УАЗДАО или ДАО, выраженное руками

Прикладная трансплантология

К счастью, всё когда-то кончается, иссяк в какой-то момент и наплыв клиентов, вернувшись к нормальному ритму — одна-две машины в неделю. Не то чтобы я был против немного подзаработать, но, если честно, запарился уже возиться с чужими машинами, когда УАЗик стоит грустно, всеми покинутый, со снятой с мотора головой. Йози тут же умотал куда-то по своим загадочным делам, в которые я не вникал. У нас сложился очень комфортный паритет — я не задаю неудобных вопросов ему, он не задаёт их мне. Как по мне, это лучшая основа для мужской дружбы — не лезть в личное дальше, чем тебе сами предложат. Если человек хочет тебе что-то рассказать — он расскажет, а лезть немытыми лапами в душу — нет, это вовсе не признак близости. Это неделикатность. Разумеется, вы можете иметь на сей счёт другое мнение, ведь люди все разные. Некоторые считают друзей чем-то вроде унитаза — сливают в них свои комплексы, напряги и проблемы. Мол, рассказал другу — и самому легче. Ну, да, тебе-то легче… Но у них и друзья обычно соответствующие, так что мир устроен в целом не то чтобы справедливо, но, скажем так, уравновешенно. В общем, что там у Йози личное — я понятия не имел и не интересовался. Хотя, то, что у него была постоянная женщина — это просматривалось. Это по мужику всегда видно. Некоторое внутреннее спокойствие и определённая ухоженность. Не самец в поисках самки, а занявший свою ступеньку в гендерном забеге мужчина. Но это так, заметки на полях. По большому счёту мне было пофиг — на семейные ужины меня, слава Мирозданию, не приглашали, и то ладно.

Пользуясь затишьем, я бродил вокруг УАЗика, откручивая пока с мотора всю навесуху — генератор, стартер, трамблёр и прочее. Снял для удобства морду, радиатор, а потом, чтоб два раза не вставать, и крылья — всё равно движок снимать, чего уж мелочиться-то. Пока по мотору решение не было принято, решил всё железо проантикорить. Лучшим антикором всех времён и народов я лично считаю смесь пушечного сала с нигролом.

Беру банку пушсала и литр нигрола, разогреваю пушсало на плитке до жидкого состояния, заливаю туда нигрол, размешиваю. Чем больше нигрола — тем жиже антикор. Для полостей нужен жидкий, для внешних элементов — погуще. Это воистину адская чёрная смесь — она пропитывает собой всё, включая рыхлую ржавчину, затекает во все щели, никогда не высыхает и ничем не удаляется до конца.

И, да — она пачкается. Нет, не так — она ПАЧКАЕТСЯ! В жирных чёрных пятнах было всё — кузов, салон, инструмент, одежда, гараж и я сам — по уши. Потом, после нескольких поездок по пыльным дорогам оно хотя бы перестанет течь с рамы — образуется защитный слой, — но до тех пор в антикоре я буквально купался.

Кстати, то ещё удовольствие, отмываться после. Хрен эту адскую смесь чем отмоешь. Так что местами я был удивительного эфиопского колеру, плавно переходящего в разных оттенков мулатность. Вернувшийся Йози прям-таки залюбовался палитрой.

Йози, как это с ним водится, возник. Вот секунду назад ты брал с этого табурета пассатижи, шплинт разжать, поворачиваешься обратно — а на нём уже Йози сидит. Я поначалу подпрыгивал, потом привык, конечно. Может его это развлекает, вот этак подкрадываться, а может, иначе не умеет. Люди всякие бывают.

— Привет! Насчёт мотора есть вариант, — с ходу обрадовал.

— Погоди, дай-ка угадаю… дед Валидол? Ну, то есть, Старый? — я ждал чего-то в этом роде, ага.

— Ну да… — Йози, кажется, немного растерялся.

— И у него, как раз, совершенно случайно, есть новый мотор? И крайне задешево?

— Ну, откуда у него прям новый? — пожал плечами Йози, — Но вполне живой, с рабочей машины. И действительно, недорого.

Я вылез из ямы и уселся на краю, обтирая с рук ветошью антикор и смазку. Сижу, такой, молчу, смотрю на Йози. Вот, думаю, проймёт его или нет? Ну, то есть, ловит-то он контексты на лету, но вот захочет ли показать, что понял? Прям решил даже для себя — если так и продолжит держать покерфейс, делая вид, что ничего не замечает — забью, и не буду связываться, чего бы они там ни хотели. И мотор у Валидола не возьму — куплю новую цилиндро-поршневую группу, вкладыши, сальники, проточу коленвал, заменю гильзы… Оно, может, и к лучшему выйдет. Как минимум, ничем не буду обязан. Нет, не потому что Йози какой-то не такой, а потому, что не люблю таких игр. Я ж вижу, что им от меня что-то надо. Я не против помочь людям, но вот, мать вашу, не надо разводить, как лоха. Нахуй такой кордебалет, короче.

Ну да, Йози почуял напряг моментально — он не только машины насквозь видит, зараза.

— Что-то не так?

Сижу, тру руки ветошью. Аккуратно, палец за пальцем оттираю — очень въедливая штука, этот антикор из пушсала. В каждую пору внедряется. Молчу — пусть сам скажет. Всё он понимает, жопа такая, и нефиг прикидываться. А будет и дальше дурку ломать — ну, и пофиг тогда. Обострять не буду, но и всё на этом. Останемся приятелями, я надеюсь.

— Слушай, это правда тебя ни к чему не обязывает.

— А можно всё же узнать, — осведомился я не без ехидства, — что собой представляет то, к чему оно меня не обязывает?

— В смысле?

— Ну, ведь есть же что-то? Йози, я, конечно, социофоб, но не дурак же. Или раскрываем карты, или закрываем тему.

— Слушай, но это же просто мотор…

— Ок, как скажешь. Значит, не взлетело. Просто мотор. Я его, пожалуй, не возьму — но спасибо. Переберу этот на новую начинку, благо, денег заработали за пару недель, спасибо тебе. Ты классный механик, я б один и половины не потянул. Что-то мне подсказывает, что в этом качестве ты уже наработался, да?

Йози молчал, но я уже видел — да, щёлкнуло. Хотя так и не понял, что именно — то ли он сейчас развернётся и уйдёт, то ли, наконец, что-то расскажет. Он как-то сразу изменился, словно другой человек передо мной на табуреточке сидел. Как внезапно разоблачённый разведчик в тылу врага. Только что он с тобой шутил, балагурил, обнимался и предлагал выпить, а теперь — то ли вербовать начнёт, то ли пристрелит. Ну, это я, конечно, для художественности — насчёт «пристрелит». Хотя…

— Ладно, — очень серьёзно сказал Йози, — ты прав. Я должен спросить, но я в любом случае вернусь.

«С пистолетом» — подумал я, но промолчал. Не всерьёз же.

Йози как-то очень просто вышел за ворота и пошёл медленно и задумчиво. Как и не он вовсе — где фирменные моментальные исчезновения? Где вечная полуулыбка в готовности поддержать шутку? Где неисчерпаемый позитив? Ох, как-то я сильно его уел. Сильнее, чем ожидал. Такая вот, странная штука — мужская дружба. Требует точного соблюдения дистанции, как машина на буксировке. Иначе — то ли рым на рывке выдернет, то ли в бампер приедешь. Самые суровые и непробиваемые мужики, которые, не сморгнув, жопой лом перекусят, как раз наиболее уязвимы для тех, кого они пустили под свою линкорной прочности броню. То есть для друзей и (что куда чаще) женщин. Тем более, что дружба весьма дефицитна в нынешние времена атомизированного социума, когда не надо мамонта загонять толпой в яму. Если в юности кажется, что друзей полно и в любой момент можно завести новых, то это просто показатель, что чем ниже возрастной срез, тем архаичнее социализация в нём. С возрастом у нас становится меньше друзей. Старые куда-то деваются, а новых заводить всё труднее… Из этого печального правила есть, безусловно, свои приятные исключения, но статистически модель верна. Причин тому множество — от простых и очевидных, до весьма парадоксальных.

Прежде всего, сужается поле выбора, хотя бы по принципу «цветовой дифференциации штанов», сиречь социальному фактору. Вот, к примеру, человек, с которым вы прекрасно дружили в годы студенчества, жили в одной комнате общаги, вместе таскались на концерты и к девкам, отбивались от гопников, вытаскивали друг друга из ментовки и вообще были «неразлейвода», как говорится. Однако потом ты стал каким-нибудь менеджером-инженером-журналистом, а он — владельцем заводов-газет-пароходов и вообще неприлично разбогатевшим типом. Это вовсе не значит, что он от избытка денег «скурвился», хотя такое тоже бывает. Просто ваша дружба стала сложна, скажем так, технически. Вы теперь пьёте разные напитки, по-разному проводите досуг и у вас очень разный график жизни. Он больше не пьёт дешёвый вискарь, а уж тем более водку, а тебе не по карману элитные коньяки, да и не понимаешь ты в этих буржуйских напитках ни черта. А значит, либо он давится твоим поганым керосином, либо вынужден поить тебя за свой счёт, что создаёт некую неловкость. Ресторан, в котором ты можешь оплатить свою долю счёта, для него паршивая забегаловка, а туда, где ужинает он, тебя не пустят в джинсах… Тут много чего ещё можно вспомнить технического, ну да пустое — сами додумаете. В общем, это всё как бы мелочи, но все они вместе складываются в постоянный дискомфорт отношений. Да и о чём, вам, собственно, говорить-то за этой чёртовой бутылкой? Тебе непонятны его фьючерсы, а ему твои задержки зарплаты. Вот тебе и первый путь ухода друзей из твоей жизни — одни вверх, к финансовым вершинам, другие вниз — в дворники и алкоголизм. И те, и другие выпадают из вашего жизненного круга.

Вторая причина потери друзей — образование, так сказать, прочной ячейки общества вокруг себя. Большинство людей к определённому возрасту женятся или выходят замуж — соответственно полу. Этот процесс, безусловно, положительный для человечества в целом и для вас лично, но на дружеских отношениях сказывается, увы, не лучшим образом. Холостым плохо дружится с семейными, а двум семьям подружиться уже вчетверо тяжелее. Уж очень часто возникает ситуация «он-то по-прежнему отличный мужик, но жена его…» В общем, супруг/супруга частенько не вписывается в компанию. И вроде бы ничего не мешает по-прежнему дружить, но сепаратно — исключая из процесса супруга/супругу, а это опять же неудобно технически. Если твоя жена/муж на дух не переносит твоего друга/подругу, то не посидишь уже на кухне за полночь в душевном комфорте. Да и, как говорится, своя семья ближе к телу. А когда появляются дети — просто катастрофа. Бездетные пары с детными вообще коммуницировать почти не могут — одни всё о пелёнках и режущихся зубках, а других моментально тошнит от всего этого слюнявого маразма. Пока своего не заведёшь, вся эта эйфория вызывает тяжёлое недоумение, и хочется немедленно записаться в чайлдфри, чтобы избежать такого же безумия. В общем, на этом жизненном этапе мы тоже активно теряем друзей. Иногда насовсем.

Следующий этап потерь — разводы. Только вроде бы всё утряслось вокруг ячейки общества, сформировался какой-никакой круг общения семьями, и тут ячейка сия с громким треском распадается, разнося привычный мир в клочья. И начинается: кто за одну сторону конфликта болеет, кто за другую… Одни радостно выслушивают, какой он «козёл и молодую жизнь твою заел», а другие с неменьшим смаком согласно кивают над стаканами по поводу «этой тупой стервы». Причём линия раздела болельщиков чаще всего проходит посередине семей — по принципу гендерной солидарности. А в результате обе стороны начинают избегать дружеского контакта с тобой, дабы избежать повторения истории в собственной ячейке. А потом либо новая ячейка и очередной виток перераспределения отношений, либо, если жизненный опыт тебя чему-то научил, свободное холостяцкое бытие, закономерно исключающее тебя из круга общения всё ещё семейных друзей, ибо зависть — нехорошее чувство.

Иногда внезапно навалится политика, разделив нас кровоточащей трещиной непереносимости терминологии: «в» или «на»? «Наш» или «ненаш»? «Борцы» или «террористы»? «Герой» или «тиран»? И вот, те, кто вчера были готовы вместе в разведку, сегодня в лучшем случае на одном поле срать не сядут. А в худшем — и оба в разведке, и оба на одном поле, но с разных его сторон друг на друга в прицелы смотрят.

А там, глядишь, и следующий этап пошёл, самый печальный, но неизбежный и необратимый: сверстники начинают помирать. Кто от пьянства, кто от рака, кто в аварии, а кто и просто так — от общего несовершенства жизни. Годам к сорока оглядишься — ё-мать! Сколько ж наших уже зарыли, а ведь молодые, в принципе, всё…

Но больше всего мы теряем друзей не от водки, и не от социального неравенства, и даже не от семейной жизни. Мы их теряем от собственной лени и усталости, и даже не скажешь от чего больше, ибо чем дальше, тем тяжелее отделять одно от другого. Всякое дружеское общение требует времени и душевных сил, а мы так устали, нам так лень шевелиться… Зачем нам эти посиделки «за жизнь»? Алкоголь уже не так радует, ибо печень и на работу с утра, жизненные перипетии не возмущают и не шокируют — да даже и не развлекают, ибо мы умудрены жизненным опытом и видели всё это во всех видах. А главное, мы давно убедились, что один человек может помочь другому разве что деньгами, потому что своего ума никому в голову не вложишь, и советы наши пусты и не влекут за собой действий. И нет больше споров о смысле жизни, поскольку экспериментально установлено, что такового в ней не имеется. Вот тут и возникает подспудная мысль «зачем это всё?» Зачем эти разговоры — всё переговорено сто раз, и знаем мы друг друга как облупленных. Все вопросы знаем, и все ответы. К чему эти пьянки, если половина из нас уже вполне себе тихие пьяницы, а вторая половина как раз завязала? К чему эти позы друг перед другом, когда все всех давно видят насквозь? А долгая память, как известно, хуже, чем сифилис…

Так только, посидеть, посплетничать, что N опять женился на очередной дуре, а Х с очередной дурой развёлся, что президент, как и следовало ожидать, тиран, а начальник, как водится, дурак. Ну и, конечно, цены вон какие, а экология сами знаете где. И анекдоты с интернета пересказать, хотя у всех тот же интернет и все их сами читали.

Зачем друзья, если каждый всё равно живёт и умирает в одиночку?

И знаем ведь, что всё это неправильно, неправда, и так жить нельзя, — но живём, тем не менее. Каждый в своём, каждый в себе и каждый в себя. И чем дальше, тем тяжелее собраться, поговорить, почувствовать что-то вне себя — не как информацию с экрана, а как часть жизни вокруг. И надо бы увидеться, да выпить вместе — но не с кем, и некогда, и печень, и за руль утром. А потом оглянешься вокруг — кто помер, кто спился, кто в Америку уехал. Так и садишься один с бутылкой докторахауса смотреть — он тоже тот ещё одинокий, грустный, нелепый мерзавец. Как мы. За то и любим.

Грустно это всё.

Мне, признаться, тоже от всего этого было невесело, и, чтобы отвлечься, я стал готовить УАЗик к снятию мотора. Ставить ли новый, перебирать ли старый — а снимать-то в любом случае придётся. Поскольку морда и крылья уже были сняты для антикора, то задача выглядела несложной… Если не учитывать некоторые удивительные конструктивные решения. К примеру, чтобы отсоединить коробку от картера сцепления, нужно изготовить два специальных ключа на девятнадцать — подпиленный укороченный и хитровыгнутый.

Без этих ключей гайки с коробки хрен открутишь, обычные не влазят. То есть, вероятно, предполагается, что агрегат надо выдёргивать целиком, вместе с коробкой-раздаткой, а потом откручивать всё на вольном воздухе, но весит он столько, что я не то что лебёдкой это не подниму — боюсь, что не найду, на чём лебёдку с таким грузом закрепить. Я не настолько крут, чтобы иметь в гараже козловой кран. Впрочем, глаза боятся, а руки делают — постепенно, провод за проводом, гайку за гайкой, шланг за шлангом отсоединил всё, что отсоединяется. Там, после снятия головки, не так уж и много осталось. Далее два варианта: или, обвязав мотор тросом, зацепить его лебёдкой, приподнять и откатить машину назад. Или продеть в этот трос трубу, взяться за неё вдвоём, приподнять и вынести мотор вперёд. Два крепких мужика делают это без чрезмерного напряга. Но два. В одно рыло никак, будь ты хоть какой Геракл — не ухватишься.

Я уже совсем было придумал, как закрепить лебёдку на перекладине ворот, но, повернувшись, обнаружил Йози, сидящего как ни в чём не бывало на табуреточке, с лицом настолько безмятежным, будто всего предшествующего разговора не было. Ну, по крайней мере, он пришёл без пистолета. Я надеюсь.

Йози молча подал трубу, мы продели её в обвязку. Из-за разницы в росте мне было не особо удобно, но это, согласитесь, мелочи — по сравнению с тем, чтобы одному корячиться. Взялись на раз-два-три, сдёрнули, вытащили. Отперли в угол, поставили, выдохнули. Две минуты вся история, кстати.

— Спасибо, — совершенно искренне сказал я.

— Не вопрос, — ответил Йози, — обращайся. Да, кстати, Старый хочет с тобой поговорить. Если ты, конечно, не против.

О как. Лёд, значит, тронулся. Интересно.

— А чего б я был против? Я насчёт поговорить всегда запросто.

— Тогда подходи через час в макдачечную. С него картошка-фри.

— В мак? — удивился я

— Ну да. Старый его любит, почему-то. Сам удивляюсь, — корректно перевёл стрелки Йози.

Макдак рядом с Гаражищем открыли, разумеется, не ради самого Гаражища — здешняя аудитория дальше разливочной с её бутербродами не ходит. Просто тогда невдалеке появился первый, ещё такой с виду робкий Торговый Центр. В то время, глядя на него, сложно было представить, что вскоре они захватят мир, подмяв под себя все свободные площади и начав активно отжимать занятые. Собственно, и Гаражище в конце концов падёт под их напором рано или поздно, несмотря на свои неудобья и слабый грунт. А ведь ещё тогда ТЦ махом откусил кусок прилегающего рынка под свою парковку и начал потихоньку переваривать остальные площади, вытесняя диких торгованов с их палатками и лотками. Можно было б догадаться.

Ну да чёрт с ним, не о том речь. Я про макдак, собственно. ТЦ его забросил на территорию рынка как первый десант будущего оккупационного корпуса, в очередной раз потеснив вьетнамских торговцев дешёвым тряпьём. Нам, гаражным, до того рынка дела не было, но в Макдональдс механики иной раз захаживали, потому что наша кафешка-разливушка работала либо до шести, либо пока ТетьВаря — суровая тамошняя женщина-дозатор, — не замучается на наши грязные рожи смотреть и по стописят разливать. При этом макдак работал до десяти, а окошко «макавто» так и вовсе круглосуточно, если постучать в него монтировкой и громко поматериться. Ну да, кормят там пластмассовым говном, но механики вообще насчёт закуски непривередливы. Та же «котлета в тесте», которую можно получить в разливухе нашей, тоже, поди, не первый сорт. Идти же туда от Гаражища, если напрямую, по кустам и помойкам, было метров триста всего, только ночью лучше всё же монтировку не забывать, потому что собак диких развелось, а они только к монтировке уважение и имеют.

Это был на ту пору самый медленный в мире Макдональдс. Приезжающие из Москвы люди, привыкшие, что там персонал носится, как наскипидаренный, ходили на это посмотреть, как на кино из жизни моллюсков… Как, отпустив очередного клиента, дебелая девица со штампом центрторга на челе чешет репу, ковыряется в носу, собирается с силами, набирает в обширную грудь воздуху и испускает басовитый протяжный вой: «Свооообоооднааая каааа… (зевок, прикрытый пухлой ладошкой) …сссаааа…» На суетливых столичных жителей это оказывало необычайно умиротворяющее действие. Они сразу понимали, как хорошо, спокойно и неторопливо мы тут живём.

Я редко выходил тогда с территории Гаражищ, и даже поход в Макдональдс был для меня слегка напрягающей потугой на социализацию. Не в гаражном же комбинезоне туда переться? Это в разливуху нашу можно, там все такие, а тут всё же предприятие общественного питания, практически даже ресторан. Пришлось переодеться в чистое — джинсы и рубашку, приобретя вид если не светский, то хотя бы не пугающий. А на улицах люди, идут куда-то, много их… Ничего так я одичал, пялюсь на них, как дурной.

На улице ко мне, радостно улыбаясь, направилось Чудо. Молодой человек наружности столь идеальной, что я даже на секунду пожалел, что я не девочка — высокий спортивный голубоглазый блондин ростом меня на полголовы выше, прекрасно, хотя и немного строго для этой погоды одетый, с чертами лица совершенными до нелепости — ровно в меру мужественными, чтобы не быть смазливыми при идеальной правильности. Уверен, даже его прикус и зубная формула хранятся где-нибудь в палате мер и весов. Лицо его светилось таким позитивом и дружелюбием, что оставался только один вопрос: «Гербалайф или мормоны?»

Он подошёл ко мне широким пружинистым шагом, неся несколько наотлёт изящную кожаную папку-планшет с латунными уголками, и улыбнувшись во все 32 идеальных зуба, сказал бархатным баритоном: «Здравствуйте! Не хотите ли…»

— Нет! Не хочу! — хрипло отрёкся я, не вынося этого сияния запредельной доброжелательности в его голосе, и позорно сбежал, так и не узнав — мормоны или гербалайф? А может, всё-таки адвентисты? Или страхование жизни?

Так вот, потом я сидел в Макдональдсе, давился мерзостной пародией на кофе, ждал Старого и думал: а что, если это ангел, присланный на землю исполнять желания? Подходит и спрашивает заветное, готовый исполнить. А все только шарахаются, в ужасе размышляя — свидетели Иеговы или «Русский Стандарт»? Он и докладывает, обескураженный, наверх — мол, всё у людей ништяк, жизнь идеальна, никаких желаний нет вообще. Вот так живём в говне, взывая «Господи, доколе!», а по инстанции ему докладывают: «Всё ништяк, желаний не обнаружено!». Как-то неправильно это, а что поделаешь?

И вот, пока я предавался этим абстрактным размышлениям, впорхнула в макдак девушка. То есть там много всяких девушек входит и выходит, а некоторые вообще непрерывно тусуются, но это была не просто девушка, а Девушка. Знаете, из тех, при виде которых вдруг удивительно отчётливо понимаешь, что тебе за тридцать, что башка местами седая, что последние несколько кило твой фигуры определённо лишние… Ну, в общем, что не про тебя сия красота, и где мои двадцать лет. Я бы описал её внешность как-нибудь поэтически, но вкусы у всех разные, да и вообще, девушек словами описывать — только впечатление портить. Представьте себе самое прекрасное видение, на какое у вас хватит фантазии — этого будет достаточно.

Не подумайте чего — интерес к таким прекрасным видениям у меня чисто эстетический. Как бы ни были хороши юные девы, но очаровательная непосредственность тех, кому нет ещё двадцати, довольно быстро начинает утомлять тех, кому за тридцать. В общем, гораздо лучше любоваться ими издали, умиляясь на то, какое совершенство иной раз удаётся сотворить природе. А девушка присела за столик и смотрит на дверь — ждёт кого-то. Она сидит, вся такая неземная, я сижу, на неё любуюсь — в мире разлита гармония, даже кофе стал как будто не таким противным… И тут она дождалась. Вся такая в порыве, вострепетала, подалась навстречу, личико осветилось… У меня аж слезу чуть не вышибло — нельзя же так перегружать моё чувство прекрасного! И тут я увидел Его, избранника сей феи.

А фея сия дожидалась отнюдь не прекрасного эльфа, каковой был бы ей к лицу, а типического, я б сказал, гоблина. Быдловатый, не по-хорошему нахальный, одетый натуральным гопником, с одутловатым неприятным лицом, толстенький типчик небольшого росточка, нетрезвый, да ещё и с подбитым глазом. Смотрелся он рядом с ней, как дворовый кабыздох рядом с выставочной гончей. Мне немедля захотелось подбить ему второй глаз, но я, естественно, не стал этого делать — его и так природа наказала. Я сначала даже подумал, что я таки пристрастен. Ну, может быть он просто выглядит таким уродом, а на самом деле играет на саксофоне и пишет прекрасные стихи под Мандельштама. Или хотя бы эти стихи читает. Но нет — лексикон однозначно указывал на то, что читает он, в лучшем случае, газету «Спорт-Экспресс», и то по слогам. Типичный представитель gopnik vulgaris. И как-то поблекло очарование феи, ибо стало очевидным, что она — дура. Не в смысле скудости ума, а в том смысле, в каком бывают беспросветными дурами даже умнейшие женщины.

Не раз и не два в своей жизни я наблюдал, что лучшие из женщин — умные, прекрасные, утончённые и неземные, — выбирали себе в спутники жизни омерзительнейших типов. Настолько омерзительных, насколько были прекрасны сами. И мучились, и страдали, и находили в себе силы порвать с ними — для того, чтобы немедленно найти себе типчика ещё гаже. А безнадёжно влюблённых в них отличных мужиков — спортсменов, джентльменов, умников и красавцев, — они при этом лишь сочувственно гладят по голове и предлагают «остаться друзьями». И столь часто я видел это, что, пожалуй, сочту за правило жизни.

Думается мне, что так уж устроен этот мир: не должно в нём плодиться и размножаться прекрасное. Не для того он предназначен. И потому мудрая природа непременно подсунет прекрасной женщине гаденького мужичонку, отличному мужику — корявую стерву, умнице — туповатого гоблина, а гениальному математику — деревенскую корову. Чтобы генотипы их усреднились, и потомство не слишком выбивалось из общего серого фона. Ибо нефиг. А то, вот, посмотришь на такое неземное создание, и сразу хочется странного. То ли музыки и цветов, то ли водки и кому-нибудь в глаз… А должна быть, мать её, гармония.

А гопник, меж тем, методично и со знанием дела доводил девушку до слёз. Удивительный жизненный факт — вроде ума в таких типах не больше, чем в аппарате для чистки ботинок, а поди ж ты, в умении делать больно слабым нет им равных. А уж если кому повезло попасть в эмоциональную зависимость к такому — всё, глуши мотор, сливай масло. Будет тешить комплексы, берегов не чуя. Уж не знаю, в чём там у них был повод, но топтался он по ней от души: «Ты чо, совсем, бля, дура! Ты чо, коза, не врубаешься? Совсем, сука, тупорылая овца, бля?» — ну, такой приблизительно месседж. Девочка чего-то там пыталась лепетать оправдательное, но слёзки уже катились, а этот типочек прям заходился от удовольствия. Вот-вот кончит, паскуда. И ведь так вот он об неё ноги вытрет, до истерики доведёт, а потом «простит», потреплет за ушком снисходительно, и побежит она за ним щеночком дальше. И понимаешь, что ничего с этим не поделать, и сама она себе такое счастье выбрала, и вот так вот жизнь устроена, а смотришь — и как в душу насрали. И знаете, что самое правильное в такой ситуации? Отвернуться и забить. Потому что не в гопнике этом проблема-то. Случись у такой барышни каким-то вывертом бытия хороший любящий молодой человек, который на руках её носить готов — так сбежит она от него к такому вот гоблину. Мучиться будет, сама себе не простит, но сбежит всё равно. Так что, повторюсь: правильно — забить и отвернуться. Но когда это я поступал правильно?

Правды ради, он сам нарвался. Я б порефлексировал насчёт несовершенства бытия, да и остался кофе допивать. Я ж тут по делу, в конце концов, Старого, вон, жду. Обратно, если б девица была не столь собой хороша, и не наблюдай я весь этот блядский данс макабр, я бы гоблина этого просто проигнорировал. Если его мама манерам не научила, то мне тем более недосуг. Но вот так совпало, что, вставая, он отшвырнул стул и тот прилетел мне углом сидения в колено. Фигня, но неожиданная боль на общем фоне сорвала с ручника, а когда он ещё добавил в мой адрес «Расселся тут, бля, мудак», то чего уж тут дальше ждать было? Не знаю, с чего это он этак края потерял — может, настроившись измываться над слабым, не успел переключиться в реальность. И я хорош, конечно — мне бы вывести его на улицу и там спокойно отмудохать, но нет, прям посреди макдака я ему для начала размазал об табло стакан с остатками кофе, а потом, благо руки освободились, добавил симметрии под второй глаз, вломил прямым с правой в центр масс, и отвесил сочного пенделя грязным гаражным бёрцем как раз туда, куда нужно, чтобы такие не плодились. Я не бог весть какой боец, но школа жизни — она школа капитанов, ну и физическая форма тогда была дай бог всякому. Натаскался железа в гаражах. В общем, снесло его, как грузовиком, и я уже примерился окончательно выразить своё неудовольствие его поведением, пока он не встал. Потому что бить лежачего, может быть, и некрасиво, но очень полезно и эффективно. Однако тут в дальнюю дверь вошли Дед Валидол и Сандер, а в ближнюю, как назло, лихо ввалился наряд ППС-ников. Уж не знаю, чего там себе подумали Валидол с Сандером, но ППС-ники расшифровали нашу мизансцену однозначно не в мою пользу: поди, видели сквозь стеклянную дверь, как я этому засранцу ни с того ни с сего вломил, и кинулись его спасать от злого хулигана меня. Так что светила мне как минимум приятная ночь в обезьяннике «до выяснения», благо у меня с собой даже документов не было, в гараже они остались, в куртке. А как бы там дальше обернулось — это непредсказуемо. Ведь, как ни крути, а вдарил-то я первым. Не объяснишь же ментам про гармонию мира и несовершенство бытия. Они, поди, про это и сами в курсе, работа такая.

И вот тут-то и произошло странное. Я тогда ещё не смотрел кино про матрицу и не знал, что такое «рапидная съёмка», но сейчас, вспоминая, думаю, что это лучшее сравнение. Вот только что Валидол и Сандер были у дальней двери, а ППС-ники, сопя, азартно ломились меня вязать, и тут щёлк — Сандер стоит рядом, держит за руки меня и Старого, а менты как будто застыли. Мир вокруг слегка поблек, звуки потухли, и двигались в картинке только мы трое. Кассирша, распяливши ярко накрашенный рот, на полузвуке зависла со своим «свобоооо…», менты, как на фото, отпечатались застывшим предвкушением того, как они сейчас будут меня пиздить, а юная прелестница, с которой всё и началось, приморозилась в позе гарпии, готовой броситься на меня со спины — спасать своего драгоценного уродца. Не, я и не ожидал от неё благодарности, само собой, но всё ж успело это меня неприятно в душе царапнуть. Гармония мира ж, мать её еп. Щёлк — и мы снаружи макдака, мир всё ещё застыл, и я даже успеваю подумать, что больше сюда не ходок. Запомнили, поди, рожу-то мою антисоциальную, не успеешь картошки пожрать — уже ментов вызовут. Щёлк — и мы в каких-то сраных (в прямом смысле) кустах, мир вокруг стартует, мгновенно набирая прежнюю скорость, а Сандер, закатив глазки, валится на землю, беловато-серый с лица, как казённая портянка. Если бы мы со Старым его не подхватили, лежать бы ему под кустом в продуктах самого что ни на есть физиологического происхождения.

— Вот это, блин, что сейчас было? — спросил я растерянно, держа почти невесомого Сандера на руках, как ребёнка.

— А я смотрю, ты решительный парень! — усмехнулся дед Валидол, — Чуть что — раз, и в морду.

— Не уходи от ответа, — начал злиться я. Адреналин ещё не перегорел, и нервы были на боевом взводе.

— Всё-всё, не буду! — Старый задрал руки с видом сдающегося в плен, — Дяденька, только не бейте! Всё расскажу! Только давай нашего глойти отнесём куда-нибудь.

— Кого?

— Глойти. Ну, ты его Сандером зовёшь. Он глойти, это как бы… Ну, не знаю. Нет подходящего слова… — посмотрев на меня, Старый поперхнулся и засуетился. На моём лице, надо полагать, было написано желание уебать ему с ноги, потому что руки заняты. Нет, правда — я был зол, растерян, и немного напуган. Дурное сочетание, не располагающее к чувству юмора.

— Я всё расскажу, честное слово! А сейчас пошли, — и двинулся куда-то между кустов, да так уверенно, что я поневоле двинулся за ним, переместив Сандера на плечо, где тот и повис бесчувственной тушкой. Хорошо, что он такой мелкий и худой.

Оказалось, что мы находимся на окраине Гаражища, откуда до моего гаража было буквально три проезда — если знать, в каких заборах дырки. Старый определённо знал, уверенно выбирая кратчайший путь. Я несколько нервничал: а ну как увидит кто, как я тащу на плече тело? Это ж я знаю, что он просто в обмороке, а выглядит-то всё так, будто мы ищем место, где труп прикопать. Народ у нас не особо склонный лезть в чужие деликатные дела, но всякое бывает. А ну как проявит кто-нибудь нехарактерную бдительность?

Однако же добрались без приключений, только плечо затекло. Лёгкий-то он лёгкий, а поди потаскай. Выгрузил на диванчик, проверил пульс — ну, я не доктор, но, судя по всему, жить будет. Опять же и Старый вёл себя как будто так и надо, ничуть, судя по всему, не беспокоясь за своего… как там… Глойти? Дурацкое слово.

Обернувшись, уже ничуть не удивился, обнаружив сидящего на пенёчке Йози. Он имел такой вид, как будто сидит там уже давно, возможно с начала времён. Если вы когда-нибудь видели кота, занявшего ваше кресло, пока вы ходили наливать чай — примерно так это и выглядит. Старый же расположился на табуреточке и, ничуть на смущаясь, запустил мой электрочайник. Мне ничего не оставалось, кроме как выложить на стол пакетики чая и печеньки, которые у меня хранятся, как в сейфе, в старой поломанной микроволновке — от мышей. Сидячих мест мне не оставили, но я уселся на передок УАЗика, прямо на поперечину рамы, благо морда была снята. Очень похоже было, что меня ждёт типичное для этих ребят долгое многозначительное молчание, питьё чая с покерфейсами, и глубокомысленные замечания ни о чём, но с философическим подтекстом. Походу, у них так принято. Но мне на это было категорически похуй.

— Ну, что скажете, загадочные мои? Давайте, давайте, карты на стол, вскрываемся. Ну, или забирайте своего этого… забыл слово… и валите. Я ему благодарен за то, что он там сделал в макдаке, чем бы это ни было, но хороводы водить вокруг меня не надо. Я вам, блядь, не ёлочка.

— Глойти. Он глойти, — как-то устало и тихо сказал Старый, — последний глойти нашего народа. Да и тот немного того, не совсем в адеквате.

— Во, давайте с этого места поподробнее. Насчёт «вашего народа» и далее по тексту. Ну и чаю мне налейте, что ли.

Йози молча взял мою кружку — из нержавейки, с двойными стенками, — кинул туда пакетик и залил кипятком. Сахар класть не стал, знает, что я без сахара пью. Передал мне чай и сел обратно.

— Дело в том, что мы, некоторым образом, беженцы… — начал Старый. Рассказывать ему очень не хотелось, это было заметно. Похоже, как-то сильно их припёрло.

— Об этом я, в общем, догадался уже, — подбодрил его я, — Давай, газуй дальше.

— Ты извини, что мы ничего не рассказывали, но мы стараемся держаться в тени. Ты вообще первый, кому это стало известно.

— Ну, пока что мне ничего не известно. Так что продолжай.

— Мы себя называем «грёмлёнг», люди грём. Мы и раньше были небольшим народом — как это у вас говорят? «Этническим меньшинством», да. А теперь нас и вовсе осталось мало.

Чем-то мне это название показалось знакомо звучащим, но тогда я не стал вдумываться, на что оно похоже. Так, звякнуло что-то внутри, подало неясный сигнал.

— Мы тут довольно давно, — продолжил Старый, — и отчасти нелегально. Практически, только я, Йози и ещё несколько грёмлёнгов как-то краем вписались в здешний социум — получили документы, наладили видимость жизни. Но и это вынужденно — через нас идут все контакты со здешним миром. Мы не социальны по сути своей. Ну, как ваши цыгане, только мы ещё более замкнуты на себя.

— Цыган трудно назвать хорошим примером, — скривился я.

— Да, я понимаю, — закивал Старый, — но мы не торгуем наркотиками и не воруем. Это просто сравнение.

— В общем, у нас не было особого выбора, — грустно продолжил Старый — Там, где мы жили до этого, места нам не осталось.

И замолчал, жопа такая. Типа открыл невесть какую тайну и теперь должен умолкнуть навеки. Ага, щас!

— Это всё очень трогательно, ребята, — в моём голосе был воплощённый скепсис, — Но остались непонятными пара моментов. Первое — что вам от меня надо, и второе — что это такое интересное было в макдаке.

— Честно сказать, нам действительно от тебя кое-что нужно, — открыл мне глаза Старый. Типа я и так не догадался. — Но я всё ещё не знаю, как тебе это объяснить, чтобы ты не стал смотреть на меня, как на сумасшедшего.

— Ты предлагаешь мне руку и сердце? — засмеялся я, — Тогда ты действительно рехнулся. Во всех остальных случаях я готов тебя, как минимум, выслушать.

— В общем, нам нужно, чтобы ты кое-куда съездил и кое-кого привёз.

— Не, ребят, я понимаю, что вы политэмигранты, или что-то в этом духе, но вы наверняка уже слышали про такси. Это такие специальные люди, которые куда-то едут и кого-то привозят. Им можно просто заплатить денег. Я-то тут при чём?

— Всё дело в том, куда ехать и кого привозить. Надо добраться туда, откуда мы сбежали, и забрать того, кто там остался. К сожалению, нам туда хода нет.

— А почему этот… оставшийся, не приедет сам? Он не хочет?

— Он хочет. Но его не отпустят.

— Так, — я уже не знал, смеяться или злиться, — давайте уточним. Вы хотите, чтобы я метнулся туда, откуда вы там удрали, — кстати, откуда? Латинская Америка какая-нибудь? И выкрал из застенков местной охранки вашего потеряшку? Он ведь в застенках, надо полагать? Иначе сам бы удрал?

— Приблизительно так, — кивнул Старый с самым серьёзным видом.

— Я вам кто, бонд-джеймс-бонд, смешать, но не взбалтывать?

Так, кино про агента 007 Старый явно не смотрел. Удивился и не понял. Зато Йози, кажется, потихоньку потешался над ситуацией, жопа такая. Сидел на пенёчке, чаёк попивал, но я-то его уже неплохо изучил. Забавляло его происходящее. Странно это — на фоне того пафоса, который развёл тут Старый.

— Я не супермен и не спецагент, — пояснил я, — я просто посредственный автомеханик. Не имею навыков и способностей, чтобы кого-то там выкрадывать из застенков чёрт знает где. У меня нет пистолета. У меня даже загранпаспорта нет.

— Ну, во-первых, не надо скромничать, автомеханик ты неплохой, — ответил Старый, — Йози высоко тебя оценивает.

Йози закивал головой, закинул в рот печенье и сделал невнятный жест кружкой чая, показывая, как высоко он меня оценивает.

— Во-вторых, пистолет и загранпаспорт для этого совершенно не нужны. Туда можно доехать на твоём УАЗе, и там совершенно не надо ни в кого стрелять.

— Вот теперь я уже совсем ничего не понимаю.

— Потерпи, тут лучше один раз увидеть, но для этого нужен глойти. Он, кстати уже приходит в себя.

С кушетки начал подниматься всё ещё чертовски бледный Сандер. Вид у него был не располагающий к демонстрации чего-бы то ни было, кроме разве что симптомов нервного истощения. Наверное, так выглядит человек, переживший нападение вампира. Каким бы образом Сандер ни устроил тот фокус в Макдональдсе, обошёлся он ему недёшево. С трудом утвердившись в сидячем положении, бледный с прозеленью, Сандер спросил:

— Се ашо?

— Да, всё хорошо, ты молодец, отлично справился, — ответил ему Старый таким тоном, которым разговаривают с детьми, — Как себя чувствуешь?

— Утал

— Конечно устал, отдыхай.

— Непохоже, что он готов повторить свой фокус, — сказал я.

— Да, он слишком сильно выложился, ему надо отдохнуть. Давай пока прервём это разговор, допустим, до послезавтрашнего утра?

— Ну, я, вроде как, никуда и не спешу. Мне есть чем заняться — УАЗик, вон, без мотора стоит…

— Да, насчёт мотора… — Старый замялся, — Йози говорил, что ты напрягаешься по этому поводу, но давай я тебе подгоню мотор? Не новый, но вполне живой. Честное слово, это тебя ни к чему не обязывает. Согласишься ты, или откажешься нам помочь — мотор твой. Это не плата, не аванс — просто дружеский жест.

— Да чёрт с ним уж, давай. Спасибо и всё такое.

Ибо сказано: