Убейте льва

Глава XXII. Антракт

Пепита Химерес была погребена как должно, по-христиански, благодаря вовремя распущенным лживым слухам и медицинскому свидетельству доктора Убивона, где было сказано, что поэтесса скончалась от разрыва сердца.

— Она уже давно болела, — говорил он на каждом углу.

Похороны были торжественными и собрали множество зрителей. Присутствовал цвет пончиканского общества. Перед открытой могилой падре Ирастрельяс говорил о добродетелях покойной.

— Его слово гораздо больше трогает, чем то, что мямлил Убивон при погребении дона Касимиро, — заметила Кончита Парнасано донье Кресенсиане Ройсалес.

В действительности обе речи были схожи как две капли воды, только падре Ирастрельяс уснастил свою латинскими фразами, взятыми из заупокойной мессы, да выглядел в сутане и кружевной накидке гораздо импозантнее, чем Убивон в своем потертом костюме.

Пепе Куснирас — строгий траурный костюм, опущенный долу взор и прижатая ко лбу рука — выступал в роли безутешного жениха. Пончиканские сеньориты теперь, когда он стал свободен, горели желанием бросить ему перчатку и, поглядывая на него, шептали:

— Ой, как ему к лицу черное.

Замужние говорили:

— Сразу видно, он ее обожал.

Кончита Парнасано думала про себя:

«Если бы они знали, что он убил ее своим равнодушием!»

Впрочем, все скоро об этом узнали, ибо, как только покойницу предали земле, сеньорита Парнасано не смогла устоять перед искушением и решила покончить с версией о разрыве сердца.

— Я первая увидела умершую… и кое-что еще, — говорила она.

Со временем Пепита вошла в пончиканскую мифологию как самая первая самоубийца республики.

— Не пиши стихи, — предостерегали матери своих дочерей-стихоплеток, — видишь, чем кончила Пепита Химерес.

И повторяли не раз и не два историю женщины, которой перевалило за тридцать пять лет, а она все писала стихи, не пленяя мужчин, и покончила с собой, разочаровавшись в любви.

В результате инцидента, происшедшего с Тинтином и Секундиной, эта наименее удачная из двух дочерей Даромбрадо была подвергнута медицинскому осмотру, произведенному доктором Убивоном, который, как ни старался, не смог обнаружить у нее ни малейших признаков девственности, о чем он после конфиденциального разговора с ее матерью поведал всему свету.

— Эта девочка, наверное, не первый год балуется, — говорил Убивон в казино за десертом.

Донья Чончита обратилась к донье Ангеле и сказала, что поскольку дети были застигнуты in frangenti[11], им следовало бы пожениться. Ангела наотрез отказалась.

— Она совращает моего сына, да еще собирается за него замуж? — сказала Ангела. — Какая наглость!

С этих пор сестрицы Даромбрадо больше не переступали порога Ангелы, а семейство Беррихабалей перестало навещать Даромбрадо; если дамы встречались, они не здоровались; когда дон Карлосик входил в казино, Коко Даромбрадо тут же уходил со словами:

— Опять явился этот замшелый совратитель!

Каким-то непонятным образом он пришел к умозаключению, что именно дон Карлосик (который так никогда и не узнал, что произошло в спальне его жены тем торжественным вечером) обольстил Секундину, а не она ввела в соблазн Тинтина, как было на самом деле.

Вначале общество Пуэрто-Алегре разделилось пополам: одни ездили к Беррихабалям, другие — к Даромбрадо, но так как у Беррихабалей можно было послушать самые свежие сплетни и у них было больше денег, чем у Даромбрадо, последние постепенно оказались в изоляции — их никто не посещал, и они никого не посещали, — и ничего им более не оставалось, как через несколько лет выдать Секундину замуж за торговца сардинами, который, по единогласному мнению пончиканского общества, был «настоящий деревенщина».

В сфере политики ни смерть Пепиты Химерес, ни инцидент Тинтин — Секундина не омрачили славу приема, устроенного в честь Бестиунхитрана в доме Беррихабалей, не воспрепятствовали rapprochement[12] обеих партий, не помешали дальнейшему развитию событий.

Первого августа Бестиунхитран, как и обещал, предложил выбрать трех новых депутатов: дона Карлосика, дона Бартоломе и Банкаррентоса; пятнадцатого августа, точно по соглашению, Умеренная партия на пленарном заседании назвала маршала Бестиунхитрана своим кандидатом в президенты республики; двадцатого августа парламент принял Закон об утверждении в правах собственности (десять «за», «против» нет), а Закон об экспроприации перешел в архиве с полки «проекты к принятию» на полку «отвергнуты как противоконституционные»; и, наконец, первого сентября, всего лишь за два месяца до выборов, дон Карлосик выступил в парламенте с предложением о введении института пожизненного президентства, каковое и было единогласно принято. Последний акт завершил выполнение всех взаимных обещаний, данных друг другу Бестиунхитраном и умеренными на обеде в усадьбе Каскота.

После провала второй попытки и смерти Пепиты Химерес Куснирас, которому надоело принимать соболезнования, предался спортивным развлечениям.

Бывали дни, когда он вставал на заре и отправлялся вместе с Пако Придурэхо стрелять кроликов. Возвращались они к ночи, увешанные окровавленными дикими тварями, и роскошно ужинали домашними животными и устрицами, доставленными из отеля «Инглатерра». А бывали дни, когда он валялся в кровати до полудня, завтракал рыбой, отправлялся на взятом напрокат «ситроене» в долину Ветров и делал круг на своем «блерио» — иногда один, иногда с Пако Придурэхо, иногда с Подхалусой. Ангела, несмотря на неоднократные предложения Куснираса, не желала летать на аэроплане. По вечерам он либо седлал коня, либо ловил рыбу, либо навещал Ангелу. Перед сном читал какой-нибудь роман, раскопанный в старой и крохотной библиотеке своего деда.

Со смертью Пепиты кружок заговорщиков распался. После своего избрания депутатом Банкаррентос сказал Ангеле:

— То, что мы затевали, навсегда предано забвению. Я буду нем как могила.

Когда был ратифицирован Закон об утверждении в правах собственности, Эскотинес заявил Придурэхо, уснащая речь пейзанскими образами:

— Корова сдохла, спор окончен. Ищите другого, кто будет рушить скотный двор, который только что воздвигли.

Он перестал появляться у Беррихабалей и зачастил в казино, где играл в карты с Ройсалесом и Пофартадо.

Убивон признался Куснирасу:

— Я достаточно натерпелся, с меня хватит.

Куснирас, Ангела и Пако Придурэхо, напротив, опять взялись за свое в тот самый день, когда было узаконено пожизненное президентство.