Укус тени

5

Дневной свет постепенно тускнеет, и в подвале становится все темнее и темнее.

Ледяной душ, который принял Бенуа, запомнится надолго. Но зато теперь ему заметно лучше. Он чувствует себя более чистым и, главное, более уверенным.

Разлегшись на одеяле, он мечтает. Мечтает о горячей ванне, об объятиях Гаэль… Но больше всего он мечтает о бифштексе и жареной картошке.

Сейчас он едва не умирает от голода.

Сколько, интересно, он сможет протянуть без еды?

Наверное, дней сорок. Если будет хотя бы пить воду и стараться поменьше двигаться.

Ну, двигаться он и так скоро уже не сможет.

Лидия придет сегодня вечером. Он это знает. Возможно, она даже будет наблюдать за ним всю ночь. Будет смотреть, как он постепенно чахнет, и разговаривать с ним о какой-нибудь ерунде. Словно бы играя с ним.

«Меня убили…»

Видно, не до конца! Потому что она, к несчастью для него, еще очень даже живая.

Что она хотела этим сказать?

Кто-то причинил ей зло, но это был явно не он, Бенуа…

Почему же тогда она ополчилась на него? Только потому, что он — полицейский?

«Огромное количество убийц разгуливает на свободе, и вы не можете их поймать…»

Наверное, убили кого-то из близких ей людей, а полиция не смогла найти убийцу. Возможно, именно Бенуа проводил это — безрезультатное — расследование… Нет, в этом случае он бы хорошо знал Лидию. Такой вариант отпадает…

Скорее всего, она просто сумасшедшая. Она увидела его, Бенуа, в комиссариате и подумала: «А вот возьму-ка и прикончу этого типа! Заставлю его сдохнуть от голода в моем подвале!»

Какой-то бред. Какой-то жуткий бред.

Раздается скрип двери, свидетельствующий о том, что пришла Лидия. Бенуа открывает глаза и в тусклом свете висящей у потолка лампочки видит спускающиеся по лестнице ноги. Сегодня вечером Лидия пришла в юбке. И в черных чулках.

Но ему уже нет до этого абсолютно никакого дела.

По ту сторону решетки вырисовывается ее силуэт. Бенуа приподнимается и садится спиной к стене.

— Добрый вечер, Бенуа. Ты, я вижу, побрился. Это хорошо! Ой, но ты… ты, по-моему, порезался!

Наблюдательная, ничего не скажешь.

— Ты принял душ?

— А что? Ты хотела бы принять его вместе со мной?

— Странно, что ты все еще от них не отучился!

— От чего не отучился?

— От своих донжуанских штучек! Неужели ты до сих пор не понял, что со мной подобные номера не проходят? Или… или это единственное средство самообороны, которое у тебя еще осталось?

— Ну так, дорогая Лидия, я сражаюсь тем оружием, которое пока имеется в моем распоряжении!.. У тебя, например, есть пистолет и ключи от этой чертовой решетки… А что есть у меня?

— Больше уже ничего.

— Именно так… Или почти ничего… Но у меня ведь еще остались мозги, которыми можно думать. И у меня есть немножко надежды и десяток сослуживцев, которые ищут своего коллегу днем и ночью. Есть жена и сын, которые любят и ждут меня… Видишь, у меня осталось еще довольно много чего… А что есть у тебя, Лидия? Тебя кто-нибудь ждет? Кто-нибудь думает о тебе?

Он снова больно кольнул ее. На несколько секунд на красивом — как у богини — лице женщины появляется выражение отчаяния, но она быстро берет себя в руки.

— Думаешь, твоя супруга очень долго будет строить из себя убитую горем вдову, Бенуа? Лично я в этом не уверена! Она молодая, привлекательная… Она, без сомнений, довольно быстро найдет себе утешение в объятиях другого мужчины. Он и станет отцом твоему сыну… Твой сын еще совсем маленький, а потому скоро совсем забудет о тебе!

На этот раз ей удалось задеть Бенуа за живое.

— Как только я выберусь отсюда, мы с Гаэль снова будем вместе!

— Ты так до сих пор и не понял, что уже никогда отсюда не выберешься? Единственное, что ты можешь сделать, — это держаться как можно дольше… А значит, мучиться как можно дольше. Ты сильный парень, с крепким здоровьем и, я думаю, сумеешь протянуть довольно долго.

— Дольше, чем ты рассчитываешь… До того самого момента, когда мои ребята явятся сюда, освободят меня и заберут тебя в тюрьму. Но я обещаю, что буду навещать тебя… Поболтаем в комнате для свиданий! Возможно, я даже загляну к тебе в камеру. Немножко поговорю там с тобой тет-а-тет… Но ключи тогда будут у меня, Лидия, и руки мои будут свободны…

— Опять угрозы?.. Ничего, скоро я начну слышать от тебя одни лишь мольбы! У тебя, похоже, даже сейчас почти нет сил на то, чтобы подняться с пола…

— Не переживай, у меня еще вполне достаточно сил! Просто мне очень нравится сидеть на этом одеяле!

— А я ведь принесла тебе кое-какой еды…

В душе Бенуа загорается огонек надежды, но он быстро гаснет. «Нет, даже и не мечтай, Бен… Это всего Лишь какая-то очередная пакость».

Лидия берет полиэтиленовый пакет, который она, придя в подвал, положила на стул, и достает из него бутерброд. У Бенуа тут же начинают течь слюнки.

— Хочешь? — спрашивает Лидия.

— И что мне для этого нужно сделать? Исполнить для тебя танец маленьких утят? Или, может, пройтись на руках?..

— Это было бы интересно, но… придумай что-нибудь получше!

Она садится на стул и кладет бутерброд себе на колени.

— Догадайся сам, чем бы ты мог меня порадовать!

Она берет бутерброд — он с маслом и ветчиной — обеими руками и откусывает от него довольно большой кусок. Желудок Бенуа болезненно сжимается. Зато теперь можно быть абсолютно уверенным в том, что эта еда — не отравленная.

— Вкуснятина… Можешь мне поверить!

Бенуа начинает ломать себе голову: что же ей от него нужно?

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я рассказал тебе о своей жизни? Или… или чтобы я раскаялся по поводу того, что изменял жене?

— О твоей жизни я и так все знаю… А на твою супружескую неверность мне наплевать!

Она откусывает от бутерброда второй кусочек. Ему, Бенуа, остается все меньше и меньше.

— Может, ты хочешь, чтобы я сказал тебе что-нибудь лестное? Например, что ты очень красивая?

Лидия пожимает плечами и откусывает от бутерброда третий кусочек.

— Хочешь, чтобы я стал тебя умолять, да?

— Угадывай дальше…

Бенуа молчит. Лидия в четвертый раз впивается зубами в бутерброд.

«Не мели чепухи, Бен. Какой толк в том, что ты перед ней пресмыкаешься?.. Если бы это помогло тебе остаться в живых… Но это, по всей вероятности, твоя последняя возможность хоть что-то съесть, прежде чем опять начнутся долгие-предолгие голодные дни…»

Лидия откусывает от бутерброда уже пятый кусок.

Бенуа ничего не приходит в голову. Ну просто какой-то тупик! Он неотрывно смотрит на бутерброд, который постепенно исчезает в пасти его мучительницы. Бенуа с трудом поднимается на ноги и подходит к решетке.

Лидия приоткрывает рот, чтобы в очередной раз откусить от бутерброда.

— Подожди!

Она улыбается.

— Лидия… Пожалуйста…

Шестой кусочек. По-видимому, одного «пожалуйста» ей мало.

— Лидия, я тебя умоляю!

Ее глаза злорадно поблескивают. Седьмой кусочек. От бутерброда уже почти ничего не осталось. Лидия словно бы пытается слопать его как можно быстрее.

— Мерзавка! — вдруг кричит Бенуа. — Я вообще не знаю, зачем я сейчас ломал себе голову! Ты мне в любом случае ничего не дашь! Ты идиотка! Чертова идиотка!

— Да не нервничай ты так, Бен… Ты лишь впустую тратишь свои силы!

Она протягивает ему то, что осталось от бутерброда. Он замирает в нерешительности.

— Ну же, бери!.. Ты заслужил! После стольких твоих усилий…

У него вдруг возникает желание плюнуть ей в лицо. Однако желание хоть что-нибудь съесть — намного сильнее.

Он выхватывает у нее из руки недоеденный бутерброд, ковыляет обратно к одеялу, садится на него и набрасывается на доставшиеся ему скудные остатки. Он так сильно проголодался, что глотает еду, не жуя. Бутерброда — а точнее, того, что от него осталось, — хватает лишь на два укуса. Но уж лучше хоть что-нибудь, чем вообще ничего.

Лидия пристально наблюдает за Бенуа. Ее взгляд буквально прикован к нему. У него возникает ощущение, что он сидит в одной из клеток зоопарка. Еще немного — и она начнет бросать ему, как обезьяне, орешки! Ее внимание становится для него все более невыносимым. Но у него нет возможности ни убежать, ни спрятаться. Приходится терпеть.

Ее кошачьи глаза неотрывно смотрят на него. Смотрят прямо в душу.

Бенуа начинает казаться, что взгляд Лидии жжет ему кожу и что у него вот-вот появятся ожоги.

Он поворачивается к подвальному окошку, чтобы не видеть чудовище, наблюдающее за ним с расстояния в несколько метров.

— Тебя смущает, что я на тебя смотрю, Бенуа?

У нее уже нет при себе никакой еды, а значит, ему нет смысла ей что-то отвечать.

— Хочешь, чтобы я тебя слегка согрела?

Эти слова заставляют его взглянуть на нее: что еще она придумала? Наверное, сейчас принесет огнемет…

Лидия идет вдоль решетки и становится так, чтобы находиться поближе к Бенуа. Она держит в руках какой-то предмет.

Это наручники. Его наручники.

Да уж, он снабдил ее полным комплектом полицейского: пистолетом и наручниками.

Бенуа с удивлением смотрит на эти железяки.

— Подойди сюда. Сюда, ко мне.

Похоже, назревают какие-то неприятности. А он еще надеялся, что сможет этой ночью немного поспать. Не тут-то было!

Лидия достает пистолет и демонстративно помахивает им. Бенуа невольно напрягается.

— Подойди и сядь здесь, Бенуа…

— Что ты собираешься со мной сделать?

Когда он задал этот вопрос, его голос начал предательски дрожать.

— Иди сюда, майор… Или мне придется тебя ранить.

Бенуа сидит не шевелясь. Лидия наводит на него оружие, и он, тут же поднявшись на ноги, пятится, пока его лопатки не упираются в стену.

— Ты отказываешься мне подчиняться?

— Прекрати эти глупости, Лидия…

Его глаза расширяются от ужаса, когда он видит, что Лидия засовывает себе в уши затычки.

— Не делай этого, мерзавка!

Оглушительный грохот, отражаясь эхом от бетонных стен, едва не рвет ему барабанные перепонки. Бенуа кричит и, зажмурившись, хватается руками за голову. Затем он снова открывает глаза, удивляясь тому, что все еще жив. Жив и даже не ранен.

Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от его головы и ударилась о бетонную стену. Не успев толком прийти в себя, он ошеломленно смотрит на оставшийся в стене след от пули.

— Ну что, Бенуа, ты идешь сюда или нет? — спрашивает Лидия. — Надеюсь, до тебя наконец-то дошло, что следующая пуля полетит не в стену!

Чтобы Бенуа, оглушенный шумом, мог ее слышать, женщина говорит очень громко.

— Сними с себя свитер, брось его через решетку сюда, а затем садись на пол спиной к решетке, — командует она. — Просунь руки между прутьями.

«Вот черт, эта скотина хочет пристегнуть меня к решетке…»

Он еще не знает, что она задумала, но уже согласен на все, лишь бы только не получить в голову пулю.

Сняв свитер и бросив его на пол по ту сторону решетки, Бенуа прижимается к холодному металлу прутьев и, скользя по ним спиной, садится на пол — быстро, как будто у него отказали ноги. Затем, просунув руки между прутьев, он чувствует, как Лидия проворно надевает на его запястья наручники. Ну вот, теперь он, можно сказать, прикован к решетке. Именно в таком положении он, возможно, и умрет…

— Я сейчас схожу за ключами, — говорит ему прямо в ухо Лидия. — Не шевелись… Я скоро вернусь!

Она уходит. Бенуа чувствует, как сильно колотится его сердце. Майора охватывает страх, едва не перерастающий в панику.

Внутри черепа — какой-то жуткий гул. В слуховых каналах — колющая боль.

Лидия и в самом деле вскоре возвращается. Он, несмотря на временное притупление слуха, слышит у себя за спиной ее шаги по бетонному полу.

В замок вставляется ключ, и решетчатая дверь открывается. Да, та самая дверь, увидеть которую открытой он мечтает уже не первый день.

Лидия подходит к нему. Он с испуганным видом смотрит на нее.

— Ты боишься? Боишься женщины, Бенуа?

Его горло так сильно сжимается от волнения, что он не может не только говорить, но даже сглотнуть слюну.

Лидия становится прямо перед ним, располагая свои ступни слева и справа от его согнутых ног. Затем она медленно опускается и садится на него живот к животу. Она пытается его поцеловать, но он поворачивает голову в сторону, уклоняясь от этого — неприятного для него — прикосновения.

Лидия начинает неторопливо расстегивать его рубашку. Данная ситуация напоминает Бенуа недавний сон, однако сейчас ему отнюдь не так приятно, как это было во сне. Скорее даже наоборот: это одна из самых неприятных ситуаций, в которых ему доводилось бывать. Лидия прижимается ртом к его уху, и сквозь шум в слуховом канале он различает ее злобный голос, обжигающий мозг: «Тебе придется поплатиться. Ты будешь мучиться. Будешь медленно агонизировать. И в конце концов подохнешь».

Он осознает, что его мучения еще только начинаются. И что впереди у него жуткая ночь.

Лидия уже дошла до пуговиц на его джинсах.

— Ну так что, Бенуа? Ты, помнится, хвастался, что ты — искусный любовник… А мне вот кажется, что ты вряд ли сумеешь проявить себя половым гигантом! Только не говори мне, что я тебе не нравлюсь… Такое заявление меня весьма огорчило бы!

Ей, похоже, очень весело. Бенуа кусает губы. Ему хочется плакать, и он лишь с трудом сдерживается. Никогда в жизни ему не доводилось чувствовать себя таким униженным.

— Ты представляешь, что я могла бы сейчас сделать с тобой?

Нет, уж лучше ему этого не представлять. От женщины с больным воображением можно ожидать чего угодно…

— Например, при помощи больших ножниц… или хорошо наточенного ножа!

Ах вот оно что… Он уже не знает, как ему следует сейчас себя вести: вопить, заискивать или изображать из себя мраморную статую.

— Тебе в любом случае твои мужские причиндалы больше не понадобятся, — с кривой улыбкой на губах продолжает Лидия.

Он угадал: она чокнутая. Причем не просто чокнутая, а маньячка. Свихнувшаяся садистка.

«Черт побери, и почему я остановился на той обочине?!»

Ему становится душно — несмотря на холод и расстегнутую рубашку. Лидия прижимается к нему, и у Бенуа возникает ощущение, что она — анаконда, которая пытается задушить его. Однако она делает это как-то вяло: просто ее руки гладят его кожу. Тем не менее уже одно только ее прикосновение заставляет его страдать… А еще ему доставляют мучения садистская улыбка Лидии и огненный взгляд.

— Ну же, поднатужься, Бенуа! Ради меня!

Она требует невозможного.

— У меня уже нет сил…

— Ты меня разочаровываешь! Ты меня очень сильно разочаровываешь…

Ему хочется отпихнуть Лидию ногами или ударить ее головой. Однако это не очень-то помогло бы ему — только рассердило бы его мучительницу. Он тихонько пытается освободить свои руки от наручников — в эфемерной надежде, что они не надеты как следует. Нет, наручники прочно держатся на запястьях, а потому он прекращает робкие попытки избавиться от них и больше не шевелится.

Лидия поднимается на ноги и затем несколько секунд пристально смотрит на Бенуа.

— Я увидела то, что и ожидала увидеть, — насмешливо заявляет она. — У тебя в штанах ничего нет! Так я и думала!

Она выходит из «клетки», запирает решетчатую дверь и становится позади нее.

— Этой ночью обойдешься без спорта, Бен… У тебя не будет никакого способа борьбы с холодом!

Ей уже не видно его лица, но он все-таки удерживается от того, чтобы расплакаться.

— Мне ведь нужно наказать тебя, разве не так? Наказать за то, что ты не смог возбудиться. Даже ради меня!

Она разражается язвительным смехом, а затем — наконец-таки! — уходит. Свет в подвале гаснет.

Вот теперь Бенуа может дать волю слезам.

«Ну почему все это происходит именно со мной? Что я мог совершить, чтобы вызвать к себе такую ненависть?»

Если бы только ему удалось это понять! Понять, почему он оказался здесь…

Лидия, похоже, хочет за что-то отомстить. Отомстить именно ему, Бенуа.

Однако непонятно, собирается ли она просто поиздеваться над ним или же и в самом деле готова убить его…

Бенуа, опустив голову на колени, начинает плакать.

Он плачет в знак траура по своей предыдущей жизни, к которой, возможно, ему уже никогда не вернуться. А может, и в знак траура по себе самому.