Убийство Хозяина: Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

ГЛАВА 29
Битва за 21-й век

Если Европа хочет разделения и увековечивания рабства, мы сделаем решительный шаг и ответим «большим НЕТ». Мы будем бороться за достоинство народа и наш суверенитет.

Алексис Ципрас отвергает условия еврозоны по спасению в июне 2015 года

В 1933 году, когда финансовый крах вследствие Первой мировой войны сменился Великой депрессией, философ Герберт Уэллс написал роман о конфликте, который, как он ожидал, возникнет в последней четверти 20-го века. Напомнив своим читателям о «вечной борьбе жизни против кредитора и «мёртвой руки» (владения без права передачи)», он описал «прогрессивные усилия» общества, направленные на то, чтобы освободиться от прошлых долгов и финансовых претензий. Уэллс рассматривал долг как тормозящую силу и предсказал, что ситуация достигнет критической стадии в 1979 году, когда его вымышленный персонаж Остин Лайврайт опубликует «Банкротство сквозь века». «Нам нужно лишь отослать студента к историческим свидетельствам борьбы между должником и кредитором в республиканском Риме и в Иудее: к Сецессиям плебеев в первом и к юбилейному году во второй». 1979 год действительно оказался именно тем годом, когда процентные ставки достигли максимума в современную эпоху — 20 процентов.

В качестве примера параллельной борьбы с землевладельцами, стремящимися избежать налогов, Уэллс сослался на английские Статуты Мортмейна (1279 и 1290 годы), защищающие землю от передачи Церкви по завещанию при лишении права выкупа или её продажу, принятые во избежание выполнения феодальных обязанностей той эпохи. На протяжении всей истории существовала постоянная напряжённость между королевской или государственной властью и кредиторами или состоятельными покровителями, стремящимися втянуть в долги землю и её население, чтобы заменить государственную власть своей собственной. Но в то время как грандиозная политическая борьба в 19-го веке велась за национализацию или обложение налогами земельной ренты и ренты на природные ресурсы, сегодняшняя борьба должна вестись за социализацию банков и финансов, которые стали конечными получателями и, соответственно, главными защитниками таких рент.

Действительный финансовый кризис 1979 года был разрешён способом, который вёл в направлении, противоположном тому, что предсказывал Герберт Уэллс и рекомендовали прогрессивные экономисты. Вместо того чтобы списывать долговые накладные расходы, чтобы должники были освобождены от старых обязательств, администрация Рейгана-Буша, пришедшая в 1981-1992 годах, спонсировала волну новых кредитов/долгов, настолько большую, что в течение 1980-х годов процентные ставки неуклонно снижались.

Сначала это создание долга использовалось для того, чтобы вздуть цены на рынках недвижимости и акций. Хотя война во Вьетнаме и последовавшая за этим инфляция Картера (1977-1980 гг.) привели к росту заработной платы и цен на товары, последующая неолиберальная инфляция повысила цены на активы, подкреплённые сокращением налогов на недвижимость, прирост капитала и высокие доходы богатых. Этот переход к регрессивному налогообложению был противоположностью тому, что ожидали экономисты и футуристы. Вместо того чтобы экономики становились более равными, они всё больше поляризовались между кредиторами и должниками.

Дефицит бюджета Рейгана-Буша увеличил государственный долг США в четыре раза, в то время как более лёгкое кредитование подпитывало чрезмерный рост долга, который стал именно тем, что Уэллс предвидел и предупреждал: «мёртвая рука» финансовых требований, привела к краху 2008 года и его последствиям. Вопреки Уэллсу, мир почти не сопротивлялся, чтобы вырваться этой динамики. После 2008 года перенос налогового бремени и стоимости спасения банков на трудящихся и «налогоплательщиков» дал финансовой олигархии Уолл-стрит (и её коллегам за рубежом) возможность держать в долгу целые страны.

Реструктурировать финансовую систему сложно, когда люди охвачены кризисом, особенно когда они воображают, что могут поправить дела, занимая больше, и боятся, что никакой альтернативы нет. В действительности история изобилует возможными средствами исправления положения. Эти средства почти всегда связаны со списанием долгов.

Альтернатива есть

Если бы мы создавали совершенный мир, то следовало поставить долгосрочные интересы экономики выше краткосрочных финансовых выгод. Мы бы организовали банковскую и финансовую системы таким образом, чтобы кредиты были продуктивными и в пределах платёжеспособности должников. В тех случаях, когда хищнический кредит и долг превышают средства для оплаты или угрожают навязать жёсткую экономию и долговую дефляцию, их следует аннулировать.

Причина, по которой в мире не проводится такая реструктуризация, состоит в том, что кредиторы достигли такого влияния на правительства и общественное мнение, что смогли убедить людей в возможности для экономики продолжать двигаться по старой колее и даже в том, что такая жёсткая экономия может каким-то образом восстановить баланс и благосостояние.

Мало кто мог ожидать, что по мере углубления финансовых кризисов и дальнейшей поляризации экономики между кредиторами и должниками правительства не смогут реструктурировать финансовую систему. Но Фридрих Хайек в своей книге «Дорога к рабству» несколько преувеличенно, но образно определил государственное планирование, налогообложение и регулирование как рабство. Эта мысль отражает страх и даже ненависть Одного Процента к демократии, прогрессивному налогообложению, государственным предприятиям и расходам по программам социального развития. Приспешники Хайека, будь на то их воля, поставили бы экономику на путь буквального долгового рабства, состояния зависимости, в котором доступ к жилью и образованию требует принятия на себя пожизненного долга.

Предполагалось, что ход истории приведёт к тому, что банки будут выделять кредиты для капиталовложений. Государственные услуги для растущего населения должны были предоставляться по снижающимся ценам (а в конечном итоге — бесплатно). Но вместо того, чтобы развиваться в направлении такого «социализма», банкиры и богатые элиты сочли, что извлечение ренты будет их основным источником прибыли. Называя «либертарианской» свою оппозицию правительству, достаточно сильному, чтобы держать их в узде, они стремятся просто заменить демократическое правительство планированием банкиров и держателей облигаций. Называть «созданием богатства» извлечение ими ренты и инфляцию цен активов, финансируемую за счёт долга, — значит использовать словарь рантье.

Десять реформ

для восстановления промышленного процветания

1. Списать долги и начать всё сначала, без старых обязательств, или, по крайней мере, в соответствии с платёжеспособностью.

2. Ввести налог на экономическую ренту, чтобы спасти её от капитализации в процентных платежах.

3. Отменить возможность вычета процентов из суммы облагаемого дохода, чтобы прекратить субсидирование долгового рычага.

4. Создать альтернативный общественный банкинг.

5. Финансировать дефициты государственного бюджета центральными банками, а не налогами для выплат держателям облигаций.

6. Оплачивать расходы на социальное обеспечение и программы «Медикэр» из общего бюджета.

7. Сохранять естественные монополии в государственной собственности для предотвращения извлечения ренты.

8. Ввести налог на прирост капитала по более высоким ставкам, взимаемым с заработанного дохода.

9. Ограничить безответственное кредитование с целью мошеннического отчуждения имущества.

10. Возродить классическую теорию стоимости и ренты (и её статистические категории).

* * *

1. Списание долгов, которые препятствуют восстановлению

Эпидемия банкротств — это та цена, которую придётся заплатить за саботаж финансовым сектором налоговой системы и захват им контролирующих надзорных органов. В Главе 9 описывается, как большинство наблюдателей в 2008 году видели, что чрезмерное кредитование «мусорных» ипотечных кредитов создало пузырь (инфляцию цен на активы), и настоятельно призывали сократить долги до уровня, который можно было бы погасить (см. п. 9 ниже). Такие списания в 2008 году позволили бы избежать массовых потерь прав выкупа, в результате которых десять миллионов домов попали на рынок по бросовым ценам. Банки выступили против таких списаний, потому что это нанесло бы ущерб им самим, их держателям облигаций и другим финансовым игрокам.

Федеральная резервная система создала достаточно денежных резервов для этих банков, чтобы компенсировать их убытки, но ничего — для спасения домовладельцев. Не было оказано никакого давления, чтобы распродать акции «проблемных» (то есть чрезмерно агрессивных и хищных) банков широкой публике или привлечь их сотрудников к ответственности за мошенничества с ипотечными кредитами и с андеррайтингом, которые были неотъемлемой частью этого краха. Федеральная корпорация страхования банковских вкладов FDIC была готова сделать это с «Ситигруп» в 2008 году, используя оставшиеся резервы банка для покрытия требований застрахованных вкладчиков — в отличие от акционеров, держателей облигаций и незастрахованных контрагентов. Но министерство финансов этому воспрепятствовало.

В дополнение к созданию денег непосредственно для банков, чтобы они занимали их в качестве резервов (зарабатывая «бесплатную» процентную надбавку), ФРС стремилась повторно раздуть рынок недвижимости, чтобы банковские ипотечные кредиты смогли восстановить свои уровни цен. Банки воздерживались от лишений прав выкупа домов главным образом для того, чтобы держать кредиты, застрахованные «Фэнни Мэй», на своих счетах, добавляя просроченные платежи и штрафы к процентным платежам ипотечных должников.

Банкиры изображают даже частичное списание долга как угрожающее анархией — это их эвфемизм необходимости нести убытки, когда система, которую они разработали и дерегулировали, вылетает в трубу. Но альтернативой списаниям является финансовый крах и обнищание. Освобождение от обязательств сделает общественный вариант банковского обслуживания более лёгким для внедрения. Оно поможет банкам превратиться в коммунальные службы. А также облегчило бы рентные налоги, которые намечали реформаторы свободного рынка в 19-м веке.

Попытка сохранить видимость, сохраняя плохие долги на счетах, привела к долговой дефляции, разрушающей потребительский спрос и инвестиции в бизнес. Таким образом, мы остаёмся с неудобной правдой, что, если финансовые претензии не будут аннулированы, результатом должна стать всё более неустойчивая олигархия, навязывающая хроническую жёсткую экономию, что ещё больше затрудняет погашение долгового бремени.

2. Введение налога на экономическую ренту для спасения её от капитализации в процентных платежах

Чтобы не допустить повторения такой финансиализации после списания долга, необходимо реформировать налоговую политику, сосредоточив её на извлечении ренты и приросте «капитала». В противном случае банки и финансовые рынки будут продолжать предоставлять кредиты, главным образом под земельную ренту на недвижимость, ренту природных ресурсов для нефтяного и горнодобывающего секторов и монопольную ренту на инфраструктуру, приватизируемую из государственной собственности.

Земельная рента возглавляет список, потому что недвижимость остаётся крупнейшим активом почти в любой экономике. Как описано в Главе 7, около 80 процентов новых банковских кредитов принимает форму ипотечных кредитов, основной результат которых — это повышение цен на недвижимость. Это повышение цен служит отравленной приманкой для покупателей жилья (а также для «акционеров-активистов» на фондовом рынке), которые надеются разбогатеть за счёт увеличения заёмного «капитала», что увеличивает их собственный капитал на бумаге.

Такие доходы не могут быть устойчивыми, если процесс создания долга душит экономику. В 2011 году Агентство по жилищному финансированию США (FHFA) увеличило свою гарантию на обслуживание ипотечного долга до 43 процентов дохода семьи по сравнению с обычным эмпирическим правилом 25 процентов до 1980-х годов. Первые взносы были снижены в 2013 году с 5 до всего 3 процентов. Эти менее строгие рекомендации позволяют семьям брать больше займов, и цены на жильё растут до любого уровня, который банк будет кредитовать. Но вместо того, чтобы поднимать семьи в средний класс, инфляция цен на жильё становится беговой дорожкой к долговой кабале. Взвинчивание цен на активы, приносящие ренту, создаёт сильную заинтересованность в расширении непродуктивного кредитования, чтобы предотвратить обвал цен на активы, ведущий к отрицательному капиталу. Это вынуждает экономику выбирать между двух зол: ещё большим долгом («расширение и притворство», по своей сути краткосрочное) или неизбежными банкротствами и в конечном счёте конфискациями в пользу кредиторов.

Классическая теория ренты демонстрирует то, что кажется нелогичным: повышение налогов на недвижимость сдерживает то, что банки будут кредитовать и, следовательно, цену жилья, потому что рента, выплачиваемая сборщику налогов, не может быть капитализирована в банковский долг. Но финансовый сектор популяризирует иллюзию, что более низкие налоги на недвижимость сделают домовладение гораздо доступнее. Банкиры знают, что более низкие налоги оставят большую часть арендной платы недвижимости доступной для новых покупателей, чтобы платить проценты (или существующих владельцев, чтобы занять, взяв кредит под «собственный капитал» домовладельца). То, что домовладельцам кажется выигрышем за счёт снижения налога на недвижимость, в конечном итоге оплачивается более высокими ипотечными расходами на покупку домов.

Налогообложение земельной ренты (а также ренты природных ресурсов и монопольной ренты) имеет три положительных эффекта. Во-первых, оно поддерживает низкие цены на недвижимость, предотвращая капитализацию этой ренты в банковские кредиты. Во-вторых, оно освобождает труд и промышленность от налогов на заработную плату, прибыль и продажи, смягчая проблемы большинства семейных бюджетов. И, в-третьих, банки будут обязаны не создавать столько новых долгов, которые просто становятся затратами на передачу прав собственности, а не способствуют росту реального объёма производства и производительности. Налогообложение ренты в административном порядке просто. В США насчитывается более двадцати тысяч оценщиков, чья работа состоит в оценке рыночной стоимости зданий и земли отдельно.

В случае природных ресурсов нефтяные и горнодобывающие компании обычно закупают сырую нефть в странах — производителях по низким ценам, отражающим фактические производственные затраты. Оплата производится уклоняющимися от уплаты налогов странами с «удобными флагами», такими, как Панама или Либерия (легко использующими доллар США), которые продают с наценкой нефть нефтеперерабатывающим заводам в странах — потребителях нефти. Эта наценка — чистая ресурсная рента, а не «прибыль» в классическом смысле. Она не облагается налогом.

Для монополий экономическая рента — это доход, который нельзя объяснить расходами на материальные капиталовложения и рабочую силу. Существует давняя традиция распутывания лабиринта учёта фиктивных затрат. Во время Второй мировой войны правительство США применяло этот принцип в своём налоге на сверхприбыль, так же как ранее регулирующие органы рассчитывали справедливую рыночную стоимость железнодорожных тарифов и других монопольных услуг (по крайней мере, предполагалось, что они должны были это делать). Инвестиционные банкиры ставят «бесплатные» права на ренту во главу своего перечня активов, подлежащих приватизации, необложению налогами и дерегулированию, именно потому, что это «дойные коровы», очень похожие на лотереи и другие источники государственных доходов.

Экономика, обременённая долгами и регрессивно облагаемая налогами, в которой богатства основаны на извлечении ренты и на финансовых требованиях процентов от страны, амортизации и сборов, является более дорогостоящей, чем «справедливая» экономика, основывающая свою налоговую систему на земельной ренте, ренте природных ресурсов и регулирующая монопольное ценообразование. Если такой доход рантье является незаработанным и, следовательно, несправедливым, то таковы и состояния, и наследственные поместья, построенные на таких доходах. К счастью, рентные поступления обратимы. Рентный налог может вернуть то, что получили приватизаторы и клептократы.

В сегодняшнем движении «Новое огораживание» по приватизации экономической ренты обсуждаются два видения капитализма: финансовый и промышленный. Способ «создания богатства» в экономике пузырей с помощью (1) заёмных средств и (2) налогообложения труда и потребителей, а не экономической ренты, привёл к высоким издержкам в экономике Америки.

Конечно, если правительство соберёт земельную ренту, многие существующие собственники недвижимости не смогут оплатить свои платежи банкам или почувствуют себя вынужденными отделаться от этой собственности. Когда банки не получат то, на что они рассчитывали, многие увидят, что их резервы истощены ещё более значительно, чем это произошло в 2008 году. Резкий переход к налогообложению ренты или других доходов, уже обещанных банками, приведёт к краху многих акционеров и держателей облигаций. Таким образом, налогообложение ренты потребует отчуждения таких «проблемных» банков в пользу государства. Финансовый сектор заставил общество сделать выбор: либо пойти на превращение экономики в схему Понци во власти рантье, либо подчинить банковскую и налоговую систему цели финансирования роста. Вот почему реформа должна проводиться комплексно, а не по частям.

Трудно понять, как экономическая рента может полностью облагаться налогом без государственного варианта банковского дела, потому что рента, подлежащая налогообложению, уже была предназначена для уплаты процентов. Чем-то придётся пожертвовать. Переход в государственную собственность — это цена, которую банки платят за чрезмерное кредитование до такой степени, что процентные платежи часто поглощают всю экономическую ренту и вытесняют сборщика налогов, вынуждая владельцев-должников к дефолту. В этих условиях превращение неплатёжеспособных банков в государственные учреждения является самой простой альтернативой финансовой жёсткой экономии и анархии.

3. Отмена налогового вычета процентов

Проценты — это не расходы на ведение бизнеса, когда они выплачиваются за передачу прав собственности на существующие объекты или предприятия. Долг, взятый просто для покупки активов, относится к чисто накладным расходам, увеличивающим стоимость ведения бизнеса. Выплата процентов по таким сделкам, не облагаемых налогом, позволяет Одному Проценту больше получать от промышленности, недвижимости и торговли. Этот порочный стимул позволяет проводить «налёты» на промышленные фирмы с помощью финансовой тактики, чтобы выплачивать держателям облигаций больше, чем акционерам (выплачиваемый доход иначе был бы объявлен налогооблагаемой прибылью). Это поощряет использовать долговой рычаг, а не инвестирование в акционерный капитал, особенно для выкупа контрольного пакета акций с использованием заёмных средств, который добавляет расходы по уплате процентов к стоимости ведения бизнеса.

Налоговый вычет для процентов также увеличивает стоимость жизни, поскольку он переносит налоговую нагрузку на заработную плату и продажи населению. Тем не менее, политики в конечном итоге предоставляют налоговые льготы кредиторам, потому что финансовый сектор стал основным спонсором их избирательных кампаний.

Так же, как и в случае с экономической рентой, свободной от налогов, процентные платежи, не облагаемые налогом, оставляют больше «свободной» после налогообложения ренты на недвижимость и корпоративного денежного потока для капитализации в более крупные займы, которые повышают цены активов для новых покупателей в кредит. Не облагаемые налогом проценты в итоге выплачиваются банкирам и держателям облигаций. Такая трансформация ренты и сокращения налогов в проценты и создание при этом «прироста капитала» заставляют Уолл-стрит поддерживать налоговую политику, направленную против роста, основным «продуктом» которой является долг.

Запутанное переписывание и ослабление банковского законодательства Додда-Франка показало, как лоббисты банков могут остановить реформы и ослабить их, включив пагубные лазейки. Влияние Уолл-стрит на законотворчество и суды, захват их её людьми надзорных органов и политический контроль над финансированием избирательных кампаний вынуждают экономику предпринять радикальные шаги, чтобы спасти себя от жёсткой экономии и долговой кабалы. И радикальные шаги по своей природе должны быть резкими. Системная реформа для своей эффективности должна проводиться быстро и тотально, а не медленно и половинчато.

4. Создание альтернативного общественного банковского дела

В Главе 7 было показано, что в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, банковское дело стало превращаться в коммунальную службу. Государственный вариант сохраняется в почтовых банках Японии и России. Государственный вариант может освободить экономику от монопольной ренты, которой сейчас пользуются банки, так как предоставляет депозитные и текущие счета, ссуды и кредитные карты по ставкам, отражающим фактическую стоимость таких услуг (или даже по субсидированным ставкам вместо сегодняшних процентных платежей, сборов и штрафов). Наиболее важно, что государственные банковские службы вряд ли предоставят кредит для поглощений корпораций, лишения их активов и использование финансового долгового рычага, которые отличают сегодняшнюю финансовую систему.

Имеются три основных довода в пользу создания государственного банка для предоставления основных услуг по проверкам, сбережениям и кредитным картам. Наиболее очевидной причиной является предложение этих услуг по минимальной цене. Государственный вариант свободен от непомерных зарплат и опционов на акции, вознаграждений за управленческие услуги и других тактик финансиализации, не говоря уже о политическом лоббировании и штрафах за ставшее сегодня хроническим неправомерное поведение крупнейших банков.

Второй довод в пользу создания государственного банка — это способность лоббистов Уолл-стрит подрывать применение законов Сарбейнса-Оксли, Додда-Франка и правила Волкера о «Слишком Больших, Чтобы Обанкротиться» (TBTF) банках. Они также препятствуют назначениям в министерство юстиции или Комиссию по ценным бумагам и биржам (SEC) сотрудников, которые действительно верят в обязательность мер регулирования. До тех пор, пока обе ведущие политические партии рассматривают заключение финансовых преступников в тюрьму как «путь к рабству», единственным способом предотвращения безрассудной банковской эксплуатации является создание государственных банков, предназначенных для предоставления основных «простых» услуг.

Третья причина создания государственного варианта банковской деятельности заключается в отделении розничного банковского дела от «инвестиционного», который становится практически неотличимым от казино в торговле арбитражными инструментами и деривативами. Неспособность действующего законодательства восстановить разделение этих двух совершенно разных форм банковской деятельности по закону Гласса-Стиголла в сочетании с неспособностью Конгресса защитить экономику от финансового сектора привела к тому, что мегабанки могут держать правительство в заложниках для своего спасения, когда экспоненциальный рост финансовых требований внезапно перерастёт в повторение кризиса платёжеспособности 2008 года.

И, наконец, правительствам легче списать долги самим себе, чем аннулировать долги перед частными кредиторами. До приватизации кредита цари Месопотамии и фараоны Египта отменяли долги дворцу, чтобы избежать широкого распространения рабства и эмиграции — судьбы, с которой сегодня сталкиваются страны, погрязшие в долгах.

5. Финансирование государственного дефицита центральными банками, а не налогами

Деньги всегда были делом государства. Бумажные деньги в нашем кармане — это форма государственного долга. Правительство создало их как своего рода долговую расписку, когда оплачивало товары и услуги. Так правительства обеспечивают экономику деньгами. Держатели такой валюты в свою очередь находятся в положении кредиторов остальной экономики и расплачиваются этим кредитом (стоимость которого определяется правительством, принимающим налоги в качестве платы). В этом суть современной монетарной теории (MMT), которая лучше всего объясняется последователями Хаймана Мински из Университета Миссури (Канзас-Сити), Рэнди Реем и Стивом Кином.

Государственный долг, включая денежную массу, не существовал бы, если бы правительство не наращивало долги век за веком так же, как и другие страны. Дефицит — это то, что создаёт денежную базу экономики, которая растёт с каждым годом пропорционально увеличению государственного долга. В отличие от личных долгов государственные долги не подлежат погашению. Сделать так означало бы ликвидировать денежную массу. Именно это произошло в конце 19-го века в Соединённых Штатах, навязав серьёзную дефляцию («золотой крест», на котором распинали должников, получавших всё меньше и меньше дохода, чтобы расплачиваться по долгам, взятым при более высоких ценах).

Роль центральных банков состоит в выпуске денег в электронном виде, чтобы тратить их в экономике для стимуляции экономического роста, не влекущего за собой процентный долг перед коммерческими банками и держателями облигаций. Вот почему финансовые элиты выступают против финансирования дефицитов центральным банком. Держатели облигаций предпочитают держать правительства на коротком финансовом поводке, чтобы центральные банки выпускали деньги только для спасения банков, а не экономики. Банкиры обвиняют правительства в обесценивании валюты и создании гиперинфляции, но за последние тридцать лет банки финансировали самую большую в истории инфляцию цен на недвижимость, акции и облигации. Это, определённо, не более морально-ответственная форма инфляции, чем государственные расходы.

Центральные банки были созданы для финансирования дефицитных расходов. Но в последние десятилетия финансовый сектор превратил их в придатки приватизированной банковской системы. В ФРС «Вертушка Бен» Бернанке и его преемница Джанет Йеллен «сбрасывали» деньги только Уолл-стрит — чистые 4 триллиона долларов электронных кредитов банкам США после кризиса 2008 года. Это количественное смягчение не финансировало инвестиции в новый промышленный капитал, ремонт разрушающихся мостов, дорог и другой инфраструктуры или поддержание занятости. Его целью была просто поддержка банковских балансов, благодаря поддержанию цен на ипотеку недвижимости, то есть спасение банков, а не экономики. Повторная инфляция цен на активы удорожает покупку жилья для семей, снижая их покупательную способность на товары и услуги.

Уолл-стрит была организована пропагандистская кампания, чтобы убедить избирателей в том, что государственные бюджеты должны управляться так же, как бюджеты домашних хозяйств: сбалансированно или даже с профицитом. Различие в том, что домохозяйства не могут выпускать деньги. Снятие ограничений на серебряное или золотое обеспечение денег позволило банкам создавать кредиты беспредельно, за исключением государственного регулирования и требований к резервам капитала. Ограничение государственной регулирующей власти оставило создание кредитов коммерческим банкам, которые завышают цены на активы в кредит, добавляя процентные платежи к структуре собственности в экономике. Инфляция цен на активы стала центром банковского кредитования и, казалось, оправдывала ещё большее банковское кредитование в рамках общеэкономической пирамиды Понци.

Но существует альтернатива. Еврозона могла бы выпустить платиновые монеты на несколько триллионов евро, чтобы финансировать дефицитные расходы непосредственно в экономике и таким образом помочь вытянуть её из жёсткой экономии. Это могло бы позволить обрушить надстройку банковских деривативов, уничтожив финансовые азартные игры, которые подвергли риску всю банковскую систему. Но лоббисты банков и правые идеологи пропагандируют узкое представление, чтобы помешать Соединённым Штатам создавать деньги по иным поводам помимо выгоды Уолл-стрит и не дать Европейскому союзу создать реальный центральный банк для финансирования дефицитов правительств, а не только для помощи банкирам и держателям облигаций.

Притворство состоит в том, что деньги технократичны и требуют профессиональных антиправительственных идеологов (с соответственно ограниченным кругозором). Профессор экономики Марио Секкаречча из университета Оттавы недавно обобщил, насколько радикальным является этот антидемократический взгляд на деньги:

С момента создания современного национального государства в конце 18-го и в 19-м веке создание евро стало, возможно, первым значительным экспериментом в современную эпоху, в котором была предпринята попытка отделить деньги от государства, то есть денационализировать валюту, на чём настаивали некоторые правые идеологи и основатели современного неолиберализма, такие как Фридрих фон Хайек.... Эта денационализация или «наднационализация» денег правящими кругами, произошедшая в еврозоне, лишила избранные национальные правительства возможности осмысленно управлять своей экономикой. Если правительства в еврозоне не смогут пересмотреть условия существенного контроля и получения доступа к деньгам из своих собственных центральных банков, то система будет постоянно сталкиваться с кризисом и в итоге, вероятно, рухнет.

Что ещё хуже, руки центральных банков в Европе и Соединённых Штатах связаны мнением (поддерживаемым финансовыми лоббистами), что правительства должны не иметь дефицит, а сохранять излишки, которые истощают кругооборот в экономике и заставляют её полагаться на коммерческие банки и держателей облигаций. Вместо государственного кредитного финансирования экономического роста банковский долг монетизируется таким образом, чтобы приносить пользу кредиторам за счёт экономики стран — должников.

Спасения «Ситигруп» и «АИГ» были профинансированы одним росчерком пера. Социальное обеспечение, медицинское обслуживание «Медикэр» и другие социальные расходы также могут финансироваться центральным банком, создающим деньги, таким же образом, как он создал деньги для спасения Уолл-стрит. Хуже того, удержания из заработной платы по закону FICA оплачивают эти программы авансом, предоставляя эти принудительные сбережения как займы министерству финансов США, чтобы можно было ещё больше сократить налоги для слоёв с самыми высокими уровнями благосостояния. Суть современной монетарной теории заключается в том, что правительства могут финансировать дефицитные расходы посредством электронных устройств с клавиатур собственных компьютеров, как это делают коммерческие банки. Разница между выпуском государственных денег и банковским кредитом заключается в том, что общественная цель состоит в содействии экономическому росту, а не в инфляции цен на активы. Национальное процветание требует вложения денег в экономику, например, новых капитальных инвестиций в инфраструктуру, здравоохранение и пенсии по возрасту. Профицит бюджета обяжет финансировать такие расходы из частных источников, что означает гораздо более высокие цены на их услуги.

6. Оплата расходов на социальное обеспечение и программы «Медикэр» из общего бюджета

В 1983 году Комиссия по реформе социального обеспечения под председательством Алана Гринспена вместо того, чтобы рассматривать социальное обеспечение и медицинскую помощь как государственные программы, финансируемые из общего бюджета, рекомендовала приватизировать их по программе накоплений, оплачиваемой в основном наименее обеспеченными членами общества за счёт постоянно повышаемого налога с фонда заработной платы в соответствии с законом о страховых взносах FICA. Эти налоги на удержания из заработной платы в настоящее время составляют более 15 процентов (включая 6,2-процентную долю работодателя в сборах на социальное обеспечение). И они не охватывают работников с высокой зарплатой!

Этот регрессивный налоговый сдвиг со слоёв с более высокими доходами означает фискальную классовую войну. Он стоил наёмным работникам сотни миллиардов долларов. Правительство повысило налоги на пользование для работников на зарплате — до низкой точки отсечения, освобождающей от необходимости делать взносы тех, кто зарабатывает более 120 тыс. долларов. Такие налоги с пользователей не взимаются с банков за кредит количественного смягчения в 4 триллиона долл. Федеральной резервной системы, 800 млн долл. по программе TARP спасения проблемных активов и другие субсидии банкам.

Любого политика, который не может объяснить, что это регрессивное налогообложение доходов — способ субсидирования Одного Процента, но не программ социальной защиты, можно считать сидящим в кармане Уолл-стрит или же так называемым «полезным идиотом». Результат самофинансирования социальных расходов — это навязывание жёстких мер экономии 99 процентам при «освобождении» Одного Процента от финансовой ответственности.

7. Сохранение естественных монополий в государственной собственности для предотвращения извлечения ренты

Финансовые лоббисты осуждают как мёртвый груз государственные расходы, даже идущие на дороги, почты и другую базовую инфраструктуру. Они утверждают, что приватизация будет предоставлять эти услуги по более низким ценам, чем могут быть сопоставимые государственные цены. Однако все факты указывают на обратное. Во многом это связано с тем, что в современном мире приватизация включает в себя финансиализацию, добавление выплат процентов, дивидендов и непомерных зарплат менеджерам к безубыточным ценам, которые необходимо взимать, не говоря уже об использовании прибыли или ренты для выкупа акций, чтобы создать прирост капитала для менеджеров и владельцев.

Приватизаторы помимо этих затрат назначают такую высокую цену, какую может выдержать рынок. Эта маржа и является монопольной рентой. Чтобы предотвратить взвинчивание цен, жизненно важная инфраструктура традиционно оставалась в государственной собственности. Со времен античности дороги и транспорт, каналы и гражданские здания стоили так дорого, что частная собственность усугубила бы имущественное неравенство и создала бы монополистические элиты. Даже средневековые крепостные имели, по крайней мере, право доступа к общему достоянию, чтобы обеспечивать себе средства к существованию.

Монополии были приватизированы в Соединённых Штатах больше, чем в Европе в Прогрессивную эру, поэтому методы регулирования цен на электроэнергетику и железные дороги в США были более развиты, чем где-либо ещё. Мошенничество с ценами рассматривалось как превышение рыночной цены над тщательно определённой внутренней и необходимой себестоимостью. Но Европа оставляла базовую инфраструктуру в государственном секторе, поэтому в секторах, приватизированных после 1980 года, было меньше регулирующих традиций. И такой традиции не было, когда в 1991 году республики Советского Союза стали независимыми. Их «грабитизация», извлекающая ренту, стала более экстремальной, чем ещё где-либо в мире.

Сегодняшнее движение «Новое огораживание» приватизирует государственную инфраструктуру. Такие дешёвые раздачи современного общего достояния привлекают новых покупателей, которые берут Кредиты, чтобы купить эти монопольные привилегии и платить банкам проценты из цен, которые назначаются. Приватизация обеспечивает банки рынком ссудного капитала, капитализирующим права извлечения ренты в облигации, акции и банковские кредиты. Модель Тэтчер-Блэра для государственно-частных партнерств типична для этой бросовой раздачи государственных активов. (Финансиализация в Чикаго своих тротуарных парковочных счётчиков — печально известный пример из США.) Этот андеррайтинг дал банкам сильный мотив вытеснить правительство из бизнеса предоставления государственных услуг или регулирования и налогообложения предприятий, приносящих ренту.

За исключением деприватизации (то есть повторной национализации) земли, природных ресурсов и монополий в общественное достояние средством защиты является налог на ренту, подкреплённый налогом на сверхприбыли и неосновательное обогащение.

8. Налогообложение прироста капитала по тем же прогрессивным ставкам, что и заработанный доход

Около 80 процентов прироста капитала приходится на недвижимость, что отражает её доминирующие размеры в экономике. Как и на фондовом и облигационном рынках, большинство таких доходов не отражает материальных капиталовложений, а в основном является результатом кредитования банками по мере ослабления кредитных стандартов, например, «мусорного» ипотечного кредитования в 2001-2008 годов. Цены на недвижимость растут, когда центральные банки снижают процентную ставку, по которой прибыли и ренты капитализируются в банковские кредиты.

Чем «бесплатнее сыр», тем больше давление на правительства с целью ещё большего повышения доходов рантье, путём взимания с них ещё меньших налогов. Доходы от недвижимости не облагаются налогом, если они реинвестируются в новую собственность или если номинальная собственность находится в «налоговых убежищах» (или в случае смерти владельцев). Трейдеры с Уолл-стрит пользуются подобной «лазейкой», которая облагает налогом их финансовые выигрыши по низкой ставке прироста капитала.

Выход заключается в том, чтобы доходы от повышения цен на активы облагать налогом, по крайней мере, по максимальной ставке подоходного налога. В противном случае экономика предпочтёт такие доходы доходам от материальных инвестиций.

9. Сдерживание безответственного кредитования с целью отчуждения имущества или по правилу одиозных долгов

Самый очевидный способ сдержать чрезмерное кредитование — заставить кредиторов нести расходы по безнадёжным кредитам. Займы, выданные без проведения обоснованного анализа с целью удостовериться в том, что они могут быть возвращены при обычном ведении бизнеса, считались бы выданными обманным путём. Компании, защищавшиеся от рейдеров в 1980-х годах, ссылались на мошеннический принцип передачи собственности, утверждающий, что «мусорные» облигации и банковские кредиты, финансирующие выкупы, могли быть оплачены только путем разделения компании, понижения её пенсионного плана или прекращения ею долгосрочных инвестиций. Что касается государственного долга, то руководящий принцип должен заключаться в том, что держатели облигаций должны нести убытки, если единственным способом получения ими выплат остаётся введение жёсткой экономии, безработица и вынужденная эмиграция или распродажа общественного достояния. Ни одна страна не должна быть принуждена платить кредиторам прежде обеспечения своих собственных потребностей экономического выживания.

По мере того, как переговоры по долгу Греции приближались к концу, парламентский комитет «Правда о долге» 17 июня 2015 года определил эту проблему: «Достоинство народа стоит больше, чем незаконный, нелегитимный, одиозный и неприемлемый долг». Требования «Тройки» были признаны «направленными исключительно на перекладывание частного долга на государственный сектор». В отчёте комитета описывается, как это разграбление активов в сочетании с требованиями жёсткой экономии стало наследием «спасения» Греции «Тройкой», которое помогло только частным держателям облигаций, а не греческой экономике: «Все доказательства, которые мы приводим в настоящем отчёте, показывают, что Греция не только не имеет возможности погасить этот долг, но и не должна его выплачивать, прежде всего, потому, что долг, вытекающий из договоренностей с „Тройкой“, является прямым нарушением основных прав человека у жителей Греции. Таким образом, мы пришли к выводу, что Греция не должна выплачивать этот долг, потому что он является незаконным, нелегитимным и одиозным».

Вопрос в том, кого будет спасать общество: страны — должников или их кредиторов? Банкиры кричат о хаосе при мысли об аннулировании долгов, которые невозможно выплатить, как будто сама эта идея невообразима. Но это менее радикально, чем превращение экономики в отягощённую долгами пустыню, в которую была превращена Греции. С исторической точки зрения, позволить долговой дефляции усугубить жёсткую экономию, в то время как банки лишают права выкупа собственности, более радикально, чем дать возможность правительствам защитить должников, чьи ряды составляют подавляющее большинство населения и бизнеса. Реализм и поддержание жизнеспособных рынков требует признания того, что в конечном итоге большая часть долгов не может быть выплачена.

В настоящее время мы живём в финансовом междувластии. Если наращивание долга будет продолжаться, экономика не сможет избежать стремительно углубляющегося долгового кризиса, поскольку он следует экспоненциальному вектору пирамиды Понци. Банки и держатели облигаций будут продолжать действовать в том же духе столько, сколько смогут, пока не будут проведены реальные реформы и установлены правила, определяющие условия, при которых долги должны аннулироваться, когда они станут разрушительными в масштабах всей экономики.

10. Возрождение классической теории стоимости и цен с особым акцентом на долге

Как описано в Главе 3, Франсуа Кенэ разработал метод учёта национального дохода, чтобы отслеживать, сколько ренты было получено и что с ней сделали землевладельцы. Последующая теория стоимости и цен Адама Смита и Дэвида Рикардо служила для отделения экономической ренты, позволив Джону Стюарту Миллю и другим «рикардианским социалистам» продемонстрировать, что налогообложение ренты возвращает обществу достояние природных ресурсов и повышает стоимость участка земли. Эта рентная стоимость создаётся не усилиями землевладельца, а общим благосостоянием общества и государственными инвестициями в транспортные системы, школы и другую инфраструктуру, которые определяют «местоположение, местоположение и ещё раз местоположение ».

Борьба за возвращение земельной ренты и ренты природных ресурсов в общественное пользование наряду с огосударствлением естественных монополий, включая банковское дело, велась почти в каждой индустриальной стране в течение десятилетий, предшествовавших Первой мировой войне. Налогообложение ренты было направлено на снижение налогов на потребителей и промышленность, в то время как государственная инфраструктура снижала цены на ключевые экономические потребности. Прошедшее столетие изменило ситуацию на обратную благодаря приватизации стоимости земельных участков, ренты полезных ископаемых и рент базовой инфраструктуры, которые должны выплачиваться в основном банкам в качестве процентов.

Сегодняшние захватчики финансовой власти, стремясь стереть память о классической теории ренты, делают вид, что Адам Смит и его последователи стремились освободить такую погоню за рентой от налогообложения и регулирования, а не освободить экономику от элит рантье. Неудача в создании более прогрессивной налоговой системы отражает неспособность доктрины свободного рынка 19-го века достичь политической и законодательной власти, необходимой для освобождения экономики от пережитков феодализма: (1) землевладения, вытекающего из военных завоеваний, в Европе и в регионах, которые она колонизировала; (2) банковского дела в частных руках с законами, ориентированными на кредиторов; и (3) монополий, созданных государственными указами и проданных для оплаты королевских военных долгов или, в последнее время, дефицита от сокращения налогов на рантье и остальную часть Одного Процента.

Как управлять списанием долгов

В то время как в 19-м веке борьба шла за национализацию земли, природных ресурсов и монополий, сегодня борьба ведётся за обобществление банковского дела и финансов. Банки и держатели облигаций, став конечными получателями ренты, превратились в главных защитников погони за рентой. Банки сделали обеспеченные льготы по извлечению ренты основой нашей кредитной системы: ипотечные долги и долги нефтяных и приватизированных монополий. Они могут теперь утверждать, что возрождение классической программы налогообложения экономической ренты обрушит финансовую систему, превратив эти ренты в проценты и поддержку сбережений в экономике.

Бесспорно, что эти сбережения в значительной степени сосредоточены в руках Одного Процента. Но именно симбиоз между банковским делом, недвижимостью и монополиями позволил этим рантье представить свои интересы как интересы труда и промышленности, если не учитывать понятия экономической ренты, нетрудового дохода и фиктивного богатства.

Упомянутые выше реформы не могут достичь своих целей, пока сохраняются долговые накладные расходы. Даже при нынешнем извлечении ренты для ускорения процесса восстановления необходимо освободить бизнес и семьи от долгового бремени. История показывает, как чрезмерное извлечение ренты и непрощение долгов ведёт экономику к долговому рабству и краху. Но она также показывает, что всегда существовал широкий выбор вариантов для обращения вспять распространения задолженности. Если «Чистый лист» (Освобождение от старых обязательств) кажется настолько радикальным, что сегодня это почти немыслимо, то в основном потому, что идеология рантье подавила осведомлённость о традиционных провозглашениях большинства цивилизаций, охватывающих три тысячи лет, от Месопотамии и Египта до Афин, Спарты и Иудеи.

Провозглашение освобождения от обязательств для восстановления экономического равновесия, то есть аннулирование накопленных долгов, когда они выходили за пределы возможности оплаты, поддерживало финансовую устойчивость доримской цивилизации. Моисеевы законы положили этот принцип в основу иудаизма (Левит 25). Тем не менее, современное христианство почти игнорирует тот факт, что в первой проповеди Иисуса (Лука 4) он развернул свиток Исайи и объявил о своей миссии провозгласить Год Господень, который был известен как Юбилейный год.

Восстановление Юбилейного года стало основанием для ранних христиан порвать с раввином Гилелем, чьё условие «просбул» использовалось кредиторами, чтобы заставить должников отказаться от своих прав на освобождение от обязательств. Позиция Иисуса, отражённая также в свитках Мёртвого моря секты ессеев, побудила богатые верхи так яростно бороться с ним. К этому времени было уже слишком поздно, чтобы выиграть битву с Римом и его всё более жестоким классом кредиторов, который в конечном итоге завещал западной цивилизации послеримское право с защитой кредиторов.

Не должно удивлять, что урок финансовой истории гласит: долги, которые невозможно выплатить, выплачены не будут. Важнейший политический вопрос нашего времени заключается в том, как их не платить: позволят ли страны кредиторам лишать права выкупа и брать в свои руки государственные и частные активы, удерживая население в рабстве? Или они объявят об освобождении от обязательств и начнут всё сначала?

Кто-то должен уступить: либо финансовый капитализм, либо пост-рантье промышленный капитализм, который, казалось, эволюционировал к социализму столетие назад. Одни незначительные реформы не смогут спасти сильно «перекошенную» экономику. Земельная рента, рента природных ресурсов, монопольная рента, промышленная прибыль, личные доходы и создание денег центральным банком настолько привязаны к выплатам банкирам и держателям облигаций, что единственным средством реформы является бескомпромиссное освобождение от обязательств («чистый лист»). В конце сегодняшней динамики процентного долга и его недееспособной финансовой и налоговой системы маячит экономический «Тёмный век» и приватизация общего достояния.

Когда рантье настаивают на том, что «Альтернативы Нет», они имеют в виду, что они так сильно привязали и переплели свои долговые и имущественные требования со всей экономикой, что любая системная альтернатива в ближайшей перспективе грозит хаосом. Их цель состоит в том, чтобы ограничить любые реформы лишь незначительными масштабами, сохранив существующую финансовую систему с извлечением ренты.

Банки и держатели облигаций ненавидят классическую политическую экономию, потому что её логическим завершением было то, что называлось социализмом (прежде чем нынешние «социалистические» партии изменили его смысл, чтобы поддерживать неолиберальную жёсткую экономию). Маркс стал злым гением (bête noire) корыстных интересов рантье, потому что показал, насколько радикальна динамика промышленного капитализма в своих усилиях подчинить ему земельные, финансовые и монопольные интересы, сохранившиеся с эпохи феодализма. Для этого требовалось достаточно сильное правительство, чтобы справиться с интересами рантье и разорвать их послефеодальную удавку.

Вместо того чтобы воплощать это будущее, финансовая контрреволюция стремится убедить избирателей в том, что правительство, достаточно сильное, чтобы регулировать и облагать налогами финансы, страхование и недвижимость (сектор FIRE), является дорогой к рабству. Это стратегия Паразита — поражение мозга Хозяина, чтобы тот не осознавал, что нахлебник использует рост Хозяина в своих интересах.

Есть несколько способов сократить состояния Одного Процента до величин, которые раньше считались приемлемыми. Многие такие стратегии были предложены после кризиса 2008 года. Они предполагают сокращение задолженности до рыночных цен в контексте платёжеспособности за счёт текущих доходов. Например, для обширной категории домов, занимаемых владельцами, одним из способов является оценка рыночной стоимости арендной платы для перезаложенных объектов недвижимости и назначение её в виде ежемесячного платежа, капитализированного в самоамортизирующуюся 30-летнюю ипотеку. Банк (и, что более важно, его держатели облигаций и незастрахованные контрагенты) возьмёт на себя убытки, перезаложив под стоимость имущества.

Другим решением может быть получение честной оценки рыночной цены недвижимости и списание долга до этого уровня, который, как полагают, и будет тем, что банки ссудили в первую очередь. Третий подход заключается в том, чтобы рассчитать фактический доход жильца (а не показатель «ссуды лжецов», заполняемый ипотечным брокером банка) и установить ипотечный платёж, равный определённой доле дохода, например, некогда традиционным 25 процентам. В октябре 2008 года Конгресс утвердил такие списания в качестве условия программы TARP. Но, как описано в Главе 11, выбор нового президента Обамы оказался в том, чтобы сохранить эти долги.

В 1931 году мировая экономика признала необходимость освобождения от старых обязательств, объявив мораторий на «мёртвую руку» прошлых требований об оплате межправительственных долгов, возникших в результате Первой мировой войны. Подобный акт необходим сегодня для нынешних суверенных долгов в еврозоне, да и во всей мировой экономике. Моделью такого акта остаётся экономическое чудо в Германии. В 1948 году страны — союзники провели свою валютную реформу, отменив все долги, за исключением обязательств по зарплатам, которые предприятия были должны своим работникам, плюс скромные личные и деловые сбережения, а также чековые депозиты до определённой суммы по основным операциям. Экономику Германии, по существу, освободили от долгов. Это было чудо, и рыночной экономику Германии сделал жизнеспособной именно рынок без долгов.

Союзникам с политической точки зрения было легко аннулировать немецкие долги, потому что почти все они причитались бывшим нацистским сторонникам. Но нынешние банки и держатели облигаций держат бразды правления в правительствах, их министерствах финансов, центральных банках, в МВФ и ЕЦБ. Эти круги кредиторов инстинктивно ставят свои собственные доходы выше цели экономического восстановления в такой степени, что в конечном итоге те становятся саморазрушительными, обрушивая всю финансовую надстройку.

Что, если долги не будут аннулированы?

Так или иначе, сегодняшние долги не будут выплачены. Эти долги слишком велики, чтобы можно было их погасить без дальнейшего обнищания экономики и возникновения новым волн дефолтов. Но в промежутке, пока не будет признана безнадёжность ситуации, непрерывный поток потерь прав выкупа заложенного имущества и приватизаций приведёт к поляризации в экономике между кредиторами и должниками. Рано или поздно будет признано, что экономикам следует сделать выбор между превращением во всё более поляризованную финансовую олигархию или начать всё сначала, избавившись от остатков чрезмерного кредитования и ошибочного финансового структурирования.

Политическая проблема, препятствующая списанию долгов, заключается в том, что долги одной стороны (в основном, долги 99 процентов) являются сбережениями другой стороны (главным образом, Одного Процента). Невозможно аннулировать долги на пассивной стороне баланса, не списав сбережения на стороне активов. До тех пор, пока «сбережения» (в основном, «Одного Процента») принимают форму долговых требований к остальной части общества, они будут расти в геометрической прогрессии, удерживая 99 процентов во всё усиливающемся долговом рабстве, монополизируя излишки и таким образом сокращая экономику.

Нынешний курс правительств — это поддержка финансового сектора, а не приведение долгов в пределы платежеспособности. Односторонняя поддержка США кредиторов с 2008 года предотвратила списание долгов. В начале 2013 года ФРС объявила, что будет ежемесячно покупать ценные бумаги, обеспеченные пулом ипотек, на 40 млрд долл., то есть почти на полтриллиона долларов в год, тогда как правительственные агентства по жилищному строительству гарантировали около 90 процентов выданных секьюритизированных ипотечных пакетов.

Обозреватель «Файнэншл таймс» Джиллиан Тетт описала этот правительственный активизм как пародию на свободный рынок. Банки прекратили выдавать новые ипотечные кредиты, если правительство не брало на себя весь риск (так же, как в случае со студенческими займами), гарантируя платежи из государственного кошелька в том случае, если домовладельцы не смогут позволить себе провести возобновление долга. Тетт отметила, что «подобная государственная поддержка — беспрецедентный случай для западного мира» и процитировала предупреждение бывшего министра финансов США Полсона: «Сегодня правительство гарантирует 90 процентов ипотеки. Если правительство продолжит эту практику, а рынкам не позволят работать, мы вернёмся обратно, туда, где были в 2007 и 2008 годах».

Сегодняшнее государственное вмешательство — это не социализм. Самое подходящее здесь слово — олигархия. Долговые протесты от Исландии до Греции и Испании отвергают требования держателей облигаций о жёсткой экономии и приватизации, голосуют за уход режимов, поддерживающих кредиторов, и требуют проведения референдумов с вопросом, стоит ли платить кредиторам финансовую дань. Вот почему кредиторы отказываются от поддержки демократий, настаивая на том, чтобы назначенные ими лоббисты-технократы получили контроль над экономической политикой.

Держатели облигаций рассматривают рост требований о списании долгов как посягательство на их идею свободных рынков. Но их идея свободы означает долговое рабство для населения в целом. Их пародия на классическую идею рынков, свободных от ренты, ставит неявный вопрос: если правительства должны вмешиваться, чтобы обеспечивать соблюдение требований кредиторов и выручать банки, навязывая жёсткую экономию, почему бы вместо этого не действовать на стороне большинства, погрязшего в долгах? Почему бы не выбрать рост вместо сокращения, заканчивающегося банкротством? Такие затраты намного меньше, потому что можно было бы избежать финансового безрассудства.

Каким бы немыслимым ни казалось широкое списание долгов, но как только мы осознаем, что выплатить сегодняшний объём долга невозможно (по крайней мере, не разорвав общество на части и не навязав финансовый неофеодализм), на практике оказывается, что практически долги не будут платиться. В конце концов, нет таких доходов, чтобы их выплатить. Если мы признаем этот факт, тогда, как Шерлок Холмс заметил в рассказе «Берилловая диадема»: «Мой старый принцип, что, когда исключишь невозможное, всё, что остаётся, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть правдой».

Наша истина такова, что сегодняшние долговые накладные расходы не могут быть оплачены. Сегодняшняя политическая борьба касается только того, как их не выплатят.

Если государственные долги перед иностранными кредиторами оплачиваются путём принудительных приватизационных распродаж, то бывшее общественное достояние и инфраструктура будут превращены в платные возможности по извлечению ренты, а экономика будет разорена жёсткой экономией в интересах рантье.

ГЛАВА 30
Эпилог: Трагедия Греции грозит потопить евро

Облегчение долгового бремени в рамках валютного союза невозможно. Европейские договоры этого не допускают.

Министр финансов Германии Вольфганг Шойбле

В течение шести месяцев после победы коалиции «Сириза» на выборах в январе 2015 года Тройка ни в чём не отступила от своего требования, чтобы греческие переговорщики проигнорировали результаты выборов и обеспечили жёсткую экономию, на которую согласились их предшественники. Тройка, отказываясь обсуждать альтернативные варианты, обвинила в отсутствии прогресса премьер-министра Алексиса Ципраса и министра финансов Яниса Варуфакиса. Кредиторов вывели из себя расчёты «Сириза», показавшие то, что признали почти все экономисты: жёсткая экономия сделает Грецию менее способной выплачивать свой внешний долг.

Тройка ответила ужесточением своих требований, превратив «переговоры» в грубое требование капитуляции. Варуфакис подвёл итог этому противостоянию: «Они наотрез отказались рассматривать экономические доводы.... Вы приводите довод, который действительно проработан, чтобы убедиться в его логической последовательности, но просто наталкиваетесь на безучастные взгляды... Очень влиятельные фигуры смотрят вам в глаза и говорят: „Вы совершенно правы, но мы всё равно намерены вас дожать“».

Джеймс Гэлбрейт, коллега Варуфакиса по Техасскому университету, сопровождавший его в Грецию, подвёл итоги шестимесячного тупика на переговорах. Греческая команда продолжала идти на уступки, но кредиторы отказались даже обсуждать списание долга.

Их позиция была жёсткой: «Если вы приходите и соглашаетесь с тем, что мы говорим, тогда это серьёзно. В противном случае — нет».

Речь шла не об экономической логике, а только о соотношении сил. Как резюмировал Варуфакис в своём интервью журналу «Нью стейтсмен»: «Жёсткая экономия никогда не была направлена на решение проблемы государственного долга» и на стабилизацию экономики Греции, чтобы расплатиться с Тройкой. Цель состояла в том, чтобы требовать плату путем лишения права выкупа общественного достояния, приватизируя его в кредит, финансируемый ведущими европейскими банками. Речь шла о замене демократических традиций смешанной экономики, демонтаже системы защиты труда и передаче государственных капиталовложений и экономической инфраструктуры добытчикам ренты.

Революция — это не чаепитие. Финансовые круги не испытывали никаких угрызений совести, сознавая, что их требование превратить Грецию в экономику рантье по сбору платы — это действительно революция. Они понимали, что до конца 21-го века на карту ставится развитие мира, подчиняющегося неолиберальному Вашингтонскому консенсусу. И в этой борьбе главным козырем Тройки была её способность столкнуть Грецию в экономическую анархию, если лидеры страны не капитулируют.

К концу июня патовая ситуация поставила под сомнение надлежащие отношения между кредиторами и суверенными государствами. В какой степени кредиторы могут заставить правительства отменить свои законы, способствующие благосостоянию граждан? Справедливо ли или даже законно ли, чтобы диктуемая кредиторами жёсткая экономия и долговая дефляция вызвали застой, социальный распад и эмиграцию, или держатели облигаций должны понести убытки от своего чрезмерного кредитования?

Кредиторы против демократии

В обязанности министров финансов не входит обсуждение таких широких проблем. Их задача — просто подсчитать, на какую сумму должники должны распродать имущество или сократить свои расходы. Когда новые переговорщики Греции отказались сокращать пенсии или увеличивать профицит бюджета и настаивали на необходимости списания долгов, Шойбле был непреклонен: «Ничего не будет реализовано, если вы осмелитесь ввести какое- либо законодательство.

Это будет считаться односторонним действием, враждебным процессу достижения соглашения».

Он исключил любые переговоры на том основании, что условия были «приняты предыдущим правительством и мы не можем допустить, чтобы выборы что-нибудь изменили». «В этот момент, — вспоминал Варуфакис, — мне пришлось встать и сказать: «Ну, может быть, мы просто не должны больше проводить выборы в странах-должниках?» — и ответа не последовало. Я смог истолковать [их мнение] единственным образом: «Да, это было бы здорово, но трудно выполнимо. Так что или подписывайте или выходите из игры».

В пятницу вечером 26 июня, после пяти месяцев бесплодных переговоров с кредиторами еврозоны, премьер-министр Ципрас попытался выйти из тупика, передав свое дело на суд народа. Он объявил о проведении референдума в воскресенье, 5 июля, по вопросу о принятии или отклонении требований Тройки о более жёсткой экономии, сокращении пенсий и увеличении профицита бюджета.

Два дня спустя, в воскресенье вечером, 28 июня, Марио Драги повысил ставку. Он объявил, что в ответ на срыв переговоров (то есть отказ «Сиризы» капитулировать и её шаги по замедлению экономического коллапса) финансовое положение Греции ухудшилось настолько, что Европейскому центральному банку придётся прекратить кредитование греческих банков. Это вынудило банки закрыться в понедельник и оставаться закрытыми до 7 июля, через два дня после даты референдума. Как оказалось, банки были закрыты до 20 июля.

Предполагалось, что ЕЦБ обеспечит банки ликвидностью и достаточным количеством валюты для выплаты вкладчикам, а не заморозит банковскую систему. Цель была явно политической: не только сломить дух Греции, но и сделать страну наглядным уроком, предупреждающим испанских «Подемос» («Мы можем») и противников жёсткой экономии в Италии и Португалии о страданиях, которые ЕЦБ и МВФ могут причинить странам, осмелившимся попросить списать их долги.

Неделя перед референдумом ознаменовалась обострением финансового кризиса. У банкоматов образовались длинные очереди, чтобы снять деньги на еду. Пенсионерам было особенно тяжело, потому что пенсии выплачивались на их банковские счета, но банки были закрыты, а снятие средств через банкоматы ограничивалось лишь небольшими суммами.

Консервативные СМИ обвинили «Сиризу» в том, что она не согласилась на обременительные условия Тройки. Призывая голосовать за капитуляцию, консервативная популярная пресса и лидеры еврозоны изо всех сил пытались запугать избирателей, чтобы они рассматривали референдум не как вопрос о том, принять ли угрозу Тройки или быть уничтоженными, а как вопрос о сохранении евро, чтобы остаться в Европейском Союзе, для которого принятие евро было обязательным.

В пятницу, 3 июля, за два дня до воскресного референдума, сотрудники МВФ взорвали политическую бомбу. Анализ МВФ о приемлемости долга, датированный предыдущей пятницей, 26 июня, показал, что аргументы «Сиризы» были верны с самого начала и что переговорщики Тройки их прекрасно знали: «Сроки погашения существующих европейских кредитов должны быть значительно продлены, а новое европейское финансирование для удовлетворения финансовых потребностей в ближайшие годы должно быть предоставлено на аналогичных льготных условиях. Самое главное — «стрижки» долгов станут необходимы», если жёсткая экономия ещё больше ослабит экономику и сократит её налоговые доходы или если приватизация всё ещё будет отставать.

Эти выводы подразумевали, что статьи соглашения МВФ запрещают ему участвовать на жёстких условиях, требуемых ЕЦБ и Европейским Советом.

«В соответствии с критериями исключительного доступа Фонда приемлемость долга должна оцениваться как высоко вероятная», — говорится в заключении доклада. Радужные прогнозы профицита бюджета в условиях жёсткой экономии пришлось урезать ниже прогнозируемых 3 % ВВП. «Однако дальнейшее снижение целевого показателя первичного профицита в условиях более низких темпов роста будет означать неустойчивую динамику долга.... В этом случае потребуется сокращение расходов, а также расширенное льготное финансирование с фиксированными процентными ставками, зафиксированными на текущем уровне». Без «стрижки» МВФ не мог предоставить новый кредит. Такой кредит мог бы быть юридически предоставлен только в том случае, если бы греческий долг был устойчивым, но: «маловероятно, что Греция сможет закрыть свои финансовые дефициты на рынках на условиях, согласующихся с приемлемостью долга. ... Учитывая неустойчивую динамику задолженности, необходимы дальнейшие уступки для восстановления приемлемости долга». Требовалось новое крупное государственное кредитование на льготных условиях.

Ципрас и некоторые другие лидеры «Сириза» считали, что финансовая война против Греции деморализует население и приведёт к голосованию «за», чтобы сдаться на условиях Тройки. Для Ципраса это, по крайней мере, означало, что он сделал всё возможное, обвиняя правые СМИ и изображая Грецию жертвой вымогательства и принуждения. Но, как оказалось, его опасения были не вполне обоснованны. Тройка слишком перестаралась. Ответом большинства избирателей стал гнев, направленный в первую очередь против Германии.

В воскресенье избиратели отвергли условия жёсткой экономии, предложенные Тройкой, 61 % голосов против 39 %. Общественное мнение было радикализировано до такой степени, что все избирательные округа в Греции проголосовали «против» (Oxi). Как отметил Статис Кувелакис, член левой платформы «Сириза»: «В рабочих округах было 70 процентов голосов и выше «против», а в округах высшего общества — более 70 процентов голосов «за».... Восемьдесят пять процентов участников, кому было от восемнадцати до двадцати четырех, проголосовали «против». Большинство избирателей показали, что они готовы пойти на риск возможного выхода из еврозоны, если это будет условием для того, чтобы сказать «нет» дальнейшим мерам жёсткой экономии. Многие греки были готовы к такому повороту событий, снимая банкноты евро из банков и даже покупая новые автомобили, лодки или другие потребительские товары, которые они могли бы продать, если бы страна вернулась к обесценившейся драхме.

«В понедельник, — пообещал Ципрас, — греческое правительство будет сидеть за столом переговоров после референдума с лучшими условиями для греческого народа». Но Тройка ужесточила свои требования, очевидно, чтобы показать тщетность втягивания демократической политики в уравнение. Новые условия предусматривали ещё более жёсткую экономию и ускоренную приватизацию. Пол Кругман без обиняков описал поведение Тройки в своем блоге в «Нью-Йорк таймс»: «Быть членом еврозоны означает, что кредиторы могут разрушить вашу экономику, если вы выйдете за рамки».

Эта дилемма вызвала кризис в руководстве коалиции «Сириза». Варуфакис возглавлял группу, разрабатывавшую «план Б» по выпуску государственных векселей, деноминированных в евро, которые должны были служить деньгами. Он выступал за то, чтобы Греция перестала платить Тройке и действовала в одиночку. «Мы должны выпустить наши собственные долговые расписки или даже, по крайней мере, объявить, что мы собираемся выпустить нашу собственную ликвидность, деноминированную в евро; мы должны сократить греческие облигации 2012 года, которые держал ЕЦБ, или объявить, что мы собираемся это сделать; и мы должны взять под контроль Банк Греции. Это был триптих, три меры, которые, по-моему, мы должны принять в ответ, если ЕЦБ закроет наши банки». Но Ципрас опасался, что нет никакого реального выбора, кроме как подчиниться, вместо того чтобы столкнуться с анархией вытеснения из еврозоны и подвергнуться финансовым санкциям. Варуфакис оказался в меньшинстве после голосования 4:2 и подал в отставку.

Ципрас заявил, что на переговорах удалось добиться реструктуризации долга, но премьер-министр Латвии заявил, что не примет никаких списаний долгов. Финляндия также заняла жёсткую позицию, и канцлер Германии Меркель подтвердила, что единственным пересмотром долга, который она и её коллеги рассмотрят, будут льготные периоды выплаты процентов и более длительные сроки погашения и что они «будут обсуждаться только после того, как будет получена положительная оценка новой греческой программы». Во-первых, Греция должна капитулировать. Долговое бремя не было облегчено «ни на единый цент. Неопределённые обязательства по «перепрофилированию» долга — сдвигу сроков погашения и снижению процентных ставоки — это всё, что удалось убедить сделать Ангелу Меркель».

Ничто из этого даже не должно было обсуждаться, пока Греция не примет «лекарство» в полном объёме, без поправок. Реформы, проведённые в январе-июне, подлежали отмене, и Греция должна была рухнуть. Только тогда долги будут списаны. Только после того, как Греция начнёт всерьёз продавать свои банки и общественное достояние, только после того, как ещё 20 процентов её населения эмигрируют и оставят экономику уязвимой и приватизированной, долги будут списаны, так как там действительно не останется ничего, что можно было бы захватить!

Ципрас направил в парламент кабальные условия финансового спасения Тройки («соглашайтесь-или-разоряйтесь») в размере 86 млрд евро, признав в интервью государственному телевидению, что «хотя он и не верил в эту сделку, у него не оказалось иного выбора, кроме как принять её, чтобы избежать экономического хаоса». Условия капитуляции, против которых выступали многие левые партии коалиции «Сириза», но которые поддержали неолиберальные партии, были приняты 15 июля 229 голосами против 64 (при 6 воздержавшихся). Это согласие со всеми требованиями, выдвинутыми Шойбле, привело к тому, что парламент одобрил сокращение государственных расходов на 13 млрд евро, на 4 млрд больше, чем только что отвергнутое избирателями предложение Тройки. Это потребовало сокращения заработной платы в государственном секторе, сокращения пенсий, повышения налога на добавленную стоимость до 23 процентов и дальнейшей приватизации.

Журнал «Дер Шпигель»: Новая программа ужесточила условия. Необходимо реформировать пенсии, повысить налоги и либерализовать рынок труда. Почему вы думаете, что лекарство, которое не действовало пять лет, теперь вдруг поможет?

Шойбле: Проблема в том, что в течение последних пяти лет лекарство не принималось так, как предписано.... В декабре Тройка дала понять, что Греция до сих пор не провела 15 важных реформ. Это должно, наконец, измениться.

Шойбле зашёл так далеко, что назвал Латвию примером успеха. «С 1990-х годов страны Балтии и Центральной Европы также добились значительных успехов». Греция должна была подражать их «успехам» — и, вероятно, их эмиграции тоже! Директор по исследованиям МВФ Бланшар вмешался, опубликовав статью, в которой настаивал на том, что шаги, предпринятые МВФ с 2010 года, были правильными и что всё, что было необходимо, — это ещё больше снизить в Греции зарплаты, ещё больше сократить пенсии и приватизировать больше общественного достояния для иностранных добытчиков ренты — если бы только «Сириза» не провела свой отвратительный референдум!

Второй взрывной анализ МВФ

Поддержка со стороны Лагард отказа Германии списать греческий долг побудила сотрудников МВФ организовать утечку данных в агентство «Рейтер» 14 июля как раз перед голосованием в греческом парламенте. Внутренний трехстраничный доклад был отправлен министрам финансов еврозоны 11 июля, поэтому они были полностью информированы, когда выдвигали свои непосильно высокие требования Греции, что трюк ЕЦБ по закрытию греческих банков сделал приемлемость долга почти невозможной, повысив «общую потребность в финансировании до конца 2018 года»... до 85 млрд евро, или примерно на 25 млрд евро больше, чем прогнозировалось ... всего две недели назад. ... Долг Греции теперь можно сделать устойчивым только с помощью мер по облегчению долгового бремени, которые выходят далеко за рамки того, что Европа была готова до сих пор рассматривать». И агентство «Рейтер» сделало выводы из полученных данных: «Европейские страны должны были бы предоставить Греции 30-летний льготный период на обслуживание всех её европейских долгов, включая новые кредиты, и очень существенно продлить срок погашения, или сделать крупные ежегодные финансовые трансферты в греческий бюджет, или же согласиться на «глубокие авансовые стрижки» по своим кредитам Афинам».

Оспаривая веру Тройки в способность Греции «поддерживать первичный профицит [бюджета]... в 3,5 % ВВП» для выплаты своим кредиторам, обновленный анализ МВФ не нашёл почти ни одного сценария, при котором кредиты МВФ могли бы «переместиться обратно на баланс частного сектора» по разумным процентным ставкам без резкого списания. В противном случае долг вырастет до 200 процентов ВВП в течение следующих двух лет, что потребует «дополнительного дополнительного финансирования». «Таким образом, долговое бремя Греции оказалось «неприемлемым на следующие несколько десятилетий» и, следовательно, воспрепятствовало МВФ в дальнейшем предоставлении кредитов или участии в новых кредитных программах! Поэтому, когда г-жа Лагард продолжала отвергать разговоры о «стрижке» (сокращении) долга, оказалось, что анализ её сотрудников не имеет значения. Она оказалась безнадежно скомпрометированной, и МВФ потерял доверие.

Данная проблема состоит в том, что менеджеры МВФ подлежат утверждению министерством США и должны придерживаться неолиберального обмана о том, что жёсткая экономия может привести к достаточному профициту бюджета, чтобы расплатиться с кредиторами. Директор по исследованиям МВФ Бланшар известен тем, что упрощённо подсчитывает, сколько доходов рабочей силы должно быть обесценено, чтобы выплатить долги. Это же старый Версальский договор карательной экономики. МВФ не желает признавать свою колоссальную ошибку, которую он совершил в 2011 году, когда Стросс-Кан встал на сторону французских банков и отменил вывод аналитического исследования своих сотрудников о том, что долг Греции не может быть выплачен. МВФ и ЕЦБ заплатили держателям облигаций, банкирам и спекулянтам, которых никак не следовало спасать, втянув греческих налогоплательщиков (как и ирландских) в безнадёжные долги.

Лагард, пытаясь сохранить видимость того, что этот долг может быть каким-то образом выплачен, несмотря на то, что экономика Греции погрузилась в ещё более глубокий спад, чем во время Великой депрессии, определила «облегчение долгового бремени» так, как это сделала Ангела Меркель: она отказалась от сокращения основного долга, предложив лишь растянуть сроки погашения, со льготным периодом без платежей и более низкой процентной ставкой. Репортеры «Рейтер» фактически обвинили МВФ в лицемерии, цитируя «источник в ЕС, [по словам которого] министры финансов и лидеры еврозоны были осведомлены о расчётах МВФ, когда они согласовали в понедельник дорожную карту третьей финансовой помощи». Они сознательно поддерживали долг, который не мог быть выплачен.

Многие наблюдатели полагали, что этот доклад удержит совет МВФ от внесения запланированных 16,4 млрд евро в новую программу Тройки помощи в размере 86 млрд евро. Эванс-Притчард, британский журналист, близкий к Варуфакису, написал, что доклад МВФ «значительно усложняет сделку по спасению, согласованную лидерами еврозоны на марафонских переговорах в минувшие выходные, так как Германия настаивает на том, что помощь не может быть осуществлена без участия МВФ». Он заключил: «Основной посыл доклада заключается в том, что Греция находится в такой глубокой беде, что не сможет выдержать дальнейших сокращений из-за мер жёсткой экономии. Это трудно согласовать с последними требованиями кредиторов Европейского валютного союза о сокращении пенсий, повышении налогов и ужесточении фискальной политики, оцениваемом в 2 % ВВП к следующему году».

«Файнэншл таймс» также интерпретировала доклад МВФ как «пославший самый сильный сигнал о том, что фонд может отказаться от новой программы спасения Греции, утверждая, что он не сможет участвовать, если европейские кредиторы не предложат Афинам существенное облегчение долгового бремени». Он сослался на высокопоставленного чиновника МВФ: «Мы очень чётко дали понять, что прежде, чем мы войдём в совет директоров [МВФ] за разрешением на выделение средств, нам нужно конкретное и полное решение долговой проблемы». Британский журналист Пол Мейсон сформулировал эту дилемму следующим образом: «То, что это означает, очень просто: третья помощь, согласованная в принципе в ночь на воскресенье, обречена на провал. Во-первых, потому, что МВФ не может подписаться на неё без облегчения долгового бремени. А, во-вторых, потому, что без облегчения долгового бремени она разрушит греческую экономику».

Третья стадия финансовой помощи используется как долговой рычаг для принуждения к серьёзной приватизации

Несмотря на то, что коалицию «Сириза» поддержали аналитики МВФ и большинство мировых экономистов, выступавших на эту тему, еврозона фактически ответила: «Конечно, денег нет. Мы это знаем. Начинайте распродавать свои активы». Новые условия финансовой помощи восстановили целевой показатель приватизации в размере 50 млрд евро, установленный в июле 2011 года. Греческие банки будут взяты под иностранный контроль, чтобы создать стоимость путём лишения прав выкупа домов, владельцы которых не выполнили свои ипотечные обязательства. (Греческое правительство приостановило такие действия.) Затем должен наступить черёд аэропортов, портов и дорог, недвижимости, прав на газ в Эгейском море и монопольных привилегий, которые могли бы обеспечить иностранным покупателям возможность извлечения ренты.

Вместо того чтобы оставаться смешанной экономикой западного типа, Греция будет полностью приватизирована, по бросовым ценам, хотя плата, которая будет взиматься с пользователей общественной инфраструктуры, вырастёт. «Приватизационный фонд был проблемой, которая почти привела к «Грекзиту» на марафонском, 17-часовом ночном саммите европейских лидеров в Брюсселе в начале этого месяца. «Это было единственное, что обсуждалось на саммите, — вспоминал один дипломат. — В 6 утра, когда Греция балансировала на грани выхода из еврозоны, премьер-министр Греции Алексис Ципрас всё ещё обсуждал детали приватизации со своими коллегами Ангелой Меркель и Франсуа Олландом». В последнюю минуту была достигнута договоренность, что администраторы Тройки по распродажам будут сидеть в греческих офисах, а не в Брюсселе.

Когда журнал «Дер Шпигель» спросил министра финансов Шойбле, не является ли эта приватизация и иностранный контроль над налоговой политикой Греции «попыткой превратить страну в своего рода колонию», тот ответил: «В противном случае долговая нагрузка неприемлема. А без этого ничего не получится». Ключевая точка экономического планирования должна была переместиться в финансовые центры и работать в интересах держателей облигаций, банкиров и покупателей приватизированных активов.

Проведённый Фондом 26 июня анализ приемлемости уровня долга показал, что «оппозиция правительства продаже ключевой инфраструктуры ищущим ренту инвесторам ограничила поступления от приватизации всего лишь примерно 3 млрд евро за последние 5 лет», что «на целых 94 процента ниже целевого показателя». Половина доходов в размере 23 млрд евро, ожидаемых на 2014-2022 годы, должна была поступить от приватизации государственной собственности греческими банками, но кризис, вызванный противостоянием Тройки с «Сириза», привёл к тому, что их безнадёжные кредиты выросли до такой степени, что стало «неразумно предполагать доходы от банковских продаж».

Сотрудники МВФ также пришли к выводу, что прогнозируемые поступления от распродаж инфраструктуры должны быть списаны «в свете объявленного правительством намерения добавить новые условия для будущих продаж, включая сохранение значительного государственного пакета акций и дополнительные гарантии для трудящихся, экологии и для местных общин». Аналитики предположили реалистичную годовую норму распродаж всего в 500 млн евро в течение следующих нескольких лет. Это сделало необходимым сокращение долга — именно того, что отвергли Шойбле, Меркель и Лагард.

Варуфакис представил альтернативное предложение Германии 19 июня: «Греческое правительство предлагает объединить государственные активы ... в центральную холдинговую компанию, которая будет отделена от государственной администрации и управляться как частное лицо под эгидой греческого парламента с целью максимального увеличения стоимости её базовых активов и создания собственного инвестиционного потока. Греческое государство будет единственным акционером, но не будет гарантировать свои обязательства или долги.

Холдинговая компания „выпустит полностью обеспеченные облигации на международных рынках капитала“ для привлечения 30-40 млрд евро (32-43 млрд долл.), которые „с учётом текущей стоимости активов“ будут „инвестированы в модернизацию и реструктуризацию активов под её управлением“.

Наше предложение было встречено оглушительным молчанием».

Другие альтернативы включали в себя использование греческих банков как государственных и управление ими в общественных интересах.

Вопросы, поставленные на карту в связи с межправительственным долгом

Учитывая массовое неприятие избирателями 5 июля требований иностранных кредиторов, насколько обязательным является повиновение Греции? В какой момент долг, взятый в интересах иностранных кредиторов под угрозой финансовых санкций и военных действий, становится юридически «одиозным»? Предполагается, что правительства должны представлять интересы народа, но Ципрас заявил, что капитулировал под дулом дипломатического пистолета.

Чьи интересы должны стоять на первом месте в условиях долга, намного превышающего платёжеспособность? Математика показывает, что спасти финансовый сектор, как и экономику, от чрезмерного роста долга невозможно. Согласно нынешним неолиберальным правилам, целые национальные экономики должны быть принесены в жертву. Вот почему политические дебаты грядущего поколения должны быть сосредоточены на том, в какой степени требования кредиторов о жёсткой экономии могут превалировать над принципами национального суверенитета, демократии и экономического роста.

Первый принцип реформированного свода международного права должен гласить, что ни одна страна не должна быть принуждена жертвовать своим ростом, чтобы платить иностранным кредиторам. Роковой недостаток еврозоны состоял в том, что этот принцип был заменён на обратный. Налоговая система Греции из-за отсутствия центрального банка для монетизации государственных расходов превратилась в «инструмент в руках Тройки» по выжиманию профицита бюджета для выплаты кредиторам. Чтобы сдержать финансовую блокаду своей экономики, Греция была вынуждена распродавать своё общественное достояние, ввести антирабочую антиреформаторскую политику и регрессивные налоги в пользу финансов, недвижимости и монополий.

Основным рычагом, вызывающим бюджетную дефляцию и оставляющим страны — должники в такой зависимости, является задолженность перед международными учреждениями. Процедуры банкротства хорошо зарекомендовали себя в списании деловых и личных долгов, что позволяет частным лицам и компаниям начать всё сначала. Процедуры списания суверенных долгов банкирам и держателям облигаций также существуют. Но государства неумолимы. Межгосударственные долги не могут быть легко списаны, какими бы разрушительными ни были их условия и последствия.

Версальский договор наложил невероятно высокие репарации на Германию, а правительство США выдвинуло не менее губительные требования к союзникам выплатить долги за оружие, поставленное в Первую мировую войну, что привело в 1929-1931 годах к глобальному финансовому краху. Но, пока не стало окончательно ясно, что объём официальных межгосударственных долгов не может быть выплачен, экономика в Германии, Англии и Франции обеднела и поляризовалась. Начиная с 1960-х годов многие страны также подверглись жёсткой экономии и экономическому спаду, в результате чего они во всё меньшей степени могли освобождаться от долгов.

Повторение этой ситуации сегодня побудило Варуфакиса назвать требования Тройки к Греции «новым Версалем». Нет никаких правовых рамок для списания долгов перед МВФ, ЕЦБ или европейскими и американскими правительствами-кредиторами. А те, будучи захвачены антирабочими, антиправительственными финансовыми деятелями, в свою очередь действуют в интересах банков и держателей облигаций.

Отказ от суверенной власти в пользу современного интернационализма означает жёсткую экономию

После Второй мировой войны многие идеалисты выступали за замену национальных правительств региональными или глобальными объединениями, исходя из логики, что воевать могут только государства. Конечно, они имели в виду боевые действия. Но сегодняшние глобальные организации ведут не менее смертоносные экономические войны. Вместо того чтобы вести мир к процветанию, МВФ, Всемирный банк, Всемирная торговая организация, Европейский центральный банк и НАТО поддерживают ориентированную на кредиторов жёсткую экономию.

Что касается еврозоны, то вместо того, чтобы способствовать дальнейшей европейской интеграции, её дефляционная политика побудила одного ирландского журналиста заметить: «Европейский Союз, каким мы его знали, прекратил существование в минувшие выходные. Этот проект ЕС был полностью посвящён постепенному сближению равных государств «во всё более тесном союзе». «Теперь с этим покончено. Греческий кризис показал, что страны должны держать свою валюту под собственным контролем, как и налоговую политику». В редакционной статье компании «Блумберг» говорилось прямо: «Хватит, значит, хватит: Греция должна выйти из системы евро. ...Такой договор больше невозможен. Доверие рухнуло в такой степени, что Греции говорят, что страна должна стать колонией ЕС, а не суверенным государством. Грецию принуждают к сделке, которой она будет возмущаться годами и которой она не будет чувствовать себя связанной. В этих обстоятельствах выход — лучший из выборов».

В том же духе Вольфганг Мюнхау написал в редакционной статье в «Файнэншл таймс»: «Кредиторы Греции... разрушили еврозону, какой мы её знаем, и уничтожили идею валютного союза как шага к демократическому политическому союзу». Члены еврозоны уступили свой экономический суверенитет Европейскому Союзу, но ЕС — это не государство. У него нет министерства финансов или центрального банка, чтобы монетизировать дефицит государственных расходов. (ЕЦБ, по крайней мере, не хочет этого делать, а правила ЕС даже ограничивают дефицит лишь 3 процентами ВВП.) Это означает, что члены еврозоны должны отказаться от своих прав как государства.

Этими причинами объясняется рост популярности антиевропейских партий от Франции и Англии до Дании, Италии, Испании и Португалии. Постсоветские страны, вступающие в Европейский Союз, также видят «письмена на стене». Бывший заместитель министра иностранных дел Польши Витольд Ващиковский заявил журналисту: «Мы постараемся держаться подальше от еврозоны как можно дольше». В Венгрии Золтан Ковач, пресс-секретарь по вопросам внешней политики премьер-министра Виктора Орбана, заявил, что отсутствие фиксированного срока «открывает Венгрии множество преимуществ, чтобы не принимать евро, таких как сохранение контроля над нашей налоговой и фискальной политикой».

В отсутствие полноценного Европарламента в Брюсселе проведение финансовой политики отдано на откуп ЕЦБ и Европейскому совету. Ограничение этих административных органов денежно-кредитной сферой и управление ими в интересах коммерческих банков и держателей облигаций превращает то, что раньше было смешанной государственно-частной экономикой, в перечень требований собственности и доходов со стороны кредиторов. Государства — должники лишены возможности защищать свои интересы, интересы трудящихся или будущее своей экономики.

Эта контрреволюция рантье не является плодом разумной экономической логики. Даже неолиберальные экономисты уверяют, что они остаются в классической оппозиции к погоне за рентой и мало кто из них одобрил бы хроническую жёсткую экономию и долговую кабалу. В конце 1920-х годов было признано, что долги, нарушающие социальный баланс из-за превышения разумной платёжеспособности, должны быть аннулированы. А политические теоретики определяют право наций контролировать свои собственные деньги и финансовые системы, противостоять долговым рычагам и налоговым доходам рантье — сохранять или возвращать в общественное достояние базовую инфраструктуру, землю, природные ресурсы и другие объекты. Именно это делает государство суверенным. Но власти находятся в земной политической сфере. Финансовые лоббисты контролируют законотворчество, доминируя в избирательных кампаниях, средствах массовой информации и судах, в то время как финансовые центры используют долговые рычаги, подкреплённые угрозой жёстких валютных санкций со стороны МВФ и ЕЦБ.

Ни одна страна не должна подвергаться хронической безработице и депрессии, чтобы платить банкам и держателям облигаций. Поэтому защита от этого захвата рантье должна начинаться с подтверждения права государств ставить свой рост выше требований кредиторов присваивать их собственность и ввергать их в жёсткую экономию. Любое государство имеет суверенное право выпускать свои собственные деньги, взимать налоги и вводить свои законы, включая отношения между кредиторами и должниками, регулирующие условия банкротства и списания долгов. Такой суверенитет необходим для защиты от финансиализированной глобализации за последние пятьдесят лет.

Однако партии, раньше называвшиеся социал-демократическими, стали поддерживать глобализм даже тогда, когда он превратился в неолиберальный. Таким образом, они отвергли свою собственную прежнюю классическую программу освобождения промышленного капитализма и рынков от наследия феодализма. В результате оказалось, что эти партии поддерживают неофеодализм.

Куда нам двигаться дальше?

Идеализм интернационалистов, возникший как пацифистская реакция на Вторую мировую войну, остался незамеченным в значительной степени потому, что левые политики отказались сосредоточиться на экономической политике. Условия глобализма и европейской интеграции предполагают подчинение неолиберальной программе. Финансы всегда были космополитичными, но не безвредными. Они заменили боевые действия борьбой рантье против общества, так как финансовый сектор навязывает жёсткую экономию и долговую зависимость, ведущую к приватизации.

Еврозона показала себя как ложный шаг к единству, угрожая развести своих членов в разные стороны. Неспособность левых сил справиться с этой динамикой достигла апогея в случае с Грецией, как утверждает Кувелакис: «Левые силы переполнены множеством людей с добрыми намерениями, но они совершенно беспомощны в реальной политике. Это также говорит о том, какое умственное опустошение вызвала почти религиозная вера в европеизм — стремление к вступлению в Европейский союз. Это означало, что до самого конца эти люди верили, что они могут получить что-то от Тройки, думали, что с „партнерами“ они найдут какой-то компромисс, что они разделяют некоторые основные ценности, такие как уважение к демократическому наказу избирателей или возможность рациональной дискуссии, Основанной на экономических аргументах».

В основе европейской проблемы лежит подчинение континента американским неолиберальным стратегам, использующим долговые рычаги для создания общества неорантье. Как недавно писал один обозреватель: «Капитуляция Европы перед Соединёнными Штатами произошла около семидесяти лет назад. Конечно, её приветствовали как освобождение, но оно превратилось в длительное господство. Это было буквально подтверждено сдачей Греции 12 июля 2015 года. И эта сдача была навязана всё более гегемонистской идеологией антинационализма, особенно сильной в левой среде, которая считает „национализм“ источником всего зла, а Европейский Союз — источником всяческого добра, поскольку он разрушает суверенитет наций. И эта идеология настолько доминирует на левом фланге, что лишь немногие левые осмеливаются бросить ей вызов...»

В результате только «правые» партии осмеливаются защищать национальный суверенитет, или, скорее, любой, кто защищает национальный суверенитет, будет заклеймён как «правый». Слишком легко забывается, что без национального суверенитета не может быть ни демократии, ни выбора народа.... Большая часть европейских левых всё больше увязает в противоречии между своей антинационалистической «европейской мечтой» и разрушением демократии финансовой бюрократией ЕС. Греческая драма — это первый акт долгого и запутанного европейского конфликта.

Неолиберальная стратегия пытается замаскироваться под универсализм, препятствуя при этом любой альтернативной экономической теории или идеологии. Конец истории — это новые «Тёмные века» огораживаний и приватизации, которые похоронят стремление Просвещения освободить экономику от привилегий рантье, вновь окрестивших их «созданием богатства».

Альтернатива, несомненно, существует. Отправной точкой должно стать осознание того, что экономическая война ведётся уже много веков. В этой войне финансовые власти и другие рантье сражаются всё более ожесточённо и часто тайно именно потому, что понимают, что нет никакого морального оправдания их доходам и богатствам, получаемым извлекающими средствами вместо того, чтобы быть заработанными продуктивно.

Те, кто получает или наследует хищнические богатства и привилегии, понимают, что основным средством навязывания жёсткой экономии и разрушения власти демократий является использование тактики обмана, «мусорной» экономики и идеологического камуфляжа, использование финансовых санкций и действий в качестве денежных мародёров с поддержкой более открытого насилия в переворотах типа Пиночета/Чикаго.

Чтобы предотвратить такой «конец истории» в интересах рантье, населению необходимо возродить давнюю классическую борьбу за свободные экономики. Альтернатива — неофеодализм.

МАЙКЛ ХАДСОН

УБИЙСТВО ХОЗЯИНА

Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

Предисловие В. Ю. Катасонова

Перевод В. А. Титкова

Редактор Алексей Оболенский

Корректор Марина Поддубная

Дизайн обложки и вёрстка Александр Товпеко

Издательство «Наше завтра».

Формат 60*90/16. Бумага офсетная.

Усл. печ. 33,54 л. Тираж 1000 экз.