Укус тени

11

Лидия, как всегда, пришла раньше, чем нужно. Не желая сидеть и ждать в жарко натопленной комнате, она решает побродить по центру города, уже облаченному в праздничный наряд.

Сегодняшним утром на улицах — настоящее столпотворение: все бросились покупать подарки. Какой-то бешеный круговорот денег, лакомств, побрякушек… Лидию вся эта суета раздражает.

«Этим людям есть кому покупать подарки, — думает она. — А мне их покупать некому».

Она, тем не менее, заходит в знаменитую местную кондитерскую и через четверть часа выходит оттуда с красивой картонной коробкой в руках.

Затем она медленно направляется к Нине Вальдек, которая перенесла их встречу с праздничной субботы на пятницу.

Лидии опять приходится ждать, сидя в приемной. К счастью, она одна в этом маленьком помещении, где несколько комнатных растений благоденствуют в искусственно созданном тепле. Лидия рассеянно перелистывает какой-то журнал для женщин. Она смотрит на разные иллюстрации, но видит все время одно и то же.

Лицо Бенуа.

Его лицо вот уже более трех месяцев возникает перед ее мысленным взором — с того самого момента, как она узнала, что Орелию убил он.

Психиатр провожает к двери свою предыдущую пациентку, желает ей веселого Рождества, а потом заходит в приемную.

— Доброе утро, Лидия… Ну что, начнем?

— Начнем…

Они пожимают друг другу руки, и Лидия садится в кабинете врача на свое обычное место: в кресло.

— Как вы себя сегодня чувствуете?

— Хорошо. А это — для вас…

Она с робкой — как у маленькой девочки — улыбкой ставит на стол украшенную золотистыми блестками картонную коробку.

— Спасибо, Лидия. Эта так мило… Я тронута вашим вниманием.

— Пустяки. Просто набор шоколадок. Надеюсь, вы любите шоколад?

Вальдек слегка кивает и садится так, чтобы пациентке было видно, что она готова ее слушать.

Ее пациентка, которой, по-видимому, хочется выговориться, сейчас начнет рассказывать о своих душевных травмах, о различных наваждениях, о всевозможных психозах… В общем, обо всем том, что тяготит ее душу.

Однако Лидия почему-то молчит. Вытерев, как обычно, руки платочком, она впивается взглядом в висящую на стене литографию, которую она видела уже бессчетное количество раз. На этой литографии — маленький рыболовный порт, освещенный лучами заходящего солнца.

— Не хотите прилечь на диван? — спрашивает врач.

Лидия отрицательно качает головой. Выдержав паузу, Вальдек решает, что ей нужно подтолкнуть пациентку к разговору. Да, ей придется самой разрушить психологическую преграду, отделяющую ее от готового хлынуть на нее потока различных бредовых мыслей.

— Итак, о чем вы хотели поговорить со мной сегодня вечером?

— Вечером?

— Я имею в виду… накануне Рождества.

Нина берет со стола авторучку и откидывается на спинку стула. Она чем-то похожа на рыцаря, севшего во время турнира на коня и взявшего в руки копье.

— Не знаю…

— Может, о праздничных блюдах?

— Может, и о них.

— Вы будете встречать Рождество одна? Вы не пригласили к себе своих родителей?

Лицо Лидии напрягается так сильно, что Нине Вальдек даже кажется, что она видит, как под белоснежной кожей на щеках ее пациентки вздулись мышцы судорожно сжатых челюстей.

— Я буду не одна.

— Вот и прекрасно! И с кем же вы проведете сегодняшний вечер?

— С мужчиной…

— У вас появился новый дружочек?

— Да, появился. И сегодня вечером я устрою для него кульминационный момент! Мы с ним дойдем до экстаза — в этом я абсолютно уверена!

Нина, не сдержавшись, хихикает. С лица Лидии сходит напряжение.

— Заманчивые планы! — говорит психиатр. — Надеюсь, что счастливый избранник вас не разочарует!

— У него не будет выбора. Ему придется предоставить мне полную свободу действий!

— Замечательно! А… а ваш сон? Тот, о котором вы мне рассказывали на прошлой неделе… Он вам по-прежнему снится?

— Да. Каждую ночь…

— И?..

— Каждую ночь мне снится только он.

Нине сегодня приходится буквально вытягивать слова из своей пациентки.

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Я продолжаю его истязать. Всеми возможными способами.

Нина перестает улыбаться и поспешно записывает на листке какую-то фразу. У нее такое выражение лица, как будто в комнате повеяло холодом.

— Рассказывайте дальше…

— Ему пришлось изрядно помучиться… Но он еще ни в чем не признался. Впрочем, ждать осталось не так уж долго. С каждой ночью он становится все слабее и слабее.

— Было бы лучше перевернуть эту страницу вашей жизни, Лидия. Попытайтесь избавиться от этого сна — и тем самым избавиться от него.

Глаза Лидии загораются ярким пламенем.

— Вы правы, доктор…

Атмосфера, несмотря на Рождество, отнюдь не праздничная.

Однако комиссар решил не нарушать традицию.

В зале расставлены столы с легкими закусками. Все, кроме отпускников, — кто в полицейской форме, кто в гражданской одежде — собрались вокруг своего начальника.

Перед тем как из бутылок с шампанским полетят пробки, Моретти всегда произносил речь. Вот и сейчас он — big boss[1] — начинает прокашливаться, чтобы привлечь к себе внимание, и все сразу же замолкают. Вот только молчание это, в отличие от предыдущих лет, какое-то мрачное.

— Не переживайте, я не буду мучить вас долгими разглагольствованиями! Я просто хочу поблагодарить вас за ту работу, которую вы проделали на протяжении этого, уже заканчивающегося, года… Сегодня, к сожалению, одного из нас нет с нами. Среди нас нет человека, который нам дорог. Ис… исчезновение майора Лорана — это большое горе и для всех нас, и — особенно — для его близких. Тем не менее мы не должны терять надежды. Лоран — человек умный и мужественный. Он очень талантливый полицейский. Я… я уверен в том, что он жив. Мне неизвестно, что с ним произошло, но… но он наверняка жив. И следующее Рождество мы будем праздновать вместе с ним. Он снова будет среди нас.

Комиссар делает паузу. Его подчиненные стоят не шевелясь. Они молчат.

— А теперь давайте поднимем бокалы и выпьем за то, чтобы все было нормально, — говорит в завершение своей речи Моретти.

Джамиля Фасани берет со стола бутерброд с лососем, а Эрик Торез быстрым шагом покидает зал: он не в силах сдержать нахлынувших на него эмоций.

На него надвигается темнота, быстро расползающаяся по всем углам подвала.

Бенуа пребывает в полусознательном состоянии — он словно бы нырнул в мутную реку и его несет течением, В подвале очень тихо, и эта гнетущая тишина нарушается лишь приглушенным стуком каблуков Лидии, расхаживающей туда-сюда по помещению, находящемуся у него над головой.

Он видел ее сегодня утром: она явилась на рассвете и сняла с него наручники. Она не заходила в «клетку», а просто попросила его придвинуться поближе к решетке, расстегнула наручники и ушла.

После ее ухода Бенуа впал в состояние прострации, тем самым позволив холоду кромсать его ослабевшее тело своими ледяными челюстями.

Он сумел даже немного поспать. А может, не так уж и немного. Он теперь не ориентируется во времени: оно для него остановилось.

Ему кажется, что наступила долгая-предолгая ночь — как в тех далеких северных странах, где солнце не выходит из-за горизонта несколько месяцев в году.

Раздается скрип двери. Его мускулы невольно сжимаются. Он открывает глаза, но тут же снова их закрывает: его ослепляет свет лампочки, хотя он и очень тусклый.

— Привет, Бен…

Голова пленника медленно поворачивается в ту сторону, откуда доносится голос. Это единственный голос, который он слышит на протяжении многих-многих дней. Голос человека, терзающего его и жаждущего его смерти.

— У тебя измученный вид, майор…

Он чувствует уже ставший для него привычным запах духов Лидии. В нем тут же просыпается инстинкт зверя, который может быть как охотником, так и добычей. Все его органы чувств напрягаются.

— Сегодняшний вечер — особенный, — тихо говорит Лидия. — Сегодняшний вечер — это канун Рождества… Поэтому мы устроим праздничный ужин… Не возражаешь, Бенуа?

Он по-прежнему лежит без движения. У него такое ощущение, что его присыпало толстым слоем снега.

— Ведь у нас в стране принято устраивать на время рождественских праздников перерыв в политической и общественной жизни. Так сказать, рождественское перемирие. А объявленные перемирия соблюдались даже во время самых кровопролитных войн.

Бенуа медленно и с большим трудом приподнимается с пола. Лидия берет поднос, который она, зайдя в подвал, поставила на стул. После небольшой паузы она опускает его на пол и придвигает к решетке.

— Иди сюда, Бен! Ну давай, напрягись! Я пришла, чтобы поделиться с тобой своим десертом!

Бенуа наконец-то удается подняться на ноги, но его охватывают сомнения. А вдруг это какая-то очередная пакость?

— Да иди же сюда, Бен, не бойся! Сегодня вечером я настроена миролюбиво. Смотри, у меня нет с собой никакого оружия…

Бенуа стоит, опираясь одной рукой о стену, и недоверчиво смотрит на поднос.

Затем он все-таки подходит к решетке и садится возле нее на пол. Лидия тоже садится на пол — по ту сторону решетки. Их разделяет лишь три-четыре десятка сантиметров.

— Что с тобой случилось? Ты боишься, что я тебя отравлю?

Она меняет тарелки местами: ставит поближе к Бенуа ту тарелку, из которой она только что съела кусочек лежащего на ней лакомства.

— Ну же, Бен, давай, ешь!..

Бенуа больше не заставляет себя уговаривать. Однако он так отвык от еды, что едва не поперхнулся, пытаясь проглотить первый кусочек.

— Нравится? Шоколадный торт! Это единственное блюдо, которое я умею более или менее хорошо готовить. Я ведь, откровенно говоря, не очень-то сильна в кулинарии!

Бенуа старается не спешить. Ему хочется насладиться каждым кусочком торта, хотя он испытывает огромное желание моментально проглотить его вместе с тарелкой. Расправившись с тортом, он выпивает из своего бокала шампанское.

Лидия смотрит на него не отрываясь.

Бенуа чувствует, что возвращается к жизни, что его силы восстанавливаются с невероятной быстротой.

Он прислоняется плечом к решетке. Лидия прикуривает сигарету и протягивает ее Бенуа. Он удивляется все больше и больше…

Засунув кончик сигареты в рот, он поспешно затягивается дымом, как истосковавшийся по марихуане наркоман. Да уж, это Рождество он запомнит надолго!

— Поскольку сегодня праздник, у тебя есть даже право на горячий кофе… Ты ведь хочешь кофе?

Бенуа в ответ лишь кивает.

— Я сейчас вернусь, — говорит Лидия. Она поднимается на ноги и забирает с собой опустевший поднос. — Через пару минуток.

Бенуа с удовольствием вдыхает сигаретный дым, наслаждается тем, что его желудок полон — ну, почти полон. Неожиданно подвалившее счастье.

Его ноздри начинает щекотать запах арабики. Лидия уже вернулась, и Бенуа поспешно тушит о пол докуренную им аж до самого фильтра сигарету.

Лидия протягивает ему чашку и запихивает в его согнутую ладонь два кусочка сахара.

— Спасибо, — бормочет Бенуа. — Большое спасибо.

— Видишь, я не такая уж плохая…

Бенуа, размешав в чашке сахар, осушает ее содержимое одним большим глотком — и тут же морщится.

Кофе — жутко невкусный. Но зато горячий.

От него по внутренностям Бенуа растекается тепло, прогоняя столь долго терзавший его озноб.

Минуты текут одна за другой — медленно, как во сне. Бенуа чувствует, что Лидия буквально пожирает его своими золотисто-янтарными глазами, как будто хочет его — хочет физически. Ему даже кажется, что она постепенно придвигается к нему все ближе и ближе…

— Почему ты так сморщился, когда пил кофе? — вдруг спрашивает Лидия. — Ты обжегся?

— Нет…

— Значит, кофе был невкусным?

— Он… он был слишком горьким.

— Ничего удивительного. Такой уж у стрихнина вкус.