Учитель из Юрюзани

I

Резкий, порывистый ветер обжигал лицо. Он гнал с севера тяжелые серые тучи. Низко нависнув над землей, они, казалось, придавили своей тяжестью и бескрайние поля, уходящие вдаль, и стадо коров на жнивье, и худенькую фигурку мальчика-пастуха в лаптях и поношенном зипуне.

Острые, колючие снежинки. Мальчик, повернувшись к ветру спиной, зябко кутался в дырявый зипун и, не отрывая глаз, смотрел в ту сторону, где чуть виднелись избы большого уральского села Корлыханова. Почти над каждой избой клубился сизый дымок, напоминая о домашнем тепле.

Но не о теплой избе мечтал мальчик. Он уже в который раз вспоминал, как сегодня утром отец, поглядев на небо, сказал:

— Ну, сегодня последний раз скотину погонишь… Не иначе, как завтра снег пойдет.

Ваня, вскинув на отца свои не по-детски серьезные глаза, спросил:

— А как кончим пасти — в школу пустишь?..

— Эх, сынок! — грустно сказал отец, прижимая к груди вихрастую голову сына. — Ежели б жили мы по-человечески, разве послал бы я тебя коров пасти? А то ведь как живем… Хуже некуда!.. С хлеба на воду перебиваемся. За долги того и гляди последнюю коровенку со двора сведут…

Отец помолчал немного, подумал, затем, как бы решив что-то, добавил:

— А учиться-то тебе надо… ох, как надо учиться!.. Что ж, была не была — завтра пойдешь, попросишь учителя. Может, примет…

Весь день Ваня Обвинцев находился под впечатлением этого разговора.

«Завтра в школу! Может, примет учитель-то…» — думал мальчик, глядя на село, на дальнем конце которого стояло приземистое здание школы. Ваня весь был охвачен мыслями о школе и не замечал ни холодного, пронизывающего до костей ветра, ни кружащихся в воздухе колючих снежинок, ни тяжелых, медленно плывущих по небу снеговых туч.

Когда на следующее утро мальчик вышел на улицу, он не узнал села. Ярко светило солнце. За ночь выпал снег. Покрыв пушистой порошей замерзшую землю, крыши домов, он, точно хлопья пены, осел на ветках деревьев. Улица, еще вчера грязная и неприглядная, за ночь принарядилась и стала необыкновенно чистой, веселой, радостной. Все это усиливало и без того радостное настроение мальчика. Выйдя из избы, Ваня постоял некоторое время у ворот, оглядываясь кругом. Затем, жмурясь от непривычно яркого света, решительно зашагал по направлению к школе.

Чем ближе он подходил к школе, тем тревожнее становилось у него на душе. Занятия в школе начались уже давно. Согласится ли учитель принять его теперь?..

У порога Ваня старательно отряхнул снег с лаптей, снял шапку и, чувствуя, как замирает в груди сердце, открыл дверь.

Шел урок.

За партами, стоявшими в два ряда, сидели дети, а по классу ходил невысокий молодой учитель. У него было худощавое, энергичное лицо. Он что-то говорил детям густым приятным голосом. До Вани долетела лишь одна фраза:

— …Много есть на свете разных стран и земель, дети. Но одна у человека родная мать, одна у него и Родина.

Учитель, сказав это, обернулся и заметил худенькую фигурку, прижавшуюся к двери.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он, подойдя к мальчику.

— Учиться хочу, — тихо ответил Ваня.

— Учиться? Что ж ты, милый мой, так поздно надумал придти. Ведь уже шестую неделю учимся. Чего ж ты раньше-то не приходил?

— Я… я не мог… Я коров пас… — чуть слышно прошептал Ваня, и сердце его болезненно сжалось. С ужасом он подумал: «Сейчас прогонит… не примет…» Но учитель положил свою большую руку на его голову, заглянул в глаза ласковым, добрым взглядом и, почему-то вздохнув, мягко сказал:

— Ну, что ж… иди садись. Я помогу тебе догнать товарищей.

Так в конце октября 1902 года сын крестьянина бедняка Иван Обвинцев встретился с учителем Михаилом Андреевичем Смирновым.

Два с половиной года спустя, сидя на лавке в маленькой, прокопченной избенке Обвинцевых, учитель говорил отцу Вани:

— У вашего сына большие способности. Плохо будет, если они пропадут. Разрешите мальчику учиться дальше, и я отвезу его в Благовещенск, в учительскую семинарию…

Предложение учителя было для отца мальчика полной неожиданностью. От смущения он чуть было не выронил из рук хомут, который чинил.

— Да я и сам, Михаил Андреевич, вижу, что парнишка рвется к учению… Только где ж это видано, чтобы мужик — и вдруг учителем стал. У нас, почитай, во всей Емашинской волости у богатых-то мужиков этакого слыхом не слыхивали, а ведь мы — сами изволите видеть — голытьба…

Ваня, сидевший тут же и пристально смотревший то на отца, то на учителя, с тревогой ждал, как же решится его судьба.

— Жизнь у вас тяжелая, — согласился Михаил Андреевич, — на вашу помощь Ване рассчитывать, конечно, не придется. Но я сам помогу ему подготовиться к экзаменам… Как-нибудь выхлопочем ему и стипендию от земства… Трудненько будет, да ведь, как говорится, терпение и труд — все перетрут…

— Ну, как, Ваня? — с улыбкой обернулся Михаил Андреевич к мальчику. — Хочешь учиться?..

— Хочу! Ох, как хочу! — с жаром воскликнул Ваня, благодарно взглянув на учителя.

— Что ж, — в раздумье сказал отец, — пускай едет. Может, и впрямь будет толк. Только что-то не верится мне… — И, немного помолчав, растроганно добавил: — Спасибо вам, Михаил Андреевич, за Ваньку. Большое спасибо!.. — И поклонился в пояс.

…В Благовещенске, маленьком пыльном заводском поселке на реке Белой, Ваня Обвинцев прощался со своим учителем.

Экзамены были сданы успешно. Юношу приняли в семинарию. Радости его не было границ. Но к радости примешивалось щемящее сердце чувство грусти. Трудно было расставаться с любимым учителем, который стал для Вани родным, близким человеком. Обнимая юношу за плечи, Михаил Андреевич говорил:

— Ну прощай, Ваня! Учись… Слышишь, хорошо учись!.. И всегда помни, что ты крестьянский сын…

— Буду стараться, Михаил Андреевич! — взволнованно отвечал Ваня. — Буду стараться, чтобы стать таким, как вы…

Давно скрылся из глаз тарантас, на котором уехал Михаил Андреевич. Давно рассеялось поднятое колесами облако пыли. Но Ваня все глядел и глядел вслед Михаилу Андреевичу…

II

Ночь…

Непроглядный мрак окутал село плотной, непроницаемой стеной, подступил к окнам.

Бушует снежная вьюга, и от ее глухих, рыдающих завываний неприятно и тревожно становится на душе. Керосиновая лампа тускло и неровно освещает стол и лежащую на нем большую кипу ученических тетрадей. Густые тени окутали стены маленькой комнатки и на них портреты Пушкина, Некрасова, Толстого. Лишь с трудом угадываются сквозь густеющий мрак знакомые силуэты великих писателей.

Михаил Андреевич склонил голову над лежащей на столе раскрытой тетрадью. Глубокое раздумье овладело учителем…

Как быстро и незаметно летит время!

Кажется, давно ли он, Михаил Смирнов, был семинаристом… В памяти встают Благовещенск, река Белая, общежитие учительской семинарии. Михаил Андреевич был лучшим учеником и даже получал «повышенную» стипендию, от земства, — целых восемь рублей! Все это осталось позади в тот памятный весенний день 1896 года, когда он девятнадцатилетним юношей, окончив семинарию, приехал в Златоуст и ходил по городу, бережно ощупывая в кармане аттестат на звание учителя начальных классов.

Несколько лет прожил он в этом старинном уральском городе — родине булата и чудесной гравюры на стали. Работа была интересная. Но Златоуст — это все же город, хотя и небольшой, заштатный. А Михаила. Андреевича тянуло в деревню. Еще в семинарии он мечтал о работе в сельской школе. Молодой учитель не выдержал и подал заявление с просьбой перевести его на работу в одну из уральских деревень. Златоустовское уездное земство предложило ему поехать в глубь уезда, в глухое уральское село Корлыханово. И вот он — сельский учитель. Немало воды утекло с тех пор, как он появился в Корлыханове. Что ж! Он, Михаил Смирнов, ни разу не раскаялся в своем выборе. Трудолюбивый народ, в поте лица добывающий кусок хлеба, полюбился молодому учителю. Крепко полюбил он и своих учеников — простых крестьянских ребятишек, жадно тянущихся к знаниям, ко всему новому, доселе им неизвестному. Никогда не забудет учитель, как встретили его дети, когда он впервые принес в школу скрипку и заиграл на ней. Как зачарованные смотрели они на блестящий полированный инструмент, из которого лились волшебные, чарующие звуки. Но с некоторых пор тяжелое смутное чувство беспокойства и ожидания чего-то не покидало учителя.

Началось это с того мартовского дня 1903 года, когда он узнал, что в уездном городе по приказу уфимского губернатора солдаты расстреляли безоружную толпу рабочих.

Шестьдесят девять убитых! Двести пятьдесят раненых!

Сжав кулаки, шепча проклятия, метался тогда Михаил Андреевич из угла в угол. А утром, тяжело передвигая ноги, как больной, пришел на урок.

Но когда он вошел в класс и сказал свое обычное «Здравствуйте, дети!», они ответили ему так звонко и радостно, что у него сразу потеплело на душе…

Очнувшись от дум, Михаил Андреевич принялся за проверку тетрадей. Вот работа Наташи Коминой. Михаил Андреевич прочитал аккуратно выведенный заголовок «Сочинение» и улыбнулся, представив себе маленькую, худенькую девочку с живыми, умными глазами. Всегда она сидела только на первой парте, чтобы быть поближе к учителю, и жадно ловила каждое его слово. Всегда она приходила в класс задолго до начала занятий и с нетерпением ожидала его прихода.

Однажды он спросил ее:

— А кем ты хочешь быть, Наташа?..

Девочка не задумываясь ответила:

— Учительницей!.. Чтобы учить детей, как вы…

Михаил Андреевич с отеческой любовью читал и перечитывал сочинение Наташи. Как всегда, оно было написано безукоризненно и поражало глубиной мысли и ясностью изложения. А ведь это та самая Наташа Комина, у которой в семье никогда не было никаких книг, кроме псалтыря. По этому псалтырю, задолго до школы, ее научил читать старший брат, сам с грехом пополам разбиравший книжную премудрость.

— Молодец, Наташа! — вслух произнес Михаил Андреевич, дочитав последнюю страницу ее сочинения.

III

Пришла весна! Огромный голубой купол неба повис над землей. Горячие лучи солнца растопили снег на полях, и он бежал мутными потоками в грозно ревущий Ик. Ожил, наполнился птичьим гомоном старый сосновый бор возле села; зазеленела на оттаявшей земле молодая трава. В глубине оврагов, не умолкая ни днем, ни ночью, звенели ручьи, неся талую весеннюю воду с высоких гор.

Солнечным воскресным утром Михаил Андреевич вышел на крыльцо. С наслаждением вздохнул он чистый прохладный воздух, посмотрел вокруг, и в памяти невольно возникли чудесные пушкинские строки:

— Сквозь сон встречает утро года, — повторил учитель, чувствуя, как все его существо заполнило легкое радостное чувство. Чувство это еще больше усилилось, когда он увидел мальчиков и девочек, веселой гурьбой направлявшихся к школе. В руках у ребят были лопаты и заступы. Михаил Андреевич сегодня с раннего утра собрался вместе с детьми заняться посадкой большого сада возле школы. Когда сад разрастется, он будет украшением села. Кроме того, работа в саду — лучшие уроки природоведения: дети лучше усвоят учебный материал, расширят и углубят свои знания.

Вместе с учителем шумная ватага ребят отправилась в лес за саженцами и к обеду возвратилась к школе, неся с собой тонкие молодые деревца, на которых уже набухли почки.

Здесь были дикая яблоня и вишня, кусты сирени и черемухи.

Весело и дружно принялись школьники за работу, то и дело подбегая к учителю за советом. А он ходил от одной группы детей к другой, наблюдал за работой и с наслаждением прислушивался к звонким детским голосам.

Наташа Комина наклонилась над ямкой, бережно расправила корни маленькой рябины и весело крикнула:

— Михаил Андреевич, я засыпать буду!

— Ну, что ж, засыпай, — улыбнулся учитель, невольно любуясь раскрасневшимся, похорошевшим личиком девочки.

Наташа забросала ямку землей, осторожно, чтобы не повредить тонкий нежный ствол деревца, притоптала землю вокруг него и тихо шепнула:

— Расти, моя рябинка, большая-большая! До самого неба…

С этого дня крестьяне каждое утро видели учителя в школьном саду то вместе с детьми, то одного. Все свободное время он отдавал уходу за деревцами, и к средине лета возле здания школы зазеленели деревья.

IV

Как только кончились полевые работы и у крестьян выдалось, наконец, свободное время, Михаил Андреевич начал заниматься со взрослыми в воскресной школе.

Каждое воскресенье, когда над селом спускались сумерки, шли мужики в школу, садились за парты в маленьком классе, и без того тесная комнатка становилась еще теснее.

Много нового узнавали корлыхановские крестьяне на этих занятиях. Имена Пушкина, Некрасова, Тургенева и Толстого стали близкими и дорогими огрубевшим в непосильной работе мужикам. Однажды зимой учитель читал роман Толстого «Воскресенье». Читая, он видел, как волнует этих простых людей печальная судьба Катерины, мастерски нарисованная великим писателем, как возмущает их комедия царского правосудия.

Вот и сегодня, едва началось чтение, как в классе воцарилась напряженная тишина. Перелистывая страницы, учитель вглядывался в лица слушателей и видел, как по мере развертывания событий в романе, нарастает их возмущение.

На передней парте сидел молодой крестьянин Гаврила Патраков. Подавшись вперед, он неотрывно смотрел в лицо учителю, до боли сжав натруженными тяжелым трудом руками край скамьи. На соседней парте сидела мать Наташи Коминой. На ее глаза то и дело навертывались слезы, и она вытирала их концом платка. Рядом, опустив голову, застыл ее муж Роман. Возле печи примостились три мужика из Ногушей — деревни, расположенной по соседству с Корлыхановым. Десятки горящих глаз глядели на учителя, и он знал, что чтение находит такой горячий отклик в сердцах слушателей не только Потому, что их волнует судьба Катюши Масловой — героини романа, но и потому, что собственная их жизнь тоже тяжела и безрадостна…

Давно кончилось чтение, а в школе все еще стояла тишина. В суровом молчании расходились крестьяне по домам.

Последним уходил Гаврила Патраков. Подойдя к учителю и прижав к груди узловатые мозолистые руки, он задыхающимся топотом спросил:

— Как жить дальше, Андреич?.. Неужто вот так и терпеть нашу собачью жизнь?

— Нет, терпеньем ничего не добьешься, — ответил учитель и, взяв Гаврилу за плечи, глядя ему прямо в глаза, твердо добавил: — Надо бороться!..

— Бороться? За что?! — хрипло выкрикнул Гаврила и услышал, как учитель спокойно и уверенно сказал:

— За счастливую, справедливую жизнь!

V

Прошло шесть лет с того дня, как учитель появился в Корлыханове. За эти годы он крепко сдружился с крестьянами и полюбил их искренней горячей любовью. Местное население платило за эту любовь глубоким уважением и привязанностью.

Правда, корлыхановские богатеи, член земской управы и исправник не любили учителя и открыто поговаривали между собой, что учитель — «крамольник», что не мешало бы получше за ним «присматриваться». Но все это не могло сравниться с той острой ненавистью, которую питал к учителю корлыхановский священник отец Владимир.

Началось все это три года тому назад, на пасхальной неделе. Отец Владимир, окончив богослужение и сняв ризу, собирался идти домой, заранее предвкушая наслаждение, которое доставят ему любимый графинчик с вином и обильная закуска, приготовленная умелыми руками попадьи.

Но едва отец Владимир вышел на церковную паперть, к нему подошел Гаврила Патраков и, испытующе глядя на священника, спросил:

— А отчего это, батюшка, молонья на небе бывает и гром?..

— От бога, сын мой, от бога, — добродушно ответил отец Владимир, торопясь поскорее пройти мимо.

— Так от бога, значит? — сомневаясь в истинности сказанных отцом Владимиром слов, задумчиво проговорил Гаврила. — А нам в воскресной школе учитель говорил, что это все от лектричества. Это, говорит, — все природа…

По тому, как были сказаны эти слова, было ясно, что вопрос этот мучил Гаврилу уже не один день. Отец Владимир так ошалело взглянул на Гаврилу, что, казалось, будто тот задал ему не вопрос, а ударил обухом по затылку. Побагровев и затопав ногами, священник закричал, брызгая слюной:

— А-а-а, сатанинских речей наслушался!.. Нехристь, ты!.. Нехристь!..

— Да что вы, батюшка? — изумленно попятился от него Гаврила.

— Молчи! — истерически взвизгнул отец Владимир. — Ты… ты — дурак, а учитель твой — пособник дьявола!..

После этого отец Владимир пользовался каждым случаем, чтобы высказать свою неприязнь к учителю, но на большее почему-то не решался. Когда же он заметил, что кое-кто из крестьян с большей охотою идут в воскресную школу, нежели в церковь, то решился на неприятный для себя разговор, дабы образумить, наконец, «крамольника» и наставить его на путь истинный.

Михаил Андреевич сидел в своей маленькой комнатке при школе и, как всегда, проверял тетради. Кто-то осторожно постучал и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь.

Учитель поднял голову. На пороге стоял отец Владимир и елейно улыбался.

— Мир дому сему, — почему-то нараспев точно в церкви проговорил он. — Не ждали гостя в сей поздний час? А я шел мимо… Дай, думаю, зайду, проведаю нашего Михаила Андреевича…

Лицо отца Владимира снова осветилось слащавой улыбкой.

«Чего ему надобно от меня? Зачем пожаловала эта старая лиса?» — с неприязнью подумал учитель и, не слишком любезно указав на стул, сказал:

— Прошу.

Отец Владимир осторожно сел на краешек стула с таким видом, точно стул каждую секунду мог под ним взорваться, и сложил на животе пухлые белые руки.

— М-м-да… — протянул он, снова изобразив на лице вкрадчивую, иезуитскую улыбочку. — Так вот, значит, шел я мимо и решил зайти поговорить о том, о сем. Может быть, думаю, мой жизненный опыт, мой трезвый ум окажут пользу нашему Михаилу Андреевичу. Дам, думаю, я ему в некотором роде совет.

— Совет? — насмешливо спросил учитель. — Какой же совет вы хотите дать мне, батюшка?

Но отец Владимир не ответил на вопрос, точно и не слыхал его.

— А что, верно это, будто вы читаете нашим мужичкам сочинения графа Толстого? — спросил он.

— Да, я читал, — спокойно ответил учитель.

— Ай-яй-яй! — неодобрительно покачал головой отец Владимир. — Мерзкие писания отлученного от церкви вольнодумца, коему мы провозглашаем анафему во храме божием! Нехорошо, нехорошо!

— Я читаю крестьянам книги, дозволенные цензурой, — хмуро сказал учитель, с трудом подавляя в себе острое желание схватить священника за шиворот и выбросить за дверь.

— Так, так… — согласился отец Владимир. — Дозволенные цензурой?.. Но, однако, драгоценнейший мой Михаил Андреевич, ходят слухи, что вы читаете мужикам кое-что и… не дозволенное цензурой. И я полагаю, что слухи эти не лишены… м-м-м… некоторого основания. Мой долг, уважаемый Михаил Андреевич, долг пастыря, предупредить вас, что вы стоите, я бы сказал, на весьма скользком пути. Да-с…

— Чего ж вам угодно от меня? — спросил учитель, уже не скрывая накипевшего раздражения.

— Мне угодно, — уже не скрывая своей ненависти: к учителю, зашипел отец Владимир, — мне угодно, чтобы вы прекратили, наконец, развращать крестьян. Мне угодно, чтобы вы…

Но учитель не дал ему договорить.

Вскочив из-за стола и сделав по комнате несколько крупных шагов, он остановился против отца Владимира и, в упор глядя на него таким взглядом, от которого тому стало не по себе, глухо произнес:

— Вот что, отец Владимир. Я делаю то, что нахожу нужным делать. В ваши дела и дела господа бога я не вмешиваюсь и вас прошу также не соваться в мои мирские дела. И еще прошу вас сейчас же уйти, иначе… иначе боюсь, что беседа наша примет для вас неприятный оборот! Слышите вы, пастырь?!!

— Ах, так! — выдавил из себя отец Владимир, пятясь к двери. — Гонишь, значит, пастыря стада христова! — с какой-то злобной радостью и почти с торжеством выкрикнул он. — Я этого не прощу! Я этого не оставлю!

И отец Владимир, не прощаясь, выбежал из комнаты, сердито хлопнув дверью.

Он пришел домой сильно не в духе. Попадья поняла это сразу же, едва услышала угрюмое пыхтение в прихожей.

— Ужинать будешь, отец? — осторожно спросила она, выглядывая из-за занавески. Отец Владимир не ответил.

Молча подойдя к шкафчику, он достал графин, налил рюмку водки, посмотрел сквозь нее на свет яркой двадцатилинейной лампы и залпом выпил, потом принялся ходить по комнате взад вперед, шепча ругательства по адресу «проклятого развратителя».

Наконец отец Владимир сел за стол, пододвинул чернильницу, лист бумаги и начал писать. По мере того как бумага покрывалась ровными рядами строчек, лицо попа светлело; временами он даже улыбался. Только улыбка теперь у него была не слащавая, а ехидная, выражавшая злобную радость.

Отец Владимир написал еще несколько строк, затем снова подошел к заветному шкафчику и опрокинул в рот еще рюмку водки. Запечатывая письмо, отец Владимир злорадно ухмылялся:

— Ну-с, молодой человек, посмотрим, как вы теперь заговорите…

Через неделю учителю Смирнову сообщили, что дальнейшее его пребывание в селе Корлыханове нежелательно и будет лучше, если он сам, «добровольно» покинет пределы Емашинской волости.

…Ранним декабрьским утром 1908 года с тяжелым чувством учитель покидал село. В школе были каникулы, и Михаил Андреевич подумал, что это, пожалуй, и к лучшему, потому что у него нехватило бы сил спокойно расстаться с детьми.

За околицей учитель попросил остановить сани и долго глядел в сторону села. Там возле школы, смутно чернея среди окружающей белизны снегов, виднелся сад. Его сад! Тяжелые думы овладели учителем.

Будет расти сад, вместе с ним будут расти и крестьянские дети. Долго ли будут помнить они об учителе Смирнове или скоро забудут его? Кого назначат в школу на его место? Будет ли это чуткий, отзывчивый человек, с сердцем, горящим любовью к детям и своему труду, или холодный, бездушный чиновник, для которого все безразлично, кроме его жалования?

Если бы Михаил Андреевич мог предугадать то, что произойдет через несколько дней, он уехал бы из села спокойным, зная, что его дело попало в надежные руки.

1 января 1909 года в школу быстрой легкой походкой вбежал просто и скромно одетый молодой человек и, с волнением оглядев стены, голосом, от которого сразу же повеяло чем-то родным и близким, весело сказал:

— Здравствуйте, дети!..

Это был Иван Обвинцев — местный корлыхановский житель, первый из «мужиков» Емашинской волости упорным трудом сумевший получить среднее образование. Это был тот самый мальчик Ваня, которого несколько лет тому назад отвез Михаил Андреевич в Благовещенск, в учительскую семинарию.

VI

Когда летом 1908 года, окончив Уфимскую женскую гимназию, Маша Постникова приехала в родной Катав-Ивановск, отец ее, старый фельдшер, Павел Иванович сказал, с довольным видом поглаживая бороду:

— Ну, дочь моя, поздравляю, поздравляю. Окончила курс наук. Куда же теперь определять себя будешь?

— Уже решила, папа. Буду учительницей, — ответила девушка. — Я и назначение уже имею. На Белорецкий завод…

— Так, так, — задумчиво проговорил Павел Иванович. — Учить молодое поколение. Ну, что ж, одобряю и от души желаю успеха…

Гостивший у Постниковых землемер с удивлением взглянул на худенькую стройную девушку:

— И что за охота вам, Мария Павловна, так обременять себя? Это в семнадцать-то лет! Помилуйте! Шли бы лучше к нам в землемерное бюро. Работа не в пример спокойная, канцелярская, а жалование раза в два больше учительского…

— Спасибо за приглашение, — сухо ответила ему девушка. — Но я не люблю отказываться от принятых решений. Кроме того, учительское звание для меня дороже всякого другого…

Извинившись, Маша ушла в свою комнату. Одобрительно усмехнувшись вслед дочери, Павел Иванович сказал гостю:

— Настойчивая она у меня. Вся в деда. Дед-то ее, мой покойный родитель, был крепостным человеком графов Строгановых. Тоже настойчивый и упрямый старик, хоть и драли его нещадно за это батогами не один раз…

В конце лета Павел Иванович проводил дочь в Белорецк. Через шесть лет Мария Павловна перевелась на работу в родной поселок. Здесь она, молодая учительница, встретила Михаила Андреевича Смирнова и вскоре стала его женой.

В 1916 году семья Смирновых переехала в Юрюзанский завод.

Юрюзанский завод…

Грязный, неприглядный поселок, затерянный в горах; пыльные улочки, подымающиеся с горы на гору; огромный пруд, подковой охвативший центральную часть поселка, и внизу, под горой, развалины большого металлургического завода, оставленного и проданного на слом своим владельцем князем Белосельским-Белозерским, — вот какая картина предстала перед Смирновыми, когда они приехали в Юрюзань. О культуре поселка, о народном просвещении никто не проявлял никакой заботы. Когда, наконец, было решено построить двухэтажное кирпичное здание училища, то стали удерживать на постройку из скудного рабочего заработка по две копейки с рубля. Кабак же здесь был построен добрую сотню лет тому назад.

Шли годы…

Могучим очистительным шквалом прокатилась по стране Великая Октябрьская социалистическая революция. Как кошмарный сон, канул в прошлое страшный год колчаковщины на Южном Урале. Трудящиеся Урала вместе со всем советским народом занялись творческим мирным трудом и восстановлением разрушенного хозяйства, строительством новой культуры. В глухом поселке закипела невиданная до сих пор, интересная жизнь. Столетиями оторванный от просвещения народ, сбросивший, наконец, вековые узы, почувствовал себя по-настоящему свободным и жадно потянулся к знаниям. Кружки по ликвидации неграмотности, вечерние курсы малограмотных, занятия в школе, еженедельные спектакли учительского самодеятельного кружка в просторном помещении Народного дома, спектакли, на которые никогда не могли попасть все желающие, — эта кипучая жизнь закружила, увлекла учителей Смирновых, наполнила до краев их будни, сделала их работу по-настоящему увлекательной, захватывающей.

Молодая советская республика росла, мужала, крепла с каждым днем. Вопросы воспитания нового человека, борьбы с пережитками прошлого, вопросы создания социалистической культуры приобретали все большее и большее значение, с каждым днем возрастала роль учителя. Владимир Ильич Ленин, великий вождь и основатель советского государства, решая важнейшие государственные дела, думал о скромном народном учителе. Горячей любовью и уважением к труду учителя были продиктованы замечательные слова вождя:

Постоянно ощущая заботу партии, правительства, самоотверженно трудились Михаил Андреевич и Мария Павловна Смирновы. Каждый день напряженного труда приносил радость и моральное удовлетворение. Выдавались и особенно радостные, памятные дни. Однажды морозным январским днем 1928 года почтальон вручил Михаилу Андреевичу письмо. Оно было из Корлыханова. Нет, не забыли своего учителя корлыхановцы! Не забыли, хотя прошло уже двадцать лет с тех пор, как он покинул село. В день двадцатилетия корлыхановской школы они написали любимому учителю это письмо.

Дочитав письмо до конца, старый учитель увидел внизу среди многих подписей росчерк Ивана Дмитриевича Обвинцева и почувствовал, как слезы застилают ему глаза…

Да, корлыхановцы стали строителями новой социалистической жизни. В эти годы в селе организовалась первая сельскохозяйственная артель, и когда летом к Марии Романовне Коминой приехала погостить ее сестра Наталья Романовна, она была поражена той неугомонной бурлящей жизнью, которой жило теперь село. Наталья Романовна приехала не одна, а с маленькой дочкой.

Долго длилась задушевная беседа сестер, давно не видевших друг друга. Уже не первый десяток лет обе они учительствовали: Мария Романовна — в родном Корлыханове, ее сестра — в Златоусте.

До сих пор Наталья Романовна сохранила свои ученические тетрадки, в которых стояли отметки, сделанные рукой любимого учителя. Это были сочинения маленькой девочки Наташи, возвращая которые после проверки, Михаил Андреевич всегда говорил: «Молодец, Наташа!» Когда молодая учительница Наталья Комина начала работать в школе, были в ее работе, особенно в первое время, неудачи. И всегда в такие минуты она ощущала твердую направляющую руку своего учителя. И когда удавалось ей найти правильное решение трудной задачи, всегда звучал в ее ушах одобряющий голос: «Молодец, Наташа!»

Вечером, когда солнце огромным красноватым шаром опускалось за горизонт, Наталья Романовна взяла за руку дочь и пошла с ней в тенистый разросшийся сад, зеленевший возле знакомого кирпичного здания. Долго бродила она по густым тенистым аллеям, вдыхая запах деревьев, любовалась стройными могучими елями, верхушки которых уходили далеко-далеко ввысь, и разросшимися кустами сирени и черемухи. Задумчиво остановилась она возле дуплистой старой рябины, сорвала листочек с ветки, грустно, со вздохом сказала:

— Стареть мы начали с тобой, рябина… стареть… Но мы еще поживем! Верно?

— С кем это ты говоришь, мама? — спросила девочка, изумленно тараща темные бусинки глаз.

— С рябиной, доченька… Это я ее посадила.

— Как же ты ее сажала? — недоверчиво смотря на мать, спросила девочка. — Ведь она вон какая большая-большая. Больше тебя!

— Глупенькая ты у меня еще, дочка, — ласково улыбнулась Наталья Романовна. — Это было давно-давно… и рябинка тогда была маленькая-маленькая. Вроде тебя!..

VII

Шли годы сталинских пятилеток. Крепла, наливалась силой и вставала во весь свой гигантский рост на глазах у всего мира молодая социалистическая держава. Вместе с государством нового типа, не виданным еще в истории, росли и мужали новые люди, никогда не знавшие ярма капиталистической эксплоатации. Партия и правительство проявляли повседневную заботу о всемерном развитии народного образования. В стране с каждым годом возрастало количество не только начальных, но и средних и высших школ. Страна остро нуждалась в специалистах самых разнообразных профессий. Средняя школа была создана и в Юрюзани. Михаил Андреевич стал преподавать в школе математику, а Мария Павловна — литературу и русский язык. Все свое время отдавали Михаил Андреевич и Мария Павловна занятиям любимыми предметами. Целые дни проводили они в школе, среди любознательных, жадно тянущихся к знаниям ребят.

Но учителя Смирновы не только учили других, но настойчиво, упорно учились сами. Далеко заполночь горел свет в их квартире. Сколько было прочитано за эти годы специальной литературы, сколько изучено статей в разнообразных педагогических журналах, лекции заочного института! Богатый личный опыт, тщательная подготовка делали уроки Смирновых живыми, увлекательными, интересными.

Не зря супруги Смирновы считались лучшими учителями не только в своей школе, но и во всем районе. Не зря и к Михаилу Андреевичу и к Марии Павловне часто обращались за советом молодые начинающие педагоги. Классы, в которых они занимались, всегда отличались от других отсутствием неуспевающих.

Каждый год с радостью и гордостью наблюдали старые учителя, как разлетаются во все концы необъятной страны их питомцы, как они становятся на самостоятельный жизненный путь. Правда, было жалко и грустно расставаться с юношами и девушками, ставшими для них за несколько лет пребывания в школе родными и близкими. Но воспитатели были спокойны за своих учеников. Они знали, что их питомцы с честью выдержат любой жизненный экзамен… И вот пришел этот экзамен на зрелость, пришел для всего советского народа. Вместе со всеми советскими людьми его держали и воспитанники Юрюзанской средней школы. Началась Великая Отечественная война.

VIII

…Наша батарея стояла на опушке молодого кудрявого леска. Прямо по фронту лежали широкие поля, заросшие травой, порыжевшей и выгоревшей за лето. На горизонте чуть заметной зубчатой полоской синели горы. Их очертания терялись в дымке тумана. Метрах в двухстах от батареи видны были зловещие черные остовы трех танков с крестами и фигурами отвратительных драконов на бортах. Два танка еще дымились, по всему огромному полю растекался удушливый, щекочущий горло запах бензиновой гари. Всего лишь несколько часов тому назад эти чудовища со скрежетом и лязгом ползли на нашу батарею, изрытая из длинных хоботов орудий огонь и смерть. А сейчас они метким огнем советских артиллеристов превращены в мертвые, безжизненные глыбы металла. Вокруг них, уткнувшись в траву, лежали скрючившиеся трупы немцев в грязно-зеленых, лягушечьего цвета, мундирах. А на батарее своим чередом шла жизнь, Каждый, пользуясь короткими минутами отдыха, занимался своим делом. Группа солдат сгрудилась возле рябоватого рассказчика с умным взглядом чуть раскосых глаз; оттуда доносился громкий, беспрерывный хохот. Неподалеку, кое-как приспособившись у осколка зеркала, брился усатый сержант с двумя медалями «За отвагу» на груди. У одного из орудий, прислонившись спиной к щитку, сидел молодой офицер с тремя звездочками старшего лейтенанта на полевых погонах. И суровые складки между бровей, и резко очерченный, волевой рот, и два боевых ордена на вылинявшей, выгоревшей на солнце гимнастерке — все говорило о том, что это бывалый воин. Положив на колени планшетку с листом бумаги, офицер писал письмо.

«Дорогой Михаил Андреевич!» — старательно вывел он огрубевшими пальцами, и выражение задумчивой нежности появилось на его лице в эту минуту, словно он увидел перед собой того, кому писал это письмо и кто был сейчас далеко-далеко. Суровые складки у рта сменились безмятежной, мечтательной улыбкой, и стало видно, что этот бывалый офицер совсем еще юноша, что ему едва ли больше двадцати лет.

— В-о-о-здух! — разре́зал вдруг вечернюю тишину протяжный крик наблюдателя. Старший лейтенант вскочил и, приложив ладонь к пилотке, взглянул на небо. С запада, точно шум морского прибоя, нарастал гул моторов. Вот стали видны на светлом фоне неба пять темных маленьких крестиков, и старший лейтенант определил: «Юнкерсы», бомбардировщики… Грузно покачивая крыльями, сверкая на солнце, они шли над степью, и вдруг головной самолет, круто развернувшись, стал заходить на батарею.

— Расчеты, по щелям! — крикнул командир батареи.

Справа гулко и часто забили зенитки. Сунув недописанное письмо в планшетку, офицер побежал к траншее.

IX

Новый ученик пришел в девятый класс в конце второй четверти. Он быстро познакомился со своими соседями по партам. Те узнали, что его зовут Николай, что приехал он в Юрюзань из далекого степного города и приехал в разгар учебного года потому, что перевели на новую работу его отца. Семье пришлось неожиданно менять место жительства. Когда в коридоре звонкой трелью рассыпался звонок, новичок спросил у соседа:

— Какой урок будет сейчас?

— Тригонометрия, — ответил сосед. — Ее преподает Михаил Андреевич. Все ребята его очень любят…

Новый ученик поморщился: он не любил математики. В том городе, откуда он приехал, учитель математики, сухой, педантичный человек, не сумел внушить подросткам ни интереса, ни уважения к этой науке.

Скрипучим равнодушным и всегда донельзя равномерным голосом он объяснял правила, выводил формулы, доказывал теоремы, совершенно не заботясь о том, слушают его ученики или нет. Было непонятно, любит ли он сам-то этот предмет, или он просто преподает его, относясь к своему делу, как к случайной работе. В школе учителя прозвали «нудным».

— Ребята, по местам: «Нудный» идет! — возглашали озорники, вбегая после перемены в класс. Или: «Наш «Нудный» сегодня наверняка меня спросит. Теперь не отвяжешься». «Отвязаться» от «Нудного», в самом деле, было не легко.

Если математик видел, что ученик не приготовил урока, он битых пятнадцать минут равнодушным голосом отчитывал, его. А нерадивый ученик стоял у доски, переминаясь с ноги на ногу. Тоскливый взгляд его скользил то по партам, то по окнам, за которыми сновали шустрые воробьи. «Скоро ли ты перестанешь гудеть?» — думал ученик.

Размышления новичка о прежней школе и о прежнем учителе были прерваны приходом Михаила Андреевича. Он бодрой походкой вошел в класс. Поздоровавшись, учитель разложил на столе книги и начал урок. «Старик, — подумал новичок, внимательно разглядывая его седые усы и мохнатые, густые брови над умными, проницательными глазами. — Ну держись, Колька! Даст тебе этот старик жару! Должно быть, сердитый и строгий…»

Учитель записал фамилию нового ученика в классный журнал, вызвал к доске двух учеников, проверил, как они выполнили домашнее задание, и начал объяснять новый урок.

Новичок равнодушно смотрел на доску, которую учитель покрывал ровными, четкими рядами цифр. Мысли мальчика бродили в это время где-то далеко-далеко.

«Алгебра, геометрия, тригонометрия, — думал он. — К чему все это мне? Инженером я все равно не буду, пойду в военную школу. А там ни тангенсов, ни котангенсов не нужно, а нужна только храбрость и отвага. Эх, жаль лет мало! Давно ушел бы на фронт… Там люди воюют, кровь проливают, а ты сиди тут за партой, решай задачки. Кому это нужно?» Новичок представил себе: вот он на фронте. На опушке леса расположена его батарея. А он в кителе, на котором сверкают боевые ордена и медали, стоит и командует:

— По фашистским гадам, прямой наводкой, огонь!!

— Повторите формулу, — раздался над его ухом требовательный голос учителя.

Юноша не сразу понял, что обращаются именно к нему. Он встал и, пытаясь понять, о чем его спрашивают, приготовился выслушать длинные наставления. Но старый учитель только сердито взглянул на него и коротко сказал:

— На уроке нужно слушать, а не мечтать о чем-то постороннем. Специально для вас я урок повторять не буду. Садитесь!

Кончился урок. Учитель, выходя из класса, услышал, как новичок громко, вызывающе сказал:

— Не люблю математику. Скучный предмет!

Через четыре дня в девятом классе снова был урок тригонометрии. На этот раз учитель, объяснив новый материал и дав задание на дом, достал из портфеля аккуратно связанную стопку писем.

— Некоторые считают, — сказал он, внимательно посмотрев на новичка, — что математика — это скучный предмет. Чего, мол, в ней интересного? Одни формулы, цифры да значки. То ли дело, например, география, или история, или литература. Там речь идет о живых людях, событиях… Верно? А?!

Класс замер и насторожился: слишком уж необычным были эти слова учителя. В классе все любили математику, было непонятно, что имел в виду Михаил Андреевич. Старый учитель улыбнулся, взглянул на ребят и продолжал:

— А вот, представьте себе, что мы без этой «скучной» науки не смогли бы бить фашистов так, как их сейчас бьют наши бойцы.

Я уж не говорю о том, что без математической формулы не построишь ни танка, ни самолета, а если и построишь, то такой самолет летать не будет. Война сейчас, дети мои, идет такая, что одним громким криком «ура» врага не одолеешь! Нужны большие, прочные знания. И, оказывается, без математики и воевать нельзя! Вот послушайте-ка, что пишут мне с фронта мои бывшие ученики. Вот письмо Левы Бакунина. Всего два года назад он окончил школу, а теперь уже лейтенант-артиллерист, участвовал во многих боях, был ранен и снова вернулся встрой. Вот что он пишет:

Учитель оглядел сразу посерьезневшие лица ребят и достал второе письмо.

— А вот что пишет другой мой ученик, командир «Катюши», орденоносец Николай Сахаров:

— А вот это письмо от Васи Сафронова:

— Здесь у меня еще много писем, и написали их люди самых разнообразных военных специальностей: и артиллеристы, и саперы, и связисты, и моряки, и летчики.

Летчик Константин Долгодворов пишет, например, что математика нужна ему, чтобы правильно рассчитать курс боевого самолета и точно отбомбиться; морякам эта, так называемая «скучная» наука помогает вести корабли. Все письма я вам читать не буду, потому что их очень много. Но я полагаю, что это и ни к чему. Думаю, что вы все достаточно представляете себе громадную роль математики в военном деле. А в мирном строительстве?.. Вот кончится война. Замолкнут пушки. Люди вновь вернутся к мирному труду — восстанавливать разрушенное и строить новое — возводить мосты и заводы, строить новые электростанции и города, прокладывать железнодорожные магистрали и каналы. Разве без знания математики мы сможем сделать все это? Разве может обойтись без математических формул какая-нибудь отрасль техники? Да разве может быть «скучной» наука, которая необходима человечеству, буквально, как воздух?!

С каждым уроком менялось у новичка отношение к математике, постепенно рушились и исчезали бесследно ставшие обычными для него представления об этом предмете. Уроки алгебры, геометрии, тригонометрии все больше и больше интересовали юношу. Они были совсем не такими, как в той прежней школе. Да и Михаил Андреевич был совсем непохож на прежнего учителя. Михаил Андреевич не любил читать длинных нотаций ученикам. Но он умел двумя-тремя фразами так пристыдить нерадивого школьника, не выучившего урок, что тот во что бы то ни стало наверстает упущенное и больше никогда не решится огорчить любимого учителя.

Уроки Михаила Андреевича всегда проходили живо и интересно. Материал он объяснял просто и ясно. Любовь к своему делу чувствовалась в каждом слове учителя. И это заражало и увлекало его учеников.

Увлекаясь математикой все больше и больше, новичок понял, что двигаться вперед ему мешают пробелы в знании пройденного материала, образовавшиеся еще в той школе. Вот почему он, преодолевая нерешительность, подошел однажды к учителю и, смущенно переминаясь с ноги на ногу, попросил:

— Михаил Андреевич, вы нам задали задачи к следующему уроку… Отметьте мне, пожалуйста, еще несколько задач из старого… Я хочу повторить все пройденное…

— Что так? — чуть заметно улыбнулся старый учитель, и где-то в глубине его глаз сверкнула лукавая искорка. — Стоит ли решать дополнительные-то задачки? Ведь математика — это же… «скучный» предмет.

— Нет, что вы! — с жаром воскликнул юноша и покраснел. — Очень интересный! Только… только я отстал сильно от товарищей. Но я их догоню, обязательно догоню. Вот увидите!..

X

В конце декабря 1944 года школа была взбудоражена радостной вестью: правительство наградило орденами большую группу старейших учителей страны. За исключительные заслуги в деле народного образования и воспитания молодого поколения был награжден орденом Ленина и Михаил Андреевич Смирнов.

Когда старому учителю торжественно вручили номер газеты «Правда» с напечатанным в нем Указом Президиума Верховного Совета СССР, он долго и растерянно смотрел на свою фамилию. Сколько мыслей пронеслось в этот миг в его седой голове! Какие чувства взволновали его душу!.. Ничего особенного он, кажется, не сделал в своей жизни. Просто работал, трудился в меру своих сил, и вот правительство оценило его скромный труд высшей наградой! И в какое время!.. Когда идет кровопролитнейшее в мире сражение за Отечество, за судьбу всей мировой цивилизации, правительство находит время подумать и о рядовом советском учителе.

О награждении Михаила Андреевича орденом Ленина узнали многочисленные его ученики, разъехавшиеся по всей стране. Теперь уже не проходило дня, чтобы девушка-почтальон, приносившая в школу свежие газеты, не вручила ему с улыбкой новую большую пачку писем и телеграмм.

Первой пришла в Юрюзань телеграмма Центрального Комитета ВЛКСМ. «Центральный Комитет комсомола, — писал секретарь ЦК, — поздравляет Вас с высокой правительственной наградой и желает здоровья и дальнейших успехов в Вашей деятельности». А вслед за этой телеграммой поздравления от ЦК профсоюза работников начальной и средней школ, от обкома ВКП(б), облоно, от районного комитета ВКП(б), от школ района и коллективов учителей. Неудержимым потоком шли телеграммы от бывших питомцев Михаила Андреевича. Только сейчас почувствовал старый учитель, как много человеческих жизней прошло через него, как много их рассеялось по всему необъятному Союзу.

Отовсюду, куда приходил номер «Правды» или «Учительской газеты» с Указом о награждении учителей, бывшие ученики, ставшие ныне взрослыми, уважаемыми людьми, спешили поздравить своего воспитателя, давшего им путевку в жизнь, пожелать ему долгих лет жизни и здоровья.

Эти слова были написаны на официальном бланке, вверху которого значилось: «Главный инженер треста Петровскпромстрой». Учитель невольно подивился тому, как быстро бежит время, все-таки припомнив маленького белокурого мальчика. Кажется, давно ли он ласково называл его «Карпуша», а теперь этот «Карпуша» уже главный инженер большого строительного треста.

А вот письмо от Ивана Дмитриевича Обвинцева. С ним Михаил Андреевич переписывается регулярно. Это письмо от учеников прошлогоднего выпуска. А чей этот удивительно знакомый почерк?

Михаил Андреевич, торопясь, разорвал конверт и прочитал:

Да это же Наташа Комина!!

А вот еще одно интересное письмо из села Фоминского, Свердловской области:

Да, двадцать пять человек окончили в конце прошлого века учительскую семинарию в городке на реке Белой. И вот от одного из них почти через полвека Михаил Андреевич получил весточку.

Много, очень много писем и десятки телеграмм получил в эти дни Михаил Андреевич.

Писали ему фронтовики, люди, которые ежеминутно смотрели, смерти в глаза, но которые все-таки нашли время, чтобы поздравить его, старого учителя, и труженики тыла, рабочие и работницы заводов и фабрик.

Все они поздравляли народного учителя Смирнова и желали ему здоровья и долгих лет жизни.

Народный учитель!

Юноша, кончающий школу и выбирающий одну из тех широких путей-дорог, которые заботливо предоставила тебе Родина, вдумайся в великое значение этих слов.

Когда на торжественном вечере в родной школе тебе, переполненному огромной радостью, вручают аттестат зрелости, тебе кажется, что счастливее нет сейчас человека на земле. Но вглядись внимательней! Едва ли не больше тебя счастлив в этот миг твой учитель. Не один год я не два он настойчиво и неутомимо отдавал тебе свои знания, готовил тебя к большой интересной жизни, и вот ты стоишь сейчас на пороге этой жизни.

Сколько раз ты огорчал учителя! Что скрывать? Были у тебя моменты, когда ты, выслушивая замечания учителя, считал его справедливые упреки мелочной придиркой, а его строгость педантичностью, не понимая, что он желает тебе только добра.

И вот однажды поздней ночью, проходя темными улицами родного городка, или поселка, ты впервые замечаешь, что среди сплошной темноты горит свет в окне твоего учителя, видишь большую кипу тетрадей и склоненную над ними седую голову.

Все спят, и глубокая тишина царит кругом. Не спит только один он, старый учитель.

И внезапно теплая нежность, чувство сыновней благодарности к этому человеку охватывают тебя, и ты уходишь от этого дома с ярко освещенным окном, полный необычайно высоких мыслей и чувств, с желанием работать так же самоотверженно и бескорыстно, как тот, чью склоненную голову ты видел сейчас в окне.

Челябинск… Прославленный город тракторостроителей. Большой залитый ослепительно ярким светом люстр зал.

Сюда собрались со всех концов области старейшие, заслуженные учителя, чтобы получить высокие награды, которых удостоила их Родина.

Когда Михаил Андреевич вошел в этот ярко освещенный зал, к нему бросилась скромно одетая седоволосая женщина и, припав к его плечу, смеясь и плача, проговорила:

— Михаил Андреевич! Не узнаете? Да ведь это же я, Наталья Комина, ваша ученица!

Вот и встретились они, старый учитель и бывшая его ученица, ныне тоже уже немолодая учительница, встретились спустя почти сорок лет.

Орденом Трудового Красного Знамени отметило правительство труд Натальи Романовны Коминой.

«Так вот какая ты стала, Наталья Комина», — думал старый учитель, пристально вглядываясь в доброе лицо женщины.

Смелый открытый взгляд живых глаз напоминал ему прежнюю Наташу, девочку из бедной крестьянской семьи.

Так много нужно было рассказать им друг другу, о многом переговорить, но едва они сели в кресла, началось вручение орденов.

Председатель торжественно читал текст Указа Президиума Верховного Совета СССР.

— «За исключительные заслуги в деле народного образования, воспитания молодого поколения, за безупречную и долголетнюю работу в школе наградить…

Орденом Ленина… Смирнова Михаила Андреевича — учителя Юрюзанской средней школы…»

В волнении, которого он никогда еще не испытывал в своей жизни, поднялся старый учитель на сцену, принял красную коробочку с орденом и вернулся на место.

Наталья Романовна прикрепила ему на грудь орден. Глядя на светлый силуэт вождя, Михаил Андреевич задумчиво прошептал одно только слово:

— Ленин…

Он вернулся из Челябинска полный небывалой энергии и желания, несмотря на преклонный возраст, работать еще лучше.

Так во всепоглощающем труде незаметно для семьи Смирновых прошли еще три года. Страна, как большой праздник, встречала день выборов в местные Советы депутатов трудящихся.

Этот день для семьи старых педагогов был вновь днем радостных и счастливых переживаний.

XI

За неделю перед выборами комсомольцы завода попросили пожилого производственника рассказать им, как проходили выборы в прежнее, царское время. Что ж! Старый рабочий хорошо знал, как проходили выборы и какого невероятного труда стоило рабочим отстоять своего кандидата. Знал он и чем кончались такие «выборы»…

…В один из осенних дней 1907 года небольшой пароход оставил за кормой причалы Гельсингфоргского порта и, выйдя в открытое море, взял курс на Стокгольм. Когда утих вдали говор таможенных чиновников и портовых жандармов, из трюма на нижнюю палубу поднялся человек. Низко надвинув на глаза черную шляпу, он с горечью смотрел на уходящий берег и вместе с тем с облегчением: опасность ареста миновала. Этот худощавый темнобородый человек, который туманным осенним днем бежал за границу, был депутатом II государственной Думы от Южно-Уральских заводов юрюзанский рабочий-слесарь большевик Серебряков.

3 июня 1907 года II государственная Дума была разогнана. Социал-демократические депутаты были арестованы и преданы суду. Восемнадцать депутатов отправили на каторгу, десять — в ссылку. Так расправилось правительство Николая кровавого с теми, кто защищал в думе народные интересы.

Обо всем этом и рассказал молодежи Василий Тихонович Кривошеев. Заканчивая свой рассказ, старый рабочий сказал:

— Вы не видели и никогда не увидите того, что довелось испытать нам, старикам. Но вы должны хорошо знать прошлое. Только тогда вы сумеете по достоинству оценить все величие сегодняшнего дня, только тогда вы поймете, что лишь в стране социализма депутат может по-настоящему стать слугой народа.

Предвыборное собрание рабочих Юрюзанского ордена Трудового Красного Знамени механического завода имени Кирова. Слово для выдвижения кандидата в депутаты областного Совета депутатов трудящихся берет рабочий Василий Тихонович Кривошеев. Поднявшись на трибуну, внимательно оглядывая притихший зал, он называет имя старой учительницы Марии Павловны Смирновой.

Предложение было встречено громом аплодисментов и радостными улыбками. Пожилой рабочий стоял на трибуне и взволнованно глядел на присутствующих.

Перед ним стояли рабочие и работницы, те, кто своим самоотверженным трудом заслужили орден, горящий сейчас на заводском знамени. Они рукоплескали старой народной учительнице, у которой за плечами было пятьдесят шесть лет жизни и около сорока лет работы в школе.

Народный учитель! Кто из них не сохранил в своей памяти чувства благодарности и уважения к нему? Большинство из присутствующих учились у Марии Павловны. Один за другим рабочие, работницы, инженеры, техники, близко знавшие Марию Павловну, говорили о простой, скромной труженице.

— Сотни, юношей и девушек воспитала Мария Павловна за тридцать лет учительской деятельности в нашем городе, — взволнованно говорил заместитель начальника инструментального цеха Иван Семенович Кузнецов. — Ее ученики разъехались по всему Советскому Союзу. И где бы они ни были. — в шахте, у станка, в институте — везде они с благодарностью вспоминают свою учительницу, сумевшую воспитать в них любовь к Родине и указать дорогу в жизнь. Мне пришлось учиться у Марии Павловны два раза: мальчиком в обычной детской школе и уже взрослым — в вечерней школе рабочей молодежи, которую я недавно закончил. И я помню, с каким интересом мы занимались изучением русского языка и литературы на уроках Марии Павловны. Она научила нас любить великий русский язык, понимать произведения наших замечательных поэтов и писателей…

А в это время на другом конце города, в клубе электростанции, также шло собрание по выдвижению кандидата в депутаты областного Совета депутатов трудящихся. Стоя на ярко освещенной сцене, участник Великой Отечественной войны, комсомолец Иван Клепинин говорил:

— Мы, молодежь, воспитанники средней школы, прошедшие суровую школу войны, всегда с уважением вспоминаем о Марии Павловне. Она — достойная дочь великого народа…

И так же как на собрании коллектива орденоносного завода, гром аплодисментов был ему ответом…

XII

Горячие лучи весеннего солнца льются через большие окна в просторные светлые классы, ярко освещая висящие на стенах таблицы, карты, картины. Тихо и торжественно сегодня в школе. Идут экзамены. В классе, на двери которого висит табличка с надписью «экзамены на аттестат зрелости», выпускники сдают экзамен по литературе. За столом, накрытом красной скатертью, сидит Мария Павловна, рядом с ней — председатель комиссии Василий Дмитриевич Щеткин и ассистенты. У доски отвечает на последний вопрос билета голубоглазая девушка с пышной русой косой. Она читает «Стихи о советском паспорте», и ее большие лучистые глаза сияют радостью, когда она, гордо вскинув голову, произносит заключительные строки:

Василий Дмитриевич наклоняется к учительнице и, улыбаясь, что-то тихо говорит ей. Улыбается и Мария Павловна, с довольным видом ставя оценку. Быстроглазый паренек, все время внимательно следивший за рукой учительницы, оборачивается и, подмигнув девушке с русой косой, показывает ей пять пальцев — «пятерка»…

Сколько таких экзаменов было в жизни старой учительницы, сколько учеников прошло перед ее глазами, но попрежнему легкое волнение охватывает ее в эти дни! Не за исход экзаменов волнуется она. Нет, она знает, что все будет хорошо, что знания учеников прочны и глубоки, но как можно оставаться спокойной в такой торжественный день, когда в жизни ее питомцев открывается новая страница.

…На груди Марии Павловны вспыхивает на солнце орден Ленина.

Орден Ленина на груди учителя!

Этой высшей наградой отметила Родина жизненный подвиг своего вождя, учителя жизни миллионов трудящихся во всем мире, в день его семидесятилетия и скромный труд рядового педагога, каких тысячи в нашей стране. Вот и пришло то время, о котором мечтал В. И. Ленин — гениальный основатель Советского государства. Народный учитель стоит у нас, в нашей стране, на такой высоте, на которой никогда не стоял и не может стоять в буржуазной стране. Советский учитель окружен у нас всеобщим почетом, уважением, всенародной любовью.

Полнокровной жизнью живет пожилая учительница, дочь фельдшера-самоучки, внучка крепостного. Занятия с учениками в школе, внеклассная работа, занятия различных кружков, участие в мероприятиях клуба или библиотеки, лекции, проведение читательских конференций — вот ее повседневная работа. Она приносит ей большое удовлетворение, большое счастье!..

Очень часто к ней, к Марии Павловне, приходят рабочие, работницы за советом, за помощью и всегда встречают с ее стороны горячее участие и поддержку.

Михаил Андреевич Смирнов теперь персональный пенсионер. Семьдесят три года старому педагогу. Пятьдесят три из них он отдал воспитанию молодежи. Полвека в школе! За плечами — большая жизнь, большая не только по числу прожитых лет, но и по тому, как много сделано за эти годы… Непривычно, неловко почувствовал себя Михаил Андреевич, когда сентябрьским утром 1949 года впервые за все пятьдесят три года он не пошел в школу. Но старый учитель не остался без дела. Он трудится над созданием методического руководства для молодых учителей. Он стремится обобщить свой богатый опыт и передать его молодежи. В Юрюзанской средней школе добрая половина учителей — его бывшие ученики. Один из его любимых учеников — Петр Васильевич Попов преподает теперь вместо него математику. В этой же школе преподает физкультуру сын Смирновых Евгений, перед войной окончивший Институт физической культуры имени Лесгафта в Ленинграде…

На станции Миасс в железнодорожной школе заведующим учебной частью и преподавателем литературы работает Иван Дмитриевич Обвинцев. Почти полвека прошло с тех пор, как корлыхановский учитель Смирнов отвез крестьянского сына Ваню Обвинцева в учительскую семинарию, но не забыл и никогда не забудет об этом Иван Дмитриевич. Попрежнему можно прочитать в его глазах глубокую любовь и благодарность, когда он вспоминает о своем учителе…

…В 22-й женской средней школе города Златоуста заведующей учебной частью работает Наталья Романовна Комина. Тридцать девять лет педагогической работы. Ордена Ленина и Трудового Красного Знамени на ее груди лучше всяких слов говорят о том, что свою клятву быть похожей во всем на любимого учителя, данную еще в детстве в глухом селе Корлыханове, она выполнила с честью. А в уральском селе Корлыханове учительствует ее сестра Мария Романовна. Громадные перемены произошли с тех пор в жизни села. Михаил Андреевич, пожалуй, не узнал бы сейчас Корлыханова. В селе две начальных и одна средняя школа, хороший клуб и большая библиотека. Сейчас никого не удивляет, а считается самым обычным делом, если молодые корлыхановцы после окончания школы едут учиться в вузы. Диким и страшным кажется молодежи то время, когда скромная профессия сельского учителя была для крестьянских детей недосягаемой мечтой. Из корлыхановской молодежи наберется сейчас не один десяток представителей славной трудовой интеллигенции — не только учителей, а и врачей, инженеров, агрономов, техников, работников науки. В колхозе, несмотря на свой преклонный возраст, трудится семидесятилетний колхозник Гавриил Львович Патраков, учившийся у Михаила Андреевича Смирнова в воскресной школе. Когда на Южном Урале появились колчаковские банды, Гавриил Львович попрощался с семьей, вскинул на плечо винтовку и ушел в горы, к партизанам, ушел бороться за ту счастливую, правильную жизнь, о которой говорил ему когда-то учитель Смирнов.

И сейчас, глядя на бескрайние колхозные поля, по которым в конце лета среди тучных хлебов плывут комбайны, на дороги, по которым мчатся колхозные грузовики, отвозя на элеваторы золотое зерно, Гавриил Львович удовлетворенно думает:

«Вот и пришла она, эта счастливая, справедливая жизнь, в которой все твое благосостояние зависит только от тебя, от твоего собственного труда».

На берегу реки Ик стоит здание корлыхановской электростанции. Лампочка Ильича, радио, кино, книги и газеты прочно вошли в быт колхозников.

Над приземистым старым кирпичным зданием, в котором когда-то помещалось корлыхановское училище, надстроен второй этаж. Сейчас в этом измененном до неузнаваемости здании помещается детский дом для детей, родители которых погибли во время Великой Отечественной войны. Теплыми летними вечерами веселый детский смех доносится из старого тенистого сада, который до сих пор любовно зовут в Корлыханове «Садом Михаила Андреевича».

Широко раскрыв пытливые глаза, жадно слушают дети рассказы о том, кто полвека назад в страшную, беспросветную пору принес в темное, глухое село светлый луч разума, знаний и надежды; кто тогда своими руками посадил эти шумящие теперь густой листвой деревья; кто, как заботливый садовник, в течение всей своей жизни любовно выращивает самую величайшую драгоценность нашего советского общества — людей, строителей, созидателей, творцов, зодчих…