Удар из Зазеркалья

Глава пятнадцатая

Машина Базила, легко преодолев подъем, углубилась в колдовской сосновый бор. Под воздействием теплого утреннего солнца повсюду в воздухе разливался живительный озоновый бальзам. Наверху, возле выбоины, он остановился.

— Это случилось здесь?

— Да, — ответила сидевшая рядом с ним Гизела и посмотрела вниз, на выбоину, которая после ночной бури была до краев наполнена жидкой грязью. Она начинала подсыхать, ее поверхность покрылась гладкой корочкой, на которой лучами расходились трещины. Чуть дальше этого леска дорога сворачивала влево и бежала дальше между двумя стенами тянущихся к небу сосен, выстроившихся чередой, словно шеренга солдат, замершая по команде «смирно!» Над верхушками деревьев кружились чайки, купаясь в солнечных лучах, и радостно кричали. До слуха доносились размеренные удары волн, — казалось, что лев, оставив свою игривость, сотрясал воздух мощным утробным рычанием.

— Любой адвокат защиты разгромит в пух и прах все свидетельства об опознании, составленные на мимолетном взгляде, да и то при свете автомобильных фар, — сказал Базил. — И Сиерсу это хорошо известно.

— Это была Фостина, — Гизела отбросила пряди волос с висков, обнажив голубые вены, и прижала их подушечками пальцев, словно хотела унять пульсирующую головную боль. — Я четко видела ее лицо, глаза, как вот сейчас вижу твои.

— Но ты ведь видела ее какое-то краткое мгновение! — напомнил ей Базил.

— Я почувствовала удар от соприкосновения с ней машины, а затем, когда я вышла, то ни рядом, ни вокруг никого не было.

Гизела уронила руки на колени, закрыла глаза и прислонилась затылком к изголовью сиденья. Ветер беспечно поигрывал ее волосами.

— Фостина умерла… от сердечного приступа, — продолжала она. — Перед твоим приездом лейтенант Сиерс заметил, что, к сожалению, коллапс произошел в такое время, когда вокруг никого не было и никто не мог оказать ей помощь. Ее, вероятно, можно было спасти, если бы вовремя вызвали доктора… А не считаешь ли ты, что существует какая-то иная причина ее смерти, которая заставила се умереть именно здесь и именно при таких обстоятельствах. Даже люди с очень больным сердцем не падают замертво просто так, без всякой причины, не так ли? По крайней мере пока на них не обрушится какое-то дополнительное напряжение или не выпадет какая-то дополнительная нагрузка на сердце.

— Она сама внесла чемоданы в холл, — напомнил Базил.

— Но это не такой большой груз.

— Она устала после поездки и всех терзаний, выпавших на ее долю за последние годы.

— Сомневаюсь! — Гизела широко открыла глаза и, не поднимая головы, устремила взгляд в бездонную голубизну над верхушками деревьев. — Разве современная медицина не утверждает, что физическая смерть — это длительный процесс, а не внезапный акт, как это обычно выглядит в глазах закона?

— По закону смерть наступает тогда, когда останавливается сердце и прекращается дыхание, — ответил Базил. — Но выражение «Rigor neortis» переводится как «борьба мускулов со смертью», которая ведет к окоченению трупа. Эта стадия процесса умирания происходит уже после остановки сердца и дыхания. Во время войны русские физиологи сообщали о своих опытах по оживлению солдат час спустя после наступления официально зафиксированной смерти с помощью реанимации сердечной мышцы.

— Ну вот! Видишь, зафиксированная законом смерть — это чистой воды фикция! Детально разработанный ритуал захоронения заставил цивилизованных людей позабыть о том факте, что умирание — это длительный, медленный процесс, проходящий в естественном состоянии человека. Может, то, что мы называем «умиранием», относится, по существу, к процессу разложения, и до исчезновения тела нельзя считать человека на самом деле мертвым. Адвокаты и судебные медики утверждают, что «момент смерти» наступает в определенный отрезок времени, но на самом деле это — отнюдь не мимолетное дело… Это постепенное разложение той организующей силы, которая обеспечивает телу заданный ритм роста и температуры, которая поддерживает его функционирование как человека, отдельной личности. Последний вздох, — это еще не конец жизни, а лишь начало умирания, то есть того процесса, который отнюдь не заканчивается прежде того как истлеет тело.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Фостина умирала медленной смертью? Настолько медленной, что смогла пройти по дороге какое-то расстояние, затем вернуться домой, где наконец с ней случился удар?

— Нет, я имею в виду другое, — Гизела вытянула ногу, обутую в элегантную туфельку из коричневой кожи аллигатора, запачканную грязью. — Подумай только, ведь на ее обуви не было следов грязи. Туфли ее были сухими и чистыми. Не было ни одного мокрого пятнышка ни на одежде, ни на чулках.

— Ну и что?

— Если настоящая смерть — это продолжительный и медленный процесс, если учесть, что возможно появление какого-то нематериального человека, то мог ли такой феномен пережить официально зафиксированную смерть материального тела в течение нескольких секунд? Тем более, если такая смерть оказалась насильственной, а не реальной, истинной смертью?

Базил улыбнулся.

— Ну вот, что и требовалось доказать. Начинаем толковать о происхождении привидений.

— Что ты имеешь в виду?

— С исторической точки зрения идея двойника живого человека, судя по всему, возникла прежде представления о двойнике мертвеца. Большинство астрологов считает, что идея двойника первоначально появилась благодаря тем изображениям самих себя, которые мы видели в сновидениях. Как только примитивные греки и египтяне поверили в свои «ка» и «eidolon», то они сделали и следующий шаг — они захотели узнать, умирает ли такое нематериальное изображение одновременно со смертью самого тела? Или же оно может продолжать жить самостоятельно. Отсюда возник тот страх перед привидениями, который и заставлял древних римлян говорить о мертвецах либо только хорошее, либо просто молчать. Постепенно под напором времени и потока новых идей подобные представления трансформировались в надежду на бессмертие.

— Очень хотелось бы установить точное время остановки сердца Фостины.

— Зачем?

— Я хочу выяснить, случилось ли это в тот момент, когда я почувствовала, как задрожал автомобиль после удара и отключились фары.

Базил повернулся к ней, не скрывая своего удивления.

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— Меня не покидает одна мысль. Не умерла ли настоящая Фостина в результате шока, полученного в тот самый момент, когда моя машина столкнулась с ее блуждающим образом? Не был ли этот удар нанесен по бесплотной тени, и в результате погубил материальную субстанцию?

Базил отрицательно покачал головой.

— Мы ведем с тобой беседу, странную для двух нормально мыслящих, взрослых и хорошо образованных людей в двадцатом столетии. Это всего лишь отзвук мифов, собранных в «Золотом горшке». Старинные тотемистические сказания, например, о девушке, которая умирает, если срубают иву, или о мужчине, который появляется без правой руки, после того как какой-то охотник отсек топором лапу волку. Примитивные люди верили, что двойник может вселяться в животное или растение, или даже в камень, и что человеку предстоит испытать немало страданий, или даже вообще умереть, если насильно разрушить временное обиталище его двойника.

Гизела повернулась к нему и улыбнулась, вероятно, осознав всю шаткость своей фантазии.

— Но я же видела женскую фигуру на дороге. А ты нет. Поэтому я никогда не смогу заставить тебя поверить, насколько все было реально. Но ты-то можешь привести свои объяснения?

— Пока нет. Но мне хотелось бы еще выяснить некоторые обстоятельства.

— Например?

— Почему вообще Фостина явилась сюда, в этот коттедж, в это время? Ведь я настоятельно советовал ее оставаться в Нью-Йорке еще несколько дней. Мне казалось, что она вняла моему совету.

— Разговаривая со мной по телефону, она упомянула о встрече с кем-то в этот уик-энд. Она даже хотела познакомить меня с этим человеком. Но я не знала, смогу ли приехать.

— Итак, она отправилась одна сюда, — добавил Базил, — а смерть уже поджидала ее здесь…

— А смерть уже поджидала ее здесь… — медленно повторила его слова Гизела. — Но в чьем облике? Как все это могло произойти?

— Не знаю, — он посмотрел на ее тонкое лицо, темные глаза с тяжелыми ресницами. — Я отвезу тебя в деревенскую гостиницу и дам тебе снотворное. Позвоню ближе к обеду…

Местный ресторан находился в привлекательном, выкрашенном белой краской рубленом доме, стоявшем на небольшом пригорке в саду с высокими тенистыми деревьями. Из застекленного крыльца в сумерках прорывался яркий веселый свет, а там, за стеклом, стояли столы с блестящими приборами и белоснежными салфетками.

Гизела сделала глубокий вдох, глотнув свежего сельского воздуха, и сказала:

— Трудно поверить, что это — тот же мир, который предстал передо мной вчера, — непрерывный дождь, грязь, слякоть, темнота, тело Фостины, неподвижно лежащее на полу. Ужасная картина.

Базил внимательно изучал карту вин. «Я закажу белого бургундского. Это отличное вино, если только оно здесь не прокисло. Нужно проглотить несколько стаканов и забыть всю эту кошмарную ночь».

— А куда девалась миссис Лайтфут, покуда я спала?

— Вернулась в Бреретон. Сиерс дал ей обещание, что сделает все возможное, чтобы избежать упоминания ее школы в газетах. Ведь это очень ее волновало. Вопрос чести.

— Видишь, даже она неспособна сохранять хладнокровие в подобных ситуациях. Вспомни, как она раздавила стекла пенсне.

— Она очень испугалась. И я, кстати, тоже. Но через недельку-другую она вытеснит все эти неприятные воспоминания из памяти. Именно так поступают люди, которых такие мрачные картины пугают.

— Моя машина сильно повреждена? Ведь я ее одолжила.

— Короткое замыкание, как ты и предполагала. Теперь она стоит в гараже. Завтра можешь отправиться на ней в Бреретон.

— А почему не сегодня вечером?

— Сегодняшнюю ночь ты проведешь в гостинице. Я все уладил с миссис Лайтфут. Ведь и ты перенесла серьезный шок, и тебе следует хотя бы сутки отдохнуть и прийти в себя.

— А ты…

— Я хочу в последний раз осмотреть коттедж, — теперь, когда там нет полицейских. Сиерс оставил мне ключи.

Официант принес бургундское, и Гизела сделала маленький глоток из бокала. Глаза у нее заискрились, и щеки слегка порозовели.

Базил, взяв ее за руку, прижал ее к столу.

— Ну вот, совсем другое дело! — В эту минуту он был совершенно счастлив и полностью душевно умиротворен. Но счастье длилось всего минуту. Когда официант отошел от стола, его место тут же занял какой-то потрепанный странный тип.

— Мисс фон Гогенемс?

Гизела посмотрела на него, и румянец на ее щеках тут же пропал.

— Я вас слушаю.

— Я репортер из «Нью-Йорк дейли рефлектор». Не могли бы вы рассказать о том, как столкнулись с Фостиной Крайль по дороге вчера ночью?

Базил сильно сжал руку Гизелы. Его суровый взгляд запросто мог бы испепелить этого незадачливого молодого человека.

— Мисс фон Гогенемс не делает никаких заявлений для прессы.

— А вы кто такой? — поинтересовался озадаченный репортер.

— Моя фамилия Уиллинг.

— Базил Уиллинг? Психиатр из конторы окружного прокурора?

— Вот именно.

— Вы приходитесь родственником мисс фон Гогенемс?

— Нет. Мы с ней помолвлены.

— Ах вон оно что, — смутился репортер, но не надолго.

— Об этом можно сообщить?

— Пожалуйста! Но, к сожалению, другой информации мы вам дать не можем. Вы меня понимаете?

— Конечно, конечно. Прошу прощения, — и молодой человек заспешил к выходу. Базил слышал, как он выпытывал у метрдотеля, где находится ближайший телефон.

Теперь на щеках Гизелы пылал пунцовый румянец, который еще больше оттенял ее темные глаза, добавив им блеска. Она сказала каким-то еле слышным, застенчиво-непорочным тоном:

— Довольно странный способ делать предложение о браке…

— Прости. Но мне понравилась эта идея, если принять во внимание все сложившиеся обстоятельства.

— Значит, ты не оставил мне ни единого шанса, чтобы отклонить его? Не так ли?

— Конечно, нет. Ну а ты этого хочешь?

— Нет.

— Ты, конечно, имеешь в виду «да»?

— Ну — да!

Они оба рассмеялись, испытывая удовольствие от своего глуповатого смущения, понимая, что все сказанное здесь — отнюдь не верх остроумия. Они просто сидели и смотрели друг на друга, позабыв о стоящем на столе вине и обо всем остальном в этом мире.

Вдруг легкая тень набежала на глаза Гизелы.

— Послушай, а откуда ему все известно? Ведь Сиерс обещал мне ничего не сообщать репортерам.

— Об этом мог рассказать не только Сиерс. Детали твоих свидетельских показаний могли каким-то образом просочиться, скажем, через полицейских или через того же таксиста. Репортеры собрали все в кучу и представили собранный материал Сиерсу. Тот не осмелился отрицать. Кроме того, он мог посчитать, что такая реклама могла напугать тебя и заставить придумать иную версию. Вероятно, он уверен, что все это — лишь игра воображения. Но если он этого не добьется, то потребует, чтобы ты с помощью своего же воображения отказалась от своих показаний. Ибо твой рассказ — единственная невразумительная часть его донесения. Если ты возьмешь назад свои показания, то оно превратится в убедительный отчет о случае естественной смерти, что поставит крест на всем этом странном происшествии. На обратном пути в гостиницу мы купим вечерние газеты и увидим, как много он наболтал репортерам. А сейчас давай продегустируем это замечательное французское вино, которое, скорее всего, из Калифорнии, и закусим нашим английским палтусом, который, скорее всего, является местной камбалой…

Им не удалось отыскать ни одного газетного киоска до самой гостиницы. На прилавке лежали только две нью-йоркские газеты, два таблоида, чьи лихие репортажи о городской жизни столь дороги сердцу скучающих фермеров и рыбаков.

Но, слава Богу, хоть такие были. В одной газетке говорилось, что Гизела — красивая австрийская княгиня. Другая описывала ее как одну из многих алчных иностранок-беженок, которые отнимают работу у стопроцентных американцев. Но обе трактовали инцидент как простое несовпадение свидетельских показаний, — Гизела утверждала, что она видела Фостину на дороге, в то время как таксист божился, что оставил ее в доме. Вероятно, ни Сиерс, ни репортеры этих газет ничего не знали о тех таинственных историях, связанных с Фостиной, которые циркулировали в Мейдстоуне и Бреретоне.

Базил слегка вздрогнул, представив на минуту, что сотворили бы со всем этим эти газетенки…

По дороге к коттеджу он остановился у гаража и лишний раз убедился, что машина Гизелы будет к утру отремонтирована. Долговязый селянин в джинсах, прислонясь спиной к бензоколонке, при свете рабочей лампы читал худшую из двух газет.

— Машина почти готова, — сказал он, делая шаг навстречу. — Читали вечерние газеты?

— Да, читал.

— Забавно.

— Да, конечно.

Он помялся в неуверенности, его бледно-серые глаза шарили по лицу Базила в поисках какого-то поощрения.

— И такое происходит не впервые.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… — он принялся изучать жирные масляные пятна на асфальте. — Есть что-то странное в этой мисс Крайль. Однажды поздно вечером я ехал на своей развалюхе и увидел ее на дороге. Она была одна. Я догнал ее, остановился и предложил подбросить к дому. Но сна продолжала идти вперед, не останавливаясь, словно и не слышала меня. Ну, мне стало обидно. Само собой разумеется, моя развалюха не Бог весть что, но все же она пока на ходу. Ну, я поехал дальше. Потом, неделю спустя, она приехала сюда на воскресенье. Это было, когда она работала в какой-то школе в Коннектикуте. Я столкнулся с ней на почте, напомнив ей о том, что между нами недавно произошло. Она ответила, что я, вероятно, ошибся, приняв ее за кого-то другого. Она сказала, что не была здесь с прошлого лета. Странно, не правда ли?

— Да, довольно странно.

— Вам приходилось слышать прежде о чем-то подобном?

— Не припоминаю.

— Моя бабушка — уроженка горной Шотландии. И вот она утверждает, что подобные вещи происходят перед тем, как кто-то должен испустить дух. И вот вам, пожалуйста, мисс Крайль ушла от нас…

Базил заметил, что древние табу, запрещавшие говорить открыто о смерти или зле, очень сильно укоренились в сознании этого человека. Испустить дух… ушла от нас… Могли ли такие эвфемизмы сделать самое ощущение смерти более удобоваримым для всех? Спокойно, громким голосом Базил сказал:

— Лучше не говорите об этом городским репортерам. Они вам, конечно, не поверят и высмеют все эти ваши истории. Поймите, это — совсем ненужная реклама для вашей мастерской, принимая во внимание будущий летний сезон, когда сюда, на берег океана, потянутся тысячи людей из города…

Базил подъезжал к сосновому бору на самой малой скорости. Машина плюхнулась в выбоину и выскочила на другую сторону без всяких приключений. Но сегодня ночью, даже если бы погас внезапно свет его фар, он не смог бы улизнуть из бора незамеченным, так как новая, еще тонкая и острая, словно серебряный серп, луна вовсю светила над макушками деревьев.

В лесу он вышел из машины и стал наслаждаться дивной красотой пейзажа и тишиной. Белый песок отливал серебром в лунном свете. Несколько полосок серебряной пены переливались на всем пространстве этой темной, гремящей бездны, которая называлась океаном. Южный бриз шелестел в оливковых деревцах, растущих у дома, а в нем самом, примостившемся на жердочке дюны, было темно и тихо. Прекрасное место для отшельника, поэта или парочки влюбленных.

Базил вышел из машины, захлопнув дверцу. Ее стук оказался удивительно громким в этой настороженной тишине. Даже звук его шагов, когда он взошел на крыльцо, казалось, усиливался многократно. Он вставил ключ в замочную скважину, тот легко, беспрепятственно повернулся. Базил отворил входную дверь и помедлил, прислушиваясь к царящей внутри мертвой тишине. Он был уверен, что, кроме него, здесь никого нет. Если бы здесь был кто-то еще, то и тишина была бы иной, одушевленной, домашней, пусть даже не выдающей ни одного легкого движения гипотетического обитателя.

Он стоял на том месте, где находился всего двадцать четыре часа назад. Когда Фостина оставила ключ в двери и вошла сюда, в холл, дверь оставалась распахнутой настежь, а буря продолжала неистовствовать вовсю за ее спиной. Затем она, пройдя через холл, зажгла лампу, стоявшую на столике для телефона. Он поступил точно так же. Теперь он мог хорошо представить себе, сколько сюда поступает света от включенной лампы после наступления темноты. Все его расчеты подтвердились. Резкое желтоватое сияние на уровне талии. Выше этой линии тени растворялись в темноте где-то на потолке и на верхней площадке лестницы. Он повернулся и прошел под аркой, повторяя ее маршрут. Потянулся рукой к выключателю на стене, но света не включил. Он продолжал спокойно, не двигаясь, стоять, на расстоянии вытянутой руки от стены, а затем повернулся лицом туда, куда, вероятно, смотрела Фостина перед тем, как ее постиг удар.

И здесь мощность освещения была такой же, как он предполагал. Приглушенный свет в первой комнате и какой-то испещренный тенями сумрак во второй. При таком слабом освещении эти белые деревянные панели, бело-зеленые обои и розоватая мебель являли какую-то приятную, радостную картину. Никакого намека на что-то зловещее, неожиданное… и все же где-то здесь таилась смерть, поджидала ее, Фостину… Но как это было на самом деле? Как все произошло?

Несколько минут он стоял тихо, оглядываясь вокруг, и предавался размышлениям. Казалось, эта славная комнатка обладала своим неуловимым, неприметным лицом, за которым теснились все ее тайны. Но, может, она выдаст ему хотя бы одну.

Наконец, он нажал на выключатель. Белый круглый шар над головой загорелся ярким желтым светом, залил первую комнату, оставляя следующую чуть более темной, но и в этих сумерках можно было без труда отчетливо различить любую деталь. Вчера Сиерс заменил перегоревшие лампочки, которые так напугали Гизелу.

Базил побродил по комнатам, изучая детали интерьера. Дом отличался ухоженностью. Чистые и свежие занавески, вероятно, совсем недавно были доставлены из прачечной, коврики и чехлы для мебели, тоже чистые, хотя и немного поблекшие после неоднократных стирок. Белые панели были покрыты плотным древесным лаком и, вероятно, неоднократно перекрашивались малярами-профессионалами. Нигде не было заметно ни трещинки, ни волоска от кисти, ни вздувшейся капельки краски на глазурованной поверхности. Единственный изъян — несколько царапин, оставленных на деревянных рамах, удерживающих дверные стекла в двустворчатых дверях, разделявших обе комнаты. Эти царапины были настолько тонкими, такими незаметными, что, казалось, были сделаны острой штопальной иглой. Они, по-видимому, появились здесь совсем недавно и были совершенно свежими.

Базил выключил верхний свет под потолком и включил настольную лампу. В плетеной корзине рядом с камином лежали поленья и лучины для растопки. Он сложил пирамидкой дрова и, бросив туда куски бумаги, зажег огонь в камине. Подвинул кресло ближе к огню. Зажег сигарету и откинулся на спинку, не спуская глаз с потрескивающих поленьев. Погрузившись в свои мысли, он и не заметил, как огонь ослаб, начал чахнуть. Тишина казалась еще более всеохватывающей, прекратилось даже потрескивание дров…

Он пошарил в кармане, пытаясь отыскать еще одну сигарету. Она оказалась последней в пачке. Он закурил, задрав кверху подбородок, выпустил изо рта струйку дыма. Его голова покоилась на высокой спинке кресла. Такая поза заставила его направить свой отсутствующий, рассеянный взгляд на зеркало, висящее над камином. В нем отражались арочные своды входа в холл. Он даже не заметил, как сигарета выпала из пальцев.

Как долго стояла эта молчаливая фигура в затемненной арке спиной к холлу? Высокая худая фигура в легком пальто. Темная шляпка оттеняла ее лицо, в котором не было ни кровинки, — и глаза умершей здесь женщины — Фостины Крайль. Так как он видел отражение этих глаз в зеркале, то, вероятно, и они, эти глаза, его тоже видели. Он тут же вспомнил свое наивное удивление, когда давным-давно, еще в детстве, ему впервые сказали: если видишь кого-то в зеркале, то этот человек может видеть тебя, если даже ты себя не видишь…

Но существовало ли это изображение только в зеркале? Если фигура повернет голову, то будет ли под аркой также пустынно и тихо? Может, он случайно заснул, предавшись у огня своим размышлениям?

Фигура в зеркале вдруг шевельнулась. За спиной Базила стояла полная тишина, но он почувствовал нечто другое, нет, не звук, а тонкий запах лимонной вербены.

Базил, не двигаясь с места, произнес:

— Лучше вам войти.