Убейте льва

Глава I. Улов

Николас Голопуле, старый негр, хозяин лодчонки, плывет к месту рыбной ловли, как Нельсон к Трафальгару: ноги на корме, левая ладонь козырьком у лба, правая рука на кормовом весле; взгляд единственного глаза устремлен в утреннее дымчатое море. Перед ним два полуголых негра орудуют веслами, а негритенок-мальчишка замер у невода. Большая сеть на носу лодки готова распластаться на волнах.

Лодка идет в открытое море. Слышатся только всплески воды под веслами, скрип уключин и пыхтенье гребцов.

Хозяин издали замечает рыбий косяк. Одним поворотом весла меняет курс и подает знак пятерым тощим неграм, наблюдающим за ним с берега.

И вот лодчонка уже на прибрежном песке. Рыбаки в дырявых промокших штанах тянут невод. В центре сети плещет рыбешка, цепляясь за жизнь. Хозяин, по грудь в воде, следит за добычей, расправляя складки сети и охраняя улов.

Рыбаки стараются изо всех сил. Вздутое брюхо невода выползает на берег и, подрагивая, плюхается на песок.

Рыбаки толпятся вокруг и с надеждой поглядывают на огромный трофей. Голопуле ослабляет веревку, и пузатый невод распахивается. Среди подыхающих рыбешек лежит труп доктора Спасаньи. Рыбаки во все глаза глядят на лаковые туфли, гетры, костюм из английского кашемира и на усы, в которых запутались водоросли.

Полиция Пуэрто-Алегре имеет в своем распоряжении два фургона, запряженных мулами. В одном фургоне ездят полицейские, в другом возят мертвецов или арестантов.

Фургон для покойников — с худосочным возницей на козлах — пробирается среди толпы продавцов лепешек и жареной рыбы и останавливается перед боковой дверью полицейского управления. Со всех сторон бегут любопытные и глазеют на полицейских, которые выходят из управления, открывают дверцы фургона и вытаскивают носилки. На тело накинуто замызганное покрывало, из-под которого торчат лишь лаковые туфли с гетрами. Любопытные напирают и лезут чуть ли не под копыта мулов, стараясь увидеть побольше.

— Дорогу, дайте дорогу, тут не театр! — кричит офицер.

Несколько полицейских, обнажив дубинки, бросаются на людей, оттирают толпу и пропускают носилки. Спектакль заканчивается, но стычка с полицией продолжается.

Один увалень полицейский неловко бьет по хребту бегущего негра, и дубинка летит на землю. Простофейра, парень бедный, но опрятно одетый и услужливый, нагибается, поднимает дубинку и отдает полицейскому, который, вместо благодарности, обрушивает на него град ударов. Простофейра вначале столбенеет, затем пугается и, наконец, поднимает вверх свой портфель, стараясь прикрыть голову. Когда его трахают по ребрам, он бросается бежать и несется, не чуя ног, по улицам меж домов, облепленных портретами выуженного мертвеца и плакатами с надписью: «СПАСАНЬЮ В ПРЕЗИДЕНТЫ! ГОЛОСУЙТЕ ЗА УМЕРЕННОСТЬ!»

Полковник Хорохорес — прусский мундир, волосы щеткой, индейское скуластое лицо — хватается за телефон в своем кабинете.

— Есть новости, сеньор президент, — говорит он. — Только что мне притащили труп кандидата от оппозиции.

Маршал Бестиунхитран, президент республики, «герой-юнец», до сих пор молодцеватый, хотя и потрепанный долгой жизнью, государственными заботами, любовными утехами и литрами коньяка «Мартель», потребленными за двадцать лет пребывания у власти, отвечает по телефону:

— Ну так расследуйте, Хорохорес, и накажите виновных.

Вешает трубку и хитро подмигивает человеку, сидящему перед ним по ту сторону массивного письменного стола:

— Его уже выудили.

Вице-президент Мордона не издает ни звука. У него такие же висячие усы, как у маршала, но сам он худ, невесел и несообразителен.

Бестиунхитран сгребает раскиданные по всему столу фотоснимки предвыборных выступлений и тексты речей Спасаньи, швыряет бумаги в корзинку и говорит:

— Мусор. Повозились, и хватит. — Поворачивается к Мордоне и произносит с отеческой назидательностью: — Так вот, Агустин, если теперь ты не победишь на выборах, значит, ты не политик и не годишься ни к черту.

— Мануэль, я делаю все, что могу, — очень серьезно говорит Мордона, который не умеет ответить шуткой на шутки маршала.

— И я тоже. Я уже убрал твоего соперника. А там, при случае, разгоним и всю его партию: если выйдет, как мы задумали, умеренным вовек не отмыться от дерьма.

Он останавливается у окна, выходящего на Главную площадь, и через стекло смотрит на противоположную сторону, на бездельников, сидящих в кафе «Под парами».

— Надеюсь, что Хорохорес выполнит свой долг и возьмет правильный след, — говорит маршал, погружаясь в размышления.

Мордона сидит и терпеливо ждет, когда ему прикажут выйти.

Хорохорес, стоя между письменным столом и огромным портретом Бестиунхитрана, изображенного при всех регалиях и с президентской лентой через плечо, говорит своему адъютанту Гальванасо, уполномоченному по розыску и пыткам:

— Нам поручено найти убийцу доктора Спасаньи.

Гальванасо открывает рот. Глядит на своего начальника, ничего не соображая.

— А разве это не он? — кивает на портрет маршала.

Хорохорес смотрит в сторону, ежится и делает вид, что не слышит.

— Сам маршал только что отдал приказ, Гальванасо.

— Слушаюсь, полковник. Приступаю к розыску.

Рахитичный секретарь со скучающим видом отстукивает на никелированном «ремингтоне» показания шофера Спасаньи.

Подвал полицейского управления служит камерой пыток. Для быстрого получения информации Гальванасо применяет простой, но действенный метод: допрашиваемого ставят на четвереньки и испытывают его мужское терпение, пока он не заговорит.

Шофер Спасаньи, мокрый от пота и бледный от напряжения, говорит, опустив взор и застегивая пояс:

— Вчера вечером, в десять, я доставил доктора Спасанью в дом по улице Святой Кристобаль, номер три. Он сказал, что отпускает меня, и я отправился домой.

Гальванасо и Хорохорес сидят на столе, скрестив руки на груди, и слушают показания. Гальванасо оборачивается к Хорохоресу и возмущенно говорит:

— В разгар предвыборной кампании идти в бордель! Какое похабство!

Облава на дом доньи Фаустины, самый дорогой бордель в Пуэрто-Алегре, тот, что на улице Святой Кристобаль, номер три, несомненно, займет свое место в пончиканской мифологии. Полицейские вломились в парадную дверь, в боковую и заднюю двери, влезли в окна второго этажа по пожарной лестнице. Затем согнали двадцать визжащих дев в мавританский зал, обыскали с пристрастием, отобрали все деньги, заработанные тяжким трудом за последние две недели; потом затолкали их в фургон для покойников и заставили провести ночь в каталажке, где три из них схватили насморк, а один сержант-тюремщик — гонорею. Клиенты, за исключением директора банка Пончики, который успел спастись, выпрыгнув в окно и сломав себе ногу, были взяты на заметку, лишены наличного ценного имущества и выпущены на свободу. Угрозы хозяйки, доньи Фаустины, позвонить по телефону самому маршалу не произвели на полковника Хорохореса ни малейшего впечатления.

Гальванасо и Хорохорес озираются в опустевшем салоне. Готический декор испорчен, мавританская мебель, великодушно преподнесенная борделю одним миллионером-сластолюбцем, валяется ножками вверх. На вешалке висит единственная фетровая шляпа. Гальванасо и Хорохорес, оглядев ее со всех сторон, от радости теряют дар речи: на ленте сияют инициалы Спасаньи.

Вдова доктора Спасаньи, с трудом ловя воздух под траурной вуалью, появляется в управлении, чтобы опознать и получить на руки тело своего мужа. Ее сопровождают три личных друга и политических советника покойного, депутаты от партии умеренных: Благодилья — самый уважаемый человек в Пуэрто-Алегре и один из самых зажиточных, дон Касимиро Пиетон — поэт-патриот и директор «Института Краусс», а также сеньор Де-ла-Неплохес, не имеющий иных достоинств, кроме своей фамилии и звания депутата.

Полковник Хорохорес, принимая во внимание общественные заслуги покойного, приглашает вдову и сопровождающих ее лиц в свой кабинет, предлагает им сесть и просит вдову расписаться в получении супруга — зарезанного, вскрытого, выпотрошенного, заново набитого трухой и зашитого. Пока вдова подписывает акт, ординарец приносит личные вещи покойного.

— Здесь не хватает только шляпы, часов и бумажника доктора, — поясняет Хорохорес, — которые послужат уликами в судебном процессе.

Вдова смотрит на него сквозь вуаль, а остальные — через свои очки. Никто не произносит ни слова.

— Надеемся, что через час-другой будем знать имена виновных, — говорит Хорохорес, ощущая некоторую неловкость.

Вдова не может сдержаться и встает:

— Через час-другой? Я знала, кто виновник, уже в ту самую минуту, когда получила сообщение. Чтобы его арестовать, достаточно завернуть в Президентский дворец.

Вдова начинает рыдать. Дон Касимиро подходит к ней и легонько похлопывает ее по руке. Благодилья встает, делает шаг к Хорохоресу, который растерянно ерошит волосы.

— Сеньора вне себя от горя, полковник. Не обращайте внимания на ее речи.

Сеньор Де-ла-Неплохес смотрит в окно.

Вдова все так же неистово рыдает. Хорохорес справляется со смущением и говорит Благодилье:

— Всем все ясно и понятно, депутат: побудительная причина — кража, виновные будут наказаны.

— Конечно, полковник.

Хорохорес кладет конец визиту, указывая на сверток, содержащий лаковые туфли и т. д. и т. п., и обращаясь к Благодилье:

— Забирайте сверток.

Благодилья берет сверток, Хорохорес идет к двери, распахивает ее с нескрываемым раздражением и стоит у выхода из кабинета, пока посетители убираются восвояси. Дон Касимиро Пиетон ведет вдову, обливающуюся слезами; Благодилья следует за ними со свертком под мышкой, а сеньор Де-ла-Неплохес, выходя, отвешивает сухой поклон. Когда все удаляются, Хорохорес запирает дверь, испуская вздох облегчения.

Обвиняемые в убийстве доктора Спасаньи являют собой весьма жалкое сборище: две проститутки, один педераст и два мелких карманника. В своей камере пыток Гальванасо строит их за загородкой в шеренгу и поучает:

— Сейчас у вас возьмут интервью представители прессы. Для вас это дело весьма почетное и ответственное. Вы уже знаете, в чем каждый из вас сознался и что каждый должен сказать. Если кто-нибудь забудется, мы его живо приведем в чувство. Ясно?

Насмерть запуганные обвиняемые отвечают утвердительно. Гальванасо открывает дверь и впускает журналистов.