Уходи, но останься... (СИ)

Глава 28

Он

— Как дела с Ксюшей? — интересуется Дима. — Собираешься к ней?

— Да, — отвечаю, не отрывая взгляд от бумаг. — А что? В чем дело?

— Ни в чем, — голос друга звучит немного удивленно. — Ты очень остро реагируешь, остынь. Просто переживаю за старого друга и босса. На тебя столько всего свалилось в последнее время.

— Да, ты прав.

Заставляю себя отложить ручку в сторону, у меня уже кисть ноет от подписывания бумаг. Накопилось куча всего, сложности на личном фронте. Я, ожидаемо, ударился в работу. Понимаю, что трудоголизм не избавит меня от проблем, не решит их ни на грамм, но все-таки убегаю в работу. Пока убегаю… Так проще игнорировать совесть, которая не дает покоя.

— Что с Давидом?

Вот опять.

Укол.

Болезненный укол.

— Пока ничего, — отвечаю скупо. — А чего ты хотел услышать, Дим?

— Илья, у тебя нездоровый вид. Ты почти не спишь. Хватит третировать себя и сотрудников. Они уже боятся попадаться тебе на глаза, драконишь всех по поводу и, в особенности, без повода!

— Думаешь, я на работе срываюсь?

— Дружище! — говорит Дима серьезным тоном. — Я не думаю, я знаю это. Вижу, как ты себя ведешь, и знаю, что за этим скрывается. Давай начистоту, что тебя гложет?

Дмитрий поднимается и машет мне рукой, мол, вставай.

— Пошли. Уже слишком поздно. Ты на время совсем не смотришь, — говорит он. — Прогуляемся, в баре посидим, как в былые времена. Потрындим…

— Мне трындеж не поможет.

— А молчать поможет? Я недавно наткнулся на одну статейку и прочитал, что люди, которые замалчивают свои проблемы, игнорируют боль, уходят в работу, игнорируя сложности, в большей степени подвержены сердечным приступам.

Я поднимаюсь, хватаю пиджак. Выхожу следом за другом, но не могу его не обматерить:

— Да чтоб тебя! Хватит говорить мне о сердце, эта тема для болезненная, знаешь же!

— Знаю, — кивает Дмитрий. — Поэтому намеренно поднимаю самую муть со дна. Кто-то же должен…

— Кто-то же должен! — передразниваю. — Где ты был раньше?

— Рядом, — отвечает он честно. — И много раз тебе говорил, когда ты еще к сыну Карины бегал, чтобы ты определился. Ведь Карина эта всем видом старалась показать, будто вы спите. До чего прилипчивая… — жалуется. — Ни одну возможность оказаться рядом с тобой не упускала! Я от нее пострадал не меньше тебя.

— Что?! Что она сделала?

— Шучу я, шучу! Расслабься… Но, правда же, она проходу не давала твоим самым близким друзьям. Всеми правдами и неправдами на общие праздники старалась попасть. В последнее время это уже клиникой начало попахивать, честное слово. Я… — прикладывает руку к груди. — Очень рад, что ты распутал этот клубок проблем.

Я молчу, мы идем вдоль торгового центра, курим. Прячусь за затяжками, маскируя ими молчание. Дима и прав, и не прав одновременно.

Распутал ли я клубок проблем?

С одной стороны — да, распутал. С другой стороны — попал в еще одну ловушку внутри себя, совесть меня гложет.

На эмоциях было легко сказать, заберите Давида, вы, его бабушка и дедушка! Мол, я к нему никакого отношения не имею. А на деле… Я ведь проникся пацаном, его жизнью, проблемами, за здоровье его переживал, считал своим.

Тесты, которые я провел дополнительно, подтвердили, что я не имею к нему никакого отношения, как биологический родитель.

Я сделал эти тесты, чтобы заставить совесть замолчать, но она не дает покоя. Ни она, ни сердце… Там тоска и привязанности, которым не должно быть места… Не должно! Но вырвать с корнем не получается.

— По пацану скучаешь? — уточняет Дима. — Знаешь, он тоже… по тебе скучает.

— Ты-то откуда знаешь? — усмехаюсь с грустью.

— Навещал. Бабка с дедом стараются, изо всех сил. Но пацан по тебе грустит…

— Вот не надо! Не надо, Дим, прошу тебя! Я поступил так, как должен был поступить! Я люблю Ксюшу и не собираюсь терять ее из-за ложных привязанностей к ребенку! Она не должна терпеть чужого малыша, проблемного… Я не хочу терять возможность сделать ее, черт побери, счастливой! Наконец, счастливой! Без тайн и секретов, без лжи и обмана… Я сам был отравлен этой ложью, был нечестен с ней… Я во многом отказывал себе, ей, нам отказывал. Мы заслужили счастье. Мы его… достойны.

— Но ты не похож на счастливого, уж прости. Не знаю, с каким выражением лица ты навещаешь Ксюшу. Но если именно с таким, дружище… То ты никогда не сделаешь свою девочку счастливой! Никогда, запомни.

— Эй, специалист по счастью! Ты-то сам можешь назвать себя счастливым? У тебя нет отношений…

— У меня непостоянные отношения с новыми девушками и постоянно-временные встречи с бывшей. Это такая взаимозависимость, когда врозь не получается и вместе быть невозможно. Но, в целом… Не знаю, да, временами я счастлив. Мне кажется, значение счастья преувеличивают.

— Вот как?

— Оно слишком неуловимое. И точно непостоянное. Сегодня я с трудом высидел на твоем блиц-опросе, так по малой нужде приспичило, что когда сходил, почувствовал себя счастливым!

Смеюсь.

— Тьфу, пошляк! Ты снова все испортил! Почему я тебя терплю до сих пор, скажи?

— Потому что я вытаскиваю тебя из скорлупы и заставляю смотреть на вещи иначе. Знаешь, никто не требует с тебя, чтобы ты взял пацана на себя, усыновление или опекунство. Но бросить пацана в неведении — это неправильно. Он остался без бешеной мамки и без папки, который нет-нет, но приходил…

— Давид не поймет. Он еще мал.

— Он у тебя не умственно отсталый же. В росте уступает, в бокс или в хоккей никогда гонять не станет, спортсменом не станет. Но у него может быть другое будущее… И ты, как тот, что назывался его отцом, должен поддержать его.

— Я считаю, что это должны решить мы с Ксюшей.

— Нет. Это между тобой и мальчишкой. Реши для себя, и только потом, к своей жене. Иначе ты себя съешь… Сам себе вредителем станешь.

Доля правды в словах друга имеется. Ведь ситуация у меня не рядовая, и я не такой бесчувственный чурбан, не железный и не с каменным сердцем, как бы ни убеждал себя, что мне больше не стоит видеться с Давидом, это не помогает.

Я будто не завершил это дело до конца, и оно мучает меня постоянно. Кроме того, никак не могу отделаться от мысли, что отец чувствовал себя виноватым из-за того, что обманывал меня и решил уладить все деньгами, искупить свои грехи рублем, но, если быть честным, эти деньги он мог бы завещать своему сыну — Давиду! Почему он так не поступил? Ушел, оставив здесь сплошную неразбериху, а мне теперь расхлебывай и чувствуй себя кругом виноватым, что дал себя обмануть, что пустил все на самотек, что убегал от вины и малодушно считал: потом успею решить.

На следующий день я все-таки решил навестить Давида.

Чувствовал себя обязанным, где-то даже ответственным за его жизнь. Накуролесили взрослые и бросили мальчишку…

Волнуюсь перед встречей. Родители Карины так всполошились, узнав, что я хочу проведать Давида. Мне кажется, они перепугались и встречают меня так, словно я — их палач…

Неужели у меня такой грозный и мрачный вид?

Давид рад мне, у него много вопросов, на которые я пока для самого себя еще не ответил. Точно знаю, что буду навещать его время от времени, но не возьму в свою жизнь целиком.

Просто пока пытаюсь найти подходящие слова…

Возле самого сердца исходит теплая вибрация от телефона, лежащего во внутреннем кармане пиджака.

Ксюша написала: «Илья, я хочу тебя увидеть…»

Ни слова больше, но я чувствую, что она хочет мне что-то сказать.