Убийца по имени Ной

I

— Бред, бред — понимаете?! Это сущий бред! — кричал Виктор.

— Бред. Конечно, бред, — подтвердил Александр Борисович.

— Это хаос. Я не знаю, как бороться с хаосом.

— С хаосом можно только мириться — бороться невозможно!

— Но что же делать, дядя Саша?

— Что делать и кто виноват — два главных русских вопроса, — усмехнулся Александр Борисович. — Они, брат, вот так, с налету, не решаются.

— Я виноват, я! — орал Виктор. — Но что же теперь?!

— И ты виноват, и я виноват, и родители виноваты — весь род человеческий виноват, начиная с Адама и Евы.

— Все, я ухожу! — вскочил со стула Виктор. — Все только говорят, говорят!

— Сиди, — твердо сказал Александр Борисович. — Уйдешь, когда я разрешу. Имей терпение, наконец, мужчина!

Виктор устыдился, сел. Некоторое время прошло в молчании. Александр Борисович пыхтел трубкой, от которой в воздухе распространился родной, с детства знакомый запах «Герцеговины Флор». Отец часто брал с собой Виктора к своему другу детства Александру Борисовичу. Последний раз он был в этой огромной, заставленной книгами квартире за год до смерти отца — лет пять тому назад.

— Ну что, пообедаем? — спросил Александр Борисович. — Зинаида Васильевна прибаливает, на работе устает, но не сдается. Борщи еще варит. Почему же ты так долго не звонил?

— Не знаю, — пожал плечами Виктор. — Вы имеете в виду пять лет или последний месяц, когда пропала Ольга?

— И то и другое. Хотя сам я, конечно, тоже… Но, Витич, Зинаида Васильевна очень болела — инфаркт. Да… Погибала…

— Я бы вам все равно позвонил скоро. На свадьбу хотел пригласить. Да вот теперь… — махнул рукой Виктор. — А вы работу не сменили?

— Нет, преподаю все ту же историю. Именно ту же, Витич! Сейчас уже попривык, а первое время удивительно было, что можно больше не лгать, не прятаться, не ждать вызова в партком за антисоветчину. Сейчас говори, что хочешь!

— Здорово!

— Здорово-то здорово! Только вижу я, что мало кто этой историей интересуется. Раньше на тайной квартире лекции читал. Люди, рискуя жизнью, приходили. А сейчас — приходи, слушай, какая она, история страны. И представь, десятка слушателей не наберется — не поверишь!

— Поверю, я теперь чему угодно поверю!

— Это ты брось: чему угодно! Я жизнь положил на то, чтобы не верили люди чему угодно! Этот современный нигилизм или плюрализм, а скорее всего — сатанизм меня убивает! Народ действительно чему угодно верит! Мрак, неоязычество — понимаешь?

— Истины все равно никто не знает…

— Из людей — нет. Только Бог.

— Ой, дядя Саша, давайте не будем — это все очень сложно и непонятно. Расскажите лучше, чем у вас студенты интересуются?

— Чем? Америкой и курсом доллара. Дипломов никто не пишет — ищут фирмы, где можно хорошо заработать. Девицы в секретарши норовят, а мужики… даже не знаю, куда они идут. На профессию всем наплевать. А ведь пять лет чему-то учились. Сейчас меня на каждой лекции спрашивают: менять или не менять сотенные купюры? Доллары, конечно, доллары!

— Правильно, у кого же спрашивать, как не у историка. Вы знаете причины и следствия, обязаны людей от ошибок предостерегать.

— Вот я и предостерегаю, дорогой мой! Вся история свидетельствует об одном: как только народ, люди нарушают заповеди Божии и начинают жить по своей воле — неминуемо следует наказание. Таков закон. Все эпохи падений и расцвета государств и отдельных человеков подчинены этому неукоснительному закону. Потоп был наведен на землю за тяжкие человеческие грехи и отвержение Бога.

— Это все мифы! Что-то, конечно, в этом есть, как в любой сказке, но в это невозможно поверить — слишком просто.

— Просто, — согласился Александр Борисович. — Только вот этой простоты люди не хотят понять. Преступление — наказание, преступление — наказание. Так установил Бог с сотворения мира.

— Жестокий этот Бог! — рассердился Виктор. — И закон глупый. Где же милосердие, сострадание, о которых талдычат христиане? Не поверю…

— Поверишь! — Александр Борисович затянулся и кивнул головой. — Смиришься и поверишь!

— Никогда! Никогда! Смиришься — значит что? Пусть пропадает моя невеста? Пусть зло торжествует? Пусть войны и убийства? Хорошенькая теория!

— Смиришься — значит, не будешь только по своей безоглядной воле жить. Божья воля главной станет. Дай-ка сюда листочки!

Историк перекрестился и брезгливо взял из рук Виктора пачку печатной продукции, которую выбросила из своей квартиры мать Майи. На верхнем листке было написано: «Новое Евангелие от Матери Мира».

Одна из глав называлась «Эпицентр Учения». В ней утверждалось, что «Господь Бог Небесный — это мужское и женское начало в одном лице. Христос — мужское начало Творца. Дева Мария — женское. Оба образа Бога являли себя два тысячелетия назад, как Богоматерь и Ее Сын индивидуально. После вознесения Иисуса и Матери в Небесное Царство оба духа пребывали в единении, как супруг и супруга».

— Господи, помилуй! Последние времена наступают, — в сердцах сказал он. — Чему угодно поверит одураченное племя.

«Только любящие Матерь Мира получат Божественную энергию и одухотворятся. Остальные люди получат демоническую энергию и очень скоро погибнут. Смерть их будет мучительна и произойдет от неизлечимых заболеваний… Только 144 тысячи избранных составят 7-ю расу по уровню сознания и войдут в Новый Иерусалим. Еще 600 миллионов менее активных избранных составят 6-ю расу преданных, которые после 1000-летней отсидки в чистилище заселят новую преображенную землю в новом теле пророков. Все остальные люди — демоны. Они враги Бога и пойдут в ад».

— Бедный мальчик, — вздохнул Александр Борисович. — Какие тяжкие испытания тебе предстоят… Бред.

«Три тысячи лет будет длиться эпоха Матери Мира. Через 1000 лет на новой земле, на территории 6-й расы преданных, воплотятся все грешники из ада для участия во 2-м Страшном суде, и те, которые снова не раскаются, будут уничтожены навсегда и попадут во Вселенские дыры, где будут в латентном состоянии вечно. Остальные — кто в чистилище, кто на новую землю. Через 2000 лет после второго суда исчезнут все чистилища, а те, кто созреет, приобретут высшее сознание; избранные 7-й расы сольются с Богом. Править миром будет Матерь Мира. Постепенно весь мир будет сливаться с Богом. Господь вдохнет в Себя весь мир».

— Избави Господи! Аминь, аминь! — отшвырнул от себя листок Александр Борисович. — Благослови, душе моя, Господа и вся внутренняя моя Имя святое Его, — тихонько запел он. — Витя! — настойчиво позвал он.

Виктор вышел из кухни, поднял голову, словно неимоверную тяжесть.

Александр Борисович ясно ощутил состояние своего крестного сына, которого потерял из виду на целых пять лет. Действительно — крестник, подумал он. На крест возведет его Господь — и тут ничего не изменишь… Его воля.

— Пойдем обедать наконец!

— Не хочу, — промямлил Виктор.

— Через «не хочу».

Они хозяйничали на кухне сами: разогрели борщ, переменили скатерть, поставили на кухонный стол два прибора из праздничного сервиза, фамильные ложки массивного серебра — как раньше, когда отец был жив…

Сели за стол. Александр Борисович разлил коньячок, чокнулись хрусталем.

— Со свиданьицем!

— Будьте здоровы! — ответил Виктор.

— Теперь-то уж я за тебя возьмусь. Давай еще, чтобы Ольга твоя нашлась! Ну, Господи благослови!

— Она предала меня. Не хочу за нее, — отодвинул бокал Виктор.

— У-тю-тю… Вот и приехали. Как там у вас говорят: и вся любовь! А я выпью. Не видал ее, но чувствую — хороша девка. Хороша?

— Ничего…

— Тогда пей. Пей, говорю! Спал с ней?

— Спал…

— Теперь с другой будешь спать?

— Один буду, — твердо ответил Виктор.

— Мерзавец ты, — спокойно сказал Александр Борисович.

— Почему?

— Твоя жена в беду попала…

— Она не жена мне! — крикнул Виктор.

— Но ты же с ней спал!

— Так что же?! На всех, с кем спал, жениться надо?

— Мерзавец! — повысил голос Александр Борисович. — И даже не понимаешь этого. Ты блудил, а она наказана.

— Она тоже блудила… как вы выражаетесь. И что?

— Закон такой в жизни: нарушил заповедь — будешь наказан. А ты даже не понимаешь, какую заповедь преступил.

— Ладно, дядя Саша! Нарушил и нарушил. Все, я устал. И откуда нам знать про эти заповеди? Сроду о них не слышал.

— Врешь! Отец твой всю жизнь с твоей матерью — в горе и радости, и только смерть разлучила. Я с Зинаидой Васильевной… одной прожил. А ты куда смотрел, у кого учился?

— У комсомола, — ответил Виктор.

— Где ж твой разум?

— А где ваш Бог?

— Знаешь, есть такая поговорка: «Если на одном конце деревни будут вешать, на другом конце не перестанут грешить, говоря: до нас еще не скоро дойдет». Так что делай сам выводы.

— Вы просто не знаете, что делать! — объявил Виктор.

— Знаю. Знаю, да только ты меня не послушаешь…

— Скажите!

— На волю Божью положиться. Каяться и молиться, чтобы спас твою невесту. Сам спас, понимаешь? А ты не сможешь ничего сделать.

— Ну, понятно! — махнул рукой Виктор. — От чего ее спасать? Где она вообще?..

— Полагаю, она попала в секту. Там, видимо, ее полностью лишили своей воли. Если ты даже найдешь ее и сможешь увести, она все равно может туда вернуться.

— Чепуха! Надо найти, где они обитают. Я не боюсь… Сами сказали, что она — моя жена! — возмутился Виктор. — И потом, они же говорят о милосердии — Христа даже приплели…

— В том-то и дело, что приплели. Еще апостол Павел писал, что настанут времена, когда люди не будут принимать здравого учения, но будут избирать себе учителей по прихотям своим. Учителя эти будут льстить слуху и отвратят людей от истины и обратят несчастных к басням. Восстанут лжехристы и лжепророки…

— Хватит! — заорал Виктор и стукнул кулаком по столу. От удара опрокинулся старинный бокал, покатился и, звонко тренькнув о кафель, разбился. — Зачем я только к вам пришел?! Вы ничего не знаете, вы бессильны. Я заплачу вам за бокал — сколько он стоит?

Александр Борисович, не обращая внимания на его слова и драгоценную потерю, встал из-за стола, распрямился, как пружина, схватил Виктора за руку.

— Витя, мальчик мой, я виноват перед тобой! Прости! Я бросил тебя на произвол судьбы, а этого нельзя, нельзя. Это грех мой, я все старался оправдаться болезнями… Прости!

— Да прощаю, — брезгливо отдернул руку Виктор. Перед ним стоял оскорбленный пожилой человек — не тот дядя Саша, которого Виктор знал с детства.

— Спасибо, мальчик мой, спасибо. Прошу тебя, Витя, не держи на меня зла, ни на кого не держи зла!

— Хорошо, хорошо! Передайте привет Зинаиде Васильевне. Не поминайте лихом!

— Да что ты, Христос с тобой! — облегченно вздохнул Александр Борисович и как-то распрямился, расправил плечи и тем приковал к себе взгляд удивленного переменой Виктора. — А что касается этой пропаганды… листков сектантских… знай: Христос один, на земле не будет другого Мессии. Все — самозванцы. Христос явится во второе Свое пришествие в неописуемой славе, а не так, как сегодняшние лжехристы. И что бы они про себя ни говорили — не верь!

— Я верю только себе!

— Не всегда нужно верить себе, — укоризненно сказал Александр Борисович. — Давай договоримся так: я посоветуюсь кое с кем, а ты через три дня ко мне придешь. Ничего не предпринимай эти три дня, хорошо?

— Вы все с ума сошли! Все! — Виктор скривил губы и выбежал за дверь.

Александр Борисович прислонился к стене, закрыл глаза.

— Господи! Все мы слепцы слепцов ведем! Не дай погибнуть крестнику моему Виктору! Направь его по правильному пути, не дай погибнуть! Не допусти искушений сверх сил!

В замке повернулся ключ, вошла Зинаида Васильевна.

— Саша, что случилось? Почему ты здесь стоишь? Плачешь?

— Витя был, Колин сын. Невеста у него в секту попала, сам он как потерянный.

— Ой, веришь: душа о нем все ноет и ноет. Нельзя так: парня бросили.

— Сегодня позвоню отцу Вадиму — что скажет…

— Позвони, Саша. Мы со своими болезнями всех забыли, так нельзя!

— Только бы он глупостей не натворил!

II

Виктора душила злоба.

Он был зол на всех. Никто, никто не хотел ему помочь! Предал даже Александр Борисович, его юношеский идеал благородного, умного и справедливого героя. По злобе Виктор обрушил на дядю Сашу миллион обвинений, как на заклятого врага. Кто-то подзуживал Виктора, сам бы он так не распалился! Ах вон что! Это же он с чужим голосом в себе разговаривает, образ врага вместе с ним создает!

— Заткнись, сволочь! — выругался он вслух.

На него оглянулись, а один мужик у виска покрутил. Оно и понятно: идет парень и сам с собою разговаривает.

«Ну что ж ты замолчал, гад? Что мне дальше делать? Дрянь всякую ты горазд предлагать, но что делать? Скажи, что делать? Что же ты молчишь? — спросил про себя Виктор и даже остановился, чтобы ответ поймать, не пропустить, не прослушать. — Говори, гад, не то я тебя уничтожу».

«В институт иди», — огрызнулся чужой.

«Что?» — переспросил Виктор, испугавшись, что неправильно понял. Ответа не было, но он действительно направился в институт. В самом деле, надо же наконец с руководителем диплома объясниться, а то передумают на кафедре оставлять. «Ну передумают — и передумают, — тут же решил Виктор, — напрашиваться не буду…»

Он поднялся на второй этаж и невольно оглянулся на доску объявлений. Там по-прежнему висело красочное объявление с названием «Искусственный интеллект». И манило к себе чем-то экзотическим, как ананас на базарном прилавке рядом с соленой капустой…

Виктор несколько раз прочел объявление, не в состоянии понять, к кому оно относится. Какой-то семинар интенсивного обучения с практическими занятиями. «Возможности человеческого интеллекта в свете последних достижений научного прогресса». Занятия каждую среду.

— Эй, Гамаюнов! — услышал он сзади. — Опоздал ты. Там все набраны. Группа пятнадцать человек; я тоже хотел, да тесты не прошел, — поделился неудачей парень из параллельной группы.

«А я пойду! — подумал вдруг Виктор. — Эй ты, гад! Пойти, что ли?»

Гад молчал: знал, наверно, что колесо судьбы уже повернулось.

Подошел к означенной аудитории Виктор вовремя: только-только собирались отобранные слушатели. Ждали маэстро.

Наконец он появился — немного нервный, взвинченный; объяснил благодарным своим единомышленникам, что долго не мог поймать машину, чтобы доехать до института. Его собственная сломалась. Сразу несколько студентов вызвались помочь с ремонтом. Маэстро окинул добровольцев одобрительным взглядом, задержавшись на каждом — как бы внутренне фотографируя, — и великодушно отказался от помощи. Он заметил сидящего в аудитории Виктора и уже несколько раз взглядывал на него в упор, но минут пять ушло на разговоры о его сломанной машине, и развязка отодвигалась. Виктор за эти пять минут понял, что все здесь непросто. Маэстро бьет в самое яблочко: у него нет ни одного непродуманного слова или жеста.

— У нас новенький? — спросил вдруг он. — Как вас зовут?

— Виктор.

— Виктор? О! Победитель! — значительно сказал маэстро. — А что же вас привело ко мне, Виктор?

— Сам не знаю. Любопытство.

— Я уже набрал группу. Мы занимаемся месяц, так что — сами понимаете… — мягко сказал маэстро, помолчав.

— А почему объявление висит? Я пойду сниму его, — встал из-за стола Виктор. — Извините за беспокойство.

— Ничего, вам простительно. Вы — победитель… Вы — победитель! — значительно повторил маэстро. — Не забывайте, что Виктор — победитель.

— Очень ценное напоминание, спасибо, — пятился к двери Виктор. — Все-таки извините.

— Подождите! — властно остановил маэстро. — Я не разрешаю вам снимать объявление. Вы должны подождать, пока закончится моя лекция. Я с вами поговорю. Мы ближе узнаем друг друга. А теперь идите. На лекции сейчас вы присутствовать не можете. Вы должны ждать, — ровным, усыпляющим, но властным голосом проговорил маэстро. — Вы должны ждать.

— Хорошо, — согласился Виктор и закрыл за собой дверь.

Он почувствовал, что хочет заснуть и забыться, отдаться чьей-либо воле, чтобы она провела его сквозь взбунтовавшееся житейское море. Те два часа, которые он провел в коридоре около аудитории маэстро, были, кажется, самыми спокойными и приятными за всю его жизнь. Такого покоя, ясности, уверенности в себе, а главное — ощущения важности происходящего никогда не было в душе Виктора.

Наконец дверь аудитории открылась, слушатели семинара один за другим — чинно, с достоинством — вышли в коридор. Последний из них попросил Виктора зайти к маэстро. Виктор вошел, несколько копируя походку слушателей.

— Проходите, не стесняйтесь, — сказал маэстро. — Садитесь. — Он указал на стул напротив себя. — Итак, что случилось?

— Необъяснимое…

— Вы попали точно по адресу, — широко улыбнулся маэстро. — Вам повезло. Я занимаюсь аномальными явлениями в жизни человека. Вы понимаете меня?

— Нет, — замотал головой Виктор. — Я не понимаю.

— Вы не понимаете слово «аномальный»? Это значит «отклоняющийся от нормы, неправильный, необычный». Расскажите мне, что такого необычного случилось у вас, — вкрадчиво попросил маэстро. — Доверьтесь мне. Я заведующий лабораторией искусственного интеллекта в Институте мозга. Кротов Феликс… Родионович. Как ваша фамилия?

— Гамаюнов.

Кротов достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и записал что-то. Потом встал, подошел к окну и молча сделал несколько пассов руками.

— У меня пропала невеста, — неожиданно для себя тихо сказал Виктор. — Вдруг — ни с того ни с сего.

— Вы обращались в милицию?

— Нет.

— А родители невесты ищут ее?

— Не знаю.

— Как зовут вашу невесту? — быстро произносил, как на допросе, Кротов.

— Оля.

— И вы совершенно не представляете, где она может быть?

— Представляю. Говорят, что она попала в какую-то секту.

— О, это очень интересно! А что еще вы знаете?

— Меня избили, — запинаясь, начал Виктор и, уже не обращая внимания на последовательность событий, рассказал все, что случилось с ним с тех пор, как пропала Оля. Все домыслы, догадки, предположения родителей Оли, Майи, Александра Борисовича, дворника были извлечены на свет Божий и предложены чуткому слуху Феликса Родионовича Кротова. Властное лицо маэстро во время этого рассказа казалось каменным, Виктор не мог оторвать от него взгляда.

— Значит, в милицию вы не обращались, — подвел итог Кротов. — Зря, конечно, но теперь поздно. Я помогу вам. — Его голос вновь стал вкрадчивым и властным одновременно. — Я помогу, будьте уверены. Я помогу вам.

III

На следующий день, как договорились, Виктор ждал Кротова у своего подъезда. Кротов должен был заехать за ним к девяти, а уже двадцать минут десятого. Еще через десять минут Виктор решил, что Кротов забыл о нем. Какое, в конце концов, этому Кротову до него дело?! А он, Виктор, форменный идиот, что поверил в сочувствие постороннего человека, когда близкие — самые близкие — люди отказали ему в участии. Чудес не бывает!

— Виктор! — услышал он знакомый голос и обернулся.

Кротов махал рукой из салона иномарки — кажется, «шевроле». Виктор так обрадовался, что побежал вприпрыжку.

— Садись, поедем! — кивнул Кротов. — Я договорился в одном месте, чтобы тебя обследовали: энцефалограмма, внутричерепное давление, УЗИ и еще кое-что…

— Хорошо, — не понимая, зачем это нужно, согласился Виктор.

Кротов оказался лихим водителем, но к светофору подгадывал подъезжать на зеленый. Всегда на зеленый…

— Вы так странно сказали про обследование… А зачем оно мне? — сказал Виктор после большой паузы. — Я, наверно, большая обуза для вас.

— Нет. Если будешь меня слушать, то не будешь обузой, — четко произнес Кротов. — Для меня вообще не существует проблем — запомни. И не задавай никаких вопросов. Я все понял про тебя и знаю, как тебе помочь. Делай то, что говорю. Ты же сам этого хотел?

— Да… Да…

«Шевроле» уже катил по окраине города и вскоре выехал на шоссе. Дорожные указатели направляли к Москве, до которой было каких-нибудь семьсот километров.

IV

Ехали в молчании. Коричневый «шевроле» мчался среди полей. Жалкие рощицы начинали зеленеть, небо было ярко-голубым от края и до края. «Господи, хорошо-то как!» — подумал Виктор. А вслух произнес:

— Мне один знакомый сказал, что сейчас Великий пост идет, а через неделю будет Пасха. Теперь уже через несколько дней. Я на Пасху в церковь пойду. В этом году ранняя Пасха. Я, правда, не знаю, что это значит, но говорят, что к ранней весне. И правда… Весна ранняя.

Он осторожно посмотрел на Кротова. Увидел четко обрисованный неподвижный профиль. Кротов не отвечал, и Виктор продолжил:

— Сегодня среда? Нет, сегодня четверг на Страстной неделе. А в среду Христа распяли.

— На тебе есть крест? — вдруг спросил Виктора Кротов.

— Есть. Раньше не носил, а тут надел, — словно оправдываясь, сказал Виктор. — Дядя Саша, мой крестный отец, дал мне.

— Надо снять, — не поворачиваясь, сказал Кротов. — Хорошо, что ты напомнил. Сейчас будут такие обследования, что ничего металлического на теле не должно быть. Дай-ка сюда его, а то потом забудем. Давай-давай, подъезжаем. — Только тут он посмотрел на Виктора и протянул руку. Сопротивляться было глупо и бессмысленно: всю жизнь не носил креста, а тут на пару часов просят снять ради дела. Виктор отдал крест.

Впереди возник поселок из дорогих современных коттеджей. Именно к нему и подрулил Кротов.

Сторож открыл ворота и подобострастно поклонился водителю.

— Приехали! — подмигнул Кротов. — Сейчас кофейку попьем… Ох, как хочется чашечку крепенького. Любишь кофе?

— Люблю. На нем только и выжил.

— Сейчас, сейчас…

Коттеджей оказалось не больше двух десятков. Вокруг каждого был разбит палисадничек с молодыми деревьями.

«Шевроле», прошуршав по гравию, подкатил к воротам гаража. Когда вошли внутрь коттеджа, показалось, что он гораздо просторнее, чем выглядит снаружи.

Первый этаж был похож на офис. Элегантная секретарша встретила приехавших. Кротов попросил принести кофе и повел Виктора в свой кабинет, обставленный удобной стильной мебелью. Он пристально следил за каждым движением своего гостя.

Виктору все здесь очень понравилось.

— Это моя лаборатория, — объяснил Кротов.

В кабинет вошла секретарша.

— Светлана, предупредите, что мы сейчас придем. Пусть запускают весь комплекс, — распорядился Кротов. — Мы будем через двадцать минут. Кофе с сахаром?

— С сахаром, — кивнула она и перемигнулась с шефом.

Кофе был необыкновенным. Его аромат и вкус, а также тонкий фарфор антикварной чашечки в атмосфере делового уюта кабинета — все слилось воедино в растревоженном сознании Виктора. Феликс Родионович Кротов не пускал пыль в глаза, как любитель ночной жизни Пашка, или богатые, но жестокие родители Оли, или как искренний фанатик одной идеи, но бессильный когда-либо воплотить ее в жизнь, друг отца дядя Саша — просто Кротов на самом деле был хозяином жизни. Виктор ощутил нескончаемое блаженство, не передаваемую словами тихую радость.

— Как хорошо в вашем саду… — еле выговорил он.

— А где сад? — спросил Кротов.

— Сад везде… Деревья растут прямо на глазах…

— Сорви мне яблоко.

Виктор протянул руку, отломил невидимый плод, протянул Кротову.

Тот передумал:

— Съешь его сам. Будешь как Бог. Съешь, не бойся.

Виктор стал откусывать, жевать, двигать челюстями, глотать — и все с наслаждением и живостью.

— Я твой повелитель, — продолжал Кротов. — Ты всегда теперь будешь меня слушаться. Выбрось огрызок.

Виктор замахнулся и кинул, отряхнул руки.

— Деревья так быстро растут…

— Ты заблудился. Это дремучий лес, ты заблудился, — методично повторял Кротов. — Тебе страшно…

— Я в саду, — огляделся по сторонам Виктор.

— Тебе страшно, — выразительно сказал Кротов.

Виктор вдруг переменился, вжался в глубокое кресло, в котором до сих пор сидел, и закрылся руками.

— Выведите меня отсюда. — Он задрожал всем телом.

Кротов еще некоторое время «водил» Виктора по глухому лесу, где выли волки и медведи, каркали неведомые птицы, шипели змеи. Виктор в страхе искал, куда спрятаться, наконец узрел пещеру и залез под стол — под ноги Кротову, развалившемуся в своем кресле.

В пещере Виктор понемногу успокоился и никак не хотел покидать ее. Тогда Кротов нажал на кнопку переговорного устройства и пригласил кого-то войти.

Спустя минуту в кабинет вошла Светлана — совершенно голая, с длинными, до пояса, волосами и села в кресло Виктора, раздвинув ноги.

— Ева, вот твоя Ева, смотри! Она спасет тебя, — последовал навязчивый комментарий Кротова. — Смотри, она встала, идет к тебе! Протяни руки, открой ей свои объятия — она спасет тебя!

Самозваная Ева манила Виктора к себе, но он сиднем сидел под столом и не мог видеть, как возбудился сам Кротов. Тот перестал делать свои пассы над столом, схватил секретаршу за руку и повалил прямо на рабочий стол…

— Он не видел? — единственное, что спросила секретарша, поднимаясь.

— Черт с ним! — пробормотал Кротов. — Крепкий орешек, ему же хуже. Ну иди… — удовлетворенно вздохнул он. — Хорошо с тобой, умеешь… Девку накачай как следует.

Светлана мигом исчезла за дверью. Кротов привел себя в порядок, несколько минут расслабленно посидел в кресле, собрался с мыслями и ласково спросил:

— Адам, где ты? Выходи, почему ты не выходишь?

— Я боюсь, — послышалось из-под стола.

— Адам, скоро ночь, а ты все спишь! Просыпайся! Просыпайся, просыпайся. — Обошел стол и протянул Виктору руку. — Я твой повелитель — пойдем, пойдем.

Кротову удалось вызволить Виктора из-под стола и усадить в кресло. После этого Кротов вернулся на место и несколько минут сидел неподвижно, наблюдая за Виктором. Наконец произошло то, чего ждал Кротов: Виктор закрыл глаза, как спящий, а через несколько секунд открыл их. Он еще немного напоминал сомнамбулу, но заговорил вполне разумно и адекватно:

— Я, кажется, заснул?

— Было немного, — согласился Кротов. — Я не стал тебя будить: смотрю — замучился парень, устал. Отдохнул теперь?

— Да, только какой-то дурной сон снился.

— Какой? Расскажи, — попросил Кротов — весь внимание и любезность.

— Да ничего интересного, — отмахнулся было Виктор, но наткнулся на пронизывающий кротовский взгляд, требующий исполнения ласкового приказа. — В общем, сад был… нет, лес… дремучий лес со зверями. А потом вдруг… какая-то женщина… как змея извивалась, хотела меня ужалить… — Он замолчал.

— Какая женщина: молодая, старая? Как хотела ужалить, куда? Может, все-таки она не ужалить хотела? Говори, говори, пожалуйста, — это все очень важно, — сказал Кротов и даже открыл блокнот для записей.

— Ну… молодая была, красивая, — замялся Виктор. — Она хотела, в общем… соблазнить, потому что была совсем голая.

— Как Ева? — уточнил Кротов.

— Ну, наверное… Ее, кажется, так и звали… Кто-то сказал…

— Нуте-с, батенька, тут махровым Фрейдом попахивает. Женщина голая была, говоришь?

— Голая, — сознался, как в постыдном проступке, Виктор.

Кротов долго писал. Виктору стало отчего-то дурно, душно.

— Я открою окно? — спросил Кротова. Тот будто не слышал.

— Так ты мне скажи, у вас с ней все-таки было это?

— Это? В смысле — спали? Нет… Вообще-то не знаю… не понял, — замялся Виктор. — Какая разница, в конце концов!

— Как — какая? Надо же знать, как тебя лечить?

— Меня лечить? — удивился Виктор. — Я просил вас помочь найти мою невесту, Олю…

— Олю? А ты уверен, что она была? Твой сон говорит о том, что у тебя психический сдвиг на сексуальной почве. А Оля — это воплощение твоих сексуальных притязаний, — убедительно сказал Кротов. — Подумай, ведь это так. Оли реально не существует.

— Ну как же… — обалдело посмотрел на Кротова Виктор, уже сомневаясь в своих словах. — Она была. А потом… кажется… пропала…

— Хорошо. Мы сейчас выясним это научным методом. Приборы не соврут. Идем. Заодно проверим, какой у тебя коэффициент интеллекта… — Он улыбнулся. — Посмотрим, голова ты у нас или не голова…

Виктор пошел за Кротовым, как телец на заклание.

V

Лаборатория находилась в противоположном крыле коттеджа. Кротов надел белый халат, вымыл руки, сделал профессиональные распоряжения двум Своим ассистентам — людям средних лет с очень располагающей наружностью. Они делали все сосредоточенно, несуетливо, без лишних разговоров.

Чтобы определить КИ — коэффициент интеллекта, нужно было отвечать на разнообразные вопросы, достраивать заковыристые рисунки, определять необходимые слова в текстах — и все это бесконечно. И отвлекаться нельзя. Виктор чувствовал себя как марафонец, приближающийся к финишу: умри, но доползи. В общем, до финиша Виктор дошел.

Ему уже и не важно было, сколько очков набрал: главное — он победил.

А когда победил, то вспомнил об имени своем, которое по-латыни означает «победитель»; потом приплелись похвалы Кротова, который с начала их знакомства несколько раз красноречиво акцентировал это обстоятельство, что Виктор — именно победитель.

— Не может быть! — вдруг услышал он удивленный возглас Кротова. — Надо проверить.

— Давайте проверим, — корректно согласились оба ассистента и стали просматривать всю программу теста с самого начала. На это ушло минут пятнадцать.

В голове Виктора, в его усталых мозгах, вдруг появилось расслабляющее ощущение физического блаженства — как после вкусного обеда. В такие минуты притупляется бдительность, жгучие проблемы уходят на задний план — человек просто доволен.

Доволен и не бдителен. Не бдителен, а значит, может даже подписать себе приговор. Виктор смог переварить сложнейший американский тест и был теперь собою очень доволен.

— Невероятно! — воскликнул Кротов.

— Да, очень интересно, — подтвердили ассистенты.

Кротов развернулся к подопытному и сделал театральный реверанс в его сторону.

— Ты феномен, мальчик мой! Ты невероятно феноменальный человек. Твой КИ — 145!

— Это много или мало? — поинтересовался Виктор, хотя уже понимал, что это не важно: главное — он стал значим в глазах этих замечательных людей.

— Максимально можно набрать 160, но к этому и близко на моей памяти никто не подходил. У меня КИ — 130. Голова! Ты у нас голова… Нет, ты знаешь кто? Необработанный бриллиант. Тебя надо вставить в оправу, и ты засверкаешь, как «Голубой карбункул». Люди с таким КИ — исторические личности. Это я тебе говорю, — понизил голос Кротов. — Это судьба. Это просто невероятное стечение обстоятельств, что ты попал ко мне. Хотя… все не без причины. Мы должны были встретиться.

— Как хорошо… — улыбнулся Виктор от наплыва комплиментов.

— Теперь важно направить твой интеллект в нужное русло. Многие ведь имеют приличный ум, но распыляются, понимаешь? Сколько таких ранних гениев исчезает бесследно. Был, был вундеркинд, газеты о нем писали, телевидение снимало, а теперь — покажите мне этого вундеркинда! — распалялся от какого-то внутреннего беспокойства Кротов.

Он говорил сейчас несвойственным ему тоном — слишком возбужденным и в то же время испуганным — во всяком случае, говорил он не совсем обдуманно, как раньше.

— В общем, мы займемся тобой. Предстоит еще, конечно, много исследований. Но тут уж ничего не поделаешь! В нашей лаборатории — новейшее оборудование. Только две недели назад смонтировали одну штуку за полмиллиона долларов. Вот как тебе повезло!

— Спасибо, конечно… Но Оля… — слабо напомнил Виктор.

— Я не забыл. — Кротов перестал улыбаться. — Более того, теперь я точно знаю, как ее отыскать, — в прежнем режиме строгости и покровительства заговорил он. — Сейчас ассистенты проведут с тобой ряд экспериментов, а я подготовлюсь к последнему этапу.

Это был приказ, не подчиниться которому было невозможно.

Виктора усадили в специальное кресло, конструкция которого предполагала, что у сидящего в нем расслабляются все до малейшего мускулы. В таком кресле через пять минут сон приходит сам собой, но ассистенты, зная это свойство, просили Виктора сну не поддаваться ни под каким видом, а, наоборот, сосредоточиться. На него надели наушники, подключили провода и — понеслось. Свет в лаборатории то загорался, то гас, мигали лампочки, особенно раздражали красные — как в фотолаборатории, появлялись навязчивые звуки…

Сколько времени прошло — неизвестно. Тело не подчинялось, язык, может, что-то и говорил, но в наушниках ему самому это было не слышно. Кончилось тем, что Виктор просто потерял сознание.

— Просыпайся! Просыпайся! — откуда-то издалека услышал Виктор, и будто бы зазвонил будильник. По звону будильника он открыл глаза, надеясь, что несносный треск прекратится.

Будильника наяву не существовало. Виктор открыл глаза и увидел склоненного над собой Кротова. Виктор лежал на кушетке, в окно пробивался последний луч заходящего солнца.

— Где я?

— Ты у друзей, — ласково ответил Кротов. — Поднимайся! Все эксперименты окончены.

— Эксперименты? — задумался Виктор. — А Оля?

— Оля здесь…

— Где? Неужели вы…

— Нет, это не мы — ты сам. Ты привел нас к ней сам, — на одной ноте проговорил Кротов.

Виктор оглянулся: ассистенты исчезли, комната была другой, пейзаж за окном новый — густой лес. Такой начинается только километров за двести от его родного города.

— Где мы?

— Там, куда ты привел нас.

— Как? — протер глаза Виктор.

— Мы ввели тебя в состояние гипнотического транса, раскрыли подсознание. На подсознательном уровне, который в обычной жизни задавлен впечатлениями жизни, каждый человек вмещает всю Вселенную. Он знает все о каждом. Это теория. Но практически невозможно добраться до глубин подсознания. Во-первых, не позволяет малая мощность современных приборов, во-вторых… очень мало таких людей — медиумов, интеллект которых позволяет весь хаос внешних впечатлений привести в подсознании к общему знаменателю. А ты, Виктор, именно такой человек — ты уникальный человек! — с пафосом закончил Кротов.

— Я хочу ее видеть. После того как я ее увижу, я готов сделать для вас еще массу открытий! — смело сказал Виктор. — Я хочу ее видеть немедленно.

— Чуть позже! Она столько всего перенесла — сейчас встреча с тобой непосильна для нее. Потерпи… Совсем недолго. Тебе надо поесть — с утра ведь ничего не ел, — сказал Кротов. — Она в полном здравии. Она готова с тобой идти на край света, еще дальше, чем забрела сейчас. И она совершенно не жалеет о случившемся — хочет, чтобы ты знал это, — уверял Кротов.

— Но все-таки как вы… или я… нашли ее? — недоумевал Виктор.

— Потом, все потом. Сейчас ты уже больше не вынесешь: твой мозг устал. Поверь мне, победитель!

Виктор подошел к окну, присмотрелся: елки и сосны — густой лес. Господи, вздохнул он про себя, и вдруг на мгновение как будто спала пелена с глаз и он увидел прежний пейзаж. Виктор даже вздрогнул от неожиданности и тут же услышал ласковый, обаятельный голос Кротова, которому невозможно не подчиниться:

— Пойдем, дорогой мой победитель! От голода у тебя могут начаться галлюцинации. Тебе нужно усиленное питание!

И Виктор снова пошел за ним как привязанный. Он только чувствовал, что привязанность эта крепла и заполняла каждую его клеточку, словно Виктор был уже не Виктор, а двойник Кротова.

Они поели в незнакомой комнате за большим овальным столом: еда уже стояла на нем в ожидании их прихода, была вкусной и горячей. Снова пили кофе; Кротов расхваливал его достоинства, а Виктор, вполуха слушая его, пытался вспомнить, где он пил точно такой же густой ароматный кофе… И никак не мог вспомнить.

А потом и вовсе все забыл, потому что произошла смена декораций. Он как сидел за столом, так и оказался вдруг вместе с ним вверженным в какую-то жуткую катастрофу — наподобие крушения поезда. Какие-то люди вынесли его с места катастрофы и принесли в больницу, положили на низкую кровать лицом вниз. Виктору казалось, что от его тела ничего не осталось — только скелет…

Спасатели сказали, что сейчас будут его лечить, и брызнули на него из пульверизатора, отчего тело потеряло чувствительность, как при наркозе. После этого острыми ножами они стали срезать с его спины длинными ремнями кожу, мясо… Виктор лежал и только удивленно думал, где они нашли столько мяса на голых костях…

Спасатели вдруг удалились, а когда снова вернулись, то в категорической форме объявили, что сейчас Виктор умрет. Он пытался сказать им, что ему совсем не больно — зачем же умирать?! Но спасатели были неумолимы: они снова обильно побрызгали на Виктора из новой банки; наркоз был злее и активней, и уже через мгновение Виктор перестал ощущать свое тело, кости, даже мысли — только ужас, как если бы его — живого человека — зарыли в могилу…

Подобный ужас можно терпеть не больше мгновения. Когда оно прошло, Виктор попытался понять, жив он или нет. И на каком он свете: на этом или на том…

Наконец как бы луч света блеснул среди мрака, принеся с собой несказанную радость: жив, жив, жив и еще на этом свете, еще здесь нужен… И голос… Неземной сладостный голос сказал что-то ободряющее. Виктор слышал, но быстро забыл, что именно, потому что в этот момент отделил этот ангельский голос от чужого. Два голоса было в нем, и чужой был побежден — он и пикнуть не смел. Виктор вдруг уяснил, что чужой желал ему смерти. Спасатели чужим голосом говорили ему о смерти. Они говорили, а он, Виктор, даже не видел их лиц — теперь он не узнает их…

VI

Он открыл глаза.

Ничего подобного Виктор раньше никогда не видел и не представлял, что так может быть. Он лежал на широченной кровати на батистовых простынях, под шелковым стеганым одеялом. Одуряющий запах забивал, как надоедливая мошкара, нос. От такого густого запаха мутило и хотелось хоть глотка свежего воздуха. Но открыть окно было невозможно: все стены задрапированы бархатной тканью. В каждом углу комнаты из глиняных сосудов поднимался дымок: курились ароматы.

Виктор лежал не шевелясь. Комнату он осмотрел, глядя вверх, на зеркальный потолок. Он с трудом соображал, во сне все или наяву. Скорее всего, он лежит в богато убранном гробу, или в гробнице, или в пирамиде… Хеопса. Последнее больше всего было похоже на правду.

— Эй, Хеопс! — слабым голосом позвал Виктор.

— Я здесь, мой повелитель, — отозвался нежный женский голос.

— Сгинь! — махнул он рукой.

— Не пугайся, Сын мой…

— Кто ты?

— Я — Матерь Мира. Мы так долго ждали тебя, Сын мой. Наконец, ты сомкнул кольцо кармы и перевоплотился в Сына Божия. Посмотри на меня, Сын мой.

Рядом с ним под одеялом что-то зашевелилось и придвинулось к нему. Обнаженное горячее тело коснулось бедра.

Виктор резко повернулся и увидел прекрасное молодое лицо. Черные волосы восточной красавицы были убраны в сложную прическу. Ее рука легла на его живот.

— Не трогай меня — я голый! — испугался Виктор.

— Ты обнаженный, ты только родился, Сын мой, — тебе нечего стесняться, — продолжала она ровным голосом, а ее рука стала нежно гладить его живот.

— Как хорошо… — выдохнул он.

Не хватало сил сопротивляться. Красота женщины была какая-то неземная, идеальная, совершенная — такую и вообразить трудно. Странными казались ее слова, просто невероятной была ее благорасположенность к Виктору.

Тягучий запах вдруг превратился в райский аромат. Виктор откинул одеяло и увидел обнаженное тело женщины — ее точеную фигуру. Он почувствовал себя сильным, мужественным и желанным…

Невероятной силы разрядка, завершающая соитие, опустошила тело. Виктор зарычал от наслаждения, его захлестнула волна благодарности к лежащей рядом женщине. Он нежно целовал ее, пока, обессиленный, не опрокинулся навзничь рядом с ней.

Он смотрел вверх, в зеркальный потолок, в котором отражались их недвижимые тела. Запах почти перестал ощущаться, уже хотелось, чтобы он стал гуще и снова зарядил бы желанием.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Женщина не шевельнулась. Восточная красавица продолжала лежать с закрытыми глазами; можно было подумать, что жизнь оставила ее, но вот она подняла веки.

— Тебе было хорошо со мной? Скажи, как тебя зовут?

— Матерь Мира. Теперь мы одно целое. Мы вместе будем судить мир, который погряз в пороках, — бесстрастно сказала она.

— Пусть так… Мне все равно. Я хочу тебя. Я знаю, что я сплю и скоро проснусь…

— Ты не спишь, — перебила женщина.

— Сколько тебе лет? Я не могу определить…

— Я живу уже целую вечность.

— Ты очень красиво говоришь, ты — сама красота.

— Я Матерь Мира, а ты Христос, — снова повторила она. — Ты — Сын Божий. — Она повернула к нему лицо. — Твоя прежняя жизнь кончилась, ты вернулся на землю, но ты не знаешь еще, что надо делать. Я, Матерь Мира, имела несколько бесед с самим Отцом. И Господь Саваоф, Царь воинств небесных и чинов ангельских, говорил мне то, что не может сказать даже тебе, возлюбленному своему Сыну.

Женщина села на него верхом, ее груди свесились, и Виктор коснулся острых сосков, скорее почувствовал, чем увидел, как по телу женщины пробежала дрожь желания…

Слабым голосом она сказала, отстранив его руки:

— Если найдется сто тысяч человек в России и миллион людей во всем мире, которые присягнут мне, Матери Мира, этого будет достаточно для отмены Страшного суда. Так сказал Господь Саваоф. Это знаем только ты и я!

Она вдруг забилась в конвульсиях, как при падучей. Возбуждение Виктора исчезло, он огляделся в полутемной бархатной комнате.

Что за ее стенами? Что с ним произошло? Ему показалось, что в углу потолка установлена телекамера…

— Где Кротов?! — заорал Виктор. — Где моя одежда?!

Женщина, придя в себя, ловким движением закинула ему в рот несколько крошечных шариков, похожих на гомеопатические. От неожиданности Виктор закрыл рот и часть шариков проглотил. Его словно парализовало: сначала тело, а потом и сознание. Он перестал понимать, где сон, а где явь.

Он находился в той же комнате — в пирамиде Хеопса. Но драпировка сменила цвет. Кровать оказалась передвинутой. Он лежал поверх покрывала — одетый в светлый балахон, руки на груди.

Сейчас Виктору показалось, что он окончательно пришел в себя и наконец-то смог взглянуть на происходящее незамутненным взглядом. С ним, похоже, делают что хотят. Он не понимал, какая роль отведена ему, но ясно, что сценарий был написан заранее и теперь методично воплощался в жизнь. Пожалуй, в этой ситуации лучше всего прикинуться шутом, но так, чтобы никто не понял, что он играет эту роль. Нельзя допустить только одного: чтобы его опять угостили какой-нибудь гадостью. Быть на территории врага, находиться в его власти и при этом не знать, кто враг, — ситуация не из простых.

— Я воскрес! — громко заявил Виктор и выпучил для пущей важности глаза. — Ко мне, мои ангелы и архангелы!

— О, Сын мой! — воскликнула Матерь Мира, одетая в подобие тоги пурпурного цвета. — Я сама соткала тебе льняное полотно, Отец Небесный повелел облачить тебя в эту ткань, как было две тысячи лет назад…

— Да, я помню. Так и было, — сказал Виктор и встал.

Он внимательно осмотрел наряд женщины и ее новую неимоверно сложную прическу, на возведение которой потребовался, наверно, целый день. Но не мог же он целый день быть в отключке!

Женщина сидела на некоем троне в царственной позе, и любое движение ее тела было по-прежнему соблазнительно, но теперь Виктор не чувствовал к ней никакого влечения — скорее, легкое отвращение.

«Она не главная, — думал Виктор. — Кто же этот Отец небесный? Вот кто главный…»

— Что же ты молчишь, Матерь Мира? — спросил Виктор и чуть не засмеялся, но вовремя принял торжественную позу. — Что хочет от меня Отец небесный? Говори!

— Он хочет, чтобы ты принял крещение.

— Но я же крещен в церкви…

— Церковь — всего лишь ковчег спасения, но он тонет. Наступили последние времена, и каждый должен креститься небесным крещением.

— Хорошо, но я же Сын Божий, меня крестил Иоанн Креститель в Иордане — разве ты не помнишь? — собрал воедино свои скудные сведения Виктор. — Зачем еще раз?

— Ты должен креститься в надмирной купели Матери Мира, которая состоит из слез Богоматери — из моих слез. Без этого у тебя не будет сил на твое божественное служение. Ты жил в мире, не один раз перевоплощаясь и крестясь каждый раз заново. И эти тысячи крещений не помогли тебе. Только после небесного крещения я надену на тебя пурпурный хитон. Так сказал Отец небесный, — строго сообщила женщина.

— Так… а кровь пускать не будут? — почему-то спросил Виктор, вспомнив о вампирах из современных фильмов ужасов.

— Будут только слезы, мои слезы, пролитые о грехах рода человеческого. Драгоценную свою кровь ты уже пролил две тысячи лет назад.

Виктор успокоился, и тут его душу наполнило тихой радостью, а в воздухе словно бы возник крест.

— А зачем Кротов снял с меня крест, а? Ты не знаешь? — совершенно спокойно спросил Виктор.

Женщина напряглась, нить разговора была потеряна.

— Ты непослушный сын, — только и сказала она и взмахнула руками.

Тут же в нескольких местах раздвинулся бархат, и в комнату вошли несколько девушек в белых полупрозрачных хламидах. Они встали рядком и, глядя в пол, забормотали — монотонно и бесстрастно. Пять минут, десять, полчаса все оставались на своих местах. У Виктора заболела голова от навязчивых звуков.

— Матерь Мира — Божья Мать, Матерь Мира — Божья Мать… — безостановочно произносили девушки.

— Замолчите! — вдруг крикнул он.

Его крик возымел странное действие. Девушки, как по команде, начали кружиться на месте. Бормотание усилилось. Виктор посмотрел на Матерь Мира. Та, оставаясь на своем троне, запрокинула голову, закатила глаза и в этом положении тоже вращала телом.

— Дух святой, дух святой сошел на меня! — закричала она.

В тот же момент снова раздвинулся бархат, и явились мужчины в хламидах. Они начали сновать между девушками, не соприкасаясь с ними и не сталкиваясь в столь малом помещении.

— Сын мой, Сын Божий, избери себе невесту! Сегодня день брака! Духовным браком брачуешься, в духовную купель окунаешься! Смотри, Сын мой, смотри и выбирай невесту! — продолжала Матерь Мира, раскачиваясь на троне.

Кружение мужчин и девушек становилось вихреобразным. Они возбуждались от движения, бормотание превратилось в призывные вздохи и восклицания.

— Христосики, христосики родятся от этого брака! Не от похоти мужской, но от Бога! От Бога родятся, от наития духа святого! Дух сошел на вас всех!

Виктор почувствовал, что снова попал в какую-то ловушку. Ужас был в том, что казалось — еще чуть-чуть, и он ринется вместе с беснующимися крутиться, и прыгать, и выкрикивать непонятные и бессмысленные слова.

— Выбирай невесту, выбирай, Сын мой! — приказывала распорядительница действа.

Комната осветилась скрытыми в стенах светильниками. Прояснились лица, которые дотоле невозможно было разглядеть.

Мужчины начали срывать с девушек одеяния и по одной подталкивать к Виктору. Теперь стало понятно, что девушки находятся в трансе: они совсем ничего не понимают, а действуют лишь по приказу.

Одна подошла к Виктору, покрутила бедрами и отошла. Другая, третья… Он старался не смотреть на них, только отрицательно качал головой. Девушки принялись по две и по три подступать к нему, вовлекая в свой хоровод, шаря по телу Виктора возбужденными руками. Он зажмурил глаза. Они облепили его тело своими горячими прикосновениями, он стал отталкивать их в стороны, но девушек было много — не справиться! Через мгновение Виктор тоже остался голышом.

— Прими, прими свою небесную супругу! — приказывала Матерь Мира. На троне сидела уже какая-то другая женщина под белой вуалью. — Прими, Сын мой, свою небесную супругу!

Женщина на троне откинула вуаль.

— Оля! — взревел Виктор. — Господи! Оля… Это я.

Она только ласково улыбнулась ему и с королевским достоинством кивнула. Виктор бросился к ней, обхватил ее ноги.

— Оля! Оля!

— Сын Божий выбрал меня, — ровно сказала та. — Иди ко мне, я твоя.

— Что ты… что ты говоришь! Какой я тебе Сын Божий!

Она прильнула к нему и повела под руку к широкой кровати.

— Пойдем! Ангелы мои, отнесите нас на крыльях любви! — воскликнула она. К Чим подбежали.

— Брысь! Брысь! Не трогайте меня! — стал отбиваться Виктор.

Его невесту цапали чужие мужские руки, хватали за грудь, гладили по бедрам. Он, не долго думая, со всего размаха двинул в скулу одному, другому. От этих ударов, казалось, они испытали одно лишь наслаждение, быстро очухались и снова полезли…

— Что же тут творится? Убью, всех убью! — заорал в исступлении Виктор. — Стерва! — ударил он невесту по ребрам.

Но и она сделалась от этого удара необыкновенно счастливой.

— Бей, бог мой! Убей меня! Так ты снимешь с меня первородный грех. Ну, бей же!

— Оля, Оля, что с тобой? Отойдите от нее, твари мерзкие! Отойдите от нее — сейчас разнесу тут все к чертовой матери! — крикнул Виктор и огляделся.

В дальнем углу комнаты образовался маленький Содом. Голые тела лежали, стояли, копошились на полу в самых разнообразных позах.

— Тьфу! — сплюнул Виктор. — Твари! Мерзкие твари!

Хорошо бы, подумал он, сейчас туда маленькую гранату — сразу подорвать весь гадюшник. Когда Виктор обернулся к невесте, то увидел еще более отвратительную картину: она, его невеста, лежала на кровати между двумя мужчинами и занималась тем же, чем и все в этой комнате.

— Тварь! Стерва! — рванулся он к ней и стал колошматить эту троицу почем зря.

Они не чувствовали ударов. Но, может, в его руках не было сил? Все может быть. Он орал поганые слова и пытался отодрать тела друг от друга, но видел лишь наслаждение на их лицах. Виктор пришел в исступление. Наверно, он сошел бы с ума, если бы не сильнейший удар в спину. И он тут же потерял сознание.