Убийство по Фрейду

Глава 11

С того самого момента, как Кейт с бутылкой в руке явилась на вечеринку, она чувствовала себя так, будто оказалась в увеселительном парке на карусели, где люди мелькают перед глазами. Она встретилась с хозяином только на секунду, когда он, схватив бутылку, поблагодарил ее и представил довольно невнятно четверым или пятерым людям, стоящим рядом. Те, оглядев Кейт мельком, видимо, решили, что она представляет собой женскую особь, образцы которой у них в коллекции уже имеются, а посему с живостью продолжили обсуждение какой-то словесной перепалки в стенах какого-то колледжа, смысл которой Кейт никак не удавалось уловить. Лилиан предупредила ее, что когда члены этого департамента собираются вместе, то они обсуждают только политику своего департамента, крайности процесса преподавания, некомпетентность администрации и моральные, физические, психологические и сексуальные особенности некоторых своих коллег, которые почему-то здесь отсутствуют.

К чему Кейт оказалась совсем не готова, так это к жару, с которым все эти вещи обсуждались, и энтузиазму, с которым собеседники вновь и Вновь возвращались к тому, на чем уже успели зациклиться прежде.

Некоторые особенности поведения, присущие собравшимся здесь, вовсе не удивили Кейт, в частности, количество спиртных напитков, которое смогли влить в себя представители этой академической профессии.

Все они ни в коем случае не были закоренелыми пьяницами, но, как всякие низкооплачиваемые служащие, пили всякий раз, когда находился подходящий случай. Это давно уже подметили издатели всевозможных учебников, у которых с незапамятных времен вошло в привычку во время академических сборищ организовывать буфет и щедро накачивать всех участников выпивкой. Не удивило Кейт и то, что никто из гостей даже не заикнулся об изящной словесности. Люди, чья профессия заключается в преподавании литературы, никогда не обсуждают ее на своих вечеринках, если только речь не идет о темах лекций и распределении нагрузки.

Объяснения этому найти трудно; их могло быть много и все запутанные и неочевидные, поэтому Кейт предпочитала принимать вещи такими, какие они есть. Хотя ей доводилось не раз присутствовать на подобных встречах врачей, экономистов, социологов и представителей иных профессий, и она знала по собственному опыту, каких трудов стоит заставить их оторваться от обсуждения тем, непосредственно касающихся их работы.

Люди, находящиеся здесь, больше страдали оттого, что были заняты не в сфере высшего образования, а скорее принадлежали к некой бюрократической системе. Они все являлись, по сути дела, клерками, пусть и особого рода, и, как и все клерки, тешили себя иллюзией, что могут запросто обсуждать и высмеивать те структуры, в которых были задействованы. Кейт с любовью подумала о своем родном университете. Ведя бесконечную и безрезультатную борьбу против семейственности, фаворитизма и симонии, ее коллеги не познали все же в полной мере «прелестей» современной бюрократии.

— Мой экзамен, — разглагольствовал один молодой мужчина, — назначили на самый последний день сессии, и они хотели, чтобы я выставил отметки в течение двадцати четырех часов. Я возразил, что за этот срок не успею даже прочитать внимательно тридцать пять экзаменационных работ, не говоря уже о том, чтобы оценить их по достоинству. Почему, скажем, я не могу представить оценки в деканат на три дня позже? Так вы знаете, что заявил мне декан, восседая в своем огромном кабинете, хотя никто из нас не имеет даже мало-мальски приличной комнаты и зачастую не может найти места в ящике стола, чтобы положить важные документы? Так вот, он сказал: «Компьютеры должны начать работать через двадцать четыре часа, как только закончится сессия». Зачем? Я спрашиваю вас — зачем? Но по крайней мере, теперь я знаю, о чем печется наш почтенный колледж. Всем известно, конечно, что колледж не больно-то радеет о студентах и преподавателях, в конце концов, это вам не Кембридж и не Оксфорд. Прежде я думал, что главный предмет его забот — администрация или само здание и всевозможные попечительские советы. Ан нет! Он делает ставку на компьютеры! Вы знаете, когда я заполнял эти отвратительные маленькие карточки, меня так и подмывало написать на каждой из них буквы «м.в.» от слов «мать вашу» и посмотреть, как это обработает маленькая кибернетическая сволочь!

Это еще что! На другой день я получил один из этих экзаменационных результатов весь в цифирях, рассчитанных в недрах машины, и этот идиотский киберконсультант студентов…

Что было дальше, Кейт уже не слышала, так как удалилась от говорящего, подбираясь к Фредерику Спарксу; она двигалась не спеша, не желая свалиться на него как снег на голову. Лилиан уже указала Кейт на Спаркса. Он сидел откинувшись на стуле, со стаканом в руке, явно наслаждаясь приятным превосходством человека, которому удалось выйти победителем в борьбе за назначение на должность и который еще не испытал всех перипетий, связанных с дальнейшим продвижением по службе.

Кейт опустилась на стул рядом с ним, хотя большинство людей предпочитают завязывать разговор стоя, и обратилась к нему — увы, даже без намека на оригинальность — с просьбой дать ей спички. Спаркс извлек элегантную зажигалку и, щелкнув ею, поднес к сигарете Кейт.

— Вы знакомая Гарольда? — спросил он. Но видимо решив для себя, что иначе и быть не может, не дожидаясь ответа, начал расспрашивать, преподает ли она и где?

Кейт удовлетворила его любопытство. Услышав, что он завидует ей, Кейт, несколько покривив душой, спросила: почему?

— Я приведу вам пример, — ответил он, разворачивая стул, чтобы оказаться лицом к Кейт. — Как много отпечатанных на ротапринте бумаг вы получили за этот семестр?

— Официальных распоряжений? О, я не знаю. Думаю, четыре или пять, а может, и больше. Уведомления о совещаниях в департаменте, ну и тому подобное. А почему вы об этом спросили?

— Да потому что на меня они сыпались сотнями, а то и тысячами. И не только приглашения посетить совещания с целью обсуждения всяческих мыслимых и немыслимых предметов, но еще и всяческие указания от администрации. Например, о всех студентах, носящих шорты или голубые джинсы, докладывать немедленно; или же о том, что курение на лестницах не допускается (последнее, конечно, в высшей степени нелепо, как можете сами судить). Ведь если парень и девушка, учащиеся колледжа, захотят поговорить друг с другом и при этом окажется, что он и она — курящие, то им придется либо удалиться в комнату отдыха, где вечно толчется народ, или же выбегать после каждой затяжки из мужского или женского туалета, где курить разрешено. Надо ли говорить, что сплошь и рядом курят только на лестницах. Или же вполне может последовать и такое распоряжение: «Затачивать карандаши только в комнате номер 804 (или вообще вне стен здания)». А то и такой перл: «Весь мусор под окнами аудиторий убирать ежедневно после полудня с часу до пяти». Администрация понимает, что это очень затрудняет учебный процесс (доводилось ли вам слышать, как громыхают под окнами мусоровозки?), но педагоги и студенты не должны ни на минуту забывать, как трудно и хлопотно начальству содержать колледж и руководить им. Я однажды получил бумагу, где мне предлагалось прибыть на совещание, дабы обсудить резервы для предоставления преподавателям времени для творческой работы. Я отписал, что самый лучший способ достичь этого, по моему глубокому убеждению, — не устраивать никаких обсуждений вообще. Вот почему я и сказал, что завидую вам.

— Я слышала, вас можно поздравить с получением должности?

— Откуда вы узнали? Меня не поздравлять, а жалеть надо. Гюстав, тот, пожалуй, доволен, так как сейчас нам обеспечено регулярное питание и возможность со временем получать пенсию, но не будь я таким рохлей, я бы сказал: «Вы, идиоты, не давайте мне должность ни в коем случае. Я успел стать смутьяном по натуре, лодырем и привык потворствовать себе, откладывая самые насущные дела со дня на день. У вас в этом беспросветном, как мрак, учебном заведении и так хватает балласта и в избытке мозгов, в которых не родилась до сих пор ни одна новая мысль, разве что иногда прошелестит в извилинах смутное понятие о ядерном катаклизме. Так зачем вам еще один живой труп в моем лице; нет, все, что вы можете мне предложить, — это то, чего так страстно желают народные массы: жить нормальной жизнью, а посему — дайте мне хлеба и зрелищ!» Конечно, возможно, я и преуспею на этом поприще. Тогда я уж точно покончу со всеми прелестями преподавательской жизни.

— Напишете большую книгу?

— Нет, стану членом администрации. Тогда у меня появится ковер на полу, собственный письменный стол и, возможно, личная секретарша. Я стану получать большую — не в пример нынешней — зарплату, и у меня будет законное право испытывать ностальгию по педагогической работе. Не желаете ли еще выпить?

— Ну, по части денег в моем университете почти то же самое, — сообщила Кейт, отклонив предложение выпить. — Как верно сказал кто-то, плата за труд преподавателя такова, что отбивает всякое желание преподавать вообще.

Его манера разговаривать вовсе не ошеломила Кейт, равно как и его слова. За напускной бравадой и шутовской ссылкой на свою собаку (Кейт, конечно, дала маху — ей бы следовало спросить: а кто такой Гюстав?) угадывался первоклассный ум и яркая личность. Кейт ничуть не сомневалась, что он отнюдь не рохля, а мозгов и эгоизма у него вполне достаточно, чтобы зарезать любого, но вот только убивал ли он? Рьяными любителями собак зачастую становятся люди, которые не смогли вынести несчастной любви. У Спаркса, несомненно, вполне хватило бы выдержки устроить эти телефонные звонки. Мог ли он проникнуться нежными чувствами к Дженет Гаррисон, главным образом за ее необщительность и отрешенность, и затем, предложив ей любовь, не смириться с тем, что получил от ворот поворот?

— Сколько дней в неделю вы преподаете? — спросила она.

— Четыре, и слава Богу! А в следующем полугодии, может, будет пять. В этом семестре мне посчастливилось: по странной случайности получился лишний выходной по понедельникам.

— И все занятия по утрам? — Кейт понадеялась, что вопрос не покажется Спарксу столь прямолинейным, как ей самой.

— Я покажу вам свое расписание, — ответил он, засовывая руку во внутренний карман. — Вы, возможно, считаете, что к концу года я выучил свои часы наизусть? Но на самом деле оно настолько запутанное, что, доведись мне хранить его в памяти, оно заняло бы там столько места, что пришлось бы срочно забыть что-нибудь важное, например староанглийский язык. — С этими словами он протянул Кейт расписание.

Оно и в самом деле было весьма необычное. У него были занятия по вторникам — в девять, в три часа — по средам, а по четвергам и пятницам — в десять утра. Пятница. Это сразу бросилось Кейт в глаза. Налицо алиби.

— О, на самом деле вся эта чехарда исполнена глубокого смысла. Это можно понять при наличии в голове только зачатков извилин, каковыми и обладает человек, составивший расписание исходя из логики, очевидной только для него. Видите ли, студенты, посещающие мои занятия, учатся на разных курсах, и должны плавать в бассейне и обедать строго по графику, и уж ни в коем случае не должны слоняться без дела. Все это увязывается в один узел — и нате вам! Иногда получается, что мои студенты собираются на лекции в час дня, а затем еще раз — в три часа. Это, если хотите, прямой вызов всем канонам педагогики.

— Приходилось вам пропускать занятия?

— С разрешения начальства — почти никогда, ну разве только, если умер кто-то из родственников. А если кто-то из нас не может читать лекцию, он не долго думая встречает милых «деток» и предлагает им немного погулять. Видите ли, «папочка» не совсем здоров. Ну и конечно, поскольку за их обучение платит государство, а не они сами или их любящие родители, студенты соглашаются с превеликой радостью, и все остается шито-крыто. Вот только чего никогда не следует делать, так это просить какого-нибудь приятеля вас подменить. Если его засекут (а шпионов у нас хоть отбавляй), то о случившемся будет доложено куда следует — и вам обоим будет в чем покаяться, когда вызовут на ковер. Ба, судя по вашему виду, я нагнал-таки на вас страху? Но тот факт, что преподаватели — это единственное, без чего никак не может существовать учебное заведение, здесь, в колледже, меньше всего принимают в расчет. Когда несколько лет назад вошли в моду прививки от полиомиелита, их сначала сделали администрации, затем поварам и обслуживающему персоналу, потом студентам и только напоследок нам, педагогам, да и то лишь потому, что вакцина еще осталась.

Повинуясь внезапному импульсу, Кейт вытащила из сумочки фотокарточку и протянула ее Спарксу.

— Вы видели его когда-нибудь? — спросила она. — Мне почему-то подумалось, что он мог быть вашим студентом.

Спаркс взял фотографию и стал пристально ее разглядывать.

— У меня хорошая память на лица, — заявил он. — Нет, я не хвастаюсь, а просто констатирую факт. Но я никогда не помню голос и имя, если в том нет особой необходимости. Сдается мне, едва ли я когда-либо встречал этого парня, но, возможно, мне доводилось сталкиваться с ним на лестнице или вместе подниматься в лифте, да мало ли что еще? Даже не лицо — мне незнакомы его глаза. Но вот черты… хотя что толку? Ладно, если надумаю, кого он мне напоминает, скажу вам. А он вам нужен?

— По правде говоря, да! По-моему, он как-то связан с Дженет Гаррисон, моей студенткой.

— Что? Та самая молодая леди, которую зарезали прямо на кушетке? Знаете, я ведь был там, когда обнаружили тело. Так это ваша студентка?

— Вы были там?

— Да. Случилось так, что я тоже посещал сеансы психоанализа у Бауэра. Кстати, о лицах — у нее оно было очень необычное. У меня вошло в привычку приезжать пораньше, если, конечно, позволяла проклятая подземка, просто затем, чтобы успеть взглянуть на нее.

— А вы когда-либо говорили с ней?

— Чего нет, того нет! До голосов я не большой охотник, если не считать свой собственный, который мне приходится слышать поневоле и чаще, чем хотелось бы. А вдруг ее голос оказался бы визгливым или даже гнусавым и это в сочетании с таким изумительным лицом? Нет, тогда бы сразу пропало все очарование ее лица! А кстати, какой у нее был на самом деле голос?

— Какой? Ну уж во всяком случае не гнусавый. Нет! Скорее тихий, хотя и несколько на взводе. А что, этот Бауэр хороший психоаналитик?

— О да! Первоклассный. Бесподобный в том плане, что он слышит даже то, чего вы не говорите, а в моем случае, конечно, это приобретает первостепенное значение.

И внезапно, как бы затем, чтобы дать Кейт возможность услышать невысказанное, он откинулся на спинку стула и, образно говоря, отгородился от нее молчанием, словно занавесом. Кейт, не любившая вечеринки, ощутила себя усталой и подавленной. Рид оказался прав. Расследование — не просто игра в великого сыщика ради друга, попавшего в беду. Она непрошеной гостьей оказалась вдруг на вечеринке, загнала в угол Спаркса, доставила хлопоты и озадачила Лилиан — и что в итоге? Как убедиться, вел ли Спаркс занятия с десяти утра в тот день, когда была украдена униформа? Он же явился без опоздания на сеанс к Эмануэлю. Мог ли он пробраться в общежитие, чтобы ограбить комнату Дженет Гаррисон? Это казалось маловероятным. Мог ли он поднять руку на тихую девушку, возненавидев себя за то, что согласился на должность в учебном заведении, которое не уважал, если не сказать большего?

«Да, у тебя явно обнаружился талант ставить вопросы, — уныло подумала Кейт, — и при этом налицо полная неспособность найти ответ хотя бы на один из них».

Кейт принесла свои благодарности и пожелала «доброй ночи» хозяину дома, который даже не сразу вспомнил, кто она такая и откуда, помахала рукой Лилиан и поймала такси. Что дальше? Допустим, Джерри удалось вытянуть что-нибудь у Горана, но вряд ли его улов по значимости превысит то немногое, что ей самой удалось выудить у Спаркса. «О Боже, помоги мне, — мысленно взмолилась она. — Если это дело когда-либо будет доведено до конца, обещаю по гроб жизни не задавать ни одного вопроса, не связанного с литературой!»

Она расплатилась с водителем и, войдя в подъезд дома, нашла там Рида, спящего на стуле. Она довольно бесцеремонно разбудила его.

— Я хотел видеть тебя, — заявил он. — Сдается мне, раз уж ты пытаешься быть детективом, то тебе следует сидеть дома и отвечать на телефонные звонки, вместо того чтобы гулять на вечеринках, приставая к людям и задавая им идиотские вопросы.

— Полностью согласна с тобой, — подтвердила Кейт, впуская его в квартиру.

— Давай я сварю кофе, — предложил Рид.

— С чего бы вдруг? Я тебе сварю.

— Садись! Я сделаю кофе, а потом мы поговорим. Всплыли еще две вещи: одна — просто восхитительная, хотя будь я проклят, если знаю, с чем ее едят, а другая — немного пугающая. Сначала я выложу тебе ту, что пострашней. — С этими словами, окончательно заинтриговав ее, Рид скрылся на кухне.

Кейт незамедлительно последовала за ним.

— Что это за фокусы? Я вполне насиделась за вечер. Давай не тяни. Что-нибудь еще стряслось с Эмануэлем? Он в опасности?

— Он — нет, ты — да!

— Я?!

— Как это здорово — быть профессором английского. Никаких лишних слов, только местоимение! В полицию пришло письмо, Кейт. Анонимное, конечно. Выяснить, откуда оно, невозможно, но на такие письма у нас обращают гораздо больше внимания, чем обычно принято. Оно написано довольно связно и в нем обвиняют тебя ни много ни мало в убийстве Дженет Гаррисон.

— Меня?!

— Автор письма заявляет, во-первых, что статья, которую ты опубликовала месяц назад в каком-то научном журнале о героинях-американках у Джеймса, была украдена у Дженет Гаррисон. У тебя якобы было мало своих публикаций, и это могло поставить под удар твою карьеру. Вторым пунктом в письме утверждается, что вы с Эмануэлем были любовниками, что ты все еще его любишь и не простила ему женитьбы на Никола, а поэтому ты задумала избавиться от девушки, которая представляла угрозу для тебя. Заодно ты хотела погубить Эмануэля и частично насолить Никола, которую ненавидишь. Далее, в письме указывается, что у тебя нет алиби, что ты знала до мелочей расположение комнат Бауэров и была достаточно близко знакома с девушкой, чтобы, не возбудив подозрений, войти и сесть позади нее. Там есть и другие обвинения в твой адрес, но эти — главные. Ах да, там еще говорится, что ты ограбила комнату Дженет, чтобы не осталось никаких материалов, которыми она, возможно, пользовалась при написании статьи. А сейчас остынь и выслушай меня хотя бы минуту! Все изложенное в письме никак не объясняет, почему ты сначала опубликовала статью, а потом поняла, чем это для тебя чревато, и начала заметать следы. Остальное выглядит достаточно убедительным, и полиция склонна отнестись к этой писанине со всей серьезностью. В полиции также заметили, что ты слишком много времени проводишь в доме Бауэров, возможно, чтобы создать впечатление, что ты их искренний и преданный друг. В полиции знают также и о том, что ты сегодня вечером отправилась на встречу с Фредериком Спарксом. По мнению полицейских, ты опасаешься, что ему кое-что известно, и ты хотела, если это действительно так, выяснить, что же именно.

— Как же они узнали, где я была вечером? Не иначе как от тебя!

— Нет, моя дорогая, я тут ни при чём. Они выудили эту информацию — весьма ловко, должен признаться — из Бауэров.

— Так вот почему ты хотел отправиться со мной на вечеринку!

— Нет, я и сам узнал об этом сначала от тебя, а потом от полицейских. С тех пор как я стал совать нос в чужие дела, со мной не слишком-то спешат поделиться свежей информацией. Давай-ка выпьем кофе!

Кейт дотронулась до его руки:

— Рид, а ты сам веришь хоть слову из этого письма?

Он поставил чашки, ложки, блюдечки, молочник, сахарницу и кофейник на поднос и молча понес его в гостиную.