Укус тени

16

Еще не рассвело, «клетка» погружена в полную темноту.

Без света здесь намного тоскливее.

Бенуа неподвижно лежит у холодной стены. Он — в полуобморочном состоянии.

Лидия изрядно на нем отыгралась. Раньше ему даже в голову не приходило, что он когда-то станет мальчиком для битья у полоумной женщины.

Прежде чем оставить его истекать кровью на полу и уйти, она не поленилась снять с него наручники. Оставшись в одиночестве, Бенуа кое-как дополз до умывальника, взял полотенце и перевязал им свою рану…

Каждый вдох вызывает у него стон. Боль в ране не затихает ни на секунду.

И вдруг ему на ум начинают приходить вопросы: «А зачем я пытаюсь остановить кровотечение? Затем я стремлюсь выжить любой ценой? Почему бы не позволить жизни потихоньку вытечь из меня вместе с кровью из раны?»

Да потому, что ему не позволяет этого сделать извечный страх, заложенный в генах любого человека и любого зверя. Любого живого существа.

— Ребята, разыщите меня, — бормочет Бенуа. — Я не хочу, черт возьми, подохнуть в этом подвале!.. Не бросайте меня…

Он опять начинает плакать, чтобы хоть как-то уменьшить свои физические и душевные страдания. Уж лучше бы эта стерва просто всадила ему пулю в лоб. Тогда все это закончилось бы и он уже не мучился бы ни от боли, ни от холода, ни от голода, ни — самое главное — от страха.

Бенуа закрывает глаза и, чтобы хоть как-то отвлечься, представляет себе, как засыпает Гаэль. Она, конечно же, лежит, как обычно, на животе. Очаровательное зрелище, которого ему никогда больше не увидеть.

Бенуа вспоминает те вечера, когда он возвращался домой очень поздно. Вечера, когда он нырял в их теплую постель, стараясь не разбудить Гаэль. Ложился рядом с женой, только что вернувшись от другой женщины.

Но он не жалеет ни об одной из своих супружеских измен, не жалеет о беспрестанном вранье, не жалеет о том унижении, которому подвергал жену, — пусть даже она об этом и не знала.

Потому что он не может жалеть о полученном удовольствии.

Прежде всего — об удовольствии соблазнять женщин, удовольствии быть объектом их вожделения.

Удовольствии чувствовать себя удачливым охотником.

Удовольствии обладать.

И как это Гаэль ничего не замечала?

Неужели она и в самом деле была такой слепой? Или… она просто делала вид, что ничего не замечает, чтобы сохранить их брак?

У него вдруг зарождается сомнение, которое, словно яд, просачивается в душу и тело, отравляя ему кровь.

Его рассудок постепенно затуманивается: он словно медленно сползает по скользкому склону своей памяти, на котором нет ни одного твердого выступа, за который можно было бы ухватиться…

У него уже не осталось ничего, он все утратил.

Это произошло потому, что кто-то возжелал его смерти. Кто-то захотел убить его при помощи ужасного оружия. Оружие это — не пистолет, не нож и не яд, а молодая женщина, измученная пятнадцатью годами гнева, одиночества, боли. Женщина, которой недоставало лишь небольшого толчка, чтобы впасть в смертоносное безумие.

Да, кто-то возжелал, чтобы он, Бенуа, умер жуткой и мучительной смертью.

Кто-то возжелал убить его, не замарав при этом собственных рук и не встретившись с ним, своей жертвой, взглядом.

Этот кто-то, должно быть, ненавидит его всей душой…

Светает. Бледные лучи делают робкие попытки проникнуть в лес.

Среди еще сонных деревьев скользит чей-то силуэт.

Сегодняшний день — особенный, потому что сегодня — очередная годовщина малышки Жеральдины. Точнее говоря, годовщина ее смерти.

Человек становится на колени перед импровизированной могилкой. На ней нет ни мраморной, ни хотя бы каменной плиты. Эта могилка — всего лишь прямоугольник влажной земли. Он кладет на нее принесенный им подарок — один-единственный цветок. Такой подарок он приносит сюда каждый год.

Жоашим наклоняется к земле и что-то шепчет девочке, лежащей в этой неприметной могилке. Он напоминает ей об интимной близости, которая когда-то была у них в течение нескольких часов.

— Видишь, я тебя не забываю… Я все еще думаю о тебе…

Убийца думает о своей жертве.

Он поднимается, съеживается от утреннего холода и задумчиво смотрит на могилку, о которой никто, кроме него, не знает. Затем он медленно уходит, словно бы растворяясь в еще сопротивляющихся несмелому натиску рассвета сумерках.

Через несколько дней в десяти километрах от этого места, неподалеку от деревушки Оссель — а стало быть, и от его дома, — он навестит еще одну из загубленных им юных душ.

Это произойдет шестого января, и навестит он в этот день Орелию.

Орелия, самая красивая из его жертв… Он получил с ней поистине царское наслаждение, и случилось это в те времена, когда он был ненасытным и безжалостным извергом.

Фабр, вернувшись в Безансон утром из Парижа после уик-энда, проведенного в семейном кругу, вдруг задается риторическим вопросом: а какого черта он снова сюда приехал?

Ответ прост: исчез один из местных полицейских.

Он исчез, и надежда найти его живым тает с каждым днем.

Но они, полицейские, пытаются разыскать хотя бы его труп. Это их моральный долг перед коллегой и его семьей.

Сидя в выделенном ему маленьком кабинете, Фабр размышляет. Он пытается понять, не было ли в их действиях какой-либо ошибки и не упустили ли они чего-нибудь. Он уверен, что данное исчезновение обусловлено отнюдь не профессиональной деятельностью Лорана. Его причину нужно искать в личной жизни этого человека.

К сожалению, у них пока нет никаких улик. Им даже пришлось отпустить Жозе Дюпра и его подружку.

Им придется начать все с нуля.

Фабр открывает папку с бумагами и решает перечитать все имеющиеся по данному делу материалы с самого начала.

— Что же, черт возьми, могло от нас ускользнуть?

Перед его мысленным взором то и дело возникает лицо Гаэль Лоран — женщины, которой неоднократно изменял ее муж Бенуа.

Если бы он, Фабр, был на ее месте, разве у него не возникло бы желания отомстить?..

В его кабинет заходит Джамиля.

— Добрый день, капитан Фасани…

— Добрый день. Вы, я вижу, уже на работе…

Фабр смотрит пару секунд на Джамилю, и в его взгляде появляется больше уверенности.

В этой непонятной истории главную роль наверняка сыграла какая-нибудь женщина.

И причина исчезновения Лорана кроется не в его распутстве. Нет, не в нем. Тут должно быть что-то сугубо личное.

— Как вы думаете, мадам Лоран способна попытаться избавиться от своего неверного мужа? — неожиданно спрашивает Фабр.

Джамиля, слегка растерявшись от такого вопроса, садится на стул перед майором.

— Я… Мне, по правде говоря, эта мысль тоже приходила в голову… Но у Гаэль есть хорошее алиби.

— А если она наняла кого-нибудь сделать для нее грязную работу?..

— Просыпайся, Бен…

Бенуа открывает глаза и смутно видит чье-то лицо, окруженное ореолом света.

— Гаэль, это ты? — со слабой надеждой шепчет он.

Лидия гладит его лоб. Взор Бенуа наконец проясняется, и он, узнав свою мучительницу, вскрикивает.

— Тише, тише… Не бойся!

Бенуа пытается пошевелить руками и обнаруживает, что его руки заведены за спину и на них надеты наручники. Оглядевшись, он видит, что лежит в своей «клетке» возле стены. Правое плечо ужасно болит, напоминая ему о недавних событиях его жизни, превратившейся в настоящий ад.

— Ты был в полной отключке, и я зашла, чтобы…

— Что ты собираешься со мной сделать? — с тревогой спрашивает Бенуа.

— Пока что я собираюсь не позволить тебе умереть. А там посмотрим… У меня появились кое-какие идеи!..

Она помогает ему приподняться и сесть, прислонившись спиной к стене. Бенуа с изумлением замечает на полу насквозь пропитанное кровью полотенце. Он потерял так много крови? И до сих пор еще жив?

Лидия расстегивает его рубашку и оголяет плечо, отдирая присохшую к ране материю.

— А ты здорово придумал — перебинтоваться полотенцем! Если бы не оно, ты уже был бы мертв…

— Ну и что?

— А то, что это я должна решать, сколько тебе еще жить и когда умереть. Я, и только я…

— Тогда не надо было в меня стрелять…

— А может, это тебе не надо было от меня убегать? — спрашивает Лидия и добавляет: — И не надо было врать…

— Да, я тебе соврал.

— Рада это слышать. В тебе, я вижу, заговорило благоразумие…

— Я соврал, когда сказал тебе, что это я убил Орелию! На самом деле я никого не убивал и никого не насиловал… Единственная смерть на моей совести — это смерть одного типа, которого я пристрелил, выполняя свои обязанности полицейского. Но тогда я действовал в пределах предусмотренной законом необходимой обороны.

Лицо Лидии перекашивается от злости.

— Тебе повезло, что ты сейчас в таком состоянии… Но как только твое состояние улучшится, я проучу тебя за вранье, Бен!..

Она приносит тазик с горячей водой, бинты и начинает промывать рану Бенуа.

— Пуля не прошла насквозь, — равнодушно сообщает она. — Ну что ж, будешь хранить ее в своем теле на память обо мне…

Бенуа, закрыв глаза и стиснув зубы, стонет от боли. Лидия обрабатывает его рану довольно небрежно, то и дело причиняя ему боль. Бенуа, вдруг разозлившись, пытается оттолкнуть ее ногами, но сразу же выбивается из сил.

— Тебе не следует делать резких движений…

— Иди в задницу!

— Веди себя тихо, а не то я успокою тебя электрошокером. Понял, майор?

Она уже давно его так не называла. Такое обращение напоминает Бенуа о том, что раньше, в своей прежней жизни, он был полицейским. Лидия накладывает ему на рану марлевую повязку, а затем плотно обматывает его плечо водонепроницаемыми бинтами. Закончив, она с явным удовольствием любуется своей работой.

— Думаю, из меня получилась бы прекрасная медсестра! — говорит она, улыбаясь.

— Судя по тому, как ты сейчас со мной обращалась, из тебя получился бы прекрасный живодер… А еще ты очень даже подходишь на роль подсудимой. Подсудимой, по которой плачет пожизненное заключение.

— Даже и не мечтай, майор! Ты меня явно недооцениваешь! Я напоминаю, что твои друзья-приятели из полиции ищут тебя уже целых две недели и все никак не могут найти!

Бенуа пытается ударить Лидию ногой, но промахивается.

— Да не будь ты такой букой, дружище!

«Дружище»? Скоро она, наверное, начнет называть его «милый», а затем — почему бы и нет? — «любимый»… Она и в самом деле чокнутая!

— Ты хоть знаешь, что ты сейчас выглядишь очень даже сексуально? — насмешливо спрашивает Лидия.

Она беззастенчиво проводит пальцем по его внушительным шрамам и огромным гематомам, слегка касается ногтем повязки на его ране.

— Все эти шрамы придают тебе такой мужественный вид! Жаль, что твоей верной супруге не доведется их увидеть! Я уверена, что они бы ей понравились…

— Ты, похоже, совсем свихнулась!

— Да. Причем по твоей вине, Бен… Не забывай об этом. Именно ты довел меня до безумия.

Лидия выливает в унитаз покрасневшую от крови воду, выходит из «клетки» и поднимается вверх по лестнице. По-видимому, женщина скоро вернется, потому что она не потрудилась запереть дверь. Бенуа даже не пытается воспользоваться этим и выбраться из «клетки»: у него явно не хватит сил на то, чтобы сбежать отсюда.

Лидия появляется через несколько минут с подносом в руках и ставит его перед Бенуа. На подносе — тарелка с супом, приготовленным из концентрата, пластмассовая ложка, стакан воды и несколько таблеток.

— У тебя даже есть право на еду! — объявляет Лидия.

— Вот это ты называешь едой? — бурчит Бенуа.

— Если она тебе не нравится, я могу отнести ее обратно.

Бенуа предпочитает промолчать. Лидия выходит из «клетки» и поворачивает ключ в замке на два оборота.

— Я буду есть без рук? — сердито спрашивает Бенуа.

— Подойди сюда, я сниму с тебя наручники.

Бенуа с большим трудом поднимается на ноги и, кое-как доковыляв до решетки, прислоняется к ней спиной. Лидия снимает с него наручники и слегка толкает его ладонью в спину.

— Ты уж не вороти нос от этой еды, Бенуа… А то ведь может получиться так, что это твой последний прием пищи!

— Благодарю за совет!

— Еще я купила тебе чистую одежду.

Бенуа опускается на одеяло — так, чтобы оказаться возле подноса, — и смотрит на свою мучительницу, которая тем временем бросает ему в «клетку» какие-то шмотки.

— Ты можешь принять душ: бинты, которыми я тебя перевязала, — водонепроницаемые.

Одна из ее причуд: она время от времени требует, чтобы он принял душ. Она заставляет его мучиться, истекать кровью, балансировать на грани жизни и смерти — и при этом хочет, чтобы он был чистым…

— Замечательно! — бормочет Бенуа.

— Приятного аппетита, Бен!

— Прокурор согласен, — сообщает Джамиля, входя в кабинет Фабра. — Он хочет, чтобы ее допросили.

— Прекрасно. Мы отправимся к ней завтра утром…

— Договорились… А вы и в самом деле думаете, что это могла сделать она?

— Знаете, капитан, по роду своей деятельности я навидался всякого… И уже ничему не удивляюсь! У этой женщины имелись все основания быть весьма недовольной своим мужем…

— Почему же она тогда просто не развелась с ним?

— Не знаю… Может, из страха остаться без денег… Или из страха перед общественным мнением. Развестись — это значит признать, что ее семейная жизнь не состоялась! Подумайте сами, капитан: когда будет найдено тело Лорана, его наверняка посмертно повысят в звании. Если он сейчас майор, значит, его посмертно произведут в комиссары… Прибавьте к этому одну-две медали — и Гаэль, как вдова погибшего офицера полиции, до конца своих дней будет получать неплохое денежное пособие. Кроме того, она будет считаться вдовой героя!..

— Вы, пожалуй, правы, — соглашается Джамиля.

— Видите, мой срок годности еще не истек! — с улыбкой говорит Фабр. — Во всяком случае, кое-какой умишко у меня еще есть!

Джамиля смущенно улыбается.

— Я прошу у вас прощения… Я иногда бываю немного вспыльчивой, говорю всякие дерзости!

— Считайте, что я о них уже забыл, — миролюбиво произносит Фабр.

— Мне никогда бы и в голову не пришло, что Гаэль на такое способна…

— Хм… Я вам напоминаю, что пока она всего лишь подозреваемая, но отнюдь не обвиняемая! Мы ведь ее еще толком не допрашивали… Так что не торопитесь с выводами… Надеюсь, вы не забыли о том, что такое презумпция невиновности?

— Да, конечно… Однако обстоятельства, на которые вы сейчас обратили внимание, свидетельствуют не в ее пользу. Я, кстати, вспомнила, что в тот день, когда Гаэль заявила мне, что знает о том, что произошло между мною и Бенуа, она… она показалась мне черствой и грубой… Мне следовало вспомнить об этом намного раньше!

— Знаете, а ведь это вы подтолкнули меня к данному предположению.

— В самом деле? — удивляется Джамиля, закуривая сигарету.

— Да. В тот момент, когда рассказали мне о своем разговоре с мадам Лоран. Вы ведь тогда рассказали, что она была черствой и грубой…

— Что-то я не помню этого… Но мне приятно, что я смогла помочь расследованию, пусть даже и сама того не ведая.

Бенуа дремлет, лежа на одеяле, словно собака в своей конуре.

Он и в самом деле похож на собаку. Собаку, над которой проводят мучительные опыты в экспериментальной лаборатории.

К счастью, мучившая его боль немного ослабла — видимо, благодаря принесенным Лидией таблеткам. Он, наверное, и в самом деле пока что нужен ей живым. Она, чего доброго, еще устроит ему переливание крови!

Съев принесенную Лидией еду, Бенуа быстренько принимает теплый душ — пока этой полоумной не пришло в голову опять отключить горячую воду.

Он даже мог бы сейчас немного поспать.

Мог бы.

Если бы ему не было так страшно…

Нет, сегодня ночью она не придет его мучить. Он еще слишком слаб. Она отложит очередную серию пыток на завтра.

Бенуа пытается заснуть, с тоской вспоминая о том, что когда-то он засыпал не на грязном одеяле, а в уютной постели, в объятиях Гаэль. Ему хочется вырваться из этой гнусной конуры — если не на самом деле, то, по крайней мере, в своем воображении.

Он впадает в полусонное состояние, у него начинаются видения, он бредит. Ему кажется, что он находится у себя дома, в теплой комнате, вместе с женой и сыном, и чувствует себя довольным жизнью и счастливым… Почему его раньше тянуло куда-то еще?

Почему раньше, когда он находился в кругу семьи, ему этого было мало для счастья?..

Раньше…

А теперь его самая заветная мечта — снова оказаться дома, с Гаэль и Жереми. Теперь он понимает, что это и есть счастье…

Бенуа вдруг резко открывает глаза, его дыхание учащается.

Ну наконец-то он вспомнил!

Вспомнил о том, что происходило с ним шестого января 1990 года.