Утро жестоко в своей беспощадности. Кое-как поднимаюсь, несу себя в ванну. В зеркало страшно смотреть! Но я это делаю. Жуткое зрелище. Круги расплылись под глазами, верхние веки припухли от слёз.
Я трогаю щёку. Синяка на ней нет. Но память болезненным эхом стучится в виски. Он ударил меня! В первый раз за всю жизнь. По лицу. Жаль, я вчера мало выпила. Лучше бы память отшибло…
Делаю маску, протираю лицо мицеллярной водой. Потом долго и тщательно чищу зубы. Во рту будто мышь сдохла! Ильи в спальне не было. Кажется, он ночевал на диване. Да хоть бы и вовсе ушёл!
Но надежды мои разрушает знакомый звук кофемашины. Он дома. И, перед тем, как ему показаться, я долго стою, прижимаясь к стене.
Кажется, это — конец. Не могу больше так! Жить в нелюбви надоело. Раньше я верила, что эти отлучки, задержки и вечная занятость — ради семьи. А теперь…
Выхожу. Муж в домашних штанах и футболке сидит за столом. Даже в этой одежде он также хорош, как в костюме. А я? Я сейчас представляю собой нечто среднее между Кикиморой и медузой Горгоной.
— Доброе утро, — бросает, глотнув.
Я только хмыкаю, наполняю стакан до краёв кипячёной водой. Выпиваю его почти залпом.
— Прости, — раздаётся сзади.
Я замираю. «За что?», — хочу уточнить. Но он успевает сказать:
— За вчерашнее.
И только? Вцепляюсь в стакан. То, что осталось, мне хочется выплеснуть мужу в лицо. Но Илья произносит:
— Может, расскажешь мне, что это было?
Ну, хватит загадок! Достаточно мучить меня.
— Я знаю, — бросаю я резко.
— Ты о чём? — отвечает супруг.
Я так зла, что готова кричать от бессилия. Но шепчу, так как боль в голове нарастает.
— Об этой твоей, Снежанке.
Ошибаюсь всего на одну букву. Собираюсь исправиться, но… Обернувшись к нему, замолкаю. Нет, не ранен! Убит. Он сидит и взирает, как загнанный зверь. Угадала! Конечно, Снежана. Её так зовут. Проститутское имя.
— Что ты знаешь? — произносит Илья настороженно.
— Всё, — говорю легкомысленно. Пускай сам гадает, что мне известно!
— Откуда? — продолжает допрос. Хотя это мне в пору спрашивать.
— Не имеет значения, — пусть думает, что мне его друг рассказал. Пусть пытает Олежку!
— Настя, это…, - заводит он голосом, полным раскаяния.
— Это не то, что я думаю, — завершаю его монолог.
— Это случайная связь, — произносит Илья, — Она ничего не значит.
Замираю. Почти не дышу. А я, дура, верила, что всё разрешится иначе. Вдруг это ошибка? Какая-то глупая шутка! Обман…
И только теперь понимаю, что я так хотела услышать иное. Поверить ему! Оправдать. Но… не вышло. И мир надломился. И голова ещё больше болит.
— Значит, ты признаёшься в измене? — говорю, точно в зале суда.
Он, сглотнув, отвечает:
— Нет смысла её отрицать.
Слов не осталось. Осталась надежда, что это и правда случайная связь. И я говорю, отрицая все доводы разума:
— Ты порвал с ней?
Смотрю на него. Он молчит. Подавленный, жалкий. Как будто готовится произнести что-то важное. То, что изменит мой маленький мир. Хотя… он уже изменился.
«Сейчас он скажет, что любит её. И уходит», — думаю я равнодушно. Почти. Восприятию сильно мешает похмельный синдром.
— Она беременна, — слышу я голос Ильи.
И в ответ улыбаюсь. Сейчас он похож на мальчишку. Растерянный, глупый, испуганный сын. Пришёл повиниться родителям в том, что подружка его залетела.
— Ч-то? — говорю я на выдохе.
Во рту пересохло. Я опять наливаю воды.
— Это вышло случайно, — он продолжает нести эту чушь.
И я обрываю:
— Самойлов! Ну, хватит! Случайно? У тебя случайно встал на неё? И ты совершенно случайно забыл про резинку?
Он опускает лицо и грустнеет. Мне даже немножечко жаль его.
— И… что ты намерен делать? — говорю я, желая услышать… Но что?
«Заплачу за аборт»? Но зачем же тогда признавался?
Однако Илья пожимает плечами:
— Ничего. Я стану ей помогать материально. И всё.
Я удивлённо взираю на мужа. Сейчас во мне просыпается язва, каких поискать.
— Ты разве не хочешь быть рядом с… любимой? — последнее слово я выдыхаю намеренно едко.
Но Илья, отмахнувшись, бросает привычное:
— Насть, не дури!
Вздыхаю поглубже. Топлю свою злобу в стакане с водой.
— То есть, где-то там будет расти твой ребёнок, а ты останешься здесь? Непорядок, Самойлов! Как честный человек, ты обязан жениться.
Он кривится, цокает и проводит рукой по лицу:
— Я буду жить, как жил.
Я подтверждаю:
— Конечно! Только командировки станут более частыми, да?
Он морщится, словно от боли. Хотя больно сейчас только мне.
— Насть…, - начинает он вяло.
Но я поднимаю стакан, говорю:
— За любовь! — выпиваю до дна.
— Настя, — вздыхает Илья.
— Не хочу ничего слышать, — шепчу я в ответ.
Ухожу. Мне действительно плохо! И больно. И гадко! И… Боже, не могу это всё описать.
В спальне, как будто в клетке, мечусь от кровати до шкафа. Хочу разбить что-нибудь. Да хотя бы вот эту семейную вазочку. Которую нам подарили на свадьбу. Что там ещё? Есть сервиз и бокалы. Но они ни при чём! Если только разбить их о голову мужа…
Распахнув шкаф с его стороны, принимаюсь бросать на кровать его вещи. Рубашек одних только сотня! Шмоток больше, чем у меня. Ничего, упакуем их в два чемодана.
Достаю чемодан, открываю. И не боясь их измять, начинаю складировать внутрь. Трусы и носки отправляются следом. Второй заполняется брюками, джинсами. Добавляю туда свитера. Хотя сейчас лето, но ведь он не вернётся сюда до зимы!
Собираюсь отправиться в ванну. Взять оттуда его принадлежности: щётки и гель для бритья. Но натыкаюсь на мужа. Илья стоит на пороге, преграждая мне путь. И удивлённо взирает на устроенный мной кавардак.
— Это что? — говорит, указав подбородком на гору вещей.
— Чемодан! — отвечаю, скрестив на груди руки, — Остальное потом заберёшь.
Тяжкий вздох предрекает знакомую фразу:
— Насть, не дури! — говорит благоверный. И теперь уже мне так отчаянно хочется влепить ему по лицу.
— Ты переезжаешь в городскую квартиру, — цежу я сквозь зубы, — Я же надеюсь, что ты оставишь нам дом? Мне и детям.
— Оставлю? — вопрошает Илья, — В каком смысле?
— В прямом! — говорю, — При разводе. Квартира и машина твои, а дети будут жить со мной…
— Насть! — обрывает он резко.
Но я не даю ему снова меня пристыдить:
— Я так решила! И суд примет сторону матери.
Илья напрягается, сверлит меня своим пристальным взглядом:
— Насть, я не собираюсь с тобой разводиться.
— А я с тобой собираюсь, — отвечаю, кивая на чемодан.
Он вздыхает:
— Зачем?
Занятный вопрос. Не знаю, какую формулировку предпочесть, чтобы ему объяснить. И говорю всё, что давно накипело внутри:
— Я не хочу жить с тобой! Я не хочу тебя видеть! Это невыносимо!
— Я понимаю. Но это не повод…, - выставив руки вперёд, начинает Илья.
— Не повод? — говорю, ошарашено глядя на мужа, — А что тогда повод, Илья?
Он цепенеет внезапно. Как будто наткнулся на стену и замер. Потом выключается этот режим «я виновен». И Самойлов становится прежним. Уверенным, жёстким, почти деловым.
— Я не дам тебе развод, и никуда съезжать не собираюсь. Это — мой дом. Здесь живут мои дети.
— Мои! Мои дети! — я срываюсь на крик, — Твой ребёнок родится… когда? Пол ещё не известен?
Говорю, а внутри всё кипит. Так и хочется плюнуть в него. Или проще — ударить. Но боюсь расцепить свои руки. Держусь.
— Прекрати, — отзывается он, по лицу пробегает гримаса какой-то немыслимой боли. Будто я причиняю ему эту боль!
— Это я прекрати? Это ты прекрати! Забирай свои шмотки и проваливай к своей шлюхе!
— Она не…, - начинает Илья.
Замолкает. Но я уже поняла, что он хотел возразить. Она не шлюха.
Со всей силы толкаю его прямо в грудь. Он припадает к стене. Минуя его, пробегаю по коридору. И запираюсь в спасительной ванной. Нет сил удержаться от слёз! Шум воды заглушает рыдания. Но он их, конечно, же слышит.
Стучит:
— Насть! Возьми себя в руки! Успокойся!
Но я не могу открыть. Плачу, зажав в зубах край его полотенца. Оно до сих пор пахнет им, его телом. Теплом, что уже не вернётся.
Когда-то давно он сказал, что любовь — это больше, чем чувство. Это смысл его жизни. Семья. Деня, Диночка, я. Только так, только вместе. Теперь же…
От мысли об этом у меня стынет кровь! Где-то будет расти его сын, или дочка. Рождённый другой, его плод однажды изъявит желание познакомиться с братиком и сестричкой. А они? Как воспримут такое знакомство? Новость о том, что отец согрешил.
Илья не знает, но два года назад, когда он ушёл с головой в новый пост. Я залетела. Зареклась не рожать. Мой отдел расширялся. Денис уже вырос, такая огромная разница в возрасте между детьми представлялась проблемой. Хотя Диана просила сестрёнку, но я не решилась. Пошла на аборт. Как будто уже ощущала тогда его отчуждение, холодность. Неужели, «случайная связь», как он назвал её, длится так долго? Два года? А что, если больше?
Наплакавшись вволю, сижу и бессмысленно пялюсь на стену. Считаю квадратики плитку, которую мы выбирали вдвоём. Всё в этом доме буквально кричит о любви, о надеждах. А теперь, когда они рухнули, то причиняет особенно сильную боль…
Его полотенце оставляю лежать на полу. Выхожу. Но Ильи в доме нет. На столе, придавленный чашкой, ожидает листок.
«Я на работу», — написано коротко.
«На работу ли?», — думаю я. Хотя он и раньше частенько отсутствовал дома по выходным. Но сейчас его спешный отъезд явно не связан с делами.