Убийца по имени Ной

I

Около четырех часов Виктор должен был встретиться с Олей у памятника Горькому — это было излюбленное место их свиданий. Там они и встретились случайно год назад. Теперь дело шло к свадьбе: документы в загс поданы, день назначен, приличный костюм куплен, осталось найти платье для невесты. Так приятно искать платье невесте: обсуждать фасончик, рюшечки, плечики, в которых мужчины ничего не понимают, но с интересом толкуют об этом. Виктор предлагал за платьем ехать в Москву: из родного Сосновска — всего-то ночь на поезде, зато как символично… поцеловаться у столичного памятника пролетарскому писателю, который, можно сказать, соединил сердца двух влюбленных. Оля наотрез отказалась, заявив, что это блажь, только перевод денег. «Она, конечно, права», — улыбнулся своим мыслям Виктор.

Времени оставалось в обрез. Когда стал закрывать дверь, послышался далекий — в недрах запертой квартиры — телефонный звонок. Решил уж не подходить, но вдруг вернулся и поднял трубку.

— Але! Не приходи сюда! Я сама к тебе приеду… — И короткие гудки.

Хорошее настроение как рукой сняло. Оля так никогда не разговаривала. Что-то случилось… Что же делать и когда она приедет?

Виктор, не раздеваясь, опустился в кресло. Под рукой оказался пульт — включил телевизор, поперебирал программы. Везде было одно и то же: или обсуждали предвыборную платформу партийные функционеры, или вертели задами полуголые девицы. Интересно, берут ли таких замуж, а если берут, надолго ли? Хотя кому что нравится! Он вот в Олю влюбился, а почему — неизвестно.

Наконец затренькал звонок.

Она вошла хмурая и неулыбчивая, не поздоровалась, не смотрела на него, прошла на кухню, уперлась лбом в оконное стекло. Виктор тихо обнял ее за талию, положил голову на плечо.

Она резко повернулась и сказала, как отрезала:

— Наш брак будет несчастным. Нам нельзя жениться. Все!

— Ты не заболела? Ну-ка, как у тебя с температурой? — Виктор попытался обратить все в шутку.

— Мы должны расстаться.

— Вот так, прямо перед свадьбой? Нормально.

— Лучше перед свадьбой, чем… чем… — Оля вздохнула, — чем когда уже будет поздно.

Она по-прежнему не смотрела на него.

— Так. Ну-ка пойдем сядем, ты мне спокойно все объяснишь. Я сегодня из-за твоего платья очень нужную встречу отменил. С руководителем дипломного проекта, между прочим. Теперь придется за ним побегать!

Но Оля словно застыла.

— Не трогай меня. Мы чужие люди.

— Да? Интересно… А что же ты делаешь в моей квартире? Чужая?!

— Я пришла проститься с тобой, — сказала холодно. — Мы страдаем за грехи наших родителей. Счастья не будет. Больше я тебе ничего не скажу. Я ухожу, — и рванулась к двери.

Виктор грубо схватил ее за воротник пальто.

— Я сейчас психушку вызову! Что за фокусы? Оля! Что с тобой случилось, где ты была? Откуда весь этот бред? Ну где ты была? — Виктор тряс ее за плечи. — Мы неделю не виделись, где ты была? Почему ты так смотришь на меня?

Она внимательно выслушала, глядя ему прямо в глаза ледяным, пронзительным взглядом — не вырывалась, не противоречила. Актерски выдержав паузу, твердо сказала:

— Ты ничего не понимаешь. Ты на дурном пути. Тебя нужно вылечить. Я займусь этим, когда ты будешь готов. Сейчас ты покрыт грехами, как коростой. Убери руки!

— На каком еще дурном пути? Я что — наркоман, пьяница, голубой?

— Хуже.

— Чего хуже? — разъярился он и вдруг отпустил ее пальто и, сам не зная как, с размаху залепил ей пощечину. Она только пошатнулась немного, не выдав боли, а может, и не чувствуя ее, отчужденно произнесла:

— Я действительно права. Прощай!

— Прости, Оля! — закричал Виктор. — Я не хотел! Прости, пожалуйста! Я сейчас тебе компресс сделаю. Подожди!

Он бросился за бинтом, а когда вернулся на кухню — обнаружил, что Оли нет.

Наваждение. Или, может быть, розыгрыш?.. Розыгрыш или наваждение? Да и она ли это была? Тело вроде ее, ее голос, ее запах. Но была ли это она? Виктор захохотал.

Конечно, это розыгрыш. Актриса, вот так актриса! Странно, что в ГИТИС не попала! Вечером он позвонит ей — и все выяснится. Стало быть, решено — розыгрыш.

В марте темнеет уже после пяти. В это время он и позвонил первый раз. Олина мама вежливо ответила, что дочери дома нет. Виктор звонил еще несколько раз за вечер: подходили к телефону разные люди и все отвечали одно и то же: Оли нет. В телефон лезли громкая музыка, шумные голоса — это означало, что в доме вечеринка. Тоже ничего странного: родители еще молодые, Олин отец — бизнесмен, денег куры не клюют. Виктор решил больше не надоедать. В конце концов, ночует Оля всегда дома.

С утра Виктор поехал в институт. Там, в фойе второго этажа, увидел красочное объявление: и не захочешь, а в глаза бросится… Подошел и с удивлением прочитал: «Искусственный интеллект», «Знаем мы эти штучки!» — скептически заметил он про себя…

II

Вернувшись домой, Виктор опять позвонил Оле. Занято. Стал набирать непрерывно: занято. Потом сообразил, что, может, она к нему прозванивается. И от одной этой мысли стало радостно… Он и хотел бы разозлиться на нее за вчерашнюю проказу, за долгое отсутствие, но не мог! Не мог!

Когда зазвонил телефон, он благостно отозвался:

— Але!

— Витечка, где Оля? — с надрывом спросила Олина мама.

— А в чем дело? — напрягся Виктор. — Разве ее нет?

— Ой, нет, Витечка, — всхлипнула та. — Мы надеялись, что она у тебя. — Сказала и бросила трубку.

Виктор тут же вновь набрал номер, но было уже занято. Надо немедленно ехать.

Долго не подходил автобус, быстрее было добежать, но ноги отказывались повиноваться, словно предчувствие беды парализовало. Не может быть, не может быть, повторял он про себя, но сердце подсказывало совсем другое: может, может, именно может. И уже эта беда случилась — проморгал ты, братец, недоглядел… Самое невыносимое было то, что Виктор не представлял, что произошло.

В Олином доме встретили неласково. Мама Оли была заплакана, но держалась молодцом, по-светски предложила Виктору кофе, как это всегда и бывало. Чувствовалось, что она совершенно не намерена посвящать его ни в какие подробности.

— Витечка, давай пока, как вы это говорите, не будем гнать волну… Все образуется. Вадим Ильич принял все меры. Ты его знаешь, он сделает невозможное…

— Алла Петровна, вы просто обязаны мне все сказать. Вы, кажется, собирались отдавать за меня свою дочь… Я ее будущий муж…

— А! — махнула она рукой. — Кто там знает, что у нас в будущем…

— Алла! — услышал Виктор сзади себя строгий голос. — Хватит истерик. Выйди отсюда.

Вадим Ильич, отец Оли, сел за стол напротив. Он никогда не курил, так как был в прошлом спортсменом. Теперь он неумело пытался воспользоваться зажигалкой жены.

— Она мертва? — еле выговорил Виктор.

— Ну почему же мертва… — спокойно сказал Вадим Ильич. — Жива, только неизвестно где. Она не пришла домой ночевать. Дальше так. Сегодня утром позвонил какой-то гад и сказал, что мы ее больше не увидим — чтобы не разыскивали.

— Он назвался?

— Нет. И Алла сделала непростительную глупость: выдернула телефонный шнур — споткнулась, номер телефона сбился. Правда, она поняла, что звонили из автомата.

— И что же теперь? — обреченно спросил Виктор.

— Теперь надо ждать. Я думаю, они скоро позвонят и потребуют выкуп. Мы уже собираем деньги. Это рэкет.

— Рэкет? — обрадовался Виктор. — Но они ее не убьют?

— Да не должны… — задумчиво произнес Вадим Ильич. — Но странно…

— Вы сообщили в милицию?

— Виктор, давай поговорим с тобой по-мужски. Я могу понять твои чувства, но мы с Аллой решили пока не обращаться… И прошу тебя как будущего… родственника, — запнулся Вадим Ильич. — Родственника, понимаешь? Подождем несколько дней. Там будет видно. Сейчас скандал ни к чему, надо все сделать тихо, понимаешь?

— Не знаю! — Виктор недоверчиво покачал головой. — Надо что-то делать, время уйдет!

— Я делаю. Милиция все равно больше моего не сможет. И ты тоже — только усугубишь. Прошу тебя, Виктор, даже не говори об этом никому — так будет лучше. Ты не веришь, что мне родная дочь ближе, чем тебе? Ты еще не муж.

— Свадьба через месяц… — напомнил Виктор.

— Свадьбу можно отложить, еще ничего не закуплено. Виктор, я могу на тебя надеяться? — серьезно спросил Вадим Ильич.

— Вчера она приходила ко мне, вела себя очень странно. — Виктор сбивчиво рассказал о последней встрече с Олей.

— Понятно, — констатировал Вадим Ильич. — Тем более. Я думаю, моя версия верна. Они просто накачали ее наркотиком.

— А зачем ко мне ее пустили? Странно!

— Странно, — согласился Вадим Ильич. — Но это и радует. Значит, рэкетиры какие-то неумелые, быстро попадутся. Не переживай, — повеселел он. — Дело нескольких дней. Иди сейчас домой. И прошу тебя — никому ни слова и нам не звони: мы сами тебе позвоним.

На том дело и кончилось. Виктор вышел из дома будущих своих родственников точно оплеванный. Он представил, что все время будет так: ему ничего не позволят делать самостоятельно, каждый шаг будет под контролем клана. Виктор часто думал раньше, почему богатые родители Оли согласились на их брак, неравный по всем статьям: отца у Виктора нет, мать больна и бедна, живет по нескольку месяцев у каждого из четверых своих детей, разъехавшихся по разным городам. Вероятно, потому, что он, Виктор, очень покладистый. Уготована, видимо, ему уже определенная стезя. Ему про нее пока открыто не говорят, но намекают, что постепенно введут в дело — после свадьбы. Виктор никогда не воспринимал этого всерьез, потому что собирался жить самостоятельно, занимаясь любимым делом.

Что это — его любимое дело, он долго не мог определить. Виктор с десяти лет занимался бегом и прыжками в высоту, даже стал перворазрядником. Но потом у них в Сосновске открыли филиал педагогического института, и Виктор после окончания школы перестал регулярно тренироваться, решив посвятить себя педагогике. После защиты диплома ему предложили остаться на кафедре — деньги небольшие, но можно будет взять учеников…

Вернувшись домой, Виктор свет не включил, в темноте все думал и думал. Додумался уже до того, что, если с Олей что-то случится, он никогда не женится.

Именно в этот момент позвонил Вадим Ильич и бодрым голосом спросил:

— Ну ты как, мужик?

— Бдю, — усмехнулся Виктор.

— Ну, бди, бди, — довольно отозвался будущий тесть.

— Что-то узнали?

— Пока нет, но нащупываю концы, не переживай! Посиди эти дни дома, ладно?

— У меня диплом, с руководителем встретиться надо…

— Договоримся, не бери в голову, — перебил Вадим Ильич. — Тут знаешь какие силы подключились! Да и Алла позвонила экстрасенсу. Экстрасенс сказал, что Оля жива, не переживай! И тетка в Варнавино помолится своему Богу, свечку поставит.

— Что за нее молиться — она же некрещеная! — вырвалось у Виктора.

— Да какая разница — крещеная, некрещеная, — спокойно ответил Вадим Ильич. — Мне попы не нужны, сам кого хочешь окрещу! А вы, молодежь, давайте! Может, еще и повенчаетесь. А что? Сейчас все…

— Ладно! — угрюмо перебил Виктор. — Я устал. Позвоните, если что. Я буду ждать только три дня. Не больше.

— Виктор, у нас уговор.

— Три дня, — повторил Виктор и положил трубку.

III

Три дня Виктор был верен слову: в институт не ходил, ни с кем не говорил, сидел дома, писал диплом, стараясь сосредоточиться на нем. И даже совершил прорыв в работе — оказывается, плодотворны чрезвычайные обстоятельства…

Три дня никто не звонил, он тоже не беспокоил Олиных родителей. Надо было что-то делать, но идеи отсутствовали…

Сообщить в милицию? Нанять сыщика? Виктор всеми силами гнал от себя мысли о том, что могли сделать с его невестой. Результатом этих трех сумрачных, проклятых дней явилось твердое решение бороться до конца. Срок соглашения истек.

Ближе к ночи Виктор позвонил Майе, Олиной близкой подруге — они дружили с детства. Долго никто не подходил, потом трубку взяла мать. Усталым голосом сказала, что Майи нет, не вдаваясь в подробности.

Это было странно: обычно Вера Ивановна разговаривала не меньше часа — пока не обсудит всех политиков, цены и выплаты, облигации и курс доллара.

Через некоторое время раздался телефонный звонок — первый за три дня. Виктор схватил трубку и сразу не узнал: кто-то рыдал в ухо и бормотал бессвязные слова.

— Кто это? — рявкнул Виктор.

— Витя, это я… — всхлипнула Вера Ивановна. — Витя, ты знаешь?.. Они обе пропали, Витя…

— Когда?

— Третий день как, Витя! У отца давление, в больницу не хочет, подкосило его. Вот они, дети! Витя, ты только не говори, что я тебе звонила… Даст Бог, все устроится.

— Кому не говорить-то?! Пусть пропадают, что ли?! — заорал Виктор. — Вот они, родители…

— Витя, не сердись, милый! Вадим Ильич приказали, — по-деревенски сказала она. — Ему виднее, милый, он понимает в этом, а мы — чего ж? Спутались с какой-то компанией девки — теперь ищи ветра в поле.

— С какой компанией? — быстро спросил Виктор.

— Не знаю ничего, не знаю, милый! Витя, ты меня уж не подводи, а то, если Вадим Ильич откажется искать, нам не потянуть. Как в воду канули, наркоманками еще станут, до беды недалеко. Ладно?

— Ладно, — прекратил разговор Виктор.

Только он положил трубку, как раздался новый звонок.

— Виктор? — спросил Вадим Ильич. — С кем ты разговаривал?

— Ни с кем, — спокойно ответил Виктор.

— У тебя целый час было занято.

— Телефон отключал.

— Когда отключают — длинные гудки.

— Это допрос? — спросил Виктор. — У вас уже есть ордер?

— Ладно пустозвонить. Собирайся и приезжай к нам сейчас же!

— Есть новости?

— Есть кое-какие. Бери такси, я заплачу.

— Нашлась? — с надеждой спросил Виктор.

— Приезжай.

У подъезда драил до зеркального блеска свою «вольво» Пашка, парень без определенных занятий. Где он зарабатывал деньги — особенно не распространялся, но тратить их умел с шиком. Очень любил ночную жизнь: все бары, ночные рестораны, казино знал наперечет и гордился, что везде его считали своим, завсегдатаем. Когда он спал — неизвестно, но рожа у него была всегда круглая, лоснящаяся и довольная.

— Витек, хошь прокачу?

— Валяй! — обрадовался Виктор. — До Советской.

Пашка был влюблен в свой автомобиль, как в женщину: все рассказывал про легкость старта и бесподобную управляемость, потом вдруг про телок, которых так удобно трахать на заднем сиденье. Виктор не понимал, где речь про его ночных бабочек, а где — про машину. Сейчас он только думал про Пашку: мне бы его заботы.

Лихо проскочив на красный, Пашка победно посмотрел на Виктора:

— А мы вот так: ночью все наоборот! Ха-ха-ха!

— А вдруг авто свистнут — что делать будешь?

— Новую куплю, — не задумываясь, ответил Пашка и добавил; — Не, не свистнут.

— А вдруг?

— Не, я добрый! Всем помогаю. Вчера с Толиком «Индезит» купили, еле вперли в машину-то. Ну ничего, довезли. Бабка моя, царство ей небесное, как учила? Ты, говорила, внучок, добро людям делай, а Бог тебя больше наградит. Все точно, я тебе скажу! Ты к родственникам, что ль? Ольгу давно не видно…

— Работает. Тормози! Ну все, бывай! Ты мне, может, тоже скоро понадобишься! — вдруг сказал Виктор.

— Свистнешь — без проблем! — кивнул Пашка. — Только грязные и длинные вещи в салон не разрешаю, а так — все можно! Ольге привет!

— Мертвецов тоже возишь?

— Я ж тебе сказал: чтоб не грязный! — по-деловому сказал Пашка и укатил.

Неприятный все-таки дом: еще когда окна горят — ничего, а ночью, без света — как замок среди хрущоб. Одно слово — бывший доходный дом. В огромных подъездах воняет, стены обшарпаны; правда, двери все приличные — бронированные. Нет, все-таки богатые тоже плачут: тяжело им, бедолагам, сокровища при себе удержать…

Виктор был уверен, что Оля уже дома, — сердце чувствовало. Интуиция его никогда до сих пор не подводила.

Он не успел позвонить, дверь открыли — видимо, дожидались. Вадим Ильич махнул рукой в недра квартиры — мол, проходи. Алла Петровна стояла тенью в проеме Олиной спальни.

— Где она была? — вырвалось у Виктора.

— Проходи на кухню, — приказал Вадим Ильич.

На кухне молча сидел незнакомый мужчина, курил «Мальборо». При появлении Виктора он профессиональным взглядом оценил новопришедшего.

— Садись, — сказал Вадим Ильич.

— Где Оля? — спросил Виктор.

— Это ты у кого спрашиваешь? — сурово спросил Вадим Ильич. — Может быть, ты сам знаешь, где она?

— Так вы не нашли? — упавшим голосом произнес Виктор. — Зачем же звали? Ночью…

Он оглядел присутствующих: двое мужчин не спускали с него глаз, изучали, следили.

— В чем дело? — спросил Виктор.

— Из дома исчезли деньги и золото, — глядя в упор на Виктора, сообщил Вадим Ильич. — Ты не знаешь, кто мог быть вором?

Виктор оторопел.

— А при чем тут я?

— Получается, что ты последний видел Ольгу… После встречи с тобой она исчезла… А потом пропали деньги! — объяснил Вадим Ильич. — Ключи были только у дочери, жены и у меня.

— Так вы что — меня подозреваете? — взвился Виктор.

— Я только констатирую факты. Давай спокойно разберемся. В конце концов, ты скоро войдешь в нашу семью, и между нами не должно быть никаких недомолвок.

Да, дела были совсем никудышными: пропала Ольга. Мало того: рушились все представления, связи, отношения. Земля уходила из-под ног, мир перевернулся.

— Ты погоди, не нервничай, — словно сквозь туман услышал Виктор голос незнакомого мужчины. — Давай познакомимся. Я — Воронов Василий Львович. Полковник Воронов.

— Виктор, — механически сказал Виктор. — Гамаюнов.

— Ты понимаешь, какое дело, Виктор Гамаюнов, — из города стали исчезать молодые ребята и девушки. Мы этим заинтересовались — и вот, видишь, я к Вадиму Ильичу пришел, хотя он, кажется, не очень и рад моему приходу.

— Дочь я сам найду — я уже вам говорил, — досадливо произнес отец Ольги. — Меня волнует только пропажа ценностей, и об этом я готов сделать официальное заявление.

— Эх, вы! — со вздохом сказал полковник. — «Сам», «сам», а потом плачетесь. ФСБ, дескать, плохо борется с организованной преступностью! Что мы можем без помощи населения?

— Я лично готов вам помочь! — встрепенулся Виктор. — Что надо делать?

— Когда надо будет, я тебе скажу. — Видно было, что полковник говорит вполне серьезно. — Мы еще встретимся.

IV

До утра Виктор бродил по городу, заблудился и на каком-то пустыре грелся у костра с бомжами. Потом он долго шел по ночному проспекту и хотел одного: чтобы его сбила машина. Мертвый ночной город, мертвая душа, мертвый свет светильников. Теперь все казалось мертвым, казалось, что и Ольга мертва.

Виктор медленно шел по мосту. Можно было сейчас перемахнуть через парапет и — сразу затрет льдинами. Ледоход начался.

Виктор все никак не мог прийти в себя после допроса — не он ли, видите ли, убил собственную невесту, чтобы завладеть ключами, а потом похитить из квартиры всю наличную валюту, золото и бриллианты?! Сумма, вероятно, кругленькая исчезла…

Стой! — приказал себе Виктор. Мысли вдруг прояснились. Выходит, только Оля могла вынести из квартиры деньги. Она всегда говорила: у них такие замки, что воры могут и не пробовать — бесполезно. Система запоров такая сложная, что легче взорвать дверь, — иначе в квартиру не попадешь! Ключи имелись только у Оли, Аллы Петровны и Вадима Ильича. У него, Виктора, ключей никогда не было — значит… Значит, вчера Оля была в доме… Вот ведь кретины родители: только про пропавшие деньги долдонили, а что из вещей ее пропало — не сообщили, а может, просто не заметили! Ну уж теперь, понял Виктор, у них нечего выяснять.

Вернувшись домой, он свалился на диван, попытался заснуть — не смог. Виктор почувствовал себя беспомощным и никому не нужным; такого никогда в жизни не случалось — за все неполные его четверть века. Не это ли настоящее уныние, когда и глаза открывать не хочется?

В расслабленном состоянии он провалялся на диване целые сутки, не отвечая на звонки.

На второе утро Виктор выбрался на улицу. Дворник сбивал лед с водосточной трубы.

— Папаша, который час? — спросил Виктор. — Я что-то выпал из реальности.

— Из чего выпал? — не понял мужичок. — А, без разницы! Слышал, у вас вчера парня в подъезде избили чуть не до смерти? Говорят, с кем-то перепутали. Ты того, осторожней. Говорят, сектанты; обряд у них какой-то, во как…

— Да слушай больше — народ такого наговорит! Ну, прощай, папаша… — Виктор пошел было прочь, но вернулся и сказал: — Ты знаешь, а у меня невеста пропала!

— Во-во! — с жаром подхватил дворник. — К сектантам ушла.

— К каким еще сектантам?!

— Ты че, не знаешь? Секта у нас новая объявилась, народ прямо валом повалил туда.

— А! — махнул рукой Виктор. — Туда только чокнутые попадают…

— Не скажи, — перебил дворник. — Вон у меня у кумы дочь наслушалась всякого такого… Они ведь, сектанты, поначалу шабаши всякие устраивают. Считай, три недели по воскресеньям собирали народ в бывшем Политпросвете. Народ пер, как к Мавзолею Ленина. У них угощение бесплатное!

— Да в Политпросвете какие же сектанты? Там целители какие-то собирались. Нетрадиционная медицина — при чем здесь сектанты? — заспорил Виктор.

— Э, паря! — досадливо сказал дворник. — Ты, гляжу, не понимаешь: все это дела не Божьи. Все они сектанты. Дочка-то кумы что делает? Когда домой-то является, мать с отцом начинает проклинать, говорит: вы меня в грехе зачали, отрекаюсь от вас…

— Дура!

— Дура не дура, а вот отбилось дитя от рук… Матери-то какая немощь и расстройство, вот… — вздохнул дворник. — Так что ты молодой еще… судить об этом! Вот так…

Дворник развел руками, поднял с земли свой лом и пошел восвояси.

Виктора знобило, на языке вертелся вопрос, который он пытался сформулировать и не мог, хотя твердо, безоговорочно знал, что его нужно задать случайному человеку — к примеру, этому дворнику в кожаной старой ушанке.

— Эй, отец, погоди! — крикнул Виктор. — Ту дочку твоей кумы как зовут?

— Майкой! — ответил дворник, остановившись. — Имя-то вишь какое басурманское — чего от такого имени ждать…

— Почему же басурманское?.. — машинально возразил Виктор. — А куму твою как зовут?

— Куму зовут Вера. Вот по вере ей и случилось. А басурманское, потому что в святцах нет.

— А тебя как звать?

— Меня?.. Фадеичем зови. Все так зовут.

— Ну тогда прощай, Фадеич!

— Прощай или не прощай — Бог рассудит. А тебе мое почтение и до свидания.

V

Неужели это конец нити? Если так, то все просто: клубок пока не мог сильно запутаться. С этой мыслью Виктор наконец заснул. Проснулся он к вечеру, отдохнувший и свежий, как тот супермен с накачанными мускулами из рекламы туалетной воды «Олд спайс». Вот бы его сюда, чтобы одним только своим обаятельным взглядом размотал клубочек… Оля всегда так смешно пародировала рекламные трюки, создающие миф о красивой жизни… Не могла Оля со своим вполне здравым представлением о жизни попасть в какую-то секту, в которую, по его мнению, попадали только дураки. Дворник что-то напутал. А что касается его кумы Веры и дочери ее Майи — мало ли совпадений в жизни!

Руки сами набрали знакомый номер.

— Але! Вера Ивановна? Здравствуйте, Виктор… Ничего нового? Заехать к вам можно?.. Хорошо, сейчас буду.

Новый сюрприз ждал у родителей Майи. Вера Ивановна не стала отрицать информацию кума. Признала и его самого: да, действительно, Фадеич — кум — младшую дочку крестил.

— Отца в больницу отправили позавчера… Это после того, как она последний раз явилась — все равно что не в себе была. Стала сразу на отца налетать, похабности всякие ему говорила, ой-ой-ой! — Вера Ивановна схватилась за голову. — Не передать, Витенька, не передать… Глаза горят, а сама в таком виде… Уходила в свитерке — я ей денег собрала, на день рождения купила — такой пушистый, голубенький. А теперь свитерок тот — как из задницы вытащенный. И сама она… — Мать Майи заплакала. — Ты бы слышал, что она несла. Да на отца — я-то как-то в сторонке осталась. Она его первого как увидела — и давай! Срам! Что в грехе ее зачал, что спал с блудницей — это про меня… Гореть синим пламенем будем — и разошлась… Ирочку-то, сестру, увидела, схватила за руку, за собой потащила — отец в коридоре уже ее отбил. Что это, Витечка, — я и представить не могу. Сумасшедшая дочка стала. Я ей говорю: что, мол, с тобой, а она задирается, задирается, хочет побольнее чтоб сказать: и зачем мы ее растили — лучше бы аборт сделали. Тут отец не выдержал — отвесил ей со всей силы; она аж к шкафу отлетела, ударилась больно. Потом так встала и говорит: «Отрекаюсь от вас, сатанинские исчадия. От вас за Христа пострадала, за это простится мне долгая связь с вами» — и плюнула. Ирочка плакать стала, ее уговаривать, а она зашла в свою комнату, забрала там что-то, постель свою узлом завязала, еще комплект взяла — новый, Ирочкин… — Она вновь заплакала. — За что же это наказание? Ой, люди добрые…

— Что же вы ее не задержали?! — стукнул по столу кулаком Виктор. — Куда она ушла?

— Да ты попробуй ее задержи! К ней не подойдешь и не ухватишь — как змеюка какая! Вот-вот, точно, как змея из квартиры выползла, тяжеленную сумку как рюкзачок тощенький понесла. Откуда силища взялась?

— В милицию позвонили бы, в «скорую»… В психушку почему не позвонили? — допытывался Виктор.

— В «скорую» позвонили. С отцом плохо стало: он же сердечник, она же знала, тварь окаянная, что ему волноваться нельзя. Сейчас лежит, инфаркт у него. Я вот только из больницы пришла, завтра в шесть снова пойду. Если помрет отец, она виновата будет! В дом не пущу тогда — пусть под забором сдохнет, не пущу! — рыдала Вера Ивановна. И сквозь рыдания сыпала проклятиями на родную дочь: — Мне еще бабка одна, когда увидела младенца, сказала: порченый ребенок; лучше бы сейчас, сказала, помер — это когда Майке было семь месяцев. Я забыла те слова, а вот теперь вспомнила. Права была бабка: сглазили ребятеночка моего! Мы ночей недосыпали, работали, воспитывали: музыкальную окончила, на балет водили, профессию дали — а она? Все испоганила! Выродок она! — Тут Вера Ивановна перестала плакать. — После того что она наделала, нет ей моего родительского прощения. Пусть теперь сама как хочет! Умны больны все стали, ну пусть теперь…

— Да вы что!..

— А что? Погоди, они еще и до тебя доберутся. Невеста твоя с кем сейчас спит? Не знаешь? Моя-то и об этом доложилась. У них там знаешь какой порядок? Сегодня с одним, завтра с другим. Тьфу! Нет моего родительского прощения после этого.

— Что вы говорите?.. А если их насилуют?..

— Рассказывай! Без желания не снасильничают. У них там идея подо все подведена. И не хочу даже разбираться в ней: шлюху в своем доме не потерплю — у меня вон еще две невесты подрастают. Нет ей моего прощения! — повторила Вера Ивановна и сложила руки на коленях.

Виктор внимательно посмотрел на нее, словно увидел впервые: не старая еще женщина, но вся какая-то поникшая, хотя и взвинченная до предела. Невыразительное лицо, седые, неухоженные волосы, грязные ногти на натруженных руках.

— Чего молчишь? — напомнила Вера Ивановна о себе.

— Вы не понимаете, что говорите, — сказал Виктор, имея в виду это самое «непрощение».

— Ты много понимаешь! Что ж за невестой не усмотрел?

— Я найду ее, — твердо сказал Виктор.

— Найди, найди, — передразнила Вера Ивановна. — Ветер в поле. Ищи себе другую невесту. Та уже порченая.

— Дура! — вдруг крикнул Виктор и осекся.

Ему вдруг стало жалко ее: что она видела в жизни? Тяжелый труд в надежде на спокойную старость… Но спокойной старости не предвидится. Так и придется ей умереть в этой нищенской обстановке, среди обшарпанных стен, оббитых углов, выщербленного паркета, вечно текущих кранов и разномастной мебели…

— Щенок! — взвизгнула Вера Ивановна. — Вон из моего дома!

Виктор молча пошел к двери, оставляя за спиной рыдания. Почему она рыдает, когда надо спасать дочь?

— Забери эту дрянь! — услышал над собой Виктор голос Веры Ивановны, когда выбежал на улицу.

Сверху полетели листки. Виктор поднял несколько из них, просмотрел — листки были заполнены печатной галиматьей о конце света.

— Это Майя принесла! — крикнула Вера Ивановна. — Она давно это принесла и Иришку агитировала, а она нам про это не говорила. А вишь, как вышло… Слышишь меня?

— Вы все-таки позвоните, если что!.. — крикнул Виктор, задрав голову.

— Вот помрет отец — на похороны позовем, — еле слышно произнесла Вера Ивановна. Виктор скорее догадался, чем услышал, что она сказала. — А больше что ж…

Так и расстались.

VI

Снова ночь… Как притягательна, оказывается, ночная жизнь. Все как бы меняется местами. Если бодрствуешь ночью, то бег времени совершенно не тревожит: темно и темно. Ходишь из угла в угол и пытаешься разложить факты по полочкам, а они не раскладываются — вот уже и ночь на исходе.

Сколько ночей Виктор не спал? Сколько времени прошло с исчезновения Ольги? Год, месяц? Нет, всего около недели. Неужели? Как правильно кто-то придумал, разумно и справедливо — чередовать день и ночь. Для человека это спасение: пренебреги он этим законом — и что из него получится? Робот на автопилоте… Наверно, действительно, в таком состоянии подпишешь что угодно — любой приговор: хоть себе, хоть соседу, хоть матери родной… Все пытки на свете давно уже изобретены, последствия предсказуемы… Человек в какой-то момент перестает сопротивляться. Господи, неужели он, спортсмен и отличник Виктор Гамаюнов, оказался на деле таким слабаком? Кто поработил его тело, душу, мысли, волю? Неужели вся проблема в нескольких бессонных ночах? Нет, тут все гораздо серьезнее. Гораздо… Надо как-то разобраться с этим.

Ранним утром, едва забрезжил рассвет, Виктор выпил поллитровую кружку крепкого кофе. Эффект был единственный — заколотилось сердце. Усталость и сонливость не прошли, только еще больше заболели глаза, а им бы сейчас вовсе не смотреть на мир. Вот ведь состояньице: заворот мозгов.

Виктор услышал, как во дворе хлопнула дверца подъехавшего автомобиля. Он выглянул в окно и увидел Пашку, небрежно закрывающего «вольво». Странно, хоть бы погладил или похлопал любимое бордовое авто. И ни одной девицы — ни внутри, ни снаружи: один был Пашка, усталый и замученный на вид. И шаги его к подъезду не были легки и изящны, как обычно на людях.

«Что случилось? — удивился Виктор. — Может…»

Неприятная догадка осенила Виктора. Может, Пашка просто водил его за нос, притворяясь довольным хозяином ночи и победителем дня? Действительно, откуда у него берутся силы жить днем и ночью?

Дальше — больше. Страшная мысль заползла в голову Виктора: а вдруг он имеет отношение к исчезновению Ольги? Почему он так часто спрашивал о ней в последнее время? Почему был так льстив? Что за дурацкий разговор произошел у них о покойниках? Мол, он возит все, кроме грязных трупов… Нормальный человек разве может так говорить? Вообще он, Пашка, совершенно другой, чем пытается казаться днем. Это он только хвастается так, что шляется по ночным ресторанам и проституткам, но ведь никто не знает, что он на самом деле делает ночью. Все нормальные люди ночью спят.

Это открытие поразило Виктора: он вдруг настолько поверил в причастность Пашки к исчезновению Ольги, что готов был сейчас же броситься, схватить его за грудки и вытрясти из него всю душу вместе с признанием.

Виктор уже подскочил к двери. В этот момент Пашка как раз проходил его этаж: лифтов в хрущобах не предусмотрено — так же, как и звукоизоляции. Пашкины шаги были тяжелые, шаркающие. Виктор посмотрел в глазок: Пашка стоял, опершись на перила, спиной к двери. Долго он так стоял — заснул, что ли?

Виктор не выдержал, рванул дверь. Пашка испуганно обернулся и… мгновенно поменял на лице маску. Усталости и в помине не было.

— О, Витек! — хохотнул он. — Чего это ты не спишь?

— Не спится, — угрюмо отозвался Виктор.

— Нервишки шалят, Витек. Хочешь, я тебе таблетки хорошие дам?

— Отравить хочешь?

— Ты че?! Я тебе как другу. Не хочешь — как хочешь. — Он махнул рукой и бодро пошел наверх. — Не переживай — найдется!

— Кто?! — сорвался на крик Виктор. — Кто найдется?!

— Да Ольга твоя. Я ж понимаю, что так и свихнуться можно.

Виктор хлопнул дверью, прижался к ней, но не было сил стоять: ноги подкосились. Виктор растянулся на полу. Через некоторое время немного полегчало.

«Это он, это он, это он… — подсказывало разыгравшееся воображение. — Подонок, подонок, подонок…» Как будто кто-то посторонний забрался в глубь сознания и крутил одну и ту же пластинку. Откуда в нем, в Викторе, эта злоба? «Господи!» — вдруг воззвал Виктор из самой глубины души. И посторонний голос сразу исчез. Как будто и не было. Странно…

Виктор не знал, что делать дальше. Он включил радио в надежде услышать главную новость о том, что мир перевернулся, но ничуть не бывало. Новости были, но те же самые, что и до начала событий в его собственной жизни. В Чечне стреляли, зарплату обещали дать, преступников наказать, террористов поймать. Хоть бы кто-нибудь намекнул, что ему-то делать… Ему, единственному и неповторимому Виктору Гамаюнову.

Кстати, что он делал в такой час раньше? Он вставал, чистил зубы, пил кофе и ехал в институт. Кофе он выпил, но в институт ехать не хотел, как будто его уже отчислили. Ну и пусть… Ольги нет, он уже около недели ее не видел.

Как же она могла исчезнуть? Она умная, она должна была почувствовать любую опасность, любой подвох…

Неудержимая сила повлекла Виктора вон из квартиры, в те места, где он любил гулять с Олей. Он подумал, что встретит ее. Конечно, он обязательно встретит ее где-нибудь в одном из их укромных местечек. Она наверняка ждет его там!

Был час пик, и Виктор все время попадал в толпу и шел против течения. Его ругали, толкали, но он не замечал этого — так сильно было желание найти, увидеть наконец…

К десяти утра на улицах стало поспокойней, но потеря не обнаруживалась. Оли нигде не было. Виктор даже не встретил ни одной похожей на нее женщины или девушки.

Он сел на лавку у памятника Горькому и представил, что пришел на свидание, а Оля опаздывает, как это часто бывало. Но если подождать полчаса, она придет. Она обязательно придет. Виктор просидел целый час, не чувствуя холода ранней весны.

Она не пришла.

Он заставил себя подождать еще полчаса.

Она так и не появилась.

Надежда умирает последней. По всей видимости, она умерла. Виктор больше не думал, что Оля придет и вообще когда-нибудь еще появится в его жизни. Не придет, не появится…

И все-таки кто там постоянно внедряется в его сознание? Кто отдает приказы? И он идет… Внушает — и он, Виктор, слушается… Подает надежду — и он надеется… А потом все это вдруг куда-то бесследно исчезает…

— У вас проблемы? — вдруг услышал Виктор чей-то голос.

Он поднял глаза. Рядом с лавкой, на которой Виктор сидел и ждал, сам не зная чего, остановились двое прилично одетых парней. Оба так радостно улыбались, словно лучшему другу. Может, несколько преувеличенно, но располагающе. Ему невольно пришлось ответить:

— Нет проблем, ребята. Все о’кей!

— Мы видим, что вам плохо. И мы можем вам помочь, — сказал один из них, чуть повыше и постарше другого. — Можно присесть рядом с вами?

— Садитесь, не куплено, — пожал плечами Виктор и отвернулся. Говорить, по правде, не хотелось ни с кем. Во всяком случае — с этими парнями.

Те сели по обе стороны от Виктора.

— Я сам был в таком положении, как вы… — начал первый.

— В каком? — усмехнулся Виктор.

— У вас жизненный кризис. Это видно невооруженным глазом. Мы не будем настаивать, но можем предложить анкету. Вы сами себя протестируете. Она несложная, нужно отвечать только «да» или «нет». Просто сосчитайте и то и другое, а вот тут, внизу, по количеству этих «да» и «нет» дается описание вашего реального состояния. Это серьезный американский тест. Не было случая, чтобы он дал неправильный ответ, — закончил первый и уже разложил перед Виктором листки анкеты.

— Я замерз, — съежился Виктор.

— Вы можете взять эту анкету с собой, а завтра мы встретимся в любое удобное для вас время.

— Завтра не могу, — сказал Виктор.

— Тогда послезавтра, но лучше всего сегодня попозже. Поверьте, у вас критическая жизненная ситуация. Мы это чувствуем. Мы обязаны вам помочь, иначе Бог накажет нас.

— За что? — удивился Виктор.

— За то, что могли и не сделали.

— Не переживайте, я сам себе помогу.

— Вы не верите в Бога? — вдруг спросил первый, постарше.

— Ну… в Бога, не в Бога, но во что-то, конечно, верю. В судьбу, — сказал, чтобы отвязаться, Виктор.

— Судьбой управляет Бог. Все Им начало быть и ничего без Него не бывает. Оттого что люди этого не знают, не хотят знать, происходит очень много бед. Люди не читают священных книг и не могут понять, почему их жизнь никак не наладится. Мы призваны к тому, чтобы объяснять все это людям.

— А вы, собственно, кто такие? — спросил Виктор, вставая с лавки.

Они тоже поднялись.

— Мы верующие.

— Во что?

— В то, что добро победит зло. Надо знать законы этого мира — только тогда можно помочь себе и другим. И если ты, зная, не помогаешь, тогда ты сам становишься носителем зла.

— Это все как-то сложно, ребята. Я, пожалуй, пойду, — сделал шаг в сторону Виктор. — Считайте, что вы мне уже помогли.

— Бога не обманешь. Он смотрит в самые сердца, люди этого тоже не понимают. Возьмите анкету. Мы будем ждать вас завтра.

— Ладно, — согласился Виктор, сунул листки в карман и зашагал прочь, не оглядываясь. Навязчивость парней была с какой-то сумасшедшинкой. Может, в другой раз он и поговорил бы с ними, и поспорил, но теперь совсем не до них.

Через минуту Виктор забыл о существовании спасителей. Холод и голод требовали свое, и Виктор сунул руку в карман, достал несколько мелких смятых купюр и увидел, что на сосиску хватит.

Хватило даже на две — он жевал их, наверно, по полчаса: очень уж не хотелось выходить из уютной забегаловки. Потом подошел к стойке и взял еще кофе.

Вернувшись на место, Виктор обнаружил, что столик занят. Виктор перешел к соседнему. Там оказалось даже уютнее и можно было сквозь огромное окно наблюдать, что происходит на улице. Он подумал, что обязательно приведет сюда Олю и расскажет, какие унылые минуты провел здесь без нее. Она будет долго смеяться, а он возьмет ее за руку и…

— Вы потеряли анкету, — услышал Виктор знакомый голос.

Те, утренние, стояли за его бывшим столиком и снова обращались к нему, как к больному — ласково и настойчиво.

— Вам, наверно, стало лучше? И вы можете ответить на вопросы? — говорил теперь второй, помоложе.

— Вы что, следите за мной? — грубо спросил Виктор.

— Мы увидели вас в окно. Мы не можем вас бросить в таком состоянии.

— Слушайте, ребята, идите вы… в жопу! — смачно припечатал Виктор. — Нищим подавайте!

— Мы понимаем ваше состояние, — как ни в чем не бывало продолжал второй. — Вы потеряли близкого человека…

— Что?! — вскричал Виктор так, что на него обернулись все посетители забегаловки. — Вы кто такие?!

— Мы поможем избавиться от всех ваших бед и болезней. Можно перейти за ваш столик?

— Вы знаете, где Оля? — спросил Виктор.

— Пока не знаем, но мы знаем, как можно ее найти.

Оба подошли к Виктору, снова развернули перед ним листки анкеты. Первый достал ручку, услужливо протянул ее.

— Ситуация сложная, — все так же ласково говорил он. — Но чем раньше вы начнете, тем ближе избавление. Вот смотрите.

Они говорили, что в конце концов ничего предосудительного они не делают. В этом бездушном и равнодушном мире они нашли свой путь — подкреплять обезверившихся. То, что они так настойчиво внедряют свои идеи в чужие головы, говорит только о том, что они обрели свой путь, действительно обрели, иначе не говорили бы так уверенно. Кто сейчас в чем уверен? Виктор вступил с ними в контакт, а по-простому — стал беседовать. Он подумал: вот его, Виктора, уже целую неделю не видно на людях — кто-нибудь побеспокоился, что с ним? А они теперь возьмут заботу о его душевном здоровье на себя. Не они конкретно, а их церковь. У них там все: службы, молитвы, чтение священных книг, исповедь священнику, который называется гуру, то есть учитель… Дело ведь не в названии.

Виктор решил, что действительно он ничего не теряет, ответил на вопросы анкеты, и оказалось, что он находится «в пограничном, близком к помешательству состоянии», — разве не верно? Правильная анкета…

Ребята стали просто родными. Как можно так быстро сдружиться? И притом что они совершенно не фамильярничали, не спрашивали: «ты меня уважаешь?», не звали «оттянуться» с девочками или провернуть «крутое» дельце. Наконец кто-то в этом мире смог нарисовать радужную перспективу будущего — в отличие от средств массовой информации. И главное, что система у ребят была стройная — в первом приближении, конечно, но ведь чтобы познать основательно, нужно основательно и поработать.

И еще. По ходу разговора у Виктора исчезло ощущение, что парни — с сумасшедшинкой. Так казалось именно потому, что они занимались делом, не сулившим барыши, у них совершенно отсутствовал принцип современного дружества: ты — мне, я — тебе.

Да, действительно, все правильно: много грехов совершает человек, он ищет Бога, но не находит, потому что очень горд, под себя хочет Бога найти. А нужно стать как дети — и Бог сам войдет в сердце. Все правильно. А эти парни и правда уже стали как дети, и в нем, в Викторе, увидели такого же ребенка. Поэтому Бог и соединил их. И не нужны никакие попы, которые сплошь продались власть предержащим.

Тут Виктора немного покоробило. Ребята это чутко уловили и тут же исправились, сказали, что безгрешных нет вообще, а у попов особый путь, они тоже могут спастись. Служение в обычной, как сказали парни, церкви — это первая обязательная ступень их очищения. В их — истинной — церкви, в которую звали парни, есть гуру, который окончательно избавился от греха путем истинного очищения. И этот гуру — бывший поп.

Разговор длился больше часа. Подошла официантка и вежливо попросила всех троих покинуть помещение и продолжить свои дебаты в другом месте.

Виктор с ненавистью посмотрел на нее, на пришелицу из ужасного современного мира, где человек человеку волк. Парни же из истинной церкви были настолько миролюбивы и благожелательны, что после небольшого диалога с ними официантка стала извиняться и расшаркиваться, попросила перейти в укромное место — было такое для постоянных или богатых клиентов в небольшом зальчике под пальмой, где были уже не стойки, а столы со стульями.

— Я сама ее из финиковой косточки вырастила, — призналась девушка. — Я скажу хозяину, он вас не будет беспокоить.

Виктор был потрясен тем, как быстро все уладилось. Истинно эти два парня были словно дети. Виктору безумно захотелось стать таким же, прямо сейчас.

— Я не поверил вам сначала, — проникновенно сказал он и заметил, что все внимание парней переключилось на официантку. Виктор готов был расплакаться. — Простите меня! Я даже не спросил, как вас зовут.

Первый уже вручил анкету официантке, та заинтересованно спрашивала, что да как…

— Земное имя не имеет значения, — суховато ответил второй. — У всех будут другие имена, небесные. Мы обращаемся друг к другу «брат» или «сестра». Но это очень ответственное имя. Мы не даем его первым встречным.

— Я и не прошу… — растерялся Виктор.

— Все придет в свое время, — замял оплошность второго первый. — Сейчас можешь называть нас серафимами…

— Это имя? — удивился Виктор и мысль о сумасшедшинке снова вернулась к нему.

— Это наше олицетворение.

— Понятно… И что же мне делать дальше?

— Дальше с тобой нужно работать, — сказал первый, плавно перейдя в разговоре на «ты». — Ты избранный…

— Вы обещали помочь найти Ольгу, — перебил Виктор.

— Она сама найдется после того, как ты очистишь себя.

— Но это долго…

— Ребенок рождается через девять месяцев — как же ты хочешь нарушить закон? — Сухость появилась и в голосе первого.

— А пошли вы в жопу! — неожиданно для себя самого вновь ругнулся Виктор. Он поднялся с удобного стула и пошел к выходу, не оборачиваясь. Он уже знал, что стоит обернуться — они снова его обаяют.

— Брат, брат! — крикнул вслед, кажется, первый.

— Тамбовский волк тебе брат! — Виктор стиснул зубы и не обернулся.

VII

Солнце пригревало вовсю. В грязных и холодных лужах купались и чирикали воробьи. Трудно было не улыбнуться, глядя на них, а если бы еще подслушать, что они обсуждают… «Какую чудесную и глубокую лужу мы нашли, как легко дышится у воды, какая дружная у нас семья, какой огромный кусок булки обронил человеческий ротозей — тут и завтрак, и обед, и ужин!» В душе Виктора рождался вольный перевод воробьиного чириканья. Наивные! На этот кусок булки вдруг набросилась вся стая, а уволок его, конечно же, самый сильный. Оставшаяся без завтрака семейка отлетела на ближайшую березу.

Что было дальше, Виктор не видел: прошел и сразу все забыл. Мозг больше не вмещал никаких впечатлений. Упасть бы сейчас и заснуть и проснуться только тогда, когда снова все встанет на свои места: найдется Ольга, восстановится душевное равновесие, забудутся последние разговоры с родителями пропавших девушек. Пусть они, родители, займутся их поисками — он, Виктор, сыт по горло.

Зверь на ловца бежит. Остановился проезжавший мимо «жигуль», Виктора окликнул его дружок Женька. С ним были две девицы, выкрашенные в жгучий черный цвет. Как цыганки. Был у них какой-то праздник — то ли день рождения, то ли Восьмое марта. Да-да, Восьмое марта, Международный женский день — надо же, у Виктора из головы вон… У него ведь и подарок был припасен для Оли — агатовые бусы.

Поехали к одной из девиц. В процессе общения выяснилось, что нынче все-таки не восьмое марта, а десятое, но все равно женский день — не в международном, а в местном масштабе одной, отдельно взятой квартиры. Никому не запрещено устраивать такие праздники.

Сценарий был известный и давно отрепетированный. Сначала много пили, закусывали бутербродами с дорогой ветчиной и швейцарским сыром, хотя точно так же пошла бы и килька в томате, но ведь ее теперь поди найди! Только деньги из народа выколачивают — вокруг этой проблемы вертелись все разговоры. Девицы оказались большими знатоками по этой части. Не только в теоретическом, но и в практическом плане. Хорошо, что Виктор потратил свои деньги на сосиски с кофе. Были бы у него сейчас деньги, девицы распорядились бы ими в одно мгновение. Согласились девицы и в постель лечь, но не раньше, чем обобрали Женьку до нитки, — у него осталась бумажная мелочь на проезд в трамвае. «Жигуль» давно уехал — он был нанят.

Бросили жребий: кто с кем. Виктор и не помышлял ни о чем таком — просто напивался, чтобы забыться. Но сценарий требовал заключительного акта. И как известно, из песни слова не выкинешь…

Состоялся ли этот акт или он только предполагался — Виктор не мог себе ответить. Помнил, что прилепилось вдруг к нему что-то холодное, как лягушка, — тело голой цыганки, но уже не жгуче-черной, а блондинки. Парик, что ли, сняла вместе с одеждой?.. И это мертвенно-холодное тело хотело разжечь в нем страсть; говорило какие-то непристойности, целовало ярко-красными губами, обвивало молочно-белыми руками — ничего живого, теплого… Тело долго терзало его в надежде удовлетворить себя, но безрезультатно. Молочно-белая рука шлепнула его от злости по лицу, а нога пнула в живот — наверно, чтобы привести в чувство. Но чувство было одно — гадливости. Вернее всего, акт так и не состоялся.

Неожиданной была развязка. Когда наконец Виктор добрался до дома — снова ночью, он долго не мог войти в подъезд: почему-то стало страшно. Некоторое время он нерешительно топтался у двери, прислушиваясь к внутренней жизни дома и ожидая, чтобы кто-нибудь вышел.

В подъезде было темно, но в этом не было ничего странного: новые лампочки выкручивали, как правило, в течение недели. Виктор ощупью стал подниматься по ступенькам. И на втором этаже на него напали: кто-то схватил его за руки и заломил назад, и пока он не вырвался, другие сильные мужские руки нанесли ему несколько ударов под ребра, в шею — куда попало.

— Помогите! — заорал Виктор.

Он не знал, с кем борется и борется ли вообще, потому что и без того еле стоял на ногах. Его несколько раз толкнули в стену, не выпуская из цепких рук. Виктор понял, что его хотят не избить — скорее напугать…

— Не поможет тебе никто, — прошипел один из нападавших, и сразу послышался топот убегающих ног.

Виктор перевалился через перила, его рвало. Наконец он медленно пошел наверх.

На одной из площадок он столкнулся с Пашкой.

— Витек, это ты? Что это с тобой? — спросил тот удивленно.

— Избили.

— Кто? Чего на помощь не позвал?

— Кого? — усмехнулся Виктор. — Ладно, я пошел.

— Давай доведу, с фонариком вот…

— Не надо.

— Тебя ограбили, что ли?

— Оставь меня… — еле слышно произнес Виктор.

— Может, мне сегодня не ездить? — испугался чего-то Пашка. — Да нет… это какие-нибудь болваны дом перепутали. У нас тут никто такой не живет. Много их было-то?

— С тобой перепутали, — послышался голос Виктора со следующего этажа.

— Со мной не могут — все четко. Я всем плачу и добро людям делаю.

Ответа не было.

— Витек! Ты не помер?

— Оставь… — повторил Виктор. Он уже вставил ключ в замок. — Подонок!

Про подонка Пашка не слышал, но и он сделал свои выводы, брезгливо сплюнув:

— Чего заладил: оставь! Кому ты на хрен нужен, нищета трущобная.

Наступила еще одна бессонная ночь. Виктор рухнул на диван в чем был, не в силах сделать лишнее движение. Ему невыносимо хотелось спать. Но едва он закрывал глаза, лягушечье тело ощутимо обволакивало его, вызывая приступ гадливости. Он лежал без мыслей и без движений, словно бы умер. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с чувством отчаяния и отверженности. «Это конец, — конец, конец!» — проснулся вдруг в нем чужой голос. Виктор не гнал его.

Он не только не гнал чужого в себе, но мало-помалу присоединился к нему. Слаженный дуэт получился: всему конец, конец жизни, конец… Виктор даже приободрился: оказывается, не один он во Вселенной. И так увлекся дуэтом, что и не заметил, как чужой — нет, другой — затянул новый куплет: «Прыгни в окно! Все равно конец — прыгни!»

Виктор встал, подошел к окну, открыл его, отодрав наклеенную на щели бумагу. Подставил табуретку и уже подошвой коснулся подоконника… И тут будто Олин голос прошептал:

— Витя…

Он обернулся и никого не увидел.

— Отойди, отойди от меня, сатана! — закричал Виктор.

Наваждение исчезло, чужой голос пропал, силы окончательно оставили его, и он рухнул без памяти на пол.

Сколько он так пролежал — неизвестно. Очнулся, когда на улице было светло.

Какой день, какой месяц, какой век на дворе? Чья это квартира? Почему окно открыто настежь?

Постепенно Виктор припомнил все ужасы ночи и удивился одному — что ему тепло, хотя холодный ветер гуляет по всей квартире. Возможно, все дело было в тепле от батареи, около которой он провалялся несколько часов, хотя, конечно, странно…

Виктор поднялся с трудом — тело было бесчувственное и непослушное, но голод — не тетка, заставил встать. В холодильнике лежала засохшая сосиска, но и ей он обрадовался, как близкому другу. И Виктор с удовольствием ее съел, запив кипяточком — чай давно кончился. Потом сел в кресло, задумался. Прислушался: нет ли в нем чужого голоса? Кажется, не было…

Виктор понял, что он стал другим человеком. Что изменилось в нем, он пока еще не осознавал. Только теперь явственно ощутил, что кто-то невидимый нагло входит в него без спросу и старается своевольно хозяйничать в его душе, мешает и сбивает с толку. Вместе с тем кто-то другой, неслышимый, стережет наглого захватчика и не дает ему окончательно распоясаться — и, бывает, выгоняет вон. И эта борьба идет постоянно. Виктор понял также, что пока совершенно не может встать на сторону своего помощника, так же как не в состоянии отогнать от себя чужого[1].

Виктор решил, что это типичный случай раздвоения личности. Понятное дело: он сильно волнуется, переживает — неудивительно, что психика дала сбой. Надо было бы обратиться к врачу, но Виктор знал, чем это ему могло грозить: поставят на учет, Бог знает сколько дней начнут проверять или, еще хуже, упрячут в психушку. А это пятно на всю жизнь. Но главное — он не может сейчас лежать ни в какой больнице, он должен искать Ольгу! Нет, с дурью в голове придется справляться самому!

По поводу ночного избиения Виктор решил, что его все-таки с кем-то перепутали. Впрочем, с кем — догадаться нетрудно: конечно же, с Пашкой…

Виктор приободрился, снова появилось ощущение, что скоро все встанет на свои места, тем более что за последнее время он приобрел неоценимый опыт мужественного стояния перед лицом опасности, людской тупости и непредвиденных обстоятельств. Виктор гордился собой: так держать.

До свадьбы меньше месяца. Он поклялся в душе, что не перенесет ее дату ни на день.

Он принял душ, побрился, выяснил, какое сегодня число, и собрался в институт. Был уверен, что обязательно встретится с руководителем диплома, объяснится с ним и продолжит работу. Надо брать себя в руки. Хватит дурака валять!

В почтовом ящике скопились газеты, рекламные листки, объявления — много макулатуры. Не хотелось с этим сейчас разбираться. Виктор поворошил бумаги: на мимолетный взгляд, ничего интересного. И вдруг сердце забилось — раньше, чем глаза увидели конверт со знакомым почерком. Письмо пришло с сегодняшней почтой — оно выпало из газеты. Адрес был надписан Олиной рукой. Почтовый штемпель отсутствовал. Стало быть, письмо бросила сама. Значит — жива! И свадьба состоится! Наверное, в письме извинения за причиненные хлопоты и беспокойства… Виктор заранее все простил и готов был ехать хоть на край света, чтобы сказать ей это! Какое счастье! — ликовал Виктор, извлекая из конверта листок. Это все равно что человек был мертв и воскрес — не меньше… Что-то, конечно, есть в новоизобретенном лозунге — как до сих пор считал Виктор: «Христос воскрес!» Тем, кому Он был дорог, конечно, радость великая. Ну а ему, Виктору, хватит и Ольги.

В письме никакого обращения не было. Сразу шла какая-то галиматья.

«1 июня 1996 года на земле наступил период Библейского Апокалипсиса, а 24 ноября 1999 года наступит Страшный суд, кончина мира. Между этим датами 1260 дней. Столько будет царствовать антихрист. Готовьтесь, 1 июня на земле воцарится антихрист. Мир погряз в грехах, блуде, воровстве, жестокости, обмане. Сегодня же надо отказаться от чувственных удовольствий, мясной пищи, курения и спиртного. Нельзя читать газеты, смотреть телевизор и слушать радио. Отовсюду уже идет энергия сатаны. Нельзя жениться — на это уже нет времени, еще опаснее заводить детей. В каждой беременной уже поселилась душа демона, и у нее родится враг рода человеческого. Нельзя общаться с фарисеями и книжниками, которые плетут свои сети позора в институтах и школах, — в них особый дух сатанизма. Неужели ты ослеп? Надо поститься всегда и во всем. Необходимо мало спать, ночью молиться, делать коленопреклонение, искренне креститься. Страстная молитва, множество поклонов, любовь к Кресту еще могут спасти. Надо служить Господу всем сердцем и всеми мыслями. Но нельзя ходить в церковь и принимать причастие — в нем микроб сатаны.

Для того чтобы люди не спутали антихриста с Христом, Господь Бог прислал на землю свою живую Мать Мира, как Утешителя и Мессию всего человечества. Это и есть Второй Приход Христа на землю. Ибо Мать и Сын сейчас — одно! И Господь дал Ей на земле все свои полномочия. А в день Страшного суда Иисус Христос, как Бог, проявится во всей Своей славе! Но только на Небесах!

Если не покоришься воле Господа, гордый человек, тебя сметет с лица земли и весь род твой тоже. Ты уже почувствовал гнев Божий. Он будет преследовать тебя, пока не покоришься. Аминь».