Убийство в музее Колетт

Глава 14

Инспектор Джемани с трудом сдержала удивление при виде своего шефа, превратившегося в няньку. Ей было непонятно, как можно ради этого приостановить важное дело. А ведь Фушеру обязан ей жизнью. Настроение испортилось. И разве не исчез ее собственный брат? Тем не менее тревожное состояние не помешало ей сосредоточиться на продолжении расследования, хотя злоба на Жизель Дамбер, отвлекшую Жан-Пьера Фушеру от их общей цели, так и не утихла.

Она понуро пересекла городскую площадь, поднимаясь к жандармерии. Раздраженно взглянула на шумную детвору, играющую в кошки-мышки. Какой-то мальчуган случайно натолкнулся на нее. Она еле удержалась, чтобы не выругаться. Сознавая, что непонятно откуда взявшаяся злость сделала ее неправой, ускорила шаг и вышла на улицу Фосс-Сюивант. Усмиряя себя, гордо вздернула подбородок. Она чувствовала, что ее предали. Из-за Жизель Дамбер. Из-за всех людей, которые грозили опасностью ее особому отношению к Жан-Пьеру Фушеру. Из-за этого ребенка, которого, как она догадывалась, он от нее скрывал. До сих пор она делила его лишь с тускневшим образом Клотильды. И в одночасье все изменилось.

Она прошла прямо в жандармерию. Аджюдан Ласкоме с воинственно закрученными усами поспешил ей навстречу:

— А, инспектор! Мы только что получили какое-то досье для вас!

— Из Биша? — вернувшись в реальность, спросила она.

— Нет, из другой больницы… Кажется, Сальпетриер…

— Значит, оно касается моего другого дела…

Она досадливо поджала губы. По сухому тону Лейлы Ласкоме догадался о ее разочаровании. Пытаясь загладить его, предложил:

— Если хотите, можете устроиться в моем кабинете…

Она села за пахнувший табаком письменный стол. Окно было закрыто из-за множества машин, снующих по автостраде, пролегающей как раз перед зданием. Мобилизовав все свои душевные силы, она погрузилась в чтение документов, достать которые поручала своему помощнику. После внезапного отъезда из Парижа у нее совсем не было свободного времени, чтобы подумать об истории с больницами, так и оставшейся неопределенной. Пришлось припомнить привлекшее ее внимание сходство между подозрительными смертями молодых людей в прошлом месяце. Еще тогда она обратилась с просьбой к доктору Верже, специалисту-эндокринологу в Питье-Салпетриер, дать разъяснения по поводу настороживших ее симптомов. Важно было знать, могли ли они иметь общую патологию. Ответ оказался положительным. Тщательно изучив каждый случай, специалист составил исчерпывающий список сравниваемых пунктов. Самым показательным для всех пациентов явилась атрофия половых органов, пребывавших на стадии дополовой зрелости, и полнейшее отсутствие волосяного покрова на теле. К этим внешним особенностям добавлялись и другие: опухоль нижнего мозгового придатка (гипофиза), осложненная болезнью глаз. Вскрытие же показало необъяснимое старение тканей и сердца. А мучительная смерть последовала от быстрого омертвения кишечника. В примечании указывалось, что запах, испускаемый внутренностями, вызвал недомогание у персонала морга.

Лео Кранзак по своей инициативе приложил к медицинским досье фотографии жертв, но без документов. Похоже, у скончавшихся не было ни семьи, ни родственников. Никто из них не был объявлен в розыск, никто не затребовал трупы.

Лейла внимательно рассмотрела фотографии и вздрогнула: как объяснить контраст этих очень молодых лиц и внутреннее разложение организма? По мановению какой волшебной палочки произошла эта трагедия? Какое-то время она размышляла о противоречии между внешним обликом и внутренним распадом живых существ. Ведь у этих безволосых молодых людей были организмы столетних стариков, если полагаться на выводы доктора Верже.

В приоткрытой двери показалась голова Ласкоме.

— Звонит Поль Эрвуэ… Станете говорить?

— Обязательно, — опомнилась она после некоторого колебания.

Она совсем позабыла о нем.

Продавец книг желал знать, до которого часа ему еще ждать. В голосе его слышалось нетерпение.

Лейла назначила встречу на пять часов. У нее еще оставалось время попросить Лео Кранзака что-нибудь разузнать о гражданском состоянии жертв. К тому же ей хотелось еще поразмышлять об этом странном случае с «молодыми стариками» и о причинах исчезновения их документов.

Часом позже она во второй раз пересекала городок, направляясь к книжному магазину. Однако ее желудок напомнил, что она так и не пообедала. Пришлось зайти в кондитерскую, чтобы перекусить. Купила она то, что любила: пирожное из зеленого миндаля, глазированное черным шоколадом, под которым угадывались орешки. Выйдя из магазина, откусила кусочек, который таял на языке, оставляя восхитительный горьковато-сладкий привкус. Частично удовлетворенная, она спустилась до угла улицы Гро-Бонне.

Витрина книжного магазина была оформлена со вкусом. Взгляд скользил по старинным переплетам с золотым тиснением, по гравюрам с видами старого Сен-Совера и останавливался на средневековом манускрипте.

Еще до того как толкнуть дверь, она увидела мужской силуэт, склонившийся над пюпитром, освещенным желтым абажуром.

Углубившись в расшифровку текста, который он рассматривал в лупу, Поль Эрвуэ мог оторваться от него, лишь услышав треньканье колокольчика.

— Что вы желаете? — спросил он, не отрывая глаз от последнего непонятного слова.

— Я пришла засвидетельствовать ваши показания, — профессиональным тоном ответила Лейла.

Он поднял голову и с удивлением осмотрел ее.

— Вы из?..

Он посмотрел ей прямо в глаза своими светло-голубыми глазами, и она невольно залюбовалась его длинными ресницами.

— Инспектор Джемани. У вас, я вижу, тоже весьма запутанное дело, — шутливо сказала она, показывая на страницу, над которой он корпел.

— Извините… Это экземпляр «Опытов» Монтеня… Я только что приобрел его, — объяснил он. — С пометками, сделанными Мари де Гурне. Большая редкость… Не хотите взглянуть?

Она подошла к бюро и нагнулась над книгой в четвертую долю листа.

Поль Эрвуэ слегка посторонился, чтобы ей было лучше видно. Ее вдруг взволновала уверенная сила, исходившая от его затылка, и крепкое тело бородача.

— Очень интересно, — прокомментировала она, приходя в себя. — С интервалом в три века мы встречаемся с таким же феноменом: Колетт и Вилли… Всегда найдется кто-то, паразитирующий на другом.

Он сразу понял, что она хотела этим сказать.

— С той только разницей, что Мари де Гурне делала это из любви к Монтеню, к его книге, наконец, тогда как Вилли нашел себе золотую жилу… У этих маргинальных созданий были разные цели.

— Вилли послужил бы неплохим персонажем какого-нибудь романа, — согласилась она, выпрямляясь. — Но я пришла не для обсуждения всякого рода домыслов…

Она отступила на шаг. Поль встал, и они очутились лицом к лицу. Он оказался выше ее почти на голову. Лейла отметила его широкие плечи под рубашкой в сине-белую полоску с чувственно открытым воротничком. Джинсы облегали узкие бедра. Мокасины были обуты на босу ногу.

— О вас нам сказала Амандина Фолле… А мы ведем расследование, имеющее отношение к смерти Жюли Брюссо и месье Ришело. Вы были с ними знакомы?

Показалось, что вопрос поставил его в затруднительное положение. Машинальным жестом он поскреб указательным пальцем кончик своего носа, будто ища обтекаемый ответ.

— Послушайте, инспектор Джемани, я знаю, что о мертвых не принято говорить плохо… Но у месье Ришело было не так уж много друзей в Сен-Совере. А вообще-то что тут скрывать? Это был премерзкий тип.

— Вы думаете, что его смерть могла кому-то облегчить жизнь?

— Да хотя бы и мне, как вы, наверное, слышали… Иногда он отдавал мне на хранение редкие издания, от которых хотел… избавиться.

— За деньги?

— Да еще за какие! Для себя, разумеется.

— И как долго это продолжалось?

— С тех пор, как я здесь обосновался… уже семь лет… До этого у меня был книжный магазин на улице Жакоб и я входил в экспертную комиссию Парижа, но мне осточертели парижские проходимцы, мелочность, скаредность парижан.

«Ну вот, еще один разочарованный столицей», — сказала себе Лейла.

— …Там вам не прощают ни малейшей ошибки…

Что-то в тоне его голоса насторожило инспектора. Позднее она узнает, что его просто-напросто исключили из экспертной комиссии за то, что он не сумел распознать прекрасно сделанную копию с одного первого издания.

— Ладно, вернемся к месье Ришело, — вернул он разговор в прежнее русло. — У него не было ни стыда ни совести. В частности, я подозреваю, что именно он совершил кражу, так потрясшую Мадлен. Я однажды уличил его в продаже писем, считающихся неопубликованными. Он убеждал любителей, что письма эти неизвестны общественности, и продавал их по цене золота. Можете не сомневаться, он заранее делал с них хорошие копии… А года через два-три перепродавал этот эксклюзив какому-нибудь издательству. И коллекционеру бесполезно было подавать жалобу в суд, так как он не мог доказать, что копии сделаны без его ведома. К тому же покупатель становится лишь собственником документа, и никто не может запретить опубликовать текст…

— При условии получения разрешения правонаследника? — спросила Лейла, уже слышавшая о подобной недозволенной практике.

— Совершенно верно. Но если взять данный случай, тут мне неизвестны мотивы последней кражи, но я поклялся бы…

— Однако месье Ришело был уже мертв, когда пропали эти письма, — заметила инспектор.

— Кто знает? Мадлен хватилась их только в пятницу утром, и ничто не доказывает, что пропажа не произошла раньше.

Лейла взяла на заметку его настойчивое желание обвинить нотариуса.

— Я проверю, кто имел доступ в хранилище в последнее время.

— В книге записей вы найдете лишь приезжих студентов, — тотчас возразил продавец книг. — А Ришело заходил в него как в свою квартиру.

— Согласна… Но не думаете ли вы, что он рискнул бы скомпрометировать себя?

Продавец продолжал стоять на своем. Непонятное упорство насторожило Лейлу, но аура красивого мужчины тем не менее не рассеялась полностью.

— Чтобы убедить вас, — продолжил он, — приведу один случай, произошедший после последнего заседания Совета бургундских территорий. Месье Ришело удалось тогда протолкнуть свой проект осушения окрестных болот. Когда все разошлись, я остался для составления протокола. Мадам Лонваль, которая присутствовала на заседании в качестве стороннего наблюдателя, выразила ему свое несогласие. Между ними состоялся такой диалог. «По какому праву вы позволяете себе осуждать меня? Кто вас уполномочил?» — повысил тон месье Ришело. «Никто. Вы обо всем судите с позиции силы. Мне жаль вас». Глаза нотариуса налились кровью. Он взорвался: «И по какому праву вы читаете мне мораль?» «А вы по какому праву терроризируете членов совета?» — тоже вспылила она.

Месье Ришело сделал вид, что собирается уйти, и совал в портфель попавшиеся под руку бумаги. Но ее не так-то легко выбить из седла. Подобные неуравновешенные типы всегда грозятся уйти или подать в отставку. Они считают себя незаменимыми. В прошлом году он уже бросил в лицо членам Совета клуба, что уходит и слагает с себя все обязанности. Однако на следующее заседание заявился как ни в чем не бывало. Конечно же, никто и слова не сказал, но в душе все смеялись. Так и тут: дойдя до двери, он повернул обратно.

«Я давно присматриваюсь к вам: как только кто-либо приобретает влияние, вы не уйметесь, пока не подорвете его авторитет. Вы начинаете упорную подрывную деятельность. О! Не руководство делом вас интересует, — глаза ее сузились, как у кошки, — а скрытая власть, манипуляция умами. Вы используете людей как пешки, но меру знаете — ведь надо казаться человечным, тогда вы изредка позваниваете им, чтобы объяснить, что вам понятны их заботы. Они проникаются доверием к вам, и, когда дело сделано, запускается машина войны. Очень тонкая изощренность! Примите мои поздравления! — Она замолчала и отвернулась от уничтожающего ее взгляда. — Когда вас считают миролюбивым, спокойным, никто не знает, что зверь лишь затаился. Он ждет своего часа, собирает силы, чтобы ловчее прыгнуть и не промахнуться».

Нотариус задыхался от ярости.

Она же посчитала, что пора заканчивать, и с улыбкой заключила: «Так что вам лучше бы отказаться от вашего нелепого проекта осушения пуайоденских болот. Вам прекрасно известно, что он противоречит устройству природного парка, который сохранит естественные особенности нашего края. И я всегда буду стоять у вас на дороге. Не сомневайтесь, у меня есть собственные методы давления», — добавила она и, выходя, подмигнула ему напоследок.

Лейлу заворожил талантливый пересказ. Поль Эрвуэ воссоздал всю сцену голосом лучше, чем пером. Чтобы разрушить очарование, в которое погрузил ее его теплый голос, она принудила себя строго спросить:

— Как, по-вашему, какая выгода месье Ришело от этого проекта?

— Без сомнения — сугубо личная…

Она опять почувствовала его пристрастие.

— Это мы выясним по кадастрам Оксера, — оборвала она. — А что с Жюли Брюссо?