Учеръьёсы Сугона

Когда трава поднималась на полях, в Московию из Крыма вторгались татаро-генуэзцы, которые на своих лихих лошадках проходили сотни верст за день. Обычно войска татар останавливались под Москвой, после чего следовал выкуп от москвабад ских властей — в такие дни пресса Московии публиковала победные отчеты об «11 путинских ударах» - после чего татары уходили. Но по пути, чтобы дать выход чувствам, орда грабила, убивала и насиловала — с молчаливого же согласия властей Московии — в окрестностях города, населенных руssкими. К каковым окрестностям принадлежало и Трущобино...

Сугона знал, что татары не убивают молодых, крепких мужчин, предпочитая выручить приличные деньги на рынке рабов. План Сугона состоял в том, чтобы, во время набега, посопротивлявшись чуть-чуть, для приличия — совсем уж вялый раб тоже никого не интересовал - дать себя обезоружить, и уволочь на аркане в плен. А уже в рабстве сбежать, попадя в Европу. План отличный, считал Сугона, даже лучше — план получился по-настоящему хитрый. А раз ему предстоит уже весной покинуть Трущобино, перед этим увидев, как погибнет большая часть обитателей, то не стоило создавать никаких эмоциональных привязанностей. По крайней мере, так это называли в прошлой жизни приятели Ивана по Карелии, домашние психологи, сиамские близнецы Пелевины, дававшие консультации по скайпу как построить гештальт, разрушить жертву в себе или снять порчу. Как там они сейчас, подумал Иван, два бойких педераста? Один из них, что помладше, Саша, увлекался историческими реконструкциями и часто фотографировался в pidar-ской штанине — как сиамский близнец он имел право на одну лишь ногу — словно участник балета короля Людовика XIV. Другой, мрачный и всегда на отваре ягеля, Виктор, прикрывал свою половину тела футболками с многозначительными надписями на английском языке. По крайней мере, он так утверждал, потому что никто в Кандапоже-Карелии английским не владел... Как давно это было!

Иван усилием воли заставил себя забыть о близнецах, - ведь мысли о них в некотором роде тоже можно считать эмоциональной привязанностью! - и оглянулся.

В полутемной бывшей церкви чадили по углам костры, люди тайком друг от друга что-то жевали, кутались в тряпье, мрачно устраивались на ночлег... Лица мрачнели с каждым днем — ведь дело шло к весне, и, значит, татарскому набегу. Поговаривали, что возросшее число набегов и их пугающая, в сравнении с прошлыми годами, регулярность, вызвана неким договором московитских властей с крымским душегубом. Якобы, шептались несчастные обитатели Трущобино, Путин-5656575у0 таким образом проводит Окончательное Решение Руssкого Вопроса, сохраняя лицо. Учерьъесы понимал, что версия правдоподобна. Теперь, после московских приключений, он верил во всё, хотя и ничему не верил. Он вообще, приняв решение об уходе с Ордой в Крым, почувствовал себя не только суровым и решительным — как и все, кто обрывают со своей прошлою жизнью — но и хрупким и ранимым. Это создавало некую двойственность, своего рода амбигуитю, как назвал это Лорченкаев — с которым Учерьъесы поделился в целом, не говоря о деталях ... Иногда, видя себя центром приложения двух, совершенно различно направленных сил, Учерьъёсы чувствовал, как на его глазах выступают слезы. В такие моменты ему хотелось петь, кричать, бежать куда-то, плакать...

Одна из обитательниц Трущобино, бывшая фельдшер Людмила Ивановна Кустова, утверждала - все дело в нехватке йода и витаминов, что создает у пациенты истерическое и нервно-возбужденное состояние. Сам Лорченкаев, усмехаясь, с фельдшером соглашался, называя её мнение совершенно верным, но добавляя, что это совершенная верность в системе координат мира материального, сотворенного сами-знаете-кем — а вот в системе координат мира духовного это мнение всякой ценности лишено, объяснял Лорченкаев.

Так или иначе, Учерьеъсы, как говорил в таких случаях приятель по школе в Кандапоге, карел Рустемчик Галеев — позже его кастрировали и продали педерастам в гарем в Копенгаген — просто рвало на части, как Иван Грозный Астрахань. Чтобы дать выход этим странным, обуревавшим его чувствам, Учерьъёсы, по совету Лорченкаев, начал выражать эту бурю в стихотворной форме, попросту, писать стихи. Также, по настоятельной рекомендации Лорченкаева же — похоже, игравшего роль доброго ангела при Учерьесы в Трущобино (но Сугона не собирался за это делиться своим планом спасения, сов ки пё!) - Сугона читал свои стихотворения в церкви. И пусть это не вызывало огромного интереса публики, но, как ни странно, самому Сугона после таких декламаций становилось легче. Утешало и то, что, по заверениям Лорченкаева, «публика дура и сама не знает, что хорошо, а что плохо... презренный обыватель... буржуа bleadskкий!.. вот говно!.. недоноски, да что они блядь вообще в поэзии понимают!.. филистеры sranie!.. » (это был единственный раз, когда Иван видел Лорченкаева не в благодушном настроении). Первый раз, ощутив, как его буквально разрывает на части — словно кони цареубийцу, сказал Лорченкаев, обожавший выспренние сравнения, - Учерьесы, пусть еще слабый после ранений, встал на большой пень по дворе церкви, и, пошатываясь под снегом, падающим на Московию и Подмосковию словно кара Божья, сказал:

● От жажды у источника сгораю

И не Карело-Мурманска, а Крыма дым мне люб

За карточным столом молюсь. Играю -

В церкви Трущобино. В жару не попадает зуб на зуб.

Озноб колотит возле очага

Словно Путин красуюсь — без одежды.

Спокоен я, ударившись из Мурманска в бега

Смеюсь в слезах и верю Волку без надежды

Среди слабейших руssких нет сильней меня

И обессилен сил набравшись. Мне в потемках

Виднее с Суздалем война, чем в свете ярком дня.

Мне прошлое откроется — в потомках.

Средь бела дня желаю доброй ночи

И руssкую татарочкой зову

Заботясь ни о чем, встревожен очень

В гостях я, если в дом к себе зайду

Проигрывая, богатею, словно Крез

И зван повсюду, но нигде не призван

Из-за деревьев мне не виден лес

У алтаря рыдаю и смеюсь на тризне

Шойгу, баллада лжива, но намек в ней есть

Запасов золотых в Туве не счесть

От жажды умираю у ручья

Но в ваших силах напоить меня...

Проговорив эти слова, словно всплывшие в самом Учерьъесы из ниоткуда, Сугона постоял немного, прикрыв глаза и чувствуя как, несмотря на холод, пылает лицо. Странно, но снежинки, обычно жалившие, словно ледяные осы, лица ослабленных и постоянно озябших людей (и Сугона не был исключением), сейчас словно бы ласкали лицо Сугона. Будто красивая загадочная женщина гладит его своими красивыми, длинными прохладными пальцами. И речь шла не об Алевтине, которую Иван почему-то совсем не вспоминал. Эта женщина выглядела царственно, холодно, глаза её сияли льдинками на крыше церкви в лунную ночь. Это смерть, она королева холода, подумал Сугона в оцепенении, и еле нашел в себе силы открыть глаза. Тем более, ему кто-то аплодировал, и элементарная вежливость требовала поклониться. Учерьъесы с трудом разлепил веки, ожидая увидеть Лорченкаева, с неизменным терпением присутствовавшего на всех подобных выступлениях Сугоны. Эти выступления сам сумасшедший «философ» называл глоссариями, утверждая, что в такие моменты устами Учерьъёсы говорит Абсолют. Ожидания не обманули Сугону, потому что, конечно, Лорченкаев стоял у пня, терпеливо слушая оратора. Но, помимо того, что ожидания не обманули, они еще и превзошли себя, потому что стихотворение Ивана в тот морозный вечер слушала еще и Настенька.

… да, к сожалению, была еще и Настена. Ну, или к счастью, не понимал запутавшийся в своей путанице Иван, внутри которого словно десяток озорных котят играли клубками шерсти, путая её, как попавшиеся в гигантскую паутину мухи, кото... впрочем, обилие сравнений и образов так перепуталось в Учерьъесы, что он даже не мог толком объяснить обуревающие его чувства. Что, несомненно, свидетельствовало о том, что Учерьъесы влюблен. Настенька, простая руssкая девушка с простым, открытым, руssким лицом, которое, почему-то, не вызывало в Иване-Учерьъесы никакой боли и, тем более, злобы. Что, с учетом его «прошлых отношений» - как это называлось в модном журнале, подобранном Сугона на свалке, куда москвармянское население сваливало отходы своей жизнедеятельности — выглядело удивительно. Ведь, как вычитал Сугона, с трудом разобрав московский диалект, «триггер токсичных отношений включает в вашем полуокрепшем сознании сорокалетнего ребенка часовой механизм ядерной бомбы саморазрушения, аутоизоляции и кожительства с демонической сущностью вашего я, трудноуловимой, как смузи в пальцах». Иными словами, объясняла грузная, пожилая и плохо накрашенная женщина, которая вела в журнале рубрику «Отношения» - звали женщину Лариса Гузе... а дальше, как обычно, мазок gomna, ведь за неимением бумаги в Трущобино все печатные медиа РФ шли на подтирку — если ты с проституткой раз связался, дальше в женщинах ты будешь видеть одних сплошь проституток. Всё это так, да не так, понимал Сугона, глядя на Настеньку, которая, стоя застенчиво в уголке, где он с Лорченкаевым варит на ужин крысу, слушает странные мужские разговоры. Не очень высокая, чуть полная, но полнотою приятной, с русыми (не руssкими!) волосами и непривычной для московского пейзажа белой кожей, Настенька представляла собой типичный «русский» тип, так хорошо высмеянный в юмористических передачах московского ТВ.

Немногословная, спокойная, всегда как будто о чем-то задумавшись, но чуткая и внимательная в то же время... Наконец, добрая... Одним словом, женщина в худшем смысле этого слова!

Вдобавок, Настенька обладала округлостями там, где женщине современной, идущей в ногу наравне с мужчиной в деле вхождения в 24 век, следовало обладать какими угодно геометрическими фигурами, кроме лишь окружностей и даже полуокружностей. Иными словами, из Насти не торчали кости. Для Трущобино это, кстати, выглядело довольно странно, но сама Настя объясняла это «дурной наследственностью» и «русской кровью». Сирота, дочь учительницы руssкого языка и библиотекаря, погибших в ходе Двадцать Девятой Бурято-Тувинской Войны — тувинцы и буряты воевали на гигантской шахматной доске, используя руssких в качестве фигур (батюшке, как она его смешно называла, Насти не посчастливилось сыграть роль «офицера») - Настя попала в Трущобино после нескольких лет странствий. Обмазавшись дегтем и напялив на себя все, что смогла найти на пепелище родного дома, девочка бродила по лесам и чащам Подмосковья, обутая лишь в лапти из синтепона, пока её не подобрал сердобольный Лорченкаев. Философ не стал использовать девушку по назначению (“и так уже из-за feresa третий срок тут у вас чалюсь”, непонятно объяснил он Сугоне причины своего бездействия), а поселил сироту в углу церкви, где оборудовал ей уголок. Там Настя, собиравшая в лесах грибы да ягоды, лечившая больных обитателей Трущобино отварами и добрым словом, росла и хорошела. И, не мог не признать Сугона, похорошела до того, что стала красивой молодой женщиной. Путь и нездоровою руssкой красотой, того самого гибельного типа, который, как водка или героин, полностью опьяняет и лишает какой бы-то ни было воли. Потому что если после шампанского еще можно как-то подрыгаться, объяснил ему свою позицию по-данному вопросу Лорченкаев, то после водки или хмурого — ложись, да помирай. Потому Лорченкаева в Трущобино никто не видел с водкой, хотя над лагерем время от времени пролетали бипланы с гуманитарной помощью из Москвы, разбрасывая пластиковые емкости с опьяняющей белой жидкостью. Она пользовалась в лагере неизменным успехом. Не пили лишь немногие: тот самый Лорченкаев, почему-то этого ужасно стеснявшийся и утверждавший, что ждет шампанского, дабы тряхнуть стариной и показать всем, как он кутил в молодости, Настенька, которая просто пила воду, как скот жует траву... Сугона - ему после перенесенных на войнах и в подполье травм от алкоголя становилось совсем худо... Еще какие-то больные, немногие дети...

Дети, кстати, любили Настю и она даже давала им уроки фехтования, выстрогав из березы шпаги и сабли.

Ладная, крепкая, Настя говорила, что этому искусству её учили в детстве, до набега, в «кружке фехтования», чем вызывала справедливые и язвительные насмешки ко-лагерников по Трущобино. Ведь оперирование любыми колющими и режущими предметами руssким приравнивалось к преступлению уже несколько как столетий, и, стало быть, Настя или врала о своем происхождении, что было маловероятно, с учетом ее типичной руssкой внешности, или никогда не фехтовала, а детям просто дурила голову...

Когда Сугона появился в лагере, Настя помогла Лорченкаеву оттащить раненого в лазарет — угол, отгороженный куском толстой ворсистой ткани. Лорченаев утверждал, что это часть театрального занавеса и что именно это имел в виду Борода в одном из рассказанных Сугоной снов, сказав что-то про театр-мир и населяющих его актеров. Там страдающего от жара Сугону отпаивали отварами из целебных грибов и давали по ложечке крысиного жира в день. Что и помогло спасти израненного кандапожца и поставить его на ноги. Сугона вспоминал, как в полузабытьи глядел на черное небо Подмосковья в прорехи крыши бывшей церкви и как, время от времени, звезды и небо заслоняло ему большое, словно полная в одном из самых больших полнолуний, лицо Насти. Тогда картинки налагались одна на другую и лицо становилось небом, а глаза - звездами, а волосы струились на лицо Ивана, словно лунный свет, по которому Сугона мог подняться, как по лунной дорожке, и пропадали тогда боль и страдания, и он шел по этой дорожке с Настей, взявшись за руку, а рядом брел неспешно Лорченкаев и о чем-то они говорили, и Сугона плакал и все спрашивал друга своего:

● Так этого не было, не было?..

● Конечно, не было, - успокаивал его Платон, пряча в австро-венгерских усах добрую улыбку.

… Выздоровев, Сугона понял, что серьезно влюбился в Настю. Девушка тоже полюбила его, о чем сказала Сугоне со всей прямотой.

● · Я люблю Вас... люблю за муки и за то, что Вы, кажется, великий поэт... - сказала она в своем стиле, вызывающем насмешки в Трущобино, и, повернувшись, ушла собирать грибы и хворост.

Сугона лишь посмотрел ей вслед, стыдясь того, что смотрит туда и думает о том, что не имело никакого отношения к поэзии, да и высокой любви, как её описывали поэты. Глядя на Настю, он испытывал преображение природных сил в себе. Сугоне хотелось петь, плакать, танцевать, ставить девушку на пьедестал, а после свергать, властно ставить девушку на колени, раздев и исхлестав березовыми прутьями, тащить за собою, связанную к огромной кровати, украшенной балдахинами... читать ей стихи, катать на лошади, носить на руках и пороть беззащитную… поклоняться, как богине… в общем, как сочувственно сказал Лорченкаев, с которым Сугона поделился этими своими переживаниями — но не другими, про бегство! — Учеръёсы «впал в любовный раж». И всё это имело бы смысл, понимал уже про себя Сугона, который как раз этими-то чувствами не делился, живи они с Настей в другое время в другом месте. Здесь же и сейчас, в Трущобино 2114 года, судьба его с Настей потенциального романа для повзрослевшего и набравшегося горького опыта Сугона не представляла никакой загадки.

● Я, значит, стану с ней спать, привяжусь, может даже детей родим, - сказал он горько Лорченкаеву, - а весной не этой, так следующей, придут татары, детей продадут, бабу мою пустят по кругу, а потом продадут в бордель в Измире, а меня, если повезет, на рудники в Сицилию, а если нет, так убьют.

● ·Вот и вся любовь-морковь, - сказал он непонятное ритуальное словосочетание, которое филологи РФ объясняли как некую рифмованную связь существительного, обозначающего привязанность между мужчиной и женщиной, с, якобы корнеплодом, весьма когда-то популярным и распространенным.

И если в первое еще можно поверить, то второе смахивало на сказку, так что Сугона предпочитал думать, что тут речь о типичной филологической ошибке: объяснить существующее, придумав для него теорию пост-фактум. Чем и поделился — он делился с ним вообще всем кроме своего плана уйти в Крым, в каком плане не было места для обузы, даже такой привлекательной, как Настенька— с Лорченкаевым.

● ·Эх, милок, - сказал, подумав, Лорченкаев, и вдруг, присев у огня, начал странно размахивать руками.

● ·Вишь, тени, - сказал он, кивнув на стену.

По стене и правда побежали тени от фигуры Платона. Учерьъёсы кивнул.

● Был у меня один тезка... из греков, - сказал Лорченкаев, продолжая махать, словно большая болезненного вида птица, собравшаяся оторваться от земли, но изрядно подзабывшая, как это делается.

● Он утверждал, что мы такие вот тени, которые отбрасывает кто-то настоящий на стенах своей пещеры, - сказал он.

● Мысль не новая, - сказал подковавшийся за годы странствий Сугона.

● Верно, - сказал Лорченкаев, все еще размахивая, - ну а если мы тени, то, как по-твоему, стоит ли переживать тени из-за того, что она может испытать боль да и может ли, ведь она всего лишь тень

● Может, - уверенно сказал Сугона, вспомнив три ранения в Арцхаке и грозный кулак Зильбертруда.

● Верно, - сказал Лорченкаев.

● А ты вот о чем подумай, - сказал Лорченкаев. - Если мы тени, но нам тут вот так вот, то ИМ и ТАМ каково?

Сказав это, Лорченкаев прекратил двигаться и испытующе уставился в свою тень на стене, на что в ответ тень немедленно уставилась на своего хозяина. В этот момент Сугона явственно ощутил присутствие кого-то другого, несоизмеримо большего, кто отбрасывал Лорченкаева. И, возможно, его, Сугона...

К счастью, вернулась Настя, и они уселись пить чай на потеху всему лагерю. Обжигаясь горячим душистым напитком Сугона всё смотрел на девушку, и приказывал себе не поддаваться чувствам, которые, без сомнений, ни к чему хорошему не приведут. Лучше отрабатывать про себя до механизма последовательность действий с приходом татар. Он должен действовать четко, до автоматизма, знал Иван. И в этом великом путешествии на край европейской ночи никакие попутчики ему не нужны, они лишь погубят его, суровел он сердцем, поднимая голову, готовый ко всему, но... взгляд его утыкался в лицо Насти, простое и доверчивое, и что-то снова обжигало лицо Ивана. Атавистический стыд?

Иван понимал, куда клонит Сугона. Только сопереживание, сострадание, пусть и к чужой тени, делает нас по-настоящему живыми, понимал Сугона пойнт оф вью Лорченкаева. Как понимал и то, что все это — выхлоп в кислород остатков слюнтяйской руssкой философической мысли, из-за которой руssкие все и prosral-и в 20 веке своей истории. К тому же, какое отношение все это имело к Насте?

… конечно, случился и секс. Дело шло к апрелю, бухли в Подмосковье почки, в один из дней выглянуло Солнце, светившее вдалеке праздную Москву с минаретами, музыкой дудуков и запахом припорошенной кокаином шаурмы...

В этот день Иван как-то по-особенному оттаял, и даже спал без кошмаров, мучивших с тех пор, как он чудом уцелел в Кхарцахе. Каждую ночь бомбили его ебанадроны, летели в него ракеты и снаряды, пытались обезглавить его усатые злые люди в форме цвета хаки. Но только не в эту! Иван спал крепко, а когда проснулся, то даже позавтракал с аппетитом — Лорченкаев только крякнул, глядя, как Сугона доедает все недельные запасы их маленькой артели, а Настя улыбнулась лишь, да подвинула Сугоне и свою миску — после чего вызвался пойти в лес, ободрать молодую кору на вежжи-саппер. Жизнь в лагере шла размеренно, в ритме охотников-собирателей, как объяснил Лорченкаев, согласно завиральным теориям которого человечество в доиндустриализационизированную эпоху жило, собирая ягоды, травы и грибы, и охотясь на мелкую дичь. Дичь какая-то, подумал Иван, но спорить не стал. Справедливым в теории Платона — одной из! - было то, что при таком ритме жизни и правда немного времени уходило на, собственно, труд. И обитатели Трущобино много времени разговаривали, пели, рисовали, трахались, дрались... в общем, говоря по-лорченкаевски, социализировались и интеркоммуницировали. Кто-то даже разрисовал стены бывшей древней церкви фигурами зайцев и белок, за которыми бежит фигура трущобинца, сжавшего в руке метательный топорик с кремневым лезвием (кремния много добывали у берегов Москва-реки), что привело Лорченкаева в восторг. Одна из этих, как он их называл, фресок Ласко, красовалась аккурат в маленьком куполе над «комнатой», которую делили Сугона, Лорченкаев и Настя...

Сытно позавтракав, Сугона взял нож, маленький арбалет, на всякий случай, и отправился с девушкой в лес. Солнце светило так, что километров через семь пути даже пришлось снять верхнюю одежду — старые куртки «аляска», - и, припрятав под камнем для обратного пути, продолжит путь налегке. Настя, знавшая дорогу к молодому сосновому бору, шла впереди. Она осталась в одной лишь длинной рубашке, когда-то белой, а сейчас серой… ткань которой из-за яркого солнечного света стала словно прозрачной, отчего силуэт тела девушки мерцал перед Сугоной так, словно Настя шла обнаженной. Ну или, вспомнил Сугона теории Лорченкаева, словно в одной Насте есть другая Настя, тень той Насти, что делит с ним и Лорченкаевым в Трущобино несколько квадратных метров... И эта другая Настя, тень, идущая перед ним, и облаченная в бОльшую Настю, сводила Сугону с ума. О чем обе Насти, без сомнения, знали. Девушка, шедшая молча, на опушке леса, покрытой уже зеленой травкой, остановилась, и, обернувшись, посмотрела Ивану прямо в глаза.

После этого м случилось то, что должно случаться в таких случаях.

… сам Сугона позже, сколько не пытался, не мог описать случившееся словами. Лорченкаев, посмеиваясь, говорил, что это «боязнь белого листа», и что всякий опыт непременно следует изжить на бумаге, как это получилось у Сугоны со стихами. Собственно, так Учерьъёсы и поступил, просто никогда никому эти записи не показывал. В его планы не входили долгие романтические отношения с Настей и случившееся он списал на минутный соблазн. Беда состояла лишь в том, что сам Сугона так и не смог убедить себя в правильности принятого решения, и следующие за разрывом несколько месяцев до прихода татар прожил, словно бы в котле с кипящей водой. Увы, он не сумел удержаться и заплатил за это! О том, какой силы духовный кризис наступил в его жизни после близости с Машей, и последующего разрыва на который Сугона пошел намеренно, чтобы освободить себя от привязанности, свидетельствуют две страницы его дневника, чудом сохранившиеся для потомства.

Первая запись датируется 18 апреля 2114 года.

… отрывки из дневников Ивана Лукина, 18 апреля 2114 года.

«... когда она обернулась, то заслонила собой весь мир и мой дух словно бы понёсся к ней, отделившись от моего тела. Неловкое, поспешающее за настоящим мной, тело это сделало несколько шагов к Насте, причем я едва не упал, словно бы шел впервые. Всё я делал в тот момент впервые. Пока я так шёл, - наверное, секунду, хотя время растянулось для меня, - Настя просто распустила шнуровку, просто дернула за шнур!.. своего платья-рубашки и то упало к ногам её. От увиденного у меня перехватило дух. Я уже видел силуэт милой обнаженной, контуры тела... понимал, как красиво оно, но только сейчас увидел его в объемной красоте, в цвете! Она красовалась самым большим цветком на той поляне. О, Господи, я пишу это и чувствую, как будто я там, до сих пор там... Я встал на колени, уткнулся лицом в куст её жестких колючих волос... она что-то говорила, кажется, что стесняется и в лагере нет бритвы... я тоже что-то говорил, уже не помню, что, неважно... важно, что я хотел её и я ощущал перед собой Женщину, пусть молодую, но Женщину, и потому я готов был зубами выдрать все эти волосы так, чтобы они застряли у меня в глотке, как шерсть у кота, о, Господи, у женщины и должны быть волосы в промежности, волосы... Дальше помню плохо, помню только, что летал на ней, как на волнах, качался, падал вниз, снова взлетал, да уж, подмахнула голубушку так, словно у неё под жопой заяц пробежал!.. и когда я подумал это — так грязно, так грубо, а я так любил её — то сам кончил, словно мне вздрючили, кончал, словно я подводный источник, а она — море, и я извергался в неё фонтанами пресной воды, и люди бежали к её берегам, чтобы броситься в горькие соленые воды... продираясь сквозь заросли кустов... чтобы зайти в неё по колено и напиться. И я там был! Спускал, как заведенный! А когда пришел в себя, лежал на ней, глядя в лицо, и сказал — я люблю вас....»

Вторая запись — от 20 апреля 2114 года.

«Страшная боль и ничего больше. Я знал, что должен, но все равно меня мутило от себя самого. Она так смотрела на меня... в лицо... возвращались, словно охотник и его собака с прогулки... Она то и дело забегала передо мной, смеялась, глядела в лицо. Но я уже неловко молчал, отворачивался... На обратном пути забрали куртки. Вернувшись, отправил её хлопотать у огня, а сам раскидал кору на газетки сушиться... Кто-то из инвалидов, подмигнув, сказал: «Ну как, ободрал ивушку»? Лучше момента найти было нельзя... Гадко хохотнув, я в омерзительнейших подробностях, которых, конечно, не было, рассказал об актах совокупления... громко, на всю ночлежку... Заканчивая, был отвратителен себе и понял, что говорю в абсолютной тишине. Слышали все. С тех пор Настя меня избегает. Живу в другом уголке. Даже Лорченкаев перестал разговаривать... хотя здоровается... О Боже! За что такие муки. И ведь я люблю, люблю, люблю её! Как я омерзителен себе. Какая я мразь. Мне нет прощения».

22 апреля.

«ЛюблюлюблюблюлюЛюблюлюблюблюлюЛюблюлюблюблюлю Люблюлюблюблюлю Люблюлюблюблюлю Люблюлюблюблюлю...»

21 июня.

… Как прошли два месяца, не помню. Очень плохо. Говорят, завтра-послезавтра набег татар, уже видели сигнальные огни. Скорее бы. Так или иначе всё это должно закончиться. Или смерть или новая жизнь. Ни там ни там нет места Ма... Не писать это имя. Не думать. Не думать...»

… 22 июня на Трущобино вышел первый Кавалерийский засадно-моторизированный полк крымских цыган.

Приложение

«Солнце русской поэзии взошло!

Стихотворения Ивана Ивановича Лукина, опубликованные в газете «НГ-Экслибрис» с предисловием Евгения Лесина-Русского, русского националиста и патриота.

«Читатель, я рад представить тебе великую поэзию нашего Лидера. Гений Ивана Ивановича осветил Россию и согрел не токмо души наши, но и сердца. Захваченная жидами и чурками, новиопами и бешбарашами, среди которых, увы, был и я — ныне излечившийся от Синдрома Советского Еврея в клинике доктора Тесакова — я не буду многословен. Скажу лишь... Слава России! Слава Русским! Жидов и чурок на ножи! А теперь — внемли, читатель..

… Жестокой насмешкой, под нами идущий

Униженных русских не обижай

За милость к России, о, ныне живущий

Тебя ожидают прощенье и рай

Ты видишь, висим мы. Один... восемь... десять...

И плоть нашу — жравшую — вороны жрут

И годы истлевшие наши скелеты

В пыль и золу жерновами сотрут

Так не проклинай нас. Мы с Путиным квиты.

Грехи прощены, наши займы закрыты.

И если …

(Газетный лист порван, оставшаяся часть не сохранилась — прим. архивиста Еврорусскосиноидального Архива Пражской Республики от 13 центона 7894 года космической эры)

Глава десятая

Лорченкаев принимает крестную муку

Что Сугона служит на всю жизнь наукой

Император Всероссийский — Секс по вечерам — Бог благословляет Сугону — Непонятный завет Лорченкаева — Нападение татар — Гибель Настиного целомудрия — Сугона готовится к Европейской Мечте — Сугона переворачивает стол — Русский бунт бессмысленный и беспощадный — Сугона вновь переименован

... разбуженный пением птиц, Иван Иванович Лукин некоторое время полежал в роскошной постели. Прислушался к телу. Слегка болели ноги, но в целом... для сорока двух лет сойдет, решил Иван. Потянулся тихонько, коснувшись слегка ногою пятки сладко спавшей еще Настеньки. Потом осторожно вылез из-под жаркой перины на лебяжьем пуху. Полюбовался прекрасной головкой супруги, чьи волосы разметались по простыне, словно нимб с оттенками всех цветов золота - белого, червоного, желтого... Вспомнив жаркую ночь, потянулся было к Насте, но пожалел. Уж больно крепко спала! Да и никуда она не уйдет от него, сладкая, думал Иван, со стыдом но и с наслаждением ощущая эрекцию, и выходя полуголый из спальни. Главным было, пройдя по коридору мимо комнат детей, ступать тихо, и не разбудить. Старшие, Матвейка и Василий, обитали по правую руку, покои младших — Глафирушки, Акулинушки, Василисы, и Варварушки — по левую. Иван стремительно, босой, прошмыгнул в конец коридора, откуда уже степенно вышел в рабочие покои. Закрыв массивную дверь, обитую кованым железом, Иван уже не таясь потянулся, покряхтел, и произвел все приличествующие после пробуждения мужчине за сорок действия и звуки - покряхтел, покашлял, высморкался, посопел, испустил газы, почихал, охнул, почесался, поморгал, и справил малую нужду в душевой. Её он велел установить прямо в кабинете, потому что любил встать спозаранку под освежающие струи горячей воды. Холодной и даже прохладной Иван Иванович не любил, потому что, по собственным словам, «намерзся вдоволь». Впрочем, для всех, даже и для него, эта фраза становилась все больше ничего не значащим штампом, пустыми словами, привидением, болтовней из уст старика. Ведь, хотя Иван Иванович Лукин и был еще молод, но прожил он, даже по меркам бурной эпохи, не одну жизнь, а все десять. Ну хорошо, пять, а десять Иван Иванович списывал на жополизов-царедворцев из правительственной «Независимой газеты», служил в которой, почему-то, все тот же еврей-алкоголик Елесин, что и при Путине-548586а. Которого алкоголика, впрочем, велели оставить из милости... Помывшись и пофыркав — что же за мужчина не фыркает в душе?! - Иван Иванович вышел, как любил, нагой и босой, в покои с пятиметровыми потолками, и, обсыхая (ненавидел вытираться), направился к окну, выходящему на балкон с видом на Москву-матушку. Настенька мягко пеняла Ивану Ивановичу на эту привычку — на мокрых следах ведь можно и поскользнуться! - на что Лукин виновато каялся, а потом все равно выходил из душа голый. Именно так, обнаженный, в гигантской палате Кремля, царь великий всея Новой Руси, самодержец Иван Иванович Лукин, император Российский, Белорусский, Малороссийский, Молдавский, Сибирский, Азиатский и Польский, чувствовал себя тем, кто он есть.

Обнаженным первобытным человеком на берегу Океана.

… вдоволь налюбовавшись на Москву-матушку, что золотом куполов и убранством домов радовала глаз не только русских жителей, и иноземных гостей, но и самого, казалось, Господа Бога, Иван Иванович, как был, голый, уселся за стол, дающий вид — так это смешно называл Лорченкаев (которого Иван Иванович вспоминал все чаще) со своей привычкой вводить в русский язык галлицизмы — на Москву и Москву-реку. Человек и есть река, подумалось Ивану Ивановичу, вдруг. Что он, макнув перо в чернильницу, и записал. Да! Некоторое время назад Иван Иванович начал вести дневник, который назвал «Дневник снов».

Дневник снов самодержца всея Руси, Ивана Ивановича Лукина.

6 июня, но записано 18 июня, поскольку все эти две недели был очень занят с посольством из Грузии (всех посольских Тбилиси переловили у Белорусского вокзала, воровали барсетки, ох, придется рано или поздно уступить просьбам тамошнего аборигенного населения, ввести войска и навести у азиатов порядок)

… Две ядовитые змеи ползают по мне, трепещут, угрожая, но не кусают. Какие-то азиаты, с которыми я участвую в наркоторговле. Потом — погром. Я врываюсь в чей-то дом и только тогда понимаю, что участвую в погроме, я не жертва его. Испытал ни с чем не сравнимый восторг охотника, загнавшего дичь. Какая дичь и какая низость.

7 июня (записано 29 июня, отсутствовали по причине царской охоты, посетили с Настенькой и детьми Псков, где загнали вепря, но вспомнился некстати Лорченкаев, зверя пришлось отпустить).

… Приснились двое людей из прошлого. Странно, но голос был как будто я в том самом прошлом, удивительно точный. Лиц не помнишь, а голоса словно на пластинках записаны. Больше сказать нечего.

5 июля.

… Как ни странно, дневник этот доставляет мне подлинное удовольствие. Лорченкаев был прав, когда еще в Трущобино посоветовал мне писать хронику своей жизни. Полагаю, с осени займусь только им. Дела в государстве идут хорошо. «Владимир Лорченков» почти дописан. Да, забавно, я кажется не упоминал об этом и понятно, почему, ведь я пишу для себя, какой же смысл мне упоминать что-то для себя самого? Но раз вспомнил.

В общем, чтобы отвлечь себя от серьезной работы, я решил потешиться литературными забавами и пишу тайком и урывками фантастический роман о приключениях некоего молодого человека, жителя выдуманной страны «Молдовы» (словно собачья кличка!). По традиции писателей, о которой мне рассказал как-то Лорченкаев, я не стал выдумывать персонажа полностью, а взял фамилию самого Лорченкаева и слегка переделал. Так проще. Персонаж и прототип не одно и то же! Роман этот повествует о его странствиях по миру, якобы, в 21 веке, из одного уголка света в другой... Такие... приключения писателя, авантюры, жизнь никем не признанного артиста, понимающего всю величину своего таланта, но не способного смириться с тем, что этот не дает ему никаких преференций в жизни. Мятежный ангел! Потом опубликую тайком, анонимно, но, конечно, дам понять, кто автор, чтобы старая проститутка Елесин заглотнула по самые гогошары (это я уже говорю языком персонажа, того самого Лорченкова). Фамилия звучит смешно и не по-русски, а имя так вообще нелепое, знаю. Но именно такого эффекта я добивался. Что-то прямо противоположное нормальному человеческому имени вроде Учерьъёсы Сугона. Смогу ли я писать роман, дневник, да еще и править? Слишком много на себя беру. Это из-за молодости тоже. Когда утром не знаешь, где будешь спать вечером, все время необходимо двигаться, как акуле. С тех пор и двигаюсь. Решил, что Лорченков будет вести дневник. Чтобы лишний раз не мучиться, я буду брать куски своего дневника, и вставлять их в роман, как дневники Лорченкова. Нет, но до чего же смешная фамилия! Посол Азербайджана, Рафик Османович Гуглыев-Нонкупабилитаев, которому я прочитал отрывок, как «найденное в сети», хвалил и восторгался, но тоже сказал, что фамилия странная и режет ему слух. Может, и стоит придумать что-то более русское.

18 сентября.

… Желтый волнистый попугай, похожий на того, что мы купили Глашеньке на ярмарке в Самаре, когда встречали посольство Персии (как дочь выросла!). Я — дух и прячусь в комнате под потолком от родителей девушки, с которой пришел знакомиться. Ищу место под шкафом. Комната знакомая. Улица ночная кажется центральная Кондопоги. Я лечу усилием воли поднимая тело чтобы не попасть на грязную землю. Думал о пьянстве и веществах, вроде грибов. Возможно, я постарел, а, возможно, чем это кончится, одному Богу ведомо. Как странно, я просмотрел дневник сейчас бегло, благо он еще небольшой (все мои три дневника не длились больше 10-20 страниц, будем надеяться, что этому повезло больше) и увидел, что это уже второй сон с попугаями за недолгий срок. Толкования таких снов плохие, но ведь я не баба им верить. Мне нравятся попугаи, эти красивые, яркие, благородные, но с ноткой здорового озорства, агрессивные, но добродушные в целом и всегда готовые поиграть и помириться, птицы. Они похожи на мое альтер-эго, этого самого авантюриста Лорченкова. К тому же, всегда в детстве у нас с братом были попугаи, других животных мать, одержимая страхом микробов и бактерий (кажется вообще всех форм жизни), не признавала. Сначала это был желтый попугайчик (прожил 14 лет) потом зеленый (18 лет). Потом началась война и время попугаев кончилось. Как странно. Только сейчас вспомнил про брата. Может, стоит начать розыски?..»

… Закончив с дневником, Иван Иванович встал, совершенно высохший, и с удовлетворением посмотрел вниз. Плоский живот, уверенный, достойный, уд. Может, и стоит пойти к Насте, которая только начала просыпаться и ворочается, жаркая, томная, под одеялом, в ожидании своего мужчины. Впрочем, полчасика еще есть. Супруга, в отличие от Ивана, оказалась «совой», а он, к своему удивлению, «жаворонком». Они оба этого не знали, когда жили в Трущобино, потому что в Трущобино не было ни сов ни жаворонков ни ангцев ни козлищ, вспомнил Иван проповедь Лорченкаева, ставшего Посмертным Патриархом церкви России за оказанные в ходе Освободительной Русской Весны услуги (заключавшиеся в утешении, которое Иван Иванович черпал из воспоминаний о Святом). В Трущобино также не было ни эллина, ни иудея, ни Лорченкаева, ни Сугоны, а стенали лишь заблудшие несчастные души, спрятанные в голодных, замерзших телах, чья индивидуальность оказалась стерта нищетой и унижениями. Но все это в прошлом, понимал Иван Иванович глядя, как по реке величаво плывут транспорты с зерном, мехами, золотом, вином, тканями и прочими грузами. И все началось с того самого дня, когда татары намеревались, подумал Иван с улыбкой, увести его, как раба, в Крым. Вспомнилось...

… облава на руssких началась ранним утром 22 июня 2112 года. Сначала татарове, следуя традиционным культурным паттерна - как позже объяснял их представитель в ООН, требуя компенсации за моральные и материальные издержки - прочно обложили Трущобино, перекрыв все подъездные пути к региону. Также в поле были высланы отряды всадников, препятствовать бегству обитателей Трущобино к реке и, следовательно, государственной границе Москвабада, пересекая которую, они могли почувствовать себя в относительной безопасности. Заодно, по странному стечению обстоятельств, которое Путин-ПР948954765 списывал на случайность перед тем, как его выбросили из окна Кремля — того самого, откуда Иван сейчас любовался на Москву — вдоль Москва-реки выстроились полки заслона. Якобы, для учений, а на деле, как утверждали Иван и его ополчение, чтобы облегчить татаровям охоту на руssких. Так или иначе, но Трущобино обложили, как медвежью берлогу, и в 3 часа 44 минуты утра над разрушенной церковью и палатками, окружающими её, раздался дикий, сатанинский, татарский свист...

В тот момент Иван, хотя и ждал его последние несколько недель, изо всех сил сжал кулаки и зубы. Его трясло. Сегодня перейден его Рубикон, вспомнил он историю Европейского Союза, и решится его судьба. Но хотя осознание этого требовало немедленных действий, Иван поначалу просто лежал, словно в лихорадке. Так прошло несколько мгновений, хотя Ивану казалось, лет, пока Лорченкаев, явно брезгующий Иваном после некрасивой истории с Настей, не схватил кандапожца с неожиданной силой и не сбросил с кровати на пол. Впрочем, это словосочетание носило исключительно образный характер, ведь Иван и так уже лежал на полу, где прозябал свои дни в ожидании нашествия варваров.

● Татары, мать их разэтак! - гаркнул Лорченкаев посреди крика, визга и бестолковой суеты трущобинцев, воющих в ожидании неизбежного.

● Бегом к реке, - гаркнул Лорченкаев.

● Через окно, - велел он.

Иван рванул было к окну, но, почему-то, не сдвинулся с места. Поглядев вниз, увидал, что Лорченкаев держит его за руку, отчего ход Ивана стал совершенно холостым. Иван глянул в лицо приятеля и поразился тому, каким большим оно оказалось, словно полная Луна в одну из страшных тихих кандапожских ночей, когда он мале...

- … бу сначала, герой, - сказал Лорченкаев.

- Сначала бабу спасать, герой! - повторил он оцепеневшему Ивану, и коротко и нетерпеливо кивнув в сторону растерянной Маши.

Только тут Иван увидал, что Лорченкаев, по слухам, толстовец — так называли последователей странного учения, согласно которому обладание короткой теплой и очень толстой (отсюда и название) фуфайкой изменит душу к лучшему — держал в руках нечто, весьма напоминающее пику, а на боку у него висела кривая острая... сабля?.. В одно мгновение Ивану стала понятна стратегия Лорченкаева, оказавшегося русским франктирером. Платон явно собирался погибнуть, как герой, прикрывая вход в церковь, пока её обитатели разбегутся, как тараканы, под шконки и по лесу, чтобы укрыться от набега. Большую часть их переловят, знал Иван, тщательно изучивший вопрос, здоровых угонят в рабство, остальных убьют и изнасилуют — неважно, в каком порядке — процентов десять выживут, вернуться, охая и стеная в Трущобино. И проведут здесь еще пару лет и зим, плодясь в нищете и унынии, в ожидании следующего набега. Но каждый раз в Трущобино находился такой вот толстовец, который решил поиграть в героя, прикрывая отход этих ничтожных руссо-тутсо, как называл руssких ректор института Дружбы Народов, хуту Рмабба Мгамба («Русским нужно 100 граммов черного хлебав день», «Парламентская газета», 23 кириера). Такие «герои», чья роль сводилась лишь к тому, чтобы лишь замедлить неизбежное, гибли безо всякого смысла.

Иван лихорадочно глянул на стену, где с граффити чернели прозвища этих дурачков, пожертвовавших собой в Трущобино ради сборища жалких отбросов, называющих себя руssкими и не способных встать на свою защиту.

… Стрелок, Мозговыч, Моторолыч, Гиви...

Муки, страх, боль, неизбежная гибель… И всё это — за граффити от кучки сраных трусов. Жалкие дебилы, подумал Иван. В церковь уже залетали стрелы, обмазанные каспийской нефтью и подожженные... где-то верещала пойманная руssкая, которую, очевидно, насило...

Иван вырвал руку, холодно глянул на Лорченкаева. Сказал:

● О рёвуар мусьё, - сказал он.

● Европейская мечта не вынесет двоих, - сказал он.

Отвернулся, заставляя себя не глядеть на Настю. И, в один прыжок, достиг окна, откуда выпал, чтобы, вскочив, снова упасть, потом быстро рвануть наискосок, смешно и нелепо размахивая руками — на самом деле лепо, очень лепо, так выглядел придуманный Иваном прием от арканов — периодически подпрыгивая и меняя темп и направление бега. Все это Иван тщательно изобрел и неоднократно проделал, вдали от чужих глаз, отлично изучив местность. Он знал, что сейчас пролетит опушку, уже заполоненную мятущимися трущобинцами и татарами, хватающими жертв, как хорьки кур. Попадет в лес. Там следовало подождать, пока татары насытят первичный голод крови и насилий, а уже потом дать “поймать” себя какому-нибудь новичку, припозднившемуся к главному пиру, и который новичок обрадуется добыче, и сохранит её, чтобы заработать...

Уже войдя в лес, Иван знал, что у него все получилось, и гордился собой. Он все сыграл, как по нотам.

Во-первых, тщательно разучил созданный им же план. Во-вторых, изобразил смятение при первых сигналах атаки, и не стал выпрыгивать из окна первым — нелепо думать, что татары не поставили отряд и там, поэтому именно первые беглецы подвергались большей опасности. В третьих... Будь у Ивана время и возможности, он бы обязательно загибал пальцы. Но Иван лежал, скрючившись, под куском дерна, заранее припасенного, и боялся пошевелиться. Он слышал звуки ужасной резни, рёв Лорченкаева и татар, которых тот пронзал своей пикой, - упрямый толстовец явно не желал сдаваться, делая тем самым себе еще хуже (после всего его ждала не просто смерть, а смерть мученическая) — визг, крики и причитания пленных... С ужасом и содроганием он старался не расслышать в этих криках знакомый голос преданной ему и преданной им Насти, получается, уже дважды преданой... Иван почуял запах гари со стороны реки. Это татары подожгли лес, но ему это ничем не угрожало, знал Сугона, потому что пламя не доберется через сырую почву до укрытия... Пожар спровоцировали, чтобы выгнать дымом тех, кто рванул из церкви первыми и добежали до реки слишком быстро. Идиоты, а он умница, поздравил себя мысленно Сугона. После чего даже чуть не подавился невротическим смешком, думая о том, что он всех перехитрил, и остался жив. Затем постарался не дрожать, что под дерном оказалось трудно, и велел себя поспать. Сначала это выглядело нелепо и смехотворно, но потом Иван и правда впал в некоторое забытье, сменившееся полудремой, а после и крепким сном.

… «Дневник снов» императора Всероссийского Ивана Ивановича Лукина.

«Дальнейшее представляется мне таким странным и удивительным, что я сохраняю это воспоминание для своего настоящего дневника, а не слащавых мемуаров, которые исправят придворные жополизы вроде Ивашки Рудалёвкина, нанятого в биографы. Я уснул так крепко, что начал даже похрапывать, что, впрочем, в шуме резни, не представляло опасности. Время от времени по мне пробегал кто-то, пытаясь спастись от убийц в лесу, но ветер, дым и огонь гнали несчастных обратно к церкви Трущобино, где уже поджидали татары... Дерн смягчал удары, и я лишь надеялся, что настя, которую я оставил у церкви, погибла быстро. Что, впрочем, с учетом нравов татар было маловероятно. Я старался не думать о ней, о себе, о том, что происходит, я знал, что все проходит и пройдет и это и что рано или поздно я смогу жить с этим воспоминанием, потому что я буду жить. Так что я уснул и стал похрапывать и очутился в своей импровизированной могиле словно бы в большом темном помещении, где стоял стол, с зажженной свечой, а по обе стороны стола сидели, почему-то, Борода и Лорченкаев. Они оказались странно одеты. Борода, макушка которого оказалась выбрита, напялил серый балахон и огромный деревянный крест. Круглое лицо его, теперь гладко выбритое, выглядело торжествующим. Лорченкаев же сидел с руками, скованными цепью, в синей когда-то, рубахе (цвет я определил по паре сохранившихся пятен), с поседевшею бородой. Он выглядел уставшим и измотанным. Оба они говорили на неизвестном мне языке, похожем на французский и латынь одновременно (очевидно, речь об окситанском — прим. И. П. Колонтаева, научного сотрудника Музея царской истории, периода Второго Царства, 2567 год). Что удивительно, я понимал каждое слово, сказанное ими. Некоторое время они просто молча смотрели друг на друга, после чего Борода нарушил молчание.

● Ну что Петр, - сказал он почему-то (ведь Лорченкаева звали Платон).

● Вот мы и встретились, Пётр, - сказал он.

● Или Пьер. Или Пейр. Или как ты сейчас предпочитаешь, чтобы тебя называли, - сказал он.

● Пожалуй, Пейре, - сказал Лорченкаев, улыбнувшись.

● Как угодно, - сказал Борода.

● Ты, Пейре, в бесконечном тупике, - сказал Борода. - Ты как загнанное животное, ты голоден и устал, ты выглядишь, как зверь в ловушке…

● Ты даже пахнешь, как пойманный зверь, - сказал он, поморщившись.

● Что есть, то есть, - сказал, улыбнувшись Лорченкаев. - Подмыхи пованивают.

● … - усмехнулся Борода.

● Только это не я, - сказал Пейре Лорченкаев.

● …? - молча смотрел на него Борода.

● Это всего лишь мое тело, Фурнье, - сказал он, пожав плечами. - Фурнье, ты ведь сейчас так предпочитаешь называться...

● Я ждал чего-то в этом роде... этой твоей болтологии... - сказал, поморщившись, Борода-Фурнье.

● Я и не ждал, что ты ждал от меня чего-то иного, - сказал, улыбнувшись, Пейре Лорченкаев.

● Твоя душа там, где твое тело, - сказал Борода.

● Тело мое темница души моей, - согласно кивнул Лорченкаев.

● Но ведь стоит мне умереть... - сказал Лорченкаев так, что мы с Бородой явственно увидели кавычки, в которые оказалось взято слово «умереть».

● Стоит мне «умереть», как душа моя освободится и окажется с богом, - сказал Лорченкаев.

● Я окажу тебе эту услугу, - сказал Борода.

● Да уж будь добр, - сказал Лорченкаев, расхохотавшись.

● А теперь послушай меня, - сказал Борода и перегнулся через стол, схватив за шиворот Лорченкаева, который почему-то не отстранился.

● Это все khuiня, - сказал Борода.

● Нет ничего. Будет тьма, - сказал он.

● Для тебя, - пожал плечами Лорчекаев.

Теперь настал черед Бороды выглядеть усталым. Он отпустил Лорченкаева, и вновь уселся. Прикрыл глаза.

● Значит, с Богом, - сказал он.

● Ну и где твой Бог сейчас, - сказал он.

● Здесь, - сказал, улыбнувшись, Пейре.

● Ну как же, - сказал Борода. - Твой Бог здесь, в этой кучке gomna, которую я заставлю тебя убирать, и все будут плакать, и твои тонкие пальцы еврейского пианиста будут дрожать и все плакать…

● Мы все смотрели это gomno, ну про список Шиндлера, - сказал он.

● Да, фильм gomno, но и ты сам gomno, - озорно улыбнулся Лорченкаев.

● А Бог здесь не в каком-то переносном, а в самом прямом смысле, - сказал Лорченкаев, и что-то в его тоне прозвучало так серьезно, что даже скептически настроенный Борода-Фурнье насторожился.

● Ты хочешь сказать, что... - сказал он.

Тут они оба повернули головы в мою сторону и... (обрыв страницы, как будто Иван Иванович Лукин написал что-то, а потом передумал доверять это даже журнал интим и порвал страницу на середине, прижимая пальцем — прим. И. П. Колонтаева)

… Очнувшись после видения, которое он доверит десять лет спустя только своему дневнику, Сугона прислушался. Судя по резкому снижению интенсивности звуковой анархии (Сугона уже мог думать на пиджн-рашн), ну или по тому, что шум пошел на убыль, резня в Трущобино подходила к логическому концу. Так что Иван выполз из-под дерна и, подвернувшись под ноги запоздавшего к разделу добычи и потому слегка раздосадованного татарина, стал утешительным призом Ахмедки. Скрутив урусу руки, татарин вытащил, торжествуя, Учерьъёсы на поляну перед церковью, и привязал к обозной телеге, дав пинка.

Иван, перемазавший под дерном землею лицо и потому не боявшийся быть узнанным полицей Москвабада, что присутствовала при резне в статусе наблюдателей — это называлось «соблюдать Минские соглашения», по городу Минску в Латвии, где Путин-ПРАА898у4 подписал с татарами договор о двухгодичном набеге - сел на землю, и стал смотреть.

Повсюду валялись тела с отрубленными конечностями... головами... рыдали и тряслись от ужаса связанные веревками юницы и детишки постарше. Совсем маленьких резали, как обузу, потому что мальцы бы перехода до Крыма не выдержали бы, а на лошадях нужно вести меха, золото и еду и бытовой техникой... бродили по лесу татары, выискивая беглецов... дымились костры, над которыми устанавливали чаны, раздавался хохот торжествующих воинов... Пьянка уже началась, и жертвы умирали в блевотине и моче насильников, которые соорудили огромный помост посреди поляны, на котором пели, плясали и танцевали....

Сугона съежился, стараясь согреться. Он понимал, нужно экономить силы. Добраться до Крыма. Чтобы все это было не зря. А там уже и зима скоро. Зима тревоги нашей, подумалось, почему-то, Ивану.

Тут взгляд его упал на обнаженную девушку, стоявшую на коленях у самой стены церкви... девушку, чья белая кожа была покрыта синяками, грязью и ссадинами... и которая девушка, распустив волосы, прятала лицо в руках. Глядя на ее жалкие лопатки, дрожащую спинку, Сугона понял всё. А потом поднял взгляд чтобы не видеть Настю, и увидел перед собой, на остове купола, Лорченкаева. Того приколотили к уцелевшей балке, к которой прибили наспех перекладины для распятия. Для верности философа проткнули копьем слева под ребрами, напялив на голову разбитое металлическое ведро, края которого едва ли не скальпировали несчастного. На груди Платона написали корявой татарской латиницей на крымском языке:

«Tsar Gor-ы»

Лорченкаев был еще жив, что его, судя по выражению лица, огорчало. Время от времени он принимался мотать головой, словно желая разбить её о свои плечи — будто те каменные — или пытался откинуть её назад, к кирпичу. Но силы распятого, очевидно, оставили, да и тело, стремившееся всей массой к земле, не позволяло совершить хороший замах и удар милосердия. Сугона глядел на Лорченкаева, зная, что не нужно смотреть, смотрел и смотрел... Потом их взгляды встретились. Лорченкаев улыбнулся, после чего глянул вниз, на коленопреклоненную Настю, опозоренную и грязную. Потом кивнул и опустил голову на грудь, и уже тогда Сугона понял, что кивок - агония.

Начался теплый летний дождик, и Иван навсегда запомнил это — распятый бродяга и обнаженная избитая женщина в грязи у ног распятого. А вот дальнейшего Сугона не помнил, и полагался в этом случае на свидетельства очевидцев.

Согласно им, Сугона, потихонечку распутав узлы веревки, над которыми татарин особо не старался, дождался ночи. Когда стемнело, Сугона стащил с телеги пику и, разбежавшись, проткнул ей одного татарина так, что через несчастного прошел не только наконечник, но и почти все drevko. Потом Сугона пробежал вдоль обоза пленных, кидая оружие — татары, увлеченные пиршеством, не поняли, что происходит внизу, - и, бросив факел в ковры с пирующими закричал.

● РУССКИЕ! - закричал Сугона.

● БЕЙ ОККУПАНТОВ, - закричал он.

● СКОЛЬКО МОЖНО БЕГАТЬ, - закричал Учсерьъесы.

После чего, схватив топор, побежал вперед, круша черепа. И, якобы, это так завело обычно покорных руssких рабов, что те включились в резню, и, обозленные, убивали татар. Хотя были и те, кто поговаривали о божественном вмешательстве - якобы, утверждали они, в лесу замечены были ангелы, поражавшие мечами нехристей и особенно старался будто бы святой Владимир...

… спустя несколько часов все вновь было кончено. На этот раз, для татар. Неподготовленные к сражению, не в строю, пьяные, на ложах, ночью... Все оказались перебиты. Эта, как ее впоследствии назвали историки, битва при Молоднях, унесла жизни более 10 тысяч граждан независимой Крымской Республики, и от этого удара Бахчисарай уже не оправился. Что способствовало завоеванию его Московским княжеством, но случилось это намного, намного позже той июньской ночи 2119 года, когда Иван стоял, с топором, окровавленный с головы до ног, посреди ликующих трущобинцев, и думал о том, что совершил страшную ошибку. И что сотрудник военкомата Карело-Кандапожской Республики был прав, забраковав Сугона и утверждая, что “в парне есть чутка руssкой крови”. И что он поступил как настоящее расово неполноценное руssкое животное, в ущерб себе и логике ради “милосердия и чести”, чудовищных фантомов неполноценных аборигенов из сказок о прошлом. И что месть Многонациональной Федерации будет страшна и жестока... И что трущобинцы, конечно, разбегутся, и крест теперь предстоит ему, и хорошо, если только крест…

Наверное, меланхолически думал Иван, ему стоит сразу покончить с собой, над телом Лорченкаева, снятого с креста, и положенного в ручей, как философ того просил, оказывается, перед смертью. Как утверждала Настя, такова была воля покойного, желавшего отдать природе то, что она ему дала. Постояв над телом Лорченкаева, Сугона лихорадочно думал.

Нет никаких сомнений, что Трущобино сотрут с лица земли. Случившееся можно рассматривать только и исключительно как бунт против мирового устройства. На Трущобино пойдут войной все государства мира. Руssкие не умеют организовываться, и, значит, уже к утру из Трущобино разбегутся все. Они предадут его... предадут, как предают друг друга, знал Сугона. Значит, он зря потерял контроль, но раз уж... Мне нужен план Ж, подумал Сугона. И он, пока к церкви собирались бойцы, придумал план Ж!. Этой же ночью Учерьъёсы уйдет из лагеря в сторону Сибирского ханства, решил Сугона, уйдет, обезобразив себя… наверное, придется отрезать нос — надо жертвовать! - чтобы не быть узнанным. А пока следовало воодушевить трусов и предателей, чтобы они хотя бы эту ночь оставили его в покое, и Сугона мог улизнуть из лагеря. И потому Иван, ощущая себя настоящим Мак Иэнавелом, каким-то грузинским вором в законе, автором учебника “Разрули, разводя”, цитаты из которого преподавали в тюрьмах Многонационалии, взошел на помост, и, освещенный факелами, сказал:

− Братья и сестры... - сказал он**

ХХХ

… закончив говорить, Иван оглядел лица собравшихся. Он даже заметил где-то камеру — по старинке, трущобинцы снимали на ВХС для своего полу-подпольного кабельного телеканала, покрывавшего район Трущобино и окрестности. Потом прислушался к ночной тишине подмосковного леса. Тишина. Сотни... почти тысяча... людей. Но этого так мало. Сугона пошел к палатке, которую ему отвели для сна, твердо решив, что уйдет рано утром, пока лагерь спит. С этим решением он и провалился в сон, на этот раз без видений, и, конечно, проспал до самого обеда. Проснувшись, он не поразился тишине, - и не удивился тому, что трущобинцы разбежались, и в лагере не осталось ни одной живой души - но, откинув угол палатки, не поверил своим глазам.

Все поле за Трущобино оказалось покрыто бойцами, вооруженными как попало, но выстроившимися в образцовом порядке. Копья, пики, дедовские Калаши, ножи, ятаганы, булавы… И все они молча стояли, ожидая, пока Сугона поспит... Учерьъесы, чувствуя головокружение, попробовал посчитать ряды и число, но сбился со счету. Получалось больше двадцати тысяч... За ночь?! Войско молчало, ветер хлопал полотнищем черно-золотого флага. Один из бойцов подвел Сугоне мотоцикл с укрепленным на руле пистолет-пулеметом и сказал:

- Батюшка Сугона, выборный я… от них всех!- сказал боец.

- Не живет Россия без царя, - сказал он.

- Сил нет терпеть, мочи нашей! - крикнул он.

- Объявляем тебя на царство! - крикнул он.

- Веди нас на Москву, - сказал он.

Сугона помолчал, глядя на флаги, ряды, бойцов, молчаливую бледную Настасью, стоявшую неподалеку. Вновь воцарилась тишина.

- Батюшка, Учерьъесы... - волнуясь, заговорил было боец.

Но Сугона поднял руку, и все снова смолкло.

- Зовите меня Иван, - сказал Сугона.

… Так началась Реконкиста Четвертой Русской Империи.

Приложение

Учебное пособие для школьников 4 класса средней образовательной русской школы 20125 года. Переименованные месяцы календаря Многонациональной Федерации под властью Путина-ЛПРПАМИ5485865.

Путинарь

Матвияль

Эрнстарт

Шойгель

Мишустяй

Кириюнь

Ксениюль

Каргопобедыкультуст

Многонацитябрь

Люсьулицябрь

Новиопябрь

… (12 вопрос — на внимательность, «декабрь» был упразднён как день рождения Иисуса Христа во избежание межнациональных конфликтов и ради для поддержания конфессионального согласия)

Приложение второе

Речь Ивана Ивановича Лукина в Трущобино 22 июня 2113 года (Музей Русской Истории, Москва, зал Русской славы — экспонат номер 1)

«Народ русских! Вы пришли из России, вы избраны Богом и возлюблены им, что показано многими вашими свершениями. Вы выделяетесь из всех других народов по положению земель своих и по вере, а также по почитанию России; к вам обращается речь моя!

Мы хотим, чтобы вы ведали, какая печальная причина привела нас в ваши края, какая необходимость зовет вас и всех верующих. От пределов русских и из града Москвы пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что многонациональные народы Российской Федерации, иноземные племена, чуждые России и русской культуре, упорные и мятежные, неустроенные сердцем и неверные Богу духом своим, вторглись в земли русских, опустошил их мечом, грабежами, огнем. Новиопы частью увели русских в свой край, частью же погубили постыдным умерщвлением. А часть России они просто захватили. Наши библиотеки, заводы и церкви либо срыли до основания, либо приспособили для своих обрядов. Они оскверняют музеи России своими испражнениями. Они режут русских и обрезанные части кидают в алтари или в купели для крещения. Они рады предать русских позорной смерти, пронзая живот, лишая детородных членов и привязывая их к столбу. Потом они гоняют свои жертвы вокруг него, и бьют плетью до тех пор, пока из них не выпадают внутренности и сами они не падают наземь. Иных же, привязанных к столбам, поражают из пистолетов «Стечкин» с позолотой, иных, согнув шею, ударяют мечом и таким способом испытывают, каким ударом можно убить сразу, с криками «славаукраини» или “араэ”. Что же сказать о невыразимом бесчестии, которому подвергаются женщины, о чем говорить хуже, нежели умалчивать? Россия уже до того урезана ими и изничтожено, что утраченное не обойти и за два месяца.

Кому выпадает труд отомстить за все это, исправить содеянное, кому как не вам? Вы русские, люди, которых Бог превознес перед всеми силою оружия и величием духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов своих, вам противодействующих?

Поднимайтесь и помните деяния ваших предков, доблесть и славу Петра Первого, и Александра Первого, и других государей и государынь ваших, которые разрушили царства язычников и раздвинули там пределы святой России. Особенно же пусть побуждает вас святая Москва, которой ныне владеют нечестивые, и святые места России, которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются. О могущественнейшие русские! Припомните отвагу своих праотцев. Не посрамите их!

И если вас удерживает нежная привязанность к детям, и родителям, и женам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелии: «Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во стократ и наследует жизнь вечную». Не позволяйте собственности или семейным делам отвлечь вас.

Эта земля, остатки настоящей России, тот клочок, который вы сейчас населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью. Нет у вас ни вашей Малороссии, ни Белой Руси, ни вашей Польши, ни Финляндии, ни Туркестана, ни Монголии. Все это отобрали у вас дикари и чужеземцы. Та земля, что осталась, едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает, потому что вас захватили иноземцы, которые сосут из вас кровь и соки. Из-за этого вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите другу множество смертельных ран. Малоросс идет на великоросса, белоросс — против всех. Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры. Начните путь к освобождению России и верните Российскую империю, исторгните землю свою у нечестивого многонационального народа новиопов, землю, которая была дана Господом вам, русским, и которая течет млеком и медом.

Москва – это пуп земли, край, самый плодоносный по сравнению с другими, земля эта словно второй рай. Ее прославили русские своим приходом, украсили ее деяниями, освятили страданиями, искупили смертью. И этот царственный град, расположенный посредине земли, ныне находится в полоне у его врагов и используется многонациональными народами, не ведающими Господа. Он стремится к освобождению и жаждет освобождения, он беспрестанно молит о том, чтобы вы пришли ему на выручку. Он ждет помощи от вас, ибо, как мы уже сказали, пред прочими сущими народами вы, русские, удостоены Богом замечательной силой оружия. Вступайте же на эту стезю во искупление своих грехов, будучи преисполнены уверенностью в незапятнанной славе Царствия Небесного».

(«Россия — русским! Так хочет Бог! Так хочет Бог! - крики из толпы)

«Возлюбленные братья! Сегодня мы видели победу русского оружия и видели, что, как сказал Господь в Евангелии от Матфея, «где двое или трое собраны во имя Мое, там я посреди них». Ибо если бы не Бог, который присутствовал в ваших помыслах, не раздался бы столь единодушный глас ваш; и хотя он исходил из множества уст, но источник его был единым. Вот почему говорю вам, что это Бог исторг из ваших уст такой глас, который он же вложил в вашу грудь. Пусть же этот клич станет для вас воинским сигналом, ибо слово это произнесено Богом. И когда произойдет у вас боевая схватка с неприятелем, пусть все в один голос вскричат Божье слово: «Россия — русским! Так хочет Господь! Так хочет Господь!»

Мы не повелеваем и не увещеваем, чтобы отправлялись в поход освобождения России старцы или слабые люди, не владеющие оружием. И пусть женщины не пускаются в путь без своих мужей, либо братьев, либо законных опекунов. Они ведь являются больше помехой, чем подкреплением, и представляют скорее бремя, нежели приносят пользу. Пусть богатые помогут беднякам и на свои средства поведут с собою пригодных к войне.

И тот, кто решит совершить это святое паломничество, и даст о том обет Богу, и принесет ему себя в живую, святую и весьма угодную жертву России, пусть носит знамя России императорской на груди. Тот же, кто пожелает, выполнив обет, вернуться домой, пусть поместит это изображение на спине промеж лопаток. Тем самым такие люди выполнят заповедь Господню, которую он сам предписывает в Евангелии: «И кто не берет креста своего и следует за мною, тот не достоин меня».

Приложение третье

«Шпаргалка ученику 3 класса» (история реконкисты России в одном параграфе)

«Лорченкаев был русским философом из Молдавии, который вместе с князем Иваном Лукиным являются русскими национальными героями. Они подняли восстание и организовали защиту страны от новиопского вторжения в начале 22 века. Москва была захвачена инородцами. Платон Владимирович Лорченкаев своей жизнью и гибелью вдохновил нашего царя и Иван Иванович Лукин при содействии Патриарха Филарета отбили набег татар, литвин и болгар с босняками, и создал народное ополчение. Туда стекались силы со всей России. Осенью 2134 года Москва была освобождена от войск интервентов, после чего последовало усиление русского царства и крах вражеских княжеств по периметру России. Так Россия вошла во Вторую Империю. Слава России! Я горжусь быть русским ».

Глава одиннадцатая

Иван ищет волшебную идею для народа

В этом ему только один человек поможет

Заботы самодержца — Речи юродивых — Шуба Холмогориеву, удавка Чёрной клизме и плети Просвирке - «Добрые русские люди» крадут у Ивана Ивановича десертную ложку — Кремль и инородцы — Появление Джохара Дзардаевича из АП — Дуга и Модестка - Иван разыскивает Алевтину — Ожиданная встреча — Министерство Национальной Идеи

… следующим на небольшой помост в центре Царской Палаты, украшенной головами зубра, звёздами и орлами взошёл одутловатый мужчина в сером костюме... Палата выглядела так странно, потому что Иван Иванович Лукин, самодержец всея новой Руси, твердо помнил заветы учителя, Лорченкаева, и старался отдать тому оммаж во всём, включая убранство дома. И потому инородным телом в зале выглядел мужчина на помосте, который в иной обстановке — нормальной — пришелся бы ко двору, ибо выглядел как типичный политун, специалист политологических наук. В пухлой, бабской руке (Иван поморщился, некстати вспомнив Алевтину) мужчина держал дорогую трость красного дерева. Впрочем, пальцы его не были видны из-за перстней, словно бежавших от ногтей к кистям... покрывших конечность Пухляша, как его окрестил про себя Иван, будто щитовки — больное ими растение (Её Императорское Величество Настенька полюбила огородничать да садовничать, так что Иван Иванович начал неплохо разбираться в растительном мире).

● А это у нас кто? - поинтересовался Иван, кутаясь в соболиную шубу.

Да, несмотря на то, что образ жизни Иван Иванович вёл спартанский, на радость и заглядение всем своим 300 миллионам подданным, в кое-каких гедонистических удовольствиях отказать он себе не мог. Например, в теплой одежде. Иван, мерзнувший всю свою жизнь - «между ледяной батареей не работающего центрального отопления и буржуйкой в девятиэтажном доме мы рождены», цитировали его мемуары школьники Новой России — твердо намеревался никогда больше не страдать от холода. И потому всегда кутал слегка ноющие от боли руки в теплющие муфты лучших мехов Сибири, воссоединившейся с Россией на 6-м году Русской Реконкисты, ведомой Лукиным. Слегка оправдывал эту страсть Ивана, за которую тот все равно иногда испытывал стыд, лишь высокий уровень жизни в Новой России, где подобную одежду мог позволить себе любой работающий гражданин или гражданка (третий и четвертый полы при Иване Ивановиче отменили). Так что Иван с наслаждением чувствовал, как разбегается по больным от холода и тяжкого труда тепло — словно перстни на руках следующего оратора, вспомнил он, где и зачем находится — и благосклонно кивнул, чтобы не вынимать руки из муфты для повелительного хлопка. Пухляш сел на табуретку на одной, почему-то, ноге, и быстро заговорил, стараясь отчетливо произносить окончания слов (и оттого не глотая их, а словно надкусывая):

● Начать я бы хотел с самого начала, Ваше Императорской Величество, - сказал он.

● … - милостиво кивнул Иван.

● Обратимся ко временам крещения Руси Изначальной, - сказал Пухляш.

● … - милостиво, хотя с некоторой опаской, кивнул Иван Иванович.

● В конце IХ века возникла Русь Рюрика, которая усилиями Вещего Олега объединилась, согласно летописи, в 882 году, с Русью Аскольда. Теперь одно политическое объединение контролировало оба торговых пути, ведших через Русскую равнину, – и путь «из варяг в персы» и путь «из варяг в греки». Главным политическим центром стал Киев – пункт, выдвинутый ближе к Константинополю (и это предопределило и культурно-цивилизационный выбор Руси). А попадавшие в политическую орбиту этой Руси народы постепенно превращались в Русь уже и в этническом смысле. Разумеется, этот процесс был не одномоментным. Славянские племенные объединения переваривались Русью постепенно. По всей видимости, сразу отождествили себя с Русью только поляне. Древляне сопротивлялись весь Х век, и их подавление владыками Киева окрасило кровью самые мрачные страницы ранней летописи. Племенная память северян и вятичей сохранялась ещё в XI веке. Однако имя Руси постепенно стало главенствующим. Огромную роль в этом сыграло принятие христианства при князе Владимире. Именно оформление русской культуры в христианском контексте сделало национальное самосознание Руси предельно чётким. – отмечал выдающийся русский публицист и политический мыслитель И. Л. Солоневич. Русская нация появляется на историческом поприще одновременно с большинством других христианских наций Европы. Если посмотреть на карту... - забубнил мужчина.

Иван спрятал подбородок в бобровом воротнике, и полуприкрыл глаза, делая вид, что внимательно слушает. На самом деле, ему хотелось подремать, потому что ничего из сказанного Пухляшом он, самодержец Иван, не воспринимал в целом, хотя понимал каждое слово по отдельности. Совершенно очевидно, что советники притащили очередного болтуна, неспособного отличить голову от жопы — да еще и с украденным откуда-то десятком перстней!.. не забыть велеть полицмейстеру проверить происхождение камушков, напомнил себе Иван, - который черпал свое вдохновение из какой-то интернет клоаки. Наподобие той, где он когда-то искал ответы на вопросы бытия, со стыдом вспомнил Иван Иванович свой неудачный заход в интернет-чат «Иудушки». Где-то они там, мои анонимные пиздоболы, подумалось некстати. Вряд ли кто-то из них выжил в горниле сражений и двадцатилетней войны за независимость Новой России, с грустью понял Иван Иванович. С другой стороны, подумал он, именно огонь, очистительное пламя сражений, обновило и закалило Россию-2 так, что теперь Москва вновь стала столицей нового мирового гегемона, и русские дирижабли — избавленные от двух постыдных латинских s, - нынче летают, груженные зерном, мехом, и минералами, до самых Атланты, Сиднея и Сантьяго. Да, русские оказались идеальными солдатами, весьма удивив своих владык и отвагою и удалью и безбашенной смелостью. Русские шли на смерть, словно на парад, с улыбкой и песней, и погибнуть в бою считалось у них делом высочайшей чести. Понятно, что при таком психологическом настрое территория внутренней, исторической, России была очищена от инородцев в считанные месяцы. Шипя и сквернословя, брызжа жиром, и отчаянием, Путинская-393485-па Федерация свернулась, словно шагреневая кожа, как кусок свиной шкурки на раскаленной сковороде. Те инородцы, которые не желали умирать, сражаясь, вписывались обратно в русские, откуда их и выписывали на протяжении всех 200 лет владычества Федерации. Ну а присоединение дальнейших территорий стало делом уже не храбрости, а экономической выгоды — Финляндия и Польша присоединились сами в качестве полуавтономных регионов — и умения русских воевать (Балканы и Кавказ были буквально раздавлены одним из генералов, господином Ермолаевым). И вот как раз первый этап Русской Реконкисты, точнее, быстрота, с которой он прошел, в результате чего Россия вновь абсорбировала огромное число новых русских, и вызвала тревогу Ивана Ивановича и привела, косвенно, к появлению в его покоях десятков болтунов подобных Пухляшу. Ибо вот уже третий год Его Величество, деливший свой время между спальней Настены, поездками по новой стране и библиотекой, искал Идеологию. Ну или Национальную Идею. Проще говоря, тот раствор, что зацементирует огромные массы новых русских людей, даст им почувствовать себя единым целым и не развалиться, словно дом из песка при дуновениях ветра. А в том, что ветер подует и не раз, Иван Иванович с его богатейшим спиноуровнем (так Пухляш-славянист, как доложили советники, называл заморский бэкграунд). Ишь, славянист, подумал с неприязнью брюнет Иван Иванович, сам вроде из славян, а рожа цыга... Хрррр. Иван Иванович встрепенулся, поняв, что слегка задремал. Встрепенулся с ужасом и Пухляш. Поняв, что не произвел желаемого эффекта, он затараторил, отчего речь его зазвучала еще более монотонно и скучно.

● Как отмечает другой исследователь, Стивен Гросби, воспоминания о едином царстве Давида и Соломона, надплеменное представление о «всём Израиле», убежденность в том, что этот народ принадлежит определённой территории и что она принадлежит исключительно ему, вера в то, что земля и народ были освящены соглашением с единым Богом, – все эти составляющие национальности отделяли Израиль от окружавших его неустойчивых племенных союзов, изолированных городов-государств и размытых в своей идентичности империй. Нетрудно отметить удивительное и, конечно же, неслучайное сходство...

Иван постарался спрятать подбородок еще поглубже — хорош же бобер в Архангельске! (так переназвали город вместо старого Дзабраилсеверулуса) — и загрустил. Конечно, и Пухляш не то. Несмотря на кажущуюся энергичность, четкую артикуляцию, напор и тщательно продуманную жестикуляцию, Пухляш производил впечатление унылого, скучного человека, неспособного увлечь не то, что целую нацию, а даже и пару человек скинуться на бутылку вина и распить её на лавочке, с русским багетом и вологодским маслицем. А сколько их таких было?! Десятки, нет, сотни людей, утверждающих, что знают секрет Русской Идеи, которая соединит всех 400 миллионов нового населения Новой Россиии в единую альмальгальму руской нации, но оказавшихся, в конечном счете, искателями альмальгальмы денег. Иван Иванович слегка вздохнул, вспоминая, и время от времени кивая, чтобы Пухляш не заткнулся и не пришлось ему что-то говорить (а во время его монологов самодержец мог подумать). Да уж... всех не перечислить! Запомнились самые странные...

… вытсупал перед Иваном Ивановичем бесноватый рыжеватый паренек из воссоединившегося с Новой Россией бывшего Ханьздцыдая, переименованного во Владивосток, некий пророк Просвирка, который за час аудиенции четырежды поменял свою, как он это называл, «идеологическую мировоззренческую программу платформу»... Войдя в зал аудиенций, Просвирка представился русским националистом, чем изрядно удивил Ивана Ивановича, к середине своего монолога, представлявшего путанный пересказ каких-то, как он их называл, «монографий», стал вайт-лайф-матер-активистом, а к концу грохнулся на колени и торжественно провозгласил себя Верным Монархистом, причем сразу же обвинил Его Императорское Величество Ивана Ивановича в полной недееспособности (бесноватого вытаскивала из палаты охрана)...

… левый философ Модестка Гневливый, толстый карлик, насупленно зыркавший на Ивана Ивановича все время, что выступал. Модестка упирал в своих предложениях, смысл которых, впрочем, оставался для Ивана Ивановича и его советников, сидящих по лавкам у стан, туманным, на некую «левизну». Все прояснилось, когда карлика выпроводили восвояси и он вышел, сильно прихрамывая на левую ногу. Все ясно, марксист и вульгарный материалист, понял Иван Иванович. Страшно подумать, какую идею для России элаборировал бы левый философ Модестка, будь у него грыжа или, скажем, гемморой (Да, именно элаборировал, ведь Иван Иванович перенял у покойного Лорченкаева манеру переделывать французские слова в русские),

… заторможенный будто философ Дуга с окладистой и, почему-то, совершенно прямой, бородой, прямо противоречащей фамилии докладчика— ну, хоть не вульгарный материалист и не истерик! - который долго сопел, оглядываясь. А когда начал, то говорил недолго, кратко и по существу, чем уже выгодно отличался от большинства докладчиков. Беда лишь в том, что его идея была не только простой и доходчивой, но и состояла в том, чтобы все переписать на татар и монголов. Примерно то же самое, но только вместо монголов осчастливить нужно было евреев, предлагал сделать знаменитый идиш-дервиш ребэ Пряниш, прибывший в Москву с гастролями прямо из Тель-Авива, который, говорят, еще излучал радиацию куда-то в небо...

... какой-то толстый дурак — почему-то желание «координировать национальный дискурс» прямо коррелировало у них всех с лишним весом, удивлялся Иван Иванович, - с татуировкой большой черной клизмы на лбу, который дурак уверял Его Величество, что готов открыть издательство по печатанию брошюр патриотической направленности, направленной на духовное окормление молодежи и который же дурак исчез с десятью рублями, выданными на первоначальные расходы (во Второй Русской Империи один рубль шел за 100 золотых рублей Первой Русской империи Романовых), позже найденный где-то в Стокгольмской губернии, в кабаке в загуле...

… Дугу, Пряниша и Чёрную Клизму самодержец, наученный горьким опытом жизни в Многонациональной Федерации Путина-Апо383-ф, велел утопить в проруби, без шума...

… приходили еще какие-то недоноски, но уж совсем мелкого пошиба, и все как один называли себя «добрые» «русские» «люди», утверждали, что им нужно держаться вместе и занимались тем, что ожесточенно клеветали друг на друга, или воровали друг у друга мелочь из карманов в гардеробе, и паясничали перед Иваном Ивановичем до тех пор, пока Лукин, взбешенный, не велел вешать таких еще на подходе к Кремлю... Приходил даже бывший работодатель Алевтины, бывший Ибрагим Асланбекович Дудаев, - в Новой России он покаялся, ушел в монастырь и стал Петром Петровичем Мамоновым — босой, подпоясанный веревкой и с крестом из камня. Иван Иванович выслушал Петра благосклонно, хоть тот тоже нес ахинею, полную «смыслообразующего концепта отречения старого праха с подошв молодой России», «активизирующего начала фонтанирующего да смерть» и тому подобных словосочетаний, порожденных «химерами смыслообразования Дудаева, состоящими в атавистическом употреблении кокаина», спародировал про себя Иван Иванович стиль бывшего властителя дискурса Путин-прп-67-ф Многонационалии. Но вешать Дудаева-Мамонова на веревке-пояске не стал, а велел накормить, и отправить восвояси в монастырь, настоящий, что в Соловках, и присматривать, чтобы Дудаев-Мамонов оттуда не вернулся в Москву. Докладывали, что философ вырывался и кричал, что его уход из мира был своего рода политико-актуальным перфомансом, не имеющим ничего общего с настоящим уходом в настоящий монастырь, да уж оказалось поздно...

…никчемные лицемерные людишки, с грустью подумал Иван Иванович, вспомнив философа Лорченкаева, изъяснявшегося, жившего и умершего весьма просто. Лорченкаев... Да только где теперь такого взять?! Но Дудаев-Сурков-Мамонов, явивший собой ожившие воспоминания из прошлой жизни Ивана Ивановича, напомнили тому об Алевтине. Об её беспринципности, уме, жестком характере и, в конечном счете, умении гибко реагировать на вызовы времени и обстоятельств. Именно такой человек, подумал вдруг Иван, ему и нужен. Только такая и способна — не обманывая себя призрачными конструкциями, самогипнозом и самоубеждающей болтовней — придумать нечто, способное сыграть роль Общей Идеи. Грубо говоря, понял поднатаскавшийся в библиотеке Иван, только умная женщина способна бросить мяч в толпу разгоряченных мужчин, чтобы те почувствовали себя единым целым. К тому же, у нее богатейший опыт жизни в Многонационалии и, в конце концов, она русская. Да, Алевтина! Все остальные на роль идеологов Новой России не годились, то были или идеалисты (но совсем мало, идеалисты погибли в ходе военного становления государства), или корыстоимцы, или просто дурачки, одержимые идее собственной важности, которую безуспешно пытались выдать за значимость России (которую каждый, почему-то отождествлял исключительно с собой). Оставалось найти её, ту самую Алевтину, но с этим, понимал Иван, проблем не возникнет. Дудаев-Сурков за дополнительную монастырскую пайку и грамм кокаина на праздники выдаст не только помощницу, но и место захоронения пророка Али, понимал Иван. Новой России нужна идеология, нужен аппарат, понимал строитель государства Иван, прозванный Неотвратимым, способный производить смысл жизни для людей, живущих под его началом. Это, по сути, армия, армия, которая защитит души подданных, как армия настоящая — военные базы Новой России укрепились уже под Парижем, в Салониках, в Провансе и Южной Корее (Северную приняли в состав Сибирского округа) — стояла на страже тел русских. А для армии нужны профессионалы и люди, которым нравится уничтожать, понимал Иван, независимо от того, насколько эти люди хороши в морально-этическом смысле. И лучшего человека, чем Алевтина — ушлая, смекалистая и беспринципная, прошедшая огонь этнических чисток в Грозном, воду озер Карельской Независимой республику и медные трубы КПП «Соотечественник», не сыскать.

● …тому главнейшую роль в формировании новой национальной идентичности русского народа должен сыграть курс моих лекций об истории крещения Руси в 9 веке предыдущей эры... - закончил бубнить Пухляш.

В покое воцарилось молчание. Иван Иванович понял, что ему следует что-то сказать, отказать, но и обнадежить дурака, чтобы тот не обозлился. Лукин уже понял особенности национального характера русских и постигал то, что называл про себя «искусством управлять русской тройкой — завистью, глупостью и упрямством». В его планы не входило создавать себе врага, в противном случае Пухляша следовало сразу же удавить еще на территории Кремля. Но, с учетом того, что Пухляш был в целом не злобным человеком и ничего плохого в его идеях — кроме их глупости — не обнаружилось, следовало отпустить его с миром, ибо беспричинная казнь поданного лишь создает плохую репутацию правителю, понимал Иван. Подумав, Лукин встав, сошел с трона и пошел прямо к Пухляшу. Тот, задрожав всем телом, навалился на трость и стал тянуть Его Величеству руку, пока не сообразил и не пал на колени, слегка охнув. Тогда Иван, слегка улыбнувшись, снял с себя норковую шубу с бобровым воротником и соболиной муфтой,и бросил прямо на цыгана.

− Идеи твои, наш милый проситель, слишком передовые для нашего времени дабы мы могли их использовать в обращении к нашим милым поданным, - сказал Иван, чуть картавя и грассируя.

− Но они столь тенденциозны, глубоки и смелы, что мы не можем не оценить их по достоинству и жалуем тебя за то шубой, - сказал Иван Иванович цыгану.

− Как тебя зовут, милый поданный, - сказал он Пухляшу.

− Хол... мо... хомло... - стал заикаться, дрожа от счастья Пухляш.

− Холмогориев, - сказал сухо из-за плеча верный помощник, тайный советник ИМЯ.

− Холмогориев, я жалую тебе эту царскую шубу и, в знак особой милости, вещицу в её кармане, - сказал он, вспомнив некстати, что сорвал с утра впопыхах с Настены трусики, а после сунул, скомкав в шубу (возвращать себе шубу было поздно, а лезть в карманы при всех уже неприлично).

− Хонни суа ки маль ии панс! - сказал Иван Иванович, в который раз благодаря про себя Лорченкаева и отпуская безумного от счастья Холмогория...

… благодарить философа было за что, ибо после его смерти Иван нашел в вещах Платона небольшую черную тетрадь с надписью, почему-то на сербо-славянском Partizan, и заполненную письменами, сделанными довольно разборчивым почерком. Иван, знавший, как ужасно пишет Лорченкаев, понял, что философ старался намеренно писать для кого-то, вчитался, ну и, оказалось, что Платон писал для него, Ивана. «Мой мальчик, если ты читаешь эти строки, то ты нашел в себе смелость отринуть свое Эго, всепожирающее Я, и принес себя в жертву ради не России и даже и русских, ибо что есть эти слова, как не пустые, ничего не значащие конструкции для вечности, в которой мы застыли, подобно насекомым в янтаре, но ради Любви. Значит, ты достоин того, чтобы читать всё это. Не оплакивай меня, и не трать время на пышные похороны. Отдай меня тому, что дало меня вам, исторгло на время,природе и миру — пусть меня прикопают где-нибудь, неважно где, и пусть моя могила не будет известна никому ибо моя могила весь мир и мой дом весь мир, и я был есть и буду с вами. Тебе не нужен камень, чтобы прийти ко мне, я везде, мой мальчик. Послушай же мои заповеди, писал Лорченкаев.

… чтобы русские тебя уважали, ты должен разговаривать с ними на иностранном языке, который они не понимают, писал Лорченкаев.

… не забывай напоминать русским время от времени где их место, потому что, как говорят у нас, румын, «пусть русского в дом, а он и ноги на стол», писал Лорченкаев, добавляя, что неоднократно клал ноги на стол в румынских домах.

… подавляй русских роскошью, но не забывай щедро делиться ею с ними, писал Лорченкаев.

… самых опасных русских держи при себе, потому что, когда ты не видишь русского, он опасен... - писал Лорченкаев.

… единственный способ выжить в России это возглавить её, так серфингист должен оседлать огромную волну, в противном случае она погребет его под собой, писал Лорченкаев.

… много еще чего писал Лорченкаев и этими мыслями Иван Иванович не делился ни с кем, лишь время от времени перечитывая записки, оставленные философом Платоном ему, нынешнему самодержцу Российскому. Там не то, чтобы было предсказано многое в жизни нынешней Новой России, но Лорченкаев высказывал множество интересных и глубоких, на взгляд Ивана, мыслей, которыми он часто руководствовался, как здравым смыслом, хотя на первый взгляд некоторые из этих мыслей и не выглядели здраво. Тем не менее, Иван приобрел привычку читать дневники Лорченкаева перед сном, как сам Лорченкаев, - он признавался в этом в своем дневнике — приобрел привычку перечитывать перед сном некоего Монтаня. Причем книги вышеуказанного Монтаня у Платона не было, а Лорченкаев выучил её наизусть, посещая публичную библиотеку Бессарабского княжества, где бродяжничал пару лет. Человек, читающий меня, будет вести диалог с Монтанем, беседующим с великими, удивлялся Лорченкаев, не без кокетства добавляя, что считает себя подножием вершины горы, Олимпа, бессмертными обитателями которого называл тех самых великих. Иван даже тайком, правда и редко, гадал по дневнику Лорченкаева, открывая страницу наугад и ища в записках философа ответ на тот или иной вопрос...

Наверное, ему и сейчас стоит этим заняться, думал он, направляясь в кабинет для тайных приемов, в попытке найти для себя ответ, которого он пока не обнаруживал даже и у Лорченкаев а- а именно, что есть Русская Идея, - и усаживаясь в кресло, откуда ему открылся вид на дверь, обитую золотом. Пока он выслушивал бредни очередной партии творцов Национальной Русской Идеи, советники доложили ему, что «наводка» Мамонова-Суркова оказалась верна и Алевтина уже доставлена в Кремль. И сейчас именно из этой двери, знал Иван Иванович, слегка взволнованный, выйдет к нему она самая, Алевтина...

Иван уселся поудобнее, кивнул, дверь открылась, и перед ним, в кабинете, вся осиянная, предстала Она. Потом дверь закрылась, и в кабинете воцарилась привычная полутьма, в которой фигура женщины словно чернела на фоне серой двери (Иван открыл, что без освещения любое золото превращалось в серый никчемный камень). Воцарилось неловкое молчание.

− Ну, здравствуй, Алевтина, - сказал Иван Иванович.

Фигура отошла от двери и уселась. Загорелся огонек у лица и пока Алевтина прикуривала, Иван Иванович увидел, что глаза её — сумасшедшие, русские, безумные, ледяные и прекрасные, - блестели все так же. Иван нажал на подлокотник, в кабинете чуть посветлело, и Его Величество увидели, что Алевтина сидит в кресле в коробкою юбве, закинув ногу на ногу. После чего, выдохнув дым, гостья поменяла ноги местами — Иван пропал на пару мгновений - вновь затянулась, и сказала:

− Ну, здравствуй, Учерьъёсы.

… помолчав, словно отдав память двум малышам, стоящим где-то в Карелии у КПП Соотечественник — по приказу Ивана из КПП сделали Музей Русского Холокоста — Иван начал расспрашивать Алевтину об этапах её жизненного пути. Они оказались такими же, как и у всякого русского человека эпохи перемен — этапами боли, унижений, разочарований и судорожных попыток взбить масло из молока, подобных тем, что предприняла лягушка из басни. Беда только в том, знал Иван Иванович по собственному опыту, что тонул русский человек не в молоке, которого в эпоху перемен в России отродясь не было — коровы шли под нож очередной группы заезжих комиссаров — а в совсем другой субстанции, которая при взбивании давала только пену и много вони. Что лишь усугубляло мучения русского человека в последние минуты его жизни. Если же речь шла о её жизни — то есть, о русской женщине — то мучения её усугублялись тем, что свою говенную пену она должна была взбивать широко раскинутыми ногами. Примерно так все, с грустью убедился Иван Иванович, и проходило последние десять лет жизни Алевтинушки. Жизнь этой несчастной, но весьма сексуально привлекательной женщины, пробегала по фону жизни страны стремительно и не очень заметно, как таракан по стене общежития, подумал Иван Иванович, начавший практиковать стилевые упражнения благодаря чтению дневника Лорченкаева.

… в дни разгрома татарове при Молодецком, той самой первой и почти случайной победы, ставшей краеугольным камнем Русского Мифа и Русской Реконкисты, сотрудница Администрации Президента Путина-20295985-м Алевтинян Макунтянян (такую фамилию она взяла себе по третьему мужу), поняла, что в стране что-то происходит и начала выносить домой важные документы...

… на пятом году сражения за Москву, ведомого ополчением, которое вел из Кишинева двоюродный брат Лорченкаева, герой Реконкисты Крушеван-Лорченкеску, и возглавил Иван Иванович, Алевтина вынула из глаз черные линзы...

… во время боев в предместьях, когда бонзы режима Путина-а848е8=-ы-56 начали отправлять коллекции картин, любовниц, жен и детей на дачи в Белоруское Независимое Графство, Алевтина перестала красить волосы и выправила себе документ-аусвайс неполноценной руssкой...

… когда Москва пала, Алевтина сняла с носа горбиночку и покинула столицу с рюкзаком, полным золота и драгоценных камней, на автомобиле, который одолжила из гаража Владислава Дудаевича Суркова-Мамонова, чье месторасположение выдала бойцам русского Сопротивления, входившим в город...

… в ходе войны за освобождение Белорусского Графства и Малороссийских Штатов Алевтина, открывшая в Харькиве кафешантан и бордель, открыла два валютных счета в Лейпциге и уже купила билеты на поезд Львив-Париж, куда должны была попасть к лету того же года, не приключись с ней некоего инцидента...

В кабинете вновь повисло тяжелое молчание.

− Тебя изнасиловали... - нарушил тишину Иван Иванович.

Алевтина, глядя в пол, кивнула... Продолжила говорить. После того, как банда наемников откуда-то из Латвии расстреляла всех, кого могла, в окрестностях Харькива, латыши зашли в бордель и насильничали там с неделю. Алевтина еле вырвалась, без документов, окровавленная, избитая и, потеряв сознание, пролежала сутки у железнодорожного полотна в то время, как уходил из Харькива последний поезд в Европу, полный барбершоперов, барист, хипстеров и прочих философов, которым нечего было делать в России, активно наступавшей... Придя в себя, она поняла, что находится в госпитале Русского Красного Креста, откуда и была выписана спустя пару месяцев...

- Дальше ты знаешь, - пожала плечами Алевтина.

К тому времени, когда Российская Империя воссоединилась с Пруссией, Словенией, Словакией, и русские взяли Вену, Алевтина уже спокойно трудилась в детском саду под Мурманском. А потом...

− Я словно почувствовала твой голос, звавший меня - сказала она.

− Словно ты просил меня прийти, - сказала она.

− А потом пришли люди от тебя, - сказала она.

Иван, пораженный, молчал.

− Так зачем ты звал меня, Иван, - сказала Алевтина.

ХХХ

… Спустя два часа всё было оговорено. Опытная Алевтина сразу поняла, что от неё хотят, и предложила Ивану Ивановичу широкую программу духовного окормления нового населения Новой России с целью преобразования разнородных масс в единое целое с общими целями, задачами и... Заниматься всем этим предстояло Министерству Национальной Идеи, для которого Алевтина сразу же выбила штат в 100 человек и ведомственную структуру едва ли не большую, чем все правительство России. Иван только рот открывал, глядя, как лихо Алевтина что-то высчитывает, да пальцами пощелкивает, время от времени восклицая:

− Значит так, - восклицала Алевтина, - нужно Федеральное агентство по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству.

− Эгм, да? - говорил Иван Иванович.

− Ну конечно, глупый, - улыбалась наивности самодержца новая министерка по делам Национальной Идеи, после чего, словно только вспомнив, говорила — да я и человека знающего, толкового, на это место уже присмотрела.

− Уже?! - говорил пораженно Иван Иванович, который давно уже понял, что ни на что, кроме армии, в России положиться не на что, а самая страшная беда это не дураки и дороги, а кадры, вернее, их отсутствие.

− Конечно, глупый, - обворожительно улыбалась Алевтина. - Это мой старый товарищ по администра... странствиям по разрушенной России, старый друг Женя.

− А он руский? - уточнял на всякий случай Иван.

− Само собой, - говорила Алевтина. - Русее не бывает. Примакя... ов, Примаков Евгений Александрович!

− Но он же... - говорил Иван Иванович.

− И что?! - восклицала Алевтина. - Какая разница, на кого работал профессиональный наемник, если он сейчас работает на тебя. Главное, что он профессионал и знает свое дело!

− К тому же ты сам в обращении к нации говорил, - обращала она на Ивана Ивановича невыносимо откровенный взгляд прекрасных зеленых глаз, - что русский это любой, кто захочет им стать.

− Да, но... - говорил Иван Иванович, умолкая, потому что Алевтина, по всем правилам логики, оказывалась права, хотя сам Иван Иванович и понимал, что имел в виду нечто другое.

− Ну что же, отлично! - говогрила Алевтина, подсовывая Ивану невесть откуда взявшуюся бумагу.

− Раньше Примакян работал на армян, теперь он Примаков и будет честно работать на русаков! - восклицала она.

− Аа-а-а... - говорил успокоенный Иван Иванович.

− И кстати, раз уж мы подбираем заодно кадры, как насчет Отдела по организации мероприятий по мобилизационной подготовке и мобилизации и контактам с прессой (ОМПиМ) и чтобы его возглавила Захарова Мария Владимировна, моя старая русская подруга? - говорила Алевтина.

− Ну, конечно, - говорил Иван Иванович, радуясь тому, что избавлен от необходимости заниматься тем, к чему не испытывал никакой склонности.

Ведь, будучи простым кандапожским пареньком, о чем он всегда помнил, Иван Иванович Лукин в глубине души боялся, что при всей необходимости Национальной Идеи для Новой России он сам не в состоянии понять глубину и значение этого, и вполне довольствуется тем, чтобы в Новой России всем было тепло, сытно и безопасно. Но, как убедили его в том исторические обстоятельства, и советники, без Национальной Идеи России рассыпется, и потому ему радостно было видеть, что дело первостатейной важности для страны оказалось в умелых руках.

… За несколько часов Иван Иванович Лукин подписал не токмо указ о создании Министерства Национальной Идеи (МНД), но и ФГУП «ГлавУпДК при МНД России» ФГУП «ГУО МНД России» ФГУП «НИЦИ при МНД России» ФГУП «ЦТСПИ при МНД России» ФГБУ «Курорт-парк «Союз» МНД России» ФГБУ «УЭЗ МНД России» ФГБЛПУ «Лечебно – оздоровительный центр МНД России», назначил в должности свыше тысячи человек и всем им выписал оклады на общую сумму 1 миллион рублей золотом. Похоже, Национальная Идея начинала обходиться его стране дороже, чем три полноценные дивизии, с грустью подумал Иван Иванович. Впрочем, дела шли так хорошо и Россия так быстро и стремительно обогащалась, что никаких проблем расходы не представляли. Но все же, все же...

… Был оговорен бюджет, помещения, штат, канцелярские и представительские расходы. Иван только диву давался, как холодно, быстро, умно и жестко Алевтина решает поставленные перед нею задачи на предварительном уровне, не теряя времени реагирует на вызовы, поставленные перед ней заказчиком. Нент, опыт не пропьешь и не пронюхаешь, подумал Иван, почувствовал вдруг укол нехорошего чувства — он сравнивал про себя Алевтину с Настеной и, увы, сравнение выходило не в пользу Её Величества. И дело было не во внешности... Да, Алевтина была все еще красива, но ВСЕ ЕЩЕ, в то время как Анастасия расцвела и оказалась прекрасна и расцвела тысячью цветов, как восхищенно сказал посол из Китая, передернувший на Императрицу по время приема (удержала охрана, но китайцы объяснили - культурные особенности). Дело было в характере, в хватке, в инициативности Алевтины, которая выглядела настоящей волчицей на фоне мягкой, доброй, безинициативной (наконец-то Иван осмелился про себя произнести это слово) Алевтины. Наконец, Иван, верный советам Лорченкаева, советующего интеллектуальную честность во всем, признался, что и красота Алевтины — чуть уставшая, падшая, испорченная — безумно его привлекает. Как бы он хотел, подумал вдруг Иван, обладать ими обоими. Как бы он жаждал испить из обоих, словно... Иван со стыдом почувствовал эрекцию. Слава Богу, Императора прикрывал стол.

− Да ничего он не прячет, - сказала Алевтина.

− А, - сказал тупо Иван.

− Стол, говорю, не поможет, - сказала Алевтина.

− Когда мужик хочет, у него на лице написано, - сказала она.

− Эрекция, она как национальная идея, - сказала Алевтина.

− Когда она есть, всем понятно, и смотреть на нее не обязательно, - сказала она.

После чего встала, подошла к столу, залезла на него, и, усевшись напротив Ивана, раздвинула широко ноги и сказала:

− Владей мной, владыка.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Показания поданного Второй Российской Империи, гражданина Е. Н. А. Л. Примакян (-сон) (-ова) в ходе допроса в Отдельном Корпусе Жандармов Второй Российской империи.

… Я, Примакян Нэрцесс Гарикович, он же Примакянсон Абрам Лехаимович, он же Примаков Евгений Александрович, 2098 года рождения, даю эти показания добровольно и самостоятельно в целях показать и объяснить причины, побудившие меня к сотрудничеству с оккупационной администрацией незаконного террористического сепаратистского образования на территории России, удерживавшего население России в заложниках на протяжении 40 лет, так называемой «Российской Многонациональной Федерации». Сим подтверждаю, что с 2103 по 2109 гг. я действительно возглавлял Фонд Многонационального Сотрудничества по переводу денежных средств всем 200 народам еще одной террористической сепаратистской незаконной организации на временно оккупированных территориях России, - так называемой «содружество независимых государств» - в размере 1000 0348475 39385785 млн путинорублей. Вину свою полностью признаю и в свое оправдание могу сказать лишь, что выполнял приказы, отданные мне в письменном виде непосредственным вышестоящим начальством (список имен, адресов, телефонов и явок прилагается). Готов понести любое наказание и хочу лишь кратко сказать следующее. До крушения Многонациональной Путинской Федерации в ходе Русской Реконкисты, ведомой Иваном Ивановичем Лукиным, я исполнял свои функции прилежно и старательно, будучи ограниченным мелким чиновником, бюрократом, прилежным винтиком в бездушной машине — гигантском прессе по выжиманию денег из русского народа. Но чем выше волна народного гнева поднималась против режима Путина-арара754-0, тем острее я чувствовал свою оторванность от народа и тем активнее росло мое негодование против той постыдной роли, что уготовал мне старый режим. Когда маленький отряд Ивана Ивановича Лукина вошел в легендарный ныне городок Козельск-Славянский, что под Москвой, и войска Многонационалии не смогли взять его после трех лет осады, я впервые понял, что дни старого режима сочтены. Эта уверенность росла и крепла во мне все 15 лет Русской Реконкисты, чтобы восторжествовать в тот день, когда ликующие русские отряды Ивана Ивановича Лукина входили в Москву. В тот день я понял, что я с народом! Сожгя старые документы, переодевшись, я прихватил из Министерства Многонационального Сотрудничества сумму 1000 рублей золотом, персональный компьютер, портсигар, лампу, 12 стульев, и вывез все это — с целью передать после русскому народу! - в своем имение под Санкт-Петербургом, в то время называвшемся Ленинградом и входившим в Графство Финское. После оккупа... освобождения и Санкт-Петербурга русскими войсками я в числе первых приветствовал нашу, русскую власть! Причины, по которым русские пограничники обнаружили меня у приграничной полосы Российская Империя-Франция под Эльзасом состоят в том, что от радости за успехи русского народа мое слабое здоровье, подорванное недоеданием при старом режиме — в Министерстве Многонациональной Федерации нас кормили как первобытных дикарей, одним только мясом и жиром в виде икры и сливочного масла - не выдержало, и, помутившись в рассудке, я пошел в сторону обратную от Москвы, уверенный, что иду В Москву. В мои намерения же входило лишь повидать нашего Императора, Ивана Ивановича Лукина, спасителя руss... русской нации, и отца народа, после чего тихо умереть от радости. Я прошу не судить меня строго и, если я приговорен, дать мне чашу морфия, чтобы умереть спокойно во сне, подоб... А, что, Алевтина... Кака... Аля-горбиноч.... Алевтина Ивановна?! Министерство?! Национальна Идея?! Меня? Не к стенке?! Меня в... Меня в минист... Глава департамента? Министерство Национальной Идеи?! Кабинет...? Портфе...?! СЛАВА РОССИИ!!!

Приложение второе

УКАЗ ИМПЕРАТОРА ВТОРОЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

ВОПРОСЫ МИНИСТЕРСТВА НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ ВТОРОЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

(в ред. Указов Императора России от 04.05.2125 N 501, от 19.10.21255 N 1218)

1. Утвердить прилагаемое Положение о Министерстве Национальной Идеи Российской Империи.

2. Разрешить иметь в Министерстве Национальной Идеи Российской Империи восемь заместителей Министра, в том числе одного первого заместителя, одного статс-секретаря - заместителя Министра, и одного генерального директора Министерства Национальной Идеи РИ, а также 36 департаментов по основным направлениям деятельности Министерства.

(п. 2 в ред. Указа Императора РИ от 19.10.2125 N 1218)

3. Установить:

предельную численность работников центрального аппарата Министерства Национальной Идеи РИ в количестве 3278 единиц (без персонала по охране и обслуживанию зданий) и фонд оплаты труда указанных работников (в расчете на квартал) в размере 181 956,6 тыс. Золотых рублей;

(в ред. Указа Императора РИ от 19.10.2125 N 1218)

предельную численность работников территориальных органов - представительств Министерства Национальной Идеи на территории Российской Империи в количестве 380 единиц (без персонала по охране и обслуживанию зданий) и фонд оплаты труда указанных работников (в расчете на квартал) в размере 8 238,9 тыс. Золотых рублей.

4. Установить, что финансирование расходов, связанных с реализацией настоящего Указа, осуществляется за счет средств, выделяемых из федерального бюджета на соответствующий год Министерству Национальной Идеи Российской Империи.

5. Правительству Российской Империи:

привести свои нормативные правовые акты в соответствие с настоящим Указом;

представить предложения о приведении нормативных правовых актов Императора России в соответствие с настоящим Указом;

обеспечить финансирование расходов, связанных с реализацией настоящего Указа.

6. Признать утратившими силу:

Указ Императора России от 14 марта 2015 г. N 271 "Об утверждении Положения о Министерстве Национальной Идеи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2015, N 12, ст. 1033);

Указ Императора России от 16 марта 2013 г. N 276 "О главном военном эксперте при Министре Национальной Идеи Российской Империи";

Указ Императора России от 5 марта 2101 г. N 260 "Вопросы Министерства Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2101, N 11, ст. 1006);

Указ Императора России от 31 мая 2101 г. N 613 "О внесении изменений и дополнений в Положение о Министерстве Национальной Идеи Российской Империи, утвержденное Указом Императора от 14 марта 2105 г. N 271" (Собрание законодательства Российской Империи, 2101, N 23, ст. 2329);

Указ Императора от 27 апреля 2202 г. N 417 "О некоторых вопросах организации деятельности Министерства Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2202, N 18, ст. 1749);

Указ Президента Российской Империи от 16 сентября 2202 г. N 993 "О внесении изменений и дополнений в Положение о Министерстве Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2202, N 38, ст. 3584);

Указ Императора Российской Империи от 21 мая 2103 г. N 544 "О внесении изменения в Указ Императора России от 27 апреля 2102 г. N 417 "О некоторых вопросах организации деятельности Министерства Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Империи, 2103, N 21, ст. 1991).

7. Настоящий Указ вступает в силу со дня его подписания.

Император

Второй Российской Империи

И. И. Лукин

Москва, Кремль

11 июля 21115 года

N 865

Глава двенадцатая

Государю не так страшен бунт народный

Как изменник в окружении - гадина подколодная

… дзынь! Камень влетел в окно, едва не задев Ивана, и стекло осыпалось на пол кучкой блестящего битого хрусталя. Да это и есть хрусталь, подумал Иван досадливо: редкой работы окна, заказанные для Кремля Иваном, любившим смотреть на игру света, преломлявшегося в хрустальных окнах, привозили из самой Чехии. Покачав головой, Иван отошел чуть вглубь палаты, и, привстав на цыпочки, поглядел на улицу, не рискуя высовываться. Но самодержца все равно разглядели, и раздался страшный ор.

- Идолы мля на тираны! - заревела толпа.

- Пирожанки жрет пока мы мля на тута! - заверещал особенно высокий голос.

- С проституткай своей мля сука на! - надрывался голос, после чего толпа отвечала дружным:

- Ух-на, ух, ух!!!

Братцы, доколя мля на?! - верещал, по всей видимости, заводила.

- Доколя на мля будем страдать аки Христос в темнице Пилата под пятою проклятого, - верещал заводила.

- … Руйского самодержавия?! - верещал он.

- А-а-а-а-а-а-а, - поднимался над толпой сначала гул, а после и невероятной силы крик, от которого у Ивана на душе становилось темно, как в сумерках над Трущобино, когда-то.

Поморщившись от слова «руйские» - таким модным эвфемизмом принято стало называть тех, кого до крушения Путинской Многонационалии называли руssкими, а при правлении Ивана Ивановича Лукина просто русскими — самодержец кивком велел челяди прикрыть ставни. В потемневшем кабинете подошел к кучке хрустального стекла, постоял, задумчиво. Осколки мерцали, как диаманты и измарады, которые время от времени передавал с посольствами персидский шах-аятолла. Последнее посольство привело даже с собою слона, индийского, потешного — а ведь ученые считали, что на Индийском полуострове никаких больше слонов не осталось — и тот несколько лет жил в Ботаническом музее Москвы, пока не подхватил какой-то северный вирус и не помер. Да, холодная, негостеприимная страна, Россия... Пнув осколок, Иван вернулся к большому столу красного дерева. Сел, задумался. Гул с улицы из-за закрытых ставней уже не давил, а, напротив, помогал сосредоточиться, словно вдалеке где-то шумело море. Это и было море, море людское, и оно волновалось, понимал Иван.

Как понимал и то, что с этим морем следует что-то делать.

Впрочем, туманному «что-то» были вполне конкретные синонимы. Один из них, вспомнил Его Величество, предложен был руководителем секретной службы, прозванной Жансанармерией — по уставу, разработанному лично Иваном Ивановичем, русские блюстители порядка, прозванные Борьками, не носили с собою оружия, - и представлял собой не что иное, как жертвоприношение древнего устава. Как античные греки, чье существование, впрочем, не было доказано точно современной наукой, но предположения о жизни которых мы могли делать, опираясь на весьма скудную доказательную базу в виду редких уцелевших учебников 18 и 20 веков, приносили жертву морю и богу его, Посейдону, так и Ивану Ивановичу следовало поступить так же, шептал на ухо глава Жансанармерии, господин Петров. Настоящая фамилия Петрова была Ганожожобили, но он переменил её на «петров», следуя моде Российской Империи-4 и памятуя речь государя императора к новому, 2145 году, в которой Иван Иванович напоминал всем жителям Российской империи, что они имеют честь быть русскими. Речь так и называлась.

«Честь имею быть русским».

Её впрочем, спародировали потом во множестве подпольных стенд-ап клубов, расплодившихся в России, как грибы после хорошего, не радиоактивного дождя. Такие заведения — копии модных европейских «стенд-ап клубов» - представляли собой «наливайки», где каждый мог, остаканившись, выскочить на небольшой помост перед завсегдатаями, и поразить их чем-либо неприличным: обнажив сраку, пустить ветры, поболтать половым членом, произнося неприличную частушку, или поделиться сокровенными мыслями обо всем на свете.

Поначалу Министерство народного здоровья даже рекомендовало Ивану Ивановичу не бороться с подобным явлением, так как, напротив, «клубы способствуют переработке всего темного и подсознательного в человеческой психике, канализируя её отходы, как трубы, по которым течет gomno». Специалисты Министерства, в частности, его Департамента психического здоровья, даже возлагали некоторые, пусть и скромные, надежды на то, что «стенд-ап клубы» послужат своего рода лекарством для излечения токсичной травмы русского народа, более ста лет пробывшего в заложниках и инородческого режима. Увы, лишь спустя пару месяцев после своего возникновения, «территории свободы» стали удивительным образом напоминать Ивану Ивановичу Лукину отделения секты «Доху (я)», где он провел несколько лет своей непутевой молодости. В частности, самой смешной шуткой считалось сказать что-то гадкое и неприличное про русских и, что печалило Ивана Ивановича более всего, очень часто этим любили заниматься и сами русские. Впрочем, глава Службы Внешней Разведки, господин Преображенский-Нарышкин, не находил в этом ничего удивительного.