Глава 2

Свои пять нарядов вне очереди младший сержант Фомин оттарабанил на КПП. От звонка до звонка. Он вернулся в расположение роты уставший и голодный, как «дух». Прохоров, чувствуя свою вину, напряг повара и подготовился к встрече товарища. В бытовке скромного героя ждала гора жареной картошки с открытой банкой рыбных консервов. Фома отказываться не стал. Он сточил доппаёк за несколько минут и довольно откинулся на спинку стула.

— Чайку? — спросил сержант.

Фома с набитым ртом утвердительно замычал. Прохоров поставил на стол дымящуюся чашку. После чая пришла пора для неспешной беседы.

— Ну, чё в мире творится? — поинтересовался Фома.

Прохоров пожал плечами:

— Да всё по-старому… Куры несутся, Бородин — полковник…

— А в роте что?.

Сержант замялся. Фома почувствовал неладное.

— Чё молчишь, Прохор?

Тот скривился, будто от зубной боли:

— Фигово дело… Похоже, у нас в роте стукач завёлся!.

Детальное обсуждение визита Колобкова зашло за полночь. Фома, как положено, не верил:

— Да лажа это! Совпадения! — горячился он.

Прохоров стоял на своём:

— Совпадения?! Я тебе говорю: Колобков знает ВСЁ, что в роте творится! Как он мог про карты догадаться?

— Да он тебя просто на понт взял! Чем нам ещё заниматься? В карты играть да «духов» строить! Что он, первый год служит?. А ты и повёлся!

— Кто-то сливает — сто пудов! Откуда он узнал ТОГДА, что мы в лес за самогоном ходили?.

— Да я после того дня рождения удивляюсь, как про это ещё вся часть не знает!

И тут сержант Прохоров привёл убойный аргумент:

— А ещё вчера утром Колобок пришёл и построил меня за то, что мы ночью картошку жарили… Это он откуда узнал?

— Ну, если здесь пахло так же, как сейчас, то для этого даже не нужно быть пограничной собакой… Проветривать надо! — отбрил Фома. — Я смотрю, у вас тут без меня паранойя началась… Расслабься! Жизнь прекрасна!.

Дверь в кабинет командира части открылась со страшным скрипом. От скрежета у непривычных людей по коже пробегали мурашки. Даже сам полковник Бородин, несмотря на многолетнюю привычку, невольно морщился от неприятного звука. Он остановился на пороге и в очередной раз осуждающе посмотрел на проклятую дверь.

Та не среагировала. Она вообще ни на что не реагировала, даже на смазывание специальным маслом. Полковник покачал головой и прошёл в кабинет. Сев за стол, он порылся в нижнем ящике. Поиски оказались безуспешны.

— Где эта грёбаная ведомость?! — пробормотал он, не разгибаясь.

— Кхм… Пал Терентич! — раздалось у него над ухом.

Бородин вынырнул из-под стола. Перед ним стоял зам по воспитательной работе. Причём полковник мог бы поклясться, что дверь даже не скрипнула. Он непонимающе посмотрел в её сторону.

Потом снова перевёл взгляд на майора Колобкова.

— Здорово, Виктор Романыч. Слушай, вот почему всегда, когда ты заходишь, дверь не скрипит?!

Тот хитро улыбнулся, двигая пухлой ручкой:

— Просто её надо чуть-чуть так приподнять и — влево…

Бородин машинально повторил его движение, стараясь запомнить.

— Ладно… Что у тебя?

Колобков протянул ему лист бумаги:

— Вот!

— Отпуск?! Вы что, сговорились?! Шматко сессию едет сдавать… А ты куда собрался? Отдыхать? — возмущённо рыкнул командир.

— Ну, типа того…

— Как обычно, по путёвке? С женой или без?

— С женой! В суд… По повестке! — вздохнул майор.

Глаза полковника Бородина сами собой округлились.

— В какой суд? — изумился он.

— Областной!. Развожусь я, Пал Терентич!

— Ни хрена себе манёвры! Ну-ка, присаживайся! — Бородин расстегнул китель и пристально посмотрел на подчинённого. — Думаешь, холостяком будет проще?

Колобков усмехнулся:

— Да я и не думаю в холостяках ходить! Баб полно! А я не кто- нибудь там… заместитель командира!

— По воспитательной работе! — намекнул Бородин.

— Да! Только эту, блин… не перевоспитаешь! — по-своему понял его Колобков.

Они немного помолчали. Командир части обдумал ситуацию и закряхтел:

— Плохо… Ты ж офицер… Солдатам пример…

— Да! Пример не жениться на первой попавшейся дуре!

— Плохо, что у вас детей нет…

Колобков ухмыльнулся:

— Наоборот, хорошо. Процедура проще!

Как известно, те, у кого нет автомобиля, мечтают его купить.

Капитан Зубов это сделал давно. Теперь он мечтал его завести.

Пожилая «шестёрка» иногда разрешала себе поразмяться. Тогда ротный гордо считал себя автомобилистом. Но гораздо чаще она делала вид, что понятия не имеет о своём высоком предназначении. И тогда Зубов считал себя идиотом.

Для того, чтобы завести древние «Жигули» шестой модели, требовались четыре солдата. Или две лошадиные силы. Лошадей в части не имелось. Зато с солдатами напряжёнки не было. В хорошую погоду «шестёрка» заводилась легко. И не глохла часа два. За это время можно было смотаться в город, сделать необходимые дела и вернуться обратно.

В один прекрасный солнечный день Зубов собрался за покупками.

Срочная служебная необходимость вложила ему в руки ключ зажигания.

Тем более что, помимо нужд роты, у него лично возникла потребность в покупке крупной партии памперсов. В дальний путь его провожали дружно. С натужными криками:

— Давай-давай!

— Ещё разочек! Дружненько взяли!!

Через сто метров разгона «шестёрка» взревела двигателем и завелась. Капитан гордо подкатил к казарме, отпустив бойцов. На крыльцо вышел старший прапорщик Шматко. Он критически осмотрел нервно трясущийся автомобиль:

— Что, капризничает старушка?

— Да забодала уже! — привычно пожаловался Зубов. — Свечи поменял — жиклёр засорился, жиклёр прочистил — аккумулятор сел!

— Ну, так меняй аккумулятор!

— На какие шиши, Николаич? — вздохнул ротный.

Тот заговорщицки понизил голос:

— Можно достать по дешёвке. У меня с одной фирмой подвязки. Я как раз на сессию еду, могу привезти!

— Привези, Николаич! Сделай доброе дело! — взмолился капитан. — Я тебе — чего хочешь…

— Разберёмся! — небрежно отмахнулся Шматко. — Мне бы тогда бойца с собой… Я ж аккумулятор сам не потащу!

— Надолго?

— Ну, сессия — неделя, плюс аккумулятор… Десять дней.

Внезапно «шестёрка», обидевшись на невнимание хозяина, вмешалась в разговор. То есть заглохла. Зубов растерянно развёл руками:

— Опять! Твою дивизию… мою роту! А я бойцов отпустил!

Шматко почувствовал, что разговор выходит из нужного русла. Он мгновенно сориентировался:

— Давай, я толкану! — Он пристроился к машине сзади и крикнул: — Па-а-аехали!.

Зубов сел за руль. «Жигули» тронулись с места. Они медленно разогнались. Капитан включил скорость. Машина задёргалась, издавая душераздирающий скрежет, но не завелась. Старший прапорщик поднажал, одновременно продолжая разговор:

— Так… что… насчёт бойца?!

Ротный высунул голову в окошко:

— Бери Кабанова. Здоровый парень.

— Здоровый, да тупой! — пропыхтел Шматко. — А надо, чтоб в технике разбирался!. Вот, к примеру… кто там… да хоть Соколов!

— Не, Соколова не могу… Хочу, чтоб он завтра мою старушку посмотрел. Медведева бери!

И тут машина завелась, резко рванув вперёд. Шматко чуть не рухнул на асфальт, но чудом устоял на ногах. Зубов остановился, вылез и подошёл к нему:

— Не ушибся?!

— Физически вроде нет… — удручённо сказал тот. — Только, боюсь, не дотащу я твой аккумулятор…

Капитан проницательно усмехнулся:

— Ладно, говори, чего хочешь?

— Соколов нужен…

— Ладно, хрен с тобой. Бери, — рассмеялся ротный. — Только тогда уж смотри — чтоб всё на пятёрки!.

Подготовка к дембелю — процесс многогранный. Каждый «дед» вносит в него свою фантазию. Но оформление альбома неизменно занимает первое место среди обязательного перечня истинно дембельских мероприятий. Можно даже сказать, что без альбома нет настоящего дембеля. Так… просто сходил человек в армию и вернулся…

Над монументальным произведением, посвящённым ратным будням младшего сержанта Фомина, трудился целый коллектив.

Рядовой Ходоков переписывал песни вместе с аккордами. Гунько каллиграфическим почерком фиксировал под ними перлы военного юмора. А Кабанов рисовал завитушки вокруг памятных фотографий, украшая символическими листьями дерево службы товарища младшего сержанта.

Периодически Фомин давал ценные указания, контролируя творческий процесс:

— Кабанов, сколько листьев на деревьях?

— Сто семнадцать!

— Ты что, Кабанов, мне ещё целый день до дембеля накинуть хочешь?! Сто семнадцать было утром, а после ужина — сто шестнадцать!

— Виноват, товарищ сержант!

— Распустились без меня, — добродушно хмыкнул Фома. — Наказать бы, да добрый я сегодня.

Сержант Прохоров оторвался от пристального изучения потрёпанного выпуска «Плейбоя»:

— У Кривошеина из пятой роты видел альбом?

— Не-а… а что? — насторожился Фомин.

— Он буквы золотой краской обвёл… Реальная тема!

Уступать пятой роте в таком важном деле было нельзя. Фома вкрадчиво спросил:

— Кабанов, ты как, с красками дружишь?

— Рисовал в школе… гуашью, — неуверенно ответил тот.

— Красавелла! Будем осваивать новые вершины! — обрадовался младший сержант. — Ну что, Ван Гог ушастый, айда за золотой краской!.

На следующее утро, после зарядки, в расположение второй роты наведался лично майор Колобков. Личный состав сновал туда-сюда.

Кто-то собирался умываться, кто-то одевался… Команда дневального пригвоздила всех к полу.

— Смирно-о-о!

Колобков прошёлся по проходу, всматриваясь в лица. Напротив Фомина он остановился. Младший сержант был заспан и взъерошен. Он хмуро смотрел на мир красными усталыми глазами.

— Младший сержант Фомин! Вы сегодня были на зарядке? — наехал на него Колобок.

— Так точно, товарищ майор!.

— Что-то я вас не видел… А почему глаза красные?

— Не знаю, товарищ майор… Наверное, спал плохо.

Колобков с издёвочкой спросил:

— Бессонница?. Я смотрю, наряды тебе на пользу не пошли?

Фома подумал и промолчал. Рота напряжённо замерла, следя за происходящим. Замкомандира, будто невзначай, поинтересовался:

— Кстати, а где твоя тумбочка?

— Вот, — неохотно ткнул пальцем Фома после секундного колебания.

Колобков не спеша наклонился и извлёк из тумбочки огромный фолиант. На обложке красивыми золотистыми буквами было написано:

«ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ». Майор демонстративно перелистал несколько страниц.

— Ночью, Фомин, нужно спать, а не альбомы рисовать! — наставительно сказал он.

— Товарищ майор!. — не выдержал Фома.

Но его аргументы Колобка не заинтересовали. Он громко захлопнул альбом:

— Назад получишь за два дня до дембеля! — После этого цепкий взгляд майора выхватил из замершей толпы ещё одного заспанного сержанта. — Прохоров, а это твоя тумбочка?

— Так точно! — побледнел тот.

Колобков открыл дверцу. Внутри неприкрыто валялся потрёпанный эротический журнал. Майор брезгливо достал его двумя пальцами, как дохлую крысу.

— А вот это, Прохоров, я забираю насовсем! — с неприкрытым торжеством в голосе провозгласил он.

Сержант не стал возражать, обоснованно опасаясь загреметь по нарядам. Колобок неторопливо направился к выходу. Проходя мимо замерших бойцов, он норовил заглянуть в лицо каждому. Явно намекая, что знает всё и про всех. Перед уходом он весело скомандовал:

— Занимайтесь…

Прохоров продублировал:

— Вольно!

Казарма снова загудела, возвращаясь к привычным утренним заботам. Фома остался стоять на месте, осознавая невосполнимость потери. Сержант Прохоров сочувственно пробормотал:

— А ты говоришь — паранойя!.

Для заочников в Технологическом институте имелось общежитие. Чтобы они могли в тишине и покое подготовиться к экзаменам. Мотострелок Кузьма Соколов заочником не был. Но экзамен по высшей математике должен был сдать. Согласно приказу старшего по званию. Поэтому он залёг на кровать, обложившись по самую макушку учебниками. У старшего прапорщика Шматко одни их названия вызывали панику. Олег Николаевич собрал волю в кулак… и тихо смылся в город. Чтобы не мешать…

Вернулся он под вечер. И не один, а с тяжёлым аккумулятором. С натужным пыхтением старший прапорщик протиснулся в комнату.

— Что это, товарищ старшина? — оторвался от высшей математики Кузьма.

Шматко дотащил свою ношу до шкафа.

— Это твоя командировка, Соколов! Я ж тебя на аккумулятор выменял… — облегчённо выдохнул он, доставая из кармана лист бумаги. — А это — расписание наших с тобой экзаменов.

Кузьма изучил график и внезапно изменился в лице:

— Как до двенадцатого?! Вы же обещали — до десятого всё сдадим!

Товарищ старшина!

— Ну, старшина обещает, а декан располагает… Последний экзамен перенесли на двенадцатое.

— А как же Варя? Я ж теперь домой не успею съездить!

Шматко философски надул щёки:

— Ну, значит, не судьба… В другой раз съездишь. Ещё две сессии и диплом впереди.

— Ну товарищ старшина!. — в отчаянии взвыл Кузьма.

— Что ты заладил?! Мы не в части, Соколов! Зови меня просто…

Олег Николаевич.

— Олег Николаевич, так, может, вы последний экзамен сами сдадите?.

Шматко опасливо покосился на заваленную учебниками кровать.

— Как это сам? Ты что это, Соколов? Ты мне… не шути так!

Тот отрешённо откинулся на спинку кровати, потухшим взглядом уставившись в одну точку. Прапорщик немного посидел, взгрустнув за компанию. Но его деятельная натура требовала движения. Желательно — вперёд, к вершинам знаний. Он требовательно кашлянул:

— Ты книжку-то читай… Завтра у нас, кстати, физика.

— Не могу, товарищ старший прапорщик, — отозвался двойник.

— Что значит «не могу»?

— Мне сейчас в голову ничего не лезет!

— Как это «не лезет»? — искренне возмутился Шматко. — Надо пихать, Соколов, пихать! О себе не думаешь, обо мне подумай!

— Понимаете, я уже Варе написал, она ждать будет…

— Да что ты всё: Варя, Варя!. Тебе кто дороже, Варя или я?! — запальчиво начал старший прапорщик… и осёкся. — То есть, я хотел сказать… Ты же понимаешь, что я хотел сказать? Соколов! Соколо-ов!

Кандидат в «Доценты» молчал, обидевшись. У высшего образования студента Шматко резко повысились шансы стать незаконченным. Он грозно нахмурился, намереваясь решить проблемы радикальными военными методами:

— Рядовой Соколов! Приказываю вам готовиться к экзамену!

Однако в данном случае произошла осечка. Рядовой Соколов упрямо не реагировал на тонкий психологический подход. Пришлось резко менять кнут на пряник:

— Кузьма!. Кузя!. Ну, извини! Я понимаю… девушка для тебя многое значит! Но я же не виноват, что… — И тут Шматко осенило: — Слушай, а давай пусть она сама приедет!

— Как приедет? — вышел из глухой обороны Кузьма.

— Поездом! Ты ей позвонишь, встретишь. Пару дней побудете вместе…

— Вы не шутите?

— Я чё, похож на Петросяна? — обиделся старший прапорщик.

Кузьма вскочил с кровати:

— Так я побежал звонить?!

— С одним условием, Соколов… Экзамены на первом месте!

Сначала учёба, потом шуры-муры!

— Есть, сначала учёба, товарищ… Олег Николаевич! — радостно завопил Кузя…

Первый экзамен прошёл как по маслу. Пока «старший прапорщик Шматко» в военной форме корпел над физикой в аудитории, старший прапорщик Шматко в гражданском костюме волновался у двери. Он прохаживался взад-вперёд по коридору, периодически глядя на часы.

На восьмой минуте он наконец не выдержал напряжения и припал к замочной скважине. Внезапно за его спиной раздался голос:

— Пишут?

Шматко оглянулся. Сзади обнаружился совершенно незнакомый полковник в парадной форме. Старший прапорщик резко выпрямился, автоматически принимая строевую стойку. Его рука сама метнулась к виску, чтобы поприветствовать старшего по званию…

— Так точно! — доложил Шматко и только потом сообразил, что временно он как бы и не военный…

Он продолжил движение руки, ловко почесав затылок.

Одновременно пришлось сгорбиться, замаскировав строевую стойку нервными подёргиваниями. Полковник с некоторым недоумением посмотрел на его ужимки, но всё же поделился:

— У меня дочка сдаёт…

— А у меня… сын! — ляпнул Шматко и быстро поправился: — …Э-э… друга!

Он изобразил идиотскую улыбку, искренне надеясь, что от него отвяжутся. Полковник, опасливо хмыкнув, пошёл волноваться за угол.

Подальше от странноватой гражданской личности. Не успел он скрыться, как из аудитории выскочил лжепрапорщик Шматко с зачёткой в руках. Олег Николаевич выхватил зачётку, открыл нужную страницу и просиял:

— Хорошо, Соколов! Очень хорошо!

— Почему «хорошо»? — удивился тот. — Должно быть «отлично»!

— Я и говорю, «отлично» — это очень хорошо! Главное — не расслабляться! Как там поётся? Лучше пять раз по пятёрке, чем пятёрка один раз!.

Торжественный банкет по поводу первого успеха был дан в ближайшем скверике. Оба Шматко присели на скамейку. Чокнувшись колой, они закусили жареными пирожками.

— Товарищ старшина, мне бы переодеться… — сказал Шматко в форме старшего прапорщика.

— Ты сегодня уже пять раз переодевался! На почту, в киоск, в магазин… Ты прямо маньяк какой-то! Между прочим, форма мнётся… моя… Ну что, когда Варя приезжает? — отозвался Шматко без формы старшего прапорщика.

— Завтра. В десять буду встречать.

— Как в десять?! У нас же экзамен в девять!

— Пойдём первыми!

— Как это первыми?! Отставить! Спешка, знаешь, где нужна? При ловле мух! — заволновался Олег Николаевич.

— Блох…

— Одна хрень! А пирожки говённые… Согласись?

— Не знаю, мне нормально! — пожал плечами Кузьма.

— Да тебе с голодухи всё нормально… Вот Маша моя пирожки готовит — закачаешься! А эти… — он встал со скамейки и направился к ближайшей урне.

Неожиданно откуда-то сбоку послышался голос:

— Начальник патруля лейтенант Семашко. Предъявите ваши документы.

Шматко подпрыгнул от неожиданности. Гарнизонный патруль в составе лейтенанта и двух рядовых подошёл к переодетому рядовому Соколову. Тот встал со скамейки.

— Я… сейчас. Я… секунду… — Он полез в карман, явно за своим военным билетом.

То есть сессия старшего прапорщика Шматко собралась накрыться медным тазом. Такого прокола Олег Николаевич допустить не мог.

— Сто-оп!! — истошно завопил он, подлетая к патрулю. — Вы кто?!

Вы откуда здесь взялись?! Вас кто просил здесь ходишь?!

— А в чём дело? — растерялся лейтенант.

— А вы что, ослепли? Ни хрена вокруг не замечаете?! Что здесь идёт съёмка!. Камера, операторы, люди работают… Режиссёр должен глотку драть из-за всяких… безмозглых…

У Кузьмы Соколова глаза полезли на лоб. Патруль под напором Шматко попятился. Начальник патруля попытался уточнить:

— Подождите, подождите… Какая камера? Где камера?

Но Шматко бился за собственное высшее образование. И остановить его было невозможно.

— Скрытая камера! Вон в том окне! — он ткнул пальцем в сторону ближайшего дома. — Знаете, что такое скрытая камера?! Или до вас ещё телевидение не добралось?!

— Это «Городок», что ли? — пролепетал лейтенант.

— Городок, городок! Военный! Из-за вас теперь сто метров плёнки в корзину! Кто оплачивать будет?!

Как обычно, разговор о деньгах оказал на военных парализующее действие. Платить в армии ни за что не любили. И не желали. Потому что было нечем. Начальник патруля дал задний ход.

— Ну, извините, товарищ режиссёр. Мы не знали…

Вслед отступающему противнику прозвучало:

— А что вы вообще знаете, кроме «равняйсь», «смирно»! Вон ефрейтор идёт! Ремень на яйцах! Этого вы не видите!. А до актёра доколупались! Говорил я им, надо было оцепление поставить! — Шматко, плотно вошедший в образ режиссёра, рявкнул на Кузьму: — Пошли на исходную! Ещё дубль придётся делать!.

Поиск предателя — задача первоочерёдная. Как в масштабах государства, так и в конкретно взятой второй роте. Только в первом случае эта сволочь называется шпионом (и ловят его специально обученные чекисты). А в армии — стукачом. И поимка его — чисто дело заинтересованных сержантов.

Пока «духи» смотрели по телевизору вечерний выпуск «Новостей», в дальнем углу казармы сплочённый коллектив старослужащих обсуждал возникшую проблему.

— Вот сука!. И сразу ведь в мою тумбочку полез! — гневно прошептал Фома.

Сержант Прохоров поддакнул:

— Кто-то сливает, точно вам говорю…

Рядовой Евсеев, которого пока не коснулось, флегматично протянул:

— Да-а, завелась крыса…

— Хотел бы я знать, кто? — с большой надеждой сказал Фома.

Народные мстители посмотрели на «духов», застывших возле телевизора.

— Медведев?. В карты он банковал… — задумался Прохоров.

Евсеев хмыкнул:

— Что-то слабо верится в их дружбу с Колобком…

— Может, Ходоков?

Заботливые «дедушки» уставились на рядового, сидящего в обнимку с гитарой.

— Теоретически всё может… хотя… — пожал плечами Фома. — Может, и Кабанов… Тот ещё… удод!

Общее внимание переключилось на Кабанова. Тот, будто почувствовав на себе чей-то взгляд, повернул голову. Заметив уставившихся на него сержантов, он поспешно отвёл глаза. Рядом с ним завозился рядовой Вакутагин. Сержант Прохоров тут же предположил.

Ну, в плане бреда:

— А может, тундра?

— Чукча на службе у Вермахта? — скептически шепнул Евсеев. — Оригинальный ход!

— А может, Гунько? — кивнул Фома. — Тихий он какой-то…

Телевизор разразился прогнозом погоды.

«Новости» закончились. Толпа начала расходиться. Прохоров подвёл итог мозгового штурма:

— На самом деле любой из них может стучать… В этом муравейнике все как на ладони!

— Блин, детектив какой-то, на фиг!. — согласился Фома.

Бабочка порхала с цветка на цветок. Большая и красивая.

Периодически она замирала и тихонько подрагивала крыльями…

Уборку территории насекомое игнорировало. Рядовой Кабанов посмотрел на неё с восхищением. Ему до подобного пофигизма служить ещё целый год.

А пока оставалось только нести службу. То есть — подстригать кусты большими садовыми ножницами. Обычный военный уик-энд.

Вторая рота мела, чистила и красила. В задачу Кабанова входила суровая борьба с лишними ветками на кустах.

Нахальная бабочка села в трёх метрах от него, провоцируя на ответные действия. Солдат отложил ножницы. Он проверил, не наблюдает ли за ним кто, и стал осторожно подкрадываться. Когда до неё осталась всего пара шагов, бабочка, вспорхнув, перелетела на ближний куст. Кабанов снял пилотку, упрямо заходя на цель. Он прыгнул, взмахнув пилоткой… Шустрое насекомое улетело, а Кабанов сквозь кусты рухнул прямо под ноги идущему мимо Колобкову! Рядовой вскочил, отряхиваясь:

— Извините, товарищ майор!

— Кабанов?! Ты что здесь устроил?! Это что за казаки- разбойники?! — гневно рыкнул тот.

Кабанов покраснел:

— Я нечаянно, товарищ майор!.

— За нечаянно, Кабанов!. — начал Колобков, но вдруг сменил тон. — Ну ладно… Как служится, рядовой? На «гражданку» не хочется?

— Никак нет, товарищ майор…

На крыльцо казармы вышли два сержанта. Заметив мирно беседующего с Кабановым майора, Фома остолбенел. Прохоров дёрнул его за рукав:

— Интересно, о чём они беседуют?

— Глянь, спелись, мать твою, — младший сержант с ба-альшим любопытством проследил за странным разговором.

Тем временем Колобков ласково поинтересовался:

— Старослужащие не обижают? Работать по ночам не заставляют?

— Никак нет, товарищ майор!

— Ну-ну, Кабанов… Ты, если что, скажи, Кабанов. А если вслух стесняешься — так ты пиши, Кабанов, пиши… подробненько всё… с деталями. Я их всё равно на чистую воду выведу! С тобой или без…

— Товарищ майор, мне не о чем писать, — честно глядя ему в глаза, отрапортовал Кабанов.

Зам по воспитательной работе отечески похлопал его по плечу:

— Ну, ты подумай, Кабанов… подумай… — он ухмыльнулся на прощание и зашагал в сторону штаба.

С крыльца казармы его проводили задумчивыми взглядами.

— Бляха, похоже, Кабанов сливает… — пробормотал Фома.

— Да Колобок его вроде дрючил сперва, — неуверенно возразил Прохоров.

— При нас дрючит, без нас целует! Стратегия, блин…

В жизни каждого уважающего себя мужчины бывают счастливые моменты освобождения от супружеского долга. У кого на день, а у кого и навсегда. В первом случае мужчина вынужден скучать. Хотя бы немного. А во втором — делить имущество.

Майор Колобков делал это по телефону. В смысле — не скучал.

Он сидел у себя в кабинете и орал в телефонную трубку:

— Это какой сервиз?. А-а!. Этот пусть забирает! Да! А с голубыми розами — это фамильный! Нравится — пусть выкупает за деньги!.

В кабинет заглянул рядовой Звягин. Колобков жестом зазвал его в кабинет, продолжая кричать:

— Эту пусть берёт!. А второй диван? Ну, который красный!. Да!

Мне же надо на чём-то спать! На фига мне бра, сто лет в обед!.

Звягин протянул майору конверт, украшенный каким-то официальным штемпелем. Колобков вопросительно поднял брови.

Звягин пожал плечами. Не отрываясь от трубки, Колобок вскрыл конверт и достал солидный бланк с гербовой печатью. Звягин поднялся на цыпочки, вытягивая шею. Но заглянуть в бланк ему не удалось.

Майор нетерпеливо махнул рукой, отправляя его из кабинета. Не успела закрыться дверь, как телефонный раздел имущества достиг апогея:

— Что-что-то?! Подождите!. Это кто придумал? Нет!. Я говорю — нет! Дайте мне эту!. Алло!. С чего ты взяла?. Нет!. Только через мой труп!. Вот не надо… Вот… Да помолчи ты!. МИКСЕР… я принёс из общежития… И он не является совместно нажитым имуществом!. Да!.

Есть свидетели!. Что?. Плойку забирай!. Хотя погоди… Почему сразу — мне?! И найду, не сомневайся!. Да!. С длинными красивыми волосами!.

Да задавись ты этой плойкой!. ЧТО?! КТО?! Да это ты ФРИГИДНАЯ!!

Колобков швырнул трубку, чуть не разрушив аппарат. Он нервно побарабанил пальцами по столу, откинувшись назад, затем полез в ящик, достал отобранный у сержанта Прохорова «Плейбой», полистал и постепенно успокоился.

— Бабу я себе не найду!. — уверенно прошептал он, сладко зажмурившись…

Младший сержант Фомин наткнулся на главного кандидата в стукачи внезапно. Он мирно брёл по казарме, размышляя о новом дембельском альбоме. И вдруг в тёмном углу обнаружился рядовой Кабанов. «Дух» примостился за дальней тумбочкой. Фома тихонько подобрался сзади. Кабанов, не замечая его, что-то строчил на клочке бумаги. Периодически он на секунду останавливался, думал, покусывая колпачок ручки, потом снова возобновлял писанину. Праведный гнев дёрнул младшего сержанта за язык.

— Кабанов! — рявкнул он.

Тот, вздрогнув, обернулся. Фома вкрадчиво спросил:

— Что это ты там пишешь?

Глаза рядового заметались, как у загнанного зверя. Он испуганно спрятал ручку и клочок бумаги за спину.

— А ну покажи! — потребовал младший сержант.

Кабанов молча покачал головой. Фома придвинулся ближе.

Застигнутый на месте преступления стукач попытался отступить, но пятиться было некуда. За спиной оказалась стенка казармы. Фома угрожающе прошипел:

— Ты чё, страх потерял, урод?! — Он схватил Кабанова за руку, пытаясь вырвать записку.

Но тот неожиданно вывернулся, запихал бумажку в рот, быстро прожевал и проглотил. От такого поворота сюжета товарищ младший сержант совершенно обалдел.

Они немного постояли, переваривая. Кабанов — записку. Фома — случившееся.

— Ну ты!. Ну ты… попал, Кабан!! — наконец, яростно прохрипел младший сержант.

В его глазах полыхнуло желание немедленно порвать стукача на портянки… От расправы без суда и следствия несчастного «духа» спас капитан Зубов. Ротный вошёл в казарму и заметил возню в углу.

— Фомин! — громко позвал он.

Тот отодвинулся от оцепеневшей жертвы:

— Я!

— Быстро дуй в штаб — узнай, старшина не звонил?

— Есть!

Фома немного помедлил, ожидая, что капитан уйдёт. Тот по-прежнему стоял в дверях, не собираясь двигаться с места. Младший сержант неохотно направился к выходу, на прощание пообещав вполголоса:

— Ты труп, Кабан!.

Вернувшись из штаба, рядового Кабанова он не застал. Зато сержант Прохоров был на месте. Рассказ много времени не потребовал.

Но эмоций Фома в него вложил — тройную недельную норму: — …Натурально сожрал, скотина!. Запихал в рот — и проглотил! Не жуя!. — Он от души врезал кулаком по стене.

Прохоров философски заметил:

— Заворот кишок может быть… легко… Телегу Колобку строчил, головастик поганый!

— Вот ведь сука! А я ему альбом свой дембельский доверил!.

— Гнида! — согласился сержант. — С ротным тогда не прокатило — стал майору стучать… Мало мы его лечили.

Праведная ярость Фомы требовала немедленных действий. Он рванулся к выходу:

— Я его урою!. Где он?!

— Подожди. Не сейчас. И не сами… — хладнокровно остановил его Прохоров.

После третьего экзамена «старший прапорщик Шматко» вылетел из аудитории пробкой. Он с дикими глазами понёсся к выходу. Но тут его остановил старший прапорщик Шматко:

— Соколов! Стой! Что получил?!

Кузьма притормозил:

— Некогда, Олег Николаевич, Варя уже приехала! Опаздываю!

— А переодеться?! От патруля кто тебя отмазывать будет?! — помахал объёмистым полиэтиленовым пакетом оригинал старшего прапорщика.

Кузя схватил пакет с формой, устремляясь в туалет, чтобы превратиться в самого себя. И тут раздался голос преподавателя.

— Шматко! Где Шматко?!

Олег Николаевич обернулся, не успев задуматься:

— Я Шматко!

Прямо перед ним обнаружился преподаватель с зачёткой в руках.

Он удивлённо показал на мчащегося в районе туалета Кузьму:

— Как вы?! А?.

— Шматко! Тоже!. Брат!. Мой брат! — с лёту отмазался старший прапорщик. — Он — мой, а я его!

Преподаватель заглянул в зачётку:

— Да, действительно, похожи! На фотографии, как близнецы.

Очень перспективный у вас брат! Только рассеянный… Зачётку забыл.

Вы передайте…

Варя ждала его рядом с вокзалом. Она с нетерпением всматривалась в лица прохожих. Рядовой Соколов в немного помятой форме выбежал из переулка и замер на другой стороне улицы.

Их взгляды встретились. Кузьма рванулся к девушке. Несколько раз он пытался перебежать улицу. Но между ними по дороге шёл плотный поток машин, без единого разрыва. Однако остановить настоящего мотострелка на пути к любимой девушке не смогла бы даже танковая колонна. Лавируя между гудящими автомобилями, Кузьма перебежал дорогу под заливистую трель милицейского свистка. Они обнялись и замерли, не замечая ничего вокруг.

— Вареник!. Варенька… — нежно прошептал он.

Девушка прижалась к его щеке:

— Кузя! Родной мой, неужели это ты?!

Неожиданно к ним подошёл милиционер в ядовито-зелёном жилете ДПС. Он козырнул, представляясь:

— Старшина Рязанцев! Вы перешли улицу в неположенном месте!

Влюблённые слились в поцелуе, не обращая внимания на посторонние звуки. Они держались друг за друга, и не было в мире силы, способной разомкнуть их объятия…

— Гражданин, я к вам обращаюсь! Вы нарушили правила уличного движения! — повышая голос, отчеканил милиционер.

Кузьма на мгновение оторвался от девушки. Его сияющий взгляд пробежался по каждой чёрточке любимого лица.

— Что?. Что смотришь? Плохо выгляжу, да?. — прошептала она, поправляя волосы. — Я просто всю ночь в общем вагоне… Там женщина с ребёнком маленьким ехала, а бабка одна поросёнка везла…

— Граждане, вы мне тут не прикидывайтесь! Эй!. Оглохли, что ли? — потерял терпение старшина ДПС.

— Так они всю ночь: то поросёнок визжит, то ребёнок плачет… а то и дуэтом!. — счастливо засмеялась Варя.

— А ты ещё красивее стала! — шепнул в ответ Кузьма.

— Ты тоже… возмужал…

— Граждане! Может, хватит уже?! Последний раз повторяю! — возмущённо заорал милиционер.

Наконец посторонние вопли пробились в замкнутый, защищённый любовью от всех несчастий мир. Варя недоумённо повернула голову. Обнаружив источник звуковых колебаний, она мило улыбнулась:

— Товарищ старшина… вы когда-нибудь любили?

На пару секунд стража дорожного порядка парализовало. Он вдруг почувствовал себя обычным человеком, допустившим редкостную бестактность. Старшина сделал шаг назад, неловко разворачиваясь.

Потом, опровергая гнусную клевету, что все сотрудники ГИБДД — сволочи, просто взял и ушёл! На ходу он поправлял фуражку и бубнил под нос:

— Полюбишь тут с вами… — Отойдя на несколько шагов, милиционер пришёл в себя и завопил куда-то вдаль:

— Мамаша! Разворачивайся!. Кому тут зебру нарисовали!! Я кому говорю!.

Нажитое непосильным ратным трудом барахло майора Колобкова прибыло в часть на грузовике. Вещей хватило, чтобы забить его доверху. Машина остановилась возле казармы второй роты. На крыльцо вышел капитан Зубов. Он с любопытством изучил содержимое кузова и насмешливо присвистнул. Из кабины выпрыгнул Колобок.

— Приданое? — полюбопытствовал Зубов.

Колобков сокрушённо пожаловался:

— И это ещё не всё! Второй рейс надо делать.

Водитель грузовика высунулся в окошко кабины:

— Товарищ майор, куда разгружать будем?

— А вот в канцелярию ротного неси! — заметив неподдельное изумление капитана, Колобков хохотнул: — Пусть у тебя постоит! Ты ж не против, Зубов?!

Тот не нашёл, что сказать. Да и не успел. Колобок напористо затараторил:

— Ну, ты пойми… У меня кабинет в штабе… Мало ли кто, что… Там нельзя!.

Водитель подхватил пару коробок и потащил в роту. На крыльце он столкнулся с Прохоровым. Тот лениво ткнул пальцем:

— Это что за барахло?

— Это у тебя в голове барахло, сержант! — рявкнул Колобок. — Помогай товарищу!

Прохоров неохотно выбрал коробку поменьше и скрылся в расположении. Зубов, наконец, обрёл дар речи:

— Так это всё надолго?

— Да не волнуйся! Через пару недель всё заберу! Комнату в городе сниму… — Майор вдруг подскочил к водителю и заверещал: — Осторожней! Это видеомагнитофон, а не дрова!.

Третий всегда лишний. Только далеко не всегда третий это понимает.

Старший прапорщик Шматко в спортивном костюме лежал на кровати, читая газету. На другой койке обнявшись сидели Кузьма и Варя.

Периодически Олег Николаевич затевал непринуждённую светскую беседу:

— Варвара, а у вас колхоз большой?

— Не очень… Три деревни.

— Небольшой… А почём сейчас коров принимают? В живом весе?

— Не знаю. Не интересовалась…

Кузьме намного больше нравилось беседовать с любимой девушкой самому.

— Олег Николаич, здесь в кинотеатре «Терминатор» третий идёт!

Может, мы с Варей сходим? — спросил он.

Шматко задумался:

— А мы завтра что сдаём?

— Философию…

— Надо повторить!

— Уже повторил!.

— Значит, надо ещё раз повторить! Обидно, если последний экзамен завалим! — Шматко оторвался от газеты, укоризненно качая головой. — И вообще, почему сдавать тебе, а волноваться должен я?!

Однако философии Кузьма не боялся, справедливо путая её с демагогией.

— Олег Николаевич, а вы сами в кино не хотите сходить? — подкатил он с другого бока. — А то за всю неделю, кроме института, никуда так и не вышли… А тут фильм классный!

— Ты знаешь, сколько на этот классный фильм билеты стоят?! — Шматко добродушно хмыкнул. — А вы ладно уж, можете сходить…

Завтра… после экзамена…

— Так Варя утром уезжает!

— Уезжает? Это хорошо… — задумчиво пробормотал старший прапорщик, но быстро поправился: — То есть, надеюсь, вы хорошо время провели?

Кузьма застенчиво потупился:

— Да… Только быстро как-то. Кажется, только приехала, а завтра уже провожать…

— Провожать? — насторожился Шматко.

— Ну, на поезд. Я её утром посажу и сразу назад…

— Подожди! Как это, утром посажу? Экзамен же в девять!

— Так я успею. До вокзала всего полчаса на трамвае, — успокоил Кузьма.

Шматко резко поднялся.

— Целых, Соколов… Целых полчаса! А если что случится? Поезд опоздает… Трамвай заглохнет… Варвара, хоть ты повлияй на него!

— Но, Олег Николаевич, у неё же сумка тяжёлая! — взмолился Кузьма.

— А экзамен у тебя, можно подумать, лёгкий! — отрезал Шматко. — В конце концов, я сам могу Варю проводить!

Варя положила на плечо Кузьме лёгкую прохладную ладошку.

— В самом деле, Кузя! Не надо рисковать. Олег Николаевич меня проводит, а ты на экзамен пойдёшь…

— Вот, Соколов! Всегда и во всём слушай Варвару. Она у тебя мудрая! — обрадовался поддержке старший прапорщик.

— Олег Николаевич, я ж вас до сих пор не отблагодарила за… Ну, что мы с Кузей повидались! — спохватилась девушка. — Мне мама винца дала… домашнего, из смородины. Может, попробуете?

На столе появилась большая пластиковая бутылка. Шматко с оживлением взял её в руки, рассматривая на свет.

— Винца? А что?. Можно и винца! Я вообще люблю всё домашнее… — Он достал три стакана и поставил на стол. — Сообразим, так сказать… на двоих! Кузьме нельзя!

Третий стакан моментально исчез. Варя опять погладила Кузьму по плечу.

— Ну, ты не дуйся. Всё будет в порядке. Тем более тебе выспаться надо перед экзаменом… — В её ангельском голосочке звучали абсолютно невинные интонации.

Настолько невинные, что опытный старший прапорщик сразу заподозрил неладное. Он вскользь поинтересовался:

— А во сколько поезд?

— В шесть утра… — беспечно прощебетала Варя.

Твёрдая рука Шматко дрогнула. На скатерть пролились несколько капель вина. Вставать в пять утра ради чужой девушки старший прапорщик не собирался принципиально.

— Кхм… Ладно, Соколов, можешь сам проводить… — дал он задний ход. — Только чтоб к восьми был как штык! Разбудишь меня — и вместе пойдём! — Шматко душевно улыбнулся, поднимая стакан. — Ну что, за отъезд?.

Народные мстители пришли ночью. Кто-то внезапно сдёрнул одеяло с мирно спящего рядового Кабанова. Он открыл глаза. Над его кроватью возвышался тёмный силуэт.

— Кабанов, встать! — сказал силуэт голосом младшего сержанта Фомина.

Солдат сел, не понимая, что происходит.

— Встать, я сказал!! — разнеслось по казарме.

Кабанов вскочил, испуганно протирая сонные глаза. И тут же ему в ухо вонзился крик:

— Пошли!

— Куда? — дёрнулся он в сторону и потянулся к одежде.

— Там узнаешь! — Фома вырвал её из рук, швырнув на пол. — Так иди, ш-шестёрка!.

От мощного толчка Кабанов вылетел в коридор. В тусклом свете дежурной лампы он внезапно заметил, что все кровати в казарме расстелены, но пусты.

— Пошёл! — повторил младший сержант, подталкивая Кабанова в спину.

В туалете их ждали. Там стояла целая толпа народу во главе с сержантом Прохоровым. Все были одеты по полной форме. Один Кабанов оказался босиком и в трусах. Он загнанно оглянулся по сторонам. Прохоров тихо произнёс:

— А вот и наша цыпа! Наш юный барабанщик, который очень любит стучать. — Он повернулся к толпе. — Знаете, пацаны, я просто не представляю, как вы будете служить, зная, что где-то рядом всегда есть такой маленький, наблюдательный и очень болтливый друг…

Кабанов хлопнул недоумевающими сонными глазами. Рядовой Медведев подал голос:

— Давайте его послушаем! Кабанов, скажи что-нибудь!

Но тут вмешался младший сержант Фомин:

— А он не любит говорить! Он любит жрать бумагу, да, Кабанов?!

Кабанов затравленно отшатнулся к стене и промолчал. Прохоров кивнул Фоме. Они вдвоём неторопливо вышли из туалета. Кабанов остался один против толпы «духов».

Рядовой Гунько спросил звенящим голосом:

— Ну чё, Кабан, влип?!

Тот вгляделся в лица недавних товарищей в поисках поддержки или сочувствия. Но, кроме ожесточения, ничего не увидел.

— Шестерить — нехорошо! — мрачно продолжил Гунько, вспомнив, как Колобок втаптывал его в грязь у кочегарки.

Кабанов невольно отступил назад, схватившись за подоконник.

Ноги у него затряслись, подгибаясь в коленях.

— Тише… тише… — прошептал ему Вакутагин, как загнанному на убой оленю.

Толпа надвинулась. Кабанов вжался в стену. Его бледное лицо покрылось мелким бисером пота.

Ходоков вскрикнул:

— Да чё мы смотрим?! Мочи его!! — он подскочил и первым несильно толкнул Кабанова в грудь.

Тот даже не попытался защититься. Толпа колыхнулась, уже готовясь взорваться праведным приступом гнева…

Внезапно у Кабанова носом хлынула кровь. Глаза его закатились.

Он с тихим хрипом завалился на пол. По толпе прокатился изумлённый гул.

— Я же не сильно! — опешив, прошептал Ходоков.

Гунько неуверенно предположил:

— Прикидывается?!

Кабанов лежал неподвижно, не подавая признаков жизни. Тогда Гунько наклонился, перевернув его на спину. Потом он поднял испуганный взгляд и прохрипел:

— Да он, кажется, не дышит!

В медицинский пункт части бессознательное тело рядового Кабанова доволокли за минуту. Не дожидаясь разрешения, вторая рота ввалилась внутрь. Сержант Прохоров с порога крикнул:

— Ирка, посмотри!

Медсестра, мирно дремавшая за своим столом, вскочила.

— Что с ним? — деловито спросила она.

Кабанова уже уложили на кушетку. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. Кровь из носа перестала капать, запёкшись на губах и подбородке. Ирина вопросительно посмотрела на сержантов:

— Прохоров?

Тот виновато потупился, пробормотав:

— Упал… ударился… кровь носом пошла… Он, кажется, не дышит!.

Отодвинув его в сторону, медсестра склонилась над Кабановым, быстро взглянув на зрачки и нащупывая пульс. Потом она повернулась.

Её холодный взгляд выхватил из толпы Фомина:

— Его били?!

— Да не… Он сам упал… — неуверенно пробормотал Фома.

Ирина перевела взгляд на рядовых. Перепуганные «духи» попятились.

— Гунько?!

— Правда… Его пальцем никто не тронул!

— Медведев?!

Мишка тихо произнёс:

— Он сам… Стоял, потом кровь носом пошла… А потом повалился… Может, ударился головой…

Ирина взяла тонометр и торопливо измерила Кабанову давление.

Фома осторожно спросил:

— Ирка, он живой?.

— Живой… сознание потерял. Давление, наверное, подскочило.

Он же гипертоник.

— Так, всё в порядке будет?

Медсестра достала из аптечки шприц, вскрыла несколько ампул.

— Надеюсь…

— Так мы пойдём? — робко кашлянул Прохоров.

Игла вошла в вену на предплечье рядового Кабанова. Медсестра взяла в руки воздуховод, перестав обращать внимание на посторонних.

Сержанты всё поняли без слов. Они попятились к выходу, подталкивая остальных. Последним вышел рядовой Медведев. В дверях он бросил взгляд на Ирину, но та даже не посмотрела в его сторону, полностью поглощённая пациентом.

Утром старший прапорщик Шматко проснулся. Оказалось, что он лежит в спортивном костюме поверх одеяла. Сначала он протянул руку и выключил назойливо звенящий будильник. Потом его взгляд упал на стол. Там обнаружились две пустые пластиковые бутыли. И один стакан с остатками домашнего вина на донышке.

Олег Николаевич обессиленно захлопнул веки. Он немного полежал, вспоминая свой номер части и воинское звание. Заодно в голову пришла мысль об экзамене.

— Соколов! Ты уже встал?! Соколов!. — позвал старший прапорщик, не открывая глаз.

Ответа он не услышал. Пришлось совершить насилие над личностью. То есть сесть.

Протирание глаз дало потрясающий результат. Соколова в комнате не было! Олег Николаевич вскочил, растерянно глядя на часы.

Он подбежал к шкафу и заглянул внутрь. Там висели абсолютно пустые вешалки. Тихо матерясь, Шматко схватил со стула отвратительный гражданский костюм…

Тем временем рядовой Соколов сидел за решёткой. В народе загон для алкоголиков и бомжей назывался «обезьянником». Как правило, рядовых солдат туда не сажали. Но для Кузьмы Ивановича было сделано исключение. Напротив него за столом разместился лейтенант милиции. Он старательно оформлял какие-то бумаги. Рядом с ним лежал пакет с формой старшего прапорщика.

Ровно в девять часов рядовой Соколов жалобно попросил:

— Товарищ лейтенант, отпустите меня, пожалуйста… Мне очень надо…

Лейтенант промолчал, продолжая писать.

— Ну вы что, мне не верите?. — Кузьма приник к решётке.

Лейтенант строго нахмурил брови, отрываясь от бумаг:

— Я-то, может, и верю, но есть процедура… Тебя задержали на вокзале. С чужой формой. С чужими документами. Надо разбираться!

— Я же вам объясняю: я девушку провожал…

— Провожал девушку, а документы — прапорщика! Влип ты… — сказал лейтенант, снова уткнувшись в писанину…

К десяти часам утра они немного привыкли друг к другу. И диалог уже носил почти дружеский характер.

— Ну, товарищ лейтенант, я же ничего не сделал, — убедительно произнёс Кузьма.

Лейтенант охотно согласился:

— Мне — ничего. А вот с гражданином Шматко… очень даже мог!

— Я же говорил, мы вместе в командировке…

— Пока не предъявишь нам своего прапорщика… живого… ничего не могу сделать! — объяснил страж порядка.

И тут рядовой Соколов сообразил:

— А вы в общежитие позвоните! Вахтёрша его должна была утром видеть!.

К полудню они устали друг от друга. Лейтенант закончил писать и развернул газету. Кузьме до смерти надоело сидеть в «обезьяннике».

Он прислонился к решётке:

— Товарищ лейтенант, может, ещё попробуете?

— Пробовал уже — занято в твоём общежитии! — отмахнулся тот.

— А вы ещё разок… пожалуйста!

— Ну, Соколов, в последний раз… — утомлённо вздохнул лейтенант.

Обыкновенное чудо произошло в полдень. Он дозвонился.

— Да-да… Шматко Олег Николаевич… Проживает?. Один?. Ага… С Соколовым?. Вы его сегодня видели?. Да нет… Не Соколова… Шматко видели?. Выходил?. В котором часу выходил?. В девять?.

После долгой и продолжительной беседы выяснилось, что прапорщик жив, здоров и жутко зол. Потому что он каждые три минуты названивает вахтёру в поисках Соколова, мешая работать. И вообще заочникам давно пора освободить институтское жильё…

Дальнейшие подробности лейтенанта не интересовали. Он повесил трубку, начисто игнорируя жалобы из общежития.

— Ну, вот видите! — радостно воскликнул Кузьма.

— Ладно, неохота возиться с тобой, Соколов… Дуй давай! И вещи свои забери!.

Под этот нехитрый комментарий солдат вылетел из внутренних органов, как пробка…

Ожидание подобно смерти. В этом товарищ старший прапорщик был абсолютно согласен с товарищем Лениным. Он ждал, курил, звонил… Экзамен шёл своим чередом. Рядом с широкой дорогой к знаниям бегал Шматко. Но ступить на неё не решался.

Периодически двери в аудиторию распахивались. Оттуда выползали заплаканные девушки, угрюмые юноши и счастливые «ботаники». Олег Николаевич в ожидании Соколова изошёл на фекалии. Тот так и не появился…

Наконец коридор опустел. Из аудитории вышел преподаватель с ведомостями, явно собираясь уходить. Старший прапорщик мысленно перекрестился и ринулся в бой:

— Товарищ преподаватель, а вы… уже всё?. Шматко же ещё…

— Шматко не явился…

— Явился, — грустно сказал Олег Николаевич. — Я Шматко… Я явился…

— Опаздываете, Шматко!

— Виноват, товарищ преподаватель! Больше не повторится!

— Ладно, заходите, — не очень охотно предложил тот…

Как только они скрылись за дверью, в дальнем конце коридора появился Кузьма Соколов в форме старшего прапорщика. Он подбежал к аудитории, заглянул внутрь, медленно закрыл дверь и обречённо прислонился к стене…

Много времени на подготовку к ответу старшему прапорщику не понадобилось. Всю концепцию своего видения философских проблем современности он успел изложить за пять минут. После чего честно решил не задерживать себя и людей. Шматко робко подошёл к столу.

Он положил листок с ответами и отошёл на шаг назад. Преподаватель внимательно смотрелся в записи на четверть странички крупным почерком:

— Это всё?

— Так точно!

— Негусто!.

— Краткость сестра таланта!

— Готовились? — с некоторым любопытством усмехнулся преподаватель.

Старший прапорщик пошёл ва-банк:

— Так точно, товарищ профессор!

Преподаватель заинтересовался:

— Военный?

— Да… А как вы догадались? — искренне удивился Шматко.

— Философия, молодой человек, философия… Наука обо всём! В том числе и о людях. Прапорщик?

— Так точно… Старший… А как вы?. — Шматко офигел не хуже доктора Ватсона.

— И здесь философия… Офицеры наши не очень-то стремятся получить второе высшее образование…

— Да… Действительно!

Преподаватель указал на стул:

— Присаживайтесь… А скажите мне, как сейчас в войсках?.

Сколько платят?.

— Ну так… хватает… На хлеб с маслом… — осторожно поскромничал старший прапорщик.

— На хлеб с маслом… А военнослужащему иногда мяса хочется!

Хочется?

Шматко спорить не стал:

— Так точно, хочется!

— Я вижу, человек вы неглупый, — догадался философ. — Вот скажите мне, может ли армия защитить государство, если государство не может защитить армию?

Прапорщик не знал, есть ли такой вопрос в билетах, поэтому начал издалека:

— Ну… это вопрос… пожалуй… философский…

Преподаватель оживился:

— Совершенно верно, это вопрос чисто философский! Для чего государству армия? Философы об этом не задумывались! Потому что гражданским философам нет до армии никакого дела, а понятие «военный философ» — абсолютный нонсенс… А я, знаете ли, задумался.

Задумался, и вот что получилось! — он выложил на стол брошюру «Для чего государству армия?» — Сигнальный экземпляр… Берите!

Возможно, товарищ старший прапорщик ни хрена не понимал в философии. Он даже готов был согласиться, что военный философ — нонсенс. Если бы его не заставили объяснять смысл этой фразы… Но в людях он разбирался безошибочно. Поэтому мгновенно открыл книгу на первой страницу и восторженно прошептал:

— А можно автограф?.

— Можно и автограф… — внутренне расплываясь от счастья, небрежно кивнул автор.

Шматко полюбовался размашистой росписью и пообещал:

— Я её бойцам своим покажу… И чтобы выучили! Как устав!

— Определённо вы неглупый человек… — оценил его преподаватель. Он раскрыл зачётку, увидел оценки и улыбнулся. — Ну вот… Я как всегда прав!

Кузьма Соколов нервничал возле аудитории целый час. Внезапно изнутри послышался смех. Он не выдержал и приложил к двери ухо.

Потом — глаз к замочной скважине.

Преподаватель и старший прапорщик сидели за столом. Препод наливал в стаканы коньяк. Шматко резал лимон. Обстановка стремилась к полной непринуждённости. В том смысле, что оба ржали, рассказывая анекдоты про прапорщиков…

В двери появилась изумлённая физиономия Соколова. Старший прапорщик заметил Кузьму первым.

— А-а, Соколов! Заходи! Я тут Петровичу философию сдал… На «отлично». Вот, учись! — Он гордо продемонстрировал зачётку.

Преподаватель весело рассмеялся:

— Твой солдат?

— Угу, — подтвердил Шматко.

Тот порылся в карманах, достал деньги и попросил:

— Слышь, Соколов… сгоняй за минералкой!.

В курилке сидели сержанты. Прохоров мрачно перекатывал окурок носком сапога. Фома неторопливо переворачивал сигареты в пачке фильтром вниз.

Из кустов вынырнул рядовой Евсеев. Он присел на скамейку, закуривая за компанию, и спросил:

— Ну, как там Кабанов, слышали?

— Медведь в медпункте был. Говорит, нормально всё! Очухался, лежит, бамбук курит…

— Так чё, прикидывался, что ли? — удивился Евсеев.

— Да не, реально вроде… Что-то с сосудами. Обделался от страха…

— А Колобок что? Бучу не поднял?

Сержант Прохоров лениво сплюнул:

— Да ему не до этого… Разводится.

Евсеев махнул рукой:

— Ладно, мужики!. Хрен с ними со всеми! Нужен ключ от канцелярии!.

— Ага. А почему не от штаба? — протянул Прохоров.

— Потому что в штабе, дурында, видака нету! Видал?! — Евсеев вынул из-за пазухи видеокассету с обнажённой красоткой на упаковке.

Фома встрепенулся:

— Ух ты! Порево! Откуда?

— Кривошеин из пятой роты подогрел… Теперь нужен ключ от канцелярии. Сегодня вечером планируется крутое пати!.

Просмотр высокохудожественного произведения «Жеребцы из Нью-Йорка» состоялся при закрытых дверях. В узком кругу. На видеомагнитофоне майора Колобкова. Но без звука. По поводу чего рядовой Евсеев искренне расстроился.

— Вот что он ей сейчас говорит? — сокрушённо бормотал он.

Фома хихикнул:

— А тебе не пофиг?

— Можно подумать, если бы звук был, мы бы тут его на всю казарму слушали! — поддержал его Прохоров.

— Ты смотри, блин… Акробаты, ё-моё! — восхитился искусством исполнителей младший сержант Фомин.

Евсеев пренебрежительно хмыкнул:

— Чё акробаты… Я однажды тоже так с двумя…

— Ну-ну! Опять начинается! — скептически шепнул Прохоров. — Фома, снимай лапшу — завтра «духов» кормить будем!

— Да я серьёзно! Вот точно так же! — обиделся Евсеев.

Фома недоверчиво подколол:

— С негритянками?.

— Не, они белые были! Реально! Не, ну я не то что расист… Просто такие попались…

Прохоров ошеломлённо ткнул пальцем в экран:

— И вот так вот?!

Евсеев честно открыл рот в полном изумлении:

— Не-е… такого не было…

Капитан Зубов сидел за собственным столом. В своей родной канцелярии. Он пытался составить план-конспект. Но писать на клочке свободного пространства между утюгом и миксером было непросто.

Барахло майора Колобкова постоянно попадало под руку, мешая работать. Внезапно из коридора донеслась команда дневального:

— Рота, смирно-о!

И тут же в кабинет ворвался разъярённый зам командира, заорав с порота:

— Что это за рота у тебя, капитан?! Кого ты воспитываешь?

Рецидивистов?!

Зубов встал, недоумённо поднимая брови:

— Никак нет, товарищ майор!

Колобков подскочил к столу:

— Что сегодня ночью делали Фомин, Прохоров и Евсеев?!

— Спали, наверное… Не знаю… — растерялся от такого напора ротный.

— А как насчёт смотрели порнуху?! На моём видеомагнитофоне!.

Прямо у тебя в кабинете?!

— Как?

— Не знаешь, что у тебя в роте творится!!

Зубов высунул голову в коридор:

— Фомин, Прохоров!

За его спиной продолжал разоряться бешеный Колобок:

— У тебя в роте ничего оставить нельзя!. Сегодня же перевожу всё в штаб! А может, у них и от штаба ключи есть?!

В канцелярию мимо его торшера протиснулись сержанты. Они замерли на пороге. Капитан грозно уставился в их честные физиономии:

— Что вы делали сегодня ночью?!

— Спали… — не очень убедительно буркнул сержант Прохоров.

Колобков завопил:

— Спали они!! Шишки в кулачишки?! Письки всю ночь лимонили?!

Где кассета?!

— Какая кассета? — ненатурально удивился Фома.

— Мне что, снять отпечатки пальцев с видеомагнитофона?!

Сержанты впали в ступор, потеряв дар речи. Майор рявкнул:

— Пять нарядов вне очереди!. Дневальными!. Очки драить!!

Ротный попытался вмешаться:

— Товарищ майор, не положено… Они сержанты… Им до дембеля…

— Рядовыми на дембель пойдут!! — завопил Колобков, выскакивая из канцелярии…

Сержанты за компанию с рядовым Евсеевым драили туалет.

Давно забытое занятие им не нравилось. Прохоров злобно сплюнул в недочищенный писсуар:

— Блин! Ну, чмо! Ну, мудак! Чтоб я, без двух месяцев дембель, толчки драил! — Он покосился на замершего со щёткой Фому. — А ты чё стал?!

Тот покрутил головой:

— Да вот думаю… Откуда он узнал, если Кабанов в санчасти?

— Откуда-откуда!. — заворчал из унитазных дебрей Евсеев. — Догадался! Это ж его магнитофон!

— А может, мы с Кабановым ошиблись?. — вдруг спросил Фома.

Евсеев и Прохоров прекратили работу, уставившись на приятеля.

Сержант пожал плечами:

— Как это — ошиблись?.

И тут по коридору дробно простучали каблучки. Стук приблизился, на секунду приостановившись в нерешительности. Потом в туалет вдруг ворвалась разгневанная медсестра. Глаза её метали молнии, а голос дрожал от возмущения:

— Вот вы где! Ну что, довольны?!

Все трое замерли, ничего не понимая. Первым в себя пришёл Евсеев. Он усмехнулся и тонко намекнул:

— Это вообще-то МУЖСКОЙ туалет…

Но его слова прошли незамеченными. Старший сержант Пылеева облокотилась на подоконник, переводя дух. Потом выпалила:

— Кабанов из-за вас таблеток наглотался! Еле откачала!

В туалете повисла звенящая тишина. Сержант Прохоров чуть не сел в писсуар.

— М-да… вот это головастик дал!.

— И не стучал он никому!. — убеждённо бросила медсестра.

— Как это не стучал?! Я же сам лично видел, как он записку Колобкову строчил! — Фома возмущённо отбросил щётку.

Ирина расхохоталась ему в лицо:

— Записку?! Вот его записки!! У него их — полные карманы!! — она швырнула на подоконник горсть скомканных бумажек.

Евсеев развернул одну из них, зачитав вслух:

Ты сказала, я не модный,

Тихо под дождём дрожа.

Взгляд твой был такой холодный.

Холоднее штык-ножа…

Он поднял глаза.

— Не понял, это что?

— Стихи!. Он СТИХИ писал, понятно вам?! — процедила девушка.

Фома стащил с головы кепку и в сердцах хлопнул ею об пол:

— Японский городовой!. Твою мать!.

Загрузка...