Убей-городок

Глава пятнадцатая Работа по заявлению ​

Гнусные заявления надо разрешать в первую очередь. Это правило я придумал для себя в незапамятные времена, как раз тогда, когда проживал ещё первую жизнь участкового. Ждать, что всё рассосётся само собой — надежда хлипкая. Вот накопить дополнительной желчи в процессе долгого ожидания — это заявитель может, и с большим удовольствием, и с большой вероятностью.

Знаю, что не все будут со мной согласны. Им больше нравится китайская пословица: если долго сидеть на берегу реки, то рано или поздно мимо тебя проплывет труп твоего врага (не помню точно). Когда-то наверное так и бывает. Ну, у каждого своя тактика.

В таком случае к кому, к Виноградову или к Романову? Гаже дело у Виноградова, да ещё и газета тут завязана. А «марсианцы» могут и подождать.

Поэтому, вместо того, чтобы пройти на опорный пункт, я направился на проспект Строителей, дом три.

Я шел по городу, в котором прожил сорок с лишним лет, опять узнавая и не узнавая его. Дома, точно такие же, что и в моем времени, только новые. Стены не обшарпаны, балконы не крошатся старым бетоном. Вот тут на тумбе афиша, которая приглашает посетить кинотеатр «Радугу». И что там? На афише, что вышла не из московской типографии, а из-под кисти местного художника, изображены люди, отдаленно напоминавшие каких-то актеров. Известных, кстати. А, так это же Куравлев с Леоновым! И фильм «Афоня». Ишь, новинка сезона. Сходить, что ли? Нет, ну его на фиг. Этот фильм уже и по телевизору «запоказывали» так, что из классики он стал казаться назойливым и глупым. Хуже только «Королева бензоколонки», да «Ирония судьбы», которую гоняют по разным каналам..

А неподалеку очередь к каким-то фанерным ящикам, за которыми стоит тетка в белом переднике. Мороженое? Купить, что ли? Вон, молочное по девять копеек, сливочное по тринадцать.

И что, продавщица берет деньги у покупателя, отдает сдачу, а потом, прямо этими же руками, без перчаток, достает вафельные стаканчики?!

Не, покупать не стану. Вот, если только в бумажном стаканчике, с деревяшкой. Но это потом. Да и мелочи с собой нет, а с моей «трешки», если сдадут сдачу медью и никелем, стану звенеть.

Пожалуй, сначала зайду по адресу. Вот и дом, кстати.

Позвонив в дверь, дождался, пока а в проеме не покажется хозяин — пожилой дяденька, в отглаженных брюках, в белой рубашке и с галстуком (это дома?!), в очках с толстенными стеклами (не меньше «минус девяти»), представился:

— Участковый инспектор Воронцов. — Поинтересовался для проформы. — Виноградов Павел Андреевич?

— Ваше удостоверение? — требовательно протянул здоровенную волосатую руку хозяин квартиры.

Я слегка удивился. Нет, все правильно. Гражданин имеет право проверить мои документы. В своей эпохе, одновременно с обозначением своей должности и фамилии, я бы уже сам вытаскивал удостоверение, а здесь сплоховал. Кажется, «автоматом» включилось сознание милиционера семидесятых годов, когда у человека в форме документов не спрашивали, верили на слово.

— Пожалуйста, — улыбнулся я, вытаскивая из кармана удостоверение, одновременно раскрывая его и поднимая на уровень глаз хозяина, а когда тот попытался ухватить край моей «ксивы», отодвинул руку, предупреждая: — Служебное удостоверение смотрят только из рук. Положено так.

Кажется, веское «положено так», хозяина убедили. Но он не собирался впускать меня внутрь. Спросил:

— А вы по какому вопросу товарищ Воронцов?

— По вопросу вашего заявления в газету «Коммунист», — сообщил я, потом вежливо попросил: — Разрешите войти?

Гражданин Виноградов не спешил запускать в квартиру участкового инспектора. Смерив меня недовольным взглядом, сказал:

— Я не обращался в правоохранительные органы.

— Так вы меня впустите, или нет? — хмыкнул я, потом пожал плечами: — Или вы предлагаете обсуждать ваше заявление на лестничной площадке? Иначе мне придется вызывать вас повесткой в отделение.

Про отделение я малость погорячился, но выписать повестку, с просьбой (именно так!) явиться на опорный пункт милиции, я мог. Другое дело, что Виноградов имел полное право игнорировать мою повестку и ему за это ничего бы не было. Я уже ждал, чтокляузник предложит выписать повестку, но он посторонился, пропуская меня внутрь.

— Заходите, — пробурчал Виноградов, а потом приказал: — Обувь снимите.

— Павел Андреевич, — донесся из глубины квартиры женский голос. — Кто это там пришел?

— Зоя Ивановна, это товарищ Воронцов из милиции, — ответил хозяин, наблюдая, как я снимаю ботинки.

Вот ведь, какая незадача! Никак не думал, что сегодня придется разуваться, а иначе бы надел новые носки. А тут, на правом зияет дыра, сквозь которую проглядывает палец. И отчего я их не заштопал? Некстати подумалось, что в своем мире я поступил бы просто — выкинул бы дырявые, да и купил новые, а еще лучше — сразу бы дюжину. В той реальности я так и делаю.

В прихожей появилась дамочка слегка помоложе хозяина, но тоже отчего-то при полном параде — в наглаженной юбке, белой блузке и темно-синем жакете. Со стороны супруги казались партийными или профсоюзными активистами. Или они на какое-нибудь мероприятие собрались?

Супруга, что величала мужа по имени и отчеству, наморщила губы, посмотрев на меня. Или она смотрела на дырку в моем носке?

— Проходите в комнату, — не очень любезно предложил хозяин, показывая взглядом направление.

Комната обставлена довольно скромно. Мебель — сервант, книжный шкаф и платяной шкаф производства нашего «Фанерно-мебельного комбината» шестидесятых годов. В одном углу письменный стол, в другом небольшой телевизор. Уж не родимый ли это «Рекорд-6»? У родителей в деревне такой стоял, да и вообще, у половины страны черно-белые «Рекорды».

В серванте чайный сервиз, пара хрустальных ваз. А что там в книжном шкафу? Спасибо молодому телу и хорошему зрению, можно рассмотреть книжные корешки не приближаясь. И что там? Елы-палы! А там полное собрание сочинений Владимира Ильича Ленина, материалы съездов КПСС, и беленькие корешочки — некоторые просто белые, а на других что-то пропечатано мелким шрифтом. Даже и подходить не стану, потому что знаю — избранные труды Маркса и Энгельса.

В квартире идеальный порядок, ни одной лишней вещи. Даже на стене, вместо обычных для того времени семейных фотографий висит репродукция картины «Выступление В. И. Ленина на III съезде комсомола».

М-да, ни соринки, ни пылинки. А еще в этой квартире как-то безлико и неуютно.

Решив, что рассматривать квартиру я дальше не стану, кивком попросил у хозяина присесть и, не дожидаясь согласия, уселся за стол, расстегнул планшетку и вытащил бумаженцию.

— Павел Андреевич, — сообщил я. — В городской отдел милиции поступило ваше заявление, касающееся вашего соседа по подъезду гражданина Петрова Александра Алексеевича, в котором вы обвиняете Петрова в тунеядстве.

— Товарищ младший лейтенант, — слегка надменно отозвался Виноградов. — Я не писал заявлений в милицию. Мое заявление было адресовано главному редактору городской газеты «Коммунист» и я требовал, чтобы наша советская печать решительно осудила тунеядца Петрова. Чтобы, так сказать, его осуждение, прозвучавшее на страницах газеты, стало уроком остальным лодырям, которые позорят наш социалистический строй. Тогда почему редактор переадресовал мое заявление в городской отдел?

Тем временем я уже вытащил чистый лист бумаги, приготовил ручку, а заодно слегка чиркнул в уголочке, проверяя — а не высохла ли паста? Не вдаваясь в детали — дескать, газета не хочет печатать непроверенный материал, казенно-вежливо сообщил:

— Павел Андреевич, ваше заявление было переправлено нам, а коль скоро мое руководство поручило мне проверку указанных вами фактов, то я обязан исполнить приказ. Будьте добры — покажите мне ваш паспорт, или иной документ, удостоверяющий вашу личность.

В принципе, я мог бы и не спрашивать документы хозяина, а все записать с его слов, но пусть тащит паспорт.

Хозяин дисциплинированно протянул мне паспорт. А почему обложка зеленая? Ах ты, так ведь Всесоюзная «паспортизация» населения, благодаря которой все граждане СССР получат «краснокожие паспортины» начнется лишь в следующем году.

— Виноградов Павел Андреевич, 1910 года рождения, проживающий по адресу… — сказал я вслух, заполняя «шапку».

— Член КПСС с одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, — с гордостью произнес хозяин.

Я кивнул, вписывая эти данные.

— Пенсионер? — поинтересовался я.

По возрасту должен быть. Здесь пока пенсия по старости назначается с шестидесяти лет. Еще он по возрасту должен бы быть фронтовиком, но Виноградов отчего-то не производил впечатление ветерана войны. Хотя, они тоже все разные. Есть у меня на участке ветеран, который периодически напивается и гоняет вокруг дома свою жену, припоминая той измену, совершенную еще в сорок третьем году. Дескать — он-то пока на фронте был, а она-то под кобелей стелилась. И не узнал бы, но нашлись «добрые люди», написали, а она врать не стала. Как с войны пришел, побил, а потом простил. Но тоже, время от времени «накатывает» на мужика. А мне приходится идти, успокаивать.

— Мой трудовой стаж сорок пять лет, — заявил хозяин, хотя я его об этом не спрашивал. — А в настоящее время веду большую общественную работу, являюсь лектором Всесоюзного общества «Знание», выступаю перед молодыми рабочими с лекциями по международному положению!

Не знал, что на моем участке живет специалист по международным отношениям.

— Вы не учителем трудились? — поинтересовался я.

— Я, товарищ младший лейтенант, всю жизнь в «Череповецлесе» проработал. Еще в ту пору, когда он «Сплавконторой» именовался. Мы в войну по двенадцать часов работали! В холодной воде!

На фронте не был, но по двенадцать часов в холодной воде… Уважаю.

— Итак, Павел Андреевич, — перешел я к делу, — изложите суть вашей претензии к вашему соседу Петрову?

— Там все написано, — кивнул хозяин на свое заявление в газету.

— Написано, но мне бы хотелось не переписывать ваше заявление, а услышать лично от вас — в чем суть претензий? Если ваше (я замялся, подбирая синоним к слову кляуза) жалоба подтвердится, то мне придется принимать меры в отношении Петрова.

— Это не жалоба, — сразу же вскинулся Виноградов. — Это сигнал для нашей партийной печати. Газета «Коммунист» является органом горисполкома и горкома.

— Хорошо, — терпеливо кивнул я. — Так в чем суть вашего сигнала?

— Товарищ Воронцов! — вскинул вверх указательный палец гражданин Виноградов. — Владимир Ильич Ленин сказал: «Всякий, кто трудится, тот имеет право пользоваться благами жизни. Тунеядцы, паразиты, высасывающие кровь из трудящегося народа, должны быть лишены этих благ». Разве вы не согласны с утверждением товарища Ленина?

Вот, попробуй-ка не согласиться с Лениным. Тем более, что я с этим высказыванием полностью согласен.

— По имеющимся у меня данным, подтвержденным соответствующими документами, ваш сосед является инвалидом второй группы. Он получил травму на производстве — отравление вредными веществами. Все детали получения травмы установлены, виновники наказаны, Петрову назначена пенсия, потому что он физически не может работать. Таким образом, он не может являться тунеядцем, так как имеет средства к существованию, установленные государством.

Неожиданно в разговор вмешалась супруга Виноградова, до этого молча стоявшая в дверях:

— Товарищ милиционер, такие, как наш сосед, позорят нашу социалистическую действительность.

— А чем он ее позорит? — удивился я. — Вы указали, что он собирает бутылки. И что в этом такого? В чем здесь криминал?

— А в том, что имея пенсию, которую ему предоставило государство, Петров собирает бутылки.

— И что тут такого? — не понял я.

— А то, что своим поведением он позорит нашу страну перед империалистами! — подал голос супруг. — Петров демонстрирует, что СССР назначило ему слишком маленькую пенсию. И что скажут наши враги из капиталистического лагеря? А то, что Советский Союз не проявляет заботу о своих пенсионерах. Мы с Павлом Андреевичем, моим супругом, тоже пенсионеры, но мы же не идем собирать бутылки.

— Наверное, вам хватает вашей пенсии, — пожал я плечами.

— И что? — скривила губы супруга. — Мы с мужем получаем персональные пенсии республиканского значения, но мы их заслужили. Мы занимали ответственные должности. Павел Андреевич во время войны был начальником сплавного участка, главным инженером, начальником треста. А я трудилась в системе народного образования, была депутатом Верховного Совета РСФСР. Если пенсия Петрова такая маленькая, то он сам виноват. Ведь как сказал великий русский педагог Ушинский? А он сказал: «Человек рожден для труда, труд составляет его земное счастье, труд — лучший хранитель человеческой нравственности, и труд же должен быть воспитателем человека». А какое счастье собирать пустую посуду?

Кажется, говорить с такими людьми бесполезно. Надо побыстрее дописывать объяснение, да и уматывать отсюда.

Нет, я не против персональных пенсий. Скажем, моя собственная пенсия выше, нежели пенсия капитана или майора. Ну так у меня и звание было выше, да и должность.

— А если посмотреть на это дело с другой стороны? — попытался я все перевести в нужное русло. — Петров собирает бутылки не только для того, чтобы заработать деньги, а из соображений охраны природы. Несознательные элементы раскидывают пустую посуду, а она может разбиваться. И люди поранят ноги, и животные.

— Пустую посуду следует относить в пункты приема стеклотары, — парировала супруга. — А воспитанием несознательных элементов, их наказаниемобязана заниматься советская милиция. Вот вы, лично, почему этим не занимаетесь?

— Ну, отчего же не занимаюсь? — не согласился я. — Я этим постоянно занимаюсь. Но ведь милиция, без участия общественности, мало что сможет сделать. Предположим, а вы сами не попытались провести с Петровым беседу? Наставить его на путь истинный? Пристыдить? Объяснить, что он, своим поведением, льет воду на мельницу нашего классового врага?

— А с какой стати мы должны ему что-то объяснять? — возмутился Виноградов. — Мы — общественность, а вы власть. Наше дело послать вам сигнал, а уж вы обязаны принять меры. Когда я был начальником сплавного участка, я же не занимался тем, что таскал бревна? Но я руководил. Каждый должен заниматься своим делом.

Пожалуй, можно закругляться. Придвинув Виноградову объяснение, попросил его расписаться.

— И как, теперь вы предпримете меры? — поинтересовался Виноградов.

— Для начала мне нужно побеседовать с самим гражданином Петровым, — сказал я, убирая бумагу в планшетку. — Узнаю, как он живет. Сообщу, что соседям претит такой образ жизни, что они недовольны, что советский пенсионер собирает бутылки.

— Ни в коем случае, — в один голос заверещали и муж, и жена. — Наше дело послать сигнал, но почему об этом должен знать наш сосед? Тем более, что отреагировать на поведение Петрова должна власть, а не общественность.

— Так ведь именно вы написали заявление в газету, — пожал я плечами. Вот так вот. Такие у нас «подпольные» правдолюбцы.

Эх, а как бы было хорошо, если бы газета «Коммунист» в разделе «Письма» разместила бы ответ: дескать — заявление гражданина Виноградова о том, что его сосед П., является тунеядцем, не подтвердилось. Материалы, собранные по данному заявлению переданы в прокуратуру, для привлечения гражданина Виноградова к ответственности за клевету.

Так ведь не разместят, и в прокуратуру ничего не отправят. А имеется ли клевета в заявлении Виноградова — вопрос сложный. Разумеется, она имеется, но доказать ее будет сложно, почти невозможно. И с исковым заявлением должен обратиться в суд сам Петров, а не кто-то другой.

— Так вы примете меры? — продолжал настаивать Виноградов.

— Поговорю с Петровым, вынесу ему официальное предупреждение, — пообещал я, чтобы от меня отстали.

Вот, хорошо, что вспомнил. Имеется же такой спасительный метод, когда не знаешь какие меры принять. Или они не нужны, как в данном случае. Есть у меня в планшетке специальный бланк, в котором я могу написать, что гр-ну такому-то в связи с такими-то событиями вынесено официальное предостережение (именно так!) о недопустимости антиобщественного поведения.

Странно, я забыл, как в той жизни я брал объяснение с Виноградова, но Петрова, проживающего этажом ниже, почему-то вспомнил.

Безобиднейший человек, живущий на нищенскую пенсию. Жена ушла. Не знаю, толи из-за его инвалидности (авария на химзаводе), не то по другой причине. Выпивает, конечно, но в меру. Дома две кошки. В «однушке» у него пусто, телевизора нет. Но есть книги. Старые, правда, новые-то не на что покупать.

Вот, сейчас я пойду к Петрову, быстренько возьму у него объяснение и побегу на опорный — готовить ответ в газету. Но коли запрос был адресован начальнику горотдела, так и ответ должен быть за его подписью. От меня будет на последней странице ремарка: «Исп. Воронцов». Значит, составить черновик, изыскать возможность его отпечатать в четырех экземплярах, а потом ловить возможность попасть к самому подполковнику Горюнову для подписания.