Творение. История искусства с самого начала

Глава 3. Эпоха утонченности

Когда в Месопотамии возникали первые города, к западу от них, на узкой полоске зеленой растительности в пустыне Сахара, зарождалась еще одна цивилизация. Возникновение городов и письменности первых человеческих цивилизаций происходило одновременно в последние годы IV тысячелетия до нашей эры. Но в то время как города Древнего Междуречья, от Урука до Вавилона, постоянно разрушались и отстраивались заново, цивилизация Древнего Египта на берегах реки Нил более трех тысяч лет сохраняла дух неизменной преемственности.

Эта преемственность уходила вглубь бесчисленных тысячелетий существования человека на африканском континенте задолго до появления первых оседлых поселений. Бродившие в человеческом воображении животные, которых скотоводы сахарской саванны тысячелетиями вырезали на камнях, стали культовыми в династическом Египте. Изменение климата и опустынивание саванны, случившееся примерно за пять тысяч лет до нашей эры, вынудили скотоводов мигрировать в долину Нила, на единственную полосу плодородной земли, оставшуюся в регионе. Они принесли с собой изображения животных и превратили их в богов — вероятно, памятуя о своей прежней кочевой жизни[33].

Скотоводы превратились в землепашцев: от ежегодных разливов Нила зависел их урожай, выращиваемый на черноземе, от которого и пошло название их страны — Кемет, «черная земля». Как и в Месопотамии, здесь стали расти города и мощные крепости, но около III тысячелетия до нашей эры произошло революционное событие — возникло первое политическое государство, власть которого распространялась не просто на один регион, как в городах-государствах Междуречья, а объединила собой обширные земли.

Это единство символизирует плита эпохи начала династического Египта, напоминающая по форме щит и сделанная из темно-серого сланца. Изображенные на ней животные и люди, а также пиктограммы, которые мы называем иероглифами, представляют довольно упрощенные, но вполне законченные формы, которые будут воспроизводиться на протяжении более трех тысяч лет. Сокол, воплощающий бога Гора, восседает выше фараона, разящего булавой врага. Пиктограммы в верхней части палетки — между двумя рогатыми головами — обозначают имя фараона: сом («нар») и резец («мер») — царь Нармер, возможно, первый правитель Первой династии. На голове царя двойная корона Верхнего и Нижнего Египта (похоже, что корона также является египетским изобретением), что говорит о нем как об объединителе, царе всего Египта. На оборотной стороне палетки Нармер представлен в виде рогатого быка, а над ним — две кошачьи фигуры серпопардов, чьи длинные шеи, сплетаясь, образуют круг — полый диск, в котором, как предполагается, толкли краску. Это странное животное могло попасть в Египет из Месопотамии, где примерно в это же время его придумали шумеры. Но оно также могло родиться и в воображении скотоводов Сахары, хотя ни на осколках их расписных горшков, ни на камнях в пустыне следов изображений этого зверя не найдено.

Палетка фараона Нармера. Около 3200 до н. э. Алевролит. Высота 64 см

Загадочные символы на плите Нармера создавались в соответствии с набором не слишком четких правил, которые придают всем древнеегипетским изображениям неподвластный времени и мгновенно узнаваемый облик. Все фигуры изображены в профиль и образованы четким контуром и, без каких-либо трюков иллюзии глубины и других визуальных тонкостей. Разделение на регистры, словно линейка на писчей бумаге, придает сценам упорядоченность, хотя не понятно, пользовались ли египтяне какими-то фиксированными пропорциями для изображения человеческих фигур[34]. Целью этих разделительных линий было скорее обозначение места образа на плоской поверхности, включение его в ряд иероглифического письма.

Сочетание слов и изображений, однако, было нормировано: на египетских памятниках редко встретишь изображения без надписей. Иероглифы были одной из форм рисунка, а резные и живописные изображения обладали ясностью письма; подобным образом египетская скульптура — массивная и кубическая — была тесно связана с архитектурой, а здания часто принимали скульптурную форму. В этом смысле письмо и архитектура являли собой двойной идеал египетских моделей и форм — идеал основательности и ясности. Само пространство природы, запечатленное в человеческом сознании, казалось созданным в соответствии с правилами этого идеала: река Нил с ее неизменным течением с юга на север пересекала ежедневный путь солнца, которое прочерчивало свою линию от пустынного горизонта на востоке до пустынного горизонта на западе. В этих линиях координат происходили разливы Нила, по обе стороны которого вода заливала луга с божественной регулярностью. Геометрия была животворящей силой Древнего Египта.

Неудивительно, что совершенная форма пирамиды воплотила культурно-архитектурный идеал древнеегипетской культуры, однако первая постройка этого типа, возведенная примерно через 400 лет после правления Нармера, своей ступенчатой структурой скорее напоминала зиккурат. Пирамида была построена в Саккара, неподалеку от недавно основанной столицы, города Мемфис, в качестве усыпальницы фараона Джосера и являлась частью погребального комплекса, окруженного стеной, с нефункциональными домами, служившими декорацией для похоронных церемоний, продолжающихся долгое время после кончины фараона. В отличие от шумерских зиккуратов, сложенных из сырца примерно в тот же период, пирамида Джосера была построена из камня: это первое известное нам строение, возведенное из обтесанных кусков скалы. В то время как зиккураты являлись цельными сооружениями — храмовыми лестницами, ведущими в небо — пирамиды были полыми усыпальницами, своеобразными воротами в загробную жизнь. Пирамида Джосера и погребальный комплекс вокруг нее были созданы жрецом-архитектором Имхотепом, чья статуя когда-то стояла у входа. То, что имя Имхотепа сохранилось в веках (а мы не знаем ни одного имени архитекторов Древней Месопотамии), является свидетельством величия его замыслов: благодаря созданным им удивительным постройкам, вырастающим посреди пустыни, его, в конце концов, стали почитать как бога.

Разделение истории Древнего Египта на тридцать династий, начиная со времен Нармера, впервые было предпринято грекоговорящим египетским жрецом по имени Манефон в III веке до нашей эры. Впоследствии, полагаясь на наивысшие достижения египетского искусства, были выделены Древнее царство (династии с IV по VI), Среднее царство (династии с XI по XIII) и Новое царство (династии с XVIII по XX).

Золотыми веками египетского искусства признаны IV династия Древнего царства и XVIII династия Нового царства. В период IV династии Древнего царства начинается великая эпоха строительства пирамид — хотя ее начало не было гладким. Первый правитель IV династии, Снофру, обладал собственным взглядом на то, как должны выглядеть пирамиды в Мемфисе: им надлежало быть геометрически безупречными, ведь их грани должны были символизировать лучи божественного солнца, — и по сравнению с ними нагромождение камней пирамиды Джосера казалось недостаточным. Снофру даже назвал свою пирамиду «явление», имея в виду восходящее солнце, однако в реальности она явилась далеко не идеальной: из-за осадки строения рабочим пришлось урезать наклон верхушки, поэтому теперь она имеет куда менее величественное название — «ломаная пирамида», или ромбоидальная. Снофру заставил инженеров выстроить новую пирамиду, и им удалось создать более совершенный вариант, который теперь иногда называют «розовой пирамидой», откуда фараон в итоге и начал свой путь в загробную жизнь.

Демонстрация могущества через создание огромных, геометрически безупречных сооружений, не похожих ни на какие природные формы, в дальнейшем оттачивалась в более прочных материалах (известковый камень) в Гизе, где сын Снофру, Хуфу (Хеопс), и внук Хафра (Хефрен) возвели собственные «побеждающие смерть машины». Вместе с пирамидами сына Хафры, Микерина, эти сооружения явили собой небывалое грандиозное зрелище: покрытые белым турским известняком, они ослепительно сияли в свете яркого полуденного солнца, чьи лучи они и символизировали, заманчиво мерцали в сумерках и таинственно растворялись в утреннем тумане на краю пустыни, там, где дюны незаметно сливаются с небом, а из долины внизу ветер доносит шум города. Здесь, как и среди монолитов Стоунхенджа, время как будто исчезает, а с ним — как надеялись фараоны — исчезает и смерть.

Статуя фараона Хафра. IV династия. Около 2558–2532 до н. э. Диорит

Самой большой была пирамида фараона Хеопса: она построена из более чем двух миллионов камней, каждый из которых весит не меньше тонны, и достигает почти 150 метров — она была выше, чем зиккурат в Уре, и на протяжении нескольких тысяч лет являлась самым высоким зданием в мире. Несмотря на свои колоссальные размеры, она создана с величайшей точностью: три вентиляционных канала, выходящие из центра гробницы и открывающиеся наружу в верхней части пирамиды, направлены точно на три звезды — на юге это Сириус из созвездия Большого Пса — звезда, связанная с богиней Исидой, на севере это Бета Малой Медведицы — созвездия, в состав которого входит также Полярная звезда; во времена Древнего Египта звезда Тубан созвездия Дракона была ближе к небесному Северному полюсу, и ее можно было видеть через третий вентиляционный канал, соединенный с усыпальницей. Такое космическое представление о человеке как центре непостижимо огромной Вселенной не повторится уже никогда.

Подобно гробнице Джосера, каждая пирамида в Гизе являлась частью целого архитектурного комплекса, включающего мастабы — небольшие усыпальницы для членов семьи фараона и высших придворных (слово «мастаба» происходит от арабского «каменная скамья», поскольку снаружи она действительно имеет форму скамьи). Ежедневные поминальные ритуалы совершались в заупокойном (верхнем) храме, построенном у восточной стороны пирамиды. Оттуда тропинка вела ко второму заупокойному храму (нижнему), служившему воротами в поминальный комплекс. Внутри заупокойного храма Хафры, сверкавшего полированным красным гранитом и белым кальцитом, стояли 23 статуи фараона, вырезанные из твердого темного камня диорита, лишь слегка отличавшиеся позами и формами. Фараон показан сидящим, его голова украшена немесом — головным убором, символом царской власти; над его головой парит Гор, раскинув крылья, словно оберегая его. Хафра совершенно неподвижен и бесстрастно смотрит вдаль.

Этот застывший взгляд был обязательным атрибутом облика фараона, создаваемого в царских мастерских. Он мог иметь весьма отдаленное отношение к реальности, особенно если говорить о роскоши, в которой жил изнеженный фараон. И даже если бы Хафра был милостивым правителем, славящимся своим состраданием и умом (что, похоже, было совсем не так), его бы изображали несгибаемым тираном.

Резная панель из гробницы царевича Рахотепа. IV династия. Около 2613–2494 до н. э. Известняк

Статуя фараона, создававшаяся умелыми мастерами, которые отделывали ее с большим тщанием, выполняла еще и практическую роль — вместилища жизненной силы Хафры, его ка, покинувшей тело после смерти. Для этого статую в храме следовало оживить с помощью ритуала «отверзения уст», когда различные магические инструменты — амулеты, ритуальные ножи и части животных — прикладывались к глазам, ушам, носу и рту, символически открывая их, чтобы могла войти ка. В этом тяжелом камне, устремленном в вечность любой ценой, выраженной не только в деньгах, но и в жизнях, утверждалось беспредельное могущество — причем не только в момент торжественного открытия статуи и пирамиды после смерти фараона, но и само строительство храма и гробниц олицетворяло постоянное размышление о власти и могуществе царя, учитывая, что над возведением всех великих заупокойных комплексов царских династий инженеры, рабочие и скульпторы трудились все годы фараонова правления.

Однако египетские мастера изображали и иные стороны жизни. Рахотеп, брат Хеопса (и, стало быть, дядя Хафры), служил верховным жрецом в Гелиополисе, в храме бога солнца Ра. Его гробница в Медуме была богато украшена резьбой и росписями, изображающими сцены охоты, рыбалки, пахоты и строительства корабля согласно египетским канонам[35], — все эти занятия должны были обеспечить ему богатство и могущество в загробной жизни. На панели из известняка, украшающей ложную дверь, — наглухо заделанный проем, через который душа покойного должна была войти в загробную жизнь, — Рахотеп изображен в профиль, сидящим у стола с подношениями, на котором лежат половинки хлебов. Наверху иероглифами даны обозначения различных полезных предметов, которые ему следует взять с собой в путешествие в загробный мир: благовония, подводку для глаз, вино и инжир. Изначально панель была расписана, и утраченные краски изображали Рахотепа в леопардовой шкуре, спускающейся до самых щиколоток. Всё это говорит не только о загробном пути, но и о стремлении продлить наслаждение земными благами. Когда у вас в распоряжении царские богатства, что может быть досаднее, чем тягостная смерть, внезапно оборвавшая жизнь? И что может быть лучше, чем перспектива бесконечной жизни без каких-либо невзгод?

Статуя царевича Рахотепа и его жены Нофрет. IV династия. Около 2613–2494 до н. э. Раскрашенный известняк

Строгий изобразительный канон исключал «лишнюю» информацию, и мы не можем узнать, кем был Рахотеп помимо того, что приходился сыном фараону Снофру и, стало быть, братом Хеопсу. Однако кое-что узнать всё же можно. Две оштукатуренные и раскрашенные каменные скульптуры комплекса представляют Рахотепа и его жену Нофрет сидящими рядом (во всяком случае, сейчас они сидят вместе, хотя, возможно, статуя Нофрет изначально была в ее могиле, неподалеку). Рахотеп одет в скромную белую набедренную повязку, его кожа темнее, чем кожа супруги, что тоже соответствовало не столько действительности, сколько канону. Его глаза подведены сурьмой, а на шее висит амулет. У Нофрет на голове пышный парик, из-под которого виднеются ее собственные волосы. Под полосатым воротником с серебряными подвесками видны бретели ее облегающего белого платья. Эти незначительные детали позволяют нам заглянуть в их жизнь, невзирая на условность и символичность этих скульптурных портретов. У Нофрет как будто более решительное и умное выражение лица, чем у ее мужа. Возможно, в семейной жизни она играла лидирующую роль и управляла домом, тогда как Рахотеп был сосредоточен на своих жреческих обязанностях, поклоняясь солнцу в Гелиополисе.

У Хеопса был еще сводный брат, Анххаф, надзиравший над строительством его пирамиды и погребальных храмов. Едва ли строительство таких масштабных и сложных сооружений было легким делом, несмотря на то что в Египте сложилась невероятно эффективная система рабочей силы, делившая рабочих на бригады примерно по две тысячи человек, а те подразделялись на более мелкие группы, которые часто соревновались между собой, придавая делу строительства пирамиды дух спортивного состязания. Однако условия труда были весьма тяжелыми, и соперничество нередко оборачивалось бедами и несчастьями, что только добавляло визирю забот. Впоследствии Анххаф стал еще и советником Хафры, известного своим деспотизмом. Сохранившийся бюст Анххафа, сделанный из известняка и покрытый гипсом, являет образ не божественного величия, но практической силы, которая видна в его тяжелом взгляде, мешках под глазами и суровой складке губ. Такого жизнеподобия скульптору удалось достичь благодаря податливому материалу: гипс очень пластичный материал, а известняк мягче, чем диорит. Вполне возможно, что этот образ был создан мастером самого высокого уровня[36]. Впрочем, вряд ли портрет действительно передавал реальные узнаваемые черты Анххафа: древние египтяне, по-видимому, не считали реалистичность доблестью. И всё же перед нами как будто живой человек со своими жизненными проблемами. Кажется, он размышляет вовсе не о том, как будет пировать в загробном мире, а об известковых карьерах Туры, расположенных чуть ниже Гизы по течению Нила, о предстоящей погрузке облицовочного камня для пирамиды… Это образ живого человека, а не бесстрастной власти фараона[37].

Бюст царевича Анххафа. IV династия. Около 2520–2494 до н. э. Раскрашенный известняк. Высота 50,5 см

Бюст был установлен в гробнице Анххафа в Гизе. Заказывая работу, Анххаф, возможно, хотел создать нечто отличное от стиля фараонов. Может быть, он только что узнал о грандиозном проекте Хафры и подумал, что тот перешел границы разумного: племянник приказал вырезать в скале на плато Гизы, неподалеку от своей погребальной пирамиды, монументальную фигуру льва. Лицу этого гигантского существа были приданы черты самого Хафры, и сегодня он известен как Большой сфинкс — загадочный и безмолвный свидетель воли тирана.

Древнее царство казалось вечным, однако в конце VI династии, примерно в 2180 году до нашей эры, оно как будто исчезло в вихре песчаной бури. Причиной тому, несомненно, стали засухи — самый страшный кошмар любого фараона. Судьба династии зависела от ежегодного разлива Нила, орошавшего земли по обоим берегам и обеспечивающего хороший урожай. Нет дождя — нет пищи, и виноват во всём фараон.

Если правителей Древнего царства почитали как богов, то фараоны так называемого Среднего царства держались у власти благодаря военной силе, ведь это были времена политической нестабильности, а затем и гражданской войны. В то же время это был период великой литературы, и по этой причине эпоха представляется нам, потомкам, более живой, чем любой другой век династий. Возникли сюжеты, располагающие к более глубокому осмыслению человеческой судьбы, чем когда-либо раньше. Это касается и философских текстов («Беседа разочарованного со своим духом»), и захватывающих историй («Сказка о потерпевшем кораблекрушение»), и великого повествовательного произведения «Странствие Синухета» — истории о придворном, бежавшем в Палестину и там тоскующем о возвращении на родину. Были среди этих текстов и не по-фараонски забавные: так «Поучение Хети» рассказывает о человеке, который советует своему сыну выбрать из всех профессий ремесло писца, другие же профессии он выставляет в черном цвете. В конце концов, что может быть лучше, чем целыми днями оставаться дома и зарабатывать на жизнь письмом? Уж лучше, чем работать на строительстве пирамиды.

Скульпторы Среднего царства почти не продемонстрировали какого-либо технического развития относительно своих предшественников. Из мастерских фараонов вышло немного работ, сравнимых со строгой статуей Хафры времен Древнего царства или реалистичными портретами Анххафа, Рахотепа или Нофрет. Пирамиды этой эпохи тоже не превзошли размерами пирамиду Хеопса, и не было создано столь же поразительных памятников, как Большой сфинкс.

Однако возник новый тип царского портрета, придававшего фараону больше индивидуальности: его изображали с изможденным заботами лицом и более «портретными» чертами, хотя, разумеется, мы не можем сказать, насколько эти изображения передавали настоящий облик фараона[38]. Одним из лучших является портрет Сенусерта III, правителя XII династии, который, опираясь на достижения своих предшественников, вернул фараонам абсолютную власть после длительного периода феодализма, когда политическая воля сосредоточивалась в руках местных принцев — номархов. Сенусерт создал систему укреплений, протянувшуюся до самой Нубии, откуда везли золото, слонов и рабскую силу, а также основал новую столицу неподалеку от Мемфиса. Кроме того, он ввел новый тип изображения фараона. Его бюст, вырезанный из желтоватого кварцита, показывает лицо человека «пожившего» в обрамлении головного убора немеса[39]. Его глаза словно омрачены усталостью, между бровей залегли морщины, а под иссохшей кожей проступают кости скул. Увеличенные уши показывают, что благодаря разветвленной сети шпионов фараон-тиран слышит всё. Скульптор, создавший портрет Сенусерта, чтобы впоследствии другие делали с него копии, дотошно воссоздал очертания костей под кожей, подмечая мельчайшие изгибы формы на лице и превращая кварцит в закаленную властью плоть фараона.

Голова Сенусерта III. XII династия. Около 1874–1855 до н. э. Желтый кварцит. Высота 45,1 см

Во времена XII династии на Нил вернулась стабильность, которая продолжалась еще примерно пятьдесят лет после смерти Сенусерта III, до восшествия на престол первой правительницы Египта Нефрусебек. Прошло еще более трехсот лет, прежде чем на берегах Нила наступил следующий период расцвета цивилизации фараонов, когда на протяжении двух с половиной веков правления царей и одной царицы XVIII династии властвовала эпоха Нового царства.

Южный город Фивы превратился в блистательную столицу Египетской империи. При втором царе, Аменхотепе I, были построены храмы и большие ворота в форме так называемого (греческого) пилона, состоящие из двух трапециевидных башен по обе стороны узкого прохода, напоминающего иероглиф «ахет» (что означает «горизонт»), так что сам храм-портал являл собой символ восходящего и заходящего солнца. На западном берегу Нила, в сухой части русла — вади, — где находилась знаменитая Долина Царей, издревле располагался фиванский некрополь. Здесь Аменхотеп построил собственный храм и ввел новый тип погребения: тело хоронили в отдельной подземной гробнице с длинным наклонным входом, расположение которого держалось в тайне, чтобы не привлекать грабителей (до такой степени, что могила Аменхотепа до сих пор не найдена).

Из всех построек XVIII династии, инновационных по форме, но покрытых теми же иероглифами и рисунками в том же стиле, что больше тысячи лет назад украсили палетку Нармера, самым неожиданным выглядит храм, возведенный в Дейр-эль-Бахри: в этой скале, по поверьям, обитала богиня материнства Хатхор. Храм был построен для царицы — пятого фараона XVIII династии по имени Хатшепсут, одной из величайших правительниц среди всех фараонов и одной из первых поистине могущественных женщин в летописной истории (хотя она не была первой женщиной-фараоном: тремя веками раньше правила уже упомянутая царица Нефрусебек).

Храм царицы Хатшепсут в Дейр-эль-Бахари. XVIII династия. Около 1507–1458 до н. э.

Заупокойный храм Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри, как и великая пирамида Хеопса, словно вырастает из окружающего ландшафта — кажется творением природы, а не человеческих рук. От зеленых равнин к храму вела широкая аллея, по сторонам которой когда-то стояли около двухсот сфинксов с лицом Хатшепсут, затем по двум широким пандусам дорога поднималась к окруженному колоннадой храмовому двору, вокруг которого располагались небольшие святилища. Благодаря своей почти идеальной симметрии этот храм кажется не массивной каменной горой, воспевающей солнце, а стройным фасадом, образованным лесом колонн. Глядя из нашего времени, кажется, что он больше похож на архитектурные постройки Древней Персии или Греции, чем любое другое здание Египта, хотя храм был возведен более чем на тысячу лет раньше.

В самой глубине храма, прямо в скале, вырублено святилище Амона-Ра, ставшего к тому времени верховным божеством Египетского царства. Вокруг были расставлены статуи Хатшепсут, хотя не все из них представляли ее в женском облике. Большинство статуй изображают ее, согласно древней традиции, фараоном-мужчиной с немесом на голове: для вековых канонов царской иконографии изображение фараона-женщины являлось проблемой. Только несколько сидячих статуй изображают ее как женщину: ее руки лежат на коленях, символизируя то, что статуя предназначена для подношений, а потому она располагалась в молельне. На статуях своих предшественников-мужчин Хатшепсут написала женские эпитеты, как бы феминизируя их: это нарушало традицию и одновременно продолжало тысячелетнее фараоново подчинение мира своей власти.

Хатшепсут была великолепным правителем, она построила торговые пути и много способствовала процветанию и могуществу династии. Ее храм в Дейр-эль-Бахри был лишь одним из ее грандиозных архитектурных проектов в Фивах, которые стали осуществимы благодаря богатствам фараонов Нового царства: эти богатства приплывали из провинций, завоеванных могучей армией и простиравшихся от Месопотамии и Сирии до африканских стран к югу от Сахары.

Всего через сотню лет, в царствование Аменхотепа III, девятого правителя XVIII династии, величие империи достигло своего апогея, что нашло буквальное выражение в величайших каменных статуях фараона. До нас дошло больше статуй Аменхотепа III, чем любого другого фараона, и ни один фараон не развернул столь бурного строительства и не оставил своего следа на уже существующих храмах Египта и Нубии, превратив их, где это было возможно, в центры поклонения богу солнца Ра, создателя всего сущего. Аменхотеп III перестраивал старые и возводил новые храмы в Фивах, украшая их сотнями статуй богини-львицы Сехмет, а также построил собственный погребальный комплекс — крупнейший за всю историю Древнего Египта. Этот комплекс, однако, находился слишком близко к реке, и через несколько сотен лет после смерти фараона от него остались лишь две гигантские статуи Аменхотепа III, охранявшие вход: в римскую эпоху они стали известны как «Колоссы Мемнона». Статуи Аменхотепа воплощали славу Египта и зенит его могущества. Сам Аменхотеп считал себя инкарнацией самого солнца, средоточием солнечного культа, благодаря которому Ра ежедневно поднимался и проезжал по небу[40].

Казалось, этот культ будет существовать вечно, но судьба внесла свои коррективы. Одним смелым решением второй сын Аменхотепа III, также носивший имя Аменхотеп, изгнал Амона-Ра, верховное божество с древнейших времен, а также сокола Гора и всех прочих богов, которым поклонялись от низовий Нила на севере до Нубии на юге. Их заменил всемогущий бог Атон — видимое, воплощенное солнце, от которого исходят лучи-ладони.

Чтобы закрепить этот судьбоносный переход, фараон взял себе имя Эхнатон и перенес царскую столицу в новый город Ахетатон (современная Амарна), построенный у известковых скал на берегу Нила между Фивами и Мемфисом. Здесь стали поклоняться Атону, то есть солнечному диску, и почитать солнце и свет в храмах под открытым небом: Эхнатон в окружении стражей ежедневно проезжал по городу в золоченой колеснице, символизируя зримое движение светила[41]. Эхнатон даже сочинил восторженную поэму «Гимн Атону», которая известна из надписей на могилах высших сановников; этим гимном он прославлял «единого бога» Атона за создание всего сущего:

Это была революция веры. Никогда раньше и нигде в мире так не почитали единого бога — даже Птаха, египетского бога-творца, создавшего мир своей мыслью.

Говорят, что отец Эхнатона женился по любви. Его жена Тия была незнатной, но красивой женщиной, которая обладала заметным влиянием при дворе. Многие статуи представляют ее сидящей рядом со своим супругом, причем их фигуры соразмерны, что необычно для изображения жены фараона.

Возможно, по примеру своей матери, или даже по ее наущению, Эхнатон тоже женился по любви: в его случае это была женщина, чьи изображения стали эталоном красоты — Нефертити. Их семнадцатилетнее правление, позднее названное «амарнским периодом», положило начало новому утонченному стилю в изобразительном искусстве Египта. На смену древним священным ценностям и строгим канонам пришло новое ощущение открытости чувств и нескрываемой радости жизни. Человеческая фигура стала более округлой, женственной, живот и бедра — чуть припухлыми, а голова — продолговатой и покатой, словно тянущейся за новым духовным знанием. Дух неограниченной власти как будто покинул их тела, уступив место идее удовольствия и плодовитости. Если ранее Хатшепсут изображалась мужчиной, то Эхнатон — напротив — чувственным и женственным, как и окружающий его мир: чья-то рука машет синей оливковой ветвью; по расписным полам дворца разлетаются утки. Мы видим, как Эхнатон и Нефертити, элегантные и влюбленные, проводят время в кругу семьи и наслаждаются обществом друг друга. В лучах египетского солнца она протягивает ему цветок — сцена полна дыханием жизни.

Это новое мироощущение вдохновило придворного ваятеля Тутмоса на создание великого скульптурного гимна красоте — бюста Нефертити. Утонченность сквозит не только в безмятежности и серьезности ее лица, в изящном наклоне ее длинной шеи, обрамленной искусно расписанным воротником, в ее тонко вылепленных чертах и элегантной синей короне, в необычной форме ее глаз, с грациозным прищуром устремленных к храму. Она видна и в тонких, аккуратно прорисованных морщинках на шее Нефертити, и в почти незаметных складках под глазами — едва уловимых признаках старения. Даже в весеннюю пору жизни истинная красота проявляется в накопленном опыте.

Бюст Нефертити был создан в мастерской придворного скульптора Тутмоса — во всяком случае, там он был найден среди руин более двух тысяч лет спустя. Имя самого Тутмоса было обнаружено в виде надписи на вырезанных из слоновой кости шорах лошади. Гипсовые портреты, также найденные в его мастерской, представляют реалистичные образы людей — быть может, членов семьи Эхнатона. Среди них встречались и слепки с лиц — скульптор мог использовать их в работе над художественным образом. На гробнице самого Тутмоса в древнем некрополе Саккары (возможно, даже рядом с гробницей Имхотепа, обожествленного архитектора) есть надпись: «Руководитель художников во дворце Истины». И хотя мы можем лишь фантазировать о том, как рождались творения Тутмоса, эта истина читается в отлитых из гипса формах, в их ярком жизнеподобии, вытекающем из непосредственного наблюдения внешней реальности, которое помогло воспроизвести в бюсте пленительные черты Нефертити. «Истина» в Древнем Египте передавалась словом «маат», имевшим значение и истины, и космического порядка. Это понятие воплощалось в образе богини — статной женщины с пером страуса в волосах. Маат и ее перо проходят через все образы амарнского периода, подрывая официальные каноны. Природа перестала быть стилизованным фоном: ее разбудили и согрели лучи солнца.

Эхнатон с женой Нефертити. XVIII династия. Около 1353–1336 до н. э. Раскрашенный известняк. 24,8 × 20 см

Однако после смерти Эхнатона его образ нового Египта канул в забвение. Были восстановлены старые боги, а вместе с ними и древние каноны, диктовавшие изображение богов и царей. Двор вернулся в проверенный временем культовый центр — Фивы. Преемник Эхнатона (который не приходился ему сыном) стал известен под именем Тутанхамон (изначально оно звучало как Тутанхатон, но его последняя часть была изменена в связи с восстановлением прежнего царя богов Амона). Тутанхамон взошел на трон, будучи мальчиком, и всю жизнь уничтожал плоды трудов своего предшественника; он умер молодым и был похоронен в небольшой гробнице, доверху заполненной предметами роскоши. Его золоченая посмертная маска является образцом мастерского исполнения, однако всё это мастерство положено на алтарь тщеславной демонстрации богатства, накопленного его предками, по большей части в результате торговли, налаженной при неутомимой Хатшепсут. Маска Тутанхамона обращает свой взгляд на тысячелетие назад, к Большому сфинксу в Гизе, воплощению застывшей державности.

Голова жреца («Бостонская зеленая голова»). XIII династия. Около 380–322 до н. э. Песчаник. Высота 10,5 см

Когда греческий историк Геродот в 450 году до нашей эры приехал в Египет, здесь уже властвовали персы[43]. Иноземные правители присутствовали в этой стране уже сотни лет, и наследие прошлых эпох постепенно разрушалось, сокровища Древнего царства привлекали как наследие старины, но сам дух эры пирамид был полностью утрачен. И только когда персы были изгнаны из Египта, во время правления греческой династии Птолемеев, воцарившейся примерно через 70 лет после завоевания Александра Македонского, мы обнаруживаем — по крайней мере, на дошедших до нас изображениях — отблеск былого великолепия. В этот период возникают скульптурные портреты, напоминающие своим реализмом творения Тутмоса и его мастерской, а также более ранние портреты Рахотепа и Анххафа. С поразительным вниманием к деталям выполнен образ неизвестного жреца: гладкий, неровный силуэт его черепа, его мясистые щеки, тонкие губы, выразительные глаза. Столь живое изображение скорее напоминает римские портреты, которые в то время создавались на Апеннинском полуострове, и только спокойная, сдержанная аура выдает в изображенном человеке египетского жреца. Вместо мягкого, податливого мрамора, распространенного в латинском мире, портрет египтянина выполнен из твердого грауваккового песчаника — жесткого и непластичного, как сами египетские догмы; и всё же мастерство скульптора, чье имя, как и большинство имен древнеегипетских мастеров, не сохранилось, сделало этот материал подобным живой плоти.

При Птолемеях — греческой династии, которая правила Египтом около трех столетий после вторжения Александра Македонского, — было построено множество новых храмов, воссоздавших старые формы: этот «архаизм» говорит о том, что, по крайней мере, внешне, в долине Нила сохранялась преемственность. Новая столица Александрия, основанная на берегу Средиземного моря лично Александром Македонским, являлась метрополией, где говорили по-гречески, и она задавала тон в течение всего птолемейского периода, когда на равных сосуществовали греческий и египетский художественные стили. Птолемей I основал в Александрии библиотеку, которая была частью научно-культурного центра, так называемого Мусейона (или музея), привлекавшего к себе ученых тем, что он предоставлял им стипендии, еду и кров. Среди сотрудников Мусейона были и образованные египтяне — например, Манефон, жрец, поделивший историю фараонов на соответствующие династии, — но большинство всё же составляли греки: среди них, как известно, был математик Евклид и изобретатель Архимед Сиракузский. Как и от другого великого александрийского памятника — Фаросского маяка, выстроенного из гигантских каменных блоков и возвышавшегося более чем на сто метров над гаванью, — от Александрийской библиотеки остался лишь образ в истории.

Хотя огромная статуя Зевса на вершине маяка долго напоминала о греческом владычестве над Египтом, судьбу Египта в итоге определил Рим, как и судьбу его извечного врага, персидской империи Селевкидов, разгромленной в 63 году до нашей эры римским полководцем Помпеем. Когда в 30 году до нашей эры на руках последней великой правительницы Египта Клеопатры, дочери Птолемея XII, умирал ее любовник, римский полководец Марк Антоний, она, должно быть, понимала и свою судьбу, и судьбу своей страны. Ее самоубийство, каким бы способом оно ни было совершено, никак не могло быть изображено согласно строгим канонам образа египетских царей: едва ли можно было показать фараона поверженным. Очарованию и великолепию Клеопатры, ставшей богиней собственной жизни, поклонялись еще долго после ее смерти, но к тому времени великие сокровища Египта уже были разграблены первой из длинной череды иностранных держав-завоевательниц — Римской империей.

Вероятно, художники и скульпторы Древнего Египта не видели себе равных на африканском континенте, однако они были далеко не одни. Долина Нила — длинная и узкая полоска цивилизации в окружении бесплодной песчаной пустыни — была физически изолирована, но не полностью отрезана от земель к востоку, за Синайским полуостровом, и от континентального массива на юге и на западе. Идти через пески пустыни было легче, чем совершать переходы через горы. Торговые пути вели на юг Сахары и на запад до самой реки Нигер. Именно здесь, в деревнях, разбросанных по луговым долинам и лесам современной Нигерии, был создан самый крупный массив дошедших до нас изображений Древней Африки за пределами Египта[44]. Выразительные терракотовые фигурки с удивительными головами изготавливались специально для установки в местах погребений и рядом с ними. Это были полые сосуды с тонкими стенками: глину укладывали кольцами, затем сглаживали и придавали нужные формы[45].

Голова. Культура Нок. Рафин Кура, Нигерия. После 900 до н. э. Терракота. Высота 36 см

Эти фигуры и головы — относимые к культуре Нок, получившей свое название по небольшому селению, где были сделаны находки, — часто были выполнены в натуральную величину и гармонично сочетали жизнеподобие с декоративностью. Глубоко высверленные зрачки, тщательно проработанные прически, состоящие из пучков и косичек, а также «артикулирующие» рты, создающие впечатление, будто изображенные говорят или поют, — характеризуют стиль культуры Нок. Возможно, они должны были воспевать умершего в его загробной жизни: такой обычай был гораздо менее кровожаден, чем практики шумеров, и предлагал более радостную перспективу, чем быть вечно замурованным в безмолвии каменной пирамиды.

Наиболее ранние из найденных фигурок культуры Нок датируются примерно 900 годом до нашей эры, но, как и многие «древнейшие» находки, принадлежат к традиции, которая уходит в далекое прошлое, примерно на 400 лет назад, к эпохе Тутанхамона и последним дням XVIII династии. Некоторые фигурки держат посох и плеть фараона или украшены заплетенной в длинную косу бородой, хорошо знакомой нам по посмертной маске Тутанхамона. Откуда народ нок знал о существовании великой цивилизации на востоке, за пустыней, раскинувшейся на тысячи километров, мы точно не знаем. Возможно, изображения и предметы привозили с собой торговцы, курсировавшие по дорогам, соединявшим североафриканское побережье и богатые медью и оловом рудники Западной Африки[46]. Подобно египетским изображениям фараонов, головы в стиле культуры Нок, похоже, изображались в едином стиле на протяжении тысячи лет, при этом существовали бесконечные вариации отдельных черт. И всё же эти работы по своему характеру совсем не похожи на египетские, что говорит о совершенно ином мышлении — том, что желает преобразовывать и выдумывать, создавать образы, транслирующие не только идею власти, но и эмпатию. Через тысячи лет после застывших и безмолвных монолитов Египта эти поющие головы возвестили о наличии совершенно иного представления о цивилизации на африканском континенте.