Творение. История искусства с самого начала

Глава 1. Тайные знаки жизни

Первобытные люди жили в непосредственной близости к природе: скитались по земле небольшими группами, укрывались в скалах, пили воду из рек… Существуя наравне с другими животными, человек никак не выделялся.

И всё же разница была. Руки человека превращали камни в орудия, а его глазомер придавал им симметричную форму. Из погасших костров люди брали угли и рисовали ими на шершавых стенах пещер и на гладких плоских камнях. Свои тела они украшали ракушками, найденными на берегу, а кожу разрисовывали красноватыми красителями, смешанными в пустых раковинах. Они оставили следы своего присутствия в пещерах, куда возвращались каждый год, поколение за поколением.

Примерно пятьдесят тысяч лет назад небольшая группа людей покинула дом своих предков, африканский континент, и отправилась бродить по миру. Именно с этого момента до нас дошли самые ранние свидетельства нового человеческого умения, существовавшего, быть может, уже десятки тысяч лет, но только теперь оставившего след, — умения создавать образы. Несколько угольных штрихов — и возникал олень, бегущий по стене пещеры. Несколько надрезов вдоль куска дерева или слоновой кости — и в руке оказывался пойманный лев.

Как будто в человеческом сознании зажегся свет.

Примечательно, что самые ранние из известных изображений появляются в разных концах света примерно в одно и то же время.

На известковой стене пещеры одного из островов Малайского архипелага (современном Сулавеси) человек с помощью красной охры изобразил свинью — вероятно, целебесскую, обитающую на острове. Можно представить, как, разжевав конец палочки и набрав размягченными волокнами охру, древние художники нарисовали четырех волосатых свиней, а рядом оставили два трафаретных отпечатка ладоней, раздувая краску между растопыренными пальцами: словно это руки охотника, тянущиеся к своей добыче[1]. Похожие рисунки целебесской свиньи наряду с аноа (небольшим пугливым буйволом), а также по крайней мере одно изображение крохотных человеческих фигурок, вероятно, охотников, обнаруживаются на стенах многих пещер юго-западного побережья острова Сулавеси: они были сделаны на протяжении долгого периода — возможно, десятка тысяч лет.

Несколько тысяч лет спустя на другом конце света за работу принялся еще один художник: он взял бивень шерстистого мамонта и с помощью каменного орудия вырезал из него фигурку льва, стоящего на задних лапах[2]. Пустоту внутри кости он умело превратил в промежуток между львиными лапами, а благодаря изгибу бивня фигура приняла наклонно стоячую позу, словно лев слушает или даже говорит что-то, будто человек.

Отпечатки рук и рисунок целебесской свиньи. Леанг Тедонгнге, Сулавеси. Возраст более 45 500

Изделие, должно быть, наделялось магическими свойствами или даже становилось объектом божественного поклонения — но не исключено, что фигурки вырезались просто ради того, чтобы ими любовались. Мы никогда не узнаем этого наверняка. Однако нет никаких сомнений в умелости резчика, в его способности увидеть в бивне мамонта форму льва еще до того, как он приступил к своей работе. Должно быть, он вырезал таких стоящих львов и раньше, оттачивая мастерство, обдумывая, какую форму можно создать из бивня, а возможно, и из других материалов — куска дерева или камня мягкой породы. Как и целебесская свинья с Сулавеси, стоящий лев, найденный в регионе современной Южной Германии, является одним из самых ранних из дошедших до нас художественных изображений, созданных с мастерством, за которым стоит долгая традиция предков, изготавливавших каменные орудия.

Уже на протяжении десятков тысяч лет, быть может, еще со времен первого современного человека (известного нам как «человек разумный»), появившегося в Африке примерно триста тысяч лет назад, люди начали выцарапывать на камнях и раковинах зарубки, чертить линии палочками с охрой — косые штрихи и «сеточки», смысл которых до сих пор не разгадан. Они могли обозначать общее для тех людей знание о каких-то сторонах жизни, а может, это просто были знаки человеческого присутствия.

Стоящий лев (?). Возраст более 40 000. Бивень мамонта. Высота 31,1 см

Рисунки лошадей, мамонтов, носорогов. Пещера Шове, Валлон-Пон-д’Арк. Около 32 000–30 000 г. до н. э.

Через несколько тысяч лет после создания стоящего льва другой рисовальщик взял из погасшего костра уголек и принялся рисовать линии на стене пещеры. В дрожащем свете масляной лампы или деревянного факела эти образы, должно быть, оживали в танце, и казалось, что по стене галопом неслись кони. Прежде чем изобразить столь живую картину, их создатель должен был наблюдать табуны лошадей и наверняка тренировался чертить их контуры на земле или процарапывать в камне. Тот человек научился отделять лошадей от других животных с помощью звука, ставшего затем их именем, быть может, он шептал его про себя, когда рисовал. Линии художника верно отражают силу лошадиных голов и мягкость их гривы — рисунок выполнен с любовью и вниманием. Эти кони стали частью целого бестиария, собранного на юге Франции в пещере, известной как пещера Шове, заняв свое место среди дерущихся носорогов, оленей и шерстистых мамонтов.

Почему эти резные фигурки и рисунки одновременно появились в разных концах света, остается загадкой. Этого невозможно объяснить контактами между их создателями, ведь они жили на разных континентах. Возник ли в долгом процессе человеческой эволюции единый импульс, благодаря которому в этот самый момент в ответ на изменившиеся обстоятельства в человеке пробудился инстинкт созидания образов? А может, он появился еще раньше, зародившись вместе с человеком, но те изображения оказались утрачены[3]?

Само странствование, миграция на восток и на запад Евразии, перемещения по земным просторам и океанам также могли подстегнуть развитие художественных способностей. Приспособление к территориям вдоль прибрежных путей миграции подразумевало новые способы коммуникации, сигнализирующие об опасной или, наоборот, благоприятной ситуации. Перед бродячими охотниками открывался новый мир природы — птицы, животные, растения, леса, реки и горы; менялись климатические зоны — от засушливых знойных пустынь до холодных горных перевалов и бескрайних просторов тундры. Это было опасно и физически тяжело, поэтому охотники не только любовались природой, но и вели против нее войну, истребляя на своем пути целые виды.

Изображение фигур животных было частью этой борьбы — познанием открывавшегося мира. Образ мог служить также актом мемориализации. Дойдя до оконечности скалистого полуострова, уходящего в океан, вдали от дома своих предков, охотники вырезали на рассыпанных по берегу огромных валунах очертания бесчисленных животных. Одно из них изображает волка с полосатой спиной, известного как тасманийский тигр, который вскоре был истреблен в этом районе, получившем название полуостров Бурруп, в Северной Австралии.

Люди начали запоминать и фантазировать, воображая то, что может оказаться за горой или в долине вниз по реке. Развитие способности мыслить образами было неотделимо от длительной истории миграции и знакомства с природой во всём ее поразительном многообразии и изобилии — знакомства, начавшегося задолго до этого, еще в африканской колыбели.

Одно мы можем сказать с уверенностью: первые три десятка тысяч лет изобразительное творчество было посвящено единственному сюжету — животным. Однако не все виды животных нашли своих художников: большинство рисунков, во всяком случае, на стенах пещер, изображают либо бизонов, либо лошадей. Уникальная пещера Шове наполнена также мамонтами, львами, лошадьми, оленями, медведями и носорогами, не считая необычных зверей вроде ушастой совы или пантеры.

Эта одержимость животными обнаруживается везде, куда бы ни пришли люди: от пещер Южной Франции до скалистых берегов Австралии. За тридцать тысяч лет не было создано ни одного пейзажа, рисунка растений, деревьев, неба, моря, солнца или луны — всего того, что окружало древних людей и играло неменьшую роль в их выживании.

Возможно, животных выделяла их изменчивая наружность. Древние люди промышляли охотой и собирательством, им было необходимо мгновенно распознавать добычу. Создаваемые образы отражали глубокое знание повадок и внешности животных — например, зимнюю окраску или возраст оленей в зависимости от вида их рогов[4].

Женская статуэтка из Дольни-Вестонице. 29 000–25 000 до н. э. Обожженная глина. Высота 10,1 см

Тысячи лет спустя после того, как один древний человек вырезал льва, другой мастер создал из бивня шерстистого мамонта изображение двух оленей, чьи вытянутые тела и задранные головы говорят о том, что они плывут. Окраска на боках показывает, что это олень-самец преследует самку. Все детали тщательно соблюдены: сохранен не только пол животных, но и их видовая принадлежность к северным оленям, а также время года — развитые рога и длинная шерсть говорят о том, что олени плывут через реку осенью. Их глаза выпучены от усилия и от страха перед опасной задачей[5]. Подобные наблюдения были результатом ежедневного сосуществования с животными, — способствующего изучению и даже духовной связи с ними, — которые человек обратил в свое преимущество. Изображения хранили знания об охоте, накопленные многими поколениями, и благодаря им человек постепенно обрел свое выигрышное положение в мире.

И всё же в этом новом мире образов явно отсутствовало одно животное — сам человек. География следов присутствия древнего человека очень разнообразна — начиная с древнейших орудий из тесаного камня и заканчивая линиями, сделанными охрой на камнях и раковинах, которым более ста тысяч лет. Трафаретные изображения рук, созданные выдуванием красителя на прижатую к стене и растопыренную ладонь, обнаруживаются везде, куда люди смогли дойти на своем долгом миграционном пути: от современной Индонезии до Аргентины, Борнео, Мексики и многочисленных стоянок в Европе и Азии. Судя по разнице длины безымянного и указательного пальцев, многие из этих рук принадлежали женщинам[6]. Но первые двадцать тысячелетий творения образов не оставили ни одного изображения беззащитного прямоходящего человеческого тела. Похоже, что в его образах не было потребности.

Древнейшие из дошедших до нас изображений людей — это резные женские фигурки с подчеркнуто крупными детородными частями тела. Лицо одной из них, созданной около двадцати шести тысяч лет назад и найденной на стоянке Дольни-Вестонице (в современной Чехии), не имеет никаких черт, кроме двух диагональных глазных прорезей, как будто на ней надета балаклава. Она является самым древним известным нам предметом из обожженной глины. Фигурка создана по меньшей мере на десять тысяч лет раньше, чем глину начали обжигать для изготовления утилитарных вещей, например, горшков[7]. «Вестоницкая Венера» могла служить талисманом, наделенным волшебными свойствами, однако в силе выразительности и красоте она едва ли сравнится с вздыбленным львом или плывущим оленем. Люди считали себя животными среди множества других, но вовсе не самыми прекрасными или приспособленными к выживанию в этом враждебном мире[8].

Изображения целебесской свиньи на Сулавеси, как и отпечатки человеческих рук в Аргентине или животные на стенах пещер Шове, Ласко, Альтамира и других древних стоянок, говорят о том, что инстинкт создания образов сопутствовал человеку на всём его пути. Но иногда это была лишь короткая вспышка просветления, после которой странствующие охотники вновь надолго погружались в период, лишенный образов. Во многих местах изображений не было вовсе, по крайней мере, в тех формах, которые бы дошли до нас[9]. Но несомненно, творческий импульс проявлялся как-либо иначе — в танце и пении, в древнейших формах музыки или в украшении человеческого тела.

Постепенно — на протяжении тысячелетий — тяга к творчеству и узнаванию образов стала неотъемлемой частью человеческой жизни: частью самой человеческой сущности. Создание изображений стало признаком того, что человек отделился от других животных и природного мира, обретя способность покорить их своей воле.

Через образы мы также увидели самих себя, сквозь время и пространство связали свои мысли с памятью о животных, которые встречались нам во время охоты, о том, как в зависимости от времени года менялась их внешность, и даже о странных и причудливых зверях, являющихся в наших снах. Войти в темную пещеру, где искали укрытия наши предки и где они украшали стены изображениями животных, — всё равно что войти в человеческое сознание: невероятный, волнующий и очень-очень долгий пролог к будущей истории творения.

Примерно двенадцать тысяч лет назад у человека возник еще один инстинкт, продиктованный уже не кочевой жизнью, а новым оседлым укладом — сельским хозяйством, жизнью среди полей и пастбищ[10]. В естественном пейзаже стали появляться большие стоячие камни, совсем не напоминающие естественные скальные образования. Потемневшие от дождей и нагретые солнцем валуны служили местами собраний, где люди отмечали перемены сезонов, — это были вместилища духов и хранилища памяти могучих предков. Знаки нового укорененного образа жизни. Сельское хозяйство позволило человеку производить, обменивать и продавать излишки еды, накапливать богатство. Сильные вожди стали ограничивать свои владения, а люди — воспринимать себя частью обширных групп, объединенных стремлением к общей цели. Вместе эти древнейшие общества оказались способны создавать то, что было не под силу отдельному человеку или семейству. И эти перемены отразились в новых, впечатляющих своим величием каменных формах — первых постоянных знаках человеческого господства.

Дольмен Бугок-ри. Канкхва, Южная Корея. Около I тыс. до н. э.

Развитие каменных построек не заставило себя ждать. Одной из наиболее распространенных форм стал узкий навес или проем, когда большой плоский камень укладывался на верхушки двух стоячих камней.

Подобно древнейшим изображениям охотников-собирателей, эти каменные формы появились во многих местах оседлой жизни далеко за пределами Африки. На одном из полуостровов восточного океана (в нынешней Корее) сосредоточено самое большое количество этих стоячих камней, достигающих порой веса в триста тонн и называющихся «дольменами» (на современном корейском — «коиндоль», или «чи-со’мьо»)[11]. Эти места были кладбищами — ритуал погребения стал важной частью оседлой жизни, — кроме того, камни маркировали территорию: служили точкой привязки к земле для семей и династий. Случайно наткнувшись на грубые, стоящие посреди равнины обветренные камни, путник мог подумать, что они созданы силой природной магии. Кроме того, в них подсознательно отразилось строение человека — прямохождение, «двуногость», монолитность верхней части «тела».

Постепенно люди начали не просто перетаскивать и ставить камни один на другой, но и придавать им форму — научились сглаживать края и делать их плоскими. На древней стоянке под названием Гёбекли-Тепе (в современной Турции) — одном из древнейших скопищ стоячих камней, которые нам известны, — на плоских поверхностях вертикальных монолитов были вырезаны изображения змей, кабанов, лис, уток и туров (разновидность диких быков), а также грифов и скорпионов[12]. Эти камни поставлены вокруг двух более высоких камней в форме буквы Т. На некоторых монолитах Гёбекли-Тепе вырезаны рельефы рук, что превращает их в человеческие фигуры — вероятно, предков или племенных вождей. По сторонам камней также вырезаны небольшие изображения животных. Старые способы выживания — жестокость охоты, убийство животных — вытеснили новое оседлое хозяйство и одомашнение скота, и камни Гёбекли-Тепе свидетельствуют о новом мироощущении человека — его господстве над животными и природой.

Сделав поверхность камня плоской, изготовив блоки с ровными гранями, человек получил возможность создавать более сложные постройки, более прочные стены, защищающие его от ненастья и холода. Они стали первой альтернативой временным укрытиям и пещерам, в которых люди ютились сотнями тысяч лет.

Таршиенский храмовый комплекс. Мальта. Около 3000–1400 до н. э.

Эти постройки — как те, что найдены на современных островах Мальта и Гоцо, — создают впечатление уютных убежищ, хотя украшающие их рисунки порой незатейливы и лишены изящества и жизнеподобия более ранней пещерной живописи и резьбы. Землепашцы и торговцы воплощали в своей каменной «архитектуре» более широкие представления о мире природы и в то же время более внимательное отношение к окружающему пейзажу, восходам и заходам солнца, сочетаниям звезд на небе и к самому человеку, утратив при этом энергию непосредственного наблюдения за дикими животными, которая отличала рисунки и резьбу охотников, поскольку это знание перестало быть необходимым для выживания.

Теперь более важную роль играли смена времен года и знание небесных сфер. Многие храмы на Мальте расположены так, чтобы можно было ясно видеть ночное небо. За неимением календарей и возможности отмерять время, только по движению и положению небесных созвездий можно было составить план — когда сеять, когда ждать дождя, когда собирать урожай. Само здание служило хронометром: часами и календарем одновременно, направляя человеческую жизнь в сторону будущего и в то же время сохраняя память о прошлом. Так называемые коридорные гробницы — представляющие собой крытый переход, спускающийся к расположенной глубоко под землей погребальной камере, — были ориентированы в сторону восходящего солнца. Коридорная гробница Ньюгрейндж (в нынешней Ирландии) ориентирована на восход в день зимнего солнцестояния — так что один раз в год солнечный луч проходит через весь коридор и освещает погребение.

Возведение столь сложно ориентированного каменного сооружения занимало много лет, порой сотни лет — иными словами, этот труд был рассчитан на многие поколения. Их память наслаивалась, создавая ландшафты, в которых глубоко укоренились признаки человеческого бытия. На южных холмах холодного и сырого острова (современной Британии) подобного рода строительное поселение сначала возникло в виде круглого земляного вала, по периметру которого стояли деревянные столбы[13]. Сотни лет спустя из так называемого голубого камня люди вытесали огромные глыбы, перетащили их сюда с гор, расположенных за двести сорок километров к западу, и установили вертикально по кругу.

Стоунхендж. Равнина Солсбери, Уилтшир. Около 3200–1600 до н. э.

Тысячи людей жили в окрестностях возводимого ими сооружения, которое позднее назовут Стоунхендж («хендж» в англосаксонском языке изначально могло означать «висячий», сочетание «висячие камни» указывает на их вертикальное положение). Много поколений спустя после начала строительства с холмов, находящихся в тридцати двух километрах, были привезены еще более крупные блоки песчаника, которые стали опорами для стоечно-балочных конструкций, напоминающих гигантские дверные проемы. Такая операция, включающая в себя обтесывание камней и вырезание в них специальных пазов, чтобы они прочно соединялись друг с другом, была потрясающим образцом планирования и совместных действий большой группы людей.

Воображение человека становилось всё смелее, и каждое новое поколение стремилось превзойти достижения предков. Стоячие камни слегка расширяются кверху, поэтому снизу они кажутся одинаковой толщины — поразительно умное решение. «Перемычки», лежащие на вершинах стоячих камней, слегка изогнуты, выстраивая форму замкнутого кольца. Как и коридорные гробницы, круговое расположение камней ориентировалось на предельные точки солнечного вращения: восхода солнца в день летнего солнцестояния и, с противоположной стороны, его заката на юго-западе в день зимнего солнцестояния. Вероятно, строители подготовили тщательные расчеты, которые потом передавались из уст в уста из поколения в поколение. Стук каменных молотков о вытесанные из породы блоки, должно быть, раздавался в окрестных долинах и на холмах еще сотни, а может быть, тысячи лет.

Судя по найденным здесь костям и обугленным останкам, Стоунхендж был местом захоронения, хотя это не объясняет, зачем понадобилась такая сложная конструкция и последующие изменения, растянувшиеся на века. Кто придумал эту композицию? Как жили строители? Что при виде этих сооружений ощущали люди, прибывшие издалека, возможно, из-за океана? Этого мы никогда доподлинно не узнаем. И всё же эти стоячие камни по-прежнему хранят нечто от тех первых впечатлений: их упрямое присутствие, кажется, замедляет течение времени как непоколебимое свидетельство новых взаимоотношений человека и природы, человека, почувствовавшего единение с миром и другими людьми.

Являясь символом этого нового мироощущения, Стоунхендж едва ли был самым передовым сооружением, особенно на завершающем этапе своего создания, примерно четыре тысячи лет назад. Возникали новые цивилизации, основанные на принципиально новых материалах, таких как железо и бронза. По всему миру, где бы ни поселились потомки первых современных людей, развивались всевозможные способы создания образов, и этот процесс шел поразительно быстро в сравнении с предыдущими тридцатью тысячами лет.

На островах Японии люди на протяжении нескольких тысяч лет изготавливали керамические горшки, украшенные графическими рисунками, образованными веревкой, прижатой к сырой поверхности необожженной глины. А на материке, в Китае, с самого начала оседлости производились искусно расписанные керамические изделия, а также изящные предметы из нефрита. Первая посуда из обожженной глины, по нашим данным, появилась в Японии, Китае и севернее, в Сибири, по-видимому, одновременно: в середине XII тысячелетия до нашей эры, когда в конце последнего ледникового периода стали отступать ледники[14]. В дельте китайской реки Янцзы в IV тысячелетии до нашей эры развивалась цивилизация, основанная на выращивании риса и удивительной системе ирригации. Ее центром был окруженный толстыми стенами город Лянчжу (неподалеку от современного Ханчжоу в провинции Чжэцзян), где мастера с помощью алмазных инструментов обрабатывали камень и с необычайной точностью вырезали замысловатые изображения на символических предметах из нефрита.

Другие цивилизации развивались ближе к колыбели человечества, в жарких регионах, простиравшихся от Египта в Северной Африке, где были построены первые пирамиды, до плодородных речных дельт Месопотамии (современный Ирак) и далее к востоку, к Долине Инда (нынешний Пакистан). Жителя каменного века из Британии, или землепашца из Гёбекли-Тепе, или древнего кочующего охотника из Южной Франции, с Сулавеси или из самой Африки эти новые человеческие сообщества поразили бы своей скученностью, амбициозностью построек и детализацией изображений.

Мы покидаем первобытный, магический мир животных и природы и входим в новую историческую эру непрерывно растущих городов и монументальных зданий — украшенных замысловатыми изображениями и символами, — в которых живут могущественные правители под неусыпным оком грозных незримых богов.