Толик Марков, нежась в своей кровати сладко потянулся. Воскресенье было самым любимым его днём недели. Ведь в два часа — репетиция, вечером — концерт, а в понедельник — единственный выходной. «Сегодня как следует, отработаю, — подумал он, — а завтра буду валяться под одеялом до темноты». Как это не парадоксально, но и от занятия любимым делом можно устать.
— Галя, вставай, — толкнул он в бок обнажённую девушку, которая своим стройным телом горячо грела правый бок.
— Ну-у-у, — сегодня выходной недовольно протянула очередная подруга восходящей поп звезды.
— Давай, давай, свари мне кофе, — подтолкнул Галю музыкант. — И вообще тебе давно пора.
Девушка недовольно выпорхнула из-под одеяла и специально, чтобы раззадорить Толика пошла включать электроплитку, соблазнительно покачивая своей пятой точкой. Маэстро недовольно поморщился. «Блин! — Подумал он. — Из-за этой вертихвостки поссорился с Лизой. Как перееду в новое жильё, больше никаких подруг по месту жительства! Итак, от них одни проблемы!»
Как бы сказал великий комбинатор: «После Алуштинских гастролей, Толик Марков основательно «забурел». В его комнате стали появляться дорогие вещи. Дефицитный чёрный кофе с "черного" же рынка. Катушечный магнитофон. Хорошие кожаные ботинки. И он даже недавно приобрёл себе красивую золотую печатку. А сколько у него было подруг в Алуште, больше половины которых Марков уже успел позабыть? Здесь в Москве он немного угомонился. И с новенькой клавишницей из группы, с Лизой Новиковой, у него вообще роман продлился целых пять дней. Рекорд!
— Я вырастил чудовище! — Как-то в сердцах заявил ему Богдан Крутов. — Ты Марков — аморальный тип!
— Зато ты — моральный, — пробухтел в ответ Толик. — И хватит капать мне на мозги! Я алкоголь не пью, сигареты не курю, на репетициях и концертах вкалываю как проклятый! Имею право иметь столько женщин, сколько захочу. Тем более они на меня сами вешаются. Думаешь, мне легко отбиваться?
— Не делай добра, не получишь зла, — выдал в том разговоре новую непонятную для Толика фразу Богдан.
Наконец, в комнате запахло ароматным напитком с "чёрного" рынка. И только сейчас Марков заметил, что его очередная подруга что-то ему долго рассказывает.
— Да, да, да, — покивал он головой. — Но, нет.
— Ты не хочешь, чтобы я к тебе сегодня пришла? — Удивилась девушка, которая до сих пор кроме трусиков ничего на себя не накинула.
— Всё! — Легонько хлопнул рукой по столу Марков. — С этого момента никаких баб! Меня можно сказать скоро из-за вас из группы выгонят! За аморалку.
— Так мы никому не скажем, — пролепетала Галя, смотря на объект своего вожделения большими наливающимися влагой глазами.
— И не говори, — махнул рукой Толик. — Всё меня уже машина у подъезда ждёт.
Дело в том, что пару раз восходящей поп-звезде, как иногда называл его Богдан, приходилось уже спасться бегством от первых нескромных фанаток. Поэтому Крутов, когда мог, возил его сам, но чаще Толика подвозил водитель с автобазы за небольшую постоянную плату.
Перед выходом Маэстро натянул на нос чёрные очки и поднял повыше воротник своего осеннего плаща. Галю он выпроводил из квартиры, где снимал комнату, звонким шлепком ладонью по заднице.
«Чувствую себя как шпион на вражеской территории», — недовольно поёжился музыкант, выходя из подъезда, где его уже привычно ожидала отечественная «Победа», то есть советский автомобиль ГАЗ-М-20. Неожиданно для него, кроме Николая за рулём, в салоне на заднем сиденье оказался ещё один мужчина в шляпе.
— Привет, Коля, — поздоровался Маэстро, садясь в машину. — Шабашишь? — Намекнул музыкант на ещё одного пассажира.
— Да нет, это по твою душу, — ответил водитель.
— Здравствуйте, я представитель «Москонцерта», — зачастил неизвестный товарищ. — Вот хочу предложить вам договор.
Мужчина протянул Маркову папку с бумагами.
— Коль, поехали, не люблю на репу опаздывать, — недовольно пробурчал музыкант, разглядывая неприятные глазу печатные буквы непонятных канцелярских слов.
И «Победа» мягко тронувшись, покатила по осеннему городу, который уже окаймляли унылые лысые деревья. «Такое ощущение, что жизнь заканчивается, — мелькнула в голове Толика грустная мысль. — Сейчас ещё снежком завалит и кабздец!»
— Короче, что вы предлагаете? — Марков вернул мудрёные бумаги мужчине.
— Что мы предлагаем, — промурлыкал товарищ из «Москонцерта» себе под нос и, что-то начеркав карандашом на отдельном листе, протянул его Толику.
— Это за одно выступление всей группе? — Улыбнулся Маэстро.
— Зачем всей группе? — Искривил неприятной улыбкой лицо мужчина в шляпе. — Вы меня не так поняли, мы предлагаем договор вам одному. Без группы. И это не за выступление, а за месяц. Вы ведь, как бы это поточнее выразиться, лидер — звезда. А музыканты у нас и свои есть. Лучше ваших. С «Москонцертом» у вас…
— Понятно, — перебил гражданина Марков, — я сейчас зарабатываю треть этой суммы за один танцевальный вечер. Вы же мне предлагаете бросить своих друзей и иметь за предательство этот мизер?
— Вы получаете больше министра? — Удивился «Москонцерт» в шляпе.
— Во-первых, не получаю, а зарабатываю. Во-вторых, я же не министром работаю. Меня, может быть, уже слушает больше миллиона человек. А некоторых министров, кроме газетчиков, никто и не знает! — Завёлся неожиданно для себя Толик.
— А в-третьих? — Мужчине вдруг захотелось поддеть зарвавшегося пацанёнка.
— А в-третьих, мы уже приехали, — улыбнулся музыкант. — Вам — налево, мне — направо. Ну, и до свидания!
Водитель «Победы» чтобы не заржать в голос сделал вид, что закашлялся. Между тем перед входом в ДК Строителей было необычайно многолюдно. Даже немного больше чем перед очередной «Дискотекой». И уже на подходе у Маркова, который прятал глаза за чёрными очками, стали спрашивать лишний билетик.
— У вас есть лишний билетик? — Уже в третий раз обратились ко мне любители театрального искусства, когда я пробирался на репетицию.
Кстати, на здании самого ДК красовалась новенькая афиша, на которой были изображены Высоцкий, Трещалов и Шацкая, а под ними большими буквами было написано: «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» Нина стояла посередине и смотрела вперёд, а Владимир Семёнович и Владимир Леонидович стояли по краям, причём спиной к своей партнёрше по спектаклю, и тоже смотрели на беспокойную площадь перед дворцом культуры. Почему Ипполит оказался повёрнут спиной к Наде — это мне было понятно. Но почему повернули Женю спиной к новой возлюбленной из Ленинграда — было загадкой. Видать и нашей художнице-оформителю из ДК, Маше Ларионовой, неверный Лукашин тоже был внутренне неприятен.
— У вас не будет лишнего билета? — Обратилась ко мне женщина лет сорока пяти с удивительно знакомым лицом.
Я хотел было пробормотать на автомате: «Извините, нет», — как вспомнил эти интеллигентные черты.
— Здравствуйте Марина Ворожцова, — улыбнулся я. — Вы мне летом подарили оберег от… От всяких нехороших мыслей. Ну, в древне Волково, — добавил я, так как женщина меня не узнала.
— Богдан? — Удивилась художница. — Вы? Такое ощущение, что вы стали и выше, и больше, и шире в плечах.
— Закабанел, — подсказал я нужное слово. — Рост был 172 сейчас 174.
Вдруг к женщине подошел, судя по озадаченному лицу, её муж. Он был не то археологом, не то архитектором, этого я не запомнил.
— Здравствуйте, — кивнул я ему. — Билетов у меня лишних нет, и вообще никаких нет, зато я могу вас провести внутрь и посадить на запасные места. Согласны?
— А сколько это будет стоить? — Пробасил мужчина.
— Какие деньги? — Я повёл интеллигентную пару театралов окольными путями, в обход ДК. — За оберег я вам должен намного больше. Кстати, хотел спросить, а картина «Туманная река» ещё случайно не продана?
— Совершенно случайно, — улыбнулась Марина Ворожцова, — её недавно купил один писатель. Представляете, пишет фантастический роман про человека, который внезапно попал из нашего 1960 года в 1939 год в Ленинград.
— Чудик, — пробурчал муж Ворожцовой.
— А причём здесь «Туманная река»? — Удивился я.
— Писатель сказал, — ответила, аккуратно ступая по кривой окольной дорожке художница, — что эта картина очень походит по его описанию на пересечение миров.
— Никто это не напечатает и читать не будет, — отстаивал свою точку зрения на сугубо материалистическую картину мира мужчина.
— Игнат! — Одёрнула его Марина.
— Очень интересно, — признался я. — Ну и что там этот человек в 1939 году будет делать?
Я открыл запасным ключом чёрный вход, как разведчик посмотрел — нет ли «хвоста», и завел супругов внутрь ДК. Провел их по темному коридору и вывел практически за кулисы цены. С одной стороны — гримёрки, с другой — выход в фойе.
— Что там произойдёт в 39? — Повторил я вопрос.
— Я всего не знаю, — пожала плечами художница. — Просто 1939 год — это же перед самой войной. Нужно же как-то спасать страну! А паникёров вокруг отдают под суд.
— Это понятно, — мне вдруг захотелось хоть краем глаза полистать ту книгу.
— И этот мужчина решает устроиться работать в газету, — Ворожцова выразительно посмотрела на часы. — И начинает писать рассказы, якобы воспоминания старого фронтовика, про то, как тот ловко бил фашистов в Испании за счёт украденной у врага радиосвязи.
— Да, — согласился Игнат. — Если бы у нас в начале войны была бы нормальная радиосвязь хрен бы фрицы дошли до Москвы. Дальше Белоруссии бы не пролезли.
— Любопытно, — пробормотал я. — Пойдёмте посажу вас на дополнительные места.
В помещении ДК раздался второй театральный звонок. Я провёл Ворожцовых в зрительный зал, мило улыбнувшись знакомому контролёру, и усадил в проходе на два дополнительных стула из фойе.
— А как книга будет называться, если её напечатают? — Спросил я на прощанье.
— Наверное «Туманная река», — удивилась моей заинтересованности Ворожцова.
— Идиотское название, — пробурчал её муж.
Почти половину репетиции этот разговор не шёл у меня из головы. Интересно откуда этот писатель знает про Туманную реку? Где он её видел? Может быть, по-настоящему воображение работает именно так: считывает реальную информацию из инфополя? Может быть, ещё доведётся с ним поговорить. Ведь последнее посещение того загадочного пересечения Миров, когда я упал в обморок на премьере спектакля, меня совсем не порадовало. Кстати, и Мара, и Велес тоже были озадачены.
— Богдан! — Шлепнул своими палками по рабочему барабану из всех сил Санька Земакович. — Ну, ты что уснул?
— ЧК не спит, ЧК — дремлет, — пробормотал я.
— Я говорю, что недавно песню новую сочинил, — Зёма сделал сбивку на барабанах.
— Сам? — Удивилась Наташа.
— Точнее не всю песню, — Санька почесал затылок.
— Точнее не сочинил, — пробурчал Толик.
— Показывай что получилось, — пробасил Вадька Бураков.
— Какая мелодия? — Заинтересовалась Лиза.
— Пока без мелодии, — Земакович прокашлялся:
Льёт ли тёплый дождь,
Падает ли снег,
Я в подъезде против дома
Твоего стою. Жду.
— Чего? — Первым спросил Бураков.
— Ни чего, а кого, — пояснила витиеватую мысль друга Наташа. — Машку он ждет.
— Тогда уже не против дома, а против ДК, где она допоздна афиши малюет, — внёс «существенное» дополнение Вадька.
— А где песня? — Психанула наша нервная рок-звезда, Толик Маэстро.
— Может Богдан сам дальше досочинит? — Посмотрел на меня с надеждой Санька.
«Композитор Давид Тухманов, поэт Онегин Гаджикасимов, певец Валерий Ободзинский, — пробурчал я про себя, — извините товарищи дорогие, придётся вам придумать лет через восемь вместо «Восточной песни» что-нибудь другое».
— Что вы так все на меня смотрите? — Обратился я к друзьям. — Хорошее начало будущего хита. Тащи Толик свою записную книжку. Сейчас мы подъездную песню Саньки Земаковича до ума дотрунькаем. Тем более нам к концу месяца нужно записать новый материал на диск.
— И музыку прямо сейчас сочиним? — Удивилась Лиза, проведя тонкими музыкальными пальцами по клавишам.
— Нам же не симфоническую поэму Рахманинова нужно изобразить, — хохотнул я. — Сейчас на трёх блатных аккордах и сбацаем про влюблённого джигита из подъезда. Значит, начало такое…