Убей-городок

Глава шестнадцатая Опорный пункт и его обитатели

Мой «опорник» за сорок лет с лишним ничуть не изменился. На стенах висели знакомые плакаты, график работы дружинников — когда дежурят парни с ЧМС (Череповецметаллургстрой), когда «сталепрокатчики», а когда прочие. Из угла взирал на присутствующих товарищ Дзержинский. Вернее — не сам железный Феликс, а его портрет, но это неважно, потому что под пристальным взором «первочекиста» наши дружинники становились собраннее, дисциплинированнее и посторонние разговоры вести не решались, а свои силы тратили на борьбу с правонарушениями.

Добровольные народные дружинники стали спасением для череповецкой милиции в пятидесятые годы, когда население города резко выросло, а количество сотрудников ОВД оставалось на уровне довоенного.

Хулиганы боялись дружинников больше, нежели милиционеров. Что мог сделать тот же участковый? В худшем случае доставить в отделение, составить протокол, отправить на сутки. Но это, если удастся поймать. А дружинники — молодые и здоровые парни догонят запросто, а потом могут завести дебошира за угол, подальше от лишних глаз, и воспитать физически. Так, без особого членовредительства, но синяки будут, а самое главное — позор. Отчего-то считалось, что попасть в КПЗ, вроде и доблесть, а огрести от дружинников — неприлично. Но и жаловаться на них, писать заявление в милицию, тоже не выход.

И потом, дружинники по одному не ходят, как правило стайкой, из четырех — пяти человек. Попробуй тут с ними справиться. А если женщины в группе будут, ещё страшнее — такую сирену включат, что всех прохожих соберут поглазеть. Где уж тут дебош продолжать.

Я тут же решил уравновесить похвалу ДНД малой толикой дёгтя, который способен не только бочку мёда испортить, а в далёкие времена, как говорили, и репутацию невесты, если у той ворота этим снадобьем измазать.

А дёготь в отношении ДНД такой. Во-первых, не такой уж добровольной эта дружина и была. Её «добровольность» крепко поддерживали три дня к отпуску по месту работы и молва, что жизнь и здоровье дружинников защищены законом на уровне сотрудников милиции. На самом деле, это так и было, только вот на моей памяти не было ни одного случая, чтобы дружинникам от хулиганов перепадало. В шестидесятые, говорили, такое бывало. Даже был случай, когда во время массовой драки один из дружинников был убит. А вот в мое время… Нет, не припомню.

И не все общественные защитники правопорядка дружинили по-честному. После инструктажа вышли за порог опорного, повязку в карман — и по своим делам. А к двадцати двум назад на сдачу дежурства, точнее — красной повязки. Председатель опорного пункта по количеству повязок естественную убыль в рядах дружинников подсчитывал и строго взыскивал с командира дружины, не сберегшего своих бойцов.

Ещё и так бывало, что выбирали дружинники в рамках назначенного маршрута улицы посветлее, да дворы поспокойнее, от хулиганов подальше. И всё-таки позитив сильно перевешивал, и стало это особенно заметно, когда дружин не стало, сгинули они в кипящей пучине нарождающегося частного предпринимательства. Кто тебе три дня будет давать к отпуску, когда и самого отпуска не допроситься?

Разумеется, уже был на месте председатель опорного пункта Александр Яковлевич Котиков. Как же мне без него?

Председатель восседал за обшарпанным столом, делая какие-то заметки в своем журнале. Причем, пользовался Александр Яковлевич исключительно перьевой ручкой. Не той, что именуется «автоматической», а самой, что ни на есть, настоящей. Вон, как он ловко макает перо в чернильницу-непроливашку. А почерк у него идеальный. Только вот, несмотря на ловкость манипуляций, цепочка мелких чернильных следов тянется от непроливашки к месту осуществления каллиграфии. Раньше-то на столе большое стекло лежало, и мелкие кляксы никакого вреда не наносили, стёр влажной тряпочкой — и все дела. Только вот однажды какой-то нарушитель в приступе буйства стекло расхвостнул, а привычку свою Александр Яковлевич изжить уже не смог. Но, если честно, никакого визуального ущерба эти синие пятнышки на фоне прочих дефектов столу и не наносили.

Дружинников или внештатных сотрудников пока нет, но им и рано, вечером явятся. И соседки — Веры Ивановны, инспектора детской комнаты милиции, тоже нет. Где-нибудь на участке, воспитывает своих малолетних подучётников, а заодно и их папок с мамками, нередко тоже когда-то числившихся ее воспитанниками.

Иной раз мне казалось, что Вера Ивановна живет на своем участке. К стыду своему я даже не знал — есть ли у нее семья? Есть ли муж, дети? Если судить по возрасту — а ей за далеко сорок, так должны быть не только дети. Но и внуки. Но она никогда не говорила о доме, а я отчего-то не спрашивал. Говорила только о своих трудных детях, радовалась их успехам, если такие были. Она вообще никогда ни с кем не скандалила, ни о ком не сказала худого слова. Разве что, за исключением Никиты Сергеевича Хрущева. Из-за него с сотрудников Детской комнаты милиции сняли погоны и на десять лет превратили в вольнонаемных. Потом, разумеется, срок службы вернули в общемилицейский стаж, но звание-то никто не компенсирует, равно как и зарплату. Впрочем, Никиту Сергеевича не любили все ветераны милиции. Возможно, что идея у Первого секретаря ЦК КПСС и была благая — не только построить коммунизм к 1980-му году, но и заменить профессиональную милицию «народной» — то есть, бесплатной, но ни к чему хорошему это не привело, за исключением того, что из органов внутренних дел было уволено огромное количество профессионалов. К тому времени, как я стал участковым, МВД еще только-только «зализало» раны.

Если посмотреть на председателя опорного пункта Александра Яковлевича со стороны — этакий живчик, с животиком. Но мало кто знал, что у этого «живчика» отсутствует две трети желудка и часть кишечника. Но не из-за операции ввиду язвы желудка. В сороковом году хирурги долго выковыривали из студента института имени Лесгафта осколки финской мины, а заодно удалили и часть его собственных внутренностей. Сашка Котиков — студент третьего курса, кандидат в мастера спорта СССР, спринтер, подававший большие надежды, как и его однокурсники ушел добровольцев на фронт, став бойцом лыжного батальона. Командовал отделением, а потом взводом. Ну, а потом бой, тяжелое ранение.

Долго лечился в Ленинграде, а в сорок первом оказался у нас. Когда началась Великая Отечественная война, его признали негодным к военной службе.

Но, тем не менее, во время Отечественной Александр Яковлевич добавил к медали «За отвагу», которой его наградили за финскую войну (он принципиально не желает менять колодку, так и носил старую, прямоугольником), еще и орден «Красной звезды».

Бывший студент-физкультурник, имевший боевой опыт, стал сотрудником военкомата, отвечающим за военную подготовку допризывников. Александр Яковлевич создал спортивную секцию, где занимались подростки от пятнадцати и до семнадцати лет. На занятиях не только бегали и ходили на лыжах, но и осваивали оружие, учились стрелять. По слухам, этих подростков потом «загребали» даже не в действующую армию, а в какие-то специальные группы, действовавшие в тылу у немцев.

Сейчас уже сложно представить, как подростки — а в секцию входили ребята, работавшие на заводе «Красная Звезда», отработав смену по десять-двенадцать часов, еще и шлина занятия. А ведь и шли! А завод наш (кстати, единственное в те годы промышленное предприятие города), специализировавшийся на производстве автогаражного оборудования, наладил выпуск сугубо военной продукции — отливал корпуса авиабомб, мини осколочных гранат. Любопытная вещь — когда в первый раз занялись осколочными гранатами, то главный технолог две недели бился, чтобы «испортить» сплав, а иначе граната не желала разлетаться.

Но наградили Котикова орденом не за работу с молодежью, а за другое, потому что кроме своих прямых обязанностей, Александр Яковлевич был еще заместителем командира истребительного отряда.

Не так давно увидел в Интернете забавную (или грустную, это уж как посмотреть) статью, в которой расписывалось, что во время Великой Отечественной войны на фронте не хватало людей, а между тем, в каждом городе существовали либо истребительные батальоны, либо истребительные отряды, подчинявшиеся госбезопасности. На этом основании автор делает вывод, что товарищ Сталин опасался собственного народа, поэтому и держал огромные силы не на фронте, а в тылу.

Интересно, это глупость или преднамеренное вранье? Правда здесь лишь в одном — истребительные батальоны, отряды, они и на самом деле подчинялись начальнику управлений или горрайотделов НКВД. Но НКВД в те годы подчинялась и милиция, и пожарники, и пограничники. А сами истребительные отряды формировались из людей сугубо гражданских — сотрудников партийных и комсомольских организаций, партийно-комсомольского актива предприятий. У этих отрядов была собственная война, пусть и маленькая — отлавливали скрывавшихся по лесам дезертиров, отыскивали немецких летчиков, спрыгнувших с подбитых самолетов, не позволяя тем уйти за линию фронта, а ещевступали в бой с немецкими диверсантами.

А немцев интересовали железнодорожные мосты (прежде всего, через Шексну), склады ГСМ, аэродромы.

Однажды, отряд немецких парашютистов, высадившихся в Мяксинском районе, уже почти вплотную подошел к мосту, но к счастью, странных людей, вышедших из леса, приметили колхозники и сообщили в Череповец.

Истребительный отряд, поднятый по тревоге, отыскал диверсантов, случился бой. В этом бою немцы были уничтожены, но и отряд потерял половину своего состава. А командование отрядом, после гибели командира, принял на себя Котиков. Вот, за этот бой и был награжден бывший студент орденом.

После войны Александр Яковлевич работал и в военкомате, и в райкоме партии, и в спорткомитете. А после выхода на пенсию на месте не мог усидеть, поэтому стал председателем опорного пункта милиции.

Наш опорный пункт считался лучшим и в городе, а то и в области. И не только из-за портрета Дзержинского и наглядной агитации. Александр Яковлевич держал в ежовых рукавицах и дружинников, не позволяя тем сбежать с дежурства ранее установленных двадцати двух часов, присматривал, чтобы они не превышали свои должностные обязанности, а заодно и участковых инспекторов, не позволяя тем использовать «опорный» для иных нужд, кроме служебных.

Котиков много лет возглавлял и Совет общественности микрорайона. В отличие от своих коллег, иной раз допускавших и перенос заседаний, а то и вовсе забывавших о них, своими обязанностями не манкировал и проводил заседания два раза в месяц, как и положено.

В составе Советов были, разумеется, участковый инспектор и инспектор детской комнаты милиции, а также учителя, воспитателиинтернатов, представители от предприятий, профсоюзных и партийных организаций.

И там очень въедливо разбирали и нарушения, что совершили подростки, и семейные неурядицы, и людей, склонных к излишнему употреблению спиртосодержащих жидкостей. Определяли — имеются ли неработающие, а если да, то не пора ли тунеядцев привлекать к уголовной ответственности?

Сегодня бы такие дела сочли вмешательством в личную жизнь граждан, а тогда это было в порядке вещей.

В девяностые, как водится, Советы общественности пошли прахом. Но когда они перестали существовать, стало ясно, что они проделывали огромную работу.

С Александром Яковлевичем у нас сложились если не дружеские, но товарищеские отношения. Разумеется, командовать собой я не позволял, но к его советам прислушивался. Все-таки, мой милицейский опыт еще не достигает и года, а он тут уже лет пять, если не больше. О некоторых вещах имеет представление гораздо лучше, чем я. Например — уголовный кодекс. Я-то его читаю, разумеется, но только в той части, что касается моей работы, а Котиков чуть ли не наизусть шпарит.

И картотека у него собрана на весь «контингент». Тут тебе и судимые, и поднадзорники, и трудные подростки. Мы с Верой Ивановной и сами пополняли эту «базу данных» (такого термина, конечно ещё не существовало), и успешно пользовались этими сведениями.

Вообще без Александра Яковлевича опорный пункт фактически умер бы. Я вспомнил свои настроения тогдашнего, «первого» меня. Порой хотелось вырваться из-под опеки председателя, которая иногда казалась мне избыточной. Мол мы и сами с усами, делаем серьёзные дела, а общественность — это так, хилая помощь, а иногда и обуза. Только много позже стало понятно, насколько я был неправ в своих самоуверенных умозаключениях..

К слову — портрет товарища Дзержинского являлся находкой Александра Яковлевича и нашей гордостью. На иных и прочих опорных пунктах висит товарищ Ленин, а только у нас Феликс Эдмундович. А Председатель ВЧК-ОГПУ был еще и наркомом внутренних дел, возглавлял Комиссию по борьбе с беспризорностью.

Много лет спустя, когда портреты Дзержинского вышли из моды, их выбрасывали на помойку, я пытался отыскать этот портрет. Но где там! И опорник не один раз менял адрес, менялись и участковые, а Котиков умер еще в девяностые годы. Да, помню. Александр Яковлевич приглашал меня на свой юбилей, ему как раз семьдесят исполнилось, а вскоре и умер. Но уже и не помню — а пришел я на юбилей, или нет? Вполне возможно, что и не смог. Девяностые — это такое время, когда милиция трудилась в запарке, а семидесятые-восьмидесятые казались раем.

Я поздоровался с Александром Яковлевичем, отправился в свой кабинет. Мысленно похвалил своего председателя, что не задает опостылевших вопросов, типа — оклемался? выяснил, кто тебя пырнул?

Разложив на столе полученные задания, принялся их перебирать, вспоминая — а что я должен делать и, попутно определяя, а что нужно сделать прямо сейчас, немедленно, что можно сделать завтра, а что вообще можно не делать, ограничившись отпиской?

Перелопатив запросы, с горечью констатировал, что ни один из них без выхода в адрес исполнить не получится — нужна конкретика, которую из пальца не высосать. Не буду же я писать, сколь хорош этот человек для трудоустройства в милицию, если не пройду по его соседям, с самим не поговорю. И с остальными бумагами так же. А вот написать в учётные дела пару рапортичек слегка приукрасив масштаб своей работы — это пожалуйста. Я тут по пути в опорный успел потолковать с соседкой подучётного Собакина (она меня сама и остановила), узнал от неё в избытке местные актуальные новости, которых должно хватить для описания текущего поведения подучётника.

Ну, вот это дело я выполню. Стоп. А чем я писать-то стану?

В той ручке, что в планшете, внезапно закончилась паста.

На столе, в стаканчике, наличествует только карандаши. Вот уж и не помню — не то мои ручки закончились, не то их «изъяли» товарищи дружинники. Тоже обычное дело. Ребятам нужно писать собственные отчеты, а ручки, как водится, ни у кого нет или они не пишут. Одалживают, обещают вернуть, а потом «приделывают ноги».

Но я человек мудрый, потому что в ящике стола у меня лежит чернильная ручка и склянка с фиолетовыми чернилами. На чернильные ручки ни коллеги, ни дружинники не покушаются, потому что таскать в карманах их неудобно — чернила вытекут.

Ручка не такая, как у Александра Яковлевича, а автоматическая. Впрочем, перьевой — то есть, деревянной палочкой со вставкой, я тоже умею пользоваться. Или умел? В школе, класса до третьего, писал именно перьевой, потому что учительница авторучками пользоваться запрещала — дескать, почерк испортите. Получалось, хотя и кляксы сажал. А вот теперь, сумею ли? Нет, лучше не надо. За последние годы я вообще ручками пользовался редко, за исключением тех моментов, когда требовалось поставить подпись. Компьютер — это великое благо, но и огромное зло.

Однако, за работу. С ручкой проблему решили, теперь с бумагой. Я вытащил из заначки несколько драгоценных листочков (ох, уж этот наш вечный дефицит всего!) и начал трудиться: «Начальнику отделения милиции Череповецкого ГОВД майору милиции…»

Работа шла ходко, и уже через десяток минут два исписанных листа, превратившихся по мановению моей руки в документы, я засунул в планшетку. Будем в отделении — подошьём в дело белыми нитками, хе-хе. Что там дальше?

А дальше надо бы состряпать письмо в редакцию по поводу заявления Виноградова. Изучать там больше нечего. Самому жалобщику ответ писать не будем, редакция нам этого не поручала, и то хорошо. Старая заповедь: лишняя бумага — лишний повод придраться. А мастерство пасквилянтов в этом деле достигает космических высот. Плавали, как говорится — знаем.

Эх, машинку бы сюда! Только где её взять на опорном-то? Да что-то я и не уверен, что мастерски справился бы с ней. Колотить по «клаве» совсем не то, что каретку двигать. И ошибок пишущая машинка не прощает. Что же делать? И тут мне в голову пришла спасительная мысль: ответ за подписью начальника ГОВД, да ещё в газету, будет печатать сама Фрида Яковлевна, секретарь начальника, да ещё на фирменном (ой, простите, на служебном) бланке с отпечатанным типографским способом угловым штампом. Так что успокойся, околоточный, и пиши проект ответа своей рукой и своей ручкой. Многолетний опыт в казуистике тебе в помощь!