Убийство в соль минор

16. Глафира

— Не знаю, как я расскажу им обо всем этом, — говорила Лиза в то утро, когда мы поджидали Валентину и Сергея, чтобы назвать им имя убийцы мадам Коблер и Горкина. — Вот ведь судьба, да, Глаша?

Конечно, она имела в виду удивительную и полную трагических событий судьбу Валентины Соленой. Мы до последнего дня, пока шло следствие, ни словом не обмолвились с Лизой о том, что были знакомы с Валентиной заочно. Что за три года до описываемых событий один наш клиент, человек состоятельный и очень известный, попавший в пренеприятнейшую историю, связанную с продажей крупной партии наркотиков и с помощью Лизы благополучно избежавший наказания, пригласил нас в ресторан, чтобы отблагодарить за работу, крепко выпил и целый вечер рассказывал нам о загадочной мадам Соль.

Поначалу его несвязный рассказ походил на какой-то бред, и мы с Лизой отнеслись к нему с пониманием — как-никак человек перенервничал, много выпил и теперь расслабился и несет чепуху. Но чем больше он говорил, тем стройнее и логичнее становился его рассказ, который под конец, уже заполночь, приобрел форму просьбы. И кто бы мог подумать, что эта рассказанная им история будет иметь продолжение.

Волей судьбы наш клиент, назовем его Стас, был приглашен в один дом под Питером, что в местечке под названием Лисий Нос. Получив крупную взятку, он решил вложить эти дурные деньги в еще более дурное дело — наркотики, и доверенные люди познакомили его с Н. — мужем Валентины.

Так он оказался вхож в дом, где хозяйничала очаровательная молодая девушка, жена хозяина, которую все звали почему-то Соль. И наш клиент влюбился в нее. Без памяти. Какие только проекты он не придумывал, не говоря уже, сколько денег вкладывал и терял, чтобы только попасть в Лисий Нос и получить чашку кофе из рук прелестной Соль.

Он никак не мог понять, что этот ангел делает среди настоящих матерых преступников. Наш клиент рассказывал, как он мог часами сидеть в одном кресле, без движения, делая вид, что спит, чтобы только иметь возможность наблюдать, как Соль варит кофе или закладывает посуду в посудомоечную машину, как протирает чашки, расставляет по вазам цветы, вешает белье в саду, чистит картошку. Он очень боялся за нее, боялся, что когда-нибудь придет, а ему скажут, что ее больше нет в живых. Люди, которые бывали в этом доме, случалось, пропадали. Он понимал, что если хозяин дома заметит, какие взгляды бросает его гость (партнер, соучастник) на жену, то его пристрелят, даже глазом не моргнут. «Меня же порежут на ремни!»

Стас рассказывал нам о том, как красива девушка, какие у нее глаза, какая нежная кожа, какие волосы. Как она изящна и стройна, как талантлива во всем, какое удовольствие находиться рядом с ней.

Говорил он и про Ерему. Правая рука Н., профессиональный киллер, очень опасный человек, просто пес цепной. Оберегает Соль, ловит ее взгляды и понимает ее с полуслова.

Рассказ нашего романтически настроенного клиента о девушке по имени Соль был настолько ярким и выразительным, что сердце Лизы растаяло, и на просьбу Стаса помочь ему вытащить ее из этого опасного дома, где ее наверняка держат насильно, она ответила согласием. Думаю, что она была просто заинтригована этим рассказом, и ей, как и мне, конечно, хотелось увидеть ее.

«Я увезу ее в Америку, и ее там никто не найдет. Я женюсь на ней. Вы бы видели ее, какая она… Она же пропадет там, пропадет! Ее скормят этим уродам!»

Конечно, все это было несерьезно, и я понимала это. Но клиента мы успокоили, пообещали свое содействие, договорились, что он свяжется с нами, когда сочтет, что наступил удобный момент для похищения девушки, и на этом, собственно говоря, все и закончилось! Больше мы его вживую не видели.

Мы узнали, что в Америку он улетел один, что собирается продюсировать там какой-то блокбастер. Время от времени его сияющую физиономию мы с Лизой видели на экране телевизора, он рассказывал о своих друзьях-режиссерах, актерах, продюсерах, банкирах, политиках. Создавалось впечатление, что он не ходит по земле, а летает, охваченный планами, мечтами, проектами, и умеет заразить своими идеями других.

— Что ж, пусть уж лучше вкладывает свои грязные деньжищи в кино, чем в «дурь», — сказала однажды Лиза, увидев его снова на экране. — А ведь как был влюблен, просто бредил девушкой. И прозвище-то у нее какое странное — Соль. Неужели забыл ее?

И вот через три года молодой, но уже известный пианист Сергей Смирнов обращается к нам, чтобы мы нашли убийцу его молодой жены.

Через сутки мы знали уже о Смирнове и его супруге почти все. И когда поняли, что Валентина Соленая и есть та самая Соль, только теперь уже вдова Н., мы с Лизой были просто потрясены этим обстоятельством!

— Все-таки ее убили! — это было первое, что сказала Лиза, когда за Смирновым закрылась дверь. — Убили! Что же это за девушка такая, которой так восхищаются и в то же самое время желают убить, зарезать?

— Ее убили за деньги, — ответила я. — Это же понятно.

История с каждым днем становилась все интереснее и интереснее. Обнаружили труп якобы Валентины, но это оказалась не она, а ее мать, Маргарита Соленая. Затем выяснилось, что Горкин — отец Вали, и он шантажировал Риту. Вскоре его убили. Следом за этим мы узнали, что Соль — внучка самого Михаила Вайса!

События разворачивались стремительно, эта чудесная пара, которой мы с Лизой просто не могли налюбоваться (красивые, влюбленные, талант-ливые!), оказалась втянута в водоворот каких-то странных и необъяснимых преступлений. И самое горькое для нас с Лизой заключалось в том, что мы никак не могла найти след убийцы, не могли даже предположить мотив этих убийств.

Сережа Мирошкин, который вел дело Коблер, тоже нервничал. Мы цеплялись за каждую мелочь, искали следы убийцы, но все было тщетно.

И вдруг этот высокий мужчина из электрички, которого узнал полицейский. Кто бы мог поду-мать, что составленный им фоторобот приведет нас как раз на станцию Анисовая! Было бы слишком уж большой удачей, если бы и фамилия этого человека оказалась Хлуднев. Но нет, его фамилия была Агапов. Леонид Викторович Агапов, сорока двух лет, художник-оформитель детского центра. Казалось бы, что общего могло быть у этого милейшего и безобиднейшего человека с родителями Валентины!

Швейцар Головко его опознал, да вот только предъявить ему было нечего. Ну, зашел он в ресторан, отдал записку для повара, что в этом преступного? Силуэт высокого человека в окне туалета — несколько секунд видео с камеры наблюдения.

Гамлет? Да Гамлет — сосед его, мясом торгует, вот решил сделать для него доброе дело, нашел еще одного клиента.

Ну просто не за что зацепиться!

Агапова задержали, взяли его одежду и обувь на экспертизу, проверили на связь с Коблер и Горкиным — ничего. И его отпустили.

Сутки спустя после нашего разговора с Валентиной и Сергеем, вернувшись от Мирошкина, который поделился с нами информацией по подозреваемому, мы с Лизой целый вечер прорабатывали разные версии, связанные с личностью Агапова. Художник. Учился в художественном училище. Живет один, родители умерли. Не женат. Много рисует, продает пейзажи на рынке, у него хозяйство, кролики, куры, индюки. Большой сад. Все соседи отзываются о нем как о добром, душевном человеке. Дети в нем души не чают. Только вот личная жизнь не складывается, хотя в свое время у него был непродолжительный роман с почтальоншей Машей.

— Люди Мирошкина разговаривали с Гамлетом, и он сказал, что у него и так много покупателей, причем постоянных. Да и с Агаповым он практически не общается, так просто, соседи. У Гамлета большая семья, жена, трое детей и двое братьев. У них с Агаповым общий только забор, разделяющий их сады. И с какой стати Агапову искать покупателя для гамлетовского мяса? — недоумевала Лиза. — Понимаешь, это нестыковка. Это — неправильно, нелогично. Это бред сивой кобылы! И это зацепка! Единственная!

— К тому же станция-то Анисовая, — подлила я масла в огонь.

И мы с ней покатили ночью на Анисовую. Как две ненормальные, ухватившиеся за последнюю соломинку.

— Хлудневых в Анисовой нет, Мирошкин проверял, — говорила Лиза. — Но Анисовая есть Анисовая. И Горкин боялся кого-то именно с этой станции.

— Мирошкин спрашивал Агапова, есть ли у него знакомые по фамилии Хлудневы. Говорит, что нет.

Надо сказать, что Агапов, этот долговязый, с добрым лицом молодой мужчина, всем своим видом вызывал сочувствие. Таким, как он, Лиза помогала обычно бесплатно, для души. Откуда вдруг в ней желание увидеть в нем убийцу!

На улице было, как назло, холодно, ветрено, сыро. Мы с трудом, беспокоя жителей станции, нашли его дом. Окна его светились. Художник еще не спал, может, ужинал или смотрел телевизор, а может, читал. Или вышивал. Думаю, что мужчины такого типа вышивают или вяжут. А что еще делать в одиночестве?

— Глафира, я пистолет взяла, — вдруг произнесла Лиза, стуча зубами прямо над моим ухом. Мы с ней распахнули калитку и приблизились к крыльцу.

— Ну и правильно. Вот сейчас увидит нас, отложит в сторону спицы, да и пальнет по нам из пулемета, — грубо пошутила я.

— Снова ты за свое, — огрызнулась Лиза. — Говорю же — ему не было резона беспокоиться о гамлетовском мясе, сколько тебе можно повторять?! Он специально передал записку Головко, чтобы тот ушел в кухню и чтобы не видел, что будет происходить в темном коридорчике.

— Ты упрямая, Лиза.

— Постой. Смотри, сарай.

— И что? Зачем тебе сарай?

— Потом объясню. Между прочим, я, кроме пистолета, еще и фонарик прихватила, а ты — нет! — Лиза достала из кармана куртки фонарик, мы подошли к низкой двери, ведущей в промокший и почерневший от влаги и времени деревянный сарайчик. Кругом была тишина, слышно было только, как идет дождь, да с веток деревьев скатываются крупные капли воды, со звоном падая на какую-то жестянку. Луч яркого света от фонарика рассекал густую темноту, пока световой круг не замер на ржавом засове. Мы открыли сарай. Вошли внутрь. Ничего особенного. Какие-то бочки, пустые ведра, женские капроновые чулки, набитые луком и подвешенные к низкому потолку на крючьях, банки из-под масляной краски. На полках — припудренные пылью банки с соленьями, вареньем и компотами. Сбоку имелась еще одна полка, на которой лежал опутанный паутиной старый рыжий чемодан.

— Давай, Глаша, помогай!

Мы опустили чемодан на земляной пол, легко открыли замки, распахнули и сразу поняли все.

Чемодан был набит постельным бельем в фирменной упаковке — полиэтиленовые пакеты с пропечатанными на них синими буквами «РЖД» и красными, желающими пассажирам счастливого пути. На самом дне чемодана лежали два клетчатых шерстяных пледа кремового цвета, один вид которых нарисовал в моем воображении купе с заправленными постелями и мелькающими пейзажами за окном.

— Не хватает только стука колес, честное слово!

— А ты говоришь, — сияла Лиза. — Подворовывала наша проводница, скромненько так. Вот тебе и ниточка, которая соединяет Валиных родителей и Агапова. Все, пошли.

И мы, прихватив один комплект постельного белья (Лиза сунула его под куртку), вышли из сарая и поднялись на крыльцо. Позвонили.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Мы из Следственного комитета, — сказала уверенно Лиза. Понятное дело, назовись она адвокатом, Агапов просто не открыл бы. Зачем ему адвокаты? А вот следственный комитет — это звучит серьезно, конкретно. Тем более что его только что отпустили.

Послышался звук отпираемого засова. Тяжелая деревянная дверь открылась. Вспыхнул свет, в нос ударил запах жареного лука, и мы увидели Агапова в растянутых трениках, тапочках и толстом желтом свитере.

— Из Следственного комитета, говорите? — Он недоверчиво оглядел нас, замерзших, напуганных собственной дерзостью.

— Да. Нам только задать пару вопросов, и все, — произнесла Лиза, и я заметила, как зашевелилась правая рука в ее кармане, проверяя, на месте ли пистолет.

— Ну, ладно, проходите.

Он впустил нас в дом, провел на кухню, где на столе стояли сковородка с жареной картошкой, миска с солеными огурцами.

— Может, поужинаете со мной? — Он как-то грустно посмотрел на нас, остановил взгляд на Лизе. — Послушайте, не валяйте дурака. Вы — Лиза Травина, адвокат. Вы защищали одного моего знакомого художника, которого обвиняли в краже монет у собственной бабки. Александр Куликов, может, помните? Я видел вас на процессе!

— Саша Куликов? — оживилась моя Лиза. — Конечно, помню.

— Ладно, садитесь. Сейчас будем чай пить.

Мы сели за стол, Агапов убрал сковородку, огурцы, поставил чашки, сахарницу, коробку с печеньем.

Лиза достала пакет с постельным бельем и положила рядом с печеньем.

Агапов взглянул, тяжело опустился на стул напротив Лизы, уронив длинные руки с тонкими пальцами на стол, вздохнул.

— Знаете, все в мире не случайно, — сказал он. — Все как-то предопределено, вы не находите? Эта дрянь страшная, Рита которая…

Я почувствовала, как на макушке моей волосы зашевелились. Реально!

— …она отмечала свой день рождения в одном баре, в Москве, как раз накануне своей поездки за границу. Она была одна за столиком, ей было скучно. К ней подсела другая девушка, которой тоже было тоскливо в этот вечер, потому что ее бросил парень. Девушку звали Маша. Они напились, крепко. Рассказывали друг другу свои истории. Машка рассказала о том, что сделала аборт от своего парня, который привез ее в Москву, а потом бросил ее ради хозяйки квартиры, которую они вместе снимали. Рита рассказала свою историю о том, как родила дочку и оставила ее на ступенях детского дома… потом Маша рассказала, как угробила своего отчима, подсыпав ему снотворного в таком количестве, что он и не проснулся. Убила его, короче, чтобы не приставал к ней. Рита рассказала, как она со своим парнем, с тем, от которого родила, ехала в поезде в Москву, у них с ним было отдельное купе. Полностью оплаченное ими, ну, чтобы никто не мешал. То есть вместо двух билетов были куплены все четыре. И проводница решила подсадить к ним какого-то пассажира-безбилетника. Парень этот, Федор его звали, был категорически против. Но поезд уже тронулся, пассажир остался в купе. Это был тот самый поезд, где умерла одна женщина от кровотечения. И несколько проводниц пытались помочь женщине, ухаживали за ней, в том числе и эта. Все были на нервах. И когда подвыпившие Рита с Федором ввалились вечером к проводнице, чтобы высказать ей свое недовольство, грубо говоря, чтобы поскандалить, она послала их на три буквы. А может, и на все пять. Рита бросилась на нее, ударила ее по лицу, проводница упала, хотела подняться, и тогда последовал еще один удар — это уже постарался Горкин. Проводница снова упала, ударилась головой и умерла. Сразу же. Тогда эта сладкая парочка, мгновенно протрезвев, взяла у нее специальный ключ для открывания дверей, и во время движения поезда они отперли дверь и выбросили тело моей матери в ночь. Как мешок с мусором.

Агапов замолчал. Потом вздохнул:

— Вот как так? Вот как так случилось, чтобы наша почтальонша Машка и ваша Ритка встретились в одном баре, в Москве, напились и принялись откровенничать друг с другом? Это судьба, понимаете? Знак! Машка вернулась домой, пришла ко мне и все рассказала. Я взял с нее слово, что она будет молчать. Я давно уже решил найти эту тварь. И сделал это. Я много работал, нужны были деньги, нашел в Москве человека, который занимался ее поисками, платил ему, чтобы он искал Маргариту Соленую. У них же, когда они собрались в Москву, были железнодорожные билеты, а там — фамилии, паспортные данные. Так что я точно знал, кого ищу. Но было трудно, потому что она поехала во Францию по чужим документам. Но все равно — я ее нашел! И Горкина тоже! Я встретился с ним недавно, сказал, что знаю, что они сделали тогда с проводницей. Мне надо было, чтобы он зашевелился, чтобы вызвал ее сюда, чтобы я смог расправиться с ними обоими. Я готовился, я все продумал, купил ножи. Я знал, что меня никто и никогда не найдет, потому что у нас нет точек соприкосновения. Где мадам Коблер, а где я — Агапов?

— Хлуднева — это фамилия твоей матери? — догадалась Лиза.

— Да, по мужу. Она несколько месяцев была замужем за Хлудневым, да только здесь, на Анисовой, ее все знали как Агапову.

— Значит, Горкин видел ее паспорт тогда, в поезде, в ее купе, поэтому, вернувшись из Москвы домой, сказал матери, что, если его будет спрашивать Хлуднев, возможно, он думал о мести мужа твоей матери, то… Да, впрочем, это уже и неважно.

— Мне собираться? — спросил Агапов. — Хотя, я так и не понял, честно, при чем здесь вы, Лиза. Кого защищать собираетесь, меня? Так у меня денег нет.

— Я пообещала той самой девочке, которую Рита Соленая оставила на ступенях детского дома, что найду убийцу ее матери.

— А, понятно. Ну, что ж, считайте, что справились с задачей. — Агапов положил себе в чашку восемь ложек сахара, так, что ложку было не сдвинуть. — Знаете анекдот? Хозяйка спрашивает гостя: «Вам сколько ложек сахара?» Тот отвечает: «Восемь!» Ну, она насыпает ему восемь ложек, он подносит чашку с чаем ко рту, а сахар ложкой не мешает. Хозяйка его спрашивает: «Что же это вы не мешаете-то?» А он отвечает…

— «Я не люблю сладкий», — говорю я за него.

Но нам обеим не смешно. И Лиза сидит грустная, на нее больно смотреть.

— Вот как скажете, так все и будет. Он никуда не денется, сидит в своей Анисовой, чай пьет. С сахаром, — сказала Лиза. — Он готов к тому, чтобы признаться.

Они пришли к нам утром. Волновались — Лиза по телефону сообщила, что готова назвать имя убийцы.

Она старалась рассказывать бесстрастно, тихим, спокойным голосом. Валентина с мужем, потрясенные, слушали молча, не перебивая.

— У него, кроме матери, никого больше не было, вообще. Вот, отомстил, — закончила свой рассказ Лиза. — Теперь его судьба зависит только от вас. Повторяю: как скажете, так все и будет.

Несколько минут Валя молчала. И вдруг:

— Значит, возможно такое, чтобы никому не сообщать… все… это? Ну, там, Мирошкину, остальным… Чтобы его не посадили. Не хочу. Человек и так настрадался, чего ему жизнь-то окончательно ломать? А как ты думаешь, Сережа?

Валентина повернулась к мужу, он согласился с ней, прикрыв глаза.

— Хочу все забыть. Точка. Пусть себе этот Агапов живет, рисует. Кстати…

Валентина неожиданно вскочила, сняла с себя шубу, бросилась к коробке, с которой они пришли, открыла ее и подтащила к нам.

— Смотрите… Вот. Купила краски, кисти. Попробую, может, и у меня что-то получится.

Потом, смутившись, закрыла коробку, набросила шубу. Этот ее порыв, детская непосредственность, живость, а потом чувство неприкрытого стыда за то, что она так не вовремя вдруг вспомнила про краски, почему-то импонировали мне. Она была похожа на человека, который только начинает жить, переполненного энергией, эмоциями, любовью, желаниями! Не то что мы с Лизой, законченные циники.

— Лиза, Глаша, спасибо вам за все! Мы с Сережей и не надеялись, что узнаем. Зато теперь успокоились. Надо же было понять, кто и за что… Мы вообще сначала думали, что охота идет на меня. — Она прикусила губу, замолчала. Но мы с Лизой все поняли — конечно, она боялась, что эти убийства как-то связаны с ее прошлым, с Н., с его деньгами.

Мы еще немного поговорили, Валентина рассказала о визите Вайсов, поделилась с нами своими впечатлениями, потом вспомнила о предстоящей женитьбе Еремы и выразила сожаление, что теперь они будут редко видеться, что Ерема будет жить своей жизнью.

Мы с Лизой незаметно переглянулись.

— Вы знаете, что ваш друг Ерема провел целую неделю в московском СИЗО? — спросила Лиза.

— Как это? За что? — очнулся от своих раздумий молчавший до этого Сергей Смирнов. — Наш Ерема?

— Его задержали по подозрению в убийстве одного человека, его фамилия Круль.

Я заметила, как Валентина побледнела.

— И что?

— Отпустили, — сказала Лиза. — Они ничего не смогли ему предъявить.

— Круль… Какая-то фамилия странная, незнакомая, — произнесла Валентина, густо краснея. — Должно быть, произошло недоразумение. Ну, ладно, хорошо то, что хорошо кончается.

Конечно, артистка она была никакая. Да и Смирнов, видно было, разволновался. Круль — даже мы с Лизой это знали — был первым агентом Смирнова, тем самым агентом, который обобрал нашего пианиста до нитки, пока тот приходил в себя после аварии. Да наверняка его пристрелил Ерема, кто же еще? И скорее всего, ему удалось откупиться. Или же он, профессионал, на самом деле не оставил следов, и на него вышли исключительно из-за его знакомства со Смирновым.

— Всего несколько дней прошло, а кажется — огромный кусок жизни! Еще раз спасибо! — Валентина подошла и обняла нас по очереди. — Вы такие классные!

— Спасибо за все, — произнес Сергей Смирнов, целуя нам руки. После чего достал из кармана зеленоватый рулон купюр. — Вот, это вам за работу.

— Спасибо! — поблагодарила его Лиза.

— Всего хорошего, мадам Соль! — Я помахала им рукой.

Уже в дверях Валентина Соленая вдруг обернулась к нам:

— Мадам Соль… Ой, чуть не забыла! Представляете, в Америке начались съемки фильма с таким же названием — «Мадам Соль». Случайно в Интернете увидела. Главную роль будет играть какая-то наша русская актриса, съемки будут проходить в Голливуде и частично в Питере. — Уголки ее губ опустились, глаза мгновенно наполнились слезами. — В Лисьем Носу.