Украинские народные сказки

⠀⠀ ⠀⠀ Сказка о Правде в панской усадьбе ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

ы бы, дядько Осип, еще нам о правде спели!

— Эх, правду! Где уж эту правду найдешь! Она такая, эта правда, голубчик, что иной раз и кривдой обернется. Бог с ней! Да там про панов, знаешь, такое, что…

— Да ты, дядько, чего меня опасаешься? Ничего, пой себе на здоровье, я сам эту песню пою, она у меня ведь записана.

— Нет, нет, дядько, не бойся: они ничего, им говори, что хочешь, и пой… они и сами…

— Оно, конечно, если умные люди… А вот вышла у меня раз история с этою правдой… Да и я-то не промах! Был это я в Нежине, хожу утром по дворам: зайду то в один, то в другой, где сыграешь, где духовное споешь, а где только помолишься; известное дело, нашему брату с миру приходится жить подаянием.

Вот входим в один двор, слышу — крик такой, что и не приведи господи! Прислушался, да и малый тоже шепчет, — известно, он видит, а это барыня крестьянку свою муштрует (тогда крестьяне еще крепостными были и все такое), значит, барыня так, что и боже ты мой! Я оттуда. «Да ну вас», — думаю. Вдруг слышу — барыня хвать ту крестьянку по щеке, а потом второй раз и третий да все приговаривает: «Врешь, шельма, врешь!»

А та девка как заголосит.

— Вот такая, — говорит, — все у вас правда! Вон старец убогий на дворе (заметила меня, значит); вы ему скажите, чтоб он вам о правде спел, вот у него правда так правда, уж не такая, как ваша!

Барыня будто и успокоилась, давай меня звать:

— Иди спой правду. Какую ты там правду умеешь?

— Что ж, — говорю, — сударыня, песня эта важная, трудная, коль дадите три копеечки, то и спою.

— Ну, пой, — говорит, — еще торговаться будешь!

— Нет, пока не дадите, не запою. — А я знаю, значит, что как спою я все по правде, то уж и не получать мне денег, да еще и в шею вытолкает. Долго она приставала и бранилась, мужиком обзывала, а я — нет, да и нет; пришлось ей вынуть три копейки, дала мне. Я эти три копейки сразу же в карман, потом достал из-под полы лиру, уселся себе поудобней на крылечке.

— А ну-ну, — говорит барыня, — послушаем, какая там у тебя правда!

— И послушайте, — говорю. И начал я. Вот как пропел, что

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

да еще:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

и:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Тут моя барыня так и взбесилась, как раскричится на меня:

— Ах ты, такой-сякой, — говорит, — сын, как ты смеешь, грубиян, петь мне такое! Вон! Ишь ты, — говорит, — шельма, — это уже на ту бедную крестьянку, — сама собачья дочка и такого же собачьего сына нашла. Постой же, покажу я тебе правду.

И опять на меня:

— Вон, — говорит, — мерзавец, гоните его в шею!

А тут, значит, как заиграл я, вся дворня сошлась: лакеи, кучер. Я поскорей к калитке, ну вас к черту! А она все кричит:

— Гоните его, грубияна, в шею, в шею!

Ну, конечно, люди те видят, что я не виноват, за что ж им и бить-то меня? Один, правда, какой-то догнал меня у самой калитки да легонько за шиворот (это, вишь, барыня чтоб подумала, что он ее и вправду послушал), да и говорит мне:

— Ступай скорее с богом, старче: вишь, как стерва взбесилась, чуть не лопнет.

Так я благополучно и выбрался. Хорошо еще, что я человек уже битый, этих панов знаю хорошо, так вот три копейки и у меня, а то бы и копейки не дала. Вот какая была у меня история с этою правдой.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Разбойник ⠀⠀ ⠀⠀

ил разбойник, и ходил он двенадцать лет по свету, чтобы кто из попов наложил на него покаяние за грехи. А который не соглашается — того он и убьет. Так за двенадцать лет убил он двенадцать попов.

Пришел к тринадцатому, чтоб тот наложил покаяние, и похваляется, что столько попов убил. Перепугался поп и говорит:

— Ну наложу я на тебя покаяние. Ступай, — говорит, — ко мне в сад, растет там яблоня с семью отростками, ты сруби ее, поруби на мелкие куски, подожгли положи на огонь сверху руки по локти, а ноги по колена.

Разбойник так и сделал, и обгорели у него руки и ноги. Потом приносит ему поп медную бадейку и говорит:

— На тебе и носи в этой бадейке двенадцать лет воду и поливай яблоню, пока она не вырастет и не уродит.

И лазил разбойник двенадцать лет на карачках с бадейкой, все носил воду и яблоню поливал. Спустя двенадцать лет отросли у него руки и ноги.

Пришел разбойник к попу и рассказывает, что яблоня так уродила, что даже ветки пришлось подпирать. Поп ему говорит:

— Теперь ступай да тряхни ее двенадцать раз, чтоб все яблоки до одного попадали, тогда все грехи свои искупишь.

Тряхнул разбойник яблоню двенадцать раз, так яблоки и обсыпались, только два и осталось.

Спрашивает тогда разбойник у попа:

— Что оно за знак — все яблоки попадали, а два осталось?

Поп объясняет:

— То отцовы и материны грехи. Чтоб искупить грех отца-матери, ты наймись ко мне или берись год овец пасти.

Разбойник согласился. Вот идет он раз мимо кладбища, видит — ходит человек с палкой и тычет в могилки.

— Подымайтесь, — говорит, — собачьи дети, да ступайте на панщину!

Разбойник подошел и спрашивает:

— Ты что тут делаешь?

Тот молчит. Ударил он его раз герлыгой^[29], да и убил. Погнал тогда к попу овец и рассказывает, что убил человека.

— Какого? — спрашивает поп.

Разбойник рассказывает:

— Ходил человек по кладбищу, тыкал в могилы палкой да приговаривал: «Вставайте, собачьи дети, на панщину!»

— Ну, — говорит поп, — ты теперь совсем свои грехи искупил и безгрешным стал, ибо убил человека, которого и земля не принимает: тот человек был у помещика управителем и так сильно людей обижал да притеснял, что грешней его, видно, и на свете не было.

И отпустил поп разбойника.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Про двух братьев, бедного и богатого ⠀⠀ ⠀⠀

или-были два брата: один богатый, другой бедный. Вот приходит бедный к богатею и просит:

— Дай, брат, хлеба!

А тот говорит:

— Дай выколю тебе глаза, тогда и дам.

Тот соглашается:

— Что ж, выкалывай, а хлеба все же давай!..

Выколол богач бедному глаза и дал ему поесть. Вот пока ходил бедняк просить есть, тот ему и глаза повыколол и уши обрезал, руки-ноги отрубил, а все за тот хлеб несчастный. Вот мужик, что без ушей и без всего, покатился безглазый, вкатился в лисью нору и лежит там. Вдруг ночью как зазвенит, как засвистит, — прибегает святой Юрий с волками, лисицами и со всяким зверем. Остановился у норы, где мужик лежал, и говорит:

— Только смотрите, никому о том не рассказывайте, что я скажу вам: завтра будет такая роса, что всякий больной вылечится. Есть у царя дочка больная, если б ее той росой помазать, она бы исцелилась. И воды у людей нету, а вот если поднять в таком-то месте камень, то и вода потекла бы.

Проснулся утром мужик и как начал по траве кататься, вдруг выросли у него руки и ноги. Помазал потом глаза — начали глаза видеть. Так мазал он себя, пока совсем не исцелился, а потом набрал этой росы, пошел к царю и вылечил его дочку; и наградил его царь за это щедро. Исцелив царевну, пошел он к людям, у которых воды не было, поднял камень, и вода потекла.

Радуются люди и наградили его тоже так щедро, что стал он богатый, а тот, что был богачом, стал убогий. Ходит и хлеба просит.

— Дай, — говорит, — хлеба да выколи мне глаза, отруби руки и ноги и отвези меня в ту нору, где ты лежал.

А брат, который был бедняком, говорит:

— Не надо, бери так!

— Нет, — говорит, — отруби мне руки и ноги и отвези меня!

Что ж, надо везти! Отвез его в ту нору.

Вот звенит, гремит во полуночи — бежит Юрий, так и спотыкается и кричит зверям:

— Ах вы, такие-сякие! Все рассказали: я вас за это повешу!

А кривая лисичка шасть в нору, а там человек. Она и говорит:

— A-а, вот кто сказал!

И как вцепятся звери в того богача, вмиг его и разорвали.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Пан и приказчик ⠀⠀ ⠀⠀

ыл еще в крепостные времена такой пан, что жил одиноко, не женатый значит, а такой скупой, что и не приведи боже!..

Был у него приказчик, собака, понятно, никто его не любил — люди, значит, не любили, а пан этот души в нем не чаял. Потому что, говорю, был скупой очень, и на свете еще такого не было, а приказчик знал это хорошо, да как и не знать-то? Все о том знали! И делает, бывало, приказчик так: пошлет его пан купить что-нибудь, вот он заплатит злот^[30] или сколько там, и уже всякому видно, что злот оно стоит, и пану самому тоже, а он ему еще и сдачи копейки две-три даст, — и так во всем. Своим хозяйством пренебрегает, а ему угождает, — видно, что была уж у него какая-то думка. Ну, хорошо, проходит так, может, лет пятнадцать, а то и больше, а он все угождает, все угождает, а пан все больше его любит, больше ему доверяется; дошло до того, что все свое хозяйство в его руки передал, все ему вверил.

Вот и приходит раз приказчик к пану: так, мол, и так — рассказывает ему, это я сделал так, с тем так-то поступил, мол. А пану, как маслицем по душе, так это ему все слушать любо. Ну вот, выслушал он и говорит:

— Знаешь что, Иван или Петр? — , как там называл его. — Ты мне самый наиверный и самый родной человек, ведь родни-то у меня нету, а от знакомых добра не жди. Люди все норовят только для себя, ты один у меня лучше всех, я уже с тобою век не расстанусь и хочу теперь, чтоб ты со мною и чай пил и обедал.

А приказчик ему в пояс.

— Благодарю, — говорит, — за вашу великую милость, только спасибо, не могу я чай пить и обедать.

— Почему? — спрашивает пан.

— Не ем я, — говорит приказчик, — и не пью сроду.

Удивился пан, не верится ему. А приказчик все свое: «Не ем я и не пью сроду!»

Прошло некоторое время, думает пан о приказчике людей порасспросить, чтоб увериться, да знает, что никто правды ведь не скажет. Пробовал по дню, по два глаз с него не спускать, а приказчику хоть бы что: не ест, не пьет, а все старается. Уверился пан тогда в нем.

— Как же это ты так живешь? — спрашивает он однажды приказчика. — Ведь этак помереть можно.

— Чего ж тут помирать? — говорит приказчик. — Я такую штуку знаю, что всякий может пить и есть отвыкнуть.

— Правда? — обрадовался пан. — Так научи и меня, если можно. А то, как подумаю, сколько на эту еду уходит, чуть не карбованец^[31] в день, а как иной раз гостей принесет, то и тремя не обойдешься!.

— Что ж, — говорит приказчик, — я со всем моим удовольствием, лишь бы вы захотели.

— Да как же не хотеть, помилуй! — говорит пан. — Когда ж ты меня отучишь? — спрашивает.

— Да когда угодно, — говорит приказчик, — хоть и завтра начнем.

Дождались завтрашнего дня, запряг приказчик бричку, взял веревку и подъехал к крылечку.

— Как же ты меня отучишь? — спрашивает пан.

— Да вот так, — рассказывает приказчик, да и поехал с паном в бричке.

А там, знаете, было в верстах трех-четырех провалье да такое глубокое, что и дна не видать, выбраться из него без помощи никакими силами невозможно. Вот подъезжают они к этому провалью.

— Посидите, — говорит приказчик, — дня три или четыре в этом провалье, и уж есть никогда вам больше не захочется.

Радуется пан, что меньше расходу будет, и приказывает скорей его спустить, а если кто спросит: «Где, мол, пан?» — скажи, говорит, что поехал-де в Киев или куда-нибудь.

Спустил приказчик пана на веревке в провалье, да и поехал себе домой. На другой день только вечером приезжает к провалью.

— Ну что, пан, есть хотите? — спрашивает.

— Хочу, брат, — отвечает пан.

— Ничего, паночек, это оно так поначалу, — объяснил приказчик и поехал себе опять домой.

Приезжает опять на другой день.

— А что, паночек, есть хотите?

— Хочу, брат, сильно, — уже осердясь, промолвил пан.

— Ничего, ничего, паночек, — говорит приказчик, да и опять поехал.

Приезжает на третий день.

— А что, пан, есть хотите?

— Хочу, — кричит пан, — тащи назад скорей!

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, паночек, трудно этот день, а потом уже все равно будет, вот увидите! — да и поехал домой без пана.

Прошло после того два дня, приехал приказчик лишь на третий:

— А что, пан, есть хочется?

— Хочу, — еле вымолвил пан.

— Скоро и совсем не захотите, — промолвил приказчик и поехал прочь от провалья.

Прошло после того целых три дня. Приезжает приказчик опять:

— Ну что, пан, есть хочется?

А пан уже и слова не вымолвит, только рукой машет, не надо, мол, так или что.

Хорошо. Запряг тогда приказчик коня и приехал за ним ночью. Привез, уложил в постель, разослал к знакомым панам письма, что так, мол, и так: «Приехал-де из Киева пан и сильно ослаб, приезжайте с ним проститься».

Съехались паны, смотрят на него, спрашивают, а ему все равно, еле дышит.

— Что с вами? — спрашивают.

А пан только рукой на приказчика показывает. Все к приказчику:

— Расскажи нам о нем, ты все знаешь.

А приказчик всхлипывает, вытирая глаза.

— Ничего, — говорит, — не знаю, что с ним, бедненьким.

А пан на него опять пальцем показывает. Не разберут паны, да и все. Вдруг заметил один пан на столе бумаги и начал их читать всему панству, а в тех бумагах написано, что все движимое и недвижимое завещается дорогому приказчику. Все паны хорошо знали, что и правда приказчик его был такой, что и роднее не надо, и начали тогда успокаивать:

— Все по-вашему будет, не беспокойтесь!

А пан полежит, полежит и показывает снова на приказчика пальцем, а паны опять-таки свое:

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь: все ему будет, все!

Полежал пан день, да и отдал богу душу. Плачет приказчик, схоронив пана, и угощает всех панов, которые съехались. Паны уже приказчика не чурались, что мужик он, а всё потому, что стал он таким же паном, а может, еще и побогаче.

Вот так-то!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Пан Каньовский и баба Зозуля^[32] ⠀⠀ ⠀⠀

ыло это однажды осенью — пошла старуха Зозуля в лес за опенками. Собрала она их или, может, еще только собирать начала, осмотрелась по сторонам — а тут вдруг пан Каньовский с ружьем за плечами и собаки с ним рядом бегут. Как стояла, так и застыла на месте старуха, не шелохнется. А пан Каньовский, кого, бывало, ни встретит одного, то уж обязательно какую-нибудь пакость устроит; потому с ним и боялись встречаться.

Стоит это, значит, она, всем телом дрожит, словно в лихорадке.

— А что это ты тут, бабуся, делаешь? — спрашивает ее пан.

— О… пппен…ки сбираю, п…паночек, — насилу выговорила она.

— А как тебя звать?

— Зозуля, па…паночек.

— A-а, так ты зозуля, а я вот только ее и искал. Что ж, полезай на дерево и кукуй по-кукушечьи.

— Да я ведь старая, мне, паночек, не взобраться, — проговорила сквозь слезы баба.

— Полезай, я тебя, зозулька, подсажу.

Стала баба на дерево карабкаться, а он и давай ее арапником подсаживать. Влезла баба на дерево, стала на ветку и стоит, вся дрожит.

— Начинай куковать! — кричит пан.

— Ку-ку! Ку-ку! — закуковала баба.

А пан быстро нацелился из ружья и — бах!.. Так Зозуля с дерева и покатилась… Убил, вражий сын! Подъехал пан к бабе поближе, посмотрел, посмеялся над Зозулей и поехал себе дальше…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как Каньовский учил людей через ворота ездить ⠀⠀ ⠀⠀

елел раз пан Каньовский поставить среди пустого поля ворота, а около них — несколько гайдуков с плетьми. Вот они и следят: кто едет полем напрямик и думает: «Мне, мол, какое дело, что стоят там какие-то ворота, где нету дороги». И как закричат гайдуки:

— Сто-ой!

Бедняга останавливается, видит, что это гайдуки помещичьи. А те враз к нему:

— Ах ты, такой-сякой, куда едешь? Разве не видишь, что тут наш ясновельможный пан ворота поставил? Ты как думаешь, зачем он это сделал? Зачем средства на это тратил? А затем, чтоб такие вот дураки, как ты, не ездили бы куда попало, а чтоб ехали через ворота, как полагается!

И стаскивают раба божьего с воза, раскладывают его среди поля, отсчитывают ему двадцать пять плетей да еще приговаривают:

— Это, чтобы ты знал, как за воротами ездить.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Чертова скрипка ⠀⠀ ⠀⠀

⠀стародавние времена, еще в крепостное время, жил себе один крестьянин, звали его Иваном. Велел ему пан идти на панщину, но Ивану на пана работать не хотелось. Он бросил работу и пошел куда глаза глядят. Вот пришел он однажды к какой-то хате, она стояла нежилая в поле недалеко от села. Лег Иван в этой хате переночевать и крепко-крепко уснул. Около полуночи явились в хату черти, привели с собой какого-то музыканта и велели ему играть, а сами пошли танцевать. Музыкант играл-играл, а потом замучился, не хочется ему играть, и говорит:

— Пускай вам тот вон сыграет, что на печи отдыхает!

А был то Иван. Он уже давно проснулся и глядел ни жив ни мертв, как черти танцуют. Слыша, что музыкант указывает на него, он отозвался:

— Да я ведь играть не умею, отстаньте от меня!

Но черти как пристали к нему, прямо боже ты мой! Говорят ему:

— Не бойся! Хоть ты играть и не умеешь, а бери смычок и води, — скрипка сама заиграет.

Рад, не рад, взял Иван смычок и скрипку, начал водить, а скрипка как заиграет, вот черти и пошли в пляс дальше.

Долго ли они там танцевали, или нет, но только начали петухи на насестах крыльями хлопать, говорят черти Ивану:

— Довольно тебе, Иван, играть! А за то, что ты нас так сегодня развеселил, на тебе вот этот крючок. Стоит тебе только махнуть этим крючком, то какая бы птица ни летела в воздухе, она вмиг кинется к тебе в руки. А кроме того, возьми себе и эту скрипку.

Только сказали это черти, а тут и петухи запели — черти пропали. Переночевал Иван ночь и пошел утром дальше своей дорогой.

Встречается ему по дороге какой-то пан, но не хочет Иван уступить дорогу. Пан кричит на него с брички, а Иван говорит:

— Пан, не смей меня трогать, ты ведь не знаешь, какая у меня сила.

— А какая же у тебя сила?

— А вон посмотри — летит орел высоко-высоко, я его оттуда тотчас собью.

Вынул он свой крючок, махнул раз — орел вмиг и спустился к рукам Ивана. Видя это, пан перекрестился и уступил Ивану дорогу.

И пошел себе тогда Иван домой. Велит ему пан опять идти на панщину, кукурузу полоть и окучивать.

— Ладно, — говорит Иван, — пойду.

Пошел Иван вместе с людьми на поле. Поработали немного, а Иван потом и говорит:

— Погодите, давайте-ка немного отдохнем.

Взял он свою скрипку и как заиграл, тут все люди и ну танцевать. Скачут по кукурузе, прыгают, всю кукурузу повытоптали.

Подходит пан, спрашивает:

— Что это? Вы чего танцуете?

А Иван отвечает:

— Да я вот заиграл немного на скрипке, а люди маленько и поплясали.

Разгневался пан — и к Ивану, а тот как схватит скрипку да как заиграет, вот пан тоже в пляс. Танцует, танцует, а сам уже караул кричит, так измаялся. А Иван играет себе, играет, и что ему до того. И танцевал пан до тех пор, пока не пообещал Ивану освободить его совсем от панщины, дать ему землю, скотину, пчел и все, что для хозяйства надо. Так чертова скрипка помогла Ивану.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как волки пана съели ⠀⠀ ⠀⠀

хал раз богатый пан на четверке лошадей. Вот остановили его в лесу четверо волков и кричат пану:

— Мы хотим тебя съесть и пару твоих лошадей. А пан отвечает:

— Я дам вам съесть всю четверку, только оставьте меня в живых.

— А мы тебя не послушаем. Хоть и всех лошадей оставим, а тебя уж съедим!

— Ой, вельможные паны, уж я вас очень сильно прошу, оставьте меня на сей раз в живых: я обещаю кормить вас, буду возить вам один день коня, другой — вола, третий день корову, а на четвертый — осла и буду так вас все время кормить…

— Ну, на сей раз мы тебя милуем, но смотри, это в последний раз. А если нас обманешь, мы придем к тебе в дом и тебя съедим!

— Ну, хорошо, — говорит пан, — если я не буду вам ничего давать, то съедите меня.

Приехал пан домой и велел устроить в лесу на волков большую облаву.

Вот выехал пан на большую охоту, начал гикать, кричать и стрелять, а те четверо волков пошли тем временем к пану на скотный двор, подкрались к волам, к коровам, ну, скажем, к волам, но все разом в стойло они не пошли, решили идти поодиночке. Вскочил один волк в стойло и говорит волу:

— Я тебя сейчас съем!

А вол ему отвечает:

— А ты что ж, имеешь на то уговор, что можешь меня съесть?

А волк говорит:

— Понятно, имею. Мы с твоим паном уговорились, что тебя съедим.

Вол ему отвечает:

— Так ступай приведи сюда пана. Если пан дозволит, ты меня и съешь.

Повернулся волк, чтоб идти, а вол как ударит волка рогами и убил волка. А те трое волков как завыли, а тут и пан подъезжает.

— Вот теперь, пан, мы тебя и съедим: ты нас обманул, а больше уже не обманешь.

Вытащил пан карабин и говорит им:

— Вы думаете, что повстречали меня, как в тот раз? Нет, теперь я вас убью!

Сказал пан, выстрелил и убил волка, а те двое, один с одной стороны, а второй с другой стороны, как вцепились — и разорвали пана. А как съели пана, и говорит один волк другому:

— Уж теперь он больше не будет никого обманывать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Пан и бедняцкая дочь ⠀⠀ ⠀⠀

ил себе пан и слыл человеком весьма умным: «Дай, думает, проверим, так ли уж умны да хитры мои мужички, как я?» Позвал себе двоих — одного бедняка, а другого богатея — и говорит:

— А ну-ка, ответьте мне, мужички, что на свете всего быстрей, слаще и мягче? Ступайте домой да подумайте, а завтра приходите сюда с ответом. А кто меня не послушается, тот будет три дня привязанный за ноги висеть.

Сгорбились мужички и назад пошли. Богатей воротился домой и сразу же надумал: «Быстрей всего у ценя конь Васька, слаще всего мед из моих ульев, а мягче всего — перины».

А бедняк думал-думал, да в заплакал. Как же! — три дня вверх ногами висеть. Видит дочка, что отец плачет, и спрашивает:

— Чего это вы, тату, пригорюнились?

— Да вот задал мне, дочка, злой пан такую задачу, что ломаю-ломаю себе голову, а никак ничего не надумаю. — И рассказал дочери, что задал ему пан.

Выслушала дочь и говорит:

— Да стоит ли, тату, плакать? Ступайте да скажите ему, что быстрей всего мысль, слаще всего сон, а мягче всего кулак, ведь на чем бы ты ни лежал, а все кулак под голову мостишь.

Явились на другой день мужички к пану.

— Ну что, — говорит, — отгадали?

Тут богатей и выскочил первым.

— Как же, паночек, чтобы я да не угадал! — И рассказал, что он вчера придумал.

— Дурак! — сказал пан. — Не будь ты богат, три дня висел бы. А ну, ты!

Бедняк рассказал.

Пан удивился.

— Раз ты такой хитрый, то на тебе этот горшок, залатай мне его.

Пошел бедняк голову понуря.

Опять приметила дочка отцову печаль, да и спрашивает:

— Чего, тату, грустный, невеселый?

Так и так говорит, дал, мол, пан горшок залатать. А дочь усмехается:

— Не тужите, тату. Пойдите да скажите ему, пускай пан сперва вывернет горшок наизнанку, а потом и даст латать.

Обрадовался бедняк, побежал к пану. Вот, думает, от напасти избавлюсь. Встречает его пан и спрашивает. Рассказал ему бедняк и это. Пан так и подскочил и спрашивает:

— Кто ты таков, что так уж хитер?

— Это не я, это дочка моя.

— Дочка? А! Ну, раз она такая разумная, то пускай явится ко мне в гости таким способом: приедет и не приедет, пусть голая и не голая, и с подарком и без подарка.

«Ой-ой-ой! — подумал испуганный бедняк. — Вот так задал задачу!» — И рассказал дочке.

А та не долго думая надевает на себя сеть, которой рыбу ловят, берет зайца и голубя, а сама на барана садится.

Увидал ее пан в окно, так руками и всплеснул — голая, и не голая, едет, и не едет.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Вышел на балкон и натравливает на нее собак.

Но бедняцкая дочка не растерялась. Она пустила зайца, а собаки за ним. Потом сует пану под нос голубя. Только протянул пан руку, а голубь и улетел.

И стало пану так завидно: чтоб какая-то простая мужичка да была умнее его! И решил он ее повесить. Привязал на сухой ветке петлю, да и говорит:

— Говори, чего хочешь, а то сейчас помрешь.

— Хочу я, пан, чтоб веревку лучше привязали, а то, чего доброго, оборвется, и я сразу не задушусь. Подцепитесь вы, паночек, — если вас выдержит, значит хороша.

«А и правда, — думает пан, — это мне ничего не стоит, а перед смертью женщине я уважу, и после греха мне не будет!» И всунул он в петлю голову. А девка — хвать и вздернула. Повис пан и язык высунул.

Вот какая хитрая была дочь бедняка!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Хитрая девка ⠀⠀ ⠀⠀

ила в одном селе работящая баба. Пошла она раз по селу и набрала прясть на семь мотков пряжи. Получила за каждый моток по миске муки. Принесла семь мисок муки, испекла семь хлебов и оставила дома хлебы и дочку, а сама на село пошла:

— Помни, дочка, хлеба ешь понемножку, чтоб хватило тебе семь хлебов на семь дней.

А девка ходила по селу к другим девкам прясть. Там и давали ей все полудничать. А потом созвала она всех девок, обещая им полудник, и съели все семь хлебов сразу. Воротилась мать из села, начала дочку бить. И так начала дочка кричать, что было слышно далеко. А стояла их хата у дороги. Проезжал на ту пору пан и услышал крик. Говорит кучеру:

— Ступай будто воды напиться да разведай, что там за крик.

Входит кучер в хату:

— Что тут за драка в хате?

— Да набрала я на селе пряжи на семь мотков прясть и сказала дочке своей: «Пряди по мотку, чтоб было тебе на целую неделю», — а она меня не послушала и перепряла все за день.

Пошел кучер и рассказал пану. Не поверил пан. Входит сам в хату.

— Нету ли у тебя, баба, серников? А что это у тебя такой крик?

Баба и говорит пану:

— Да вот набрала я на селе семь мотков пряжи и сказала дочке: «Ты пряди так, чтобы на семь дней хватило», — а она взяла за один день все и перепряла.

Приехал пан домой, заглянул во все свои коморы, и всюду было полно прядева, льна и шерсти. «А кто бы мне все это так быстро перепрял? Пойду-ка я посватаюсь за эту девку, что пряла по семь мотков за день, вот она мне живо и перепрядет».

Посватал он девку и женился на ней. Вот зашли с ней в комору, а там большой паук на стене. Как увидела бабина девка, что пряжи так много, не знает, как ей и быть, и заплакала.

А пан спрашивает:

— Ты чего, жена, плачешь?

— А ты видишь эту паучиху, что по стене лезет. Это ведь тетка моя. Она вот до семи лет пряла, а на седьмой паучихой обернулась. Как буду я прясть, и меня ждет то же.

Говорит пан:

— Успокойся, не пряди, люди спрядут.

Взяли паука с собой в горницу, давали ему есть и пить, пока он не подох.

Так вот избавилась бабина дочка от пряденья.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Панская чупрына ⠀⠀ ⠀⠀

ужик, побойся бога, спаси меня! — кричал утопая злой пан.

Увидел его мужик с того берега, пораздумал и говорит:

— Как же я вас, пан, спасать буду, ежели вас за волосья тащить надо, а вы ведь наш пан?

— Тащи, как хочешь, лишь бы от смерти спастись.

Мужик думает, думает, а тут сбежалось много народу, говорят:

— Да разве можно пана за чупрыну хватать? Что ж он за пан будет, ежели его мужик станет за чупрыну таскать!

— Эге ж, — отозвался кто-то, — это не годится, чупрына панская не для того; это, пожалуй, только мужицкая чупрына, чтоб таскали ее паны, как хотят и куда хотят!

Так люди думали, гадали да на берегу разговоры вели, что делать. А пан все кричал:

— Кто в бога верует, спасайте! — Кричал, да так и утонул.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Милосердная барыня ⠀⠀ ⠀⠀

ила-была барыня, да такая… такая… Ну, вот сами увидите какая!

Пришел к ней раз дед-старец, милостыню просить. Подошел к дверям, молится и приговаривает:

— Подайте, Христа ради! Подайте бедному ради души спасения, милостивая барыня!

Услыхала барыня и думает: «А что ж! Дам я ему что-нибудь, ну хотя бы это яичко-сносочек! Чего жалеть? Ведь это для души своей спасения!» Позвала деда в дом, подала ему яичко и говорит:

— На тебе, дедушка, яичко, скушай, старенький, да богу за меня помолись.

Взял дед яичко, благодарит:

— Спасибо вам, барыня! Да воздаст вам господь за вашу доброту!

Пошел дед, а барыня и думает: «Вот и хорошо, что подала ему яичко, — и чего жалеть! Да только бы он меня не забыл!» И зовет деда назад:

— Дед! Дед! Вернись!

Возвращается дед (думает, может барыня даст еще что-нибудь), кланяется. А барыня его спрашивает:

— Дед! Дед! А дала я тебе яичко?

— Дали, барыня, дали, да спасет господь вашу душу! Пошлет вам счастья и здоровьица и вам и деточкам вашим.

— Ну, ступай, ступай, — говорит барыня, а сама думает: «Нет, помнит-таки о моем подаянии».

Подумала-подумала барыня и зовет опять деда:

— Дед! Дед! Вернись!

«Что там такое опять?» — думает дед возвращаясь. А барыня его опять спрашивает:

— Дед, дед! А дала я тебе яичко?

— Дали, барыня, дай бог вам здравствовать да хозяйствовать! Да исполнит господь ваши желания!

«Ну, вот и хорошо! — думает барыня. — Пускай молит бога, пускай не забывает!»

Видит барыня, что дед уже за воротами, да так быстро идет. «Ой, забудет, ей-богу забудет!» И давай звать во весь голос::

— Дед! Дед! Вернись!

Возвращается дед снова. «Что это, боже мой, — думает дед, — не дает мне и со двора уйти!» Подошел, а барыня опять его спрашивает:

— А дала я тебе, дед, яичко?

Уж тут взяла старика досада.

— Да дали, — говорит, — чтоб вам пропасть! Подарили несчастное какое-то яичко и все глаза мне выбиваете! Нате его вам! — И бросил дед барыне яичко.

«Ой, беда мне! — думает барыня. — Из-за деда и души спасение пропало и яичко разбилось!»

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Вухры мохры ⠀⠀ ⠀⠀

дна вдова, простая женщина, выдала дочку замуж за плохонького панка. Вот раз и приехал зять этот в гости к теще. Да и говорит своему работнику:

— Я буду беседовать с тещей не по-нашему. Коли спросит она тебя, почему я так разговариваю, то скажи ей, что забыл уж на своем родном языке говорить, а умею-де только на немецком. А если я что скажу на немецком, то ты ей по-нашему пересказывай.

Тот говорит:

— Ладно!

Вот приехали. Теща так рада, что зять приехал, приветствует его, а он:

— Вухры мохры! Вухры мохры!

Испугалась она и спрашивает парня:

— Что ж оно с паном приключилось, может у него язык отняло?

А парень и говорит:

— Да это он забыл на своем языке разговаривать, а научился на немецком.

Вот стала теща про дочку свою расспрашивать и про внуков, а он все:

— Вухры мохры! Вухры мохры!

Стало ей прямо-таки страшно. Пошла она тогда расспросить у работника.

А потом и спрашивает у зятя:

— Может, пора обедать?

А он:

— Вухры мохры! Вухры мохры!

А работник говорит:

— Да он говорит, что не хочет, мол, обедать.

Пан сердится, что работник не так говорит, и кричит уже:

— Вухры мохры! — Есть-то сильно хочется.

А работник:

— Оставьте его, — говорит, — сударыня, а то видите, как он сердится, что вы ему с обедом докучаете.

Теща с работником пообедали, а пан остался не евши. Вот вечером теща опять спрашивает зятя:

— Может, ужинать будем?

А он:

— Вухры мохры! Вухры мохры!

Работник говорит:

— Не хочет он ужинать, говорит, чтобы дали только кусок хлеба да кружку воды.

Вот и дала ему теща кусок хлеба да кружку воды, а сама с работником поужинала. Зять так уже сердится на работника, а все-таки не хочет на родном языке разговаривать.

Вот легли спать. А теща и подумала ночью: «А не рехнулся ли зять чего доброго? Как бы еще ночью не задушил меня?»

Взяла она да и засунула дверь в ту половину, где зять спал. А ему ночью на двор приспичило. Он к дверям, а они заперты. Он туда-сюда, никак не выйти. Пришлось ему уже в комнате… Потом взял да и бросил в печку.

Вот утром собирается он уезжать. Теща несет ему и того и сего в коляску — дочке да внукам гостинцы. А он рад, что так много и:

— Вухры мохры! Вухры мохры!

А работник:

— Не несите ничего! Пан брать не хочет, говорит, чтоб назад взяли.

Ну, теща все назад и унесла.

Вот только выехали за слободу, как начал тут пан работника ругать:

— Я, — говорит, — из-за тебя и голодный сидел и домой ничего не везу. Коли так, то зачем же я сюда и приезжал-то?

А работник говорит:

— А я разве знаю немецкий? Я ж думал, что я верно передаю. Ну, спустя некоторое время едет опять зять к теще. «Ведь тогда я ничего не получил, так теперь уж, думает, буду говорить на родном языке, оно выгодней будет».

Въезжает он в слободу, а дети на улице играют. Он и спрашивает:

— А жива ли такая-то и такая-то вдова?

А те говорят:

— Жива.

— А давно у ней зять был?

— Да, — говорят, — был тогда, как печь испоганил.

Повернул он лошадь и домой воротился, а к теще больше уже никогда и не ездил.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Заячье сало ⠀⠀ ⠀⠀

хал пан со своим кучером Иваном в дальнюю дорогу.

Ехали они молча, скучно стало пану. Пан и надумал побеседовать. А в это время выскочил заяц. Пан и повел разговор о зайцах.

— Вот в лесу у меня водятся зайцы, только не такие, как этот поскакал, маленький, а большие. Я их из-за границы привез на расплод. Собрался я раз на охоту, взял с собой человек десять загонщиков. Нагнали они на меня зайцев, а я их только — бац да бац. Набил я их этак десятка три. А одного убил, да такого большущего, величиной с барана! Ну, как снял я с него шкуру, а на нем больше полпуда сала. Вот какие у меня зайцы.

Кучер слушал-слушал, а потом и говорит:

— Но-о, гнедые, скоро уже и тот мостик, что под брехунами проваливается.

Услыхал это пан и говорит:

— Слышь, Иван, какие зайцы бывают. Правда, полпуда сала на нем и не было, а так фунтов с десять наверняка.

— Известно, заяц как заяц, — говорит Иван.

Ну, едут дальше, а пан снова Ивану:

— Ну что, Иван, а скоро ли будет тот мостик, про который ты говорил?

— Да, скоро уж, пан, — отвечает Иван.

— Так вот, знаешь, Иван, — продолжал пан, — пожалуй, что на том зайце и десяти фунтов сала не было, так фунта три-четыре, не больше.

— Да мне что, — говорит Иван, — пусть будет и так.

Проехали еще немного; пан ерзал-ерзал на месте и опять:

— А скоро ли, Иван, тот мост?

— Да скоро, пан, вот-вот только в ложок спустимся.

— Хм, — говорит пан, — а знаешь, Иван, на том зайце и вовсе сала-то не было, сам знаешь, какое же там на зайце сало.

— Да известно, — говорит Иван, — заяц как заяц.

Спустились в ложок, а пан и спрашивает:

— А где же, Иван, мост, о котором ты говорил?

— Да он, пане, — отвечает Иван, — растаял, как и то заячье сало, про которое вы сказывали.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Брехач и подбрехач ⠀⠀ ⠀⠀

ли брехач и подбрехач. Идет брехач через какое-то село. Встречает его пан и спрашивает:

— Ты откуда, мужик?

Он говорит:

— Я из такого-то села.

— Если ты из этого села, то расскажи, что ваш пан делает, как хлеб уродился у него?

Говорит брехач:

— У нашего пана уродилась такая капуста, что одним листом всю крышу накрыли.

А пан:

— Да разве это может быть?

— Может, прошу пана.

Дал ему пан два цента^[33] и пошел.

Идет вскоре после того подбрехач, встречает опять того пана. Спрашивает его пан:

— Ты откуда, мужик?

— Оттуда-то и оттуда.

— Если ты оттуда, то правда ли, что у вашего пана такая уродилась капуста, что одним листом крышу накрыли?

— Той капусты я сам не видал, но встречал, везли качан на мельницу, вал с него обрабатывать.

Идут дальше. Встречает опять брехач пана.

— А откуда ты, мужик?

— Оттуда-то и оттуда.

— Что ж там у вашего пана слыхать?

— Да что ж, пан, уродилась у нашего пана такая гречка, что поехал он на охоту, да и заблудился в той гречке. Уже третий день, как нету.

— Что ты говоришь?!

— Ей-бо, правда!

И получил он опять от пана два цента.

Идет подбрехач, встречает опять этого самого пана. Пан опять спрашивает:

— Ты откуда?

— Оттуда и оттуда-то.

— А правда, что у вашего пана такая уродилась гречка, что поехал пан на охоту, да и заблудился в ней три дня, как уж нету?

— Я вам, пан, не скажу, той гречки я не видал, а вот видел, как цыгане с той гречки пни на угли корчуют.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Ворожея ⠀⠀ ⠀⠀

крали раз у пана кучер и дворник деньги. Вот и советуются:

— Надо нам, — говорят, — эти деньги, что мы у пана украли, там-то запрятать.

А какая-то ветхая старуха подслушала — и к пану.

— Я, — говорит, — пан, знаю, где ваши деньги.

— Откуда ж ты знаешь?

— Да я, — говорит, — ворожея.

— Ну, раз ворожея, то и угадай.

Побормотала, побормотала баба себе под нос, да и говорит:

— Вот там-то деньги ваши.

Пошли туда, а там деньги и нашлись.

— Что ж ты, — говорит пан, — такая хорошая ворожея, а таишься, тебе бы надо людям помогать.

А баба уже и нос дерет:

— Я, — говорит, — все могу узнать.

Пан и думает: «Дай-ка дознаюсь, и вправду ли она все может, что говорит». Взял да кинул в колодец косу и камень, позвал ее и спрашивает:

— Ну, угадай, что в этом колодце?

Баба посмотрела, посмотрела, нечего ей сказать, и будто про себя говорит:

— Вот наскочила коса на камень!

И подумал пан, что она на эту косу и камень намекает, которые он бросил, и говорит:

— Да, баба, ты угадала.

Дает ей тогда повозку и лошадь, наложил ей в повозку всякого добра, благодарит ее, а потом подумал: «Дай-ка я ее еще разок испытаю». Да и поставил там, где ей самой сидеть, кошелку с яйцами. «Уж, думает, если угадает, то и вправду она ворожея». Вот и спрашивает ее, когда она уже уселась:

— А на чем ты, баба, сидишь?

— Да на чем бы там, пан, ни сидела, а уж как наседка на яйцах расселась.

«Да, — думает пан, — и на этот раз она угадала».

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Два вора, пан и поп ⠀⠀ ⠀⠀

ошли двое воров к пану лошадей красть. А у пана были такие злые собаки, что никак к конюшне не подступить. Вот обмотались они соломой, обвязались — и катятся по двору. Докатились до корыта, налили водки, замешали отрубей, собаки поели, напились и уснули. Забрали они тогда лошадей, а один вор и говорит:

— Пойду-ка я у пана еще деньги украду.

А пан тот любил сказки слушать: вот просыпается он ночью, — слуга и должен ему что-нибудь набрехать. В эту ночь только пан уснул, а слуга куда-то и отлучился. Выставил тогда вор окно, влез в горницу, а денег-то найти никак не может. А тут как раз пан просыпается, думает, что это его слуга, и говорит:

— Сказывай сказку.

Тот и завел:

— Жил себе пан, и был у него слуга, вот хотя бы и я. Да не знал тот слуга, где у пана деньги лежат, ну вот так, как и у вас…

— А ты разве не знаешь?

— Да не знаю, пан.

— А вон там, где золотая сабля стоит. — Сказал это и опять заснул.

А вор хвать деньги и золотую саблю и — был таков.

Вот деньгами-то они поделились, а из-за сабли спор у них вышел.

— Обожди, — говорит тот, который саблю украл. — Я пойду к пану, спрошу, кому она достаться должна.

Забрался опять в горницу, а тут как раз и пан просыпается:

— Сказывай сказку!

— Так вот, — начинает тот плести, — украли раз воры у пана деньги и золотую саблю. Деньги-то они поделили, а из-за сабли поспорили; так вот, кому она, по-вашему, достаться должна?

— Да уж тому, — говорит, — кто украл. — Сказал и уснул.

Воротился вор к товарищу:

— Сказал, — говорит, — пан, что тому-де сабля, кто ее украл.

Поделились они и ушли.

А пан утром, как увидел, что он из-за этих-то сказок наделал, и пожаловался попу.

Поднял поп его на смех. Рассердился пан и объявил:

— Кто попа так обмануть сумеет, что можно будет над ним посмеяться, я бы тому, — говорит, — большие деньги заплатил.

Вот те двое и объявились. Дал им пан денег. Нарядились они чернецами, накупили два больших мешка раков и восковых свечек и пришли ночью к попу на подворье.

Вот каждую свечечку прилепят к раку, да и пустят к попу на подворье. Выпустили они всех раков, а потом и кричат под окошком:

— Подымайтесь, батюшка, вас бог к себе требует.

Видит поп, что у него на подворье делается — всюду свечки горят, быстренько оделся и вышел во двор. А воры ему:

— Ведь вам, — говорят, — нельзя на гору подыматься, так полезайте в мешок, а мы вас повесим на палке, положим на плечи, сами подымемся и вас понесем.

Поп сдуру в мешок. Они завязали его там, понесли и возле церкви на дверях и повесили, да еще и надпись сделали: «Кто будет мимо проходить и не ударит по этому мешку, тот истинный черт».

Вот кто ни идет, прочитает и тотчас попа — ба-бах! А тут и пан идет, прочитал и тоже за палку… Все, кто ни проходил, били попа, а потом как развязали…

И с той поры поп над паном уже не смеялся.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Жадная попадья ⠀⠀ ⠀⠀

или-были в одном селе поп с попадьей, а рядом с ними жила бабуся одна-одинешенька. Была эта бабуся бедная, только и было у нее добра, что курочки.

А попадья повадилась этих курочек воровать. Что ни утро, выйдет бабуся и не досчитается.

А бабуся тихая, смирная была. Она-то знала, кто курочек крадет, а никогда никого не попрекала, все бывало: «Бог с ним! Пускай берет, ему, видно, больше надо!»

А попадья ворует и ворует курочек: дошло уже до того, что один только петушок остался.

На другой день вышла бабуся утречком петушка покормить, глядь — уже и петушка нету. Она опять:

— Бог с ним! Пускай себе берет, ему, видно, больше надо.

Вот дождались пасхи, пошел поп к заутрене, отслужил заутреню, а пока опять к службе зазвонят, вернулся домой.

Приходит домой, а попадьи и не узнать — вся перьями обросла. Испугался он, спрашивает ее:

— Что с тобой приключилось?

Вот она тогда ему и призналась.

— Так, мол, и так, — говорит, — покрала я курочек у бабуси, ну, видно, бог меня за это и наказал.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Поп тогда к бабусе:

— Христос воскресе, бабуся!

— Воистину воскресе!

— А у вас тут кражи не случалось?

— Нет, бог миловал, у меня все цело.

— Да как так? Слыхал я, будто курочки у вас пропали.

— Да забрал кто-то, батюшка, да уж бог с ним, ему, может, больше надо.

— Как же так, бабуся? Вас обидели, а вы и молчите.

— Да бог с ним, батюшка, я, даст бог, дождусь лета и куплю курочку, вот и опять разведу.

— Да как же так можно, бабуся, вы уж его за это хоть выругайте!

— Да бог с ним, батюшка!

Не хочет бабуся и выругать.

Вот отзвонили уже к утрене, а поп все просит бабусю, чтобы как-нибудь да выбранила своего вора, и заставил-таки сказать: «Да ну его к бесу!»

Поблагодарил ее поп за это и домой пошел. Приходит, глядь — а попадья стала опять такая же, как надо, без перьев. Уж так радуется поп и бабусю благодарит, а после службы послал ей поесть всякой всячины: крашенок, колбас, сала и прочее.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Шапка-расплата ⠀⠀ ⠀⠀

ил себе мужик Омелько, ходил к морю на заработки и заработал за лето сорок грошей. Пришел домой, справил себе и детям одежу и говорит:

— Ну, за это лето хорошо пришлось, вот кабы на зиму еще грошей пятнадцать заработать. Пойду, может еще где достану. — Взял на дорогу пять грошей и пошел; и в какой он шинок ни зайдет, выпьет чарку, полгроша заплатит, а полгроша, говорит, пускай за вами останется, как буду назад идти, то и допью.

Вот походил он, походил, никто не нанимает. Вдруг встречают его попы из их же села.

— Здравствуй, Омелько!

— Здравствуйте, батюшка!

— Что это ты тут ходишь?

— Да ищу, где бы наняться. Да никто не нанимает, думаю уже домой возвращаться.

— Садись с нами, будешь за лошадьми смотреть.

Вот куда они в шинок ни зайдут, по стакану выпьют, деньги заплатят, а Омелько, когда выходит из хаты, снимет шапчонку:

— Ну, что, хозяин, расплатился?

— Расплатился, ступай с богом!

Так раз, другой, ну попы и давай его допытывать:

— Что ж это мы, — говорят, — деньги платим, а ты только шапочку снимешь — и уже расплатился.

— Да это у меня такая шапочка, только сниму — и уже расплатился.

— Продай ее нам!

— Что ж, купите, давайте тыщу рублей.

Сторговались, забрал он деньги и пошел.

А попы, как приехали, сразу же лавки принялись строить; поехал поп набирать товару, набрал всякой всячины, выходит из лавки, снял шапочку:

— Ну, что, хозяин, расплатился?

— Нет-с, пожалуйте деньги!

Он опять:

— Что, хозяин, расплатился?

— Какой черт расплатился, деньги давай!

Поп туда-сюда, бросился по попам, занял где-то, привез домой и помалкивает. Поехал потом дьякон, — с ним тоже самое: занял где-то, расплатился, привез и молчит. Поехал потом еще и дьячок, но тому занимать было негде, и воротился он ни с чем.

— Что ж вы, — говорит, — товару задаром набрали, а со мной вон что вышло?

— Э, брат, оно и с нами то же было.

— Пойдем, — говорят, — убьем его.

А Омелько о том и прослышал; наточил косу и стал под окном.

Вот полез поп, а Омелько и снял ему голову.

— Ты что, скоро? — спрашивают, а Омелько за них отвечает:

— Да лезьте побыстрей, а то одному ведь боязно.

Только попы туда, а он головы им и поснимал. Положил одного на лавку, а тех спрятал. А тут солдат идет:

— Слушай-ка, служивый, снеси этого попа в прорву, я тебе десять рублей за это дам.

Взвалил солдат попа на плечи, потащил. Идет мимо часового, а часовой спрашивает:

— Кто идет?

— Черт.

— Что несет?

— Попа.

— Неси с богом!

Отнес и бросил.

— Ну, хозяин, давай деньги!

— За что? Да ведь он вон там лежит, — а Омелько второго уже вытащил.

— Ах, ты опять вылез, уж я тебя! — потащил и того. Приходит, глядь — на лавке третий лежит.

— Ах ты, такой-сякой! — И начал его дубасить, бил, бил, отнес под плотину и привязал: «Уж теперь не уйдешь!»

Наутро возвращается назад, а тут и поп идет.

Солдат к нему:

— Ах ты, патлатый, так ты опять убежал, даром я, что ль, деньги буду получать? — и за патлы его да и в воду, а народ кто куда врассыпную.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Богомольная Хроська ⠀⠀ ⠀⠀

ак вы из Киева? Ну, так расскажу я вам про киевские чудеса, которые видела тетка Хроська еще в старину стародавнюю.

Жила в нашем селе страх какая богомольная Хроська. Было ей лет пятьдесят, а может, и больше. Вот перед жнивами собирается она, бывало, ко святым местам в Киев. Обойдет все село, ни одной хаты не пропустит. Только зайдет она к кому-нибудь в хату и начнет канючить: «Жертвуйте, жертвуйте, иду я ко святым местам на поклонение и за вас помолюсь». Глядь — тот даст пять рублей, другой и десятку, а то и двадцать. Обойдет все село, и наберется у нее в кармане каких-нибудь рублей шестьсот. Значит, можно и в Киев двигаться.

А доходила ли она до Киева, или не доходила, леший ее знает. Может, до Красного маяка и добиралась (что на той вон стороне Днепра), правда тогда его не Красным звали, а был там просто монастырь. С мощами или без мощей, уж этого я вам не скажу, никогда богомольным я не был и в таких местах не бывал. Продолжалось Хроськино моление месяца полтора. А потом, увешанная торбами и кошелками, она возвращалась в село. Полна торба маленькими иконками разных святых, а в кошелке всё крестики — и серебряные и медные, разные там.

Как услышат в селе, что Хроська вернулась, все к ней (те, что жертвовали), а она всех и наделяет:

— Вы сколько давали, пять? Так вот вам святая Варвара и крестик медненький. Наденьте и носите его себе на здоровье, а господу богу в угождение.

— Вы десять давали? Вот вам святой Пантелеймон и крестик маленький серебряный.

— А кто давал двадцать? Подходите сюда, вот вам большой крест серебряный и Николай-чудотворец. Поминала я всех ваших за упокой и за здравие тоже подавала.

Вот такими иконками да крестами задурит она, бывало, людям головы, а они рады, будто освятились. А сама Хроська рубликов шестьсот и подработает. И устраивает под сорокоуст гулянку. Созовет всех своих жертвователей и начнет за чаркой разводить всякую брехню про Киев.

— Ну, братия, выпьем еще, да расскажу я вам про Киев.

Они все рты пораскрывают, а она и начинает, подвыпивши:

— А уж святых-то этих в Киеве, боже ты мой! И танцу… ют, и такое вытворяют… А на самой высокой колокольне стоит плечистый святой, а рот у него, аж страшно глянуть. И так дышит он сильно, что как дохнет: «Дху, дху» — враз ветер во все стороны и подует. Оттого, православные, и ветер-то у нас бывает.

Вот один слушал-слушал и спрашивает:

— Ну, я, предположим, согласен, что ветер, это он делает, а ежели тихо, то это он вовсе перестает, значит, дышать или как?

А Хроська будто не понимает:

— Да чего ему переставать? Напротив него, как ты вот напротив меня, стоит второй святой, такой рукастый, как сожмет кулаки, аж страшно… И ежели надо, чтоб стало тихо, то, когда тот плечистый хочет дохнуть, этот и всунет ему в рот два кулака. Вот и становится тихо.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как поп пшено толок ⠀⠀ ⠀⠀

ил напротив попова подворья один крестьянин, и была у него красивая жена. Поп все на нее заглядывался, а она на него и вниманья не обращала. И он начал к ней так приставать, что она решила его проучить. Приезжает вечером муж с поля, а она и рассказывает ему обо всем, а потом и говорит:

— Муженек, запряги завтра вечером лошадь и поезжай будто бы в город, а поп увидит, что тебя нет дома, и явится ко мне.

Муж согласился. Запряг он на другой вечер лошадь и поехал будто бы в город. Только стемнело, а поп в окошко: стук-стук! Жена впустила его в хату. А к тому времени и муж вернулся. Начал стучать в дверь, а жена и говорит попу:

— Вы, батюшка, ступайте в другую комнату и толките там в ступе пшено, а я скажу мужу, что это кума, мол, пришла себе пшена натолочь.

Так и сделали. Входит муж в хату, спрашивает:

— Что это там постукивает?

А жена громко ему отвечает, чтобы поп слышал:

— Да это пришла кума пшена себе натолочь.

И просидели муж с женой, беседуя, целую ночь напролет, а поп все время пшено толок. На другой день встречает жена попа и говорит ему:

— Приходите, батюшка, вечерком опять, а то мы уже все то пшено поели, что вы натолкли!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Поп и чужая жена ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

А жена все привередничает, все ей будто неможется, все привередничает. А муж своей милой женушке угождает, все ей доставляет. И задумал раз муж на ярмарку ехать. Жена ему и говорит:

— Ой, неможется мне! Поезжай ты в город, достань мне лекарство.

Страдает жена. А ему ее жалко.

— Привезу, — говорит.

Вот собрался он, едет. Встречает попа. Дает ему поп деньги, чтоб купил ему того да сего, а было у него на уме, чтобы только задержать его в городе, чтоб было вольготней с его женой погулять.

Только управился с попом, вдруг встречается ему на дороге попов работник и начал его стращать, чтоб не ездил-де в город и не покупал бы попу ничего. Говорит:

— Ты лучше где-нибудь спрячься, пока ночь наступит, а я тебе что-то скажу, такой секрет, что ты мне и магарыч поставишь!

Послушался мужик работника, пошел и забрался к попу в овин, там и передневал.

Вдруг видит, бежит под вечер работник, выпроводив уже попа в дорогу.

Прибежал и говорит:

— Скорей одевайся, подъедем к твоему дому — там поп с твоей женой гуляет и меня дожидается.

Приехали они туда. Говорит работник ему:

— Садись в мешок, а я тебя завяжу.

— А зачем? — спрашивает тот.

— А затем, что ты, нерадивый, не умеешь за женой доглядеть. Садись и молчи.

Завязал его и поставил, а сам пошел к жене мужика, где они гуляли, и спрашивает:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Она соглашается:

— Ставь.

Вышел он во двор и говорит мужику:

— Слушайте, сват, как поставлю я тебя в хате, ты примечай, как буду я петь. Первый раз и второй запою — ты молчи и слушай, что я буду говорить, а как запою в третий раз, ты делай то, что я тебе скажу.

Затем принес он мешок и поставил его в уголок среди ухватов, а сам сел и сидит — ждет, что ему будут приказывать. И думает про себя: «Что ж, погляжу-ка и я, как будет чужая жена попа угощать!»

А тут вскоре развеселились поп с женой и запели. Жена:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

А поп:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Работник слушал, слушал, а потом и говорит:

— Дозвольте, хозяйка, и мне запеть!

— Пой, — говорит.

А поп начал ругаться:

— Как ты смеешь к нашей компании приставать?

— Да пускай уж запоет, — говорит жена, — может, он знает какую веселую.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Засмеялась жена, говорит попу:

— Что ж оно, батюшка, так-то! Меня раз, а вас два… Ха-ха-ха! Экой шутник. Выдумал песню.

А поп:

— Как ты смеешь такую песню петь?

— Да ничего, — говорит жена, — а ну-ка еще: может, и я запомню.

Запел он второй раз. И она за ним. Запел он и в третий раз… А как затянул в третий раз, развязал мужик мешок да как выскочит, схватил с шестка толкач и ну их дубасить, жену — раз, попа — два. Да еще приговаривает:

— Это тебе, батюшка, за чужих жен — гоца-дра, гоца-дра!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Разбойник ⠀⠀ ⠀⠀

ел раз крестьянин из села в село, нес на плечах малое дитя, а подмышками двух куриц, и это было все его добро. Подходит к лесу. А надо было ему через этот лес проходить, а тут откуда ни возьмись разбойник и к нему:

— Давай кур!

Говорит крестьянин:

— Да неужто у тебя совести нету отбирать у меня все добро мое? Ведь это ж и земля моя и корова моя. Я смогу дитя накормить, коли курица яйцо снесет.

Выслушал это разбойник и отпустил крестьянина. Не взял кур.

Приходит крестьянин на село, идет к попу, чтобы тот окрестил у него дитя. Поп окрестил, а потом и говорит крестьянину:

— Давай мне за это две курицы.

А крестьянин ему говорит:

— Так, мол, и так, я бедный, этих кур у меня даже и разбойник не взял.

— А мне что до того? Давай кур!

Пришлось крестьянину отдать. И забрал поп то, чего даже и разбойник не стал отнимать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Очищение души ⠀⠀ ⠀⠀

абрался раз к одному мужику в хату вор. Залез он в красный угол, а там была занавеска, вот он и забрался под ту занавеску. Входит в хату мужик богу помолиться, стал на колени, молится богу и просит:

— Господи, очисти душу мою!

А тот за занавеской и говорит:

— Очи-ищу!

Обрадовался мужик, просит опять:

— И жену мою очисти!

— Очи-ищу!

— Очисти и зятька моего!

— Да не успею!

Вот помолился мужик богу и пошел в другую комнату, рассказывает жене:

— Вот, жинка, видно, господь нас любит, беседует со мной, говорил, что очистит, мол, души наши, и твою и мою, и деток наших.

А жена и спрашивает:

— А зятька?

— Да говорит, что не успею.

Вот легли они спать, а в ту комнату никто не пошел ночевать. Когда все уснули, вылез вор из-за занавески и забрал все добро. Просыпаются они, видят: и вправду так оно и есть — очистил их. Тогда мужик и говорит:

— Вот говорил же, что очищу, ну, и очистил. А зятька-то не успел.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Сказка про попа и работника ⠀⠀ ⠀⠀

ыло у мужика трое сыновей. И были они очень ленивые. Если отец наварит им что-нибудь поесть, едят они. Вот старший рассердился и говорит:

— Я, отец, тебе докажу, что деньги я заработаю.

Собрался и пошел бродить по свету. Приходит в одно село. А стоял у ворот поп и глазел на улицу. Подошел старший сын к попу и кланяется:

— Доброе утро!

— Доброго здоровья! Куда, хлопец, идешь?

— Иду работу искать.

— Так иди служить у меня.

Зашли во двор, стали рядиться. Поп говорит:

— Слушай, хлопец, будешь ты у меня служить, но с условием, что если ты на меня рассердишься, я вырежу тебе ремень кожи со спины. А если я рассержусь, то ты тогда мне.

Хлопец согласился. Переспал у попа ночь, утром встает и спрашивает, за какую ему работу приняться.

— Ступай с гусями на пастбище.

Погнал хлопец гусей на лужок да проголодался, а есть-то ему не несут. А обещал поп, что принесут.

Хлопец ждет-ждет, не несут завтрака. Только к шести часам явился поп, спрашивает его:

— Не голоден ли ты, голубчик?

— Да какой черт не голоден!

— Ты, верно, на меня рассердился?

— Да как же мне не сердиться, если вы надо мной издеваетесь?

— Ну так ложись, я вырежу тебе ремень кожи со спины.

И вырезал поп у хлопца ремень кожи со спины и прогнал его домой. Воротился хлопец домой грустный. Тогда собрался средний сын:

— Вот увидите, тату, я деньги вам заработаю.

И попал он служить к тому же попу; и пришлось среднему плохо — вырезал и ему поп со спины кожи ремень. Ударил себя в грудь меньшой брат Иван и говорит:

— Я, отец, деньги на всех заработаю!

Собрался и пошел. И попал он в то же самое село и нанялся к тому же попу. Низко поклонился ему. Спрашивает поп:

— Куда ты, хлопец, идешь?

— Работу искать.

— Так ступай работать ко мне.

Зашли на подворье, стали рядиться.

— Ну, так слушай, хлопец, если ты на меня рассердишься, я вырежу у тебя со спины кожи ремень, а если я на тебя, то ты мне. Согласен на это?

— Согласен. Только скажите, какой вам срок служить и какую плату вы мне положите?

— Будешь ты у меня служить до той поры, пока закукует кукушка, а плата пятьсот злотых.

— Ладно, но давайте мне такую же пищу, которую сами едите.

Поп согласился. И нанялся Иван служить у попа. Проснулся пораньше и спрашивает, что ему делать.

— Пойдешь с гусями на выгон. А есть я тебе принесу.

Собрался Иван вместе с гусями на выгон и ждет завтрака. Солнце уже высоко, а попа все не видно. Иван голоден. И надумал он, что делать, — вырубил жердину и всех гусей перебил. Одного выпотрошил, развел костер, жарит гуся. А остальных гусей вокруг себя положил. Наелся, напился, лег среди гусей и уснул.

Приносит поп Ивану поесть.

— Иван, что ты наделал? Это ты всех гусей перебил?

— Что вы, отче! Гуси хорошо пасутся. А вы на меня не сердитесь?

— Нет, не сержусь.

Собрался поп домой. Рассказывает дома попадье:

— Скверное дело, а Иван-то всех гусей перебил! Какую ж теперь мы на завтра ему работу поручим?

— Может, кур пасти? — говорит попадья.

Вечером вернулся Иван, а поп ему говорит:

— Ну, Иван, завтра подымайся пораньше, будешь кур мне пасти. Это работа легкая.

Поднялся Иван пораньше, кормит кур зерном. Подходит то одна, то другая. А Иван думает себе: «Вот беда, одна курица ест после другой». Взял прут и перебил всех пятьдесят кур и сложил их возле зерна.

Приходит поп, видит — Иван всех кур перебил.

— Что ты, Иван, наделал?

— Да что ж, отче, я правильно поступил, видишь, теперь куры хорошо едят, а то прежде ели одна за другой. А может, вы, отче, на меня сердитесь?

— Да нет, совсем не сержусь.

Вернулся поп в дом и говорит:

— Плохо дело, жена! Иван всех кур перебил. Что нам с ним делать?

— Пусть завтра идет пахать.

Запрягли четырех волов и пошли пахать. Завел поп волов на поле и говорит:

— Паши, Иван, сам, а я пойду за обедом.

Обошел Иван поле раза два, потом стал и ждет, не идет ли поп с обедом. А поп не идет и не идет. А Иван подумал-подумал, убил серого вола, развел костер и жарит мясо. Наелся, остаток в землю закопал, а хвост всунул другому волу в рот. Возвращается поп с обедом на пашню.

— Что ты, Иван, наделал?

— Да что ж я наделал? Волы проголодались, вот один другого и съел. Может, вы, отче, на меня сердитесь?

— Нет, не сержусь.

Приходит поп домой, говорит попадье:

— Плохо дело! Зарезал Иван вола, большой нам убыток нанес.

— Знаешь что, — говорит попадья, — разбуди матушку завтра пораньше, пусть она взберется на орешник и кукует кукушкой.

Так и сделали. Разбудил поп Ивана чуть свет и говорит:

— Подымайся, Иван, слышишь — кукушка кукует. Ты свой срок уже отработал.

Поднялся Иван, вышел на подворье и слышит голос кукушки. Потом он догадался, вытащил пистолет, да и выстрелил в эту кукушку. Не сказал попу ничего, вернулся в дом и лег спать.

Выходит поп на подворье, видит под орешником мертвую мать. И сильно он опечалился.

— Иван маму убил! Что нам с ним теперь делать?

— Гони его спать на оборог^[34], а сено подожги.

Приходит поп к Ивану и говорит:

— Ступай вечером спать на оборог.

Но Иван лег не на тот, который указал поп.

Ночью поджег поп оборог, и загорелись от него все четыре и сгорели. Вернулся поп в дом спокойный, думая, что Иван сгорел.

А Иван приходит утром и здоровается:

— С добрым утром, отче!

— Ты где спал, Иван?

— Я спал в хлеву.

— А вечером где будешь спать?

— В хлеву.

Ночью поджег поп и хлев. Сгорели и скот и весь двор. Утром ііриходит Иван, здоровается:

— С добрым утром, отче!

— Ты где, Иван, спал?

— Спал я в приходской школе.

— А где будешь вечером спать?

— Там же.

Стал поп с попадьей советоваться, что им делать.

— Знаешь что, жена? Я придумал, надо будет школу нефтью облить, а потом поджечь, а книги взять и убежать.

Собрал поп книги в мешок, а школу поджег. Но Иван догадался, что поп затевает. Выбросил Иван поскорей книги из мешка, одну книгу оставил на дне, влез в мешок, а другую книгу положил себе на голову. Когда школа загорелась, поп схватил мешок на плечи и давай бежать. Когда поп с попадьей выбрались из села и добежали до речки, говорит поп попадье:

— Ой, какие ж тяжелые божьи книги!

Когда они переходили речку, и было глубоко, и надо было брести, говорит Иван тихо попу из мешка:

— А ну, подымай повыше, повыше! А то ноги мне замочишь.

Говорит тогда поп попадье:

— Слышишь? Божьи слова глаголят…

Вышли на другой берег, покрытый галькой, и улеглись себе спать. Развязал поп мешок, берет книгу, собирается молиться. А тут и Иван из мешка вылазит:

— Добрый вечер, отче!

Удивляется поп:

— Так ты здесь, Иван?

— Ой, я здесь, кукушка-то ведь еще не куковала, срок мой еще не вышел.

— Так скажи мне, Иван, где же ты нынче спать будешь?

— Где спать буду? Да уж, видно, с вами на бережку. Я к берегу поближе, вы в середке, а матушка подальше от берега.

Отозвал поп попадью за бук, стали они советоваться и решили, что, когда Иван уснет, надо сбросить его в реку.

Ночью, когда все уснули, переложил Иван попадью поближе к берегу, а сам лег на ее место. Будит попа:

— Вставайте, отче, Иван уже спит! Сбросим его в воду.

Взял поп за ноги, а Иван за голову, размахнулись попадьей и кинули ее в воду.

Тут-то и узнал поп Ивана, говорит ему:

— Ловко ты меня, однако, Иван, обманул! Лишился я теперь и жены.

— Может, вы, отче, на меня сердитесь?

— Ой, нет, не сержусь! Ну, Иван, если ты меня до того довел, то пойду я с тобой по свету странствовать.

Вот идут они и встречают по дороге цыгана. Спрашивает их цыган:

— Куда вы идете?

— Идем странствовать.

— Возьмите с собой и меня.

— Что ж, иди с нами, цыган, — говорит Иван.

Идут они дальше, встречают нищего.

— Куда вы, люди, идете?

— Мы идем странствовать.

— Возьмите и меня с собой.

Принял Иван и нищего. Идут вчетвером. А тут дело к ночи подходит. Зашли они к одной молодице, низко ей поклонились, и просится Иван:

— Невестушка, а нельзя ли у вас будет переспать?

Опустила женщина голову, подумала, что ей ответить.

— Люди, переспать-то у меня вы могли бы, да вот может ко мне подойти нынче сильный паводок, уж я за вас тогда не отвечаю, коли вас затопит.

Говорит поп, что плавать он не умеет, и стало ему страшно здесь ночевать.

— А ты плавать умеешь? — спросил Иван нищего.

— Да, плаваю немного.

— А я как топор.

А был Иван хитрый и понял, что молодица говорит про своего парубка, а не о паводке. Что ж, уложил Иван нищего спать на печи, цыгана в углу, а попа на печке в корыте, чтоб не утонул. Когда он всех уложил, потушили огонь, и все уснули.

Но Иван-то не спит. Лежит на лавке под окном и ждет полюбовника-парубка. Ночью что-то шелестит возле хаты. Слышит — кто-то стукнул в окошко и тихим голосом шепчет:

— Марийка, ты спишь? Скорей подымайся.

А Иван Марийкиным голосом:

— Ступай прочь, у меня прохожие люди ночуют. Не могу я тебя пустить.

— А я тебе, Мариечка, бутылочку водки принес, колбасу и калач, что ж мне назад их нести, что ли.

А Иван был голодный, открыл окно и все взял. Положил на стул и принялся за еду. Просыпается нищий, спрашивает:

— Ты что, Иван, ешь? Дай-ка и мне немножко, а то я сильно проголодался.

Пошел Иван в сени, нашел початок кукурузы и подает его нищему (в хате было темно). Попробовал нищий укусить, не может. Спрашивает Ивана:

— Да ты что, Иван, ешь?

— Колбасу. Если ты не можешь ее есть сырой, то ступай зажарь.

В углу лежал цыган, и сверкали у него зубы в темноте, как угли. Подошел нищий к печи, и сунул цыгану в зубы початок, и держит. Немного погодя говорит:

— Иван, никак колбаса не жарится.

— Ну, раз не жарится, то набери воды и залей огонь.

Зачерпнул нищий воды и налил цыгану полный рот. Испугался цыган, закричал:

— Ой, ой, люди! Вода! Потоп!

Услыхал это поп и начал в корыте раскачиваться и так раскачивался, что свалился с печки наземь и сильно ушибся. А Иван открыл окошко и убежал. Идет и раздумывает: «Хотя денег я и не заработал, а зато попа обманул».

И пошел себе дальше бродить по свету, может бродит он и сейчас.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Иван и поп ⠀⠀ ⠀⠀

ыл у попа работник Иван. Попы, известное дело, плохо работников кормили. Хлеб давали всегда черствый, а то и совсем сухой.

Как-то вечером привез один богатей ребенка крестить. А Иван и подглядел, куда служанка спрятала хлеб, привезенный богатеем. Вечером Иван забрал эту хлебину и принес к себе в конурку. И думает Иван: «Что я за дурак, один только хлеб ем! Стой! Схожу-ка я в погреб за сметаной».

А прислуга замешкалась чего-то в хате, вот Иван и спускается в погреб. Сел у сметаны и ест. Наелся и пошел. Но второпях накапал он сметану наземь. Наутро открывает попадья погребицу, видит — кто-то сметану поел. Жалуется попадья попу:

— Иван у нас начинает шкодить.

Поп призывает Ивана и говорит:

— Иван, что ж это ты начинаешь шкодить?

— Я ни разу, — говорит, — батюшка, не шкодил.

А поп и говорит:

— Что ж, святые там были, что ли?

Иван отвечает на это:

— А почем знать, может и святые.

На другой день Иван так и сделал. Взял церковный ключ, горшок сметаны и пошел в церковь. Приходит в церковь, открывает и начинает святых в церкви сметаной мазать. Понамазывал всех по одному разу, а Николаю-угоднику — он-то ведь старше всех — вымазал и бороду. Запер церковь и пошел.

Наутро кинулась матушка в погреб, а там и горшка-то нет. Она и докладывает попу:

— Опять Иван ворует, утащил весь горшок.

Призывает поп Ивана:

— Иван, это ты сделал?

Иван говорит:

— Нет!

А поп ему:

— Как же нет? Что ж, там святые были?

— Да, видно, святые, — отвечает Иван.

А попу как раз надо было идти к утрене. Сторож уже зазвонил. Входит поп в церковь, глядь — все святые в сметане. Запирает поп церковь, говорит сторожу:

— Не звони, тут дело не в этом. Сейчас не надо!

Прибегает домой, попадье жалуется:

— Дело плохо, святые сметану поели.

Идут поп с попадьей и Иваном в церковь. Говорит попадья:

— Стой, Иван, бери кнут!

Берет Иван кнут, подходит к церкви, открывает поп церковь. Вошли в церковь. Попадья и говорит:

— Пори, Иван, всех святых по разу, а Николая-угодника бей дважды. Это он подговорил их всех.

Порет Иван всех святых по разу, а Николаю-угоднику три раза всыпал. Вернулись домой.

На другую ночь Иван пришел, взял от церкви ключи, пошел туда, отпер, поснимал всех святых и на чердак запрятал. Утром просыпается поп — как раз был праздник, — входит в церковь: нет ни одного святого, все из церкви убрались. Прибегает домой, кричит:

— Иван, ты не видал?

— Чего? — спрашивает Иван.

— Да святые убежали.

— Видел, — говорит Иван. — Они зашли во двор, шумели-шумели, хотели было вас повидать, да вы спите, и не стали будить; обиделись и ушли.

Поп мигом из церкви на улицу, глядь — идет женщина за водой.

— Слушай, ты не видала?

— Видела, вон они на горку пошли, — отвечает женщина.

А на горку шли крестьяне землю делить, а женщина не знала, про кого поп спрашивает.

Вскакивает поп во двор и кричит:

— Иван, садись скорей на лошадь, догоняй святых, дам, что захотят, лишь бы только вернулись!

Садится Иван на лошадь и едет за бугор. Заехал Иван за бугор, видит — а там собрались крестьяне землю делить. Посидел Иван с ними, перекурил, едет назад.

— Ну, что? — спрашивает поп.

— Да они, батюшка, обижаются. Сказали так: «Не вернемся, пока нам поп не заплатит за каждого три рубля, а за Николая-угодника шесть, да еще четверть горилки и миску вареников со сметаной». Сказали, что придут только к ночи, чтоб никто не видал, а то совестно будет.

Поп говорит:

— Ладно! Погоняй живей да скажи, что все сделаю, пускай только возвращаются.

Поехал Иван за бугор, поговорил с крестьянами, воротился назад и говорит:

— Сказали, вернемся только к ночи. Пусть готовит горилку и закуску во дворе.

Поп все наготовил. Приготовил и деньги, дожидается. А попадья, кроме того, поставила и миску вареников. Ждут, полночь уже, а святых-то все нету и нету. Поп и говорит:

— Иван, я пойду посплю, а ты, как придут, разбуди меня!

Поп и захрапел. Иван со сторожем повечеряли сметаной, достали святых с чердака, обмыли, поразвешивали их опять в церкви, а сами улеглись отдыхать.

Просыпается поп, спохватился:

— Что такое, что Иван меня не будит?

Видит поп, что Иван спит, а сметана вся съедена. Будит Ивана.

— Иван, Иван, подымайся!

Иван просыпается. А поп спрашивает:

— Где же святые?

— Э, да они уж тут были, попили-поели и меня угостили, да и пошли в церковь.

Поп:

— А чего ты меня не разбудил?

— Да я хотел было будить, а Николай-угодник и говорит: «Не буди батюшку, они так крепко уснули, будут еще обижаться!»

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Поп в воловьей шкуре ⠀⠀ ⠀⠀

мерло у бедняка дитя — а дело было на Украине, — и нечем было мужику ксендзу заплатить. Пришел он к ксендзу:

— Похороните мне, ваше преподобие, ребенка.

А ксендз говорит:

— Заплати.

— Мне нечем.

— Так ступай и сам хорони!

Пошел бедняк на кладбище копать яму, да и нашел в той яме сундучок с деньгами, принес его домой, заплатил ксендзу и устроил богатые поминки. Прошло некоторое время; пришел мужик на исповедь, и спрашивает его ксендз:

— Ты откуда деньги взял?

Вот и рассказал он ксендзу, что нашел, мол, на кладбище. А ксендз и говорит:

— Принеси мне, это деньги мои!

А мужик нести не хочет. Доведалась о том ксендзова жена, нарядила ксендза в черную воловью шкуру, на лоб приладила большие воловьи рога и отправила к мужику в самую полночь.

Подошел ксендз к окошку и бормочет. Кричит, словно человек:

— Выноси деньги, Иване, а не вынесешь, то сам войду в хату!

Испугался мужик и выкинул деньги через порог прямо на двор. Взял ксендз деньги в руки, приносит домой. Выкладывает деньги — не хотят деньги от руки отставать. Начинает жена с него шкуру воловью сдирать, а она никак не снимается. Взяла она нож, режет, а он кричит: «Кара-у-ул!» — ведь больно. Уж что она ни делала, никак не снимается. Собрались тогда двадцать четыре ксендза, дали ему двадцать четыре плети, тут шкура и отстала.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Про богатого мужика Гаврилу ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Неудалое чудо ⠀⠀ ⠀⠀

или когда-то поп и дьячок, и порешили они сотворить какое-нибудь чудо, а то люди что-то в церковь перестали захаживать. Вот и говорит поп дьяку:

— В праздник сошествия святого духа, ежели соберется в церкви много народу, ты возьми с собой голубя и взойди на хоры. Я буду рассказывать людям о том, что ежели будут они усердно молиться, то увидят сегодня чудо. Как начну я петь по евангелию: «Святой дух, возне-е-еси-с-ся», — ты тотчас и сбрось голубя в церковь, чтоб летал над людьми.

Сказано — сделано.

Взобрался дьячок на хоры и ждет. И затянул поп:

— «Святой дух, возне-е-еси-с-ся!», а дьячок р-раз в карман, вытащил голубя, глядь — а он неживой, — задохнулся в кармане. Что тут делать? Отвечает протяжно попу:

— Нету духа, задо-о-хнул-ся-я!

А поп не слышит и снова:

— «Святой дух, вознеси-и-ся-я!»

А дьячок опять ему в ответ:

— Нету духа, задо-о-хнул-ся-я!

Поп не слышит и опять за свое:

— «Святой дух, вознеси-и-ся-я!»

Рассердился тут дьячок да как гаркнет во всю глотку:

— Коль не веришь, погляди-и-ка! — И шварк голубя посередь церкви.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Охрим-музыкант ⠀⠀ ⠀⠀

ывало, покойный Охрим как начнет что рассказывать — царство ему небесное, — так волосы дыбом и становятся.

— А какой это Охрим?

— Как какой? Да разве вы не знаете Охрима? Вот так-так!.. Охрим-музыкант, который жил когда-то у Сухой Вербы… кто его не знает! Это был такой, на все мастер! Лопату или что другое — все, бывало, сработает! Бывало, что ни приметит, так враз и сделает. А уж на свадьбе или в какой другой компании — только его и слушай. Как начнет, бывало, рассказывать, господи твоя воля!.. Откуда что и берется, будто из рукава сыплет. Да и то сказать, не то что наш брат, а уж всякому нос утрет. Ему ведьмы эти — плевое дело! Он, говорят, на них не раз и домой верхом езживал, а то не будь в доме помянут, так и с чертяками не раз компанию водил.

А уж в парубках любил-таки маленько зашибать, а под старость, говорят, почти и в рот не брал. А как, бывало, под хмельком, то такое порасскажет, что наш брат в сумерках и нос боится за порог высунуть; а ему нипочем — пойдет хоть куда в полночь, уж известное дело, что музыкант, что мирошник самому нечистому, прости господи, словно родичи.

Раз шел, говорят, со свадьбы, дело было уже к полночи, вдруг слышит — тарахтит что-то сзади с колокольцами да бубенчиками; только хотел было с дороги свернуть, а кони и остановились возле него… Видит — паны на повозке.

— Здравствуйте, — говорят, — Охрим!

— Здравствуйте, панове!

— Садись, — говорят, — скорей, поедем с нами.

— Куда?

— К нам на свадьбу играть. Мы уж у тебя были, да сказали нам, будто ты на свадьбе; мы сюда — говорят: только что вышел, насилу догнали!.. Садись, пожалуйста!.. Вот тебе и задаток.

Охрим взял кошелек, пощупал: изрядно, кажись! Он и сел… а спросить — кто, да еще с похмелья и на радостях, что кошелек в кармане, и позабыл.

Вот приезжает; дома такие, что господи твоя воля!.. А в них панов, панов, панов, а на столах кушаний и напитков — душ на сто. «Где это я? — думает Охрим, — Таких панов поблизости и нету!» А они, знай, чарку за чаркой. Охрим не долго думая за скрипку да как навернет гопака, а паны и ну гарцевать, одни, говорит, в присядку, а кто на столах, кто на стенах, а другие один на другом… Смотрит Охрим и дивуется, что панство выкрутасы такие выделывает. А потом уселись, говорит, за стол ужинать, и ему тоже дали кусок чего-то; отведал Охрим — вкусное… «Пусть, говорит, детям вместо гостинца будет». — И за пазуху. А тут — петух. Ку-ка-ре-ку! — и все тотчас затарахтело, загромыхало. И Охрим будто проснулся. Смотрит — темно, огляделся — в болоте стоит. Стал вылазить — вылез, а выбраться нельзя; строения какие-то кругом, а ночь, хоть глаза выколи!.. Дал бог, светать стало. Пригляделся Охрим, а он в пустой винокурне, что когда-то была напротив волости. Перекрестился Охрим, и оттуда!.. А на дороге думает: «Не беда, что завели бесовы чертяки в пустую винокурню, а все же заплатили неплохо… Э! Да нет, не на таких, пожалуй, наскочил, — не разживешься!» Он за кошелек, а там портянка какая-то, а в ней угли; он за пазуху, а там, с позволения сказать, черт знает что!..

А то вот еще рассказывал: играл он раз у кого-то на свадьбе, да к полуночи, когда все уже подвыпили, не потрафили там чем-то Охриму, он за шапку — и был таков… Идет глядит — дома какие-то, а людей в них видимо-невидимо! Свечи сияют, паны суетятся, и музыкант пиликает, да уж так, говорит, старается.

«Да куда тебе к черту играть, — думает Охрим, — мы не так бы ее сыграли!.. Дай-ко зайду, — тут, видно, свадьба, а музыкант на свадьбе никогда лишним не будет». Только он это надумал, вдруг выбегают паны к Охриму, в пояс кланяются.

— Заходи, — говорят, — будь ласка к нам!

Охрим туда и сразу — «клим, клим»… настроил скрипку да как ударит — паны чуть его на руках не носят…

А тут немного погодя — «динь-динь-динь».

— О, — говорят, — это же к нам еще гости едут, — играй, Охрим, получше: этот пан, что едет, на выпивку даст.

И вправду, пан с бубенцами подъезжает. Охрим играет что мочи…

— Кто там играет? — спрашивает пан.

А Охрим думает: «Войдешь — увидишь», — и начал другую да повеселей.

— Ты что за человек? — спрашивает пан.

— Охрим-музыкант!

— А зачем ты тут ночью играешь?

— У панов на свадьбе, — говорит.

— Ты пьян, что ли?

— Да пока нет, — говорит Охрим, — а если ваша милость на горилку даст, то, может, и захмелею.

— Садись же, — говорит пан, — на телегу, уж я тебе поиграю!

Привезли, положили. Охрим уснул. А то пан со становым ночью ехал, а Охрим в пустой хате у дороги играет. Вот привеали его — и в «холодную». А наутро, говорит, так ему наиграли, что уж он скакал, скакал, лежачи, гопака…

А то вот еще какая диковина была… да что и рассказывать! И за день всего не перескажешь, что рассказывает, бывало, Охрим… Вот какие бывали с ним чудеса, господи твоя воля, что иному и во сне такое не приснится!.. Верно он говорил, что не случись бы один случай, то не умереть бы ему своей смертью.

Лет этак примерно за десять до его смерти пришла, говорит, из Хлапеников баба насчет свадьбы договариваться — дочку, что ли, замуж выдавала.

— Меньше двух с полтиной, — говорит Охрим, — не возьму, а то и разговаривать нечего!..

— Денег у меня нету, — отвечает баба, — дам я тебе кое-что другое, то будет получше двух с полтиной! — Да и начала ему что-то на ухо нашептывать. Охрим и магарыч от себя поставил и на свадьбе даром играл. А баба та, изволите знать, была знахаркой; так вот после свадьбы той Охрим совсем другим человеком сделался — и во дворе и в поле, и сам и скотинка, все стало — ну прямо поглядеть любо! Бывало, на свадьбе, известное дело, Охрим-музыкант — то что уж говорить, и на выдумки да на присказки равного ему не найти; а на свадьбе, понятно, всякие люди попадаются, и с совестью разной и с мыслями разными. Ни одна свадьба не проходила для него без уроков. Такое, бывало, затеет, такое придумает, а потом недели две, бедняга, охает да охает! А то разве нет! Охрима от всякого наваждения словно кружило.

— А горилку Охрим все-таки пил?

— Да в том-то и дело, что горилки уже не употреблял; чертова баба и от этого зелья его отвадила.

— А не рассказывал ли когда-нибудь Охрим, что ему знахарка говорила?

— Да нет; а спасибо-таки ему, добрый на старости сделался, не захотел всего с собой в гроб уносить. Я, вишь, и родичем ему немного доводился: теща моя у его сына детей принимала, и как идешь, бывало, в Рыхлое или в Короп, завернешь к нему по дороге. Вот так зашел я раз, а он больной был; рассказывал про то да про ее, а потом я-таки и говорю:

— Охрим, может тебе скоро и помирать придется, — скажи, пускай бы тебя и я и дети мои поминали: расскажи мне, как тебя господь от беды на ум наставил, от злых людей и напастей избавил?

Он, правда, долго не соглашался, а потом уж — да будет земля ему пухом! — и мне кое-что рассказал. Сначала я думал, что оно бог знает что, ан нет!..

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Крепостной и черт ⠀⠀ ⠀⠀

авным-давно, когда люди были еще крепостными, служил у одного пана мужик, и пан очень любил этого мужика, потому что был он исправный. Вот раз пан ему и говорит:

— Дай мне две горсти серебра либо из болота чертей прогони, и я отпущу тебя на волю.

Думает про себя мужик: «Серебро достать трудно, а чертей-то выжить можно».

И пошел к кузнецу, чтобы тот сделал ему из проволоки нагайку. Кузнец ему и сделал. Пошел он с этой нагайкой к озеру. Пришел туда и начал лепить из грязи столбики. Вдруг выходит из озера черт, спрашивает его:

— Что это ты здесь, человече, делаешь?

— Да вот, — отвечает мужик, — думаю на этом озере монастырь строить, вишь, уже и столбы заложил, — и показывает на столбики, что из грязи слепил.

А черт ему говорит:

— Не построишь ты здесь святыни, мы тебя задушим!

И только он это сказал, вмиг бросился в озеро и доложил самому главному черту, а этот старшой посылает высокого черта и говорит ему:

— Объяви мужику, который думает на этом месте святыню строить: ежели он тебя одолеет, то уйдем мы из озера, а ежели ты его одолеешь, он должен уйти.

Выходит черт из озера и говорит ему:

— Сказал наш старшой так: кто кого одолеет, тому и озеро достанется.

А мужик говорит:

— Я знаю, ты меня не одолеешь, а вот лучше поборись ты с моим дедом, он такой старый, что весь мохом оброс, он тут в лесу и лежит.

А был поблизости от озера лес. Вот черт и послушал. Приходят в лес, глядь — лежит под кустом медведь. Говорит мужик черту:

— Вот это тот самый дед и лежит, — ступай с ним поборись: коль поборешь его, то и со мной поборешься.

Черт подходит к нему, толкает его лапой:

— Эй, вставай, будем бороться!

А медведь как вскочит, как ухватит его лапами и давай его мять да кусать, еле черт вырвался. Прибегает в озеро и говорит главному черту:

— Беда! Никак его не одолеешь, — когда я боролся с его дедом, и то не поборол, а он такой старый, весь мохом оброс, — а если б я с ним самим поборолся, не отпустил бы он меня живым!

Посылает тогда главный другого черта, уже горбатого, к тому самому мужику. Выходит этот горбатый и говорит ему:

— А ну, кто сильней свистнет, того и озеро будет.

— Ладно! — говорит мужик. — Да только ты свистни сначала, а потом я уже свистну.

И как свистнул черт, так листья с дерева все и пооблетели. Тогда говорит мужик:

— А ну-ко, я свистну, только ты завяжи глаза платком, а то я как свистну, они чего доброго выскочат.

Черт и завязал глаза платком. А мужик как свистнул его нагайкой по шее, так тот в озеро и покатился; говорит тогда главному черту:

— Ничего с ним не поделаешь: как свистнул я ему ничего не было, а как свистнул он, чуть было у меня глаза не повылезли.

Вот посылает он третьего черта, жирного, как откормленный кабан, дает ему свою булаву, такую, что весом пудов, может, в пятнадцать, и говорит ему:

— Пускай кто выше подбросит.

Подносит черт булаву к мужику и говорит ему:

— Велел наш начальник: кто выше подбросит эту булаву на воздух, того озеро и будет.

А тот главный черт как давал ему свою булаву, то сказал:

— Смотри, не потеряй ее; ежели где погубишь, тогда все мы пропали.

Вот черт как подкинул ее вверх еще утром, то упала она на землю только вечером; мужику поднять ее не под силу, только с одного конца, а всю никак не может. Взял он ее за один конец и смотрит на небо, а черт его спрашивает:

— Ты чего вверх смотришь?

— Да вот жду, — говорит, — пока набежит облачко, хочу на него забросить булаву, чтоб тебе ее больше никогда не видать.

Тогда черт хвать поскорей булаву, да и нырнул в озеро, а потом говорит черту самому главному:

— Он хотел было ее на небо закинуть, а я не дал!

Посылает начальник к мужику другого черта спросить у него — не хочет ли, мол, отступного деньгами, чтобы только их не выгонял. Приходит черт к мужику и говорит ему:

— Что ж тебе дать, чтобы ты нас из этого озера не выгонял? Озеро ведь это еще от наших дедов-прадедов.

Говорит ему мужик:

— Я много с тебя не спрошу, дай мне всего лишь полный брыль^[36] серебра. — И показывает на свой войлочный брыль.

А черт ему говорит:

— Тебе сейчас деньги давать?

— Нет, принесешь мне ночью в овин.

Вот черт и говорит:

— Ну-ну, ладно, принесу, только нас не беспокой!

Пришел мужик домой, выкопал в овине большую яму, сверху ее заложил, так что только брыль над ней поместился, а потом вырезал в брыле дно, положил его на дырку. И вдруг ночью несет ему черт мешок серебра. Принес, высыпал в брыль, смотрит, а он порожний; принес потом еще три мешка серебра, а брыль все никак не наполнится. А черт-то и не приметил, что была под брылем яма, и все носит деньги, пока не наносил полный брыль. Забрал тогда мужик деньги, дал две горсти серебра пану и выкупился от панщины.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Кузнец и черт ⠀⠀ ⠀⠀

ил себе кузнец, очень большой пьяница и все, что у него было, пропил уже. Видит, что не на что уже и пить, вот и пошел он к нечистому свою душу отписывать. А нечистый и говорит:

— Хорошо! А что же ты за свою душу хочешь?

— Хочу, — говорит, — чтоб была у меня полная кубышка денег и чтоб целый год, сколько бы я их не брал, они не убывали бы.

Лукавый и говорит:

— Ладно, будут у тебя деньги, а спустя год я приду по твою душу.

Принес кузнец полную кубышку денег, спрятал их в свою кадку, немного в карман положил, а там и в корчму. Пьет день и ночь, уже и про кузницу забыл, а тут глядь — вскоре и год проходит.

Вот идет раз кузнец в корчму, а лукавый прыг ему на плечи, да и говорит:

— А! Теперь ты мой!

А кузнец отвечает:

— Твой-то я твой, да погоди-ка, пока я до дому дойду, мне кое-что жинке сказать надо.

— Ладно, — говорит черт.

Вошел кузнец в хату, да и усадил лукавого на лавку, а никто его не видит, и сам-то кузнец не видит; потом вышел он из хаты в сенцы, а там и в корчму, да и пьет своим порядком.

Вот лукавый ждал-ждал, и захотелось ему с лавки подняться и идти за ним. Рванулся черт, а встать никак не может. Вот и давай он с лавки рваться, тормошиться, дергается, так глина и летит, вот-вот хата развалится. Испугалась кузнецова жена, бежит за мужем в корчму и говорит:

— Что же это ты такое посадил на лавку, что хату чуть не развалит? Ступай да убери его оттуда!

Пришел кузнец и говорит черту:

— Ну, коли будут опять деньги в кубышке, то пущу!

Говорит лукавый:

— Будут!

Взял кузнец его и отпустил. И снова денег у него вдосталь. Опять пьет он, гуляет, а тут и год скоро выходит.

Идет кузнец по дороге, а лукавый прыг ему на плечи и говорит:

— Теперь ты мой!

— Посиди здесь на моем огороде на груше, а я домой схожу и возьму нож.

— Ну, ступай, да не мешкай.

Посадил его кузнец на грушу, а сам пошел в кормчу — пьянствовать.

Вдруг бежит опять жена и говорит:

— Что это ты посадил в огороде на груше? Была у нас всего одна только грушка хорошая, да и то теперь совсем пропадает, так всю ее и трясет: уже и груши осыпались, и листья облетели, и ветки поломались, вот уже и корни выворачивает!

Пришел кузнец, да и говорит черту:

— Ну, коли будут опять у меня целый год деньги, то пущу.

Отвечает ему лукавый:

— Будут, будут, только пусти!

Вот он и отпустил. Опять завелись деньги, опять кузнец пьет-гуляет. А тут и год выходит.

Явился лукавый снова и говорит:

— Ну, теперь ты мой!

— Ладно, твой, — говорит кузнец. — Что ж, двинемся в путь-дорогу.

— Пойдем, — говорит.

Подходят они к запруде, а был вечер, на небе светил месяц — вот и видна от кузнеца тень на земле, а бес и спрашивает:

— Кто это с тобой идет?

— Да это мой брат, — отвечает кузнец.

— А он не схватит меня?

— Схватит, пожалуй, — отвечает тот.

— Ну, смилуйся, спрячь меня!

— Да куда ж я тебя спрячу?

— Да хотя бы в кошелек.

— Ну, что ж, полезай в кошелек, — и развязывает его. Вот бес там и спрятался. А кузнец завязал его потуже, да и бросил в воду. И сидит там черт и теперь, а кузнец домой воротился и живет себе до сих пор.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Людская правда ⠀⠀ ⠀⠀

авным-давно жил в одном селе бедный мужик, был он весьма разумный и работник хороший, да только никто его не слушал: что ни скажет, бывало, громаде^[37] умное, все говорят: «Да что он понимает? Что знает? Врет он, кто ему поверит?..»

Но вот дал бог тому мужику разбогатеть, сделался тот очень богатым, ну, тогда вот и поставили его головой. Собрал раз голова громаду; долго они там разговаривали о том да о сем, а потом голова и говорит:

— А знаете, добрые люди, какой забавный случай у меня вышел?..

— А какой? — спрашивают.

— Да вот ездил я в город, купил себе новый лемех. Хоть и есть у меня дома еще хороший, да попался мне этот задешево, думаю — запас беды не чинит. Купил, привез домой и положил в амбаре. Пускай, думаю, себе лежит, пока понадобится. Лежал он неделю, а может, и две. Я на него и не гляжу, пускай себе лежит. Вдруг захожу это я вчера в амбар, смотрю, а лемех мой погрызен. Я к нему… А там мыши… Весь изгрызен, да так, что лежит теперь никуда не годный, хоть вон выкинь. Этакая, беда!..

— Да, — говорят одни, — бывает, бывает, есть такие мыши: она хоть и маленькая, а зубки-то у ней такие, что ничего не клади, погрызут.

А другие:

— Верно, верно!

Вот слушал голова, слушал, а потом и говорит:

— Вот какая она правда на свете: был я мужиком бедным, хоть и говорил вам правду, вы говорили, что вру, мол, а как сделался теперь богачом, то хотя и вру, а вы говорите, что правду говорю. Да где же видано, чтобы мыши лемех съели? Разве это возможно? Он ведь железный…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Лубок ⠀⠀ ⠀⠀

тоял в одной пустоши небольшой хуторок, всюду кругом было пустое поле, а местами такие большие и глубокие овраги, что боже ты мой! И только кое-где стояло одинокое дерево — груша или какое другое.

Жила на хуторе одна небольшая семья: старый-престарый дед и его женатый сын, звали его Нечипором, да еще подросток-сын от Нечипора.

Дед был совсем уже дряхлый: ходючи, он сильно горбился, так его старость, беднягу, одолела. Голова у него была белая-белая, будто молоком облитая, и работать ему, бедному, было совсем не под силу. Было это Нечипору больно не по нутру. Ему все хотелось, чтобы отец что-нибудь делал. И эта думка, как ведьма, навалилась ему на душу: не спит он ночь, не спит другую, все думает и гадает, куда бы это ему сбыть своего отца?.. Вот и надумал непутевый… Бес его и подтолкнул.

Чертяка, знаешь, куда захочешь подкрадется, так подобьет человека на зло и на горе! Что и говорить, коли не было бы на свете сатаны, может были бы люди добрые и все в царстве небесном бы оказались!..

Пораздумал Нечипор, да и говорит: «Сгублю я отца. Довольно он пожил на свете! Мне и так тяжко приходится жить и хлеб добывать!» Вынашивает Нечипор свою думку и день и ночь у себя на сердце, словно мать дитя родное. А тут и зима подошла, погнало снег по полю. Мороз трещит, как в кузнице у кузнеца… Достал Нечипор с чердака длинный и широкий лубок, взял своего сына и говорит старику отцу:

— Пойдем, тату, в поле, довольно тебе жить на свете: и сам не будешь мучиться и нас мучить не будешь.

И повел старика отца.

Услыхал это старик и только горькими слезами залился, больше ничего.

Довел Нечипор деда до глубокого-глубокого оврага, посадил его, старенького, на лубок, который принес с собой, спустил на нем отца на самый низ и говорит:

— Прощай теперь, тату, не поминай нас лихом!

И уже собрался идти домой, а сынишка и говорит отцу:

— Тату! А лубок-то возьмем с собой.

— А на что он? — спрашивает отец сына. — Пускай там останется.

— Как на что? А ты, как и дед мой, состаришься, вот я и посажу тебя на лубок и спущу, а то на чем же я тебя спущу — надо будет другой добывать.

Схватился тогда Нечипор за голову:

— Дурак я, дурак! Что ж я наделал? Спасибо тебе, сынок, что ты дурака-отца на ум наставил.

И бросился поскорей в овраг, взял с собой старика отца, попросил у него прощенья и стал его кормить до самой смерти, чтобы дети и его не бросили, а кормили бы до той поры, пока примет господь его грешную душу.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Иван и Грыць ⠀⠀ ⠀⠀

ила одна баба, и было у нее двое сыновей, Грыць и Иван. Вот померли оба. А ей жалко, все плачет она. Тут приходит нищий, подходит к ее хате. Она и спрашивает:

— Вы, человече, откуда?

— Со всего свету.

— Откуда, откуда? С того свету?

— Эге, с того.

— А не знаете ли, как там мои хлопцы, Грыць да Иван?

— Знаю.

— А как им там живется?

— О, Грыць, Грыць, тот еще ничего, а вот Иван играл раз с богом в карты да так проигрался, что и порток теперь нету. Совсем голый остался.

— Ой, родименькие мои, да это ж вас сам господь бог послал! Нате вам кусок холста, да возьмите солонины полпуда, да вот собрала с сотню рублей на быка, так возьмите, я уж как-нибудь перебьюсь, и передайте им, пускай себе там что-нибудь сошьют, хоть какое время перебудут. А может, господь пошлет еще когда-нибудь человека такого, то я с ним еще пришлю. Так и скажите вы ему, будь ласка.

— Ладно, ладно.

Проводила она его, и пошел тот посмеиваясь, — теперь было у него что и поесть и во что одеться, и деньги у него были.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Хлопец — побратим Смерти ⠀⠀ ⠀⠀

стался хлопец у отца сиротой. Отец пошел в бродяги, а он ходит, хлеба просит.

«Пойду на базар, — думает, — попрошусь, к кому-нибудь в работники».

Нанимает его крестьянин и спрашивает:

— Что ж ты за год возьмешь?

— Ничего не хочу брать, только один обед мне хороший за год поставьте.

А жена крестьянина видит, что хлопец он хороший, и говорит мужу:

— Набавим ему пять рублей за год, а то будет ему так больно обидно.

Хлопец и говорит:

— Я от вас больше ничего не хочу.

Пробыл он у хозяина год. Наварили ему обед, хороший обед поставили. Идет хлопец с этим обедом, а навстречу ему идет Смерть и спрашивает:

— Что ты, хлопче, несешь?

— Обед, — отвечает он ей.

А она говорит:

— Так давай пообедаем вместе.

— Давайте, — говорит, — мне нравится вдвоем с тобой обедать.

Вот пообедал он и говорит:

— Господи, господи, где же мне жить, нету у меня ни хаты, ничего.

А Смерть говорит:

— Будем жить вместе.

Вырыли они себе вдвоем под горою землянку. И говорит Смерть:

— Надо тебя, хлопче, научить лекарскому ремеслу.

Пошли они в город, где больные лежат, и сказала ему Смерть:

— Я буду стоять у стены, и они меня не увидят. И как махну красным (они не заметят), то хворый в живых останется, как черным махну — помрет. А ты будешь угадывать, и будут тебе за это деньги платить.

Вот и признал он, что один через полчаса помрет. А больной и говорит:

— Дам пятьсот рублей, а докажу, что не помру, чувствую, что я крепок.

А спустя какую-нибудь минуту и помер, и взял сирота пятьсот рублей, да и пошел себе, деньги-то были даны ему наперед.

Вот так и зарабатывает он по сие время. Живут-то ведь они в одной землянке со Смертью.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Разумная дивчина ⠀⠀ ⠀⠀

де-то в одном селе жил себе крестьянин с женой.

Была у них единственная дочка, дивчина-подросточек, да такая на язык острая, насмешница, а к тому ж и умница — никому спуску не дает, хоть кому нос утрет. Звали ее все в деревне за это бедовой. Исполнилось ей восемнадцать лет — вот уже девка на возрасте. Отец с матерью и сватов уже дожидаются. И случись раз так, что стариков не было дома, а приходят к ней сваты. Вот поздоровались они с девкой, положили хлеб на стол, а сами сели на лавки. Начали с девкой беседовать и рассказали ей, зачем пришли.

— Что ж, — говорит девка, — сейчас ни отца, ни матери дома нету, я не могу вам ответить ни так, ни этак. Приходите лучше в другое время, когда будут старики дома.

Помялись сваты, помялись, а из хаты не идут, будто чего-то дожидаются. А девка и спрашивает:

— Вы, люди добрые, пожалуй, с дороги голодные, может чего-нибудь немного перекусили бы?

— От хлеба-соли отказываться не станем, — сказал один из сватов.

— Дашь — закусим и спасибо скажем, а не дашь — воля твоя.

— Вот и хорошо! — говорит девка. — А что же вам подать — убылого или прибылого, или того, что вверх смотрит?

Переглянулись сваты с молодым и не знают, что и отвечать. А сват потом и говорит:

— Давай уже хотя бы то, что вверх смотрит.

Нарезала девка наскоро паляницу, накрошила луку в миску, поставила на стол и приглашает сватов покушать. Покрутили сваты носами, опять переглянулись с женихом, сидят, а еды никто и в рот не взял. В диковинку показалась им эта загадка, а еще диковинней сама девка. Опять зашел разговор с девкою: хотелось, видите, сватам поймать ее на слове. Да куда уж там, — кто из них что ни скажет или спросит, чуть ли не начиная от Адама, она так разумно, остро и впопад ему ответит, что тот хлопает глазами и от стыда краснеет. Вот сват и говорит:

— Ну, хватит нам лясы точить. Ты нам лучше, дивчина, растолкуй, что оно значит — прибылое, убылое и что вверх смотрит?

— А вот что, — отвечает девка. — Сало — это убылое, с салом всякая нужда убывает; молоко — это прибылое, с ним хоть и всякая нужда убывает, а оно все же в хозяйстве прибавляется, ежели, конечно, у кого в хозяйстве дойные коровы. А то, что вверх смотрит, — это лук; ведь когда он на грядках осенью торчит, похоже, будто кто с земли вверх смотрит.

Посмеялись сваты, поудивлялись, что не разгадали такой будто и не слишком мудреной загадки, и собрались по домам. Вылезли сваты из-за стола, а девка подходит к ним и спрашивает:

— А скажите, кто вы такие, чьи вы будете? А то как вернутся отец с матерью, я и не знаю, что о вас и сказать.

— Меня, — говорит сват, — Кустом прозывают, подстаросту — Лопухом, а молодого — Хворостиной, да старики про нас, кажись, знают, слыхали.

— Э, ежели так, то я всех вас троих знаю, — говорит девка. — Под кустом я не раз спала, лопухом себя от солнца прикрывала, а хворостиной свиней в стаде гоняла. Знаю вас, всех знаю!

Словно огнем вражья девка сватов и жениха прижгла, стало им стыдно, рассердились они на хозяйскую девку за такой ответ, да задевать ее больше уже не посмели, чтоб еще, чего доброго, получше им не ответила. Отдала девка сватам хлеб, попрощались они с нею и пошли в свое село, всю дорогу удивляясь бедовой девке.

Воротился жених домой и отцу рассказывает, что и как вышло у сватов с девкою. Насмеялся вволю старик и говорит:

— Выходит, что вы все втроем в дураках очутились, а она умная. Знай, сынок, что вот так всегда умные дураков узнают.

— Нет, тату, мы не дураки, — говорит сын, — но с нею-то и сам водяной не столкуется.

— Ну что ж, — говорит старик, — коли ты и вправду умен, то возьми сивого барана, погони на ярмарку, продай не продай, а соли купи, выпей да закуси и домой назад барана приведи. Коль сделаешь все, как следует, будешь, значит, умный и будет девка твоя, а нет, то дурак ты, и не тебе она суждена.

Вот гонит парубок продавать барана на ярмарку и все раздумывает, как бы его так продать, чтоб упасть и не ушибиться, чтоб и козы были сыты и сено было цело, как отцу хочется.

И пришлось ему гнать своего барана как раз через то село, где жила бедовая девка. Вспомнил он про девку и думает: «Вот если б она отгадала отцову загадку». Только он это подумал, вдруг слышит — кто-то кашлянул: «Эй, чернявый, оглянись-ка, сзади тебя лукавый!»

Оглянулся парубок, смотрит — это бедовая девка стоит у криницы, воду берет.

— Чего ты, парубок, так опечалился?

— Эх, чего… Ты бы тоже, псжалуй, опечалилась, ежели бы тебе такую загадку загадали, как мне. Барана продать не продать, соли купить, да еще и целого барана домой пригнать — никак я своим умом не надумаю, как это сделать! — говорит парубок.

— А ты послушай меня, глупую, — говорит девка, — может, ума и наберешься! Как пригонишь этого барана на ярмарку, одолжи у кого-нибудь ножницы поострей, остриги с него шерсть, продай ее, а на те деньги выпей, закуси, соли купи, а стриженого барана отцу домой пригонишь.

Обрадовался парубок, засмеялся, даже в ладоши хлопнул, а девку за совет и не поблагодарил, погнал поскорей барана на ярмарку. Пригнал барана на ярмарку, сделал все, как было указано, и воротился домой веселый, что барана продал не продал, выпил, закусил, соли купил да еще целого барана назад пригнал. Входит в хату, а отец и спрашивает:

— Ну что, сынок, поторговал на ярмарке как следует?

— Поторговал, тату, и все сделал, как вы велели, — отвечает сын.

— А кто же тебя научил так сделать? — спрашивает старик.

— Хм! Да кто ж? Я сам! Есть голова на плечах, вот и додумался, как и что.

— Ну, хорошо, коли так, — говорит отец, — но сдается мне, что тут не без чужого ума обошлось, я ведь тебя хорошо знаю!

На другой день вечером заходит к старику, то есть к отцу жениха, их сосед, который был сватом, и спрашивает:

— Ну что, продал наш князь барана?

— Нет, не продал, да я и не велел его продавать, а только такую задачу ему загадывал, ума выведывал: продать не продать, а выпить, закусить, соли купить и барана назад пригнать. Ну, он, как бы не сглазить, так и сделал, а что? — спрашивает старик.

— Да вишь, сват, пришлось мне, на ярмарку идучи, в одном селе отдыхать, под вербой у криницы. Вижу, гонит наш князь на ярмарку барана. Ну, думаю: «Ладно, поеду я вместе с ним, веселей будет». Вдруг слышу, девка, которая воду брала, окликает-таки нашего князя и спрашивает: «Чего ты так опечалился?» А он ей отвечает: «Эх, чего! Да ты б разве не опечалилась, кабы загадали тебе такую задачу, как мне вот: барана продать не продать, а выпить и закусить, соли купить да еще целого барана домой пригнать, а я никак своим умом не дойду, как это сделать». Вот и советует ему девка, чтобы он, пригнав барана на ярмарку, обстриг его ножницами, которые у кого-нибудь одолжил бы, продал бы шерсть, а за те деньги выпил, закусил, соли купил, а стриженого барана домой пригнал. Присматриваюсь я к этой девке получше, глядь — а это та самая, к которой водили мы свататься вашего парубка. Вот что довелось мне видеть и слышать, ну и забежал я узнать, что у вас тут и как?

— Так вот оно что! Сынок, а сынок, поди-ка сюда! — кликнул старик парубка.

Вошел парубок в хату.

— Так вот оно как, сынок! Красивое дело, красивое! А ты ведь мне говорил, что своим-де умом дошел-додумался? Дурак же ты, дурак, а к тому же и брехун большой. Разве ты, сын, забыл, что в пословице говорится: «Ложью весь свет обойдешь, да назад не вернешься». Но чтобы таким дураком и брехуном тебе не пропасть, бери опять поскорей сватов и ступай к той самой девке и добивайся от нее слова. Девка, вижу, она разумная и, говорят, работящая: будет тебя уму-разуму наставлять по хозяйству, и все будет хорошо, проживешь свой век по-людски, а возьмешь такую же, как сам, овечку-то, и куры тебя, как помру, заклюют.

И послал опять старик сватов к бедовой девке, даже и сам туда не поленился пойти, чтобы помочь наладить дело как следует, вот и взяли разумную дивчину.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Зеленые очки ⠀⠀ ⠀⠀

е хватило у Охрима сена дозимовать лошаденке. «Что тут делать? — думает Охрим. — Пропадет лошаденка, и пойдет тогда прахом и все хозяйство мое. Постой, брат, надумал, только не знаю, удастся ли. Пойду-ка я к свату Самийле, не одолжит ли он мне хотя бы вязанку сена, у него-то есть, уж я это наверняка знаю», — соображает Охрим. И побежал к свату Самийле.

— Здравствуйте, сват!

— Здорово. А что скажете, сват?

— Выручайте, голубчик-сватушка, если бога в сердце имеете. Лошаденка-то подыхает, нечем дозимовать, одолжите хоть вязанку сена… пастбища еще не видать… я уж вам…

— А как сваха Хотына поживает? — перебил Самийло.

— Да дома. Так, пожалуйста ж…

— А что ж она там делает?

— Да так; то то, то се, известное дело по хозяйству… Так вот я и говорю, такая беда у меня с проклятой-то лошаденкой.

— А что ж это у вас, сват, нос как пампушка сделался да еще поцарапан? Видно, где-то, хм, того?.. — опять перебил Самийло.

— Да то… то потом, сват, о том после поговорим. Сперва про сено, а то вот говорю…

— Так чего ж это вы, — говорит, — пришли ко мне, сват?

— Да сена ж, говорю… Лошаденка ведь с ног валится, а дозимовать-то и немного остается, с неделю еще, — хоть пропадай, а нечем. Дайте, будьте милостивы, в долг, я вам за то, может, и отработаю, хотя бы вязанку.

— Э, сват, уж это никак! Я думал, чего вы хотите… Тут и себе как кот наплакал; не дам, сват, не дам, — говорит Самийло.

— Вот, боже ты мой! Что ж мне теперь-то на белом свете делать? Вы уж хоть посоветуйте, сватушка, или что, — плачется Охрим.

— Что ж я вам, сват, посоветую? Ей-богу, никак и ума не приложу. Ступайте разве к Грыцьку Скукуну, тот хоть и не поможет, а добрый совет подаст, — ответил Самийло.

А был тот Грыцько на все село первый мастак и затейник: придумать или что смастерить, это он вмиг.

Вот приходит Охрим к Грыцьку на двор, а тот как раз во дворе что-то делает.

— Здравствуйте, Грыцько! Бог на помочь!

— Здорово, спасибо, Охрим! А что скажешь?

— Да тут, видите, такое, мол, и такое дело… — и рассказал ему про свою беду. — Помогите, ради бога, или хоть что присоветуйте, пожалуйста, что делать, а то прямо голову теряю, не знаю, как и быть, что и делать; подохнет, пожалуй, не сегодня-завтра бедное тягло без сена. Я бы…

— Дать взаймы не берусь, и сам бог весть как до пастбища дотяну, а присоветовать могу.

Побежал Грыцько в амбар, выносит оттуда зеленые очки.

— Видал когда-нибудь такую штуку?

— Нет.

— И я бы не видал, если б не добрые люди. А знаешь, зачем она?

— Нет, не знаю.

— И я бы не знал, да добрые люди научили, а теперь вот я и тебя научу. Это, вишь, как снаряжали нас (еще как был я в солдатах), конницу, значит, это, в поход на турка, то начальство и выдало на каждого коня эти очки и так приказало: «Вот вам, ребята, дается на случай, ежели сена в действии коням не хватит; надевай тогда, значит, на коня эти очки, клади ему соломы, крапивы, колючек, даже тряпок, и все будет есть, потому, значит, будет думать, что перед ним лежит зеленое сено». И что ты думаешь? — так оно и вышло. Не хватило у нас сена, а мы зеленые очки лошадям на глаза — и пошли наши кони есть все, что бы ты им ни положил в ясли. Вот какое чудо сделали эти очки! Так бери их с собой, и сделай так, и поверь, что коняка твоя до пастбища дотянет.

— Эге, оно и правда твоя, а я и не догадался, зачем они, эти очки. Вот оно что значит человек бывалый — все знает. Вот спасибо уж вам, Грыцько, может, еще и на ту зиму, как доживем, пригодится.

И скорей за очки и — айда домой. Надел коняге на глаза те очки, наложил в ясли всякой всячины и пошел в хату. Томилась, томилась бедная коняга над тем месивом и начала уплетать вовсю, так за ушами и трещит. Поела он все, что было на дворе, даже истоптанные сапоги и драную свитку и ту сжевала. А там скоро и снег растаял, пошла травка молоденькая. Сказывают иные люди, что клячонку ту видели, как она на лугу выбрыкивала, а другие говорят, да и я так соображаю, что кляча та давно уже попала к живодерам в обмен на перстни да иголки. А паны, видно, и чаю уж с тех косточек понапились (сахар-то ведь из костей). Вот такая-то история вышла у Охрима с конягой.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Хитрый дурак ⠀⠀ ⠀⠀

или три брата: двое умных, а третий дурак. Вышли они раз на улицу гулять, глядь — ведет человек козу. Дурак и говорит:

— Коль захочу, у этого мужика сейчас козу украду.

— Дурень ты! — говорят умные. — Как же ты ее украдешь, если она у него в руках.

— Нет, украду!

Перегнал дурак мужика, забежал подальше наперед, снял с себя один сапог, загадил его, да и кинул. А потом опять побежал. Отбежал подальше к леску, что над речкою рос, снял с себя второй сапог, да и бросил, а сам взобрался на дуб и сидит. Довел мужик козу до загаженного сапога и думает: «На что он мне нужен загаженный?» — и повел козу дальше. Довел до чистого сапога, думает: «Надо бы мне было взять загаженный, я обмыл бы его, вот и была б пара».

Сказав это, завел он козу в лес, привязал к дубу, а сам за сапогом побежал. Слез дурак с дуба, взял козу и повел ее домой.

— Ну что, братья, вы говорили, что козы не украду, а я вот украл.

Смотрят братья, что дурак босой, и говорят:

— Э, Да это ты ее на сапоги выменял!

— Берите, — говорит дурак, — поскорей режьте ее, а мне только голову дайте, а я вам не то что сапоги, и одежу с мужика принесу.

Зарезали братья козу, а ему голову отдали. Обстругал дурень палку, насадил на нее козью голову, побежал к реке и воткнул палку в дно так, что голова наверху торчала, будто коза по уши забрела в воду, а сам взобрался на дуб и смотрит. Ходит мужик, ищет козу и кричит: «Козе, козе, козе!» А дурак с дуба как закричит: «Мэ-кэ-кэ-ээ!» Оглянулся мужик, посмотрел на речку, увидел козью голову и говорит: «Моя козонька, видно, водицы захотела, полезла пить, да и загрузла по самые уши, бедняжка». Звал ее, звал, стоя на берегу, — не идет. Он снял тогда с себя сапоги, штаны и рубашку да за козой в воду. А дурак с дуба и — за одежу и во весь дух домой. Так и остался мужик голый да с козьею головой.

Принес дурак братьям одежу и говорит:

— Вы говорите, будто променял я козу на сапоги, а вот вам две пары сапог, да еще и одежа.

Недолго братья пожили вместе, все трое женились и разделились: каждый стал хозяйствовать отдельно. Вот выменял дурак за одежу горшок, взял и пошел в лес. Выкресал огню, разложил костер и наварил каши; потом обложил горшок землей, сидит себе и ест кашу. Идут лесом трое разбойников, заметили дурака, и говорит один другому:

— Погляди-ка, братец, без огня горшок кашу варит.

Подошли к дураку и говорят:

— Здорово!

— Здорово!

— Продай нам этот горшок.

— Купите.

— Что за него хочешь?

— Как насыплете полный деньгами, ваш будет.

Насыпали они ему полный горшок денег. Высыпал дурак деньги в подол, отдал им горшок, а сам пошел своею дорогой. Вот старший разбойник и говорит:

— Вы, братья, ступайте на промысел, а я каши наварю и вас позову.

Ушли братья, а он налил воды, наложил пшена, обложил горшок песком, да и сидит. Долго сидел, а каша все не варится. Он рассердился, схватил горшок, да и вывернул, а сам пошел догонять братьев. Догнал, а они спрашивают:

— Ну что, варит кашу?

— О братцы, да как еще варит! (Разбойники были такие, что, бывало, один другому правды иной раз не скажет.) Да такая вкусная, что ел-ел и не наелся.

— Дай и мы себе сварим.

— Варите, — говорит старший брат, — я на разбой пойду.

Младшие братья приготовили кашу, обложили горшок песком, да и сидят. Долго сидели, а он все каши не варит. Они рассердились, вылили из него воду с пшеном и пошли искать брата. Сошлись в лесу. Вот старший брат, смеясь, и спрашивает:

— Ну что, наелись каши?

— Нет, никак не варит горшок.

— И у меня не варил.

Постояли они, посоветовались и говорят:

— Пойдем убьем собачьего сына, что нас обманул, черт знает каким горшком наделил.

Пошли. Идут лесом и только стали из лесу на гору подыматься, видят — сделал дурак возок, да и спускается себе с горы.

Подошли к нему и говорят:

— Вишь ты! Без волов, без коней возок едет. Давайте купим его! Что за возок хочешь? — спрашивают у дурака.

— Давайте мешок денег.

Дали они ему мешок денег и взяли возок. Вот старший разбойник и говорит:

— Ступайте вы, братья, вперед, а я сяду в возок и вас догоню.

Отошли те версты две, а старший сел тогда в возок, толкал его, толкал, — никак не едет. Выскочил тогда из возка, взял его за дышло и побежал догонять братьев. Догнал, а они спрашивают:

— Ну что, катится возок?

— Катится, — говорит.

— Ну, дай и мы прокатимся.

Отдал он возок, а сам пошел вперед. Уселись они в возок, толкали, толкали, а он и с места не сдвинулся. Взяли они возок за дышло, догнали брата и спрашивают:

— Ну что, и у тебя не катился?

— Не катился, — говорит, — это я вас обманул, чтоб всем нам не стыдно было, что мы, дураки, деньги на черт знает что потратили.

Рассердились они на дурака и говорят:

— Пойдем его убьем!

Пошли. А дурак заколол свинью, надул из нее пузырь, напустил полный крови, привязал жене к боку, сплел батожок и наказывает жене:

— Смотри, когда явятся ко мне разбойники, я ударю тебя в пузырь, будто ножом в бок, а ты и упади, будто заколотая; а как ударю батожком, подымайся.

Зашли разбойники к дураку в хату и сели на лавке. А дурак как схватит нож, как ударит жену в бок, она так и упала неживая и кровью залилась. Он как схватит тогда батожок да как ударит и говорит:

— Шушка-Марушка, встань ты, живушка!

Она вскочила как ошпаренная и подала им обедать. Пообедали разбойники, видят, что после битья стала жена дурака проворней, и говорят:

— Продай нам этот батожок.

— Э-э, — говорит дурак, — это батожок дорогой, ведь стоит только им ударить убитого человека, как тот оживет.

— Так продай! — говорят разбойники. — Что хочешь, то и дадим.

— Давайте, — говорит дурак, — два мешка денег.

Дали ему два мешка денег, взяли батожок и пошли в лес. А самый старший брат-разбойник и говорит:

— Ступайте вы, братья, по домам, а я возьму батожок и побью свою жинку, чтобы была проворней.

Разошлись братья по домам. Пришел старший, кричит жене: «Давай, такая-сякая, обедать!» А потом как схватит нож, как ударит ее в бок — она упала и затрепетала. Как схватит он тогда батожок, ударил им и как закричит: «Шушка-Марушка, встань ты, живушка!» Не встает жена, уже и дух из нее вон. Бросил он ее тогда в подполье и пошел к среднему брату.

— Ну что, — спрашивает средний, — стала у тебя жинка после битья проворней?

— Теперь проворная, — говорит, а не признается, что ее уже и на свете нету.

— Ну, дай и мне батожок, я и свою проучу.

Отдал старший брат батожок, а сам пошел к меньшому. Вот и говорит средний своей жене: «Давай, сякая-такая, обедать!» Потом как схватит нож, как саданет ее в бок — она упала, затрепетала и кровью залилась. Схватил он батожок и давай ее стегать да приговаривать: «Шушка-Марушка, встань ты, живушка!» Не встает жена, уже и дух из нее вон. Бросил он ее в подполье, а сам пошел к самому меньшому брату — батожок отнести.

Пришел, а меньшой и спрашивает:

— Ну что, стала твоя жинка после битья проворней?

— Проворная теперь, — говорит.

Оставил батожок, а сам пошел домой голову понурив. Остался меньшой брат с женой в хате и говорит ей: «Давай, сякая-такая, обедать!», да как схватит нож, как саданет ее в бок — упала она, затрепетала и кровью залилась. Схватил он батожок и начал ее стегать да приговаривать: «Шушка-Марушка, встань ты, живушка!» Не встает жена и не дышит уже. Бросил он ее в подполье. Сошлись братья вместе и рассказывают: тот говорит — моя жена мертвая, другой говорит — мертвая, и третий говорит, что мертвая.

— Ну, — грозят братья, — теперь пойдем да убьем его, вражьего сына.

Пришли к дураку, поймали его, завязали в мешок, положили на берегу речки и говорят:

— Ну, пускай полежит до завтра, а завтра, как будем идти мимо на ярмарку, бросим его в реку, а теперь пускай маленько в мешке помучается. — Сказали и домой пошли.

Долго лежал дурак, вдруг слышит — едет на лошади шинкарь и что-то про себя напевает. Начал дурак кричать из метпка:

— Эй, люди добрые! Кто идет, развяжите меня!

Соскочил шинкарь, развязал его. Ухватил дурак шинкаря, бросил его в мешок, завязал, положил на том месте, где лежал сам, сел на повозку, да и поехал на ярмарку. На другой день едут разбойники на ярмарку, подошли к мешку, взяли да и бросили его с шинкарем вместе в речку на самую глубину. Пошел шинкарь на дно, так и забулькал.

Ходят разбойники по ярмарке, глядь — а тут и дурак. Они к нему:

— Здорово!

— Здорово!

— Откуда ты взялся?

— Из речки вылез. Спасибо вам, что в речку бросили, — там все одни только купцы ходят, а товару столько, что хоть даром бери.

— Поведи и нас, — просят разбойники.

— Пойдемте.

Привел их дурак к речке и побросал по одному. И живет себе дурак с женой да хлеб жует.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Брехня ⠀⠀ ⠀⠀

ахворал раз какой-то царь и дает указ всем дворянам, всем крестьянам, всем мещанам — к нему собираться, и его забавлять, и брехней развлекать, да такой, чтобы в ней и словечка правды не было. Вот дворяне что ни соврут, то из зависти один другому и говорят: «Да какая ж это, мол, брехня, это сущая правда». Вот и объявился один мужик.

— Я, — говорит, — могу.

— Ну, бреши!

— Вот как жили мы, — говорит, — еще с батькой да хозяйством занимались, так было у нас поле за тридцать верст от села, и уродилась один год пшеница, да такая хорошая, сразу же поспела и осыпается. А было нас у отца семеро братьев; как пошли мы косить, а хлеба-то и забыли взять и косили без передышки семь дней и семь ночей, не евши и не пивши; а как подошло воскресенье, мы домой — ужинать. Пришли, а мать и подала нам горячих галушек. Уселись мы у порога, а лежал там камень. Как сел я на тот камень, как схватил галушку, а она сквозь меня так и проскочила, да еще и сквозь камень прошла, да еще на семь саженей в землю вошла!

Тут паны и говорят:

— Что ж, — говорят, — это может случиться: семь дней не евши мужик выживет, а что галушка камень пробила, так, может, то мельничный камень был; это, — говорят, — еще не брехня!

Вот зовут его опять назавтра небылицы рассказывать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

— Я, — говорит мужик, — как стал сам хозяйничать, все на охоту ходил, а была у меня такая гончая, что я никогда ее не кормил. Вот поехал я раз с ней на охоту, поднял зайца, натравил гончую, а она за ним; догнала его и проглотила, только задние ножки видать. Слез я тогда с коня и — к гончей, как засунул ей руку в рот, так и вывернул ее, как рукавицу, а после того еще семь лет с этой гончей охотился.

А паны опять:

— Э, — говорят, — это еще не брехня: все может статься.

Известно, панов зависть берет, как, мол, так — простой мужик, а перед царем их кроет. Начали царя так и этак заговаривать и уверили, что это, мол, правда.

Вот приходит мужик и на третий день к царю. Царь сидит, а вокруг него все чины, генералы, сенаторы, все. Вот мужик говорит:

— Как хозяйничали мы с батькой, так вот этот пан взял взаймы у нас сто тысяч, а этот вот — пятьдесят, а этот — десять, — да так всех по именам и называет и деньги подсчитывает. Царь и спрашивает:

— Ну что, правда?

А панам стыдно признаться, что мужик лучше их соврал, и:

— Правда, правда!

— А коли правда, то и заплатите.

Пришлось им платить. Забрал мужик деньги. Да еще и царь ему кое-что дал, и пошел себе мужик домой.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Кошелечек ⠀⠀ ⠀⠀

или себе муж и жена, и была у них пара волов, а у соседей повозка. Вот как подойдет, бывало, воскресенье или праздник какой, то и берет себе кто-нибудь из них волов и повозку и едет в церковь или в гости, а на следующее воскресенье — другой, так между собой и делились.

Вот раз баба и говорит старику, чьи волы были:

— Отведи волов на базар и продай, а мы себе купим лошадей и повозку, будем сами по воскресеньям в церковь и к родичам ездить. Да и то сказать — ведь сосед свою повозку не кормит, а нам приходится кормить..

Накинул старик веревку волам на рога и повел.

Ведет по дороге, догоняет его человек на коне.

— Здорово!

— Здорово!

— А куда ты волов ведешь?

— Продавать.

— Променяй мне волов на коня.

— Давай.

Променял он волов на коня, едет на коне. А тут навстречу ему ведет человек на ярмарку корову.

— Здорово!

— Здорово!

— А куда это ты едешь?

— Вел я на ярмарку волов продавать, да на коня променял.

— Променяй мне коня на корову!

— Давай!

Поменялись. Ведет он корову, а тут человек свинью гонит.

— Здорово!

— Здорово!

— А куда это ты ведешь?

— Да вел я на ярмарку волов, да на коня променял, а коня на корову.

— Променяй мне корову на свинью.

— Давай!

Гонит он свинью, а тут человек везет овцу.

Расспросили друг друга.

— Променяй свинью на овцу.

— Давай.

Гонит уже дед овцу, а тут человек несет продавать гуся. Расспросили друг друга.

— Променяй овцу на гусыню.

— Давай!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Прошел дед немного с гусыней, несет человек петуха. Разговорились.

— Променяй гусыню на петуха!

— Давай!

Несет дед петуха, а тут нашел человек на дороге пустой кошелечек. Разговорились.

— Вот нашел я кошелек, променяй петуха на кошелечек!

— Давай!

Спрятал дед кошелек, идет себе на ярмарку. Подходит к городу — надо переезжать реку на пароме, а ему за перевоз заплатить нечем. Перевозчики ему говорят:

— Дашь хоть этот кошелек, то перевезем.

Отдал он.

А стоял там чумацкий обоз. Как узнали у него чумаки, за что он выменял кошелечек, стали над ним смеяться.

— Что тебе, — говорят, — жинка за это сделает?

— Да ничего! Скажет: «Слава богу, что хоть сам живой воротился».

Вот и побились они об заклад: коли скажет жена так, отдадут ему чумаки все двенадцать груженых возов да еще с батогами впридачу. Выбрали одного из обоза и послали к его старухе.

Вот приходит он.

— Здравствуйте!

— А ты про своего старика слыхала?

— Нет, не слыхала.

— Да он волов на коня променял.

— Вот хорошо! Возок недорого стоит, как-нибудь и соберемся купить.

— Да и коня променял на корову.

— Это еще лучше: будет у нас молоко.

— Да и корову на свинью променял.

— И то хорошо: будут у нас поросяточки, а то как заговенья или разговляться, все покупать приходится.

— Да и свинью на овцу променял.

— И то хорошо: будут у нас ягняточки да шерсточка, будет мне что в спасовку прясть.

— Да и овцу променял на гусыню.

— И то хорошо: будут у нас крашенки^[38] и перья.

— Да и гусыню на петуха променял.

— О, это еще лучше! Будет петушок по утрам петь, нас на работу будить.

— Да и петуха на кошелек променял.

— И это хорошо. Как кто что заработает — он, или я, или дети, — в кошелек складывать будем.

— Да он и кошелек-то за перевоз отдал.

— Ну что ж, слава богу, что хоть сам живой воротился.

Вот чумакам и нечего делать — отдали они ему все двенадцать возов.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Три брата ⠀⠀ ⠀⠀

стались трое братьев сиротами — ни отца, ни матери. И ничего нету — ни хозяйства, ни хаты. Вот и пошли они все втроем наниматься. Идут и думают: «Вот если б бог послал нам хорошего хозяина!» Глядь — идет старый-престарый дед, борода седая.

— Куда это вы, детки, собрались?

Они говорят:

— Наниматься.

— А разве у вас своего хозяйства нету?

— Нету, — говорят. — Вот если бы к какому доброму человеку наняться, мы бы ему на совесть работали, слушались бы его и за родного отца почитали.

Тогда дед и говорит:

— Ладно! Раз так, то возьму я вас в сыновья и вам вместо отца родного буду. Слушайтесь меня, а я из вас людей сделаю, научу, как жить, от правды не отставая.

Согласились они и пошли с тем дедом. Идут темными лесами, широкими полями. Идут и идут, вдруг видят — стоит хатка такая нарядная, беленькая, в вишневом саду, цветами обсаженная. Выбегает из хаты дивчина, такая красивая, сама как цветок.

Глянул на нее старший брат и говорит:

— Вот если бы мне эту дивчину посватать, да еще чтобы были у меня волы и коровы!

А дед-отец и говорит:

— Ладно, идем сватать! Будет тебе и дивчина, будут тебе и волы и коровы. Живи счастливо, да только правды не забывай!

Вот пошли они сватать дивчину эту. Высватали ее, свадьбу справили, и вот уже старший брат хозяином сделался и остался жить в этой хате.

Идут они дальше, уж втроем. Глядь — стоит опять красивая хатка, а рядом ней водяная мельница, и прудок, и красивая дивчина что-то делает возле хаты — такая работящая. Вот глянул средний брат, да и говорит:

— Кабы мне на такой дивчине жениться, да чтоб была у меня и мельница и прудок и сидел бы я на мельнице, вот и был бы я хлебом на всю жизнь обеспечен.

А дед-отец и говорит:

— Хорошо, сынок, так и будет!

Пошли они в ту хату, посватали дивчину; уже средний брат к той дивчине в приймы идет. Вот справили свадьбу, а дед-отец тогда и говорит:

— Ну, сынок, живи теперь счастливо да смотри правды никогда не забывай!

И пошли себе дальше уже вдвоем: дед-отец и младший сын.

Идут, вдруг видят — стоит бедная хатка, и выходит из хаты дивчина, такая собой красавица, как звездочка ясная, а такая бедная, что латка на латке. Вот младший брат и говорит:

— Кабы мне на дивчине этой жениться, то мы бы работали, и хлеб бы у нас был, и не забыли бы мы и про бедных людей — и сами бы ели и людям уделяли б.

А дед-отец и говорит:

— Ладно, сынок, так и будет. Смотри ж только, правды не забывай!

Женил и этого и пошел себе по свету странствовать.

А три брата живут. Старший брат так разбогател, что и каменные дома себе построил, и червонцы копит, да только о том и думает, как бы ему побольше денег нажить, а о том, чтоб бедному человеку помочь, и не вспоминает, очень скупой был. Средний брат тоже разбогател. Стали за него батраки работать, а сам он только лежит, ест, пьет да за порядком следит. Младший так себе живет: если дома что есть, то и с людьми поделится, а как нету, то и так себе проживет.

Вот пошел дед-отец по свету… Пошел, а потом возвращается — посмотреть, как там его сыновья живут да от правды не отстают ли. Приходит к старшему странником убогим… Тот по двору ходит… Он кланяется, говорит:

— Коли милость ваша, подайте милостыньку!

А тот говорит:

— Хе, не такой ты уж старый, захочешь — заработаешь, я сам недавно на ноги встал.

А у него богатства всякого, что прямо-таки страх: дома каменные, стога, амбары, скота полные загоны, магазины добром полные, деньги… А милостыни не подал!

Пошел дед. Отошел, может, так с версту, остановился, оглянулся на хозяйство да на это добро — так все добро вдруг и запылало.

Пошел он тогда к среднему брату. Приходит, а у того и мельница, и прудок, и хозяйство крепкое, и сам он на мельнице сидит. Вот поклонился дед низко-низко и говорит:

— Дай, добрый человек, хоть малость мучицы: я человек бедный, есть мне нечего.

— Жаль, — говорит, — я еще и себе-то не намолол. Много вас тут таких шляется!

Пошел дед, отошел немного, оглянулся — так мельницу пламя и охватило.

Приходит дед к третьему брату. А тот живет бедно, хатенка маленькая, только чистенькая. Пришел, да такой сделался оборванный, весь в лохмотьях.

— Дайте, — говорит, — ради Христа, хоть хлеба кусочек!

А тот мужик и говорит:

— Ступайте, — говорит, — дедушка, в хату, там вас накормят и дадут.

Входит он в хату; жена как глянула на него, что такой он оборванный, и пожалела его, пошла в клеть, принесла штаны, рубашку принесла, дала ему. Надел он… А когда надевал, глянула она, а у него на груди такая рана большая, такая страшная!.. Усадили они его за стол, накормили, напоили. А мужик потом и спрашивает:

— Скажите мне, дедушка, отчего это у вас на груди рана?

— А это, — говорит, — такая рана у меня, что от нее скоро мне помирать придется. Только день мне и остался жить.

— Вот горе, — говорит жена, — а лекарства-то разве от нее никакого нету?

— Есть, — говорит дед, — да только никто того лекарства не даст, хотя каждый и может.

Тогда мужик:

— А чего бы не дать? Если б мог я! Скажите, какое?

— Да такое, — говорит дед, — что если б хозяин взял сам да и сжег свою хату и сгорело бы вместе с ней и все добро его, а потом взять того пеплу и засыпать мне рану, то она и зажила бы. Да разве ж найдется такой человек на свете, чтоб сделал это?

Призадумался младший брат, долго думал, а потом и спрашивает жену:

— Ну как, жена, думаешь?

— Да так, — говорит жена, — хату мы второй раз наживем, а как умрет добрый человек, то уж второй жизни у него не будет.

— Ну, если так, — говорит муж, — то выноси детей из хаты.

Вынесли они детей, сами вышли… Посмотрел мужик на хату — жалко ему своего добра!.. А человека еще жальче! Взял да и подпалил. Так она пламенем враз и взялась — куда и делась. А вместо нее другая хата явилась, такая красивая да богатая.

А дед стоит да только улыбается.

— Вижу, — говорит, — сын, что из вас троих только ты с правдой не разминулся. Живи ж себе счастливо.

Тут и узнал мужик сразу своего отца. Кинулся к нему, а его уже и нету.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Про глупость ⠀⠀ ⠀⠀

ыла у одного хозяина глупая жена. Вот послал он ее раз на базар в город. Она взяла гусей и понесла их продавать. Пришла она на базар, но не знала, по скольку за гусей платят. Остановила она какого-то крестьянина и говорит:

— Постойте-ка вы здесь да присмотрите за моими гусями, а я пойду узнаю, сколько за гусей платят. Но, — говорит, — чтобы я вас узнала, когда вернусь, нате вам мой кожух, держите его!

Дала она ему кожух, оставила гусей, да и пошла. Вернулась назад, а того крестьянина уже нету, ушел с гусями и с кожухом. Пришла она домой и рассказала о том мужу. А муж разъярился, да и говорит:

— Раз ты такая глупая, то уйду я от тебя куда глаза глядят. Если найду где еще такую глупую, как ты, то вернусь к тебе, а нет, то прощай!

Собрался и пошел. Приходит в одно село, смотрит — какая-то женщина за курицей гоняется и так курицу бьет. Он ее и спрашивает:

— Что это ты, хозяйка, делаешь?

А она в ответ:

— Да вот цыплята у курицы, а она им не хочет дать пососать!

— А что ты мне дашь, — говорит, — коли я тебя научу, как цыплят кормить?

— Дам тебе пятьдесят рынских^[39]!

Говорит он тогда:

— Дай-ка мне сюда муку!

Принесла она ему муку; он замесил тесто и покрошил курице на землю, а курица что ни схватит кусок, то зовет цыплят — кормит их. Успокоилась тогда женщина, дала ему денег, и пошел он себе дальше.

Идет он, идет по селу, смотрит, а там баба приставила лестницу к крыше, и тащит корову по лестнице на крышу, и бьет ее. Вот он и спрашивает:

— А что это вы, хозяйка, делаете?

— Да вот, — говорит, — выросла на крыше трава такая хорошая, я и гоню корову пастись, вот не хочет шельма лезть!

Он ей и говорит:

— Что вы мне дадите, если я вас научу?

— Дам, что хотите, только научите!

Взял он тогда серп, взобрался на крышу и скосил траву, дал корове, та и съела. Дала ему женщина пятьдесят рынских, он и пошел.

Идет он по селу дальше. А там на краю села бегает женщина по двору с решетом и все им в сторону дверей размахивает.

— А что это вы, хозяйка, делаете?

— Да вот, — говорит, — хочу загнать солнце в хату, а то темно, да никак не могу!

— Что вы мне дадите за это, хозяйка? Я его вам враз загоню.

— Дам, — говорит, — сто рынских.

Взял он тогда топор и пилу, прорубил в стене дыру, вставил раму, и засветило солнце в хату. Взял он у бабы сто рынских и пошел домой — к жене своей. Пришел и говорит:

— Есть еще на свете такие глупые бабы, как ты, да и поглупей, пожалуй, тебя!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Языкатая Хвеська ⠀⠀ ⠀⠀

ету хуже того человека, который не умеет язык за зубами держать. А самая большая беда с бабами. Только что услышит — и раззвонила уже по всему селу.

— Ой, кумушка родненькая, что я слыхала! Да только смотрите, никому не сказывайте, ведь это такое, что никому и знать-то об этом нельзя, я это вам только.

И начала. А кума услыхала и другой куме, а та третьей, а третья пятой-десятой, и вот все уже о том знают, чего никому и знать-то не следует.

Вот жили себе муж да жена. Петро и Хвеська. И хороша бы была Хвеська, всем хороша, да только на язык скорая. Что ни скажет ей муж, все своим длинным языком расплещет. Ну, хоть ничего ей и не говори. Уж муж и просил ее, и уговаривал, и сердился — ничего не помогает.

Вот поехал раз Петро пахать, да и выкопал деньги, клад. А было это еще во времена панщины. И думает он: «Как дознается эконом, то отнимет. А дознается обязательно, от Хвеськи-то не спрячешься, она по всему селу разнесет. Что делать?» Думал-думал бедняга, вот и надумал. «Надо, говорит, отучить ее от этой поганой привычки. Да и денежки чтобы не пропали».

Вот взял он эти деньги, привез их домой. Спрятал, а жинке ничего и не говорит. На другой день Петро поехал на базар, накупил там чуть не целый мешок бубликов и битого зайца; возвращаясь с базара, завернул к речке и вытащил из вентеря да из верши рыбу, а зайца в вершу сунул. Отнес рыбу в лес и разбросал под кустами, а бублики все на груше развесил, которая на опушке леса стояла. Затем возвращается домой, пообедал с женой и говорит ей:

— Пойдем-ка, жена, в лес да поищем, не найдется ли там какой рыбы, вот и соберем.

А Хвеська ему:

— Ты что, муженек, одурел, что ли? Разве ж в лесу рыба водится?

— А вот и водится, — говорит Петро. — Мне что-то сдается, что в лесу нынче рыбный дух, вот мы и соберем рыбу. Уж пойдем.

Не верит Хвеська, а все же пошла. Приходит в лес, а там то под тем, то под тем кустом рыба лежит. Петро и говорит тогда:

— Ну что, Хвеська? Не говорил ли я тебе?

— Вот диво! — говорит она. — Сколько на свете живу, а такого дива отродясь не видывала!

— Ну ладно, — говорит Петро, — пойдем-ка теперь на речку, не поймался ли там случайно заяц в вентерь или в вершу?

— Тю на тебя, муженек! Ты сдурел никак? — говорит Хвеська. — Где ж это видано, чтобы зайцы в верши ловились?

— Хм, не видано! Вот и рыбы ты в лесу не видела, а есть же. Уж пойдем, — говорит.

Пошли. Выходят на опушку, глядь — груша стоит и на ней кругом бублики, так ветки и гнутся. Хвеська кричит:

— Муженек, муженек! Ты видишь — бублики-то на груше. Разве бублики на груше растут?

— Понятно, не растут, — говорит он. — Это, должно быть, туча бубличная проходила, да и зацепила за лес — вот бублики и остались.

— Ну, давай-ка, муженек, стряхивать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Стряхнули, идут к речке. Вытаскивает муж вентерь — нет ничего, вытаскивает второй — нету; тянет потом вершу, глядь — а там заяц.

— Ох ты, матушка моя! — так и вскрикнула Хвеська. — Заяц в верше! И родилась и крестилась, а такого не видела.

— Ну, что ж что не видела! — говорит Петро. — Не видела, так увидишь. Идем, пожалуй, домой, а то поздно уже.

Забрали они все и пошли. Приходят домой, тут жена и начала:

— Что оно за день нынче такой! И родилась и крестилась, а такого дня еще не было: рыба в лесу, заяц в верше, бублики на груше!

— Это еще ничего, — говорит Петро, — а вот диво, что я нынче и деньги нашел.

— Ой-ей!

— Ей-бо, нашел!

— А где ж они, муженек?

— Да вот, — вытаскивает он эти деньги.

— Вот уж теперь, муженек, будем мы богатые.

— Да кто его знает, вот как пронюхает эконом, сразу ж отнимет.

— Ну, — говорит жена, — а как же он дознается? Уж я никому не скажу.

— Смотри же, жинка, не говори, а то будет нам лихо. Да смотри не говори никому и про то, что мы в лесу и в речке нашли, а то люди как дознаются, сразу и догадаются, что я деньги нашел, ведь в такие дни клады обычно находят.

Так вот говорит Петро, подшучивая, а Хвеська:

— Ладно, — говорит, — никому на свете не скажу.

А тут под вечер на селе шум и гомон слыхать.

— Что это такое, муженек? — спрашивает Хвеська.

— Да там…

— Да что ж там такое? Пойду-ка я гляну.

— Да ты на поганое не гляди и не слушай, — говорит Петро.

А Хвеська:

— Да ну уж, Петрик, голубчик, родненький, скажи!

— Да это, — говорит муж, — наш пан эконом украл у гуменщика колбасу, вот его теперь по селу и водят да колбасами бьют, чтобы больше не крал.

А это муж так себе, подсмеивается, а Хвеська уже и поверила, и так уж ей не терпится.

— Ох, беда-то какая! Побегу я к куме Меланке да расскажу! — вскрикнула Хвеська, так с места и вскочила.

— Да ты лучше не ходи, а сиди дома, — говорит муж. — Ты разве не знаешь нашего эконома? Уж он как дознается, что ты про него рассказывала, то меня и тебя съест.

Хвеська послушалась и не пошла. Выдерживает она, никому не говорит про деньги день или два, а потом все-таки не вытерпела — как это так да про счастье свое не рассказать? — и побежала к куме Меланке. Прибежала, «добрый день» сказала, села. Сидит. И так ей хочется сказать, а боится. А потом:

— Вот горюшко-то жить беднякам на свете, хотя бы сказать и нам. Хотела справить себе к празднику новые чоботы, да и не на что справить.

А кума Меланка тоже:

— Что правда то правда, кума, я уже вот говорю…

А Хвеська не дает ей досказать и тотчас свое:

— Ну да, может, бог даст, скоро не будем бедные…

— Как так? — спрашивает кума Меланка, а сама уже и уши навострила.

— Ох, кумушка, да не знаю, как и говорить-то…

— Да скажите уж, скажите, — уговаривает кума Меланка.

— Да не знаю, как и говорить, дело это такое, что муж никому-никому не велел сказывать.

— Ох, матушка! Да разве ж я такая? Да я все одно что стена! — говорит кума Меланка.

— Ну, кумушка, — говорит Хвеська, — да только уж вам одной, но, смотрите, никому-никому не сказывайте…

И давай шепотком ей про деньги эти…

Только Хвеська из хаты, а кума Меланка за свитку и к куме Приське:

— Ох, кумушка, а вы слыхали?..

А тут праздник случись, пошла кума Приська к куме Марыне, а у нее уже кума Явдоха, — вот тут уж и беседа готова. Погуляли да про Петровы денежки поговорили.

А тут как раз в этот день повздорил Петро из-за чего-то с Хвеськой и хорошо ее отругал… Она тогда:

— Погоди ж ты, такой-сякой, коли так!..

И побежала раззванивать по всему селу, что муж ее и ругал и чуть ли не бил, что он, мол, деньги нашел, что прячется-де с ними, и все…

Прошел день или два — зовут Петра в контору к эконому. Тот враз его и ошарашил:

— Сказывай, такой-сякой, деньги нашел?

— Нет, — говорит Петро, — не находил.

— Как не находил? Ведь твоя жинка говорит!

— А что моя жена говорит? Моей жинке малость ума не хватает, она чего-чего не наплетет.

— A-а, так ты так! — говорит эконом. — Позвать сюда жену.

Тут сразу за ней, приводят. Спрашивает эконом:

— Твой муж деньги нашел?

— Нашел, — говорит, — паночку, нашел.

— Ну что, — спрашивает тогда у Петра эконом, — видишь?

— Да что ж, — говорит тот, — она чего не наплетет! А вы ее лучше спросите, пан, когда это было?

— А когда это было? — спрашивает эконом.

— Хм, когда. Как раз тогда, когда потянуло рыбой в лесу и ходили мы в лес за ней да под каждым кустом рыбу собирали.

— Ну что теперь скажешь еще? — спрашивает Петро.

— Э, что! Теперь-то уже не отбрешешься. Это самое тогда и было, когда мы в лесу рыбу собирали, и надвинулась бубличная туча, и в лесу мы бубликов натрусили, и в вершу заяц поймался.

— Вот слышите, пан, — говорит Петро, — толком ли она говорит? Пускай она уж вам все расскажет, как и когда это было.

— Хе, как и когда! Самое тогда, когда вас, милостивый пан, по селу водили…

— А чего меня по селу водили? — спрашивает эконом.

— Да вот, пан, простите… уж раз вы спрашиваете, то скажу… как раз тогда, когда вас теми колбасами били, что вы у гуменщика покрали…

Как вскричит тут эконом:

— Ах ты, такая-сякая! Как ты смеешь мне так говорить! Возьмите ее да всыпьте ей как следует, чтоб не городила черт знает что!

Тут Петро заступился, начал просить, что, мол, жена у него малость не в своем уме. Вот пан подумал: подумал — и вправду дурная, — взял да и отпустил.

Вот идут они вдвоем, Хвеська с Петром, он в усы себе посмеивается, а она нос повесила, поняла, что влопалась. Пришли домой, она в плач.

— Вот как ты, — говорит, — меня подвел!

— Хвеська, жинка моя милая! — ґоворит Петро. — Не я тебя подвел, ты сама себя подвела. Не ляпай никогда языком, вот ничего и не будет. А теперь не сердись, давай помиримся.

Помирились они и живут помаленьку и денежки понемногу тратят. Видит Хвеська, что плохо лишнее говорить, и притихла. И начали они понемногу богатеть и выкупились у пана, стали они вольные и начали жить в достатке. И часто, бывало, говорит Петро жене:

— Ну что, Хвеська, не подвел бы я тебя, разве были бы мы теперь вольные и жили бы так, как теперь живем?

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как мы с дедом богатели _{Небылица} ⠀⠀ ⠀⠀

огда дед родился, я женился, а батьки еще на свете не было, вот как с дедом мы разживались! Было у нас десять пар волов — шесть не наших, а четыре чужих. А земли было у нас — прямо не обойдешь! Вот, бывало, прямо в хате пашем, а под лавками землю людям сдаем — с копны. А уж там никак не обойдешь, разве только что пролезешь.

Вот как посеяли мы раз просо, уродило же то просо прямо-таки на диво, так мы с дедом три стога на печи в ряд наложили. И завелись в нашем просе черви, а кот за мышами в него и забрался и как махнет раз хвостом, так все наши стога в помойницу и свалил. Мы давай тогда просо из помойницы выбирать, да в лесу на суках развешивать и сушить. И было у нас три овина: в одном мак, в другом — так, а в третьем — жердина, на чем цепы вешают. Вот как обмолотили мы просо и как вывезли его на базар, то набрали денег такой кошель большой, что прямо с мышиный хвост, да еще на четверть неполный. Что тут делать? Люди барышуют, давай и мы. Вот дед и говорит: «Купим яйца», а я говорю: «Сметану, сметана послаже будет». Накупили мы сметаны, домой возвращаемся, въехали на плотину. Глядь — чека потерялась, колесо загорелось. А я деду и говорю: «Вы тут за товаром присмотрите, а я сбегаю да чеку поищу», — мы ведь с дедом такие ловкие мастера были, что он, бывало, и чеки не вытешет, а я и готовой не вставлю. Вот кинулся я, добежал до речки, смотрю — мужик на волах едет.

— Перевезите меня, дядько.

— Садись, — говорит.

И как стали волы на другой берег выезжать, а тут беда, никак на сухое место волы не выберутся. Мужик и говорит:

— Полезай, хлопче, на дышло, а там спрыгнешь на берег, гейкнешь на волов, они и выберутся.

Я сразу же полез, выскочил на берег, вытащил из ярма приты́ку^[40], а потом уже на волов: «Гей!» Они и вышли, а мужик так в реке с возом и остался. Взял я тогда притыку и побежал. Вот, думаю, чека мне будет. Подбегаю я к деду, вижу — бежит пан и на деда: «Эй, сворачивай!» — кричит. А дед сворачивал, сворачивал, пока всю сметану в пруд не вывернул, так наша сметана, словно масло, и расплылась по воде. Давай мы тогда ее собирать, раскладывать, да на солнце сушить и как просушили сметану, то сначала было полных три кадушки, а то вышла одна, да и то неполная. Повезли мы ее на базар. Стали в одном ряду, а люди там все: «Как да как», — да и накаркали нам и третью кадушку до самого верху полную. Переехали мы в другой ряд, а там люди: «Што да што?» — да так деду полную бочку выше носа и наштокали!.. С тем мы и домой поехали. Приезжаем, а тут как раз батько родился, еще некупаный бегает. Как схвачу я тогда ведро без дна да как побегу в шинок гостям за горилкой. Пока дед гостей скликал, я и горилку принес. Окрестили мы батьку, и не на кого его нам дома оставить, и как едем в степь, то и его берем. Вот взяли его раз и остались в степи ночевать, а ночь холодная, развели мы костер, да все и уснули, а батько в середине. Просыпаемся наутро, смотрим — лежит батько недвижимо. Разглядели, видим — а ему уголек в рот вскочил, да и спалил все нутро: одно только туловище осталось.

И говорит дед:

— Вот хорошая посудина будет для засыпки зерна, мерки три влезет.

А я говорю:

— Хорошая кадушка для закваски получится.

Да и наквасили в ней свеклы.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Народные анекдоты ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Сколько царь наделил земли моему деду ⠀⠀ ⠀⠀

ыло это дело давно, еще когда крестьян от панщины освободили и дали кое-кому земельные наделы. Такой вот надел за хорошую службу у пана достался и моему деду.

Однажды весной занял дед у соседа лошадей и поехал пахать собственное поле. Целый день искал дед это поле, а оно словно сквозь землю провалилось. Обошел он все поля вдоль и поперек, перемерил шагами все наделы от межи до межи, все присматривался, где его надел, но так и не нашел.

Разгневался дед, что задаром проваландался весь день с чужими лошадьми, да и поля не вспахал, сел на телегу, кликнул собаку Рябка, который, протянувшись, лежал рядом, и хотел было уже ехать.

Рябко вскочил, потянулся, и как глянул дед на то место, где лежала собака, так и всплеснул руками и давай причитать:

— А чтоб тебя, провались ты!.. Надо было раньше кликнуть Рябка, и день бы тогда не пропал! А то вот разлегся проклятый пес и все поле прикрыл, а ты ходи и морочь себе голову да ищи его.

После такой оказии дед мой никогда уже больше не брал с собой в поле Рябка.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Стеклянные глаза ⠀⠀ ⠀⠀

Принес раз мужик в волость подать. Писарь принял, глянул в книгу и говорит:

— Тут за тобой еще недоимки десять рублей.

— Да я уже давно все заплатил, — отвечает мужик.

— Нет, не заплатил. Должен еще.

— Нет, не должен.

— Нет, должен!

— Нет, не должен!

Писарь видит, что не обмануть ему на сей раз мужика, и, чтоб как-нибудь выкрутиться, обращается к помощнику:

— А подай-ка мне очки!

Надел очки, посмотрел:

— Ну, правильно, не должен.

Тогда ему мужик:

— Вот дай, боже, здоровья стеклянным глазам, а ваши чтоб повылазили.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Привычка ⠀⠀ ⠀⠀

Принес раз мужик подать в волость. Сдал писарю, а писарь и начал считать. Считает, а сам незаметно рублик в карман и хап. Подает деньги мужику назад:

— На, рубля не хватает.

— Как так не хватает? — говорит мужик. — Там всё сполна. Пересчитайте еще раз.

— Ты, дурень, лучше слушай, что тебе говорят, да давай еще рубль, а то как стану я пересчитывать, то и второго рубля не хватит. Уж я-то свою привычку знаю.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Единственное спасенье ⠀⠀ ⠀⠀

Проходил раз урядник по льду через речку и провалился. Собрался народ. Побежали за баграми. Проходит один мужик и говорит:

— Чего вы беспокоитесь?

— Да вот урядник тонет.

— А вы ему рубль покажите, он и выскочит.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Совет ⠀⠀ ⠀⠀

Пришли раз мужики к немцу-адвокату, просят написать им жалобу на помещика. Стали и рассказывают ему, как их помещик обижает. А немец слушает их и все приговаривает:

— Bitte! Bitte!

А мужики и подумали, что он говорит им: «Бейте, бейте!» Да как услыхали это, вернувшись на село, сказали всей громаде, что пан адвокат велел, дескать, панов бить. Ну, недолго пришлось случая дожидаться, — схватили помещика и так его отлупили, что он еле живой остался. Пожаловался помещик на них в суд, а они толкуют:

— Мы ведь делали то, что нам пан адвокат сказал.

Позвали адвоката, и только тогда все и выяснилось.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Разговор ⠀⠀ ⠀⠀

Идет как-то раз Иван из села в город. Только он вышел за околицу, встречает пана.

Тот спрашивает:

— А кто у вас там, Иван, наивысший?

— У нас? — говорит Иван. — А вон на том краю села тополь, он самый наивысший.

— Э, да я не о том, — говорит пан, — а село это чье?

— Богово да общественное.

— А кого ж у вас больше всего слушают?

— Есть у нас один слепец. Как начнет он нам петь, аж сердце заплачет; а слепец тот — Семен-музыкант. Его у нас больше всего слушают.

— А кто у вас наистарший?

— Есть у нас одна баба, зовут ее Марта; ей уже сто одиннадцать лет; она у нас наистаршая.

— Да я не о том спрашиваю! — говорит пан. — А есть у вас там кто поумней тебя?

— Есть у нас умнейшие, как так нет! Да вот пошли они за теми, кто поумней, а меня, самого глупого, выслали навстречу дураку, еще большему.

На том и разошлись.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Нищие ⠀⠀ ⠀⠀

Шли из села в село четверо странников-нищих. Хромой и голый заметили на поле горох и забрались в него рвать. Вот и говорит поначалу слепой:

— Бежим, а то вижу я, кто-то идет.

Глухой говорит:

— Слышу, как топает.

А голый говорит:

— Я-то больше всего боюсь, как бы меня не ограбили.

А хромой говорит:

— А я ничего не боюсь, я убегу.

Нарвали вдосталь гороху и пошли себе дальше.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Почём дурни ⠀⠀ ⠀⠀

Когда-то в стародавние времена ездил один мужик на панских лошадях с фурами всюду, — пану деньги зарабатывал. Немало всяких чудес этот человек повидал.

Вот приехал он раз домой, а пан отобрал у него заработанные денежки да решил еще над ним посмеяться.

— Где ты, Иван, бывал? — говорит.

— Да уж где я, пан, ни бывал… Всюду бывал. И в Киеве, и в Одессе, и в Полтаве…

— А что ж ты там видал, Иван?

— Да все видал, пан. Немало разных чудес.

А пан тогда:

— А почем же там, Иван, дурни продаются? — А сам смеется, думает мужика высмеять.

А Иван ему спокойно:

— Да это, пан, как какие дураки. Дурня-мужика, известно, за бесценок спускают, а вот за такого дурня-пана, как вы, тысячи запрашивают.

Так пан и остолбенел от злости.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как Хома-батрак панам утку делил ⠀⠀ ⠀⠀

Зажарил раз пан утку да никак не мог ее между дочерьми и сыновьями поделить. А был у него батрак Хома. Кликнул его пан и говорит:

— Подели нас!

Взял Хома утку, отрезал у нее голову и дает пану:

— Это вам, пан, ведь вы всему голова.

Потом отрезал шею и дал пани, ведь она возле головы близко. Отрезал крылышки и дал двум паннам, чтобы в танцах летали, как на крыльях. А две утиные ножки дал двум панычам, чтоб хорошо верхом ездили.

— А тебе, Хомище, будет туловище! — сказал сам себе. Взял утку, да и пошел; пан только рот раскрыл.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Три брата ⠀⠀ ⠀⠀

Шли себе трое братьев. Хотя и были они богатые, а по-господски говорить не умели, а уж как им этого хотелось! Вот и пошли они к панскому дому подслушивать, как там паны будут говорить.

Подбежал меньшой брат под окно и услышал два слова: «Это мы». Подбежал средний, услышал больше: «Ни за что ни про что», старший подбежал, услыхал: «Так тому и быть». Вот и пошли они.

Идут, видят — лежит на дороге мертвец. Они остановились и смотрят на него. А как раз проезжал становой и сразу же к ним:

— Это вы, — говорит, — человека убили?

Братья и думают: «Как тут отвечать? Надо бы со становым по-господски». И начинает меньшой, а знал он всего только два слова, вот он сразу их и говорит:

— Это мы!

А становой:

— Зачем же вы его убили?

— Ни за что ни про что, — отвечает средний.

А становой как закричит:

— Так я вас в Сибирь загоню!

— Так тому и быть! — говорит старший брат.

И отправили братьев в Сибирь.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Глупая баба ⠀⠀ ⠀⠀

Вышла раз баба на базар и вынесла кувшин молока. Поставила его, а сама села перед кувшином и думает: «Вот кабы мне это молоко продать да цыпленка купить… Вырастет цыпленок, нанесет яичек и цыплят высидит; цыплята потом подрастут, станут большими курами и еще больше яиц нанесут, и посажу я их всех, чтоб цыплят вывели. Потом выкормлю их и продам; куплю себе свинку; наведет свинка поросят, вырастут поросята большие, потом опоросятся. Тогда я их продам и корову куплю. Отелится корова, вырастет теленок и тоже отелится, и корова опять отелится. Разведу я много скота, начну свой скот продавать, стану лошадей покупать, заведу себе бричку; потом прислуг найму, барыней стану. Ну, входят в комнату ко мне прислуги, спрашивают меня: «Барыня, что прикажете делать?» А я им скажу: «Что вы, такие-сякие, сами разве не знаете, что делать, прочь от меня!»

И как дернула баба ногой — и по кувшину. Опрокинулся кувшин с молоком. Вот она и думает: «Пропало все мое, что насчитала я и надумала».

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Водопой ⠀⠀ ⠀⠀

— Ты лошадь поил?

— Поил.

— А чего ж у ней морда сухая?

— До воды не достала.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Пшик ⠀⠀ ⠀⠀

Был кузнец, да не больно ловкий. Принес ему раз мужик кусок железа топор сделать. Берется кузнец за работу, разогревает.

— Не выйдет, — говорит, — из него топор. Молоток сделаю.

Пережег.

— Не получится, — говорит, — молотка. Сделаю для косы бабку.

Сунул затем в огонь — пережглось железо.

— Может, хоть игла выйдет, ходаки^[41] подшивать, для ходаков-то игла нужна толстая.

Положил снова в огонь; подошло время ее из огня вынимать, бросил он ее в воду, а игла: «пш-ши»! И вышел один только пшик.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Отцовский гостинец ⠀⠀ ⠀⠀

Уезжает чумак в Крым и спрашивает у отца:

— А какой же вам, тату, гостинец привезти?

— А ты, — говорит, — сынок, собирай объедки да крохи, вот и будет мне гостинец.

Как выехали, было поначалу хлеба у каждого вдосталь, едят — не жалеют, а сын все, что ни остается, собирает да в торбинку складывает. Товарищи посмеиваются, спрашивают, зачем это он.

— Да вот тато велел, — говорит, — чтоб я ему это в гостинец привез.

А случилось им проезжать по таким местам, что от слободы до слободы три дня езды, а хлеб-то уже весь прикончили, а купить негде. Вспомнили тогда о торбинке, да три дня и прохарчевались.

Приезжает чумак домой, отец его и спрашивает:

— Ну что, сынок, привез мне гостинец, что обещал?

— Нет, — говорит, — тату, я всю дорогу собирал, да вот как возвращались, беда у нас вышла, мы и поели.

— Ну, ничего, это я тебе к тому и говорил, что, может, в дороге с вами что приключится, так чтобы было про запас.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Разумные чумаки ⠀⠀ ⠀⠀

Начали чумаки кого-то бить за что-то. Подъехали другие и, не спросивши за что, начали тоже бить. А тут подъезжают еще и третьи, спрашивают:

— А за что его бьете?

Те отвечают:

— Про то передние знают.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Что оно за беда, что так пьется вода ⠀⠀ ⠀⠀

Лежал дед хворый, а старуха и кормит его кое-как, а себе нажарит колбас, наестся и все воду попивает да приговаривает:

— И что оно за беда, что так пьется вода!

Вот дед и приметил, и только она из хаты, а он к загнетке, нашел там колбасу, да и съел половину и воды напился. Прибежала старуха и к воде.

— И что оно за беда, что так пьется вода!

А дед с печки:

— Да и я съел полбеды, да и напился воды.

Вот тут старуха и догадалась и давай его с той поры всем наделять.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Сотня волков ⠀⠀ ⠀⠀

Рассказывал один парубок:

— Как шел я вчера лесом, вот страху-то набрался!.. Еле убежал!

Спрашивают его:

— А что ж там такое?

— Да как погонится за мной целая сотня волков!

— Ого-о!..

— Чего ого-о! Ну, хоть не сотня, а с полсотни-то было!

— Да их и в лесу-то столько нет!

— Вот еще и не верит! Я ж говорю, что, пожалуй, с десяток-таки гналось!

— Да ну, не ври!

— Да с чего же мне врать! Я ж говорю — как ринулся за мной волк!..

— Да где ж ты его видел?

— Ну, ей-богу же, за кустом что-то: шелесть-шелесть…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Два кума ⠀⠀ ⠀⠀

— Здорово, кум!

— Здорово.

— Как живешь?

— Да вот с мельницы упал я.

— Плохо это.

— Да не так-то уж плохо.

— А что?

— Копейку нашел.

— Вот это хорошо!

— Да не так-то и хорошо.

— А что?

— Стертая.

— Вот это плохо.

— Да не так-то и плохо.

— А что?

— Да мешок орехов купил.

— Вот это хорошо!

— Да не очень.

— А что?

— Червивые.

— Вот это плохо.

— Да не так-то и плохо.

— А что?

— Кабан их поел.

— Вот это хорошо.

— Да не так-то и хорошо.

— А почему?

— Да волк кабана съел.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Баба на исповеди ⠀⠀ ⠀⠀

Пошла раз баба исповедоваться. Возвращаясь с исповеди, встречает куму. Спрашивает ее кума:

— А где вы, кума, бывали?

— Да была я на исповеди, дай, боже, чтоб принял!

— А расскажите, как же там было.

— Да было там очень красиво. Народу было много, и мы молились, дай, боже, чтоб принял. Я еще и на молебен попу дала, дай, боже, чтоб принял; и на помин души дала, дай, боже, чтоб принял. Даже трисвечник и свечки для церкви купила, дай, боже, чтоб принял. Да и ладану, дай, боже, чтоб принял. Ну, все мои денежки черт и забрал.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Образ и табак ⠀⠀ ⠀⠀

— Здорово, кум!

— Здорово!

— Где был?

— На ярмарке!

— А что купил?

— Образ.

— А ну покажи!

— Да ну его к бесу, не хочу разворачивать, — руки озябли.

— Ну, так доставай табак, давай покурим!

— Давай!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Поговорили ⠀⠀ ⠀⠀

Идет по базару пан, подходит к рядам, где люди торгуют. Пан видит, что у каждого мужика лежит на возу свинья, и говорит:

— Что ни мужик — то свинья!

А мужик видит: как идут паны, так за каждым собака бежит, — вот он и говорит:

— Что ни пан — то собака!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Продал Грыцько муку ⠀⠀ ⠀⠀

Продал Грыцько муку в губернском городе и купил себе хорошие чоботы, смазал их добрым дегтем и напился водки губернской, да так, что еле из города выбрался. И идти не может, упал на дороге и заснул, а проходили солдаты и сняли с него чоботы.

На другой день утром едет мужик из того же села, откуда был и Грыцько. Вот увидел тот, что ехал, подходит к Грыцьку и будит его:

— Эй, вставай, — говорю, — Грыцько!

— Да еще рано, — говорит Грыцько.

— Да какое там рано?

— Отойди, говорю тебе! — говорит Грыцько рассерчав.

— Вишь, еще и сердится! Убери хоть ноги с дороги, дай проехать.

Глянул Грыцько на ноги, видит, что нету чобот, и говорит:

— Да это ж не мои, мои в чоботах!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Как крестьянин отдал деньги лягушкам ⠀⠀ ⠀⠀

Один мужик повел продавать на ярмарку бычка. Продал его за десять карбованцев, да и зашел в шинок выпить «ярманкового». Выпил шкалик, сел за стол и закусывает. Входит в шинок его сват, — он и с ним по шкалику. А тут вскоре забежал кум Яким, — и этого нельзя обойти, взял еще шкалик. Разобрало его аж вот как, и полилась горилка не шкаликами, да маленькими, а квартами.

Пропил он так вот уж целых три карбованца; потом опомнился, поднялся из-за стола и поплелся по дороге домой. А надо было проходить мимо пруда. Идет он вдоль пруда, а в нем лягушки так и заливаются, кричат: «Ква, ква, ква!..» Остановился мужик и говорит:

— Врете, что два, три я пропил, а семь в кошельке осталось! — И пошел дальше.

А лягушки никак не угомонятся, а все свое твердят: «Ква, ква, ква!»

— А чтоб вы поиздыхали, чертяки этакие: два да два! Так нате ж да посчитайте сами, коли не верите! — И кинул кисет с деньгами в пруд.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Чумак и купец ⠀⠀ ⠀⠀

Заехал чумак в большой-пребольшой город, да и пошел дегтю купить. Идет по улице, а тут сразу и лавка, такая большая да красивая, а в ней все так по стенам и сияет. Самая, видно, дорогая на весь город. И народу в ней мало — один всего лишь человек, да такой дородный собой и щеголеватый. Подходит чумак к этой лавке и этак вежливо спрашивает у этого купца:

— Не продается ли тут, добродию, деготь?

Вспыхнул купец, словно его крапивой ожгли: будто чумак над ним смеется, и говорит чумаку:

— Здесь продают таких дураков, как ты.

Засмеялся чумак, да и говорит:

— Ха, ха! Да к тому же больших, по тебе видно, и спрос на них есть, коль ты один и остался.

Сказал, да и пошел себе по улице дальше.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Крестьянин и лавочник ⠀⠀ ⠀⠀

Зашел раз крестьянин в лавку, обращается к лавочнику:

— А подай мне вот ту банку с конфетами.

Тот подал. Понюхал крестьянин, понюхал ее и:

— Нет, не такие, подай вон эту.

Тот подает. Понюхал мужик опять, но не понравилось ему.

— А подай вон ту! — кричит он.

Рассердился лавочник, но подает и третью. Не донюхался ничего и в этой банке крестьянин, поставил ее, выходит из лавки. И взяло зло лавочника, что напрасно возился столько времени, и кричит на крестьянина:

— Куда же ты? А деньги платить!

— За что? — удивился крестьянин.

— А за то, что нюхал! — отвечает лавочник.

Вернулся крестьянин, достал деньги из кармана и стучит ими по столу. Постучал, постучал и спрятал.

А лавочник тогда:

— Зачем же ты спрятал деньги?

— А как же? — отвечает тот. — Какая купля, такая и плата: я понюхал — ты послушал, вот мы и квиты.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Небылицы ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Пошел я в «петровки» груши на вербах трусить. Тряхнул — попадали караси, понес на базар, продал десяток, купил меду, набрал на свитку сукна, пошил сапоги, вот и до сих пор их ношу.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Иду я лесом, вдруг что-то в шелесте забурьянело. Я туда, а оно вытаращи выглазило, оскалы вызубило; я его огрелом и хворостнул. А оно дрыгами ног! Задрало лозы и в хвост убежало.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

У одной девки закусали оводы теленка, и он убежал; перескочил через плетень в огород к соседке и в капусту, а из капусты в лозы. Пошла девка спрашивать, а там было много молодых хлопцев и дивчат. Здоровается девка:

— Сестрин вечер, добричка!

— Как поживаешь, сестричка? — та ей в ответ.

— А не телила ли ты моего виденка?

— Телила, — говорит.

— А какой же он? — спрашивает.

— Да на вкус будто лупленый, а шейка на веревочке. Мне перелаз весь заплел, капустные листья перекапустил, задрал лозы и в хвост убежал.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Взлетела сорока на дерево, видит, что выбрался рак из воды и на дерево лезет. Лезет и лезет, лезет и лезет, а сорока смотрит и смотрит, смотрит и смотрит, а рак лезет и лезет. Вот лезет он лезет, лезет, а сорока смотрит и смотрит. Вот смотрит она, смотрит и смотрит, а рак все лезет и лезет. Лезет он, лезет и лезет… и т. д.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Летела сова вдоль села, долетела до брода и бульк в воду. А охотник шел, сову ту нашел, приносит ее до дому, кладет на солнышке на солому, чтоб высохла сова. А сова — вдоль села, прилетела к броду и бульк в воду. Охотник пошел, сову ту нашел, приносит ее до дому, кладет на солнышко на солому, чтоб высохла сова. А сова — вдоль села, долетела до брода и т. д.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Шел с ярмарки дядька через речку по кладкам; только стал он на кладки — и бух в воду! Вымок, вылез, высох, только стал на кладки — и бух в воду!..

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀