Тыы-ы! Давай сбежим отсюда вместе!..

ЧАСТЬ 1

… с незамеченной скоростью приблизилось ко мне, и стало некуда возвращаться. Однажды осенью я вдруг не почувствовал эха из будущего. Не смогу объяснить — как, но с самого детства я всем телом словно бы излучал что-то в будущее, и, отразившись оттуда, оно возвращалось в ответ. И я тогда знал: там, в будущем, есть нечто — в моём будущем со мной будет происходить, — я там буду. А той осенью в ответ ничего не вернулось. Там не было ничего. Сколько я ни сканировал собой будущее — там была пустота. Там не было никаких строений моей судьбы. Я не знал, что это. Полная неизвестность. Что-то закончилось тогда. И заканчивалось ещё целых 13 лет. Я стал плохо обращаться со смертью. Однажды я ввел себе в вену 20 кубиков воздуха. Я ощутил, как потрескивание воздушных пузырьков мгновенно переместилось от локтевого сгиба к сердцу. Я узнал скорость течения моей крови. И это было всё, что произошло. Я не понимал почему?!! не получилось. Ведь медики уверяют, что достаточно одного малюсенького пузырька воздуха…… Ахахха-ха-ха!! Я смеялся в комнате безлюдного осеннего общежития — оттого что — несмотря на окончательность этого воздушного жеста — я тщательно прокипятил шприц. Тяжёлый, стеклянный, с никелированной сталью наконечника. Я его с таким трудом достал, — одноразовых тогда ещё не было. И я тщательно протер спиртом кожу на сгибе руки. Я не боялся умереть — но боялся инфекции, ха! Меня до слёз рассмешила практичность чего-то во мне: это что-то взвесило ситуацию — а вдруг не получится? И что тогда — некрасивое заражение крови? Найн! О, эта мудрая практичность красоты!.. …………. есть сало в 44 комнате! а? давай пожарим картошку — на сале!……………..не ревную тебя ни к кому кроме жизни……….. что шуршит за окном золотым листопадом…….. и пребудет во веки веков…………..и снова с тобою поладит…………..после того как судьбу беззаботно покинешь…….небуду!небуду!небуду!небуду делать я никакого аборта!!!……………..о, родная, здравствуй! только тебя здесь, блядь, и не хватало!……………погреться в читальном зале………….а может и не от тебя залетела — их постоянно вместе видели. слышишь! у неё с ним не просто дружба………………кто твои ску-уу-улы вылепливал, пума!……….ах, золотая, какая тоска……………в этих пропащих гибельных лунных…………….в этих спокойных и юных глазах………………………. Я решил вернуться в городок, который покинул двадцать лет назад. В ожидании времени для этой возможности, пишу обо всём, что оказалось так или иначе связанным в моей жизни с этим странным городком. Отнюдь не ностальгия побудила меня собраться в эту дорогу. Мне достаточно лет, я знаю, что всё, во что хочется вернуться и к кому — всегда в моём теле, — за этим незачем никуда ехать. Другая же пища ностальгии — самосожаление — давно не питает меня. Мне не жаль себя, и в этом смысле в прошлом мне искать нечего. Не чувствую я себя и неудачником, — таковым я себя буду считать, когда умру.

А я жив. Я мог бы поехать туда и раньше. Собственно, за эти двадцать лет я несколько раз бывал там. Но мне нужно не приехать, а — вернуться в городок. Это разные вещи. Можно прожить в нём всю оставшуюся жизнь, но так и не попасть в тот город, в который я попадал, когда мне было от двенадцати до четырнадцати лет. Теперь я знаю, как это сделать. И поэтому жду удобного времени. Меня там никто не знает. А из тех, кто знал, никто не помнит… и ни одна собака не узнает меня по запаху… …. нужно вернуться хотя бы для того, чтобы узнать несколько вещей.

Каких? Нет, не о том, кто же ждал меня каждый вечер на окраине, кто же был тот неизвестный и непоправимо родной. Без кого жизнь — лишь тень жизни. И пред закатом и после — было так тревожно, — кто-то ждал, уходя, и звал меня. А я не находил себе места. Потому что все, кого я знал тогда и кому был нужен — друзья, младший брат, родители, — все были со мной — невдалеке.

Я не находил себе места и выглядывал из окна.

Подходил к воротам. Доходил до перекрёстка. А кто-то продолжал звать и ждать. И было страшно, что можно опоздать. Тот, кто звал, — будто приходил лишь однажды в жизни, неизвестный и незаменимо родной….. Но я хочу вернуться не для того, чтобы узнать, кто же это был.

Потому что я не опоздал тогда. Двадцать лет назад, в июне, когда цвёл жасмин, я покинул городок навсегда. Я уехал с тем, кто звал меня. Хотя и до сих пор не знаю — кто же это. А он опять зовёт меня, и я боюсь опоздать, и тревожусь особой тревогой — её не было уже много вёсен. Он зовёт меня вернуться в городок, хотя его там нет. Он — не там, потому что наша встреча с ним длится уже двадцать лет.

Я не надеюсь узнать кто это.

Я знаю, что это невозможно знать. И я не надеюсь там узнать происхождение моей способности чувствовать, видеть и действовать так, как если бы в мире присутствует намного больше вещей, возможностей и сил. Намного больше, чем это кажется взгляду пойманного человека. Не знаю, есть ли эта способность у всех людей… знаю лишь, что я с ней родился.

А родился я не в этом городке. И знаю, что, кроме жизни, больше всего я боюсь потерять эту способность. Когда она слабеет иногда во мне, это означает, что смерть где-то рядом. И тогда я собираю силы и опять ухожу от смерти. К слову сказать, я не верю в жизнь после смерти тела. Мой опыт говорит мне, что в такой жизни без тела, даже если бы она и была возможна, нет ничего из того, чего бы хотелось мне. Потому что это не жизнь — а смерть. А я не люблю смерть, хотя более чем уважаю её. Что-то во мне знает, что там нет ничего — после смерти. Нет ничего, что имело бы хоть какое-то отношение ко мне. Я чувствую, что душа не бывает без тела. Так же как голова не бывает без рук, туловища, ног и всего остального. А если бывает, то это — мёртвая голова. Расчленёнка. А это — совсем другое. Я пишу о живом. Это не означает, что мне не видны и не известны вещи, порождённые присутствием или действием того, что называют душами умерших. Мой опыт говорит мне, что это — никакие не бессмертные души. Это просто след жизни в мире. След, который остаётся от любого жившего существа. Медленно гаснущий след, как от реактивного самолёта.

Смерть не так быстра, как нам кажется.

Круги на воде.

След чувств и привязанностей. Насколько сильны были чувства — настолько долгий след.

Но это — не души.

Это — никто.

Такая грамматика.

Так что-то — просто говорит с нами. Я родился и жил в холмах и степях — до того, как попал в Городок. Но иногда я будто бы помню, что я родился и провёл детство в другом городке. Тоже — небольшом, но — в горах. Там как будто небогатая растительность. Зимы там я не помню, — только лето.

И бесконечная ветреная осень-весна. Пока я жду, сюда, где я нахожусь, ворвался такой же ветер, — холодный, пронзительный, свежий, пахнущий осенью и весной одновременно, неуловимый как серебристая тень в глубине взгляда некоторых людей. Я очень редко встречал их в своей жизни. От этого ветра не по себе. В нём слышна печаль — от того, что есть вещи, никак не связанные ни с кем из близких, любимых и любящих. Вещи которые не относятся ни к кому из людей, хотя и относятся — ко всем одновременно. Этот ветер поёт о том, что здесь чего-то нет и никогда не было.

Чего-то главного. Ветер поёт о том, что находится оно совсем не здесь и никак не связано с тем, чтобы быть с кем-то вместе. Есть в нас что-то, не имеющее отношение ни к кому, кроме нас самих. И с этим здесь нечего делать, — с этим нужно только уходить в этот ветер.

Я знаю это очень давно. Поэтому никогда не лелеял своё одиночество. Для меня это так же нелепо, как, живя на островке в бескрайнем океане, переживать о том, что океан может пересохнуть. Люди отделены друг от друга такой космической пустотой рождения, — когда из двух или нескольких таких глубин кто-то встречается — как сторожевыми прожекторами — взглядами и чувствами — это такие! редкие вспышки. Для меня они не менее дороги, чем пресловутое одиночество. Одиночество меня и не угнетает — как не угнетает небо, земля, ветер — они существуют независимо от моего хотения — потому что были так рождены. Именно одиночеству я обязан возможностью говорить с почти любым человеком — поверх стен — дорожа мельчайшим мигом понимания и тепла. На этой земле ничего не возвращается, не повторяется. И ничего нельзя взять с собой туда, куда гонит ветер. И я думаю иногда — сердце сжимается как под ножом в подворотне — как же я там буду без этой невообразимой прекрасной земли — без этих медовых тёплых щемящих людей… сердце заходится, а потом отпускает…

Анестезия дали. И я понимаю, что там это уже не будет болеть — там мне всё это будет иногда лишь сниться бессвязными снами.

Как пути ветра сейчас снятся здесь.