Убей-городок

Глава восьмая Жаль нет ружья…

На «больничном» хорошо сидеть здоровым людям. Сиди себе, книжки читай, телевизор смотри. Но в моей жизни такого ни разу не бывало. Напротив — иной раз приходилось выходить на службу с температурой. Сейчас бы сказали — так делать нельзя! Заразите других! А в мое время это вроде бы и нормально. На ногах стоять можешь? Значит, работать тоже можешь.

Сегодня вечером я пожалел, что не послушался доктора, который мне не рекомендовал физических нагрузок в течении полугода. Не спится, печень болит, хорошо еще, что крови нет. Но сам виноват. Нечего было козла матуринского изображать, и отыскивать «портал» в поле чудес, то есть — в будущее.

Значит, «портала» нет, и не будет, и мне предстоит снова прожить свою собственную жизнь. Идти потихонечку по служебной лестнице, получать звания, и уйти на пенсию в звании полковника. Карьера, в общем-то у меня неплохая, из младших лейтенантов полковниками становятся один на тысячу. А может, в здешней реальности я и генерал-майором смогу стать? Не стану повторять тех ошибок, что совершил в прошлой жизни, прогнусь, если потребуется. А может и прогибаться не придется, я и так получу большие звезды?

А может случиться совсем другое. Застряну в должности участкового инспектора, лет через пять получу приставку «старший», до майора к «дембелю» дослужусь. Это дяде Пете выше капитана не светит, а лет через пять, или десять, «потолки» для должностей поднимут. Майор, это конечно, поплоше, чем полковник, но тоже не самый плохой вариант. А может и так случится, что уволюсь я на хрен, пойду работать на стройку, или на мартен, или отправлюсь получать педагогическое образование, а потом остаток дней стану сеять разумное и светлое. И уволить меня могут за что-нибудь, и кирпич на голову упадет. Нет, на самом-то деле вариантов море.

Если не спишь, то снова и снова в голову лезут всякие мысли, а вместе с печенью, ноет и совесть. Хотя, совесть-то тут при чем? Но все равно, получается, я был не совсем откровенен с Митрофановым, который меня опрашивал на предмет ранения. Опрашивал, а еще и легонечко «колол». Да-да, именно что колол. Вы думаете, Джексон задал вопрос о том — красивая ли баба, из-за которой меня пырнули, по доброте душевной или из любознательности? Как же. Женька, мент прожженный и оперативник от бога. А оперативников, которые задают потерпевшему праздные вопросы, таких не бывает. Потерпевшие (слова «терпила» еще не появилось), они на то и существуют, чтобы скрывать от уголовного розыска правду. И, неважно, кто тут перед тобой, случайный ли человек, или твой приятель. А мы еще даже и приятелями не стали.

Но дело-то еще и в том, что кроме сомнений, мне рассказывать было не о чем. Да и ситуация, если честно, была такая, что я в палате не очень-то хорошо соображал — где я вообще нахожусь, откуда здесь взялся молодой Митрофанов, которому уже почти семьдесят? Так-то вот.

Что ж, теперь о сомнениях. В году этак э-э восемьдесят седьмом, а то и в восемьдесят восьмом, точно уже и не вспомню, но я уже майором был, подполковника ждал, разговаривал я со своим коллегой из СИЗО. Должность у него — заместитель начальника по оперативной работе, в просторечии именуется как «кум».

В показателях оперов СИЗО есть количество явок с повинной, полученных от сидельцев. Повинки жулики пишут самые нелепые, и их принимают. Нельзя пренебречь. А пишут и от скуки, и от желания создать о себе хорошее мнение, и ради желания отомстить ментам хоть по мелочи— задать им работы. А еще бывает, что из желания совершить побег, если пишут про себя и будет проверка показаний на месте.

Естественно, что мы, оперативники, работавшие на «земле», поддерживали контакты с оперчастью. Их задача выявлять латентные преступления, а наша — их раскрывать.

И вот, некий подследственный (фамилию я уже и не помню) пишет, что «Твердо решив встать на путь исправления, сообщаю об известном мне преступлении, совершённом моим знакомым по кличке „Босой“ примерно десять лет назад. Он упоминал в разговоре, что порезал какого-то милиционера из-за ружья, и ему за это ничего не было. Фамилию этого „Босого“ я не знаю, но мне известно, что он умер за пару лет до Олимпиады».

Он даже фамилии не помнил, звал либо по кличке, либо Серегой.

Никакая это была на самом деле не повинка, а «заклад» какого-то своего приятеля — поступок совсем не поощряемый в тех стенах. И поступить так мог только сиделец авторитетный, не боящийся разборок, узнай сокамерники о таком поступке. Или у него была какая-нибудь отмазка. Одна из них или даже две были очевидны: личность фигуранта повинки получалась неизвестной, да и был он уже, как говорится, в лучшем мире. Так что ищите, граждане менты, ищите, стирайте мозги и ноги до мозолей, а мы посмеёмся. Или всё сообщение было совершеннейшей лажей, рожденной по каким-то соображениям, нам вообще не известным.

Так что вроде и появилась надежда на раскрытие, но не факт, не факт. Во-первых, преступление случилось давно, прошло больше десяти лет. Если и раскроем, так сроки давности, скорей всего, истекли. Надо бы посчитать, а я уж и не помнил, по какой статье было возбуждено уголовное дело. А во-вторых, а это самое главное — преступник (ну да, он пока не преступник, суда-то не было, но так удобнее), совершивший преступное деяния умер.

Вот, собственно-то говоря, и вся информация.

А мне Владимир Иванович поведал лишь потому, что знал, что меня когда-то подрезали. Все-таки, нашего брата бывает, что и режут, да и стреляют, но не настолько часто, как это показывают в кино. Но так бывает, если кто-то осмелел по пьяни, или на семейном скандале. А вот чтобы так, чтобы кто-то сидел в засаде, или отслеживал милиционера от самого дома, такое никто припомнить не мог. Даже среди самых отпетых бандитов дураков нет. За умышленное убийство сотрудника милиции или дружинника светила «вышка».

Так что, получил я информацию, принял ее к сведению, но не более того. А что бы я стал делать? Нет, теоретически я мог бы поднять архивы, отыскать — а кто же такой Серега, да чтобы он меня настолько возненавидел? Но это, на самом-то деле, возможно только теоретически.

Только, зачем мне все это? Этот гражданин давно умер, его могилу я бы искать не стал. Да и за давностью лет уже и подзабыл о том случае. Нет, не то, что забыл, но уже как-то все утряслось, улеглось. Возможно, если бы этот человек и был жив, то я бы с ним и поговорил. Но опять-таки — зачем? Пристыдить? Да упаси боже. Вот, если бы он меня насмерть убил, тут да.

Но нынче, если принять за основу, что мое сознание переместилось в мое же собственное, пусть и подраненное тело, все складывается несколько иначе. Мой, скажем так, обидчик, он еще жив. И вполне реально его найти. И что, сообщить Митрофанову? Мол — пришла из астрала весточка? Так не поверит, ему факты нужны. Кто тебе рассказал? А что ты видел? А почему раньше молчал?

А фактов-то у меня и нет. И слово астрал пока неизвестно. Надеюсь, при перемещении сознания мозги я не растерял. (Образно я, прежние мозги должны в старом теле остаться).

Но одна зацепка есть. И даже не одна, а целых две. Во-первых — кличка. Но выявлять злоумышленника по кличке — не самый легкий способ. Город у нас большой, ищи хоть босых, а хоть и обутых — замучаешься.

А вот вторая зацепка, она более перспективная. Коли порезал из-за ружья, то этот Сергей, любитель охоты. А кто у меня на участке охотник с таким именем? Не помню. А если и есть, то тоже не помню — что я такого успел сделать?

Нет, охотника-то я вычислю мигом, надо только до опорного дойти, там все данные есть. Но все равно, что-то бы я должен вспомнить. Но это, если «злодей» с моего участка. А он может оказаться с соседнего, а то и вообще из Заречья.

Думай голова, шапку куплю.

Ученые говорят, что человек никогда ничего в этой жизни не забывает. Все, что он когда-то видел и слышал, он помнит. Другое дело — как вытащить из глубин сознания нужную информацию? Это вам не записная книжка, не компьютер.

Так и то, книжки и компьютеры не безупречны. Если забьете в поисковик запрос, он вам сразу выдаст нужную информацию? Нет, выдать-то выдаст, только все равно, искомое придется поискать среди прочих ссылок. И с записными книжками тоже не всегда гладко. Вот, предположим, листаешь и натыкаешься на Шмалько Александру Валентиновну, почему-то записанную на букву «н», вместо «ш». Думаешь — а с чего бы вдруг? Вроде, я стараюсь записи вносить аккуратно, а тут, на тебе. Пытаешься доискаться до причины. Может, эта Александра Валентиновна нотариус, налоговый инспектор, потому и попала на «на»? Память поднапряжешь, вспомнится, что она стоматолог. И какая связь? А потом тебя осенит, что когда записывал ее данные, то очень спешил, и книжку открыл не там, где положено, а где та открылась.

Вот и с человеческой памятью так. Что-то открылось, а потом вдруг такое вылезло, что и вспоминать не захочешь. Вспомнилось, как та же Аллочка губки кривила, когда я ее в кино приглашал. Намекала — дескать, в ресторан бы неплохо, а потом можно и куда-то еще. Но на ресторан у меня денег не было, а намеков я тоже не понял. М-да…

Значит, Серега, обиженный мною охотник. Нет, все равно не припомню. Стоп. А если плясать от печки? Из-за ружья он меня порезал… Обиженный, блин. Чем можно обидеть охотника? А тем, что ружье это у него отобрать. А вот это-то я как раз и мог сделать. Ну да, вполне себе мог. Скажем — получил человек срок, а то и «административку», или он подозреваемый по уголовному делу, то по закону огнестрельное оружие у него следует изымать. А кто изымает? Правильно, участковый инспектор. Так, уже теплее. Но пока еще не горячо, потому что ружей изъятых… Не скажу, что их тысячи, даже не сотни, но какое-то количество наберется. И какое ружье и когда изымал — тут я не вспомню. И, добро бы, коли изымал только на своем участке, но в дежурные сутки приходилось выезжать и по адресам.

Значит, где искать сведения об изъятом ружье? А только в одном месте. И место это — разрешительная система, или по-простому, между своими — «разрешиловка».

Некоторые граждане в запальчивости считают, что в разрешительной системе работают боги. У богов тихие голоса, склонность к занудству и вежливые манеры, но одно упоминание о них заставляло дрожать поджилки многих строгих начальников различных организаций, а чувствительных барышень из множительных центров сразу отправляло в обморок. Ещё бы: охотничье оружие, сдявы (сильно действующие ядовитые вещества), взрывчатка, работа множительных центров и отдельных множительных аппаратов на предприятиях — всё зависело от этих людей, как и ещё чёртова туча непонятных простому милиционеру функций и полномочий. Для кого-то они были даже страшнее Главлита, ведавшего вопросами цензуры. А как же иначе: Главлит далеко, а разрешители с их броненосной неуступчивостью — вот они. И ни за что не простят, если вдруг обнаружат размножение не тех бумаг, которые надобны, а какой-нибудь брошюрки с кулинарными рецептами, будь они неладны.

Вспомнилось, как читал однажды данную мне только на одну ночь под страшное честное слово «никому ни-ни» пачку замызганных листов папиросной бумаги с почти неразличимым шрифтом (экземпляр, наверное, десятый) воспоминаний Светланы Аллилуевой. При передаче материалов в воздухе витало страшное слово «самиздат» и пахло нарушением закона. А как же иначе, если в стране не только множительные аппараты, но и каждая пишущая машинка подлежала строгому учёту и правильному применению?

Я шёл в разрешиловку, и из её многочисленных функций меня интересовала только одна — оружие, а именно — охотничье гладкоствольное. Попасть хотелось к Васе Парманову, инспектору чуть старше меня возрастом, с которым, как я надеялся, разговаривать будет попроще, чем с его матёрым коллегой. Вася был никакой не Вася, а очень даже Гайбулла Икрамович, что ярко подтверждалось его смуглой узбекской внешностью. Васей, по слухам, его стали звать с лёгкой руки командира комсомольского оперативного отряда Василия Жуковского, идейного борца с преступностью и житейского философа одновременно. Это ему принадлежала фраза «Эх, Вася!», которой он публично корил себя за что-нибудь неправильное. Во время какого-то совместного милицейско-комсомольского рейда, в котором участником оказался и Парманов, Жуковский произнёс свою сакраментальную фразу, а она возьми, да и прилипни каким-то чудом к инспектору. Парманов, к его чести, не обиделся и легко откликался в дальнейшем на своё новое русское имя.

Я помнил, что мы неплохо ладили, пока Вася служил в Череповце. Никуда он не перешёл, так и работал в своей разрешиловке, несмотря на маленькие потолки по должности и званию. А когда страна затрещала по швам, он уехал на родину, то ли в хлебный Ташкент, то ли в солнечный Навои. Доходили слухи, а может придумки, что он получил очень высокую должность и процветает напропалую. Кто знает? Будь я на его месте, тоже бы сочинил что-нибудь подобное при любом развитии событий. Но такое счастье выпадало немногим. Не ко всем уехавшим в те времена их исторические родины были одинаково щедры и благосклонны. Некоторым пришлось возвращаться. Но отношение к ним было уже несколько другое. Вернувшийся — это совсем не одно и то же, что не уезжавший. Вот так.

Надо признаться, я шёл к Васе с целью его обмануть. Немножко. Совсем чуть-чуть. И при этом помыслы мои были чисты. На мою удачу, он оказался на месте и без посетителей. И я взял быка за рога. Легенда была следующая: начальство требует с меня акт передачи в разрешительную ружья, которое я ранее изъял у одного гражданина. А я, разгильдяй и редиска, эту бумагу куда-то заховал и не могу найти. И мне надо сделать копию, чтобы от меня отвяли. Убей, не помню, к месту ли я употребил давно привычный мне термин «редиска» (в каком там году вышли «Джентльмены»?), но вроде прокатило. Значит в строчку.

Ну, и что здесь крамольного, в моей истории? А то, что никакое начальство ничего с меня не требовало. И я вообще не помню, изымал ли какое-либо оружие в обозримом прошлом. Если окажется, что я ничего не сдавал сюда вообще, то объясняться с Гайбуллой будет стрёмно. Тогда зачем весь этот цирк? Да затем только, чтобы мне самому узнать, был ли такой факт в прошлом, а ещё затем (и это главное) — кто этот нарушитель. И если звёзды сойдутся как надо, я получу уверенность в том, что сумасшедшая идея, посетившая меня после встречи с Митрофановым, есть не болезненная химера, а вполне добротная версия, могущая привести к нужному результату. Это там, в моём то ли будущем, то ли прошлом махать крыльями и кулаками было уже поздно. А теперь, раз уж такая оказия случилась, почему бы и не раскрутить ситуацию? И мне вдруг подумалось, что ходить неотомщённым более сорока лет — это избыточная милость к моему обидчику.

Моя легенда Васю не удивила. А что, может к нему с такими вопросами не один я хожу? Он вытащил из металлического ящика, огромного как шифоньер, толстый журнал, но в руки мне его не дал (вот они, зануды!), а стал смотреть сам.

— Тебе который? — спросил он через некоторое время блуждания по страницам.

Ого! У меня, оказывается, не одно ружьишко сдано было сюда.

— А давай оба, на всякий случай. — рискнул ответить я, надеясь, что их там не окажется три.

И ничего плохого не произошло. Вася заложил двумя линейками нужные страницы в журнале и передал его мне. Оказалось, что первый случай был вообще не про то — вдова сдавала ружьё на реализацию в связи со смертью владельца. Это на порядок увеличивало мои шансы на нужный результат во втором случае. К нему я и перешёл. Итак, Бурмагин Сергей Александрович, 1946 года рождения, проживает ул. Ленина, 132 кв.28.

02.05.1976 г. — административный арест 15 суток.

Указ ПВС РСФСР от 26 июля 1966 года.

Дальше шли неинтересные мне на этом этапе сведения о ружье. Дата изъятия — двадцатое мая. Я прикинул, получился самый разгар весенней охоты. Да, болезненное дело для заядлого охотника. А участок-то не мой. Значит, скорее всего, в майские праздники товарищ совершил мелкое хулиганство и схлопотал пятнадцать суток. А дальше по накатанной: в картотеке сопоставили, что он владелец оружия, и начальство поручило по каким-то своим резонам провести экспроприацию стороннему участковому. Что ж, обычное дело. Кстати, мужик-то, хоть и не с моего участка, но почти сосед мой. Живет на улице Ленина, а это от моего общежития минут десять-двадцать неспешной ходьбы.

Я старательно заполнил ненужный мне теперь акт, подписал сам и дал Васе расписаться. Тот поставил витиеватую закорючку (не по-узбекски ли?) и аккуратно подписал сверху листа — «Копия». Ну, не зануда ли?

Душевно поблагодарив «разрешителя», я удалился. Бинго! Пока всё идёт так, как надо.