч не был против выпивки. Но на всякий случай опасливо поинтересовался:

— А ты меня потом бутылкой по голове не шлёпнешь?.

Большая Игра подходила к апогею. Страсти накалились до предела. Ещё немного — и дело могло дойти до нарушения правил. Или до банального рукоприкладства. Чтобы снять напряжение и немного расслабиться, участникам тут же была предложена шоу-программа.

Метод, испытанный в лучших казино Лас-Вегаса, сработал и на этот раз.

Едва раздались первые аккорды, как шум стал затихать…

Ловкие пальцы музыканта легко прошлись по струнам, рождая знакомую всем мелодию. Чуть хрипловатый голос проникновенно запел:

Когда песня закончилась, в каптёрке второй роты уже царили мир и покой. Страсти улеглись. Под жидковатые аплодисменты рядовой Ходоков встал, изображая поклон. Конечно, майка и трусы с дырой на колене не могли считаться концертным костюмом. Но для поднятого среди ночи годился любой прикид. Лишь бы не заставлять «дедушек» ждать. В знак признания таланта исполнителя сержант Прохоров даже сказал:

— Вау!. Ходоков, блин! Да ты у нас — Малежик!

— Красавец! — поддержал его младший сержант Фомин. — Слова потом перепишешь!

Прохоров огорчённо покачал головой:

— Зашибись! У нас, оказывается, в роте есть магнитофон, а мы его ни хрена не слушаем… Ты чё молчал, Ходоков?!

Рядовой застенчиво потупился:

— Так никто и не спрашивал…

— А какого хрена тебя спрашивать?! Сам должен прийти и доложить: мол, имеется такой-то талант! — объяснил сержант.

Фомин махнул рукой, отпуская артиста:

— Ладно, музыкальная пауза закончена. Ходоков — отбой!

Продолжаем игру.

Возникла небольшая заминка. Потом сержант Прохоров повернулся и зарычал:

— Ты чё, умер?! Или забыл, на хрена ты здесь?!

Рядовой Медведев встрепенулся. На Большой Игре он выступал в роли крупье. То есть носил бабочку на шее, белые перчатки на руках и тяжёлый груз ответственности за сдачу карт — на душе. Мишка торопливо перетасовал колоду и отсчитал «дедушкам» по две карты…

Большая Игра возобновилась. Она захватила игроков полностью. Её загадочная непредсказуемость требовала громадных волевых усилий и тонкого знания психологии. В просторечии её называли «очко»…

— Надо бы крупье поменять… карта не прёт… — сквозь зубы сказал младший сержант Фомин.

Прохоров весело ответил:

— Нормальный крупье! И карта нормальная. Главное — во! — Он звонко постучал себя пальцем по лбу.

Фома заглянул в свои карты. Там красовались шесть и король.

— Ещё! — сдавленным голосом попросил он.

Крупье сдал карту. На руках у товарища младшего сержанта оказалась дама. Он кивнул:

— Ещё!

К даме пришёл король. Фомин заколебался.

Сержант Прохоров с ухмылкой искусителя подначил:

— Ну чё, хватит? А то опять же влетишь!

— Кто не рискует, тот не пьёт… — Фома хлопнул себя рукой по бедру. — Давай, Медведев. Хочу… третью снизу!

Крупье тщательно отсчитал карту. Фомин взял, опустил руку вниз, посмотрел и швырнул карты на стол:

— Твою мать!. Перебор!!

Сержант Прохоров громко заржал и спросил:

— Ну что, желание загадываем?

— Слышь, только без фанатизма… — жалобно попросил Фома.

Прохоров успокаивающе поднял руку:

— Ну что ж я, зверь?.

Как известно, карточный долг — долг чести. В старое время несостоятельные игроки даже стрелялись, когда не могли расплатиться. Прошлое давно умерло. А традиции выжили. Младший сержант Фомин безропотно поплёлся отрабатывать проигрыш…

Рядового Кабанова установили возле его койки с коробком спичек. Фома разделся, аккуратно складывая форму на табурет. Рядом приглушённо хихикнул Прохоров.

— Да что ж сегодня за день такой, а? — запричитал младший сержант. — Ну не идёт, и всё! То семнадцать, то перебор!. То семнадцать, то перебор!.

Кабанов, только что поднятый с кровати, неожиданно понял, в чём дело. Он почти проснулся и даже позволил себе неосторожно улыбнуться. На что Фома среагировал неласково:

— А ты чё лыбишься?! Щас у меня дёснами лыбиться будешь!

— Да ладно тебе, Фома! Уже б давно всё сделал! — успокоил его Прохоров.

Тот бурча зале под одеяло и закрыл глаза. Сержант тактично подсказал:

— Давай, Кабанов, командуй!

Рядовой робко пискнул, зажигая спичку:

— Младший сержант Фомин, сорок пять секунд — подъём!

Фома подорвался с койки, с лёту запрыгивая в штаны. Прохоров захлопал в ладоши:

— Оп! Оп! Оп! Давай-давай!

На сапоги его должник потратил секунд десять. Уже застёгивая ремень, он подскочил к Кабанову и доложил, отдавая честь:

— Товарищ рядовой, младший сержант Фомин норматив выполнил!

Кабанов задул догорающую спичку.

— Уложился, — важно констатировал он.

Но теперь, когда карточный долг оказался выполнен с лихвой, Фома снова стал «дедом». Поэтому некстати приборзевший «дух» моментально огрёб сдачу. От звонкого подзатыльника у рядового Кабанова заложило в ушах.

— Сам знаю, придурок! — рявкнул товарищ младший сержант. И угрожающе повернулся к торчащим из-под одеял зрителям. — Что вылупились, душары?! Учитесь, пока я жив!.

Под интенсивный хохот довольного Прохорова «духи» испуганно попадали на подушки…

Вторая часть грандиозного праздника, посвящённого новому воинскому званию Шматко, захлестнула кухню малогабаритной квартиры. За столом сидели: старший прапорщик, девушка Маша и её мама. На столе стояла бутылка вина и закуска. Причём без малейшего намёка на сою. Господа пили и закусывали. Вернее, это делали дамы.

Сам виновник торжества пребывал в похмелье. Отчего сильно грустил и тайно икал про себя.

Похмеляться он не любил. Есть не мог. А жить — не хотел.

— Олег Николаевич, а что это вы не пьёте? — задорно поинтересовалась Машина мама.

От упоминания об алкоголе Шматко немного позеленел.

— Да, как-то… не хочется, Анжела Олеговна. Может, у вас минералка есть?

Мама ничего не заметила:

— Помилуйте, Олег Николаевич, какая минералка?! У вас такое повышение… Надо это отметить!

— Знаете, не в том возрасте мы уже… Чтобы каждую мелочь отмечать, — тактично намекнул прапорщик.

— Какая же это мелочь? Старший прапорщик — это тебе не лейтенантик какой-нибудь!. — искренне обиделась за него Анжела Олеговна.

Маша почувствовала некоторую неловкость момента. Она поспешно вмешалась, сглаживая острый угол:

— Мама! Лейтенант по званию выше старшего прапорщика!

— Да? Так он же старший…

Шматко преодолел внеочередной выступ тошноты и авторитетно выступил:

— Понимаете, Анжела Олеговна, лейтенант — это офицерский состав, а любой офицер выше любого прапорщика.

— Да? Несправедливо!. — заявила она.

Маша успокаивающе погладила её по руке:

— Ничего… Вот Олежек институт закончит и станет офицером…

— Да уж… — неуверенно и грустно заявил Шматко.

Анжела Олеговна отвлеклась от неприятных мыслей, пускаясь в рассуждения:

— Значит, Олег Николаевич, у вас сессия до десятого?. Как раз, получается, вернётесь — и через две недели пост кончается.

— И что?

— Как «что»? Можно будет свадьбу сыграть!

Прапорщик от неожиданности чуть не поперхнулся и ляпнул быстрее, чем подумал:

— Чью?

— Как «чью»? — совершенно офонарела интеллигентная Анжела Олеговна.

Шматко сообразил, что надо уйти подальше от щекотливой темы.

Жениться он пока не собирался. И легенду о скором бракосочетании поддерживал исключительно ради благопристойности.

— А?! Да! Конечно. Свадьба — это да! Это надо… — интенсивно закивал он. — Только… Только… Мы тут подумали… Я тут подумал… Я считаю, что… Мария должна выйти замуж за офицера!

Буквально минуту назад мама усвоила, что жених её дочери — не офицер. Теперь выяснилось, что дочь собирается замуж неизвестно за кого!

— Как?. За какого ещё офицера… Маша?!

— Мама, Олежке ещё год учиться. Закончит институт, потом офицера присвоят… — пояснила девушка «на выданье».

Мама облегчённо выдохнула:

— А-а… Вы в этом смысле! Фу-у… Я уж невесть что подумала! Вы ж так не пугайте…

Если кто не в курсе, сообщаем — новорождённые часто плачут.

Говорят, бывают невероятно спокойные дети, которые просто плачут.

Но в основном грудные «цветы жизни» рыдают, вопят, орут и завывают.

Причём сутки напролёт. Невзирая на то, что папа хочет спать, а мама за день умоталась до изнеможения…

Капитан Зубов в майке и спортивных штанах сидел у детской кроватки. Он честно старался убаюкать дочку. Та нечестно не убаюкивалась. Супруга капитана дремала, пользуясь передышкой.

На втором часу неравной борьбы Зубов понял, что по-хорошему ребёнок не успокоится. Он принял волевое командирское решение и запел:

Плач резко оборвался. Видимо, вокальные упражнения Зубова поначалу просто потрясли детскую психику. Потом из кроватки раздался истошный вопль. Капитан умоляюще прошептал:

— Тихо… тихо, девочка моя. Отставить плакать. Сейчас что-нибудь другое…

Не плачь, девчонка-а, пройдут дожди.

Солдат вернётся-я, ты только жди-и-и…

Ребёнок опять смолк, переваривая новую порцию милитаристского вокала. Жена Зубова материнским инстинктом почувствовала неладное и проснулась. Она подняла голову и, прекращая соло капитана, громким шёпотом произнесла:

— Слушай, ты нормальные песни знаешь?

— Тихо! Не видишь — уснула! В песне главное не слова, а мелодия, — отозвался тот, настойчиво напевая:

Такого издевательства дитё не выдержало. Комнату огласил возмущённый рёв вперемешку с жалобным воем. Жена поднялась с кровати. Она подошла к колыбели и тихонько качнула, напевая:

Плач мгновенно стих. Ребёнок причмокнул губами, засыпая. В доме установились тишина и благостный покой. Вторая половина капитана Зубова растерянно сказала:

— Ой, не знаю, как вы завтра без меня управитесь. Хоть никуда не езди!

Он подошёл и обнял её за плечи:

— Вера, мы же договорились. Я уже и в части отпросился.

Поезжай спокойно. Оформишь пособие — и обратно…

— Это ж за три месяца сразу дадут, — улыбнулась она. — Я вам чего-нибудь привезу… Ты всё помнишь?.

— Да. Смесь в шкафу на второй полке. В двенадцать дать сок…

— Какой?

— Морковный, — отрапортовал Зубов. — В два часа положить спать…

Жена поцеловала его в щёку:

— Молодец, капитан…

На следующий день Зубов остался на хозяйстве. К поставленной задаче он отнёсся серьёзно. Не мешало бы, конечно, составить план- конспект на три дня занятий по дому. Но он усилием воли отмёл военный подход к мирной деятельности. Как выяснилось — правильно сделал. Время и силы рассчитать здесь оказалось невозможно. Потому что всё время приходилось делать несколько дел сразу.

К полудню капитан начал уставать. Он геройски стоял у плиты.

Одной рукой Зубов помешивал в кастрюле неаппетитное варево.

Другой — качал коляску. Брызги странного месива летели по сторонам, пачкая плиту, пол и смеси. Дочку укачивало от беспорядочных рывков.

Но капитан хранил железобетонное спокойствие. Потому что, один хрен, помощи ждать не приходилось. Одновременно со странными телодвижениями он заговаривал ребёнку зубы, оттягивая приём пищи.

— Сейчас, доча… Сейчас будем обедать! Или завтракать! Не знаю…

В полдвенадцатого это что у нас? Ланч?.

Капитанская дочка лежала на удивление спокойно. На папины метания она смотрела широко раскрытыми глазами, а разговоры пропускала мимо ушей. Очевидно, ей было просто интересно, чем закончатся дикие колебания коляски.

Зубов заглянул в кастрюлю:

— Та-ак… Густовато получается! Надо водички добавить!

Он ловко подцепил чайник и плеснул воды в булькающее варево.

Результат его удивил:

— Ну вот! Теперь жидковато! Ладно. Досыплем ещё смеси…

Он повторил увлекательный эксперимент ещё два раза. Места в кастрюле не осталось. Зато концентрация его устроила. Капитан озадаченно пробормотал:

— Да-а! Многовато, конечно! На роту таких хватило бы… Не дай бог!. — он заглянул в коляску. — Короче, доча, если всё не съешь, папка будет доедать!

Перед кормлением Зубов зачерпнул ложку получившегося блюда, попробовал, украдкой сплюнул в раковину и коварно изменил условия задачи:

— Только попробуй у меня всё не съесть!

Внезапно дочка разразилась плачем.

— Что, голодная?! — с надеждой спросил капитан, вытаскивая её из коляски.

Но тут до него донёсся подозрительный запах из подгузника. Он отогнул краешек и тихо взвыл:

— Не-ет! Ну сколько можно?! Третий раз за утро! Ты, дочка, потерпи одну минуту, папа сейчас придёт!

Зубов быстро положил дочь обратно, устремляясь с кухни. Вслед ему раздался жалобный плач. Он торопливо вернулся и не менее жалобно объяснил:

— Доченька, так нечестно!. Ты три раза, а я ещё ни разу! Папка в туалет и обратно!.

К вечеру наступил самый приятный момент в общении с ребёнком. Дочка уснула.

Папа Зубов вытащил коляску на улицу и, гордо выпятив грудь, начал прогуливаться вдоль дома. Как каждый молодой отец он периодически проявлял заботу. То есть отгибал одеяло, чтобы проверить, на месте ли чадо. К счастью, дочка спала крепко, намаявшись за день тесного общения с капитаном.

К подъезду подошла бабуся с многочисленными авоськами и пакетами. Возле неполной семьи Зубовых она охотно притормозила:

— Добрый день!

— Здравствуйте, Феодосия Максимовна! — кивнул счастливый отец.

Бабуся полюбопытствовала:

— Чего-то всё с мамой да с мамой гуляла… А сегодня вот с папой!

— Мама в центр поехала…

— А-а! Наверное, фен покупать? — догадалась Феодосия Максимовна.

Зубов непонимающе уставился на старушку:

— Какой фен?

— Ну этот, как его?. Хилипс! С тремями насадками! Мечта у неё такая, говорила!.

— Серьёзно? — удивился капитан.

— Ну да! Несколько раз говорила! — Бабуся мелко закивала и посеменила в подъезд.

Видимо, разговор с несведущим в элементарных вещах мужчиной был ей не интересен.

Зубов качнул коляску, невольно задумавшись. Сам он мечтал получить квартиру и стать майором. И до этого момента наивно полагал, что жена мечтает жить в новой квартире. И чтобы муж стал майором… Получалось, что жизнь намного сложнее, чем он думал.

Новая вводная требовала принятия решения. А это он делать умел… Но в этот момент мимо дома затопал строй солдат. Прозвучала команда «За-пе-вай!». И тут же грянула песня:

Зубов подскочил и, как ошпаренный, рванул к строю:

— Рота-а-а! Отставить песню! — рявкнул он.

Строй послушно замолк, проходя мимо. Капитан метнулся обратно к коляске, ворча:

— Разорались, вашу мать!.

Шматко штурмовал высшую математику. Та сопротивлялась, нанося чувствительный урон интеллекту прапорщика. Логарифмы упрямо застревали в зубах. А интегралы висли на ушах, как макароны по-флотски. В дверь каптёрки постучали. Вошёл рядовой Соколов. На рукаве у него красовалась повязка «Дневальный по роте», на поясе болтался штык-нож, а в руках он держал тряпку и ведро с водой.

— Разрешите, товарищ старший прапорщик? Нужно помыть, — сказал он.

Прапорщик, не отрываясь от познавательной книжки, отрешённо кивнул:

— Нужно — мой.

Тряпка заскользила по полу. Шматко поднял голову:

— Вот спроси меня, Соколов, что такое производная?

— Что такое производная? — послушно закряхтел Кузьма Соколов, оттирая пятно перед шкафом.

— Производная — это… ммм… предел отношения приращения функции… к аргументу.

Как золотой медалист такие вещи Кузьма помнил дословно.

— К приращению аргумента! — машинально поправил он. — Притом, когда приращение аргумента стремится к нулю.

Прапорщик заглянул в учебник:

— Точно! Вот видишь, Соколов, вместе мы с тобой всё знаем!

Вместе мы с тобой — сила!. А поодиночке — нули!

— Опять контрольная? — поинтересовался тот.

— Хуже, Соколов, хуже! Разлучают нас с тобой! Сессия! Похоже, после неё и отчислят…

— Так вы ж раньше как-то сдавали?.

— Вот именно! Как-то сдавал! — хмыкнул Шматко. — С кем-то пил, кому-то давал! А недавно там ректора поменяли… За взятки. Так что всё!

Лавочка прикрылась!

Кузьма посмотрел на загрустившего прапорщика:

— Товарищ старший прапорщик, может, я мог бы… помочь?

— Чем, Соколов? Сессия — это тебе не контрольные… Сессия — штука очная!

— Ну… помочь готовиться?

— Готовиться?! — Шматко хлопнул ладонью по стопке учебников. — Здесь, Соколов, даже Ломоносов не поможет!

Кузьма вежливо возразил:

— Ну, вы же что-то должны с младших курсов помнить? Посидели бы пару ночей…

— Так, Соколов! Ты чего сюда пришёл?! — возмутился старший прапорщик.

— Убраться.

— Вот и убирайся!. В смысле, убирай!.

Решающая сессия неумолимо надвигалась. Времени до неё оставалось всё меньше. А знаний больше… не становилось. Хотя Олег Николаевич по-честному повсюду таскал с собой портфель с учебниками. Даже в гостях у девушки Маши он продолжал в них смотреть. Без особого эффекта. Но упрямо.

Маша к его умственному напряжению относилась с пониманием.

Она смотрела телевизор и не приставала с разговорами. По телевизору шёл фильм «Джентльмены удачи». Шматко с кислой физиономией прислушался. Сиплый голос Доцента произнёс: — …Выучить от сих до сих!

Прапорщик вздохнул:

— Мне бы ваше «от сих до сих»! — он посмотрел на гору учебников. — Вот у меня «от сих до сих» — это «от сих до сих»!. Я и сам уже как псих!

Маша оторвалась от экрана:

— Ты что-то сказал?

— Нет-нет, Машенька, это я про себя. — Шматко снова принялся за чтение: — Производная синуса — косинус. Производная косинуса — минус синус. Первообразная косинуса — синус. Первообразная синуса — минус косинус… Бляха-муха… Дурдом какой-то!

— Олежка, тебе телек не мешает? Может, выключить? — заботливо спросила Маша.

— Не волнуйся, Машенька. Мне уже ничего не сможет помешать.

— Я забыла, что ты у меня умный. И так всё знаешь.

— Ага… Я знаю, что я ни хрена не знаю!. — честно признался Шматко.

— Это, по-моему, Сократ сказал…

— Кто?! — удивился прапорщик приоритету древнего философа.

Он отложил учебник и покосился на телевизор. Там два Доцента дрались возле проруби. Они были похожи… Два… Внезапно прапорщика осенило!

— Со-ко-лов!! — громко сказал он.

Маша поправила:

— Какой Соколов? Это Леонов.

Но Олег Николаевич её уже не слышал. Он ещё раз повторил, глядя на разбросанную по столу высшую математику с чувством явного превосходства:

— Конечно, Соколов!

— Олежка, ты что?! Актёр Соколов в то время ещё в садик ходил… — растерялась девушка.

Прапорщик радостно вскочил из-за стола, чмокнув её в щёку.

— Конечно же, в садик! Машенька, я у тебя гений! — Он схватил фуражку и выбежал из дома…

Превращение рядового Соколова в Доцента… то есть в двойника старшего прапорщика Шматко состоялось в каптёрке. Поначалу Кузя задавал глупые вопросы. Типа:

— Зачем раздеваться? На кой мне ваша форма?.

Шматко конкретно объяснил:

— Ты фильм «Джентльмены удачи» смотрел?.

— Смотрел…

— Хороший фильм! Поучительный!

Но разум рядового так и не смог достичь высот хитроумия товарища старшего прапорщика. Пришлось разжевать:

— Сессию с тобой поедем сдавать! Так что недельку побудешь мной!

— Как сессию? А служба?! — Кузьма ошарашенно вытаращил глаза.

— Служба не убежит! Организуем тебе служебную командировку!

— Так я ж… Так мы ж с вами не похожи!

Такие аргументы могли сработать только в Академии наук. А никак не в армии.

— У тебя какой размер ноги? — спросил Шматко.

— Сорок второй…

— Ну вот! И у меня сорок второй!. А говоришь — не похожи!

— А фотография в зачётке?.

Прапорщик терпеливо растолковал:

— Три на четыре? Это не фотография! Это двадцать пятый кадр!

Без ста грамм не разглядишь!

Кузьма закончил одеваться. Но сомневаться не перестал:

— Товарищ старший прапорщик. И всё-таки… А если кто узнает?

— Соколов! Сессия! — семь дней! Командировка — десять! У тебя получается три дня отпуска! Смекаешь? Успеешь домой съездить!

Вопросы есть?

— Не знаю… — неуверенно произнёс солдат.

— Зато я знаю! — отрезал Шматко, сравнивая переодетого «Доцента» с фотографией на зачётке. — Ну вот! Сойдёт! На фотографии я с усами! Скажешь — сбрил! А ну-ка, пройдись…

Кузьма неуверенно сделал несколько шагов. Прапорщик скривился:

— А вот сейчас не похож! Сейчас — халтура! У тебя, Соколов, походка «духа»… то есть новобранца! Будем тренироваться!.

Для тренировки они выбрали безлюдный тротуар позади казармы. Шматко руководил своим двойником из окна. Чтобы не светиться на территории в трусах и майке. Периодически он давал ценные указания:

— Плечи расправь! Голову выше! Ты прапорщик, Соколов!

Пра-пор-щик! Тебе пофиг все командиры! Ты гуляешь сам по себе!

Кузя старался, маршируя вдоль казармы, как парадный конь Будённого. Но результат оставался хиленьким. Шматко покачал головой:

— Эх, Соколов, нету в тебе… пофигизма! Пойми, Соколов, прапорщик — это не звание. Это состояние души! Ну-ка, давай ещё раз!.

Неожиданно из-за угла показался командир части. Неизвестно, что понадобилось полковнику Бородину на заднем дворе казармы. Но шёл он целеустремлённо, словно на очередную инспекцию. Шматко среагировал первым. Он нырнул вниз, прикинувшись деталью подоконника. Кузьма спрятаться не успел. Он перестал дёргать ногами и в ужасе остолбенел. Бородин приблизился. Рядовой Соколов негнущейся рукой кое-как отдал честь. Командир части задумчиво прошествовал мимо, вяло козырнув в ответ.

Возможно, на этом дело бы и закончилось. Но всех офицеров и прапорщиков своей части командир знал в лицо. И даже по имени- отчеству. Когда до него дошло, что на вверенной ему территории разгуливает неизвестная личность, полковник притормозил и обернулся. Он поманил несчастного «Доцента» и строго сказал:

— Представьтесь, товарищ прапорщик!

— Соколов… ский… Соколовский… прапорщик… старший… — как-то не бодро отрапортовал Кузьма.

Бородин пристально всмотрелся ему в лицо:

— Новенький, что ли?

— Так точно!

— На склад ГСМ?.

— А… ага…

— А почему по прибытии не доложили? — командир части сурово нахмурился.

Из-под подоконника вынырнул Шматко. Он в отчаянии взялся руками за горло, доходчиво показывая, чем грозит провал. Нельзя сказать, что Кузьму это сильно подбодрило. Но он собрал волю в кулак и жалобно промычал:

— Так э-э… не успел!

Бородин посмотрел на часы и заторопился:

— Ладно! У меня неделю послужишь — будешь всё успевать! Через час жду в штабе!

Он деловито зашагал дальше по своим делам. А лжепрапорщик остался стоять на дрожащих, негнущихся ногах. Перед тем как скрыться за углом, командир части покосился на его замершую фигуру и пробурчал:

— Ну и времена пошли! Такой сопляк, а уже старший прапорщик!.

Полевые занятия — дело серьёзное. Вторая рота стояла на краю леса и проникалась… Правда, автоматы были заряжены холостыми. Но от этого задача не становилась проще. Сержант Прохоров сурово отчеканил:

— Сегодня наша задача — имитация атаки противника на третью роту! Понятно?

— Так точно-о! — нестройно откликнулся строй.

— Бежим целью. Стреляем холостыми. Пока командир третьей роты вас не остановит. Патроны все получили?

И снова нестройный хор заголосил:

— Так точно-о!

Прохоров поставил точку:

— Я иду в оцепление! Со мной — Фомин и… Медведев! Гунько — старший в цепи! Командуй!.

Отправив роту штурмовать позиции условного противника, то есть бегать по полю, изображая атаку, сержанты прошлись по краю леса. Они выбрали опушку рядом с просёлочной дорогой и залегли на солнышке. Где-то вдалеке кто-то палил из автоматов. А на опушке царило блаженное спокойствие. Рядовой Медведев, назначенный ответственным за костёр, ломал об колено сучья, подбрасывая их в огонь. Прохоров с Фомой лежали на травке, закинув руки за голову.

— Обожаю оцепление, — сказал сержант. — Так бы два года и прослужил… Только б жратву носили.

Фома лениво бормотнул:

— Скучно…

— А автомат после холостых драить — не скучно?

— Можно подумать, ты сам его драишь!

— Ну, это уже другой вопрос… — философски протянул Прохоров.

Фома вытащил из кармана колоду карт:

— Ну что, погнали? Отыграться хочу.

— Да ты, я смотрю, Фома, не угомонишься! — усмехнулся сержант.

— Слышь, Прохор, ты «духов» жизни учи! Ну как?

Тот покосился на азартного приятеля и предложил:

— Кто проиграет — идёт в деревню за пайкой!

— Одобрям! Кто сдаёт? — с пол-оборота завёлся товарищ младший сержант…

Очередная Большая Игра протекала как обычно. Фоме не пёрло.

Он вскакивал, менял колоду, вопил и плевался. Результат оставался прежним. Выиграть не удавалось. Постепенно в карман противника перекочевали все наличные средства, включая заначку, приготовленную на дембель. В конце концов младший сержант взвыл:

— Медведев, ко мне!

Мишка оторвался от костра. Фома буркнул сквозь зубы:

— Садись, будешь играть вместо меня!.

— Это ещё что за новости?! — удивился Прохоров.

— А чё? Играет он — отвечаю я.

Сержант подумал и согласился:

— Хозяин — барин. Ладно, сдавай…

Решающая раздача прошла в тишине. Фома встал за спиной у Мишки, наблюдая за игрой. На руках у того оказались десятка с шестёркой.

— Ещё! — сказал он.

Следующей картой оказалась дама. В сумме получилось девятнадцать очков.

— Всё, — благоразумно остановился Мишка. — Себе.

Фома не выдержал:

— На фига?! Надо было рискнуть! Вторая снизу!

— Тихо. Не ты играешь! — цыкнул Прохоров.

Он взял себе две карты. К тузу пришла девятка. Прохоров ухмыльнулся:

— Двадцать! Мне хватит!

Мишка бросил карты на траву:

— Девятнадцать…

— Даже не знаю: плакать или смеяться, — развёл руками сержант Прохоров.

Фома пробормотал:

— А давай проверим! Вот давай! Вторую снизу покажи мне!

К девятнадцати очкам лёг валет. Младший сержант тоскливо взвыл:

— Я же чувствовал! Девятнадцать и валет — очко было бы!. Блин, надо было самому играть!

— Поздно пить боржоми… — успокоил его Прохоров.

Фома протянул Мишке деньги.

— Ладно! Давай, Медведев, дуй в деревню, купишь колбаски… Хлеб не забудь. В общем, сориентируешься…

Однако такой расклад сержанта не устроил. Он заворчал:

— Э! Чё началось-то? Какой Медведев? Медведев играл, а отвечаешь — ты!

— То есть ты хочешь сказать, что я должен в магазин вместе с «духом» идти? — попытался вильнуть Фома.

Но номер не прошёл. Прохоров покачал головой:

— Извини, старик, карточный долг — дело чести…

— Какие мы тут все правильные — пипец!! — разозлился Фома.

Он надел кепку, повесил на грудь бинокль и скомандовал:

— Ладно, пошли, Медведев, а то ещё заблудишься один… И автомат оставь, придурок.

Отойдя подальше от опушки, младший сержант остановился:

— Стой, Медведев. Деньги давай… Давай-давай, а то ещё потеряешь!

Он деловито запихал собственный проигрыш в карман. Потом поднял бинокль, всматриваясь в пейзаж. Прямо перед ними виднелась деревня. Невзрачные домишки кучно теснились у дороги. Аборигенов не наблюдалось. Фома снял бинокль.

— На-ка, Медведев, взгляни!

Мишка приник к окулярам.

— Ну, деревня…

— А хату крайнюю видишь?

— Вижу…

— А курей возле забора?

— Не-а… — покачал головой Мишка.

Фома тут же пообещал:

— А я вот щас гляделки как протру!

— А нет! Вижу! Вот они, вот они!

— Ну, вот и хорошо! — обрадовался младший сержант. — Давай!.

— Чего «давай»? — не понял Мишка.

— Медведев, ты чё, тупой? Курицу неси! Сержанты мяса хотят!

— Так это что… Украсть, что ли?.

Фома покрутил пальцем у виска:

— Ты чё, дурак? Она ж за забором! Значит — ничья! Давай, давай, Медведев, не тупи! Одна нога здесь, другая там!.

— Так, а как я её?.

— Ты норматив «снятие часового» сдавал?.

— Сдавал…

— Ну вот, то же самое! Подкрадываешься сзади и — хрясь! — Фома показал, как сворачивать несчастной птице шею. — И мухой обратно!

Приказ ясен? Выполняй!.

Лёгкий ветерок упругими порывами залетал на опушку у края леса. Он подхватывал рябые куриные перья и кружил их вокруг догорающего костерка. Младший сержант Фомин закончил обгладывать ножку. Он блаженно откинулся от импровизированного застолья:

— Отличная курочка… мягкая. Ещё бы хлеба к ней…

Рядовой Медведев кивнул, продолжая возиться с крылышком.

— А вы точно её купили? — сержант Прохоров взял бинокль, с неподдельным интересом уставившись на панораму деревни.

Фома возмущённо вскинулся:

— Естественно! А как ещё?!

Сержант ехидно ухмыльнулся:

— Ну, не знаю… По-моему, к вам продавщица бежит!

— Какая ещё продавщица?

— Симпатичная. На, взгляни! — Прохоров протянул приятелю бинокль.

Тот присмотрелся. По просёлочной дороге к ним бодро рысила бабулька в фуфайке и платке. Фома раздражённо повернулся, опуская бинокль:

— Медведев, ты как часового снимал?

— Аккуратно, — промычал Мишка, не отрываясь от еды.

— Аккуратно! — скривившись, передразнил его младший сержант. — А откуда тогда группа захвата?

— Какого ещё часового? Что за дела? — не понял Прохоров.

Пока они препирались, бабка успела добраться до опушки. Она нависла над ними, размахивая палкой, и завопила:

— Что ж вы, ироды проклятые, вытворили?! Стыд потеряли совсем! Немцы, и те так не делали!!

Фома попытался уйти от ответа:

— Мать, угомонись… Купили мы её!

Но бабка — божий одуванчик — сгребла с земли кучу перьев и снова заорала:

— Что ж вы дуру-то из меня делаете?! Что ж я, курицу свою не узнаю?! Что ж я, думаете, байстрюка вот этого не запомнила?! — Её узловатый палец ткнулся в направлении Мишки.

Сержант Прохоров строго спросил:

— Бабуля, а ты уверена, что это он?

— Я старая, но ещё не слепая! Вот этот! Подкрался сзади и — хрясь! — нету моей Рябушки!. Ну я вам покажу! Я до вашего командования дойду!!

Фома медленно поднялся и спокойно остановил поток бабулькиного гнева:

— Погоди-ка, мать! Не надо командования. Сами разберёмся. — Он грозно рыкнул: — Медведев, это правда?

От такого беспардонного наезда Мишка оторопел:

— Ну… я…

— Понятно! — сосредоточенно констатировал младший сержант. — Значит, мародёрством, Медведев, занимаемся?

— Так как же… я… — пролепетал тот.

— Молчать!! — гаркнул Фомин и крепко пожал руку бабуле. — Спасибо, мать, за своевременный сигнал! — Он опять повернулся к зашуганному солдату. — Ну что, Медведев… судить тебя будем!

Сержант Прохоров недоумённо открыл рот. Старушка испуганно прошептала:

— Судить?.

Но Фому уже несло:

— А как же!. Сержант Прохоров!

Тот просёк тему и отдал честь, вытянувшись по струнке:

— Служу России!

— Пишите приказ!.

Как известно, в военно-полевых условиях формальности ни к чему. Через пару минут рядового Медведева поставили к дереву. Ну, за неимением стенки. Он был без ремня и держал руки за спиной.

Напротив него встал Прохоров со вскинутым автоматом. Рядом причитала насмерть перепуганная бабка. Фома прокашлялся и зачитал по бумажке:

— Именем Министерства обороны!. Решением полевого суда в составе сержантов Фомина и Прохорова!. За мародёрство по отношению к мирному населению!.

Бедная старушка взвыла:

— Хлопчики мои родненькие… Да чёрт с ней, с курицей! Господи, молодой ведь совсем! Если надо, я ещё принесу…

Однако шоу, посвящённое безвременной гибели курочки Рябы, уже было не остановить. Сержант Прохоров сплюнул в сторону приговорённого:

— Не надо его жалеть, мать…

Фома повысил голос: — …За дискредитацию высокого звания солдата Российской армии… Рядовой Медведев приговаривается к исключительной мере наказания — расстрелу!.

Прохоров передёрнул затвор. Бабка заголосила:

— О-о-о-ой!.

— Последнее желание, Медведев?. — сурово вопросил товарищ младший сержант.

Мишка, глядя в землю, пробубнил:

— Простите меня, люди добрые… Прости, бабуля!. Прости меня, Рябушка!.

— Целься!! — крикнул Фома.

Сержант Прохоров вскинул автомат. Старушка перекрестилась:

— Свят-свят-свят…

— ОГОНЬ!!

Грохнул одиночный выстрел. Бабка завизжала. Мишка дёрнулся и сполз по дереву в траву. Прохоров снял пилотку. Фома подошёл к бабке, приобняв за плечи:

— Ничего, мать, ничего…

— За курицу… молодого парня! — потрясённо всхлипнула та.

Младший сержант назидательно произнёс:

— Это был не парень… это был преступник! Сегодня он украл у тебя курицу, завтра бы увёл корову… А послезавтра продал бы Родину!

— Ой, не по-христиански всё это! — не согласилась старушка, косясь на неподвижное тело.

— А вот тут ты, мать, права, — поддержал её Фома. — Принеси-ка пол-литра… Помянем по-христиански…

Бабка мелко закивала, вытирая слёзы:

— Ага! Я щас… Я мигом! — она развернулась и засеменила в сторону деревни.

Неожиданно над лесом завыла сирена, возвещая об окончании полевых занятий. Сержант Прохоров крикнул:

— Уходим!. Медведев, какого хрена разлёгся?! Костёр туши!

Мишка вскочил. Сержанты поспешно забросили автоматы за спины. Фома подобрал бинокль и скомандовал:

— Всё, погнали! За мной бегом марш!.

Путь к командиру части лежал через дежурного по штабу. Увидев Бородина, старший лейтенант вскочил.

— Товарищ полковник…

Командир части остановился. Он грозно пошевелил усами и спросил:

— Как это называется, старлей?!

Дежурный по штабу никакой вины за собой не чувствовал.

Поэтому удивился:

— Что, товарищ полковник?

— В часть для прохождения службы прибыл старший прапорщик…

А командир части узнаёт об этом последним! Как это называется?!

— Какой старший прапорщик? — ещё раз удивился дежурный.

И зря. Бородин неожиданно взорвался:

— Вот такой! С погонами на плечах! У тебя три звезды вот так! — он ткнул пальцем в погон старшего лейтенанта. — А у него в ряд!. На склад ГСМ!. Старший прапорщик Соколовский!

Дежурный по штабу растерялся:

— Сегодня через КПП никто не проходил! Была одна бабка больная… Говорила, что у неё на глазах солдата расстреляли… Бутылку всё совала… А никакого Соколовского не было!

— Скажи, старлей, я тупой?! — рыкнул Бородин.

— Никак нет!

— А может, я слепой?!

— Никак нет!.

— Так вот: я его собственными глазами видел! И собственным ртом с ним разговаривал!

В Н-ской части старлей исполнял должность помощника начальника штаба. Обо всех кадровых переменах ему положено было узнавать в первую очередь. Поэтому, когда он заговорил, в его голосе звучала обида:

— Товарищ полковник, за последние два месяца никаких назначений в нашу часть не было!

Бородин это почувствовал. Он переспросил, остывая:

— Уверен?!

Дежурный по штабу убеждённо кивнул:

— Так точно!

Командир части удивлённо пожал плечами:

— Ладно! — он двинулся к своему кабинету, бурча себе под нос: — Мистика какая-то!.

Капитан Зубов сломался на третьи сутки. Он уснул сидя, как новобранец в столовой. Любимая доченька удовлетворённо агукнула у себя в кроватке. Но отважный капитан даже не пошевелился. Тихо хлопнула входная дверь. Из краткосрочного отпуска вернулась супруга.

Зубов, услышав посторонний звук, вскочил:

— А! Что? Вера?! Она только что заснула!. — отрапортовал он виновато.

— Серьёзно? — улыбнулась та.

Зубов посмотрел на кроватку. Дочка продолжала негромко агукать, совершенно не собираясь соблюдать распорядок.

— И так весь день! Я не знаю, как с ней ещё говорить?! — пожаловался капитан. — Ты-то нормально съездила?

— Да. Быстро оформили! А я кое-что купила! — Жена показала на пакет, доверху заполненный подарками.

— Нет-нет, сначала я! — Зубов широким жестом извлёк из-под стола коробку с феном. — Веруня! Я тебя люблю! Ты самая красивая женщина на свете! Вот! Это тебе!

Она восторженно чмокнула его в щёку.

— Боже мой! Я так давно мечтала! Как ты догадался?!

— Ну-у! — гордо промычал он.

— Это дело надо отметить! — жена достала из пакета бутылку шампанского. — Ну-ка, бегом мыть руки! А я пока на стол накрою!

Как только довольный муж скрылся в ванной, она поставила бутылку на стол, вынула из пакета коробку с феном и рассмеялась:

— То ничего, то сразу всё!

Привезённая коробка отправилась в шкаф…

Пересказ героической эпопеи с курочкой Рябой вызвал падёж в бытовке. От дикого хохота народ полёг, корчась до судорог. Сержант Прохоров отёр слёзы и прохрипел: — …Ну, блин, цирк!. Именем Министерства обороны!.

Фома добавил:

— А Медведев-то красавец! Прости, говорит, меня, Рябушка!.

Аудиторию снова накрыл приступ смеха. Рядовой Евсеев выдавил:

— Арти-и-ист!.

Постепенно все начали успокаиваться, переводя дух. Младший сержант Фомин сел, подводя итог выступлению:

— Фу-у-ф! Давно так не смеялся!. Сколько до построения?

— Полчаса, — сказал Прохоров.

На стол тут же легла потрёпанная карточная колода. Фома предложил:

— Прохор, может, перекинемся?

— Не-е. Я с тобой больше играть не буду, — ответил тот.

— Это, интересно, почему?

— А ты юлишь…

— ЧЕГО?! — обиделся Фома.

— Ну, курицу ты в магазине купил… В деревню вы с Медведевым вместе ходили…

— Да пошёл ты!

— Да-да, Фома! Как мелкое желание — так всё нормально. А как по-крупному, так ты юлить начинаешь…

— По-крупному?! Ну, давай! Хоть на что! — моментально завёлся Фома. — Давай, кто проиграет… идёт к Колобкову и говорит ему в лицо, что он мудак!

На некоторое время в бытовке повисла пауза. Потом сержант Прохоров спросил:

— Долго думал?.

— Что, забздел?! — с вызовом усмехнулся Фома.

Сержант усмехнулся в ответ:

— Ладно, зови крупье!

— Ни фига! Такая ставка — я сам сдам! — азартно потёр руки Фома…

Майор Колобков сидел за столом. Он вертел в руках ящик с табличкой: «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ». В дверь постучали.

Колобок спрятал ящик под стол:

— Войдите!

В кабинет с таинственным видом проник младший сержант Фомин.

— Товарищ майор, разрешите обратиться, — интригующе произнёс он.

— Обращайтесь.

— Товарищ майор, дело в том, что у нас в роте… в расположении роты…

Колобков почувствовал напряжение момента.

— Что ты мямлишь, сержант?! Проходи, садись! — предложил он. — Ну, что случилось?

— Товарищ майор, у нас в роте… произошло ЧП…

Майор оживился:

— Та-а-ак!.

— И мне кажется, что вы должны об этом знать.

— Правильно тебе кажется. Докладывай!

— Мною обнаружена записка… сомнительного содержания…

Колобков перегнулся через стол:

— Какая ещё записка? Где она?

— Вот… — Фома выложил перед ним клочок бумаги.

Заместитель командира по воспитательной работе коршуном пал на добычу. Он стремительно сцапал бумажку, развернул и прочитал:

— КАДУМ — ВОКБОЛОК. — Он немного подумал и спросил: — Что это за бред?

Фома понизил голос до таинственного шёпота:

— А вы… задом наперёд прочитайте…

Колобков прочитал, интенсивно шевеля губами. Видимо, содержание ему не понравилось. Он побагровел.

— Не понял… Что здесь написано?!

— Там написано… Колобков… мудак… — озвучил Фома.

Майор тяжело засопел:

— Чей это почерк, выяснили, сержант?

— Никак нет! Там же задом наперёд и печатными…

— Ну… и зачем ты мне её приволок?

— Не знаю. Мало ли… А вдруг это шифровка?!

На багровой физиономии Колобка нарисовалось явное желание разорвать младшего сержанта пополам. Но он сдержался.

— Молодец, сержант, — ласково произнёс он. — Хорошо службу несёшь. Устаёшь, наверное? Надо бы тебе отдохнуть… Три наряда вне очереди!!

— За что, товарищ майор? — сделал наивное лицо Фома.

И тут майора прорвало:

— Пять нарядов вне очереди!! — истошно завизжал он.

Фома вскочил, понимая, что пришла пора уносить ноги.

— Есть пять нарядов вне очереди!

Колобков с трудом взял себя в руки. Он подхватил со стола графин и отхлебнул прямо из горла. Потом вытер губы. И уже спокойным голосом сказал:

— Ну всё, иди… Кадум!.

В казарме младшего сержанта ждали, как камикадзе. Без особой надежды, но с любопытством. При виде живого и здорового Фомина все вздохнули с некоторым разочарованием.

Изложение истории прошло на ура. Тем более что рассказ подтверждался данными разведки. Писарь Звягин не зря подслушивал под дверями. Сержант Прохоров спросил:

— А он что?

— Ничего! — радостно хохотнул Фома. — Расцеловал меня в уста сахарные и объявил пять нарядом!

— Ну, Фома! Ну, ты красавец! Я, честно говоря, думал — ты не сможешь…

— Не сможешь… Плохо ты меня знаешь.

Прохоров протянул к нему руку:

— На, братуха, держи!

— Что это?

— Так это… В наряде потренируешься, — невинно пояснил сержант и раскрыл ладонь.

Там оказалась карточная колода. Прохоров довольно заржал.

Фома беззлобно ухмыльнулся:

— Ах ты, урод!

Он схватил колоду и с размаху запустил в сержанта. Тот ловко увернулся, прячась за кровать. Карты разлетелись по проходу.

— Сдаюсь! Нихт шиссен! — прокричал из-за кровати Прохоров. Он вылез из укрытия. — Ладно тебе. Конфету хочешь? Шоколадную…

— Давай, — кивнул Фома.

Прохоров вытянул вперёд обе руки, сжатые в кулак:

— В какой руке?

— Так давай, — покачал головой Фома. — Я больше в азартные игры не играю…

Вечером в казарму зашёл майор Колобков. Дневальный подал команду:

— Рота, смирно!

Народ замер. Топая сапогами, из бытовки примчался сержант. Он подскочил к Колобку и чётко доложил:

— Товарищ майор, за время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по роте — сержант Прохоров!

— Вольно, — махнул рукой Колобков. — Где командир роты?

— Не знаю, товарищ майор. Я в оцеплении был, на стрельбище…

Майор подошёл к нему вплотную:

— А что ты вообще знаешь, сержант? — негромко произнёс он. — Наверное, только как в карты по ночам играть?.

Прохоров остолбенело замер, впадая в шок. Колобок немного постоял, наслаждаясь произведённым эффектом, развернулся и неторопливо вышел из казармы.

Хлопнула дверь. Сержант очнулся и озадаченно пробормотал:

— Ни фига себе… Откуда он знает?.