Убийца по имени Ной

I

Виктор проснулся бодрым, принял душ, с аппетитом съел то, что принесла новая дежурная. Волею судеб он вляпался в такое… но унывать нельзя! Он еще может оказаться победителем. Кротов Феликс Родионович не зря обратил на него внимание и первый назвал его победителем.

— Спасибо, Феликс Родионович! — поклонился в зеркало Виктор. — В вас, в вас, дорогой, таилась главная опасность. Вы направили меня по ложному следу.

Виктор радовался маленькой победе. Ему показалось: он обнаружил свою ошибку. Действительно, как только он связался с Кротовым, все и началось.

Коэффициент интеллекта, новое американское оборудование, мысленно хлестал по щекам Кротова Виктор. Но вскоре энтузиазм иссяк, Виктор устыдился. Хорошо, пусть Кротов соблазнил его, но ведь потом он вырвался из его лап. Дальше он, Виктор, сам отдал себя на растерзание, и никто, кроме него, в этом не виноват. Поначалу у него была какая-то идея, правильная, как казалось, мысль. А сейчас он ее не помнит, — вот чудеса! Кажется, мысль была — спасаться! Но это правильная мысль.

Что же неверно? Неужели вот эта случайно встреченная старуха не спасается? И от чего спасаться? Он ведь до сих пор так и не уяснил, от чего надо спасаться. От самого себя или от окружающих? У Ноя ведь как было: спасаться — и все. «Какие же мы все-таки все совки! — впал в минор Виктор. — Потому что бросаемся куда ни попадя, лишь бы необычно было после годов застоя. А что, если сначала бы подумать…» Но чтобы о чем-то думать, надо знать! А он ничего не знает про то, куда со своей идеей о спасении бросился! Вот и замкнулся круг. Совки и невежи, а туда же — спасаться! Да еще других спасать хотят!

По мере приближения к зданию милиции решимость Виктора убывала. Если бы все было так просто, их давно бы уже всех переловили. Неужели за это время никто не сбежал от Ноя и не сообщил в милицию? И что изменилось? Ни-че-го. И сейчас он пойдет и сделает очередную глупость, герой…

У милиции Виктор сел на скамейку неподалеку от выхода. Буквально через минуту он увидел того парня, который ехал с ним в автобусе. Это могло быть совпадение, но не слишком ли их стало много?..

Парень, как бы гуляя, зашел в здание милиции. Виктор вскочил со скамейки и побежал за ним, но того и след простыл.

— Эй, тебе чего? — услышал окрик Виктор и, обернувшись, увидел милиционера, пожилого толстяка.

— Я к начальнику! — выпалил Виктор.

— Начальника нет — я за него! Тебе, парень, что надо-то?

«Ну как, как рассказать этому бегемоту обо всем, — сосредоточенно глядя на него, думал Виктор. — Нет, невозможно. Этот старый пень только все испортит — у него весь ум в пузо ушел».

— Нет, мне к начальнику. К любому начальнику. У вас еще отделение в городе есть? — нашелся Виктор.

— Тебя что — обокрали? — спросил толстяк.

— Обокрали, — согласился Виктор, внутренне ужасаясь тому, что кто-то снова толкает его на ложную дорогу.

Опять чужой голос прорезался — что ему надо? «Смутить, смутить тебя, — пришел ответ, — не поддавайся!»

— Эй, очнись! Много, говорю, украли? — спрашивал толстяк.

— Много… то есть нет! Я лучше потом приду, когда начальник появится.

Виктор осторожно обошел толстяка и направился к выходу.

Погони не было, но до самой гостиницы он бежал не останавливаясь, скованный необъяснимым ужасом. Он заперся у себя в номере и не откликался ни на какой стук. Два-три раза беспокоила дежурная с ужином, но потом стали стучать посторонние, не называясь. Виктор слышал, что пытались открыть замок, но у него был вставлен с внутренней стороны ключ.

К ночи он ясно осознал, что эти посторонние были посланниками церкви Апокалипсиса. Этим вечером должно было состояться первое знакомство молодежи города с церковью Апокалипсиса. Собрание назначено в Клубе железнодорожников, и с самого утра Виктор должен был к нему готовиться. Теперь он вне закона, потому что нарушил все клятвы, договоры и заповеди, какие только возможно. И не посторонние стучали к нему в номер, а сама смерть. Непонятно только, почему она медлила с окончательным приговором, выжидала что-то… Но впереди — целая ночь, любимое ею время.

Виктор, движимый остатками чувства самосохранения, решил спасаться немедленно! Он повторил свой прыжок с балкона в траву. Приземлившись, Виктор притаился, чтобы убедиться, что слежки нет.

Ночь была лунная, теплая, и приятно было лежать в траве. Бархатно-черное глубокое небо, которое бывает только на юге, и мириады ярких звезд успокаивали и умиротворяли, наводя на мысль о величии вечного и смехотворности временных невзгод и переживаний.

Но мысль еще не есть дело…

Виктор услышал, как стукнула его балконная дверь и открылась. Кто-то вышел на его темный балкон, глянул вниз. К первому подошел второй, они о чем-то тихо переговорили и скрылись в комнате.

Дурак, идиот, надо было все-таки заявить в милицию! А теперь что? Сколько их? Устроят облаву и поймают, как куренка!

Он понял, что нужно отбежать от того места как можно дальше. Виктор пересек небольшую площадь и спрятался за сгоревшими киосками. Уже оттуда он наблюдал, как те двое обходили гостиничное здание — не торопясь и оглядываясь. Видимо, они все-таки заметили его сверху, удовлетворенный своей находчивостью, подумал Виктор. Ну и где же они будут искать его дальше? Трудно сказать точно, но один из двоих был, кажется, тот самый парень, который сопровождал Виктора в автобусе. «Ишь, какая я у них важная птица! Что такого они во мне нашли?»

Когда парни скрылись за углом, Виктор решил сейчас же, немедленно, сообщить в милицию — любому дежурному, пусть хоть в камеру посадит, там они не найдут…

В чужом городе ночью добраться до нужного места трудно, особенно если скрываешься от погони. Пока плутал, Виктор не встретил ни единой души, даже собаки или кошки.

Выйдя наконец к зданию милиции, он заметил два знакомых силуэта. Удача была в том, что Виктор первым заметил их и смог спрятаться. Они тоже прятались, но его не видели.

«Ждите, ждите, козлы, — развеселился Виктор, — к начальнику я все равно первый…»

Так прошло два часа: Виктор в засаде и те двое — тоже.

Виктор выждал, когда один из противников вышел из кустов, отошел подальше и рванул к зданию.

И тут его обдало горячим потом: а вдруг дверь милиции закрыта? Почему он ни разу не подумал об этом?

Остались последние три прыжка, уже сзади слышно шлепанье по гравию двух пар ног: кто — кого? Кто — кого? Кто — кого?

Виктор схватился за ручку двери, она поддалась. Он шмыгнул внутрь и там заорал как резаный:

— Помогите, убивают!

В дежурке сорвался с места милиционер и выскочил в коридор с пистолетом. Это был тот самый толстяк.

Виктор стоял против него и тяжело дышал. Толстяк держал его на прицеле. Спустя время опустил руку и презрительно сказал:

— Идиот!

— Где можно сделать заявление?! — рявкнул Виктор. — Это важно. — Он прислонился к стене и стал сползать вниз. — Сейчас упаду… это они колдуют, — еле выговорил и рухнул на пол.

Очнулся он от вылитого на него ведра холодной воды. Открыл глаза, пошевелил руками:

— Где я? Кротов, это ты? А… это вы, товарищ капитан. Помогите, я поднимусь. Мне холодно.

Толстяк взял Виктора под мышки и поставил на ноги.

— Тут через сквер больница. Тебя довести или сам дойдешь?

— Нет. Мне бы чайку попить, согреться. Меня нельзя выпускать на улицу — убьют, — сказал Виктор.

— Понятно. Утром ограбили, а теперь — убьют…

— Я Виктор Гамаюнов, вот мой паспорт. Я хочу сделать заявление, — дрожал Виктор.

— Делай, — разрешил капитан.

— Сказал же: согреться надо. Если я сейчас заболею, то это может быть надолго, и вы ничего не узнаете о том, куда пропадают люди. Я замерз… Люди пропадают — понимаете?

Капитан взял Виктора за локоть.

— Пошли.

Он довел его до конца коридора, там была небольшая камера за решеткой. Капитан открыл замок и втолкнул в камеру Виктора.

— Сейчас принесу бумагу, заявление напишешь, отдашь начальнику. Здесь тебя не убьют?

— Могут. Запросто войдут и пристрелят сквозь решетку — ахнуть не успеете. Где у вас охрана?

— Где надо, — ответил капитан. — Ладно, выходи, отведу тебя наверх.

— И чайку бы горяченького, — взмолился Виктор. — Холодно.

— Бабу под бок не хочешь? Паспорт давай! Слушай… — вдруг разозлился толстяк. — Ты, может, думаешь, что здесь гостиница?

— Да я убежал оттуда. Позвоните, проверьте. И согреться…

— Сейчас проверю, — сказал с угрозой капитан, подошел к телефону, набрал номер. — Василий Петрович? Не спишь? Иванов. Проверь там… Виктор Гамаюнов у вас… Что? Взломали? Хорошо, утром придем разберемся, — и положил трубку.

— Эх, отец… Полчаса никак не въедешь… А мог бы звездочку получить, — вздохнул Виктор.

II

В восемь утра толстяк разбудил Виктора и представил пред светлые очи начальника отделения майора Агапенко.

Виктор, опуская множество подробностей, сделал акцент на единственном событии своей одиссеи. Он рассказал о том, что церковь Апокалипсиса обманным путем вовлекла в свою секту множество людей и использует их в качестве бесплатных рабов на всякого рода сельскохозяйственных работах. Местоположение одного из таких лагерей он может постараться вспомнить, если ехать из того города, где он жил в гостинице «Молодежная». Названия этого города он не знает, но он где-то здесь, неподалеку.

О том, что он был проповедником, Виктор умолчал, но признался, что сам попал в сети этой церкви и бежал.

У майора Агапенко не было слов: такого в его практике еще не случалось. Он и верил, и не верил Виктору, вопросов не задавал, а только рефреном повторял иногда:

— Ну ты найдешь лагерь? Что творят, что творят… Найдешь?

— Должен, — пожимал плечами Виктор.

Толстяк, печатавший на машинке протокол, кряхтел и беспрестанно отирал пот со лба: ну дела…

— Это Красносоветск, — догадался капитан. — Красносоветск, где «Молодежная». Километров с полста, но другой район. Им раскрытие пойдет… — вздохнул он.

— Ничего, нас тоже отметят, — уверенно ответил майор.

— Вы последите у себя. У вас тут тоже плакаты были расклеены, вчера собрание должно было быть в Клубе железнодорожников, — натолкнул на мысль Виктор.

— Батюшки! — всплеснул руками капитан. — Девка-то моя вчера пришла с танцулек этих… в клубе и говорит матери: зачем, говорит, ты меня в грехе родила, теперь вот я мучаюсь. Жена звонит мне сюда, плачет, а я ничего не пойму! Теперь все ясно!

— Их почерк, — подтвердил Виктор. — Значит, все-таки собрание было. Вы за дочкой-то последите: уйдет запросто — и следов не найдете. Это я ответственно заявляю!

— Ладно, — оборвал Агапенко. — Ты, Иванов, отведи парня домой, покорми как следует, а я выясню кой-чего. Ровно в десять чтобы здесь — как штык. Распорядись насчет машины — поедем, Или ты не спал?

— Я поеду, поеду! — поспешно сказал капитан, а у Виктора спросил: — Ты с дочкой поговоришь? Про дурь-то ее?

— Нет, нет, нет, — замахал руками Виктор. — Потом, потом когда-нибудь. У меня у самого невеста так пропала.

— Да ну? — удивились оба милиционера.

Майор добавил:

— Ишь, какая зараза, а так не подумаешь: церковь и церковь — значит, про Бога, а тут вон чего. Надо будет у настоятеля консультацию просить. Нет, ну надо же так… Я видел эти объявления, но неужели секта? Это вот раньше были баптисты там, пятидесятники… Помню, сажали — было дело. Но они скрывались, их еще найти надо было. А эти — объявления пишут. Сколько развелось: не одни, так другие — поди разбери, чего проповедуют.

— Да, вот и я поэтому влип, что не разобрался сразу, — добавил Виктор. — Вы не представляете, как это ужасно. — Он закрыл глаза, содрогнулся, вспоминая.

— У них, стало быть, разрешение есть на свою деятельность. Ну ладно, разберемся. А ты, Виктор, не того?.. Не врешь про все это?

— Я? — обалдело глянул на майора Виктор. — Да я вам такое могу порассказать. Если сразу, так голова с катушек слетит. Но вы можете мне не верить — ваше дело. Я все равно найду к кому обратиться, — если не убьют, конечно… У них с отказниками строго… Вот что! — добавил он. — Мать ничего обо мне не знает… Сегодня какое число?

— Двадцать шестое… августа, — подсказал Иванов.

— Господи!.. Три месяца. Мне нужно срочно ей сообщить, что я жив!

— Три месяца? — поразился Иванов. — И где ж ты все время был? В том лагере?

— И в том, и в другом, и в третьем.

Капитан многозначительно переглянулся с майором.

— Ладно, звони. Ты код знаешь? — пододвинул к нему телефонный аппарат майор. — А паспорт твой мы пока заберем. Пока будешь на казенном довольствии. У капитана супруга так готовит — сам уйти не захочешь. Ну, звони… И дочка — красавица. Она как увидит тебя — отпадет! Во жених, да?

— Как хотите… — усмехнулся Виктор. — Этим меня не удержишь…

— Ну, ну, — покровительственно сказал майор. — В твой Сосновск можно по автомату. А ты сказал «удержать» про что: про дочку или про паспорт?

— Про то и другое! — отрезал Виктор.

Он набирал цифры кода, и вдруг волнение прорвалось наружу: жилка на виске задергалась…

— Мама? Это я, Виктор! Мама, я живой, не переживай! Живой… Ну не плачь, потом поплачешь, мама! Ольга не нашлась? Что?.. Убили?.. Вадима Ильича убили?.. Утром?.. — Он не стал слушать дальше, в изнеможении положил трубку на рычаг. — Какой ужас… Это месть, это за меня месть. — Он опустился на стул.

— Что, что?!

— Ее отца убили… Сегодня машина сбила.

Зло навалилось тяжеленным грузом, отчаянием и неверием ни в какое спасение… Мафия бессмертна. Секта — это мафия новой формации, с ней невозможно бороться — она опутала сетями все пространство.

Почему он связал убийство отца Ольги со своей изменой учению — он не знал, но чувствовал, что иначе просто быть не может.

Иванов довел под руку Виктора до своего дома. Там его хорошо накормили. Щебетание, охи и ахи дочки капитана, смазливенькой пухляночки, заставили Виктора внутренне собраться. Он смотрел на дочку, а видел повешенную. Та ведь тоже была живая и, наверно, так же мило щебетала. Виктор вдруг сказал:

— Если узнаю, что ходишь на подобные сборища, голову оторву — поняла, дура?

— Хорошо, — испугалась дочка и, обиженная, выскочила из-за стола. — Сам дурак! — крикнула из соседней комнаты.

— Правильно, правильно, Витенька, — похвалила его обиженная на дочку мать. — Распустилась молодежь. Кто же нас в старости кормить будет? Лучше б я абортов не делала. Было б сейчас много детей, хотя бы один приличный вышел. А это что…

— Виктор, пошли! — поднялся из-за стола капитан. — Вот… вот из-за них все! А ты заверни нам с собой что-нибудь.

«Интересно, как бы они сейчас заговорили, если б на том кладбище я зарыл их дочку? Идиоты, все идиоты! — думал по дороге в отделение Виктор. — Чего все делят, ищут виноватого, когда существует смерть и никто не избежит ее?» Бедная Оля. Бедная, бедная… Как хочется ее сейчас увидеть — но только ту, прежнюю. А какая она была прежняя? Виктор забыл. И Вероника… Какое она имеет отношение к его жизни? Ах да, он жениться на ней хотел.

Там, в горном концлагере, в самом начале его пути на Голгофу, к нему являлась она, Оля. Она, и никто другой, и что-то такое она с ним сделала — мозги запудрила. А потом, хоть и отнекивался Ной, но в дом на заброшенном кладбище приходила Вероника и уговаривала его не противоречить. Обе они сыграли какую-то роковую роль в его судьбе. Неужели они связаны между собой: Оля и Вероника, две невесты?

Нет, так не бывает. Кому рассказать — не поверят. Жил себе тихо, спокойно, никого не трогал, писал диплом…

— Эй, проснись! — потряс за плечо Виктора Иванов. — Садись в машину, на переднее сиденье — будешь Сусаниным.

— А вдруг я не вспомню дорогу? — спросил Виктор. — Больше у меня никаких зацепок нет. — Он вопросительно посмотрел на капитана.

— Вспомнишь! — заявил толстяк. — А не вспомнишь — заставим, — засмеялся он натужно.

До Красносоветска ехали на милицейской «Волге» около часа. В город въехали как раз со стороны того микрорайона, где находилась гостиница «Молодежная».

— Да, да, это тут! — вскричал Виктор. — Узнаю.

— А как ты сюда попал? — спросил вдруг Агапенко.

— Сюда? — запнулся Виктор. — Сюда — из другого лагеря, в горах, но его я ни за что не найду. Это все Кавказские горы надо прочесать…

— Так, так… — серьезно заговорил Агапенко. — А ты знаешь, что ваша церковь увела из этого города уже шесть душ? Все пропали без вести. Четыре девушки и два парня — от шестнадцати до двадцати.

— Почему «наша»? Я не имею к этой церкви никакого отношения. Меня самого одурачили — вы понимаете? У меня невеста пропала, я захотел найти ее — и сам… Понимаете?

— Понимаем, — сказал майор. — Как не понимать! Ну, вот твоя «Молодежная». Куда дальше?

— Сейчас мимо вон того культурно-спортивного комплекса в город, к центру, и дальше…

— Вась, слышал? — обратился Иванов к водителю. — Только через мэрию двигай — там тормознешь.

Водитель оказался уроженцем Красносоветска и знал окрестности как свои пять пальцев. Он попытался выяснить, по какому пути двигаться от города, но Виктор мог ориентироваться только визуально.

Около мэрии, бывшего горкома партии, их ждали два грузовика с омоновцами, а из здания мэрии вдруг вышел — Виктор не поверил своим глазам! — полковник Воронов.

— Видишь, — сказал он, — я же говорил, что встретимся.

— Я могу не найти лагерь, — промямлил Виктор. — Это далеко…

— Будем искать, пока не найдем! — заверил Иванов.

Агапенко на Виктора теперь не обращал внимания, сосредоточив его на Воронове. Они тихо переговаривались сзади. «Волга» миновала город и вырвалась на простор. На расстоянии двигались грузовики.

Воронов несколько раз обращался к Виктору, спрашивая о лагере и его обитателях. Все ответы, видимо, подтверждали его догадки. Во всяком случае, давали большую надежду на успешное завершение операции.

III

Конечно, вероятность того, что Виктор найдет тот лагерь в степи, была ничтожна. Можно было надеяться только на чудо. Как выяснилось, он совершенно не помнил дорогу. Вот уже и виноградники проехали, начались один за другим придорожные поселки… Этого точно не было. Вернулись назад.

Водитель углядел боковую, без указателей, дорогу, сказал, что не знает, куда она ведет. Ехали по ней с полчаса — никаких признаков. Еще свернули, потом еще — все по инициативе водителя. Прошло около четырех часов, блуждали по степи без толку.

— Ну что, Сусанин: три дороги, развилка, — сказал водитель и остановил машину. — Две дороги еле видны, тупиковые… Куда едем?

— Не знаю! Не знаю! — заорал Виктор. — Я не следил за дорогой и камушков не кидал. Что вы так на меня смотрите?! Хотите — расстреливайте, хотите — закопайте здесь живым! Я не знаю. Я не помню дорогу!

— Погоди! — сказал Иванов. — Ты нам живой нужен.

Виктор открыл дверцу и пошел по еле заметной дороге — по двум колеям на иссохшей траве. Он отошел довольно далеко, милиционеры уж подумали, не бегство ли это…

— Сюда! Сюда! — вдруг закричал Виктор.

На земле крест-накрест лежали две дохлые гадюки.

— Гадюки — это их знак. Дьявол в Священном писании называется древним змием. Дьявол, приняв образ змия, явился Адаму и Еве в раю и обольстил их. В этой церкви делают то же самое. Я уверен, что теперь мы на правильном пути. Несомненно… Это их знак, их дорожный знак. Мы найдем их.

Ехали медленно, грузовики — много дальше «Волги». Виктор глядел только вперед и первым заметил знакомые очертания степного лагеря. За несколько сот метров до него проехали мимо еще одного знака: две гадюки лежали параллельно. Воронов махнул рукой из окна машины, и грузовики стали увеличивать скорость. Обогнав «Волгу», они помчались к цели.

Один остановился перед воротами лагеря, другой, обогнув забор, стал напротив — с другой стороны. Из грузовиков посыпались как горох омоновцы.

Но воевать было не с кем. Лагерь оказался пуст. Судя по всему, эвакуация происходила в большой спешке. На земле валялись тут и там алюминиевая посуда, одеяла, одежда. Все, что падало, не подбирали.

Бойцы стояли в оцепенении, а милицейские чины тщательно обыскивали домик за домиком, комнату за комнатой. Ноевы апартаменты были пусты: ни книжки, ни бумажки, ни той знаменитой табуретки, из которой была извлечена жидкость, пахнущая валерьянкой, которую хлебнул Виктор и отключился.

— Странно… — заключил Виктор, когда все собрались под навесом за столом.

— Странно, — подтвердил полковник. — Кто-то предупредил. Кто? — глянул он на Виктора.

— Так быстро… мгновенно… — все еще удивлялся Виктор. — Не знаю. А может, они еще вернутся? Они ведь с работ приезжали только к ночи, а с тех пор как убили Ноя этого лагеря, я не знаю, есть ли у них начальник.

— Кого, ты говоришь, убили? Ноя? Это что — кличка?

— Это должность, — ответил Виктор. — Типа главного… — Он задумался, потом решился сказать: — Я знаю место, где его зарыли.

— Понятно… — произнес полковник. — Покажешь.

Виктор понял, что ему шьют дело.

— Я не участвовал в убийстве, — сказал, словно поклялся, Виктор. — Я в этом не виновен. — А про себя молился: «Прости, Господи! Не знал, что так кончится! Господи, прости!»

Все пошли осматривать скважину.

— Дорогое удовольствие, — сказал Воронов. — В степи — скважина. И с умом сделано. Толковые ребята.

Вечером в лагерь никто не возвратился. Ночь прошла спокойно. Начальство совещалось. Виктор лежал, ничего не предпринимая, положившись на волю Божию. Если надо — и так спасет. А суждено под суд идти — ну что ж, значит, заслужил. Виктор не узнавал себя. Он стал совершенно другим. Он не узнавал ни своих прежних мыслей, ни чувств, ни желаний.

Прежний Виктор умер и устроил себе пышные похороны: за ночь перед его мысленным взором прошли все его близкие, родные и знакомые; с каждым из них он попрощался, простил всех и у каждого попросил прощения. И вот какая интересная история получилась: многие из его прежних знакомых тоже как бы умерли для него. Другие, которых было совсем мало, вдруг проявились по-новому. И в это опасное и неведомое приключение именно их он взял бы с собой. Потому что эти немногие… настоящие, на них можно положиться в любой ситуации, они не продадут и не предадут, не оставят погибать раненого на дороге. Он вдруг затосковал по этим людям, а ведь еще неизвестно, когда он встретится с ними и встретится ли вообще…

Удивительно, что среди настоящих оказалась и его бывшая невеста Оля. Роковое стечение обстоятельств разъединило их, сделало не похожими на самих себя. Все в прошлом… Нужны ли они теперь друг другу? Тем более после Вероники. Виктор старался совсем не думать о ней, потому что, оказывается, он так и не постиг ее сути. Все так запуталось, что и не хотелось ничего распутывать. Вероника была словно с другой планеты, неведомо каким образом занесена на грешную землю. Ей, кажется, нечего было на ней делать. У нее не было корней на этой земле, под утро пришло в голову Виктору. Странное открытие, удивился он сам себе.

Весь следующий день — изнурительно жаркий — Виктора не трогали и как будто не замечали. Был произведен тщательнейший досмотр лагеря, но ничего существенного не обнаружили. Омоновцы не отходили от скважины — обливались ледяной водой из единственного оставшегося ведра. Здоровые ребята, и нервы крепкие, втайне завидовал им Виктор. Много бы дал он сейчас, чтобы вот так, как они, жизнерадостно хохотать.

Еще одна ночь прошла спокойно и без приключений — для оперативников. Виктор после вчерашних своих похорон стал потихоньку воскрешать себя. Но дело двигалось туго. Он никак не мог понять, почему он поверил во всю эту галиматью. Вот ведь сейчас лежит он на той же кровати, что и несколько дней назад, и никаким праведником стать не мечтает. Более того, ему стыдно за всю ту глупость, которую он сотворил. Если бы только глупость! Между двумя посещениями этого лагеря лежала дикая смерть той девушки, имени которой он так и не знает. Господи, что же это было? Неужели так же заморочены все те братья и сестры, которые, как настоящие религиозные фанатики, могут спать на голой земле, питаться одним хлебом, молиться… Стоп, а кому же они молятся? Ведь не тому Богу, которому молятся в русских церквах — открыто…

Они прячутся, придумывают что-то свое, настаивают на каком-то личном опыте, как будто не было опыта поколений, впадают в экстаз. Неужели они молятся… самому сатане? Да, вот откуда это дьявольское выражение лица у Ноя, вот откуда слепой фанатизм и бесчеловечность, которую Виктор принимал в ослеплении за плоды веры. Собственно, бесчеловечность и есть действительный плод их веры, их служения сатане. И сатана их слышит. Это ужасное откровение повергло Виктора в ужас: он вместе с ними участвовал в их шабашах! Виктор чувствовал, что близок к разгадке происшедшего, но ему теперь совершенно необходимо поговорить со знающим человеком… со священником.

Да, но сейчас это вряд ли возможно: Виктор понял, что в ближайшем будущем ему придется говорить только с милиционерами. Зачем полез на рожон — в милицию?! Надо было как-то самому потихоньку распутать дело… И не убили бы его те двое в Новоспасске — они просто пугали его. Сколько раз его могли бы уже убить, но для чего-то хранит его Бог.

Рано утром его разбудил Иванов, изнемогший от жары и усталости походного быта, и велел показать могилу… Это место Виктор мог показать точно…

Омоновцы, вооружившись лопатами, стали раскидывать землю. Вскоре наткнулись на нетронутый пласт. Тела не было.

— Воскрес! — предположил товарищ полковник.

— Они его с собой забрали… — растерянно сказал Виктор, а сам вдруг подумал: а было ли убийство?

Тут Воронов, не сдерживая гнева и не выбирая выражений, задал жару всем: всех заставил немедленно проинспектировать окрестности лагеря на предмет поиска возможной другой могилы. Виктор попытался было убедить его, что у обитателей лагеря не было времени для перепрятывания трупа, но это только распалило руководителя операции.

— Пока не найдем труп — не уедем! — рявкнул он.

Приказ есть приказ — весь наличный состав принялся за его исполнение, пока солнце стояло низко.

В течение получаса нашли две женские могилы. Полковник был удовлетворен.

После того как фотограф запечатлел находки во всех видах, трупы завернули в брезент и закинули в грузовик. Последовал приказ оставить пустой лагерь.

Снова впереди поехала «Волга», а следом за ней два грузовика. Они ехали и ехали по едва заметной колее, но развилки со змеями все не было видно.

— Товарищ полковник, — испуганным голосом доложил водитель, — этой дороги раньше не было. Чертовщина какая-то.

— Поворачивай назад, ищи развилку, — скомандовал полковник. — Без паники!

Водитель развернулся, поехал в противоположную сторону и совсем сбился с пути. От одной колеи отходили другие. Развилки со змеями не было в помине.

Крутились часа полтора.

— Бензин кончается, — сказал водитель. — Будто бес крутит.

— Давай вперед, не сворачивая! Куда-нибудь да выедем! Сейчас вертолет вызову! — Полковник достал из кармана радиотелефон. Но связи не было — помехи.

— Кто может — молитесь, — сказал Виктор. — Помоги, Господи!

Все сразу замолчали. Никого не радовала перспектива провести день в степи под палящим солнцем.

Только через два часа они наткнулись на потерянный знак развилки. От него уже выехали к шоссе без приключений. Метров сто машина проехала по шоссе и остановилась.

IV

К вечеру добрались до Красносоветска. Все были до предела измотаны. Виктора отправили в КПЗ.

— Ничего, парень, скоро все выяснится. Мы ведь о тебе заботимся! Ведь если тебя поймают эти… черти твои, они же тебя освежуют. Понимать должен. Ты же для них кто? Предатель. Так что сиди пока…

Виктор и сидел. Вернее — лежал в одних плавках. Его одежда после похода была мокрая от пота. А в камере стояла страшная духота. Одно хорошо — это была одиночка.

Виктор сколько раз слышал: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Но все как-то мимо сознания пропускал: мол, у других может быть — только не у меня. Ан так и вышло. Это, конечно, весьма печально.

Но существует и другая пословица: не пойман — не вор. Его, Виктора, не поймали — он сам пришел, поэтому не получится у них пришить ему дело.

Утром принесли завтрак, днем — обед. К вечеру пришли двое конвойных в штатском и повели его куда-то. Виктору было все равно куда. Шли садами и огородами — видимо, чтобы не привлекать ничьего внимания.

Около здания городской больницы состоялась новая встреча с полковником. Тот похлопал Виктора по плечу, не скрывая своего хорошего настроения.

— Найденные трупы опознали. Две молодые женщины были в розыске два года. Слушай, неужели они там так два года и прожили? Лагерь оборудован даже раньше. Ты видел, как их убили? — Он вел Виктора по коридорам больницы.

— Нет, не видел, — ответил Виктор. — Я был в лагере только трое или четверо суток. А куда мы идем?

— Предварительное заключение — они умерли от сердечного приступа. Как ты думаешь — почему? — снова спросил полковник, будто и не слышал вопроса Виктора.

— От религиозного экстаза…

— Как это? — удивился полковник.

— Или от безысходности. — Виктор тоже сделал вид, что не слышал, о чем спрашивает полковник. — Или от тяжелой работы. Это уже ненормальные люди, понятно? Это зомби, рабы — я же говорил! Они так преданы своему учению, что готовы умереть за него или убить инакомыслящего — им только внуши! Вы не понимаете, кого вы ищете и кого найдете, если обнаружите…

— Умен ты, я вижу. — Полковник остановился перед дверью главврача. — Мы так подумали: если ты так долго находился у них, может, тебя надо полечить? Ты же сам говоришь, что бесследно это дело не проходит…

— Да скажите уж, что освидетельствовать хотите, — я не обижусь!

— Нет, хотим помочь тебе. — Полковник распахнул дверь.

И Виктор пошел по рукам врачей: сначала сделали экспресс-анализ крови, потом терапевт прослушал сердце, легкие, помял живот, следом осмотрели его отоларинголог, окулист, хирург, еще кто-то.

Виктор расслабленно лежал на застеленной клеенкой кушетке.

— Встаньте, пожалуйста, — услышал он вдруг до боли знакомый голос и не поверил ушам: откуда? Тогда он открыл глаза…

— Кротов! — воскликнул Виктор.

— Тихо, — испугался тот, приложив палец к губам. — Виктор, что вы натворили?

— Что вы тут делаете?

— Меня вызвали из Москвы как специалиста по… неважно. Как невропатолога.

— Неужели? — съязвил Виктор.

— Я не понимаю вашей иронии, дорогой. Но я чувствую, что вы здорово влипли!

— Я сейчас сделаю так, что влипнете и вы! — громко сказал Виктор.

— Виктор, поостерегитесь так говорить. Подобными заявлениями вы только повредите себе. Я поставлю вам плохой диагноз, и вас отправят на лечение. Что вы, в самом деле… Я удивлен! Как вас занесло сюда?

— Вашими молитвами, — презрительно сказал Виктор.

— Я действительно много о вас думал. Вы подавали такие надежды! Ну скажите, что вы натворили?

— Разоблачил секту!

— Скажите пожалуйста! — восхищенно сказал Кротов. — Какой вы молодец! Я всегда — слышите, всегда — верил в вас!

— Сдается мне, что вы из той же самой секты! — презрительно сказал Виктор.

— А мне кажется, что у вас, Виктор, все же нелады с головой! По счастливой случайности я оказался рядом с вами в столь опасный для вас период жизни… Я могу помочь вам. Я просто знаю, что такое попасть в руки так называемого правосудия. Это как минимум сломанная судьба, а как максимум… О! Тут тоже множество возможностей! Я краем уха слышал, что вас вот-вот должны перевести в московскую Бутырку, а там вами займутся специалисты. Вам инкриминируют убийства, посягательство на права и свободу граждан и кое-что еще. Я рискую своей карьерой, разговаривая с вами. Но я уверен, что ничего такого вы не совершали! — патетически-взволнованно закончил Кротов и, понизив голос, добавил: — Я могу помочь вам бежать.

— И что же вы потребуете взамен? — ухватился, пока еще не крепко, Виктор за новую возможность. Тут конечно же есть обман, но нет времени раздумывать, чтобы совсем не потерять эту возможность. — Вы так рискуете…

— Вы помните, Виктор, — ваш коэффициент интеллекта достаточно высок, чтобы правильно оценить всякую ситуацию. Я преклоняюсь перед такими людьми, потому что сыт по горло человеческой тупостью и глупостью. Такие люди, как вы, встречаются чрезвычайно редко — это достояние нации. Милиционеры этого никогда не поймут. Это могу понять только я.

— Вы знали, что я здесь?

— Нет. Это удивительная случайность; я потерял вас из виду и очень, очень рад встрече! Мы тогда не поняли друг друга, но теперь, надеюсь, поймем. Я сделаю для этого все! Я искренне, искренне рад встрече! — Кротов, кажется, даже пустил слезу. — Мы объяснимся, все недоразумения исчезнут. Но только на свободе. В Бутырке я ничего не смогу для вас сделать!

Виктор и верил, и не верил ему: опять та же история! Что же это за человек? Тем временем в комнату вошел еще какой-то врач, стал раскладывать на столе свои инструменты.

Кротов сказал:

— Завтра придется назначить новое обследование.

А глазами показал на окно: мол, согласен бежать?

— Пожалуйста, — развязно ответил Виктор.

Когда Виктора возвращали в камеру, он вдруг заорал и стал упираться:

— Не имеете права! Отпустите! Буду жаловаться! Приведите ко мне адвоката! Отпустите меня — я ни в чем не виноват!

— Пошел! — толкнули его конвоиры.

Виктор заметался внутри, как тигр в клетке. Когда первая волна гнева утихла, Виктор обессиленно сел на нары.

«Господи, на все Твоя воля», — смиренно подумал он и лег. И решил ни о чем не думать: ни о своем положении, ни о Кротове, ни о его удивительном появлении — все равно всего не учтешь и до истины не докопаешься.

— Господи, пусть будет завтра так: если мне надо бежать с Кротовым — пусть удастся этот побег. Если же нужно оставаться под следствием — пусть сразу же ничего не получится с этим побегом! — с детской верой тихо сказал он вслух, чтобы Бог действительно услышал. Потом закрыл глаза и сразу же заснул.

— На выход!

Утром железная дверь открылась.

— Свобода? — игриво спросил Виктор у конвоира.

— Угу, фабрика такая есть, — усмехнулся тот. — Молчать!

Виктора вновь привели в больницу, где его опять ждал полковник. Тот чем-то был сильно озабочен и, введя его в знакомый кабинет главврача, велел дожидаться.

«Если б ты только знал, чего заставляешь дожидаться, — усмехнулся Виктор, — не был бы так самодоволен и уверен в себе. О звездочке новой уже думаешь? Не будет тебе звездочки!»

По-деловому в кабинет вошел Кротов, поздоровался с главврачом, кивнул Виктору, зашел в соседнюю комнату и крикнул:

— Гамаюнов, зайдите!

— Иди — и без глупостей! — строго сказал ему главврач.

Виктор пристально посмотрел на него, как бы прощаясь и давая шанс понять, что он сейчас убежит и ему, главврачу, придется отвечать… Но главврач бы уверен, что никуда Виктор не денется. Значит, он освободил себя от всякой моральной ответственности за побег. Уплыла золотая рыбка — только хвостом вильнула!

Виктор зашел в комнату к Кротову. Тот четко и негромко изложил план побега: сейчас он его осмотрит, потом его выведут на крыльцо больницы. У него будет не более трех минут, чтобы впрыгнуть в стоящий серый «жигуль» 24–42: задняя левая дверца будет открыта.

Именно так и было разыграно действие — как по нотам. «Жигуль» рванул с места и сразу же завернул за угол больницы, прямо на глазах конвоиров исчезнув из виду. Следующий маневр «жигуля» был гениален. Он не стал уходить от погони, а, миновав перекресток, на следующей же улице въехал в раскрытые ворота. Ворота закрылись, машина въехала в гараж.

Только спустя несколько минут мимо промчалась милицейская машина с сиреной. Но уж теперь она понеслась искать ветра в поле…

— Слава Тебе, Господи! — выдохнул Виктор, собираясь поблагодарить и водителя.

— Моисей помог тебе, запомни! — безразлично ответил водитель. — Теперь иди в дом. Моя миссия закончена…

Виктор осторожно выбрался наружу — через дверь в воротах гаража. На пороге дома стояла Вероника.

— Сюда, сюда, быстрее, — звала она его.

Виктор кинулся ей навстречу и заключил в объятья.

— Вероника, чудо мое… Чудо! Откуда ты?

— Идем в дом, все в доме, — не отрывалась она от него.

Так, обнявшись, они и вошли внутрь. Внутри — ничего особенного: обычный провинциальный интерьер. Стол посредине, телевизор, огромный старый шкаф и диван… Вот к нему-то и повел Виктор Веронику.

— Хочу тебя, чудо! Какая ты красивая… — целовал он ее.

— Погоди, не надо! У нас мало времени…

— Это ты спасла меня, милая? Люблю тебя… — не выпускал ее из своих объятий Виктор и уже повалил на диван.

Ей трудно было бороться с ним, потому что хотелось того же, что и ему. Виктор чувствовал это и был настойчив.

— Мы не одни, нельзя! — все-таки смогла оттолкнуть его Вероника. — Потом… Сначала давай о деле.

Виктор отсел от нее на другой конец дивана. Она оправила платье, подобрала волосы у зеркала — специально медленно, чтобы дать возможность ему остыть.

— Ну вот, все. — Вероника села напротив него на стул. — Мы должны серьезно поговорить… Мы в ловушке.

— Выберемся! Главное, ты опять со мной, — ответил он, все еще не глядя на нее.

— Ты не понимаешь! Нужно окончательно решать: или ты с ними, или тебе конец! — с надрывом сказала она.

— Ни то ни другое. Мы сейчас встанем и выйдем из этого дома, и никто не посмеет нам помешать. Я люблю тебя, — заявил он.

— Нет, ты ничего не понимаешь… — заплакала Вероника. — От них никуда невозможно скрыться. Они спасают тебя, чтобы потом еще больше погубить.

— Кто — они?! — закричал Виктор. — Ты что — тоже в этой шайке?!

— Не кричи, прошу тебя, — плакала она. — Я должна уговорить тебя, или… или мы больше никогда не увидимся.

— А если уговоришь? — исподлобья спросил Виктор.

— Тогда у нас будут безопасность, деньги, работа.

— Работа на погибель невинных душ… — произнес Виктор. — Я знаю их работу. Нет. Ни за что. Никогда.

— Ты слишком много знаешь — они уничтожат тебя. Если согласишься, у тебя будет все. Ты им нравишься. Они говорят, что у тебя хорошие мозги и уникальная способность выходить из любой ситуации. Они говорят, что ты умный, по-настоящему умный человек… И ты никогда не займешь достойного своему уму положения. Только они могут тебе в этом помочь, — с жаром говорила Вероника.

— Да, я умный, я все понял про них… — усмехнулся Виктор. — А ты? Что тебя с ними связывает? Ты уже согласилась?

— Это ты меня втравил во все это! — крикнула она.

— Я?

— Ты! Ты все прекрасно знал… А теперь я влипла!

— Что я знал? Куда я тебя втравил?

— Я беременна! — сообщила она с вызовом.

— От кого? — схватил ее за руку Виктор и привлек к себе на диван. — От кого ты беременна?

— От тебя!

— Это же здорово! Надеюсь, у тебя хватит ума не делать аборт, а?

— Нет, я не сделаю… Я продам ребенка.

— Что? — не понял Виктор. — Продашь? Ты чокнулась?

— За большие деньги. Это ходовой товар.

Виктор залепил ей пощечину.

— Стерва! Как же ты до этого дошла… Я собственными руками задушу тебя, гадина. — Он вцепился ей в шею, но руки не слушались, тряслись. — Скажи, что ты пошутила. Вероника, скажи…

— Другого выхода теперь нет.

— Я найду выход. Ты любишь меня? — заглянул ей в глаза Виктор, но увидел там пустоту, космическую пустоту…

— При чем здесь это! — вскрикнула она. — У нас есть шанс жить вместе, если ты не будешь таким идиотом, понимаешь?

— Понимаю, понимаю, — попытался успокоить ее Виктор. — Тебе ведь нельзя волноваться теперь?

— Нельзя! Потому что мой ребенок дорого стоит. Чем красивее и здоровее он будет, тем дороже он будет стоить, — спокойно сказала Вероника.

— Ты вообще здорова? Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? Это, в конце концов, и мой ребенок… Как ты можешь его продать? — осторожно говорил Виктор.

— Я заключила договор. У меня нет другого выхода.

— Хорошо. После того как ты его продашь, что ты собираешься делать? — снова заглянул ей в глаза Виктор и увидел потепление.

— Мы можем пожениться. И завести своих детей…

— Которых не будем продавать… — подсказал Виктор.

— Да. Я больше не буду заключать таких договоров.

— И сколько же, интересно, ты получишь за этого ребенка?

— Не знаю. Я поднимаю цену. Сначала… В самом начале, еще в том городе, где я жила, они вскружили мне голову, что я, такая красивая, должна рожать для спасения нации красивых детей и отдавать их движению, чтобы оно воспитывало их как следует… За это мне обещали полное материальное обеспечение. Они указали мне, что я должна забеременеть от тебя, а потом я кое-что поняла в их движении и стала требовать деньги. Я случайно узнала, что ребенок вовсе не для движения, а для богатых семей в Америке. Они хотят усыновить его — понимаешь? Он попадет в хорошие руки. Ему там будет лучше. Ну что ты молчишь? — Она стала трясти его за руку. — Мне дадут приличные деньги… Нам надолго хватит!

— Стерва! — Виктор дал ей пощечину.

— Я стерва? — вдруг возмутилась она, и лицо ее стало злое. — А ты кто? Сколько тебе заплатили, чтобы… осеменить меня? Ты же сам им продался! Или ты веришь в их галиматью?

Рука Виктора потянулась еще ударить, избить ее, уничтожить: как она посмела сказать, что он продался! Это клевета, она себя хочет выгородить. Он бы избил ее до смерти, если б вдруг сам не почувствовал укор совести: он тоже не без греха. Но, во всяком случае, наглая ложь, что ему заплатили за это… Он действительно был влюблен в нее и сейчас попытался посмотреть на Веронику теми влюбленными глазами. Но ничего не получалось: перед ним сидел чужой человек. Чужой, но скованный с ним одной цепью. Виктор немедленно порвал бы эту цепь, если б не ребенок.

— Послушай, а ты не врешь про ребенка? — спросил он.

— А как ты думаешь? — усмехнулась она. — Ты трахался со мной почти три недели и не предохранялся…

— Я надеялся, что ты сама… — пожал плечами Виктор.

— Сама! — передразнила она. — Я сама, а ты тут ни при чем? Что же теперь руками машешь? Да ты по уши в дерьме! Я, рискуя жизнью, упросила их привести к тебе… там, на кладбище. Они решили уже убрать тебя, но я уговорила.

— Ты уговорила? — удивился Виктор. — Значит, они считаются с тобой? Чем же ты так угодила?

— Тем же, чем и ты…

— Не понимаю! — ждал разъяснений Виктор.

— Ты же подписал договор… своей кровью!

— Это чушь! Я не верю в этот договор! Мало ли что можно подписать с запудренными мозгами!

— Это не важно, какие мозги. Главное — подписал, теперь ты в их власти. Существуют только два выхода: смерть или быть с ними заодно.

— Смерть! — воскликнул Виктор. — Я выбираю смерть, только не с ними!

— А я еще хочу жить — ясно? — огрызнулась она. — И я буду с ними. Я лично ничего плохого не делаю. Я рожу ребенка, и мне для этого создали великолепные условия!

— Дура! Они не отстанут от тебя! Ты вырастишь одного, потом заставят растить другого, третьего, — убеждал Виктор. — И всех детей будут продавать.

— Ну что ж, значит, у меня такая судьба. Это я раньше жаловалась, какая несчастная у меня жизнь, теперь не жалуюсь. И благодарю их, что они вытянули меня со дна. Знаешь, где они нашли меня? В больнице… Я сделала аборт, и мать узнала. Она сказала мне, что не пустит меня на порог. И все отвернулись от меня. Это долгая история. Я должна была погибнуть, но они вытащили меня!

— Но я не отвернулся от тебя, Вероника! Да, мы оба сделали ошибку, но теперь ее надо исправлять! Тем более ребенок…

— С ребенком решено, — сухо ответила она. — Я обещала им. Если ты не хочешь быть с ними — твое право.

— Ты даже представить себе не можешь, что они творят! — еще и еще уговаривал Виктор. — Я видел такое…

— Ты не только видел, но и сам творил, — сказала она насмешливо. — На моих глазах.

— Про «осеменение» я уже слышал. Что еще? — вспыхнул Виктор.

— Еще? Беата, эта старая карга, — усмехнулась Вероника.

— Какая Беата?

— С которой ты провел ночь на вилле. Ты принес нашему движению тысячу баксов. Жалко, что тебе не понравилось это занятие!

— Какое занятие? — Виктор пытался откреститься от прошлого греха — по крайней мере, скрыть его от Вероники. Она не могла о нем знать, хотя…

— Занятие очень прибыльное! Удовлетворять старушек, богатеньких одиноких старушек. Ты тогда не захотел, чтобы она переписала свои сокровища на твое имя, — и был дурак. Все равно ведь нашли мальчика… — едко улыбнулась Вероника.

— Что ты несешь! Что ты несешь, мерзавка! — Виктор был вне себя от ярости. — Значит, ты все знала и легла со мной в постель?!

Виктор толкнул ее, и Вероника вместе со стулом упала.

— Да, мне сказали, что ты настоящий половой гигант! — не плакала она, а издевалась.

— Тварь! Мерзкая тварь! — Он хотел пнуть ее, но вместо этого закричал: — Я сейчас, сейчас устрою тебе аборт, тварь!

— Вот твоя любовь! — Она разлеглась на полу, раздвинув ноги. — Я готова. Делай!

Виктор был потрясен ее цинизмом. Цинизм в таком красивом, совершенном теле… Мир перевернулся, он даже представить не мог, что такое бывает в жизни. Он не знал, как реагировать на подобный цинизм.

— Ты и в самом деле подписала договор с дьяволом…

Он отходил от нее все дальше и дальше.

— Нет. Только с движением. Для дьявола я слишком труслива. А ты не использовал свой шанс! Ты — отработанный материал, тебе незачем больше жить.

Виктор до последнего мгновения надеялся, что она разыгрывает его, зло шутит, бьется в тихой истерике от безысходности, но когда дело дошло до последней фразы… Такую фразу и в таком человеконенавистническом тоне мог сказать только Ной. Стало быть, он, Ной, и Вероника — одного поля ягода, лидеры одного и того же движения… В последнем варианте оно называлось «церковь Апокалипсиса».

— Значит, ты подписала мне смертный приговор?

— Ты сам это сделал. Я предлагала тебе выбор. Прощай!